Анна и другие

В четыре часа дня штабс-ротмистр Шилов вышел из лаборатории Гордона Брауна в военном гарнизоне, который находился в лесу рядом с Затонском, прихватив с собой исписанные заметками и химическими формулами, частично сгоревшие листы бумаги, которые он обнаружил в чугунной печке, и лоскут окровавленной ткани. Этот лоскут привлек его внимание тем, что, очевидно, когда-то был частью нижней женской юбки. В этой лаборатории перед Рождеством обнаружили тела убитых солдат, охранявших здание, а также тела мужчины и женщины. Самой большой удачей было то, что он нашёл пулю, выпущенную из шестизарядного револьвера «Смит-Вессон». Такую же пулю доктор Милц извлёк из мужского трупа, найденного в этой лаборатории перед Рождеством.Эта пуля прошла, видимо, навылет. Женщину же убили ножом, перерезав сонную артерию. Её вещи хранились в морге Затонска. Если ткань вырвана не из ее юбки, то возникает вопрос: какая женщина перевязала раненного, которого потом нашли мертвым? И всё-таки штабс-ротмистр считал, что день у него не задался с самого утра. Доехав из Санкт-Петербурга до Твери ночным курьерским поездом, он к десяти утра успел добраться до Затонска. Забросив вещи в номер гостиницы и наскоро позавтракав, он отправился в полицейское управление. Полицмейстер Трегубов и Коробейников, бывший помощник Штольмана, встретили его сдержанно, с плохо скрытой неприязнью. Полицмейстер, осторожный и аккуратный службист, долго изучал его документы, но без проволочек выделил ему помощника — городового Синельникова. Однако решительно отказал в просьбе: назначить его помощником околоточного надзирателя Ульяшина, с которым был знаком штабс-ротмистр. У полицмейстера нашлись веские аргументы: Ульяшин переведён в дознаватели и стал помощником Коробейникова. К сожалению, с бывшим помощником Штольмана поговорить не удалось. Он, не поднимая головы, оформлял дела для передачи в суд и радовался затишью в городе после Рождества. В Затонске не произошло серьёзных преступлений и убийств. С мелкими кражами и пьяными драками разбирался Ульяшин. Но самым большим разочарованием было то, что ему не удалось утром познакомиться с барышней Мироновой. Ее не оказалось в доме отца. Адвокат Миронов, так и не сумевший справиться с охватившим его изумлением при появлении жандармского офицера в его доме, предложил Павлу Сергеевичу заехать во второй половине дня. Чтобы день не прошёл впустую, штабс-ротмистр отправился в военный гарнизон — осмотреть лабораторию Гордона Брауна. В холодном, неотапливаемом здании он провел не менее двух часов, исследуя тщательным образом каждый уголок. Собрав все свои находки, он покинул гарнизон. Как только на обратном пути показались дома Затонска, несмотря на то, что он проголодался, продрог и устал, Шилов приказал кучеру ехать к дому Мироновых. Анна Викторовна Миронова! Самые противоречивые чувства одолевали Павла Сергеевича Шилова, штабс-ротмистра Отдельного корпуса жандармов, в течение последних дней после продолжительного разговора с филёром Франтом, который работал на Якова Платоновича Штольмана в Затонске. Сверхъестественные способности духовидицы Мироновой не интересовали господина Шилова. Он не верил в эту чертовщину, в столоверчение, открыто смеялся над столичными медиумами. Тридцатилетний Павел Сергеевич со смехом убеждал знакомых, что любая цыганка предскажет судьбу верней, если ей щедро заплатить. Франт не утаил, что у Якова Платоновича и барышни Мироновой были близкие отношения. Анна Викторовна помогала Штольману в расследованиях, используя свой дар медиума. Их часто видели гуляющими вместе в городском парке. После того, как Анна Викторовна переехала в гостиницу — поступок из ряда вон для уездной провинциальной барышни, ведь у отца барышни был собственный дом в Затонске, — Яков Платонович провёл несколько часов в номере барышни ночью перед своим исчезновением. Павел Сергеевич не считал себя строгим моралистом и придерживался мнения, что сами влюблённые должны решить, когда и где они должны перейти черту. Поразило его другое. Франт собственными ушами слышал, как дядя Анны Викторовны, Петр Иванович Миронов, после нескольких рюмок горячительного напитка проговорился в трактире своим приятелям о сватовстве князя Разумовского к своей племяннице. Эта племянница, еще не перешагнувшая двадцатилетний возраст, обещала влиятельному князю, который отметил полувековой юбилей, подумать над его предложением руки и сердца. Безусловно, соблазн стать княгиней, великосветской дамой оказался очень привлекательным для провинциальной барышни. Но какова? Вчерашняя гимназистка завладела помыслами двух мужчин: один — знатный аристократ, другой — столичный сыщик, у которого, если верить слухам, довольно большой опыт общения с дамами. Какими талантами и внешностью надо обладать, чтобы заморочить головы двум мужчинам? Два поклонника, у которых в прошлом была дуэль из-за женщины. С огнём играла Анна Викторовна. Штабс-ротмистр поймал себя на том, что ему с трудом удаётся подавить неприязнь к этой провинциалке. «Что ж, Павел Сергеевич, — сказал самому себе штабс-ротмистр, — перед Вами стоит сложная задача: стать другом барышни Мироновой». Старенькая служанка встретила его у двери. — Ждут-с! Позвольте пальто и шапку. Сбросив шинель на руки служанки и рассеянно поблагодарив, в отлично сшитом мундире, до блеска начищенных сапогах он прошёл через открытую дверь в гостиную, обставленную с большим вкусом. Диваны с подлокотниками из красного дерева, бархатный ковёр на полу, рояль, цветы, ряд картин на стенах, круглый столик перед диваном, пылающий огонь в камине создавали впечатление уюта, изысканного комфорта. С дивана поднялся и направился к нему адвокат Миронов. — Великодушно прошу простить меня за то, что побеспокоил вас в столь поздний час! — обратился штабс-ротмистр к Виктору Ивановичу. Он почувствовал на себе взгляды двух женщин, стоящих у окна. Виктор Иванович познакомил его с женой и дочерью. Мария Тимофеевна, улыбаясь, подошла к нему и протянула руку. Павел Сергеевич заметил оценивающий взгляд матери, у которой дочь на выданье. Как это было знакомо ему еще по петербургским гостиным. Он, как единственный сын важного петербургского чиновника с приличным состоянием, у которого собственный трёхэтажный особняк на Фонтанке, был заманчивым женихом. Только вот у него любые матримониальные планы матушек девиц вызывали отвращение. Он знал, что никогда не женится. Усмехнувшись про себя, штабс-ротмистр улыбнулся дамам и произнёс: — Надеюсь, Виктор Иванович рассказал вам о цели моего визита. Павел Сергеевич взглянул на девушку в тёмном закрытом платье со строгой причёской: стройная, с тонкой и гибкой фигурой. Синие глаза, разглядывая его, на мгновение вспыхнули и погасли. –Я вынужден просить Анну Викторовну перенести нашу беседу на завтра. Должен признаться, что не успел толком устроиться в гостинице. На лице Виктора Ивановича появилась вполне доброжелательная улыбка. Он понимающе закивал. — Завтра мне необходимо осмотреть дом вашего бывшего соседа, князя Разумовского. Я подъеду в полдень, и если Анна Викторовна не будет возражать, мы сможем поговорить. — У меня нет других планов на завтра, — барышня Миронова с любопытством разглядывала его –Тогда позвольте откланяться! –Павел Сергеевич, — окликнула его Анна Викторовна, когда он, пробежав по ступенькам, стоял у крыльца и натягивал перчатки. В накинутой на плечи шубке она стремительно спустилась к нему. — Павел Сергеевич, я хорошо знаю дом Кирилла Владимировича. «Еще бы, — подумал он, — дом безвременно погибшего жениха» Возможно, в его взгляде что-то насторожило ее. Она замолчала. Сделав небольшую паузу, все же договорила: — Я могла бы помочь Вам. Покажу комнаты, расскажу о доме. — Анна Викторовна, я и не осмелился просить Вас об этом, — Павел с досадой отметил, как неискренне прозвучали его слова. Он явно перестарался, благодаря ее за желание оказать ему помощь. — Мой помощник городовой Синельников утром прогреет дом, протопив все печи. Я зайду за Вами в двенадцать. Удобно Вам будет в это время? — Да, разумеется!

***

Динь-динь-динь! — звенели и пели зимние голоса. Морозный воздух заставил Шилова ускорить шаг. Под сапогами скрипел снег. Все выше, все ярче разгорался румяный глаз зимнего солнца. Затонск словно забылся в святочной дреме. На Царицынской улице за чугунными оградами в зимнем сне затаились барские особняки, дома богатых купцов. Из- за оград свисали белые пушистые лапы. Синие тени мягко ложились на снег. Над крышами поднимался синеватый дымок. Барышня Миронова уже ждала его, прогуливаясь у ворот своего дома. «Неплохо для начала», — усмехнулся про себя Шилов. Заметив его, она направилась навстречу ему. На порозовевшем от мороза лице девушки появилась легкая, едва уловимая улыбка. Приветствуя, он невольно задержал взгляд на выбившейся из-под меховой шапочки пряди каштановых волос. Лучистые глаза смотрели на него с ожиданием и любопытством. К удивлению Шилова, их разговор с первых же слов приветствия приобрёл непринуждённый характер. Девушка поинтересовалась, как ему показался Затонск, гостиница. Он ответил, что вполне комфортно устроился в седьмом номере гостиницы. –В седьмом? — переспросила она, и точно тень набежала на ее лицо. Он утвердительно кивнул. Что же связано с этим номером гостиницы у барышни? Чтобы прервать неловкую паузу, он заговорил: — Анна Викторовна, должен Вам в первую очередь сообщить вот что, — штабс-ротмистр чуть заметно улыбнулся, шагая рядом с ней, — если у Вас после общения с господином Уваковым появилась неприязнь к столичным полицейским и жандармам, так знайте: он отправился в Лодзь, в этот привислянский «Манчестер». Обер-полицмейстер Санкт-Петербурга с должным вниманием рассмотрел рапорт полицмейстера Затонска. Господин Трегубов подробно рассказал в нём о подвигах Увакова и его помощника. — Лодзь? — Анна, слегка щурясь от солнца, покачала головой — Это в Польше? — Да, верно. Это самый грязный и богатый город в Царстве Польском. Мне довелось побывать в нем. Многочисленные ткацкие фабрики отравляют людей дымом и копотью в этом царстве золота и пороков. Текстильные нувориши платят в кафешантанах сотню рублей доступным женщинам только за интимную беседу с ними. В этом городе возможны самые жестокие столкновения между рабочими и полицией. Господин Уваков, я уверен, проявит своё рвение в этом городе. — Так-так., — протянул штабс-ротмистр, растерянно рассматривая подъездную аллею, на которой отчётливо были видны следы одного человека, глубоко утопающие в снегу. — Я не приказывал Синельникову очистить дорогу от снега, но он мог бы и сам догадаться, что нужно расчистить узкую тропинку, — растерянно произнес он. — В высоких сапогах я без труда преодолею это расстояние до дома, — он показал рукой на светло-жёлтый особняк с белыми колоннами, который, словно насмехаясь над ними, поблёскивал стеклами в конце аллеи. — Но Вы? — он критически посмотрел на длинную юбку барышни. — Не волнуйтесь за меня, — Анна усмехнулась. — Я в маминых валенках, — она приподняла юбку, показав носки белых валенок. — Ну тогда я иду впереди Вас! А Вы ступайте след в след за мною. Городовой Синельников встретил их на крыльце. — Ваше Благородие! Печи все протоплены, угольков еще много осталось, я и самоварчик и поставил для Вас, — бодро отрапортовал он. –Анна Викторовна, добрый день! — заулыбался городовой. Штабс-ротмистр после такого проявленного усердия не стал отчитывать Синельникова за утопающую в снегу тропинку, а отправил его в полицейское управление. Анна с волнением переступила порог знакомой гостиной с высокими окнами. Вид замёрзших комнатных растений почему-то тронул её до глубины души. Дом опустел после смерти своего хозяина. В памяти всплыл её первый визит в этот дом. Тогда она и Яков стояли в этой гостиной, ожидая выхода князя Разумовского. Какой словесный поединок в тот день произошел между ними! Эмоции накалились до предела. Казалось, если бы князь мог уничтожить словами ненавистного ему Штольмана, он бы с удовольствием это сделал. — Анна Викторовна… Анна Викторовна, что с Вами? — штабс-ротмистр с удивлением разглядывал её. От неожиданности она вздрогнула и тряхнула головой, пытаясь прогнать нахлынувшие воспоминания. — Вам не по себе в этой комнате? — спросил он, пристально рассматривая ее. — Мы можем поговорить в другом месте. — Нет-нет! Все хорошо! –Тогда присядем, Анна Викторовна, — штабс-ротмистр указал рукой на диван у окна. — Мне необходимо задать Вам несколько вопросов, — сказал он с самым серьёзным видом, усаживаясь напротив нее в кресло. — Они касаются лично Вас, но поверьте, они могут быть важны для того, чтобы разобраться в преступлениях, которые произошли в конце года в городе. — Павел Сергеевич, я готова ответить на все ваши вопросы, если это поможет найти Якова Платоновича. — Вы были помолвлены с князем Разумовским? — спросил он неожиданно. — Да… То есть не совсем так! — растерянная Анна не сразу нашлась с ответом. — Он сделал мне предложение, а я обещала подумать — Вы имеете в виду, что рассматривали возможность ответить согласием? — спросил сухо Шилов. — Нет! — Я Вас не понимаю! — лицо Павла Сергеевича выражало недоверие. — Тогда почему не отказали сразу? Не кажется ли Вам, что играть с чувствами мужчин бесчестно? Поверьте, я не хочу вторгаться в вашу жизнь. Но Вы дороги Якову Платоновичу, уверен, что и он Вам дорог. После гибели князя именно его считают убийцей вашего жениха. — Но я отказала Разумовскому! — Отказали? — переспросил штабс-ротмистр, машинально дотрагиваясь до своих усов. — Когда? — Накануне их дуэли. — Вы сказали об этом Якову Платоновичу? — Нет, не сразу… — растерянно проговорила Анна. Она замялась, казалось, что она не решила ещё, стоит ли ей быть до конца откровенной с ним. — В тот день мы с ним поссорились. Я была очень зла на Якова Платоновича и решила его подразнить. Сказала, что, пожалуй, отвечу согласием на предложение князя., а вечером, перед тем как попрощаться, призналась Якову Платоновичу, что отказала Разумовскому. Поверьте, я не знала о дуэли. Кто-то прислал мне записку о намечающемся поединке. Мы с Нежинской приехали к месту дуэли, когда Яков Платонович уже выстрелил в воздух, а за князем Разумовским остался выстрел. Теперь понимаю, какая я была дура. «Бессердечная кокетка! Пробует силу своих коготков на мужчинах. Столкнула лбами двух соперников, а теперь лицемерно сокрушается.» Павел Сергеевич подумал, что ему нелегко будет изображать дружеское расположение к Мироновой. Сколько коварства! — Павел Сергеевич, я не хочу оправдываться! — в гостиной зазвучал взволнованный голос Анны. — Любой девушке лестно осознавать, что ей сделали предложение, но я ничего не чувствовала, кроме досады. Кирилл Владимирович был красноречив, обещал заботиться обо мне. Мне не хватило духу сразу отказать ему. Вы считаете меня малодушной и бесчестной? Шилов помедлил с ответом, но затем заговорил: — Анна Викторовна, не имеет значения, что я думаю. Важно понять, как ваш отказ повлиял на все события. Штабс-ротмистр встал, одёрнул мундир и, позванивая шпорами, подошёл к окну. Через некоторое время он повернулся в сторону Анны Викторовны. — Среди столичных красавиц, мечтающих выскочить замуж, пользуется успехом такой вид кокетства: девица одаривает благосклонностью двух соперников и тем самым подталкивает их к решительным действиям, — на лице Павла Сергеевича появилась сдержанная неприязнь. На мгновение его губы исказились в презрительной усмешке, которую заметила Анна. Она вспыхнула, глаза ее засверкали. Анна поняла, что штабс-ротмистр попытался задеть её. Губы задрожали, кровь отхлынула от ее лица. И прежде чем заговорить, она глубоко вдохнула и выдохнула. –Павел Сергеевич, не имеет смысла продолжать наш разговор. Вы даже не попытались понять меня. Прощайте! Анна быстро надела шубку и шапочку и направилась к двери. Штабс-ротмистр какое-то время растерянно наблюдал за ней. — Анна Викторовна, позвольте, я Вас провожу, — крикнул он, когда она взялась за дверную ручку. –Нет необходимости! — ответила она и громко захлопнула дверь. Павел Сергеевич чертыхнулся и, надевая шинель на ходу, побежал за ней. Выбежав на улицу, он услышал, как Анна громко вскрикнула. Осмотревшись, он увидел ее в сугробе у тропинки. Она успела уйти довольно далеко. — Что с Вами? — крикнул он. — Почему Вы сидите в сугробе, как Снегурочка? — Ничего страшного, я оступилась и упала в сугроб. Валенок соскользнул у меня с ноги. Я пытаюсь найти его.