Анна и другие

— Аннушка, ты готова? — Мария Тимофеевна, как обычно, без стука, стремительно вошла в комнату дочери. — Да, мама! — Вот и хорошо! Как только подъедет извозчик, отправимся немедленно! У Елагиных большой сад вокруг дома, и лес рядом. Тебе не помешают прогулки на свежем воздухе. Ты же после Рождества совсем не выходишь из дома. К Вишневским на бал отказалась ехать. Так нельзя, Аня… — Мама! — перебила ее Анна, взглянув на отражение Марии Тимофеевны в зеркале, перед которым укладывала волосы. –Сколько можно? Я же не отказываюсь. Обещала Софье Николаевне и еду. Взгляд Марии Тимофеевны задержался на лице Анны в зеркале. Покрасневшие глаза Анны не оставили у нее сомнений, что Анна в который раз плакала в одиночестве. « За что нам такое? Когда же она перестанет убиваться по нему? Принесла же Нечистая его в наш город». — Ну всё, всё! Не расстраивайся ты так, — произнесла уже примирительно и, вздохнув, неожиданно сказала с замешательством: –Признаюсь тебе, Аннушка, как на духу: до сих пор не могу прийти в себя после визита Елагиной и ее приглашения. Ты же знаешь, нас нельзя назвать приятельницами. Вот твой отец — водит с ней дружбу. — А Вы, мама, ревнуете папу, — чуть заметно улыбнулась Анна. — С чего ты взяла, Аннушка? — нахмурилась Мария Тимофеевна. — Глупости всё это! Если и ревновала, то… — она не договорила — раздался стук в дверь. — Входите, папа! В комнату заглянул Виктор Иванович и, стоя в дверях, объявил: — Возок у крыльца! Вы готовы? Поторопитесь! К вечеру мороз только усилится. Кучер в новом полушубке и высоких валенках стоял, притоптывая, у небольшого возка, держа в руках большую меховую полость. Лошадь, фыркая, нетерпеливо перебирала задними ногами. Когда Анна удобно устроилась в возке, Мария Тимофеевна вручила ей красивый сундучок с конфетами из кондитерской «Абрикосова и сыновей». — Какой красивый! — восхитилась Анна, рассматривая его, — Даже замочек есть. — Не принято заявляться в гости без подарка в Святки, — сказала Мария Тимофеевна, улыбаясь. Извозчик укрыл ноги Анны и Марии Тимофеевны меховой полостью и вскочил на облучок. За городом на дороге возок ровно заскользил, раскатываясь то влево, то вправо. Лошадь бежала ленивой рысцой. Мороз, как и предсказывал Виктор Иванович, усилился. За снежными полями на западе ярко заполыхал закат. Пощипывало щёки, нос. — Погоняй, любезный, — приказала Мария Тимофеевна. Кучер задергал вожжами. Когда возок подъехал к большому барскому особняку Елагиных, сумерки накрыли деревья рядом с домом. Заиндевевшие стены искрились в тёплом свете фонарей перед крыльцом. Софья Николаевна вышла на крыльцо в накинутой на плечи шубе. — Да входите же скорей! –улыбаясь, крикнула она Мироновым. — Как раз к самовару. Замёрзли небось. Разглядывая Анну, спросила с улыбкой: — Ну как ты, царевна Несмеяна? Новостей нет? Да что я! Знаю, что нет. Хотя и живу затворницей в пяти верстах от города, а сорока и мне на хвосте принесла, что все по-прежнему в Затонске. — Да мы в последнее время редко выходим из дома, разве что в церковь, — Мария Тимофеевна невольно улыбнулась, поддаваясь добродушному настрою Елагиной. — Вот и поживите у меня несколько дней. В доме только я и Алексей. Он сегодня полдня ребят гонял: заставил их залить дорожку с обрыва до ручья водой, чтобы Аннушку завтра на санках покатать с ледяной горки. Ну чисто малое дитя! А после обеда за ним Гусятников заехал и увез к себе. У него сегодня дворовые святочные гуляния затеяли. Завтра только вернётся Алексей. Ну давайте, я вас в ваши комнаты провожу. Дом Елагиных был большой, старинный. В комнатах, через которые они шли за Софьей Николаевной, стояла мебель из карельской березы, красного дерева. Простые прямые линии диванов, столиков, комодов украшали бронзовые изящные гирлянды из цветов и листьев. Канделябры, статуэтки, вазы, часы — все было элегантное, известных фирм, подобрано с большим вкусом. На стенах висели портреты хозяев и пейзажи. — Мы с Алексеем занимаем по две комнаты, но отапливают каждый день все пятнадцать, — рассказывала Елагина, ведя Анну и Марию Тимофеевну к комнатам для гостей. — Не люблю холода. Да и дрова не экономим — из своего же леса. Захватив несколько книг, Анна вышла из полутёмной библиотеки и направилась в небольшую уютную гостиную, куда перешли после ужина Мария Тимофеевна и Софья Николаевна. Она прошла через несколько освещенных просторных комнат, где в красных углах перед золочёными и серебряными окладами икон горели лампады и свечи. В окна, затянутые наполовину серебряным инеем, заглядывала ночь. В доме после ужина стояла такая тишина, что Анна отчётливо слышала, как тихо поскрипывает под ногами натёртый воском дубовый пол. Софья Николаевна и Мария Тимофеевна сидели за столиком, на котором стоял небольшой серебряный самовар. Когда в комнату вошла Анна, они замолчали. — Невесело тебе с нами, Аннушка? — спросила Елагина. — Ну вот завтра вернётся Алексей и разгонит твою тоску-печаль. — Не беспокойтесь, Софья Николаевна! Я взяла несколько книг, почитаю их перед сном у себя. –А может, ещё чаю? Анна отрицательно покачала головой. Заметив, что натянутость, которая была между Марией Тимофеевной и Елагиной за ужином, исчезла, она попрощалась. Им было хорошо вдвоём в гостиной перед камином, в котором весело потрескивали горящие дрова. В жарко натопленной комнате настольная лампа стояла на туалетном столике. Анна опустила фитиль и мягкий свет окутал кровать с белым пикейным покрывалом, комод, на котором бронзовые часы отмеряли мгновения, и туалетный столик с фарфоровыми фигурками беспечных пастушков и пастушек. В соседней комнатке она нашла кувшины с тёплой водой и большой белый таз. На крючках висели полотенца. Вечерний туалет не отнял у неё много времени, хотя она и не торопилась. Не спеша сняла одежду и надела ночную сорочку. Долго расчёсывала волосы перед туалетным столиком. Затем подошла к темному окну и приподняла легкую гардину. На деревьях, растущих вдоль стены, пышные комья снега на ветвях придавали им сказочный вид. Анна залюбовалась этим тихим очарованием торжественного безмолвия. Казалось, что время медленно и бесшумно проскальзывает мимо неё. После возвращения из гостиницы она со временем научилась справляться со своими приступами отчаяния. Для этого только следовало быть постоянно чем-то занятой. Тогда мысли о Якове не так мучительно сжимали сердце. Но стоило забыться, потерять власть над собой, как осознание потери заливало слезами глаза. Из богатой библиотеки Елагиных она взяла на вечер несколько книг. Решила, что попытается увлечь себя вымышленными историями героев, которые по замыслу авторов тоже любят, ненавидят, находят счастье. Хотя и не сомневалась, что, как только отложит книгу в сторону, сразу же забудет напрочь прочитанное и в который раз задаст себе один и тот же вопрос: «Где ты, Яков?» В доме родителей воспоминания о последней ночи, проведённой в гостинице, где она и Яков укрылись от всего мира, заполнили её жизнь. Их объятия и поцелуи заставили забыть о горечи прошлых обид. Выстраданная любовь наполнила прикосновения нежностью. В слиянии губ они доверялись друг другу, и необходимость в невысказанных обещаниях отпала. Вместе с губами соприкасались и их сердца. Яков помог ей раздеться, а затем разделся сам. Он медленно подвёл ее к кровати и лег рядом. Какое-то время они не решались пошевелиться, ошеломленные обретенной свободой от условностей. Ее обдало жаркой волной с головы до пят. Они одновременно потянулись друг к другу. Накрыв ее своим телом, Яков, сдерживая дыхание, коснулся легкими поцелуями глаз, щёк, губ. Их тела сливались, бесконечно растворяясь друг в друге, и, утомлённые, отстранялись. Весь мир за дверью и за окнами гостиницы в те короткие часы перестал существовать для них. Была только одна ночь на двоих и разрушившая все запреты любовь. Вспоминая ночь, через несколько дней Анна уже попыталась представить то, что произошло в гостинице, когда все сошлось по зловещей иронии судьбы в одном месте. Она поняла, почему Яков не разбудил ее перед своим уходом –он собирался вернуться, мысли не допускал, что покинет ее. «Мы должны быть вместе!» — слова, сказанные глухим голосом, отметали все сомнения. «Яков любит меня», — женский ум, проницательнее рассудка и мудрее жизненного опыта, подсказал ей это. И она любила его, любила давно. Возможно, даже с той первой минуты, когда она смотрела ему вслед после их столкновения перед гостиницей в Затонске. Тогда любовь лишь маленькой частичкой закралась в её сердце и не давала о себе знать какое-то время. Приснился же ей Яков накануне их встречи. Он мог уйти в ту ночь для того, чтобы встретиться со своими людьми. Только они продолжали служить ему и ждали его приказов. Но что-то пошло не так. Роковое невезение нарушило все планы. Кто-то подкараулил Якова в гостинице и напал на него, когда он возвращался к ней. Она была уверена в этом. Перед ней возникали безмолвные тени участников тех событий, словно духи, покинувшие её так не вовремя. Как же необходимы ей подсказки тех, кто когда-то страдал, любил, ненавидел в этом суетном мире и нашёл успокоение, когда покинул его. Придётся рассчитывать только на себя. Одна в целом мире… одна… Кто это мог быть? Уваков? Зачем ему это? Анна не сомневалась, что прежде всего он хотел унизить Якова. Он бы торжествовал, если бы ему удалось заставить всех поверить, что убийство князя Разумовского — дело рук Штольмана. Нежинская могла отомстить за своё поражение. Анна хотела так думать, но поймала себя на том, что пытается обмануть себя. Нет-нет, Нежинская любит Якова. Любит — пусть и разрушительной, эгоистичной любовью. Во время их последней встречи в гостинице в глазах Нины Анна увидела страх за жизнь Штольмана. Даже униженная Яковом, она не перешла бы последнюю черту. Элис…? Зачем ей убивать Штольмана? Кто же? Боже, как это она совсем забыла о Лассале — серой тени Нежинской. Возможно, потому что воспоминание о страхе, который она испытала, когда стояла перед ним в покинутом доме, было настолько мучительным. Милосердный рассудок защищает её. Этот убийца сказал ей: «В каждом несчастье ищите женщину!» Если Якова убили в ту ночь, то почему его тело так и не нашли. Зачем убийце тело его жертвы? Да и дух Якова разбудил бы ее сразу же. Или зловещая тень князя Разумовского не удержалась бы от злорадства, издевательского смеха. Яков жив!

***

— Ах да, — опомнилась Софья Николаевна, когда часы на каминной полке пробили одиннадцать часов. — Гостье пора спать. Это я, как сова, иногда до трёх часов ночи не сплю. — Софья Николаевна, Вы думаете, мне удастся заснуть так рано? — грустно улыбнулась Мария Тимофеевна. — Что ты мне «Вы да Вы»? — с мягкой укоризной спросила Елагина. — Софья — я для тебя! Больше двадцати лет знакомы. Пора уже и на «ты» перейти! — Пусть будет по-вашему! Мне и самой так легче после того, что я Вам рассказала. Виктор всё больше молчит, всё держит в себе. С Вами я смогла выговориться. — Да стоит ли так убиваться, Маша! — Елагина нахмурила брови и покачала головой. — Плохо, что человек хороший сгинул. Так он полицейский чин. С ними всякое бывает. Ну что поделать? Погорюет, поплачет Аннушка и другой женишок найдется. Вот хоть мой Алексей, например. Долго он девку Мореля забыть не мог, а ведь и не любила она его. — Был у Анны жених — знатный, богатый. Так отказала она ему. — Это ты о Разумовском? — не удержалась от резкости Софья Николаевна. — Проговорился мне Виктор о нем. Полно, Маша! Ему же за пятьдесят уже было. Царствие ему небесное! Ты хотела единственную дочь за богатого и знатного старика выдать. Решила: «Стерпится –слюбится!» Сама за молодого да красивого замуж вышла! Знаешь ли ты, каково жить в браке без любви? Мария Тимофеевна растерянно смотрела на Елагину. Ее задела прямолинейность Софьи. В ответ готовы были сорваться резкие слова. Но положение гостьи удержало её от грубости. Она промолчала. –Вот то-то! Когда замуж выходят без любви, то не понимают, что впереди долгий путь рядом с избранником. Любящим супругам бывает иногда нелегко, а как без любви жизнь прожить? Устроившись поудобнее в кресле, Софья Николаевна пристально взглянула на Марию Тимофеевну, о чем-то размышляя. Затем перевела взгляд на портрет молодого Семена Афанасьевича Елагина, который висел на стене напротив, и после небольшой паузы заговорила: — Виновата я, Машенька, перед покойным Семеном Афанасьевичем. Грех на мне! Ты вот всю жизнь меня ревнуешь к Виктору, да напрасно. — А как не ревновать? — поджала губы Мария Тимофеевна. — Стоит тебе записку прислать, так он сразу к тебе мчится. — Не тревожься понапрасну! Не люблю я твоего Виктора, да и не любила никогда по-настоящему. Увлечение это было по молодости лет с его и моей стороны. Мое счастье бродит по лесным дорогам. Отгородилось от всех зверьём и лесом. Знает каждую тропинку в лесу, различает по следам всех окрестных волков, зайцев и лисиц. Находит дорогу к охотничьему домику днем и ночью. Только нет больше домика, сожгла я его после того, как убила собственной рукой студента около него. Софья Николаевна замолчала и тряхнула головой, словно хотела избавиться от тяжёлых воспоминаний, потом неожиданно сказала: — Покойный Семён Афанасьевич был большой любитель творений господина Лескова. Так вот он незадолго до своей смерти меня не иначе как " Леди Макбет Затонского уезда» и не называл. Знаешь почему? Мария Тимофеевна не решилась задать вопрос сразу, но после небольшой паузы всё же попросила: — Софья, объясни, что ты имела в виду. Не поняла я тебя. — Тогда слушай, — сказала Елагина. — Сызмальства мы с твоим Виктором знакомы. Покойные наши родители дружили и надеялись, что, когда придёт время, поженят нас. Да вот только отец Виктора, Иван Петрович, заложил дом, в котором вы теперь живете, и долги оставил старшему сыну после своей кончины. Петр и Ангелина Степановна на попечении Виктора остались. Пришлось ему с гвардией распрощаться, да в университет поступить. Рассудил он, что если адвокатом станет, то себя и свою семью сможет обеспечить. Я бесприданницей была, родители мои разорились к тому времени. Выбрала я богатого Елагина, хоть и не любила его. Он мне не раз руку и сердце предлагал. Перед моей свадьбой Виктор приехал ко мне, уговаривал не торопиться, подождать, пока университет закончит, на ноги встанет. Да не согласилась я. Тяжело пришлось бы нам. Виктор и уехал ни с чем, а через три года на тебе он женился, Маша. Навестил он нас перед своей свадьбой. Выглядел счастливым, а мне сказал, что любит свою невесту. Твой батюшка хорошее приданное за тобой дал. Благодаря твоим деньгам родовой дом Мироновых на Царицынской с молотка не ушёл. Теперь я расскажу тебе, почему покойный Семен Афанасьевич в охотничьем домике застрелился, а не в доме своем родовом? Это он сделал для вечного укора мне. Чтобы покоя до конца жизни я не знала! Не заладилось у нас с ним сразу же после свадьбы. Только по- разному мы с ним с нашим несчастьем справлялись. Муж то на охоте, то в библиотеке закроется, читает всё подряд. Имение забросил. В последние годы стал много пить. Не мог он мне простить, что так и не полюбила я его. А я хозяйством, имением занялась. Не хотела, чтобы мы разорились и детей ни с чем оставили. Как-то решила часть леса продать и отправилась выбрать для этого участок, да цену прикинуть, чтобы себе не в убыток. В лесу и встретила Ермолая. Он в соседней деревне тогда только маленький домик купил, охотой стал промышлять. Починкой оружия занялся. Этим и жил. Он помог мне в тот день участок выбрать, да до охотничьего домика проводил. Разговорились мы по дороге. Я сразу поняла, что не всё просто с ним. Это потом он мне уже рассказал, что разжаловали его в рядовые за дуэль. Предложила я ему место егеря, чтобы чаще встречаться нам. Он согласился. Хорошо нам было вместе. А встречались мы в охотничьем домике. По первому зову Ермолая бежала к нему. А Семён Афанасьевич, хоть и пил крепко, да и не жили мы с ним как муж и жена, а всё же заподозрил меня в измене. Всё «Леди Макбет Затонского уезда» меня называл, да пить еще больше стал и старшего Володьку приучил к выпивке и охоте. А беда не приходит одна. Володька пьяный девочку подстрелил, а Семён Афанасьевич вину на себя взял, потому как сам не углядел за непутёвым сыном. После этого заперся в охотничьем домике, пил беспробудно, да и застрелился. Тебе это известно. Проклят тот дом, вот я и сожгла его.

***

–Виктор, что случилось? — бросив расчёску на туалетный столик, Мария Тимофеевна шагнула к мужу, который в припорошенной снегом шубе, с шапкой в руках вошел утром в ее комнату на следующий день после их приезда в имение Елагиной. –Ты же сказал, что не можешь поехать с нами. — Даже не знаю, с чего начать, Маша, — растерянно проговорил Виктор Иванович, расстёгивая шубу. — Да рассказывай уже! — нетерпеливо произнесла Мария Тимофеевна. — Чего там, — глубоко вздохнул Виктор Иванович. — За Аннушкой я приехал, а ты, Маша, можешь остаться у Софьи Николаевны, если пожелаешь. Анне в город придется вернуться. Где она? — Папа, я здесь, давно проснулась, — сказала Анна, входя в комнату матери. — Я узнала ваши шаги. Вы так быстро прошли мимо моей комнаты, что я сразу поняла: что-то случилось. Вы узнали что-то о Якове…? — С каких пор господин Штольман стал для тебя просто Яковом, Анна? –возмутилась Мария Тимофеевна. –Мама, не цепляйтесь к словам, — Анна взглянула в лицо матери и покраснела. — Вы не дали мне договорить. — Прекрати, Маша! — недовольно произнёс Виктор Иванович, морщась от досады. — Но нельзя же так! После наступившей тишины он какое-то время молчал, а затем заговорил: — К нам сегодня пришёл офицер из Отдельного корпуса жандармов. Он хотел поговоритьс тобой, Аня, о господине Штольмане. — Папа, а он что-нибудь сообщил о Якове Платоновиче? — быстро спросила Анна, пытаясь успокоить себя, но чем больше она старалась, тем сильнее у нее перехватывало дыхание. — В том-то и дело, что ничего не объяснил! — развел руками Виктор Иванович. — Когда он ушёл, я решил было заглянуть к Николаю Васильевичу и расспросить его обо всем, но потом передумал и решил поехать за вами. — Боже! Ну когда они оставят нас в покое? — воскликнула Мария Тимофеевна, даже не пытаясь подавить раздражение. — Успокойся, Маша! Ничего страшного пока не произошло. Возможно, он задаст Анне несколько вопросов, и на этом всё закончится. — Какой он? Расскажи мне о нём, — попросила Мария Тимофеевна уже более спокойно. — Обходительный, довольно приятный, заявился в мундире. Сказал, что приехал ночным курьерским из столицы. Договорились мы с ним, что придет вечером… –Я возвращаюсь домой! — перебила отца Анна. — Мне необходимо немедленно встретиться с ним. Виктор Иванович и Мария Тимофеевна застыли в изумлении, глядя на неё. Анна обвела родителей взглядом. — Почему вы так смотрите на меня? — воскликнула она. — Неужели вы не понимаете, что я готова встретиться с кем угодно, даже с самим дьяволом, если он поможет мне найти Якова? Я не сомневаюсь, что он жив!