After Dark

В Димин гостиничный номер мы всё-таки заваливаемся, хихикая над взаимными шутками про эскорт, и до самого отправления в аэропорт валяемся в кровати (к сожалению, одетые. Так, стоп, я вообще не об этом!), разговариваем и залпом целуемся, как подростки — безо всяких приятных продолжений, за что моя чинная половина очень благодарна и из-за чего моя развратная сторона, замученная целибатом, осталась очень разочарована. В животе вязко тянет, рядом с Димой тепло и уютно, но ни секунды я не могу забыть, что ещё пара часов — и мы расстанемся. Просто идиотизм, согласна. Но серьёзно, я просто не могу — гляжу ему в глаза, слушаю, как он смеётся и азартно что-то разъясняет, и чувствую себя тупым щенком, впервые увидевшим солнце. И конечно, во всём виноваты недосып и взаимно пережитое испытание на стрессоустойчивость. То есть два испытания. Три. Нет, даже четыре, ещё же тот фонарик в Ауксинино... И это только за прошедшие дни, что Дима в Краснодаре! Тем сложнее нам оказывается расстаться, к тому же он берёт с меня обещание договориться о встрече в Москве в начале июня, и я не могу отказать, ведь в данный момент мной правят эндорфин, дофамин и надежда на хоть какое-то продолжение нашего близкого общения. Он смотрит так пронзительно, так понимающе, так по-доброму, что я буквально разлетаюсь на осколки. Касается так нежно, так ласково и осторожно, что хочется обнять его, вжаться ему лицом в грудь и никуда не отпускать. Тяжело всё-таки общаться с классными людьми — начинаешь себя чувствовать коалой, вцепившейся в дерево, чтобы не упасть снова в глубины одинаковых будней. Вернувшись домой из аэропорта, с ноющими губами, красными щеками, с лихорадочным блеском в глазах, я сразу, с ходу, усаживаю себя за скетчбук — из-под карандаша льются тонкие чёткие линии чего-то абстрактного, а умом я слишком далеко, чтобы хотя бы попытаться придать им реальные образы. Проваландавшись до глубокого вечера, без аппетита ужинаю, получаю от Димы фотографию из Шереметьево, и ложусь спать, даже не приняв душ — кажется, волосы всё ещё пахнут его духами. А может, самовнушение. Кто знает. *** Следующее утро начинается со сводки планов на неделю по заказам и съёмкам и звонка Шуры, который очень удивлённо заверяет меня, что подходящие авиабилеты туда и обратно он нашёл — только после этого, притворно бодрым голосом попросив его освободить под поездку день и положив трубку, я откидываюсь гудящей головой обратно на подушку и наконец с трудом осознаю всё произошедшее. Честно, выглядит как какой-то ненормальный сон: ночные съёмки на заброшенном химзаводе, откровенные разговоры с почти не знакомым человеком, вальс на старом кладбище в качестве свидания... Пролистываю директ — новых сообщений от Димы не вижу, зато в телеграме обнаруживаю новый диалог и кружочки в нём — ну да, мы же обменялись телефонами... В кружочках Дима рассказывает, что уже начал работать, едва сойдя с трапа, что друзья передают мне привет, и что ждёт от меня дату нашей новой встречи в Москве. Выглядит он уставшим, с тенями под глазами, но как обычно бесконечно энергичным и живым — на заднем плане его коллеги выглядят куда более помятыми и несчастными. Неосознанно улыбаюсь, рассматривая его эмоциональное лицо, и чувствую, как внутри сворачивается что-то тёплое и приятно дрожащее, будто мурлычущий котёнок — кружочек записывать не берусь, подозревая, что выгляжу максимально несвеже, но печатаю в ответ радостную весть о найденных Шурой подходящих билетах. Затем, откинув руку с телефоном на одеяло, закрываю свободной ладонью глаза и несчастно стону в голос. Ну что это такое творится? У меня за последние годы столько необычных событий не происходило, а ведь у меня тоже довольно интересные проекты и напряжённый график! Тем не менее, под залог вдохновения, накопленного за эти странные три дня, с самого утра берусь за работу — по своей привычной схеме, перескакивая с одного дела на другое: проверила заготовки масок из папье-маше, помучала выкройки, перебрала пришивные детали и выписала, какие нужно докупить, затем, пока ехала в студию, набросала в блокноте кое-какие соображения по концепту менквов из песни «Года Без Весны», в студии просмотрела вместе с Кешей новые склеенные видео, сверила с Шурой смету по грядущим проектам, послушала, как Альбина ругается по телефону с упёртыми рекламодателями, выскочила на десять минут попить кофе с Евой... — Извини... что? Что вы?.. — Танцевали на кладбище вальс. Проверяли легенду, помнишь, я тебе рассказывала? Про учителя танцев, — терпеливо поясняю, и широко устрашающе улыбаюсь, — Страшно? — Даже не знаю, за кого мне больше страшно, за тебя или за него, раз он связался с тобой, — выдавливает из себя Ева, нервно побалтывая остатками кофе в стаканчике и огромными глазами пялясь на меня. Но, похоже, любопытство пересилило, и она жадно интересуется: — И... И что? Что было дальше? — Твоя версия, Тамби, — весело хмыкаю я, но Ева выглядит слишком нетерпеливой до деталей, так что бросаю валять дурака и отвечаю: — Да ничего, поехали в гостиницу... — «Ничего», — подруга поднимает глаза к небу, будто спрашивая, за что ей это всё, — Она называет это «ничего». — Да правда ничего! Я даже немного расстроилась, но лучше пусть он будет джентльмен, чем... — То есть серьёзно «ничего»? Спать легли раздельно? — недоверчиво изгибает бровь Ева. — Мы не спали, мы... — цокаю языком и шлёпаю её по плечу, заметив, какое выражение лица она скроила, — Мы просто целовались и разговаривали. Как семиклассники. — Ты точно семиклассница, они как раз в этом возрасте представляют, как целуются с Димой Масленниковым, — совершенно безобразно ржёт Ева, за что снова получает от меня несильный шлепок, — Да ладно, ладно, я же шучу! Кто ж над тобой ещё поиздевается, как не я. Так, и что дальше? — Всё, он улетел в Москву. Но на будущей неделе я сама туда лечу, — с удовольствием наблюдаю, как Ева вспыхивает, словно спичка: — Серьёзно?! К нему?! Это как надо уметь целоваться, чтобы заставить тебя лишний раз вылезти из своей берлоги? — Ну, он ещё классно танцует, — пожимаю плечами, слизывая с края стакана сладкую пенку. Странно, такое чувство, что мы обсуждаем какой-то сериал — совершенно нет ощущения, что речь идёт обо мне и о том парне, который меня бесконечно и неустанно впечатляет. Будто с тех пор, как мы тепло обнимались, деля одно дыхание на двоих, прошло много лет, — Короче, ноль сомнений. Открываю мир других мужчин, как завещала Олечка Бузова. — Хм. Надо же. Я уже и не надеялась, что найдётся адекватный мужик, который тебя не отпугнёт. — Вот спасибо. — Так дело же не в тебе, а в мужиках, — мигом лезет в кусты Ева, и я смеюсь, запрокинув голову, — Ну и ты вообще сейчас такая... — она замолкает, затруднившись с формулировкой, но я понимаю. — Какая? Сияющая? — легкомысленно качаю головой, чувствуя, как ветерок подхватывает волосы, и завожу мешающуюся прядь за ухо, — Знаю, утром офигела, когда увидела в зеркале. И ребята смотрели очень странно. — Это же хорошо. Я имею в виду, сиять и радоваться жизни. Просто, знаешь, — она чешет свою блондинистую голову жестом, который подцепила от меня, и неуверенно передёргивает плечами, — Просто будь осторожна и внимательна, чтобы не влезть куда-нибудь, откуда потом придётся опять тебя вывозить чуть не через границу. — Да ладно, прикольное было приключение, — внешне держусь с достоинством и иронией, но внутри, конечно, чуть вздрагиваю, припомнив события той весны, когда она везла меня, застывшую в страшной травматической апатии, сквозь ночь через весь Крым и Краснодарский край. Не представляю, как вообще она это пережила — когда стало известно, что Давид умер, она взяла отпуск на работе и чуть не в домашнем примчалась в Симферополь, где обнаружила трясущуюся меня в разгромленной мастерской в нашей с Андреем квартире. А потом ещё и не могла себе найти места, когда меня увезли на скорой из-за непрекращающейся истерики. Что и говорить о месяцах восстановления после моего спасения... Как вспомню — вздрогну. Не тот опыт, который хотелось бы повторить. — Просить тебя быть благоразумной и не влюбляться в публичную личность бессмысленно, да? — притворно убитым тоном спрашивает Ева. Я радостно киваю, — Хочешь, я попробую узнать у ребят из пары московских пиар-фирм, что он за человек? — Даже не вздумай, — совершенно серьёзно предупреждаю, строго взглянув на подругу. Знаю, что она может. Знаю, что некоторые вещи лучше не знать. К тому же люди склонны преувеличивать недостатки, рассматривая личностные преимущества знаменитостей как должное. — Я просто переживаю. Может, это слишком с моей стороны, — смягчается она, — Просто не хочу, чтобы потом выяснилось что-нибудь гадкое, что потом и с тобой будет ассоциироваться. — Боже, Ева, пока не вышел ролик, никто знать не знает, что мы с ним коллеги! — Вы уже, знаешь ли, не совсем коллеги, — напоминает она, — И если это даже никак не отразится на твоей репутации, сердечко у тебя одно, и то на ладан дышит. — Если это... если эта фигня и разовьётся во влюбленность, максимум я направлю эти чувства в русло творчества, — заверяю, положив ладонь ей на плечо и заглянув в лицо, чтобы быть уверенной, что она мне верит — хотя бы самую малость. Не хочу даже думать о плохом — на данном жизненном этапе меня слишком всё устраивает, чтобы хотелось предусмотрительно пессимистничать, — Слава богу, мы в разных городах живём, и если не придумается ничего сверх позавчерашних съёмок, то мы и вряд ли продолжим так тесно общаться. У него куча проектов, у меня тоже работы навалом. Да и в Москве таких, как я, море, выбирай любую. Красивые, творческие, с приколом. На крайняк всегда есть Петербург. — Ты, я смотрю, так и не воспользовалась тем сертификатом на три приёма психотерапевта, который я тебе подарила на прошлый Новый год? — осуждающе щурится Ева. — Психотерапия — тот же вампиризм, — мгновенно возражаю. — Вампиры — как раз в твоём стиле. — Неправда, в моём стиле упыри, — обнажаю зубы в картинном оскале, надеясь её рассмешить, но Ева только тяжело вздыхает, допивая кофе, — Да и кто меня выдержит? Пожалей парня. — Кто тебя выдержит? Ну даже не знаю, — Ева косится на меня с убийственной иронией, — Может, чувак, который поехал с тобой бог весть куда танцевать на кладбище, и даже не ради того, чтобы тупо тебя трахнуть? — Ну, предложение же было, — утешающе машу рукой, — Просто это тот сорт людей, которые понимают, когда им говорят «нет». Как дрессированные лабрадоры. — Пока что никаких минусов, кроме того, что он известный блогер, я не наблюдаю, — заявляет Ева, будто подытоживая весь разговор, — Но, учитывая, что у тебя сейчас полный чердак гормонов, — она по-доброму стучит мне по лбу костяшками пальцев, — все твои слова стоит делить на два. — Вот через неделю и выясним, — оптимистично отвечаю я. Мы как раз доходим до перекрёстка, где каждая отправится обратно на свою работу, и одновременно бросаем пустые стаканчики в мусорный контейнер, — Ждите второй выпуск мыльной оперы «Арси Эрман: Очаровательная Шизотипичка». — Будь осторожна, Арси, пожалуйста, — как обычно напутствует Ева, — И воспользуйся сертификатом, наконец, он же сгорит. И ты тоже. — Пока-пока! — делая вид, что ничего не услышала, разворачиваюсь и почти вприпрыжку бегу в сторону многоэтажки, где находится наша студия. *** Вечером, дома, когда я нахожусь в самом неприглядном виде с глиняной маской на лице и безумным пучком волос, меня настигает звонок — к моему полному недоумению, из службы доставки цветов. Приходится в спешке смывать маску и выскакивать в подъезд, прямо в растянутой футболке и домашних штанах с «Чипом и Дейлом», чтобы получить вежливо-недоумённую улыбку курьера и огромный букет пёстрых фрезий, завёрнутых в бумагу. К букету прилагается карточка с запиской изящным почерком — «Теперь я знаю, где ты живёшь :))». Жутко? Не то слово. В стиле Димы? Ещё бы! Угнездив цветы в вазу и вдоволь налюбовавшись на нежные лепестки, испещрённые изящным узором, беру телефон — Диме, видимо, уже сообщили, что заказ доставлен, так что вижу от него сообщение в телеграм. Дима Масленников Это, если что, от меня Закатив глаза, смеюсь, и откидываюсь на спинку дивана, прикусив губу — ну каков подлец. Представляю, как забавно бы получилось, если бы я просто прислала ему фото букета и написала «спасибо», а он такой — «это не я...». Можно было бы такое предположить, если бы у меня был хотя бы один поклонник в окружении, к тому же знающий мой адрес. Прошли уже те времена, эх. Арси Эрман Как ты убедил флориста написать эту записку, не получив при этом привод в полицию? Дима Масленников Благодаря морю обаяния и небольшим чаевым Нравятся? Фрезии. Конечно, нравятся. Это мои любимые цветы. Прищуриваюсь, задумавшись — мой аккаунт в инсте наполнен подборками с моих съёмок, тематическими фотосессиями и эстетичными фотографиями масок и деталей костюмов; там нет моментов из моей реальной жизни, он полностью посвящён «Маре Хорь». Но вот... Точно, если посмотреть хайлайты, то можно обнаружить сторисы прошлых лет с моей повседневностью и путешествиями — там-то точно где-то могли затесаться фотографии фрезий, мне же их постоянно на все праздники дарят. Это ж сколько ему надо было проторчать на моём аккаунте, чтобы долистать до моих любимых цветов? И как нужно было озаботиться, чтобы подарить именно то, что меня приводит в восторг, а не просто какие-нибудь рядовые розы? Боже, это безумие. И безумие это — столь же безумно приятное. Арси Эрман Очень красивые! Мне нравятся Спасибо! Хочу ещё дописать «не стоило», но старательно заталкиваю привычные проявления низкой самооценки подальше. Дима и сам говорил, кажется — поначалу, на первых порах знакомства, все стараются создать впечатление лучше, чем есть на самом деле, так вот и незачем ему пока знать, что я сижу покрасневшая, будто впервые вообще в своей жизни получаю букет цветов. Отправив фотографию утонченных бутонов Еве, снова ныряю лицом в нежные, ласковые лепестки, вдыхая тонкий аромат и, млея, прикрываю глаза. Просто невыносимо. Мы общаемся кружочками до поздней ночи: Дима опять тусуется в ангаре, где кипит работа, я и швейная машинка в изощрённой форме издеваемся друг над другом — и всё это перемежается разговорами обо всем и обо всех, без крайностей и интимности, просто какие-то шутки и маленькие истории. Периодически в кадре появляются Даник, Сударь, другие ребята, с которыми я знакома, и порой даже возникает ощущение, что я прямо сейчас там, среди шума, гвалта, мата, стука молотков... Перед сном пишу своему знакомому, который занимается резьбой по дереву, заказываю у него табличку, которую обещала подарить студии Димы — и уже после, сонно улыбаясь в подушку, проваливаюсь в уютную темноту, впервые за долгое время действительно веря, что завтра будет только лучше. *** Так и происходит — и завтра, и послезавтра, и всю неделю до моей поездки в Москву. Мы с командой доснимаем оставшиеся отрывки роликов, обсуждаем запланированное (в том числе мою пока сырую идею с мистическим взглядом на отснятый «Ghostbuster» на химзаводе), я сдаю заказчикам готовые костюмы и вношу в график новые заказы, солнце с каждым днём кажется всё щедрее и щедрее, и вот уже приходит время собирать сумку, большую часть которой, впрочем, занимает заботливо упакованная деревянная табличка с надписью «На том свете отоспимся». Не могу даже поверить, что снова отправляюсь в Москву, и даже не по работе, а по собственному желанию. И вот приходит нужный день — Шура присылает мне билеты и бронь гостиницы, напутствуя хоть иногда ему писать и по возможности хотя бы периодически что-нибудь есть (не думаю, что с этим возникнет проблема — в команде Димы в нашу прошлую поездку все без конца пытались меня накормить). В кутерьме плейлиста и собственных чувств я перерываю шкаф, собирая вообще все возможные вещи, которые могут пригодиться, потому что до сих пор не знаю, куда мы с Димой пойдём, что будем делать, и какая одежда для этого больше подойдёт — этот прохвост держит наше свидание под строгим, хотя и несомненно будоражащим, секретом. Не имею и малейшего представления, что меня ждёт там, в Москве, рядом с этим удивительным человеком. Но верю, что будет невозможно здорово. И вот наконец, чувствуя, как трепещет в самом горле глупое сердце, ранним ясным утром долгожданного июня выезжаю в аэропорт, крутя на повторе в наушниках «Можно, я с тобой?» и в сладком нетерпении барабаня пальцами по колену. За время своей работы над «Марой Хорь» я уже успела полетать по стране — разнообразные этно-фестивали и коллабы с фолк-блогерами заносили меня и в Петербург, и в Тюмень, и в Астрахань, и куда только не, так что два часа полёта до столицы переживаю легко, и сразу же, вежливо отринув предложение Димы встретить меня в аэропорту, своим ходом отправляюсь в гостиницу, чтобы прийти в себя и по крайней мере не выглядеть едва воскресшей. Это он-то может себе позволить выглядеть презентабельно даже после тяжёлого дня и авиаперелёта, а вот я себя без восстановительного валяния в кровати и патчей под глаза уже не смыслю. К тому же наша встреча назначена на четыре часа вечера, ещё есть время собрать себя по кусочкам в приближенный к адекватному вид. В номере царит приглушенный полумрак — тяжелые шторы лишь тонкой полоской света пропускают Московское утро. Я щелкаю выключателем, и мягкий свет озаряет комнату, вырисовывая теплые оттенки. Пахнет чистотой, деревом, и едва уловимой горечью от нового ковра. Я опускаю сумку на пол, закрываю дверь и плотно прислоняюсь к ней, крепко зажмурив глаза. Я здесь. Одна. В Москве. И Дима тоже — где-то неподалёку, в нескольких десятках километров... Всего через шесть часов я его увижу. Даже не верится, что это по-настоящему, я всё ещё не понимаю, как эти бесконечные дни без него наконец закончились. За поздним завтраком в ресторане гостиницы, чтобы отвлечься от бабочек, перемалывающих внутренности в фарш, проверяю накопившиеся за всего пару часов моего отсутствия в сети сообщения. Отвлечься это, конечно же, не помогает, потому что первым же делом в телеграме вижу мерцающий диалог с Димой, и на лице сама собой расплывается ужаснейшая улыбка, которую хочется от всех спрятать и от которой хочется спрятаться самой. Дима Масленников Скинь адрес гостишки, я приеду к четырем Заедем в студию, а то Даник мозги уже проел Заверив его, что ужасно соскучилась по его команде, прикрепляю геолокацию и ещё пару секунд терзаюсь желанием продолжить диалог — хоть о чем-нибудь, о любой бесполезной ерунде. Хотя... Я улыбаюсь — по крайней мере, в этой ситуации я не одна. Уверена, он тоже переживает — по-своему, но наверняка очень похожим образом. Каждый день этой недели сообщений, кружочков и голосовых — словно раскалённая пружина, которая сжималась всё туже и туже, и вот... В конце концов откладываю свои низменные желания тесного миленького общения на потом (всего лишь до четырех часов) и продолжаю просмотр сообщений. Данияр Тауланов Ты же к нам заедешь??? Заедешь??? Если не заедешь, то я ещё не придумал подходящую угрозу Eva Zireael Арси, я верю в твоё благоразумие и в самостоятельное возвращение домой целой и невредимой Но если вдруг что... Если вдруг прям все звёзды сойдутся... В общем, посмотри порно Вспомнишь хоть, как там всё делается Хахахаха Александр Кравцев | Менеджер «Мара Хорь» Напоминаю, что если ты выйдешь замуж без моего ведома, я тебя убью И не пизди, что это не свидание, мне Ева всё рассказала И обойдись без кладбищ на этот раз, я тебя умоляю! Какая всё-таки интересная у меня жизнь. Сама от себя не ожидала. Ну, кстати, Шурино замечание насчёт кладбищ действительно стоит принять к сведению. Он всё-таки мой менеджер, должен понимать важность чистоты и адекватности моей репутации... Невнятное волнение, что росло и пухло во мне всю эту неделю с нашей с Димой последней встречи, некстати достигло своего пика ровно в три часа дня — когда я прекратила подпевать girl in red, щемяще тянущей нежнейшие баллады, и, пораженно моргая, уставилась на себя в зеркало. И что я там увидела? Ага, грёбаный макияж, который руки сами потянулись наносить полчаса назад. И как ещё не додумалась заказать с доставкой опахала накладных ресниц?.. А это что, попытки уложить волосы волнами? Совсем сбрендила? Кого впечатлить пытаешься? Тяжело вздохнув, поднимаюсь на ноги и просто себе назло плетусь в ванную, чтобы смыть хотя бы безумные стрелки и ненавязчиво искрящийся макияж — ну сама же терпеть не могу всю эту поддельность (ага, и работаю блогером), и где теперь эта любовь к натуральности? Диме ведь вполне себе нравится, когда я выгляжу простой и извечно готовой к любым приключениям... а вот мне самой, выходит, этого мало? Растирая мицеллярную воду вокруг глаз, тихонько хихикаю над собой: вот опять, псевдофилософски пытаюсь найти идеальный баланс — и быть собой, и казаться лучше. Как будто иду не на свидание с самым свободным и понимающим человеком на свете, а на сцену, где за каждым взглядом кроется непрошенное мнение... Вернув себе привычный облик слегка взбалмошной девицы из глубинки, в очередной раз перебираю разбросанные по всем поверхностям номера вещи из своей сумки, пока наконец с сомнением не вытягиваю платье, которое прихватила в последний момент. Узкое, чуть ниже колен, с длинными рукавами и аккуратным вырезом. Тёмно-зелёное со стильными чёрными разводами, из мягкой, богато выглядящей ткани, оно круто подчеркивает цвет моих глаз, и бонусом просто идеально струится по телу — знаю это отлично, потому что обожаю это платье. И снова ловлю бесплатную минутку неловкости — может, вот это уже точно слишком? Дима наверняка решит, что я стараюсь произвести впечатление. Или, хуже того, что не стараюсь вовсе. Я ведь, если так подумать, его толком и не знаю. Если всё будет выглядеть слишком ярко, то получится как-то наигранно… Прижимая платье к себе, кошусь на часы и делаю пробный шаг к зеркалу, придирчиво закусив губу. Оно всё-таки идёт мне, это платье. И в то же время... ну почему мне так неловко? И вообще, куда мы пойдём, уместно ли там будет платье? Может, он придумал что-то неожиданно сумасшедшее, чтобы переплюнуть мою идею с танцем на кладбище? Или, наоборот, это будет что-то тихое, уютное, наедине? Ладно, танец на кладбище тоже был тихий и наедине... За эту неделю я успела сочинить несколько десятков вариантов того, куда всероссийский мастер ютуб-креатива поведёт меня на свидание — от похода по крышам ночного города или милых посиделок в богом забытом джазовом ресторанчике до исследования очередного заброшенного объекта. Вывод один: я совершенно не знаю, чего ждать. Откладываю платье на спинку стула, подхожу к зеркалу поближе и прислоняюсь лбом к прохладной поверхности, закрываю глаза, чтобы на секунду остановиться, забыть о тревоге и просто дать себе прочувствовать, что через час... уже через полчаса всё решится. В выборе образа в пользу зелёного платья, белых кед и чёрной косухи (этого монстра имени пинтереста здорово дополняет замотанная в полиэтилен деревянная табличка, которую я тащу подмышкой) сомневаюсь ровно до момента, когда вижу Димин взгляд на парковке, где он вышел из машины, дожидаясь меня. — Ого, — тянет он, и меня буквально разбирает сначала от смеха, а потом и от смущённого удовольствия. Такого восхищения в чужих глазах я давно не встречала — и надо сказать, это невероятно приятно — снова почувствовать себя девушкой. Красивой девушкой. Без всех этих расшитых платьев, блестящих масок и искусственных деталей. Он успевает сделать мне навстречу всего пару шагов, а я уже несусь вперёд, раскинув одну руку (второй берегу табличку), и ныряю в его объятия, которые мгновенно захлёстывают меня теплом, уютом и знакомым запахом. Сердце заходится и взрывается фейерверком, мне почти стыдно за то, что его стук слышит, кажется, весь мир вокруг (район уж точно), но не успеваю начать убеждать себя успокоиться, потому что Дима наклоняется, подаётся вперёд, улыбаясь и мягко прикрыв глаза, и целует так, что мне уже не кажется позорным опираться о его руки, чтобы не сверзнуться на асфальт. Господи, какой же неполноценной была моя жизнь все эти годы. Представить страшно. Ева бы, наверное, сказала, что я совсем плоха, раз соизмеряю серьёзность чувств сильными эмоциями — что, как известно, ужаснейший самообманный парадокс. Но её нравоучений я наслушаюсь аж послезавтра, а пока меня всё устраивает. Пока мне хорошо здесь и сейчас. — Ого, — разомкнув объятия и пропустив между нами дуновение ветра, совершенно искренне повторяю, наконец разглядев и Димин внешний облик — совершенно презентабельный: чёрные джинсы и довольно серьёзная толстовка, явно вещи не для лазания по грязи, — Не похоже, что мы будем спускаться куда-то под землю. Дима моментально меняется в лице: — Даник рассказал? — Что? — спустя мгновение до меня доходит, и я пораженно втягиваю воздух в лёгкие: — Я угадала? Мы будем спускаться под землю? — Нет, — в ту же секунду переключается Дима и преувеличенно деловито отправляется в обход машины открывать мне дверь, старательно делая вид, что ничего не происходит. — Нет, серьёзно! Если да, то надо будет заехать купить лотерейный билет. И стоп, ты обсуждал идею для нашего свидания с Даником? — Нет, — тем же тоном отвечает Дима и с размаху, но очень бережно и предупредительно, почти заталкивает меня в салон, пока я верчусь и засыпаю его вопросами и догадками. И вижу же, как его это тоже веселит! — Голодная? — Только если дело касается впечатлений. Но, серьёзно, в этом платье и в белых кедах под землю я пойду максимум в метро. В студию мы заезжаем буквально на полчаса — сначала перездоровались и переобнимались со всеми знакомыми в привычной рабочей кутерьме, обсудили последние новости, потом все присутствующие перефотографировались с торжественно врученной команде табличкой с фразой «На том свете отоспимся» — и вот уже Дима ненавязчиво тянет меня снова на улицу, и мы, пользуясь тем, что всем резко стало не до нас (а может, специально так сделали, чтобы не смущать беглецов?), исчезаем в дрожащей первыми волнами июньского вечернего жара Москве. В машине меня ждёт небольшой компактный букетик белых фрезий в бумаге, который я тут же подхватываю и с удовольствием ныряю лицом в лепестки. — Свадебный? — невинно интересуюсь, и Дима, запрокинув голову, ржёт, — Не рановато ли? — Да нет, самый раз, Арсюш! Паспорт взяла, главное? — спрашивает он наполовину всерьёз, наполовину валяя дурака, — А то там, куда мы едем, паспорт нужен. — Точно не в ЗАГС? — наигранно сдвигаю брови. — За кого ты меня принимаешь? Только после знакомства с родителями, — фыркает Дима, устраиваясь за рулём. — А серьёзно, куда мы? — Увидишь. Я тебе ни слова не скажу, даже не пытайся. — И всё-таки Даник тебе помог найти это место? У него лицо такое было, будто он меня в студии увидел и внезапно что-то понял. — Может, просветление настигло, — отшучивается Дима, выезжая с парковки, и я, смиренно вздохнув, тянусь к проигрывателю, чтобы подобрать какой-нибудь лёгкий и ненапряжный трек по настроению. Попадается снова «Можно, я с тобой?». На строчках «По кустам, ночной тропой? Да план отстой!» выразительно смотрю на Диму, и он смеётся без малейшего зазрения совести. Масленников сдерживает обещание, и до самого пункта назначения не даёт мне понять ни единым намёком, куда же мы всё-таки направляемся — я даже рискую уточнить, соответствует ли моя одежда нашим планам, но тот стойко и умело продолжает уводить разговор в сторону. И когда мы заезжаем в какую-то промзону и виляем по разбитым дорогам ещё минут десять, я начинаю нервничать по-настоящему. Повезло, что в руках цветы, и я могу периодически отвлекаться на разглядывание утончённых бутончиков, чтобы не накрутить себя выше головы. По крайней мере, Дима едет совершенно уверенно, как к себе домой, и останавливается у какого-то непримечательного кирпичного здания без номера. Я поворачиваюсь к нему всем корпусом и щурю глаза: — Себе не изменяешь. — Никому не изменяю, — поддакивает Дима, глушит мотор и бодро выскакивает из машины на свежий воздух. Оставив букет в салоне, я выбираюсь следом, застегивая куртку до горла и озираясь, — Нам сюда. Он берёт меня за руку самым естественным жестом на свете и ведёт за собой в здание, первое помещение которого оказывается чем-то вроде каморки охранника — прямо напротив старый письменный стол с рассохшимся стулом, в углу скромная кровать, у двери висят плащи и стоят высокие сапоги. Гладко выбритый дедок с военной выправкой и с необычайно пронзительным взглядом вертухая в третьем поколении немногословно встречает нас, забирает наши паспорта, практически не реагируя на привычные старания общительного Димы — но вроде бы настроен достаточно положительно. Видимо, у меня на лице отражается полное недоумение, потому что в какой-то момент, взглянув мне в глаза, Дима подбадривающе улыбается и крепко сжимает мою руку. — Фото и видеосъёмка запрещена, — добавляет охранник и ведёт нас к дальней двери, далее по очень мрачному и затхлому коридору — к не очень надёжно выглядящему лифту, как из страшных фильмов. Если бы не Димины уверенность и независимая улыбчивость, меня бы тут уже не было — серьёзно, очередной случай, когда мы буквально попадаем на съёмки ужастика! — Только не говори мне, что мы... — начинаю я, и Дима, радостно скалясь, подтверждает: — Вниз! — И... на сколько? — На десять этажей, — на этот раз мне отвечает дедок, и я, пропустив через себя лёгкую дрожь, воздерживаюсь от следующих вопросов — мало ли что ещё выясню. Дверь лифта с хрипом отъезжает, мы с Димой заходим в напоминающую прогнивший металлический гроб кабину, поворачиваемся — и оставшийся в коридоре охранник, преспокойно заявив: — Если решите возвращаться здесь, постучите по трубам, — нажимает кнопку, с дичайшим скрежетом древнего механизма отправляя нас куда-то в тартарары. Если решите возвращаться здесь. Потрясающее, блин, напутствие. Я пытаюсь держать лицо, но Дима почти сразу, как начался неторопливый шумный спуск, выпускает мою руку из своей ладони, поворачивается и крепко обнимает, тихо смеясь мне в макушку: — Я тебя никуда не отпущу, не бойся. Я всё проверил, там не страшнее, чем на кладбище. Я утыкаюсь носом ему в толстовку, вдыхая приятный тёплый запах, обвиваю руками, и понимаю, что этот подлец выбрал самый лучший способ меня успокоить — правда, вряд ли этот эффект продлится, когда нам придется оторваться друг от друга, но эти секунды мне так хорошо, что лучше просто не бывает. Надеюсь, в постель мы однажды всё-таки отправимся вместе, и он вновь докажет мне, что лучше бывает, да ещё как. Так, стоп. Не сейчас. И не здесь. Секс в лифте у меня уже был, и надо сказать, это не тот опыт, который следовало бы повторить. Но в лифте можно сблизиться и по-другому. Я поднимаю голову и тянусь к нему, долгожданно соприкасаясь губами, и он, мягко и с удовольствием выдохнув, отвечает так яро, что у меня опять подгибаются колени — и когда кабина, покачнувшись, останавливается и дверь сдвигается, я даже немного расстраиваюсь. Разомкнув объятия, мы снова беремся за руки, переплетая пальцы, и выходим в новый коридор, где пахнет подземельем и чем-то ещё, неуловимо знакомым. — Заинтригована? — весело спрашивает Дима, и я взволнованно вздыхаю. Внизу нас встречает ещё один охранник, молодой и задорный, который тут же здоровается с Димой за руку, хлопает меня по плечу и обрадовано спрашивает: — Страшно? Это только начало! Да что он придумал? Неужели квест какой-то? Внизу оказывается неожиданно тепло, нас ведут через помещения, напоминающие служебные, совершенно пустые, и наконец, минуя последнюю дверь, мы оказываемся в огромном зале с колоннами, назначение которого я неожиданно понимаю. — Это станция метро? — Ага, — Дима слегка толкает меня плечом, заглядывая в лицо и внимательно разглядывая в поисках эмоционального отклика, — Так называемая Стрелецкая. Называемая не в честь Стрелецкой. Так и не была введена в эксплуатацию. — Однажды будет, — возражает охранник, но я уже не слушаю их обсуждение, захваченная этим открытием. Такое огромное пространство без привычного скопления людей — невероятное зрелище: будто подземная площадь, вся в зеленоватом мраморе, которого не касалась ни рука, ни нога иного человека, кроме рабочих и нас двоих. На стенах ни единого табло или вывески, лишь торчат длинные пучки проводов, между колонн ни одной скамейки, только квадратные вырезы в полу для заготовок — в остальном абсолютная пустота, будто непроглядный космос. Название станции нанесено с обеих сторон — металлические буквы прикрыты полиэтиленом, который шуршит от неведомых сквозняков из глубин тоннелей, чернотой уходящих вдаль. И — вот откуда этот знакомый запах! Чувствуя себя восхищённым ребенком, отпускаю Димину руку и подбегаю к краю — слышу, он шагает следом, не отставая. Замираю, глядя на пути, не решаясь ступить ближе, и вдруг чувствую себя такой маленькой и ничтожной в этих прохладных, никому не знакомых стенах — но это чувство совсем не расстраивает, это скорее похоже на вдохновлённый взгляд в телескоп в обсерватории, когда касаешься чего-то, что несомненно больше и важнее тебя, того, что существует параллельно, составляет твой крошечный мир и не посягает на него, лишь отстранённо вдохновляя на стремления. — Боже, — выдыхаю чуть охрипшим от впечатлений голосом и оборачиваюсь — Дима стоит рядом, спрятав руки в карманы, — Это невероятно, как ты вообще сюда умудрился попасть? — Я умею договариваться, помнишь же, — он будто расслабляется от моих слов, приближается и обнимает за талию, притягивая к себе, мягко глядя в глаза — неужели действительно опасался, что я скажу, что это фигня какая-то? Да это же почти засекреченный объект! Какая девушка останется от такого равнодушной?! — Нравится? — Ещё бы! — выкручиваю голову так, чтобы не выскользнуть из его рук, и, прикусив губу, оглядываю зал, — Не верится, что мы здесь. Это просто нечто. — Это, если что, не всё, это только способ передвижения. — Что ты... — начинаю я, но тут слышу в динамиках голос уже знакомого нам второго охранника — слышно, как он улыбается, сообщая: — На первый путь прибывает поезд, отойдите подальше от платформы во избежание получения травм. Ну конечно, какое же свидание с Димой Масленниковым без угрозы получения травм, думаю с нежностью — и какое же свидание с ним без ощущения, что он продумал всю безопасность до мелочей? В глубине тоннеля что-то гудит, нарастающий шум приближается, и в темноте я вижу огни — с совершенно детским восторгом наблюдаю, как к нам подкатывает очаровательный поезд метро, старенький и оттого безумно замечательный, из нескольких вагонов; мы заскакиваем в раздвинувшиеся двери, под желтоватый свет, как в старых трамваях, и усаживаемся на сиденья — поезд трогается, словно призрак, недействующая станция пролетает мимо. — Мы как в «Унесённых призраками», — сообщаю я сквозь гудение поезда, прижимаясь к Диме покрепче, горящими глазами глядя на пролетающие за темным окном редкие огни, и слышу, хотя скорее чувствую, как Масленников смеётся, обнимая меня в ответ. — А ты похожа на эту девочку, да! — Осталось найти дракона. Дима потешно изображает рычание, зарываясь носом мне в волосы, и мне действительно кажется, что мы где-то не в этом мире. Сердце захлёбывается — и я вместе с ним. — Станция Рябиновая Роща, — объявляет механическим голосом машинист, — Приготовьтесь. К чему? Это точно какой-то квест. — Ладно, ты переплюнул вальс на кладбище, — признаю я, когда вагон останавливается на ещё одной неработающей станции, на этот раз с оформлением в розоватых тонах — сейчас я уже выбегаю из вагона смело и восхищённо кружусь в пустом на многие десятки метров пространстве, раскинув руки и счастливо улыбаясь. Дима ловит меня, подхватывает мою правую ладонь, обвивает мою талию, и мы как-то легко и просто, без раздумий делаем целый круг по мраморному полу в танце — смелее, размашистей, веселее, ярче, чем в Хлопоткинском, смеясь так, что наше эхо звучит между пустых стен, многие годы не слышавших посторонних звуков, осуждающе глядящих на нас. Закрутив меня напоследок, Дима галантно и бережно прижимает меня к себе и целует, я, подобравшись от восторга, закидываю руки ему на шею, поглаживая и запуская пальцы в волосы, отбросив все мысли, что за нами наверняка наблюдают охранники станции. Должно быть, у меня всё лицо красное, под цвет мрамора Рябиновой Рощи, во всяком случае у Димы точно расцвели маками скулы и заблестели апрельским синим глаза. — Я давно себя так не чувствовал, — признаётся он вполголоса, и я фыркаю, медленно поглаживая его затылок и наблюдая, как он щурится от удовольствия: — Это достижение, учитывая твои ежедневные задачи. — Идём? — он мягко тянет меня за талию, и я с некоторым сожалением выпускаю его из объятий, позволяя увлечь себя в конец станции, где нас скромно дожидается ещё один работник станции, чтобы провести наверх. Похоже, это не конец нашего удивительного свидания, потому что, едва мы поднимемся вновь на поверхность, чуть не насмерть зацеловавшись в кабине лифта, Дима уверенно забирает наши паспорта, неведомо как оказавшиеся уже в этом районе, и сообщает: — А теперь главное дело. — Всё-таки квест, — с долей осуждения вставляю я. Дима подмигивает: — Как ты поняла, я пересмотрел твою инсту вдоль и поперек... — А я до сих пор не посмотрела твои ролики, — без капли вины признаюсь я. Он распахивает передо мной дверь, я вдыхаю свежий вечерний воздух — пока мы катались, уже совсем стемнело. Район незнакомый, всё вокруг затянуто плёнкой, стоят строительные заборы, уличного освещения нет — пробираемся практически наощупь. — Вот как? Я тогда попрошу Шуру твоего, чтобы освободил тебе недельку и запер в квартире с ноутом, — он ерошит мне волосы, и я притворно недовольно шиплю, — Короче, я обнаружил, что ты любишь животных. — А кто не любит? — философски пожимаю плечами, пытаясь понять, к чему он клонит. — Тогда я сейчас разобью тебе сердце. Страшно? — Очень, — искренне хмурюсь, хотя Дима сияет так, что вполне может выполнять функции уличного фонаря, — Ты не любишь животных? — Смотри вон туда, — он останавливает меня и поворачивает в нужную сторону — я вижу край металлического забора, гремящего на ветру, и какие-то здания с горящими окнами, вроде бы даже какие-то таблички, — Посмотрела? — Куда именно? — Теперь на дорогу перед собой посмотри. Посмотрела? — Да на что? И в этот момент этот болван закрывает мне глаза ладонями, жарко дыша в затылок. Я дергаюсь с непривычки, но послушно замираю, хотя закрыл глаза он мне не в шутку — вообще ни единой щёлочки, ничего не видно. Дима даёт мне немного привыкнуть, и легко подталкивает вперёд: — Тест на доверие. — И мало же тебе их было, — бухчу я, делая шаг вперёд и отчаянно припоминая, какой была дорога, которую я видела несколько секунд назад. Вряд ли он даст мне рухнуть в яму или споткнуться, но всё-таки, — А идём-то куда? — Я лично иду показать тебе, что не только заброшки и приколы люблю, — Дима внимательно следит за моими шагами, чуть направляя и позволяя двигаться в своём безопасном темпе. — Жмурки, видимо, тоже, — вздыхаю я, продолжая неспешно продвигаться вперёд, ориентируясь по его шагам и теплу тела. — Кстати, это мысль. Придержи её, потом обсудим. — Я видела вроде, давно когда-то, что кто-то на ютубе делал выпуски с прятками на всяких заброшках... — до меня доходит примерно за секунду до того, как я успеваю себя остановить, но Дима уже ржёт так, что едва не расцепляет ладони на моем лице: — Интересно, блять, кто это был?! — Серьёзно? И это ты? Боже, — медленно, но уже уверенно продолжаю путь — чувствую, что мы уже вышли на асфальт, и что Дима чутко следит за моим состоянием, — Ты захватил ютуб. — И тебе того же желаю, — каким-то особенным голосом отвечает Дима, — И это мы тоже потом обсудим. — М, снова хочешь поссориться? — Горю желанием. Чем круче ссора, тем ярче примирение, — погански урчит тот, и я закатываю глаза, задевая ресницами его ладони: — А если до драки дойдет? — Да я всё жду, когда у нас с тобой до драки дойдёт, — ржёт Дима, и я не успеваю возмутиться, потому что он меня останавливает и убирает руки с глаз, чтобы позволить увидеть, куда мы всё-таки прибыли. Несколько секунд я рассматриваю вывеску, слушаю шумы вокруг, и в конце концов, осознав в полной мере, закрываю рот ладонью, расширяю глаза и оборачиваюсь к нему в неверии: — Как ты мог? Это... — Разбивает сердце? — Вообще-то да! — я вновь оборачиваюсь к зданию, неприметному, старенькому, с аккуратной вывеской «Приют для животных», — Я же оттуда выйти не смогу. Серьёзно! — Мы никуда и не торопимся, Арси, — я даже не замечаю, как он переплетает наши пальцы и тянет за собой к двери — приходится последовать за ним, уже различая в далёком шуме автострады близкие звуки тявканья и мяуканья, от которых сердце притормаживает биение. Уже в помещении, где очень милая женщина для начала, не выводя нас к животным, налила нам сладкий чай, выяснилось, что Дима давно хотел завести собаку, но всё не решался — и расценил этот повод как хороший и правильный этап сегодняшнего свидания со мной. Я чай даже не пью, лишь грею руки о чашку, и сижу как на иголках — конечно, тащить меня сюда, учитывая, что мы знакомы без году неделю, безумная ответственность, но... божечки! Мы будем выбирать самого замечательного пёселя на свете! Вместе, блин. Это что за романтическая комедия? И почему мне так нравится?! Боже. Он действительно серьёзно ко мне относится, раз даёт право помочь ему сделать такой важный выбор. И это делает нашу ситуацию ещё хуже — меня ждут дома, он останется здесь, и надолго это всё не затянется. Только теперь между нами будет ещё одна нить — маленькое и чудесное живое существо. Может, это такой коварный ход, чтобы снова попытаться убедить меня переехать в Москву? Причём на этот раз аргументация помощнее, потому что кто устоит перед совместно спасённой из приюта собакой? Это невыносимо осознавать. Но не более невыносимо, чем нетерпеливо дожидаться, когда нас наконец поведут к собачкам! Постепенно, пока Дима с хозяйкой приюта мило болтают, припоминаю все наши разговоры за эту неделю — и правда ведь, мы пару раз говорили о домашних животных, я рассказала ему о своих поколениях крысок, он про собак и кошек, даже поделился между делом, как бы назвал собаку, будь она у него... Конечно, я запомнила это имя — в школе мы с Евой захлёбывались книжками Сапковского, она даже так и осталась подписана в инсте. — Цири, — произношу я негромко, когда мы отправляемся вслед за женщиной в помещения с вольерами. Дима озирается на меня и, мгновенно поняв, что я имею в виду, улыбается... Он изо всех сил, вижу, сдерживает нетерпение, и хоть я его, может, и недостаточно хорошо знаю, могу с лёгкостью сказать — наверняка он уже тысячу раз представлял, как это будет, что он почувствует, выберет ли он собаку, или она сама выберет его. Я слышу звонкий лай, лёгкие наполняются запахом чего-то одновременно уютного и чуть пыльного — домашнего. В вольерах взволнованно копошатся собаки — разные: большие, маленькие, пёстрые, пушистые, гладкие; чувствую, как что-то сжимается внутри от их взглядов — столько надежды, столько вопросов в этих глазах. Вот она, единственная причина, почему я не очень люблю посещать такие места — нельзя забрать всех. А когда забираешь только одного, чувствуешь вину перед остальными. — Так, сейчас найдём нашего дружбана, — говорит Дима, оглядывая вольеры. Его голос звучит бодро, но в глазах мелькает что-то трогательное. Хозяйка открывает несколько вольеров, выпускает каких-то определенных собак, видимо, самых спокойных и жадных до взаимодействия с человеком, и мы не замечаем, как уже оказываемся на полу, на тщательно вычищенном от шерсти ковре. Ума не приложу, сколько времени мы провозились со всеми выпущенными из вольеров мелкими зверями. Ума не приложу, сколько часов полноценной терапии хвостиками, лапками, ушками и любознательными носами мы выдержали, отвлекаясь только лишь друг на друга. А ещё ума не приложу, какая сволочь отдала премилую корги с огромными ушами в приют для животных! Корги, кстати, от Димы не отходит вообще ни на шаг — смотрит своими умными грустными глазками, чудесный комочек шерсти, и тычется мордочкой в ладонь, просится на ручки, ворчливо ругаясь со своими соседями. Дима тянется погладить её, и эта хитрюга, воспользовавшись моментом, вдруг встает передними лапами ему на колено и требовательно, нетерпеливо смотрит, словно говорит: «Так, давай, бери меня на ручки, мне срочно нужно туда!» Дима берёт её на колени и гладит, разговаривает почти по-взрослому, как с ребёнком. Маленькие упругие лапки ещё немного шлёпают его по рукам, а потом эта чудесная булочка затихает, устроившись так, будто здесь её дом. — Всё, ты пропал, — смеюсь я, видя, как его лицо смягчается. Дима осторожно проводит рукой по корги за ушами, и та сразу же подставляет холку; продолжая ласково разговаривать, он угощает собаню кормом, та забавно хрустит, на всякий случай косясь на меня, будто действительно подозревает, что я ей конкурентка. Да как я могу быть конкуренткой такому солнышку? Тянусь погладить мягкие ушки торчком, собака напрягается, но в конце концов соглашается — и в моём сердце неожиданно образовывается уютная будка специально для этого недоверчивого, серьёзного, бесконечно забавного существа. И я ловлю себя на том, что сижу с глупой улыбкой на лице — но впервые за долгое время не хочу её стереть или спрятать. — Ты посмотри на неё, — говорю я тихо, чтобы не спугнуть, продолжая поглаживать и почёсывать мягкую шёрстку, — Это же не собака, это какой-то профессиональный обниматель. — Люблю профессионалов... и обнимателей, — подтверждает Дима, не в силах отвлечься — осторожно тискает, рассматривает, будто знакомится и присматривается, гладит неспешно — а собака доверчиво смотрит на него, уютно устроившись на руках, и вся эта картина в моих глазах выглядит так естественно, будто я каждый день наблюдаю что-то подобное. — Цири? — спрашиваю я Диму, поднимаю на него глаза — и понимаю, что он поплыл, далеко и надолго. — Цири, — сипит от умиления тот, осторожно обнимая корги и сверкая чуть увлажнившимися глазами. Ну ладно, этот безумный поход стоит того — уж растекшимся от любви к маленькому зверьку Диму Масленникова, уверена, видели единицы. И вот я в их числе.