Timere desideria tua

            Драко бежал, проклиная Снейпа, Волдеморта, отца и, наверное, за компанию, Джеральда. Женщина у него на руках тяжело дышала, хватаясь за промежность.       — Держись, Грейнджер! Мама уже отправилась за Чейзом. А потом мы с тобой набьем морду Снейпу. Я буду держать, а ты бить. Договорились?       — Ты его не удержишь. — в перерывах между приступами боли прошипела девушка.       — Мне придаст сил злость и жажда справедливости. Почему я за него выполняю его обязанности?       — Потому что ты не мудак. Спасибо тебе.       — Я это в корыстных целях! Назовешь сына в мою честь! Драко Люциус Грейнджер, звучит же?       — Твой отец меня проклянет на месте.       — А ты его крестным сделай. И Снейп будет в ярости, когда узнает.       — Если узнает.       Милдред встречала их на пороге пансионата.       — Раз ты можешь говорить, значит, все не так страшно. Драко, заноси её, прямо по коридору и налево.       — Милл, это же Грейнджер, она вообще никогда не затыкается!       В этот момент волшебница на его руках заскулила, пытаясь свернуться клубочком. Гермиона не помнила, как оказалась на кушетке, голая и липкая от пота. Ей было страшно, хотелось куда-то бежать, магия жгла вены, требуя выхода. И единственный, в ком она сейчас нуждалась, был далеко, и ему было все равно, как ни кричи. Боль накатывала волнами, заставляя скулить сквозь сжатые зубы, забыв о правильном дыхании, в коротких промежутках отдыха она почти проваливалась в забытье, продолжая, как молитву, бормотать одно и то же имя. Приступы боли становились интенсивнее, а отдых короче. Чьи-то руки заботливо убрали волосы с её лица и соорудили на макушке грубый пучок, просто чтобы не мешали. Милдред водила над её животом палочкой и время от времени давала ей выпить зелья, пока не случится новый приступ боли. Волшебница чувствовала, как сознание медленно покидает её, перед глазами все плыло, а в ушах звенело.       — Грейнджер, не вздумай отключиться!       Испуганный голос Освальда был последним, что она услышала.

***

      Сперва она услышала скрип, стук и шуршание. Эти звуки сливались в удивительно гармоничную мелодию. Послышалась песня на незнакомом языке. Тихая и тягучая, похожая на колыбельную. Гермиона почувствовала, как неведомая сила потащила ее вперёд, будто невидимый трос. Шаг, ещё один, и она вышла из темноты в освещённую комнату. Вернее, посреди темноты стояла женщина, от которой исходило сияние.       Постукивал челнок, тихо шуршала стекающая за станком ткань. Поскрипывала прялка, крутилось колесо, тянулась и тянулась между тонкими пальцами нить. Тихо лилась песня. Невидимый трос дернулся, наматываемый на колесо прялки. Гермиона опустила глаза вниз и увидела, что он тянется из-под подола ее длинного платья. Сияющая золотая нить, выходящая, судя по ощущениям, из её живота, едва ощутимо пульсировала. Женщина остановила прялку и сняла с колеса тонкую, буквально в несколько нитей, пасму. Оставив сияющее кольцо висеть в воздухе, она ухватила за конец и принялась наматывать клубочек, сокрушенно качая головой. Когда пасма закончилась, женщина потянула нить, и Гермиона тихо охнула, почувствовав, как она движется внутри неё. Женщина обернулась и удивлённо посмотрела на волшебницу.       — Ой-ёй, деточка, нельзя тебе здесь быть. Как же так вышло?       Женщина покачала головой, прижав к лицу ладони. Прозрачная вуаль, накинутая на ее двурогую шапочку, забавно колыхалась. Гермиона в ответ только пожала плечами и с любопытством огляделась.       — Не порядок! — женщина снова потянула за ниточку, и волшебнице пришлось сделать шаг вперёд. — Ну и дела! Нечасто такое случается, не часто!       — Вы о чём? И где я вообще?       — Где ты, тебе знать не надо, но раз сюда попала, значит, кто-то за тебя сильно попросил. — она ещё раз потянула за ниточку и задумчиво покрутила в руке клубочек — Или не за тебя. Смотри! — клубочек завис над её ладонью. — Вот жизнь твоего дитя. Ниточка толстая, сильная, но короткая. Это значит, что совсем быстро жизнь закончится, мало отмерено, да и странная эта жизнь, не как все появилась… Ну да не важно. Дело в том, что мне ниточки уже отмеренные приходят, а эта нет. — клубочек опустился в ладони Гермионы. — Тот, кто эту жизнь послал, оставил лазейку.       Гермиона задумчиво покрутила клубочек в ладонях и принялась его наматывать дальше.       — Я должна отдать свою жизнь?       — Свою энергию. Все имеет цену, дитя.       — Энергию… Эмоции и чувства, это ведь тоже энергия. — женщина кивнула. — Тогда я хочу отдать свою тоску по мужу.       — Из одной тоски счастливого человека не сделать.       — И любовь к нему.       — Щедрый дар. Достаточно! — она взмахом руки остановила волшебницу. — Оставь кусочек, а то совсем любить не сможешь. Давай сюда.       Волшебница все мотала и мотала клубочек, чувствуя, как нить покалывает пальцы. Женщина взмахом руки перерезала нить.       — Этого точно хватит? — Гермионе казалось, что клубочек слишком маленький.       — А это уже от неё будет зависеть. Вот, смотри.       Она приглашающим жестом повела в сторону станка. На нем из бесчисленного количества нитей, переплетающихся друг с другом, ткалось полотно. Туда-сюда сновал челнок, двигались рамы, переливались нити. Женщина подцепила пальцем одну из них и приставила к ней конец от клубочка. Нити слиплись и крепко переплелись.       — Что это?       Женщина замялась, но все же ответила.       — Не след бы тебе об этом говорить, но все равно не вспомнишь. Это-полотно мироздания. Каждая ниточка-отдельная жизнь. Вот смотри: — она подцепила ещё несколько. — как плотно переплетаются, а потом расходятся. Это твоя, тяжелая у тебя жизнь была, девочка, вон сколько узелков и несколько раз едва не оборвалась. Хорошо, что с другими переплетена была крепко, удержали. Вот и сейчас тяжкая ноша тебе выпала. Да только скатится с плеч та ноша что не по силам им. А коли не скатится так сделает сильнее.       — А эта чья?       Гермиона указала на тоненькую нить, больше похожую на паутинку с прилипшими к ней пылинками, но переплетающуюся со множеством других, а где-то только за счёт этой паутинки нити держались вместе и не рвались.       — А это, дорогая, человек, которому всегда нужен кто-то, ради кого жить. Смотри, сама по себе ниточка не выдержит, лопнет. А вот если намотать на другую, они обе крепче станут. Вот здесь, например, уже оборванная ниточка сколько в полотне продержалась только благодаря паутинке. А вот тут паутинка с твоей нитью сплелась, смотри, какой узор получился красивый. А тут разошлись. Догадываешься, чья это ниточка?       — Северус… — впервые при упоминаний это имени сердце не сжалось от боли.       — Да. Сам по себе он не может. Зато других хорошо держит. А вот ещё, смотри-ка, узнаешь?       — Мама… И папа… Но они же…       — Как видишь, живы. А вот и твои друзья. Эх, жаль девочку… Так, а теперь с твоей малышкой решим, раз уж взялись. Ей тоже не помешает поддержка, вон нить какая неровная получилась, вот что бывает, когда на магии и эмоциях прядется… — казалось, женщина забыла о присутствии Гермионы и теперь разговаривала сама с собой. — Так-так-та-ак… Прости, дорогая, но поддержка рода ей как воздух нужна будет, тем более такого. Еще друзей, и как же без кавалеров? Хм… А если вот так? И вот так, ну пропадет же такая сила и красота, грустно и пусто будет в полотне…       Нити, послушные ловким пальцам, поднимались над полотном и ложились в другом порядке, готовые переплестись друг с другом. С тихим шорохом пролетел между нитями челнок, прошуршало бердо, стукнули рамы ремизок. На станок сел ворон. Он ехидно посмотрел на волшебницу и каркнул. Низ живота резануло болью. Гермиона на ослабевших ногах отступила на полшага и очнулась.       Боль была оглушающей и раздирающей на части. Волшебница вскрикнула и дернулась, но её удержало на месте заклятьем. Слышился крик и непонятный визг, от которого сводило судорогой пальцы и хотелось то ли бежать, то ли прятаться.       — Она очнулась!       — Черт! — боль моментально утихла. — Как ребенок?       — С ней все будет хорошо. — слабо прошептала Гермиона и снова провалилась в черноту.       Свет резанул по глазам, все тело болело, а в ушах стоял звон. Пару секунд спустя, когда комната перестала кружиться перед глазами, волшебница поняла, что находится в одной из комнат в пансионате. Сквозь шум в ушах пробился тихий скрип половиц и голос, напевающий колыбельную. Гермиона не без труда повернула голову и увидела Нарциссу. Миссис Малфой ходила из угла в угол и баюкала на руках маленький кулечек. Она напевала песню, время от времени прерываясь ради простого воркования.       — Кто у нас тут такая прелесть? А глазки у нас чьи? А глазки мы пока не открыли. Зато характер наверняка папин! Вон как нахмурились бровки! Надеюсь, носик у тебя будет мамин. Интересно, как мама тебя назовет?       — Джо. — просипела Гермиона. — Её зовут Джо.       — Ты очнулась! — Нарцисса подлетела к подруге. — Как самочувствие? Пить хочешь?       — Хочу. И познакомиться уже с дочерью. — она не без труда протянула руки.       — Тогда повернись на бок. — миссис Малфой, удерживая одной рукой ребенка, второй поправила одеяло. — Вот так, одной рукой под спинку. Значит, ты все-таки знала, что будет девочка? И не сказала?       Нарцисса принесла стакан воды с трубочкой и помогла подруге утолить жажду. Гермиона, не отрываясь, рассматривала лежащий рядом с ней сверток. Ребенок был плотно закутан в пеленки, так что было видно только отекшее и сморщенное лицо зеленоватого оттенка. Нахмуренные брови и черная челка и правда не оставляли сомнений в отцовстве Северуса.       — Я не знаю, как это объяснить… — Гермиона осторожно тронула усыпанный белыми крапинками носик. — Просто я видела… Не знаю, что это было, но знаю, что у неё будет долгая и насыщенная жизнь, и много близких людей. И Драко огорчится.       — Почему?       — Я обещала назвать сына в его честь. Но, мне кажется, Джоан подойдёт ей больше. Дарованная богами. — Гермиона подняла глаза на подругу. — И, если ты не против, я хочу, чтобы ты была её крестной. Джоан Нарцисса Грейнджер, звучит?       Миссис Малфой как-то невнятно всхлипнула и прижала ладони к лицу. Трогательную сцену прервал скрип открывшейся двери.       — Смотрите кто очнулся! — в комнату влетел Освальд. — Меня отправили с важной миссией, узнать, как твои дела. — мужчина резко стал серьезным. — Ты себя хорошо чувствуешь, нигде не болит?       Гермиона прислушалась к себе. Руки мелко дрожали, все тело противно ныло, но в целом состояние было приемлемым, если бы не слабость и лёгкое головокружение.       — Бывало и хуже. С Джо все хорошо? Она должна быть такой… Ну, такой?       Освальд и Нарцисса с улыбкой переглянулись.       — Именно так и выглядят новорожденные. А цвет кожи из-за небольшой инфекции, скоро станет нормальным. Была гипоксия, аспирация, пришлось повозиться, но малышка-мамина дочь, такая же упертая, выкарабкалась. Понаблюдать придется, хотя сейчас я бы не сказал, что роды прошли с осложнениями. — Освальд помрачнел. — Тебе досталось сильнее. Отслойка плаценты, большая кровопотеря, мы три раза запускали тебе сердце. Без помощи доктора Чейза мы бы тебя потеряли. Пришлось провести операцию. В общем, все закончилось благополучно, но вам обеим предстоит долго восстанавливаться.       Освальд натянуто улыбнулся, похлопал Гермиону по руке и вышел. Уже в коридоре он прижался спиной к стене и сполз на пол, вцепившись в волосы и заново переживая прошедшую ночь.

***

Дальше пойдут сцены из-за которых и стоит рейтинг. Кровь, боль и вскрытый живот. Особо чувствительных попрошу поставить на следующую главу, дальше новых событий нет.

***

      Драко внес её на руках, отмечая их путь каплями крови. Волшебница была бледна и едва ли не бредила, хотя совсем недавно, он слышал, она даже шутила. Даже не врачу было понятно, что что-то идёт не так. Он помнил все урывками, но и этого хватило. Запах крови и страха, мечущаяся по кушетке Гермиона, зовущая кого-то, его руки, ставящие капельницы. Влетающий в импровизированную палату коренастый мужчина с серьезным лицом. Милдред что-то ему показывает, взмахивая палочкой. Сосредоточенное лицо мужчины, его руки на животе Гермионы. Она все ещё мечется и стонет, изредка прерываясь, когда схватка отпускает. После очередного перерыва в сознание она уже не приходит.       Мужчина, представившийся доктором Чейзом взмахивает палочкой и бормочет заклинание, воздух вокруг вздрагивает, пахнет озоном, и становится тихо. Волшебник несколько раз проводит палочкой по нижней части живота, ткани с характерным чавкающим звуком расходятся, кровотечение усиливается. Руки доктора порхают над раскрытой раной, однако все движения четкие и выверенные, ничего лишнего. Мужчина просовывает ладонь внутрь разреза, из которого вместе с кровью выплескивается зеленоватая жидкость, второй ладонью проводит по животу и вытаскивает руку, на которой покоится головка, поросшая черными волосами. Затем появляются плечи, доктор отточенным движением скидывает петлю едва пульсирующей пуповины и извлекает ребенка полностью. Милдред тут же принимает сероватый комочек и начинает размахивать над ним палочкой. Губы волшебницы сжаты в тонкую линию, взгляд сосредоточенный, движения четкие. Она перевернула ребенка, положив животом себе на руку, так, что голова оказалась в ее ладони, чуть наклонила вниз головой и несколько раз резко провела палочкой над серой, покрытой подсыхающей смазкой, спинкой. На пол плеснуло водой вперемешку с кровью. Крики ребенка и Гермионы раздались почти одновременно, и так же вместе они затихли. Только волшебница, что-то пробормотав, уснула под действием чар, а младенец успокоился, замотанный в пелёнку.       Освальд метался между волшебникам, что-то подавая, где-то придерживая и выполняя множество мелких поручений. Он упустил момент, когда перерезали пуповину и извлекли послед, зато мог понаблюдать за тем, как доктор Чейз элегантно соединяет края рассеченных органов и будто спаивает их между собой. В результате на бледной до синевы коже остался только багровый след, тонкой нитью тянущийся над лобком. Волшебник вытер со лба пот, и, пошатываясь и отступив на пару шагов назад, выдохнул.