Wedding Ring / Обручальное кольцо

Ламела старался поддержать Ойкаву, скрывая тот факт, что снова вернулся к ведению таблицы, внимательно отслеживая его перемещения в надежде выяснить новое местоположение жены. Они находились в тренировочном лагере в Буэнос-Айресе и планировали отправиться в Японию за неделю до старта Кубка мира FIVB 2019, дабы успеть адаптироваться к смене часового пояса. — Ты рад, что скоро вернешься в Японию? — спросил Ламела, раскинувшись на кровати после очередной изнурительной тренировки, посвящённой отработке прыжков — еще пару упражнений, и его ноги точно бы отвалились. Ойкава молча уставился в телефон, не удостоив его ответом. Ламела бросил взгляд на часы — почти девять. Скорее всего, Ойкава переписывался с женой, но морщинки на лбу выдавали, что разговор был далеко не радостным. Он выглядел настолько поглощённым экраном, что Ламела почувствовал себя лишним, будто невольно вторгся в слишком личный момент. Он прочистил горло и сделал ещё одну попытку. — Итак, наш первый матч пройдет в Фукуоке. Это ведь недалеко от твоих родных мест, да? — Нет, я из окрестностей Сендая, — ответил Ойкава, рассеянно покачивая головой, всё так же избегая взгляда Ламелы. Разговор снова повис в воздухе, и Ламела уже собирался соскользнуть с кровати и отправиться в душ, когда услышал раздражённое цоканье Ойкавы. С него хватит. Чувствовать себя третьим лишним в собственной комнате было последней каплей. — Переписываешься с женой? — выпалил он — слишком поспешно, чтобы это звучало естественно. Наконец Ламеле удалось привлечь внимание Ойкавы. Тот резко поднял голову, и Ламела сразу заметил легкий румянец, выступивший на его скулах. — Д-да, — заикаясь, выдавил Ойкава. Он был настолько погружен в свой безмолвный разговор, что оказался застигнут врасплох. — Твоя жена вернулась обратно в Японию, верно? — с нарастающей уверенностью спросил Ламела. — Она в Фукуоке? Или, может, в Хиросиме? — Нет... но она будет на турнире, — ответил Ойкава. Ламела моргнул, совершенно не ожидая, что разговор зайдёт так далеко. — Она придет посмотреть нашу игру? — Не совсем. Она принимает участие с японской командой. Челюсть Ламелы чуть не отвисла. Тот разговор был ещё свеж в памяти: Ламела помнил, что игра в пляжный волейбол у Ойкавы с женой складывалась лучше, чем с самим Ниндзя Шоё, но неужели эта девушка входила в состав лучших игроков национальной сборной Японии? Ламела был настолько потрясён, что даже не заметил, как в одно мгновение Ойкава сократил список возможных кандидаток в жёны с шестидесяти пяти миллионов до шестнадцати. — Собираешься с ней увидеться? — немного оправившись, выдавил из себя Ламела. В глубине души он немного завидовал тому, что Ойкава был частью такой сильной волейбольной пары. Ойкава кивнул и приоткрыл рот, будто собираясь что-то сказать. Его взгляд скользнул по лицу Ламелы, который изо всех сил старался сохранять невозмутимое выражение. На мгновение их глаза встретились, но Ойкава тут же отвёл взгляд. К этому моменту румянец, сначала окрасивший только щёки, уже распространился на всё лицо и шею. Наконец едва слышным голосом он прошептал: — Я скучаю по временам, когда мы могли просыпаться в одно и то же время… — Что? — автоматически переспросил Ламела, тут же мысленно отчитав себя за излишнюю прямоту. Ойкава тяжело вздохнул и снова уставился в телефон. — Такое ощущение, будто мы живём в параллельных вселенных. Каждое утро, когда для меня начинается новый день, она уже прожила его без меня. А каждый вечер, когда я только готовлюсь встретить новый, она собирается пережить его в одиночестве. Иногда мне кажется, что всю нашу совместную жизнь я просто просыпаю. Ламела никогда не находился в серьёзных отношениях, не говоря уже о браке, разделённом тысячами километров. Он попросту не знал, что сказать. К его облегчению, неловкую паузу разрушил звонок. Ойкава вновь взглянул на экран, и стоило ему осознать смысл полученного сообщения, как его лицо мгновенно потемнело от злости. Не дожидаясь развития событий, Ламела схватил полотенце и поспешно ретировался в ванную. Даже в ванной ему не удалось найти спасения. Шум воды не смог полностью заглушить телефонный разговор Ойкавы, доносившийся из соседней комнаты. Большая часть разговора велась на японском, но в какой-то момент раздался резкий яростный крик на испанском: — Можешь просто оставить меня в покое хоть на время, чёрт возьми? Ты не моя мать! …Все ты понимаешь, я помню — ты знаешь испанский. Именно поэтому я так и сказал! Хотя, похоже, в этом нет необходимости, раз ты и так в курсе каждой грёбаной детали обо мне, не так ли, mi amor? Последние слова были пропитаны такой злостью и ядом, что Ламела всерьёз задумался, нельзя ли как-нибудь заползти в слив душа и исчезнуть навсегда.

***

Ламела и не думал раскрывать секрет Ойкавы. На этом этапе их дружбы Ойкава уже столько раз случайно (или не совсем) становился свидетелем его деликатных моментов в туалете, что Ламела мог с полной искренностью сказать: Ойкава — его лучший друг в сборной. А лучшие друзья не обсуждают личную жизнь друг друга за спиной. Он даже удалил свою таблицу после того, как Ойкава подтвердил: его жена действительно вернулась в Японию. До двадцатичетырёхчасового перелёта из Буэнос-Айреса в Токио оставались считанные дни, но Ламела никак не мог заставить себя погрузиться в объятия Морфея. На этот раз он не мог уснуть вовсе не из-за привычных разговоров Ойкавы во сне о соревнованиях. Пара хороших берушей отлично справлялась с этой проблемой..И дело даже не в том, что Ойкава проклинал во сне весь стартовый состав сборной Японии. С тех пор, как он поссорился с женой, у него появилась новая првычка — скрючиваться в постели и до глубокой ночи не отлипать от телефона, ожесточённо переписываясь. Ойкава полностью укрывался одеялом, но кровать Ламелы находилась всего в паре шагов, и даже сквозь сомкнутые веки он видел, как экран телефона раз за разом озаряет полумрак комнаты. А ещё были эти раздражённые вздохи, тихие цоканья и тяжёлые выдохи, сопровождающие каждое новое сообщение. Вся эта комбинация лишала Ламелу малейшего шанса на сон. Не нужно быть лауреатом Нобелевской премии, чтобы догадаться, с кем переписывался Ойкава. Когда Ламеле всё же удавалось заснуть, каждое утро его грубо вырывало из сна яростное шипение или саркастичное «mi amor», доносящееся с кровати напротив. Но больше всего Ойкаву выдавал не голос, а жесты — то, как он нервно теребил кольцо на шее. Ойкава дёргал его так яростно, что казалось, будто тонкая цепочка — это вовсе не украшение, а оковы, от которых он отчаянно пытался освободиться. За завтраком Мартинес с недоумением наблюдал, как Ламела попытался отправить ложку овсянки в рот, но промахнулся, и каша лениво стекла по подбородку. Он хотел вытереть её салфеткой, но усталость взяла своё — вместо этого Ламела просто размазал остатки по щеке. Мартинес больше не мог на это смотреть. Выхватив салфетку из рук Ламелы, он быстро вытер ему лицо, как будто тому было пять лет. — Эй, Матиас, возьми себя в руки, чёрт возьми. Что с тобой? Такими темпами ты даже не переживёшь перелёт в Японию. При упоминании Японии взгляд Ламелы чуть прояснился. — Сколько дней осталось до поездки в Фукуоку? — Десять. — Десять. Я просто должен выжить ещё десять дней, и Ойкава наконец встретится с женой… а я избавлюсь от его бесконечных страданий, — тоскливо вздохнул Ламела, отодвинул овсянку и уткнулся лицом в сложенные на столе руки. — Вообще-то, сначала у нас тренировки в Токио, — напомнил Мартинес. — Ойкава сможет встретиться с женой уже через три дня. Ты забыл? — Я не забыл, — раздался приглушённый голос Ламелы из-под рук. — Его жена, оказывается, в сборной, и они играют играют в Осаке в то время, когда мы — в Токио. Ему придётся сперва дождаться окончания женского турнира, чтобы наконец встретиться с ней. Он уже начинал дремать, когда вдруг почувствовал, как Мартинес резко схватил его за плечи и начал яростно трясти. — Жена Ойкавы входит в женскую сборную Японии по волейболу?! — практически прокричал Мартинес. Глаза Ламелы мгновенно распахнулись. Вот чёрт. Он облажался.