Timere desideria tua

      Переноси и будь тверд, ибо эта боль когда-нибудь принесет тебе пользу. Так говорил кто-то из древних философов. Боль теперь является частью счастья потом. Так говорил известный актёр. Перед лицом боли нет героев. Так говорил популярный писатель. В жизни Гермионы все-равно-Грейнджер было много боли, и она тоже могла бы выдать на-гора с десяток псевдофилософских изречений. Но вместо этого она стояла в тёмной гостиной и смотрела в окно на тёмный сад, прижимая к себе кота. Живоглот негромко урчал, цепляясь когтями за мягкий флис домашней толстовки хозяйки. Полукниззл был уже стар, даже по меркам своего вида, и Гермиона мысленно готовилась проститься и с ним. Дом давил своей тишиной и казался скорее склепом, чем некогда уютным семейным гнёздышком. Ещё утром Ричард обнимал её на этом самом месте, на консоли у стены лежит его забытый бумажник, а на холодильнике висит напоминание о назначенной встрече. Но он сюда больше не вернётся. Гермиона устало опустилась на диван и подтянула к себе на колени толстую папку. Там, аккуратно подшитые и подписанные, лежали все важные документы, дарственная на дом, номера открытых на её имя счетов в банке, договор с ритуальным агентством… Ричард предусмотрел всё. Выходя замуж она знала, что и с этим мужчиной долго и счастливо не получится. Ещё во время её лечения, когда стало очевидным их физическое влечение друг к другу, Ричард все честно ей рассказал. И про дочь, и про то, что до сих пор любит покойную жену, и про проклятье, постепенно его убивающее, и от которого нет спасения. После долгого, обстоятельного и весьма эмоционального разговора они пришли к выводу, что их обоих устроит формат дружбы с привилегиями. А несколько месяцев спустя они решили пожениться, чтобы Гермиона стала официальным опекуном Августы, когда проклятье заберёт Ричарда. Гермиона ещё раз вздохнула, Ричард предусмотрел все, кроме того, что она останется одна. С некоторых пор Грейнджер стала хуже переносить одиночество, особенно в большом пустом доме. Анализируя прожитую жизнь, она поняла, что просто не умеет быть сама по себе. В детстве она жила с родителями, в Хогвартсе делила комнату с другими девочками, потом год провела в палатке с Гарри и Роном, а после войны как-то слишком стремительно съехалась с Северусом. На Ойлинн рядом постоянно были Вильма и Архелиус, а потом и Джо. Сейчас же волшебница осталась одна, и осознав, что ей больше не о ком заботиться, ощутила пугающую пустоту и неопределённость. Гермиона всхлипнула, потом ещё раз, но слёз так и не было. Живоглот ткнулся холодным носом ей в шею, щекоча усами и выражая безмолвную поддержку. Ему следовало бы давать уроки, как поддержать одним своим присутствием. Это напомнило об ещё одном человеке, который чаще использовал слова, чтобы ранить, а заботу проявлял действиями. Не задумываясь, Гермиона подошла к консоли и взяла в руки шкатулку, которую он подарил ей несколько лет назад. Внутри лежало несколько памятных вещиц, дорогих её сердцу. Бабушкина брошь, веточка гипсофилы из свадебного букета, локон Джоан и галеон Северуса. Волшебница сжала в кулаке монетку, пытаясь сформулировать короткое, но ёмкое послание и отчаянно желая увидеть бывшего мужа прямо сейчас. Её прервал Живоглот, с радостным мявом рванувший к двери, насколько ему позволяли ослабевшие лапы. Когда в дверь постучали, Гермиона от испуга выронила монету и осторожно прокралась в прихожую, на всякий случай сжимая в руке палочку. Сегодня она не ждала гостей. Кот уже сидел на пороге и выразительно смотрел на хозяйку, будто поторапливая её впустить нежданного гостя. — Гермиона, ты слишком громко думаешь для той, кто пытается сделать вид, что её нет дома. Волшебница, переглянувшись с котом, сняла запирающие чары и распахнула дверь. На пороге стоял Северус, настороженно разглядывая её. — Что ты здесь делаешь? — растерявшись, Гермиона ушла в глухую оборону. Ответить он не успел — волшебница покачнулась, схватившись за грудь. В следующее мгновение Снейп влетел в дом, оказавшись рядом. — Ричард? — тихо спросил он. В ответ она только кивнула и, словно марионетка с обрезанными нитками, рухнула в его объятия. Или он успел прижать её к груди за долю секунды до того как её колени подкосились? Впрочем, это было уже не важно. Волшебницу мелко трясло, будто от холода, она тихонько всхлипывала и цеплялась за него, как за последнюю опору в жизни. Северус взмахом руки запер дверь и отвёл Гермиону в гостиную, где усадил её на диван. Живоглот тут же запрыгнул хозяйке на колени, громко мурлыкая и прижимаясь к животу. — Морда, пригляди пока за ней. Мужчина, опустился на корточки и ласково потрепал кота за ухо. Живоглот согласно мяукнул, потираясь головой о ладонь и ещё крепче прижался к Гермионе. Минуту спустя Северус уже протягивал бывшей жене стакан воды. — Мне жаль.        — Очень любезно, — волшебница поймала его взгляд и горько усмехнулась. — Я проклята, да? Это все ваша долбанная теория чистой крови или, я не знаю, карма? В чем я так провинилась перед высшими силами? Все мои мужчины сохнут по своим умершим бывшим, но только Ричарду хватило совести сказать об этом сразу. А теперь и он меня оставил разгребать это все в одиночку! Чем я хуже Лаванды, Эванс и Владлены? Что у меня за нарглов паттерн такой по жизни?        Гермиона уже кричала, вцепившись в стакан и раскачиваясь в приступе сухой истерики. Накопившееся напряжение искало выход, и нашло его. Когда она начала по третьему кругу повторять одно и то же, её жёстко остановили сильные руки на плечах. Северус стоял перед ней на коленях и с тревогой заглядывал в лицо.       — Ваш свет, мисс Грейнджер, притягивает всех сирых и убогих в округе. — он осторожно стёр слёзы с молочной кожи, и продолжил с непривычной лаской в голосе. — Ты невероятно сильная, и до безрассудства отважная, но твоя привычка всех спасать и взваливать всё на себя однажды тебя погубит. Позволишь теперь позаботиться о тебе?        Гермиона слабо кивнула. Сейчас ей больше всего хотелось, чтобы кто-то большой и сильный спрятал её от всех событий прошедшего дня. Просто выдохнуть перед грядущими делами и проблемами. Северус осторожно сел рядом, близко, но не касаясь, давая возможность самой выбрать дистанцию.        — Ты так и не ответил, как оказался в Болгарии.        Северус покрутил между пальцами галеон, собираясь с силами, и достал из кармана записку от Ричарда.        — Но портал должен быть только утром… — Гермиона побежала глазами по строчкам, написанным знакомым почерком.        — У аэропортов своё расписание.        Волшебница удивлённо уставилась на мужчину.        — Неужели ты добровольно воспользовался самолётом? И откуда у тебя загранпаспорт, виза и прочее?        Северус едва заметно усмехнулся.       — Тому, кто владеет конфундусом, маггловские документы не нужны. Неужели умнейшая волшебница своего поколения этого не знает? — Мерлин великий, это же нарушение статута! Тебя могут отправить в Азкабан! — У меня была уважительная причина, я должен был убедиться, что с тобой и Джо все в порядке. Гермиона почувствовала, как защипало в носу, а на глазах снова навернулись слёзы. Северус рванул к ней на другой конец Европы, воспользовался ненавистным ему маггловским самолётом, нарушил статут, рискуя попасть в Азкабан, потому что волновался. Потому что не захотел терять ночь в ожидании портала. Потому что им с Джо могла потребоваться помощь. Она всхлипнула, потом ещё раз, и вдруг оказалась у него на коленях и прижатой к шёлку рубашки, пахнущей травами. Северус гладил каштановые кудри и немного покачивал, как ребёнка. Точно так же, как сотни раз до этого утешал Джоан. Разве что макушка дочери свободно помещалась у него под подбородком, а Гермиона прижималась лбом к его шее. Но плакали они одинаково: тихо, только иногда всхлипывая и шмыгая носом. — Тебе принести мороженое? — спросил мужчина, пытаясь скрыть неловкость, когда Грейнджер немного успокоилась и отстранилась, сползая обратно на диван. — Или печенье с изюмом и шоколадной крошкой? — Кто ты и что ты сделал с Северусом Снейпом? — попыталась пошутить она, вытирая лицо ладонями. — С каких пор ты перестал избегать плачущих женщин? — Скажем так, не все Поттеры одинаково отвратительны. Или дело в том, что лучшие из них родились с другой фамилией? — Фелисити. Тебе вправила мозги Фелисити! — Миссис Поттер умеет быть убедительной, когда дело касается детей. Итак, тебе принести мороженое, шоколад или виски?

***

      Утро пришло с запахом горячего шоколада, кофе и какой-то выпечки. На секунду Гермионе показалось, что это сон, но стоило ей шевельнуться, как голова взорвалась болью, напомнив о прошедшей ночи. Ей все ещё чудился запах Северуса, обнимавшего её, пока она, зарёванная и вымотанная, не уснула. Волшебница не могла вспомнить, о чем они говорили после её истерики, осталось только давно забытое ощущение безопасности, приправленное капелькой стыда. В конце концов не пристало вдове обниматься с бывшим мужем, когда её покойный муж ещё даже не похоронен. Пусть этот брак и был договорным, он все же строился на взаимном уважении. Они время от времени обсуждали, что будет после смерти Ричарда, в том числе и её возможные отношения с другими мужчинами. — Ричард, я уже слишком стара, чтобы заводить новые романы. Это же придётся с кем-то знакомиться, притираться, а у меня дети и работа. — А если с кем-то знакомым? — Например? — Малфой? — Друмев в очередной раз взялся перебирать потенциальных кавалеров. — Один женат на моей подруге, второй до сих пор каждый месяц носит цветы жене на могилу, третий вроде как обучен с Джо и младше меня. Ричард, хватит с меня уже этих великих любвей. Можно мне просто чтобы без мёртвой бывшей в анамнезе и не требовал подтирать ему сопли? — А что насчёт Снейпа? Гермиона поперхнулась кофе. — А что Снейп? — выдавила она, как только прокашлялась и восстановила дыхание. — У него своя жизнь и великая мёртвая любовь. — И поэтому он смотрит на тебя глазами побитого щенка и пообещал оторвать мне яйца, если я тебя обижу? — Мы просто друзья. А еще он просто немного собственник. — Который позволил тебе выйти замуж за другого, но все равно продолжает заботиться? Обич мо́я, просто друг не станет полтора месяца слоняться по Брисбену в поисках родителей просто подруги. Я не пытаюсь тебя сосватать, просто предлагаю хорошо подумать. Даже с практической точки зрения: поддержка сильного волшебника будет не лишней. За Джоан стоят лорд Принс и Малфои, но с Августой ты ставишь себя под удар. Прошло слишком много времени, твой авторитет героини войны давно утрачен. И я пойму, если ты все же согласишься отправить её в пансионат. У меня давно заключён договор и отложены деньги на её содержание до конца жизни. — Ричард, мы это уже обсуждали! Вопрос не в деньгах, а в её безопасности. Августа вполне автономна, может себя обслужить, Архелиус с радостью примет её в поместье, там достаточно места, чтобы они друг другу не мешали, присматривать за ней, а заодно и за ним, будут домовики. Девочке нужно общение, а не четыре стены, пусть даже самой комфортной, но все же больничной палаты. Закрыли тему. В этом был весь Ричард: надёжный друг и любящий отец. Гермионе было больно его потерять, и физически, когда по ней ударил магический откат из-за его смерти, и душевно. Но сильнее её ранило и смущало чувство облегчения. Последние полгода проклятье все сильнее выматывало мужчину, добивая тревогой за неё и Августу, так что смерть воспринималась как избавление от страданий. Теперь ему не больно, — твердила про себя волшебница. Но все равно ей казалось, что она как будто предаёт мужа, не испытывая глубокой скорби по нему. Её чувства напоминали тоску по другу, навсегда потерянному из-за переезда на другую планету. Когда-то им было вместе хорошо, сейчас хорошо по отдельности и этого вместе больше никогда не случится. Ей осталось только светлая грусть по светлому человеку. Иронично, что их свела, а после разлучила тёмная магия и жертва ради ребёнка. Только Гермиона смогла выжить, а Ричарду не повезло. Владлена, последняя из Мраксов, полукровка из побочной ветви, была не то что бы одержима идеей сохранить родовую магию. Однако именно это стало главной причиной того, что она вообще решилась на материнство. Правда, как и в случае с самой Гермионой, к этому подталкивала ещё и сама магия. Как иначе объяснить то, что и карьеристка Грейнджер, и светская львица Друмева, не особо представляющие себя среди пелёнок и погремушек, вдруг воспылали желанием непременно родить и поскорее? Нет, она была не против детей, ей нравилось возиться с младшим Малфоем и Люпином, но главная их прелесть была в том, что через пару часов они возвращались обратно родителям и бабушкам, и все зубки/колики/бессонницы оставались за кадром. Она была не против стать мамой, но это не было для неё основной целью. Просто ещё один атрибут взрослой женщины: хорошая должность, дом, муж, дети. Ещё одна галочка в листе достижений.       Тогда ей казалось, что к родительству больше стремится Северус. Он никогда об этом не говорил прямо, но иначе зачем ещё он захотел на ней жениться? И то, с каким трепетом он относился к ней во время беременности, как переживал их первую потерю. Второй раз совпал с его восстановлением после Кубы и прощанием с делом всей жизни. Да и потеря эта была вполне ожидаемой. Гермиона умела читать медицинские карты, даже если они велись в волшебной больнице. Её тело неспособно выносить ребёнка, даже если вдруг каким-то чудом беременность все же наступит. Обследование в маггловской клинике это подтвердило. Испытанное при этом облегчение вызвало чувство вины. Северус хотел полноценную семью, которую она не могла ему дать. Ей бы следовало с ним объясниться, и, если наличие детей ему принципиально, найти какой-то выход, как они делали всегда. Но каждый раз слова застревали в горле. Он только отошёл от затянувшейся для него войны, нашёл новое интересное дело, которому мог посвятить себя, и Гермиона боялась, что желание иметь своё продолжение будет для него важнее их отношений. Она без раздумий могла доверить мужу свою жизнь, но не доверяла его преданности. Годы спустя она осознала свою ошибку, но тогда ей казалось лучшим постараться не затрагивать эту тему. Вот только в результате их отношения начали разваливаться на глазах. Но при других обстоятельствах не было бы Джо, да и самой Гермионы, скорее всего, тоже. Даже если им каким-то неведомым образом удалось бы сохранить брак, остались бы они семьёй? Были бы счастливы? Сейчас они были ближе друг другу, чем когда жили в Коукворте. И, несмотря на всю боль, что она перенесла после развода, сейчас, оглядываясь назад, она ни о чем не жалела. Из зеркала на неё смотрела сильная и уверенная в себе женщина, знающая себе цену и не стесняющаяся её потребовать в полном объёме. Кем она была в Лондоне? Маглорожденной подругой Избранного, заучкой с Гриффиндора, вызубрившей всю школьную библиотеку, женой Пожирателя смерти. Она уверенно двигалась по карьерной лестнице, потому что этого от неё ожидали, потому что высокая должность в министерстве лучше всего докажет, что грязнокровка достойна быть частью этого общества. Теперь эта грязнокровка сама решала, достойно ли её это общество и хочет ли она стать его частью. Ойлинн сделал её такой, какой она, сама не до конца осознавая, хотела быть. Ей было тесно в стенах кабинета, но не хватало честности признать это. Маггловский министр даже близко не стоял рядом с троллем в туалете для девочек или василиском в подземелье. Гермиона с ужасом осознавала, что не сбеги она тогда в Ирландию, сейчас была бы озлобленной нервной стервой. Её бы боялись и ненавидели, но беспрекословно слушались. Возможно, она бы усыновила сироту, или прибегла к помощи суррогатной матери, если Северусу было бы принципиально важно иметь ребёнка, своего по крови. Но каким бы он стал отцом? С его бескомпромиссностью, с его болезненным самолюбием, с его неумением и нежеланием делиться? Послевоенный Снейп был мелочным эгоистичным, и в чём-то даже большим мудаком, чем был в Хогвартсе. Гермиона была готова поставить свой годовой доход на то, что Снейп бы точно ревновал к ребёнку. И утонул бы в чувстве, вины, когда тёмная магия взяла плату её жизнью. Не ясно, что было бы хуже — Снейп, обвиняющий себя или Снейп, обвиняющий ребёнка. На туалетном столике Гермионы стояла целая батарея рамок с колдографиями. Среди них выделялась одна, на которой Северус танцевал с Джоан на свадьбе. Девочка заливисто смеялась, стоя на ногах отца, а когда он, подхватив дочь под мышки, начинал ее кружить, то можно было заметить на губах мужчины лёгкую улыбку. Джоан превратила подземельную летучую мышь в пушистого зайчика. Гермиона в жизни не поверила бы в то, что такое возможно, если бы своими глазами не видела, как он относится к дочери. Но факт остаётся фактом, отцовство изменило Снейпа в лучшую сторону. Вернее, вытащило на свет его лучшие качества. Гермиона знала Северуса почти тридцать лет. Она помнила злобного и местами жестокого профессора зельеварения из школы, беспощадного пожирателя смерти на войне, циничного и презрительного пациента в Мунго, растерянного и смущенного мальчишку в теле взрослого мужчины на заре их отношений, страстного любовника, отстраненного и холодного изменщика, разленившегося и заплывшего тюфяка на похоронах Астории. А четыре года спустя она узнала совершенно другого человека, и этот человек перевернул все её представления о нём. Как будто прошедшие годы пересобрали его, и теперь все детали оказались на своём месте. Порывистость движений сменилась тягучей грацией, пропала напряжённость в теле, он стал как будто выше и шире в плечах, раньше такое можно было наблюдать во время работы или дуэли, когда он с головой уходил в процесс, теперь же это было его естественное состояние. Он оставался все тем же саркастичным ублюдком, не стесняющимся в выражениях и временами просто невыносимым в своей ехидности. Он по-прежнему мог вывести из себя даже каменную статую. Он все ещё умел затыкать глотки одним суровым взглядом. Но рядом с Джо он менялся на глазах. Гермиона не часто видела его тёплую улыбку, которой он постоянно одаривал дочь. В разговоре с ней его голос приобретал мурлыкающие нотки, что раньше случалось с ним только наедине и в постели. Девочка могла вертеть отцом, как захочет, и он с явным удовольствием ей подчинялся. По крайней мере всё то время, что не было посвящено занятиям. В вопросах обучения он оставался прежним строгим профессором. Вот только Джо была истиной дочерью своего отца и могла дать ему отпор, чем Северус втайне гордился. С Гермионой он тоже вёл себя совершенно иначе. Они прошли долгий путь от холодного презрения до холодного же безразличия, минуя настороженность, страсть и ещё десяток стадий. Но никогда он не был с ней настолько расслаблен и предупредителен. Она не могла пожаловаться на недостаток внимания со стороны мужа, но только сейчас Гермиона почувствовала разницу. Будучи её мужем, он все равно как будто каждый раз проверял, правильно ли поступает, не допустил ли где ошибку. Сейчас он вёл себя так, словно нет ничего естественнее, чем сварить ей горячий шоколад после приступа, появиться на её пороге поздно ночью, когда Джо болеет, и приказным тоном отправить спать, а самому всю ночь дежурить в детской, или найти идеальное свадебное платье. Оглядываясь назад, Гермиона понимала, что тогда их брак держался на хорошем и регулярном сексе, исследованиях... В общем, они разрушили то, что могло бы стать неплохой дружбой, решив, что это любовь. Ей кружило голову внимание взрослого сильного волшебника, который семь лет до этого ни во что её не ставил. А ему льстила привязанность молодой красивой девушки, которая искренне им восхищалась. Вот только он в ней искал свою погибшую возлюбленную, а ей просто не хватало на скучной работе острых ощущений. До невозможности банальная ситуация. Скорее всего, если бы не исполняющий желания камень, их брак распался бы позже из-за постоянных скандалов и взаимных упрёков. И тогда не родилась бы Джо. В любом случае, годы спустя Гермиона ни о чем не жалела.