Wedding Ring / Обручальное кольцо

Вокруг аргентинского клубного волейбола разгорелись жаркие споры, когда главный тренер мужской сборной, возглавляющий его много лет, объявил о своей отставке. Аргентина показывала довольно слабые результаты на международной арене, и все были единодушны в том, что команде требуется полная перестройка. Игроки «Сан-Хуана» облегчённо вздохнули, когда Хосе Бланко назначили новым тренером национальной сборной. Те, кто уже входил в основной состав, могли быть практически уверены в сохранении своих мест. Те, кого недавно вызвали в команду, надеялись, что их позиции также останутся за ними. В целом, переход Хосе Бланко из «Сан-Хуана» в сборную был воспринят как успех для всех игроков клуба, стремившихся к международной карьере. Правда, с одной важной оговоркой — это касалось только тех, кто имел аргентинское гражданство. Большинство членов «Сан-Хуана» предполагало, что Ойкава останется в Аргентине на несколько лет, а затем вернётся в Японию к жене. Лишь Корреа и Бланко знали о запущенном процессе натурализации и получения аргентинского гражданства — Ойкава занимался документами в строжайшей тайне. Корреа, однако, не был уверен, что Тору действительно доведёт это до конца: натурализация в Аргентине требовала отказа от японского гражданства, а его супруга, судя по всему, не планировала переезжать в Аргентину. Сборная Японии была сильна, но ещё несколько сезонов под руководством Бланко — и Ойкава мог бы бросить вызов гениальному сеттеру Тобио Кагеяме за место в стартовом составе. Однако Бланко уходил. Время Ойкавы в Аргентине, казалось, на исходе. Корреа не жил в общежитии, но к концу недели всем стало известно: их телефонные разговоры, прежде наполненные лёгкостью и нежностью, приобрели более мрачный и серьёзный оттенок, а сам он на долгие часы запирался в своей комнате. В «Сан-Хуане» были уверены — с уходом Бланко дни Ойкавы в Аргентине сочтены, и в шутку сетовали, что он ускользнёт из их рук раньше, чем кто-то успеет познакомиться с его загадочной женой. Корреа, однако, не был в этом так уверен.

***

Подозрения капитана подтвердились. Несколько дней спустя Бланко вызвал Корреа после тренировки для личного разговора, где, как оказалось, уже ожидал и Ойкава. Ойкава всегда был собран и сосредоточен на площадке, но сегодня в его взгляде различалась особенная напряжённость, будто он готовился к эйс-подаче в прыжке, когда исход игры определяет матч-поинт. — Капитан… — произнёс Ойкава, обращаясь к Корреа, без привычной лёгкости и церемоний. — Сантьяго, уверен, ты помнишь о наших разговорах с Тору относительно гражданства, — произнес Бланко. — Да, конечно. Ты уже принял решение? Ойкава кивнул — его взгляд излучал серьёзность и непоколебимую уверенность в принятом решении: — Тренер, я последовал за вами из самой Японии. Мне еще многому предстоит научиться. Прошу, дайте мне шанс снова играть за вашу команду. — Ты потрясающий связующий, и у тебя определённо будет шанс побороться за место в команде. Но только при одном условии: ты не отступишь и доведешь начатое до конца, — с улыбкой ответил Бланко. Ойкава обернулся к Корреа: — Капитан, я на завершающем этапе процесса натурализации. Я хочу присоединиться к вам и начать тренироваться с национальной командой. Корреа наивно полагал, что полностью готов к этому разговору. Он провёл бесчисленные часы, помогая Ойкаве с документами и подготовкой к языковому экзамену по испанскому. Но теперь, стоя перед Ойкавой, который до этого казался таким собранным, Корреа вдруг заметил, как молодо тот выглядит. Юношеский максимализм, страсть и непоколебимая решимость идти до конца, чего бы это ни стоило, напомнили капитану о том, каким Ойкава был при их первой встрече: ему едва исполнилось восемнадцать; его лицо было юным, а взгляд — чистым и невинным. Приехавший из Японии, не знающий ни слова по-испански, он был движим лишь неугасимой страстью к волейболу. Ойкаве было двадцать три года, и он по-прежнему оставался таким же невинным, как и пять лет назад, готовым отдать всё ради своей любви к волейболу. Но когда Корреа перевел взгляд с его лица на обручальное кольцо, висевшее на шее, он осознал: Ойкава больше не подросток. Теперь у него есть что терять. Прежде чем Корреа успел совладать с собой, слова вырвались сами собой: — А как же твоя жена? На лице Ойкавы на мгновение скользнула тень, но он быстро взял себя в руки: — Мы обсуждали это. Мы всегда были вместе. Мы справимся и с этим.

***

После разговора с Корреа и Бланко Ойкава заметно воспрял духом. Он с энтузиазмом сообщил команде о своих планах по натурализации, и все были так рады за него, что мысль о его жене сразу же отошла на второй план. Радость за новое гражданство Ойкавы полностью захватило их внимание. Наблюдая за искренним восторгом команды, Корреа ощутил тяжёлое чувство вины. Он осознал, как неправильно поступил, задав такой грубый вопрос, вместо того чтобы сразу выразить поддержку и понимание. Страдальческое выражение лица Ойкавы не выходило из головы Корреа, пока он наблюдал, как товарищи по команде поздравляют его, хлопая по спине. Корреа пытался утешить себя, убеждая, что в этом нет ничего страшного. В конце концов, жена Ойкавы и так не живёт в Японии, и, возможно, сама не планирует возвращаться. Но, вернувшись вечером домой к жене и сыну, Корреа не мог отделаться от мысли: каково это — быть вдали от близких целых пять лет, а затем подписать бумагу, которая ещё больше отдалит их друг от друга? Проходя по коридору, жена Корреа аккуартно коснулась его запястья. Эта, казалось, абсолютно лишенная смысла случайность напомнила ему о тех маленьких, но таких важных моментах, которые составляют семейную жизнь. Это простые жесты, но вместе они сплетали невидимую прочную нить, связывающую их жизни воедино. И Корреа без доли сомнения мог заявить — он никогда не смог бы пойти на столь серьезный шаг, как Ойкава — оставить возлюбленную и семью ради достижения своих целей.