Wedding Ring / Обручальное кольцо

Ойкава снова исчез. Точнее, формально не пропадал: о своей запланированной на июнь недельной поездке он предупредил заранее. Это путешествие подозрительно напоминало то, что было два года назад, когда Ойкава вернулся с обручальным кольцом. С тех пор многое изменилось, включая его помолвку. Теперь Ойкава был основным связующим не только в «Сан-Хуане», но и в сборной Аргентины. Казалось, боги услышали молитвы Ламелы: запасной состав, сформированный Бланко, смог одержать невероятную победу над Польшей на чемпионате мира ФИВБ, выиграв со счетом 3:2. Это поражение стало крупнейшим в современной истории польской команды. И хотя позже Аргентина уступила Франции и Сербии и выбыла из турнира, Ойкава и Ламела стали восходящими звездами национальной сборной. Ещё два года назад Ойкава был всего лишь малоизвестным игроком, сидящим на скамейке запасных. Сегодня же он настоящая суперзвезда спортивного мира, чьё внезапное исчезновение на целую неделю посреди регулярного чемпионата не могло не вызвать массу вопросов — интерес к этой загадке был огромен. По правде говоря, Ламелу задевало, как Ойкава упорно отказывался рассказывать ему хоть что-то о своей жене. Они делили одну комнату в сборной, были попутчиками в автобусе, и вообще, среди игроков команды ходило мнение — однажды став соседями, остаёшься ими навсегда, до самой пенсии. Буквально. Ойкава знал все подробности неудачных свиданий Ламелы и был в курсе его последних романтических новостей. В свою очередь Ламела терпел бесконечные ночные разговоры Ойкавы; смирился с ежедневным ритуалом сеттера по уходу за кожей и укладке волос, который длился целых сорок пять минут и во время которого доступ в ванную комнату был невозможен. Ламела даже подсчитал – не без помощи своей дотошной таблицы, – что за время поездок на международные турниры они с Ойкавой провели в общей сложности более десяти часов, томясь в ожидании на таможнях и пограничных постах по всему миру. Разве после всего этого они не заслуживали хотя бы толику откровенности? Вернувшись из отпуска, Ойкава моментально заметил в поведении товарища неладное. Поэтому решил не устраивать театр и не увиливать от вопросов, притворяясь дурачком. — Как прошла поездка? — спросил Ламела, заранее приготовившись к тому, что Ойкава опять сострит что-нибудь о кошмарном движении в Лос-Анджелесе. — Хорошо, — ответил Ойкава. — Был в Калифорнии на выпускном у жены. В этот момент все, кто находился поблизости, внезапно замерли, прекратив растяжку. Неужели Ойкава только что добровольно раскрыл информацию о своей жене? И это без того, чтобы им пришлось вытягивать из него каждую деталь, словно зубами выгрызая крупицы информации? — В это время года в Лос-Анджелесе просто чудесно! — продолжил Ойкава. — Мы много играли в пляжный волейбол. Кстати, вот, посмотрите: моя жена сфотографировала меня на пляже Хантингтон. Разве я не прелесть? Ламела едва не потерял дар речи. За какие-то тридцать секунд Ойкава поведал о своей жене больше, чем вся команда «Сан-Хуана» и сборная Аргентины смогли узнать за целый год. Ламела беспомощно уставился на фотографию: Ойкава стоял перед волейбольной сеткой на переполненном пляже, нагло улыбаясь в камеру. Пока Ламела негодовал из-за того, как небрежно Ойкава разрушил всю логику его дотошной многочасовой работы с таблицей, Соса погружался в мучительные размышления о каждом жизненном выборе, связанном со сплетнями о личной жизни Ойкавы. Жена Сосы была в ярости, когда он неделю подряд исчезал по вечерам с невесткой. Даже после того, как выяснилось, что они всего лишь подслушивали ночные разговоры Ойкавы, Сосе пришлось почти месяц спать на диване. И все ради ничтожных крох информации: он узнал лишь то, что Ойкава и его жена бесконечно обсуждали волейбол. И теперь Ойкава вот так просто собирался объявить, что его жена — звезда пляжного волейбола, которая могла бы стать идеальной парой для стартового связующего сборной Аргентины? Соса не знал, что возмущало его сильнее — бессмысленность всех его стараний или беззастенчивая дерзость Ойкавы. — Твоя жена играет в волейбол? — еле выдавил из себя Соса. — Да, — спокойно ответил Ойкава. — И играет превосходно. — Она тоже сеттер? Ойкава покачал головой. Его ответ ошеломил команду. Обычно в парном пляжном волейболе женщины специализировались на подачах и розыгрышах, ведь девушки попросту уступали в силе мужчинам, чтобы пробить их блок. Заметив замешательство на лицах товарищей, Ойкава улыбнулся. — Она мой эйс. — А я и не знал, что ты играешь в пляжку, — едва слышно произнёс Соса, пытаясь представить себе женщину, которая смогла бы поспевать за Ойкавой на песке. — О, еще как играю, — усмехнулся Ойкава. — Начал около двух лет назад в Бразилии, когда случайно встретил старого друга из Японии. Вы, возможно, слышали о нем? Кажется, в интернете его прозвали «Ниндзя Шоё». Все разговоры о жене Ойкавы — пляжной волейболистке, недавно окончившей колледж в Америке, — моментально вылетели из головы у всей команды. Соса даже взвизгнул от удивления: его жена, будучи родом из Бразилии, была преданной поклонницей Ниндзя Шоё. Ойкава спокойно полистал галерею в телефоне, а затем повернул экран к товарищам, показывая селфи с Хинатой, сделанное в Рио. Игроки «Сан-Хуана» мгновенно окружили Ойкаву, разинув рты от изумления. В этот момент не имело значения, даже если бы Ойкава заявил, что женат на самой Еве Перон. Оказаться другом Ниндзя Шоё — вот что действительно интересно.

***

В последующие несколько дней в «Сан-Хуане» не утихали разговоры о том, что Ойкава тайно подрабатывает пляжным волейболистом не только с женой-калифорнийкой, но и с вирусной сенсацией волейбольного мира, Ниндзей Шоё. Сначала Ойкава охотно отвечал на все вопросы: «Да, навыки Ниндзя Шоё в пляжном волейболе действительно превосходят умения моей жены», «Да, я говорил ей об этом», «Да, после этого у меня были неприятности», «Нет, Ниндзя Шоё не был лучшим партнером на пляже, чем моя жена». Однако вскоре ответы Ойкавы становились всё более сухими; он начал заметно напрягаться при любом упоминании женя. Обычно по возвращению из Лос-Анджелеса Ойкава ещё долго сиял, словно впитал в себя весь солнечный свет Калифорнии. Но на этот раз его лучезарное настроение померкло всего за несколько дней. На площадке Ойкава оставался прежним. Сосредоточенный и напряженный, он следил за каждым движением партнёров по команде, выдавая идеальные сеты с филигранной точностью. Но стоило ему уйти с корта, как он заметно сникал. Его лицо тут же теряло прежнюю оживлённость: под глазами проступали тёмные круги, а на лбу появились глубокие морщины. И с каждым днём становилось только хуже. Ойкава пребывал в таком состоянии уже несколько месяцев. Воспоминания годичной давности всплыли в сознании Корреа. Тогда жена Ойкавы попала в аварию незадолго до завершения процесса натурализации — удар, выбивший Ойкаву из колеи настолько, что даже его обычно безупречная игра заметно пострадала. Ойкава тогда находился в глубочайшем шоке. Он был на грани. Пока однажды не сорвался в пустом спортзале. На следующий день ему удалось взять себя в руки и вернуться к привычному ритму. Но в этот раз было иначе. Внутри, похоже, Ойкаву что-то разъедало изнутри. На площадке он по-прежнему подавлял чувства с железной стойкостью, но стоило ему покинуть зал, как становилось ясно — что-то не отпускало его, поглощая всего целиком. Заметив, как Ойкава во второй раз за неделю задремал в раздевалке, Корреа принял решение — пора вмешаться. Формально он давным-давно решил для себя не лезть в личные дела сокомандников, пока это напрямую не влияло на их игру. Но сейчас ситуация была иной: игра Тору по-прежнему была безупречной и точной, но стоило лишь пересечь боковую линию площадки, как силы мгновенно покидали его. Корреа всерьез опасался, что однажды Ойкава просто потеряет сознание. Он уже собирался отвести Ойкаву в сторону после тренировки, как заметил, что Ламела настойчиво машет ему рукой. В пустом коридоре, вдали от команды, тот молча протянул ему небольшую стопку распечаток из своих тщательно составленных таблиц. — Жена Ойкавы больше не в Калифорнии, — тихо произнёс Ламела. Корреа моргнул: эта сцена была до боли знакомой. Два года назад Ламела сделал почти такое же заявление, сопровождая его той же исписанной таблицей. Но сейчас не было ни прежней уверенности, ни зрителей, когда он представлял доказательства. — Где же она? — Думаю, она вернулась в Японию, — Ламела указал на столбец в таблице. — Его вечерние звонки жене прекратились. Он больше не проверяет телефон в одиннадцать утра. На самом деле он вообще практически не проверяет телефон в течение дня, хотя раньше был от него зависим. Вместо этого он звонит кому-то в 7 вечера, но только на двадцать минут. Утром он просыпается очень рано, точно не знаю, когда, вроде, около пяти, и тренируется, пока все спят. Когда приступает к тренировке в семь, он снова переключается на телефон. — Значит, ты предполагаешь, что он звонит жене утром, когда она возвращается с работы, а потом снова вечером, когда та занимается уже утренними делами? — спросил Корреа. Ламела кивнул. — Невозможно жить по такому расписанию по времени Калифорнии. — С кем-то ещё разговоривал об этом? Ламела покачал головой. — Матиас, я горжусь тобой. Ещё год назад ты бы рассказал об этом всей команде. Минуту царило молчание. Ламела вновь взглянул на таблицу, всё ещё держа её в руках, и тихо произнес: — Просто он всегда выглядит таким грустным. Я не знаю, что делать. Если бы кто-то сказал Корреа вчера, что сам Матиас Ламела будет переживать о личном благополучии Тору Ойкавы больше, чем о слухах о его тайной жене, он едва ли бы в это поверил. Но вот Корреа стоит здесь, в пустом коридоре, с Ламелой, с трудом сдерживающим слёзы беспокойства за товарища. Наконец Корреа похлопал Ламелу по спине. — Всё будет хорошо. В следующем месяце мы едем в Японию на Кубок мира ФИВБ. Вот там они наконец увидятся.