Вслед за твоей тенью

Больно. Было чертовски больно. Зря он пытался закричать, зря открыл рот. Хибино Кафка чувствовал, как у него рвутся краешки рта, а глотка расширяется самым насильственным способом, пока мелкий насекомоподобный кайдзю извивается и перебирает лапками, стараясь ввинтить своё тело как можно глубже в тело несчастного человека. Он задыхался. Больно. Руки машут в стороны, пытаясь за что-то ухватиться, тело мужчины извивается на больничной койке под невнятные звуки удушения, издаваемые им же. В голове помутилось от новой волны боли, когда Кафка ударился загипсованной ногой о каркас койки; попытка ухватиться за что-то на стене рядом не принесла никакого результата — обезумевший в агонии мужчина только оставил на поверхности стены царапины и сорвавшиеся с пальцев ногти. Больно. За удушьем пришли жжение и головокружение, кислород больше не поступает в организм, кричать не получается; перевернуться на бок, дабы выблевать эту дрянь, тоже не выходит, как будто невидимая сила удерживает его в одном конкретном положении, позволяя лишь позорно извиваться, как уж на раскалённой сковороде. Больно. Кажется, за перегородкой кричит Рено; он в этом не особо уверен. Единственный отчётливый звук, который мог уловить Кафка, — это хруст его собственных костей. Господи, как же больно, как же ужасно больно– Хибино вцепился себе в горло, он скрёб ногтями и тем, что от них осталось, оставляя кровавые полосы на шее. В какой-то момент у него начались и галлюцинации: мужчине казалось, что от его тела начали исходить бесформенные кричащие сгустки, так подозрительно похожие на иллюстрации неупокоенных душ. Они кричали и выли, одними своими голосами олицетворяя всё, что творится в голове у Кафки в эти отвратительные мгновения. Боль… прошла. Внезапно боль прошла, когда Кафке удалось поднять себя в сидячее положение. Неужели прошло? Куда делся мелкий кайдзю? Нет, быть не может, он был огромным для его глотки. "Что только что произошло?..." – он хотел задаться вопросом, но... Это уже не важно. Главное, что он снова может дышать. Поглаживая себя по шее, Кафка жадно хватал ртом воздух; рваные выдохи вырывались из него вместе с хрипами. И чувство его одолело… странное. Поначалу даже неприятное, хоть и уже без той раздирающей боли. — Дядя! Ширма между больничными койками резко отодвигается и краем глаза Хибино замечает Рено, который ринулся было к нему, но вдруг остановился. Мужчина и парень посмотрели друг на друга, на лице младшего читался шок вперемешку со страхом. Не понимая, почему Ичикава так глядит на него, Кафка отвернулся к окну, дабы проверить, что же с ним не так. Может, он слишком сильно расцарапал себе шею? Но щиплющего чувства больше не было, как и боли в пальцах, будто он и не срывал минутами ранее ногти о стену и не пытался вскрыть себе горло, просто чтобы вынуть оттуда этого дрянного паразита-кайдзю. Так, происходит что-то странное. Кафка смотрит в окно, на то, что должно быть его отражением, но со стекла на него в ответ глядит лишь подобие костяной маски, похожей на человеческий череп с рогами и с острыми клыками вместо обычных зубов, и горящие бирюзой глаза. Тихое «Э?» вырвалось из него, пока мужчина не понял, что это как раз его отражение. Он закричал. Ичикава вторил ему. Он повернулся к мальчишке, из-за чего они кричали уже друг другу в лицо, и только тогда до Рено дошло, что перед ним никто иной, как самый настоящий кайдзю. Парень пытался убежать, он уже начинать пятиться назад, пока кайдзю не заговорил с ним голосом Кафки, пусть и немного странным: его голос будто наслаивался на себя же, приобретая новые, более низкие тональности, что создавало впечатление искусственного проигрывателя. — Ичикава, стой, это я, Кафка! — Дядя? — Да, да! — Боже мой, дядя! Что это такое?! Что с Вами?! — Хотел бы я знать, — Кафка опустил взгляд на свои руки, которые стали чёрными с сияющими бирюзовыми прожилками и суставами, его так недавно сорванные ногти теперь заменяли острые чёрные когти. — Кажется, я сожрал кайдзю, Ичикава. Рено икнул. Кто-то за его спиной вторил его икоте, но уже более скрипучим голосом. Медленно, очень медленно Кафка с Рено повернулись к деду, который застыл изваянием в проходе их палаты. Моргнуть они не успели, как дед уже достал сотовый телефон и начал вызывать Силы Обороны. Кафка запаниковал. По всем признакам он теперь как минимум подобие кайдзю, его лицо далеко от человеческого, а сияющие прожилки, когти и прочие «детали» вообще не могут сыграть в его пользу. Если сюда нагрянут служащие Сил Обороны, то что с ним будет? Господи, он не хотел даже думать о том, что с ним сделают в случае поимки. Ему же точно будет крышка! Словно прочитав панические мысли Кафки, Ичикава повернулся к нему и шёпотом выкрикнул: — Надо бежать! Сейчас же! *** Разгромив по пути несколько окон и стен, им удалось-таки сбежать из больницы до того, как туда прибыли солдаты. Просматривая новости в телефоне Ичикавы, они узнали, что Кафку уже окрестили Восьмым номером, что как бы уже так нихуя себе! Его даже сфотографировать успели, и это было самое отвратительное и страшное фото в жизни Кафки… Кто вообще успел его сфотографировать? И его не покидало жужжащее ощущение где-то в районе затылка. Что-то давит ему на мозг с того самого момента, как с его телом сотворилось это странное явление. Как что-то навязчивое, как что-то, для чего надо пойти на необъяснимое, чтобы избавиться уже от этого ощущения странной тревоги. Пока Кафка с Ичикавой бежали из больницы со всех ног, старший успел по пути открыть в себе какие-то новые паранормальные способности. Оказалось, что он может менять размер, его тело также может менять форму, отращивать хвост и щупальца, а также прочие отростки, похожие просто на ложноножки или даже лица тех самых неупокоенных душ, которых он видел в качестве галлюцинации. По крайней мере, Хибино считал их галлюцинациями. По крайней мере, на данный момент. Превращения казались какое-то время абсолютно бесконтрольным явлением, пока вдруг Кафка не вернулся в норму. Конечно, если чёрно-бирюзовое нечеловеческое тело можно считать нормой, но он хотя бы больше не занимал половину улицы. Даже если он был размером намного больше, чем среднестатистический мужчина. Зато без щупалец… Если бы для их мира было обычным делом — превращаться вдруг во что-то очень необычное, то Кафка даже воодушевился бы своими изменениями. Но они живут не в мире фэнтези, для их вселенной не является нормальным, когда человек вдруг поглощает жука и обретает от этого новые силу и облик. Его за это, наоборот, убить могут, если поймают – или вообще пустят на костюм! Мужчина даже не знал, что из этого хуже. Он лишь знал, что при любом раскладе в случае поимки он будет мёртв. От мыслей о своей возможной смерти Кафка встряхнулся, когда по его позвоночнику побежала крупная дрожь. Слишком много дум в такой поздний час; он даже не знает, где они с Рено сейчас находятся. На улице ночь, в городе близ больницы рыщут служители Сил Обороны, а они с мальчишкой спрятались в каком-то заброшенном здании без окон и дверей. Кафка ходил из стороны в сторону, его острые зубы скрежетали друг о друга, а бирюзовые жилы светились ярче обычного под гнётом негативных эмоций. «Что же мне теперь делать?» — спрашивал сам себя Кафка из раза в раз, пока не остановился чуть поодаль от Ичикавы и, присев на корточки, схватился на рога и взвыл нечеловеческим голосом. — Дядя! Как ему быть? Есть ли способ вернуть свой человеческий и обыденный облик? Что делать, если его всё же поймают? Выйти на контакт с солдатами СО? Тогда его вряд ли прикончат сразу, учёные главного штаба вряд ли захотят упустить возможность изучения первого встреченного разумного кайдзю. Как же тяжко. Кафка нервно почесал за рогами между крупными чешуйками на широкой шее и вскочил на ноги, когда жужжание в затылке в конец его достало. К собственному ужасу, Кафка издал пронзительнейший гортанный рык и двинулся к выходу из заброшенного здания под встревоженный окрик Ичикавы. Он не мог остановиться – его собственное тело само несло его на улицу. Что-то тянуло Кафку прочь от этого места, что-то — точнее, кто-то –, кажется, излучало чистую угрозу и жажду крови. Удивившись новому открытию, мужчина остановился недалеко от заброшки, чтобы подождать Рено. — Там беснуется кайдзю. Сателлит, — сказал Кафка, когда младший его догнал. — Откуда Вы узнали? — поравнялся с ним Ичикава и схватился за один из вставших дыбом гребней на спине дяди. Просто на всякий случай, может даже без причины. Захотелось. — Чувствую, — просто ответил мужчина и повернул лицо — морду? — к Ичикаве. Он бросил взгляд горящих глаз на чужую руку на своём тёмном гребне, но не стал комментировать; он даже не почувствовал, как этот отросток появился на его спине. Слишком много удивлений для этого дня. Усилившееся чувство опасности заставило Кафку насторожиться и вернуть взгляд в ту сторону, откуда исходила столь провокационная угроза. Он посчитал нужным сказать Рено: — Он бежит сюда, но там я чувствую ещё жизни. Маленькие — наверное, люди. — Вы же не собираетесь.? — гребень выскользнул из руки парня. — Дядя, стойте!