After Dark

Я вроде говорила, что в корпусе со шкафчиками было страшно? Беру свои слова назад, вот сейчас, пока я слышу посторонние звуки с той стороны улицы, где осталась наша машина, и пока вижу, как мгновенно холодеет от ужаса Дима, у меня по-настоящему сердце катится куда-то вниз и прячется под копчиком, дыхание спирает до практически предсмертного состояния, а голова начинает чесаться так яростно, будто в волосах запутался килограмм пауков. Нет ничего хуже, чем в десятках километров от любых населенных пунктов, в окружении пустующих зданий и сатанинской символики, встретить какого-то непонятного незнакомца. Мы с Димой одновременно глядим в нужную сторону, оцепеневшие, совершенно не понимающие, что делать, и бесконечные десять секунд слушаем обманчивую тишину Ауксинино, которую нарушает только слабый скрип веток в вышине. — Слышала? — на грани слуха шепчет Дима. Я даже не отвечаю, прекрасно ощущая, что у меня на лице всё написано; вместо этого тихо-тихо поднимаюсь с тумбочки, он тоже выпрямляется, пружиня на длинных ногах, и мы снова всматриваемся в сгущающийся сумрак улицы, где не видно ни единого движения — вроде бы, — Иди-ка сюда. В здание, где мы видели лежанку, пентаграмму и свечи? О нет-нет-нет! — А если они сюда идут? — хриплю я, отчаянно сопротивляясь и очень стараясь не греметь попадающими под ноги осколками кафеля и стекла, — Наверняка же сюда! Дима притормаживает, напряжённо раздумывая, наконец разворачивается, вталкивает меня в соседнее помещение, заваленное каким-то мусором, и быстро заходит сам, осторожно выглядывая двумя глазами — своим и видеокамеры — из дверного проема, вслушиваясь изо всех сил в глубокую тишину заброшенного посёлка. Я вжимаюсь рюкзаком в холодную ободранную стену и очень надеюсь слиться с ней, как хамелеон, одновременно как можно тише остервенело расчесывая затылок. Что, неужели обойдёмся без воплей на пол-степи «Здесь кто-нибудь есть?»? Да быть того не может. Мы стоим несколько минут, наблюдая за тем, как мрачнеет кусочек сизого неба и постепенно погружается в сумерки улица, как становятся плохо различимы проёмы и очертания мебели в зданиях; но не слышим больше ни единого звука — ни шагов, ни голосов. Сердце выравнивает ритм, и я успокаиваю себя тем, что наверняка нам обоим, уставшим за насыщенный день и встревоженным от недоброго окружения, просто послышалось — и правда, может, это был опять-таки заяц, а звук издала, ну, лиса? Или птица. — Меня больше всего беспокоит, что, если там реально есть люди, и они пришли оттуда, то они видели нашу тачку, а значит, знают, что мы здесь, — негромко произносит Дима в какой-то момент, продолжая выглядывать на улицу, но уже чуть смелее, — Надеюсь, не сделают с ней ничего. — И с нами, — подсказываю я. — Договоримся, — не очень утешающе, но очень уверенно произносит Дима. — Скорее допиздимся, — выдаю я, и Масленников от удивления аж оборачивается, переведя камеру на меня: — Ты правда?.. — я нервно пожимаю плечами, — Не, вообще, у меня свои козыри в рукаве, не волнуйся. Но если мы сейчас пойдём, и навстречу кто-то выйдет, мы попробуем разойтись мирно, но если я скажу бежать — ты сразу через любое здание в окно и в лес. Повернёшь туда, — он машет рукой в нужную сторону, противоположную химзаводу и машине, — По дороге в километрах десяти должно быть село, я видел по карте. За пару часов доберешься. — Ты серьёзно сейчас? — мне очень хочется повысить голос на пару октав, но потенциальное наличие в округе неизвестного свидетеля меня сдерживает, и я продолжаю угрожающе шипеть и свистеть, как медленно сдувающийся шарик, — Какое, блин, село? А ты что? В добровольные жертвы останешься? — У меня травмат есть, — с этим фееричным заявлением Дима отворачивается вновь к улице, оценивая обстановку. Не найдя слов, оставляю его без ответа, и беспомощно пытаюсь услышать в шорохах вокруг хоть что-нибудь обличающее новое действующее лицо в Ауксинино — но ничего. Дима периодически напрягается, вытягивает шею, надолго замирает, но никак не комментирует — похоже, ничего важного он так и не услышал, потому что наконец оглядывается на меня, жестом показывает идти за ним, и тихо выходит из здания, с которым я уже, если честно, немного породнилась — уж лучше здесь, чем на открытом пространстве среди мёртвых квартир и пугающих надписей. На улице ещё недолго изучаем обстановку, затем Дима аккуратно берёт меня за руку (шероховатая ткань тактической перчатки исподволь внушает мне какую-то уверенность) и инструктирует, глядя куда-то во мрак улицы: — Иди рядом, прямо за мной, смотри под ноги, чтобы не было осколков. Максимально тихо и быстро. То есть кто-то тут всё-таки есть? Или это мера предосторожности? Сжимаю его руку в знак того, что поняла, и мы начинаем путь в темноту, словно по лабиринту, между кустов, труб и обломков мебели, без фонариков, чтобы не выдать своего присутствия — спасибо ещё немного светлому небу и выкатившейся из-за деревьев половинке мутной луны, что мы хором не убились о какой-нибудь камень ещё на полпути. Чудовищно непривычно идти по вроде бы обычной улице, но при этом тёмной, как самый настоящий ночной лес — к тому же тихой и (к счастью) безлюдной. Когда посреди всей этой гулкой, обманчиво спокойной тишины раздаётся знакомый звонок Айфона, он звучит буквально грохотом рушащихся галактик. Я столбенею, почти теряя сознание, не успев даже дернуться, а Дима от испуга громко ругается и хрустит стеклом под ногами, да так, что с ближайших деревьев с клекотом снимаются птицы, шурша листвой и шумя крыльями — словом, мир взрывается катавасией звуков, куда там рухнувшей обшивке в бункере, мгновенно оглушая и бросая в холод. В общем, если кто-то и сомневался в нашем наличии в пределах Ауксинино, теперь любой наблюдатель совершенно точно уверен, что два незадачливых сталкера слишком бестолковы, чтобы отключать, блин, звук на телефоне перед походами в страшные места! Хотя какой был вообще смысл ставить на беззвучный, если ближе десяти километров в радиусе вообще никаких населенных пунктов и крупных дорог нет, а значит, и покрытие ни к чему? Вышки мы, может, и могли не заметить, но на подходе к посёлку, у шлагбаума, я достала телефон, чтобы сфотографировать вид, и специально обратила внимание, что связи в этом районе нет — «Только экстренные вызовы». Дима тем временем, разжав впившиеся мне в руку почти до боли пальцы и продолжая материться, достаёт разрывающийся телефон. Я уже почти верю, что сейчас выяснится, что звонит какой-нибудь незнакомый номер и нас собираются заманить в какой-нибудь подвал под предлогом оказания помощи, но Масленников прижимает телефон к уху и с непередаваемым, одновременно возмущенным и поехавше радостным выражением, объявляет: — Даник, ты только что официально вступил в состав совета директоров нового кирпичного завода. Кирпичный завод? Что там, я целый город сейчас могла бы отстроить. Ощущаю, как слабеют ноги, и усилием воли выпрямляюсь, настороженно озираясь, слушая запоздалый перестук взбесившегося сердца — чем быстрее мы доберёмся до машины и рванем прочь, тем лучше. Моё не к месту живое воображение уже с готовностью принялось дорисовывать дверным проемам и изгибам древесных стволов руки, глаза, зубы и крылья. Не на это я рассчитывала, когда надеялась набраться здесь вдохновения для образа Чёрного Сталкера, ох не на это. — Алло, — через несколько секунд произносит Дима, — Тебя не слышно. Алло? — отняв телефон от уха и проверив сеть, он ставит телефон на беззвучный режим, ворча: — Видимо, где-то случайный сигнал нас задел, совпало с его звонком. Я ж ему днём не дозвонился, наверное, ему сообщение пришло. — А ты ещё говорил, что это я тебя пугать на заброшке буду, — совладав с эмоциями, сердито бурчу, понимая, что единственный способ сейчас не поддаться панике — просто продолжать обсуждать какие-то поверхностные темы с претензией на важность. Уже даже не прислушиваясь к тишине Ауксинино, а напротив, стараясь производить как можно больше шума (должно быть, мы одновременно вспомнили о главном правиле леса «шуми страшнее, чем медведь может себе представить» и примерили его на нынешнюю ситуацию), мы с Димой вновь, уже привычно, беремся за руки, словно детсадовцы на прогулке, и продолжаем путь в темноту улицы, ориентируясь на поблёскивающую в лунном свете россыпь битого стекла. Романтика, блин. А что, очень похоже на студенческие свидания. Дима идёт чуть впереди, крепко сжимая мою ладонь, порой нервно напрягая пальцы, заслышав что-то подозрительное; я же послушно иду следом, стараюсь не смотреть по сторонам, чтобы не углядеть ничего нехорошего, и концентрирую всё внимание на переливающейся неоном надписи на спине его куртки. Как всё-таки знаково: свеча и «Ghostbuster» — единственные два символа моей уверенности в том, что мы выберемся отсюда и вернёмся домой — потрёпанные, без килограмма нервов, но живые. И эти же два символа, справедливости ради стоит упомянуть, привели меня в эту местность и в первый, и во второй раз. Жалею? Да нет. Просто тоже теперь такую куртку хочу. Когда мы обходим едва видимый в темноте шлагбаум, я почти стону от облегчения, хотя до машины ещё идти и идти: от ощущения, что мы пересекли границу Ауксинино, сразу становится как-то легче дышать. Расцепив руки, мы ускоряем шаг, Дима включает карманный фонарик на самый слабый режим — просто чтобы не вмазаться с разбегу в темноте в капот и чтобы не разбиться о вымытые дождями камни на тропе; я едва поспеваю, почти бегу, но постоянно замечаю, как Дима на меня оглядывается — не нетерпеливо, не выжидающе и не раздражённо, а с взволнованной деловитостью, иногда ещё и с поддерживающим подмигом. Ещё бы, ему Шурик голову открутит, если со мной что-то случится на заброшке. Опять. Когда мы выбегаем, запыхавшиеся, ободранные всеми встречными ветками, к машине, небо по-южному скоро темнеет уже практически чернильно, с редкой проседью облаков, а луна цветёт пугающе ярко — её свет отражается в изгибах автомобиля, пока Дима быстро оглядывает бока и шины на предмет повреждений. — Всё норм, — выдыхает он, снимая сигнализацию, и я с готовностью запрыгиваю в салон, с разбега, захлопывая дверь так, будто мы действительно только что спасались от маньяка, и поскорее приковываю себя ремнем безопасности к креслу — теперь раньше Краснодара меня отсюда ничто не выманит. Масленников забирается на водительское место и тут же заводит мотор и зажигает фары, без передышки отправляя автомобиль задним ходом, чтобы поскорее развернуться, благо что вечер выдался тёплым и двигатель пришёл в себя моментально. Я почти цепенею от жути, видя, как мелькает в свете фар древняя, пыльная, едва тронутая человеческими следами дорога, как скачут густые заросли, отбрасывая почти живые черные тени, и не могу поверить, что вот только что, этим глубоким тихим вечером, мы бежали здесь, как сумасшедшие, спасаясь от потенциального сатаниста из заброшенного посёлка, который вообще случайно обнаружили недалеко от старого разваливающегося химзавода… Больные. Наконец Дима находит небольшой участок для разворота и, не теряя времени, принимается за манипуляции; вот мы становимся носом в нужную сторону, явно собрав на бока всю существующую грязь, я тычу в сомневающийся навигатор, мысленно припоминая, как и где лучше свернуть, чтобы не пришлось опять ехать через химзавод (представления не имею, как я завтра тут проведу ночь, пусть даже и не одна), благо что дорог и перекрестков тут немного… и тут Масленников, мазнув взглядом по зеркалу заднего вида — скорее по привычке, что там высматривать в пустой лесостепи? — округляет глаза, резко втягивает в себя воздух и выдаёт: — Ты, блять, видела? Видишь, вон, блять?! Вижу. Вижу, что среди деревьев далеко позади нас, наверное, даже за шлагбаумом, мелькает на ходу чьего-то движения луч фонарика. Я киваю, тяжело сглотнув и вжимаюсь в спинку сиденья, ощущая, что меня вот-вот накроет окончательно, и одновременно с этим Дима, забив, видимо, на не самую пригодную для быстрой езды местность, даёт по газам так, что машина визжит, а вздымающаяся за нею пыль на мгновения окрашивается в красный от яркого света стоп-огней. До первой крупной дороги мы долетаем, мне кажется, за три минуты — я тут плохой оценщик, потому что от потрясения вообще ничего не воспринимаю, ни прыжки на колдобинах, ни собственное самочувствие, разве что в голове отстранённо тянется третий реквием Моцарта (как патетично). Вот Диме, наверное, попроще, с его-то опытом: мы едва покинули прилегающую территорию химзавода, как он уже вовсю весело и с чуть истеричными смешками болтал о произошедшем и о едва не произошедшем — похоже, это у него такой метод борьбы со стрессом. До автострады меня хватает только периодически кивать и что-то поддакивать вслух — затем уже, когда мы заезжаем на заправку и Дима отправляет меня за кофе, понемногу начинаю осознавать и признавать: да, в посёлке кроме нас был человек. Может, не один. А на что мы рассчитывали, увидев там все те надписи, и сравнительно свежие свечи, и матрас с вещами? По голове не дали — и на том спасибо, очень гостеприимные ребята. Кассир в заправочном магазинчике смотрит на меня удивлённо — ещё бы, могу представить, волосы в разные стороны, из них веточки торчат, глаза дикие, ботинки почти полностью облеплены грязью и листьями. Нечастое зрелище в этом районе, наверное. Если завтра опять будет её смена, скорее всего, в статистику добавится ещё один похожий случай — если вдруг Диме покажется мало и он решит посетить Ауксинино ещё раз, на этот раз с камерами. Пока готовится кофе, я заглядываю в уборную и с отчаянием пытаюсь привести себя в порядок при помощи жидкого мыла и собственных пальцев — видок, конечно, полностью поехавший, будто меня лешие, как мячик, с дерева на дерево перебрасывали (и порой даже роняли); Диме, хоть он и выглядит не лучше, потрёпанность как-то к лицу, придаёт героизма — а я своим обликом навожу мысль разве что на побег из дурки. Ну ладно, однажды такое уже было. Хотя… А если… А и правда, если сыграть на контрастах? Чуть оживлённая своими соображениями, оставляю в волосах часть веточек и выхожу прочь, мало чем улучшив свой образ, забираю кофе, не обращая внимания на искреннее любопытство кассира, и иду искать Диму, чтобы сделать ему невероятно привлекательное предложение. — Можно, я тебя сниму? — Что, прости? — Масленников, на секунду растерявшись, играет бровью, — Вот как на тебя заправки влияют? — он тут же входит в роль какой-то развратной рыночной торговки с самомнением выше «Бурдж-Халифа», — Ты столько не зарабатываешь, милочка. — Не мечтай, в нашей команде эскортница я, — напоминаю подколку из отеля, отдаю ему горячий стаканчик, достаю свободной рукой телефон и машу им, — Мне тоже надо рекламировать, что я работаю с классными людьми. Плюс если мы оба сгинем там на завтрашних съёмках, переполошим весь интернет. Как тебе? — С тобой, наверное, твоим людям очень весело работается, — фыркает Дима. — С нашей работой только и остаётся, что про смерть шутить, — отмахиваюсь я, торопливо отпивая кофе — гадкий, но вайбовый, как всегда на заправочных станциях, — В общем, слушай идею. Коротко выкладываю ему замысел, не имея особых претензий на оригинальность — главное, что актуально, чуточку забавно, затрагивает тематику обоих наших каналов, и хорошо намекает на продолжение сотрудничества. Дима слушает внимательно, под конец одобрительно смеётся, кидает пару вялых возражений, в основном касающихся условий договора — скорее для проформы, а споткнувшись о моё упрямство и неискоренимое желание творить, всё-таки даёт согласие и даже снимает кепку, чтобы посильнее взъерошить волосы — и разумеется, это совершенно его не портит, напротив, я уже предчувствую на этой сторис гору огонёчков от его фанаток. Ну каков чертяка. — Что с тобой надо сделать, чтобы ты хоть чуть-чуть стал хуже выглядеть? — подтруниваю я, и затем заслуженно наслаждаясь зрелищем смущённо закатанных глаз Масленникова. Мы тратим ещё пару минут на то, чтобы найти на пятачке заправки подходящий свет и при этом (опционально) не попасть под машину, и я наконец включаю запись сторис, следя за тем, чтобы в кадре было видно только меня. — Вы когда-нибудь сталкивались с такими людьми, что вы вроде бы в одной и той же ситуации побывали, но при этом вы выглядите вот так, — показательно верчу головой и вытягиваю руку, чтобы было видно все царапины, листочки и присохшие капли грязи, — А ваш напарник — вот так? — ловко перевожу камеру на Диму, которого специально для контраста поставила в куда лучшем освещении и предварительно попросила непременно сделать в кадре какое-нибудь харизматичное лицо. Масленников, конечно, не подвёл — я даже так, без фильтров и светообработки, вижу, как он, хитро усмехаясь и щуря уставшие глаза, посылает в камеру свои привычные, с ног сшибающие волны уверенности, а потом, спустя секунду, рассыпается смехом, как школьник. Я, не выдержав, тоже смеюсь, отнимая палец от кнопки записи, и мы допиваем кофе, пересматривая и редактируя получившееся видео — с естественным шумом автострады на заднем фоне, моей ненаигранной, легко сымпровизированной речью, нашими усталыми замученными лицами и грязной одеждой, эта сторис тянет на новый мем, серьёзно (сразу после того бумеранга, что снял Дима в одну из наших первых встреч в Москве). В шутку согласовав ТЗ и результат, отмечаю Диму, ставлю загадочный эмодзи и отправляю сторис в свободный полёт по океану интернета — пусть подписчики «Мары Хорь» и «Погнали Шоу» головы ломают, куда нас нелёгкая занесла. Ответка прилетает мне уже через час, в Краснодаре, когда мы под чарующим гипнозом «Это любовь» Скриптонита неспешно пробираемся по пробке — мой телефон начинает вибрировать, оповещая о звонке, и я бы не удивилась, окажись это Шура, Альбина или Ева, которым должно бы быть любопытно, осталась ли я в живых после поездки на химзавод. Однако, увидев имя, напряженно замираю. У меня есть достаточно причин не общаться, например, с матерью, от которой меня в своё время увезли подальше и спрятали на материке — с тех пор мы, кажется, ни разу нормально не разговаривали, только через Еву, которая на слова о моей семье остаётся столь же скупа, как в те страшные дни после больницы. Но вот со своим старшим братом Артемием (да, у родителей шикарная фантазия на имена) я общение не прерывала — просто у нас как-то не принято звонить каждый вечер, да даже и каждую неделю, и проводить время за бессмысленным обсуждением будней и неважных новостей. Если кто-то из нас пишет в мессенджере другому — оба знаем, что это уже повод обеспокоиться. А если звонит — значит, точно что-то случилось. — Артик? — прижимаю телефон к уху. Дима понимающе делает трек потише, но косится заинтересованно. Кликуха «Артик и Асти» — наша с братом общая кара ещё со студенческих времён, когда он, так уж вышло, преподавал нашему курсу физкультуру, и наше родство ни для кого не было секретом. — Сень, привет, — слышу голос брата, как всегда скрывающий в себе лёгкую усмешку. Из всех людей на свете только он может меня так называть — главным образом потому, что с ним просто невозможно договориться, особенно когда ты его младшая сестра, — Не занята? — Пара минут есть, — не сомневаюсь, что уложимся — не умеем мы в долгие разговоры и этически корректные подводки к теме, — Всё нормально? — Да, хотел сказать, что мама освоила инсту. Ты, наверное, рада. — Что, нашла мой профиль? — бурчу недовольно, откидываясь затылком на подголовник кресла и длинно выдыхая. — Ага. Волнуется, что по лесам лазишь. Скинула мне твою сегодняшнюю историю. Я, конечно, охренел. Ты когда с Димой Масленниковым успела подружиться? — Столкнулись на заброшке, — отвечаю я, замечая, как Дима снова смотрит в мою сторону, определив, что речь зашла про него, и чуть отворачиваюсь к окну, будто это поможет мне сохранить конфиденциальность в замкнутом пространстве салона, — Можешь по-братски скинуть мне её профиль? Я заблокирую. — Ага. Слушай, Сень… — зовёт Артемий и замолкает. Ох, это не к добру, если он начинает подбирать слова — это всегда заканчивается одним и тем же. Я внутренне сжимаюсь, — Ты бы приехала в гости, что ли. Че как неродная, третий год вон уже пошёл. К маме с папой же не обязательно заезжать, к бабушкам бы заглянула в деревню, к нам с Леной, к племянникам своим, единственным и горячо любимым… Поехали бы все вместе в Бахчисарай, ну? Все точки давления учёл, ну надо же. Странно, что ещё «пожрём янтыхов в Ашламе» не упомянул. — Пока занята, — признаюсь я, ногтем бездумно ковыряя молнию на куртке, провожая взглядом уже вроде бы знакомые улицы, — Скоро лето, заказов куча. Может, к октябрю соберусь. Артемий вздыхает — знает, что лукавлю, каждый раз отвечаю что-то подобное. Ну что я могу сделать, если я не хочу в Крым? Не хочу видеть эти города, эти деревни, с детства знакомые, не хочу встречать людей, которых знаю всю жизнь. К тому же вероятность сто процентов, что Артик из лучших побуждений всё-таки каким-нибудь способом умудрится устроить нам с мамой встречу, а я, как бы, собираюсь избегать её до тех пор, пока… Не знаю, до каких пор. Признаю, поведение максимально инфантильное: ни гештальт закрыть, ни травму проработать, ни просто помириться для успокоения души. Моё самооправдание состоит в том, что я могу предсказать всё, что она скажет — от осуждения трусливого побега и несерьёзной профессии до уговоров хотя бы раз посетить могилу Давида, ведь «так надо!», и попытаться снова начать общаться с зятем, потому что «хороший же мужик, не выдумывай!». У меня пока все эти темы не вызывают желания ни объясняться, ни приводить аргументы — предпочитаю делать вид, что всё, что осталось в Крыму, больше меня не касается. — Ну давай в октябре, — без капли доверия тянет Артемий, — Лизка как раз в первый класс пойдёт. — Ого, — насилу улыбаюсь, хотя и слышу, как надломленно звучит голос — прокашливаюсь, надеясь улучшить ситуацию, — Уже взрослая такая. Передавай ей привет и чмок в лоб. И Паше, и Лене. — Ага, — с той же усмешкой, но с горечью разочарования, отвечает брат. На этой ноте, по привычке не прощаясь, мы кладём трубки, и я глубоко сухо втягиваю воздух в лёгкие. — Всё норм? — аккуратно интересуется Дима. Я быстро промаргиваюсь, напоминая себе, что сегодня не суббота, и поворачиваюсь к нему лицом, старательно делая самый расслабленный и уравновешенный вид: — Да, просто моя семья только что заценила наш с тобой видео-шедевр. — И поэтому ты решила их заблокировать? — невинно уточняет Масленников, поглядывая на навигатор, прикидывая, как бы получше объехать намечающуюся впереди пробку. — Любопытной Варваре в стационаре галоперидолу дали, — отшучиваюсь я давно придуманной перебивкой всем известной поговорки. Дима заразительно смеётся, выворачивая руль, и я тоже улыбаюсь — наверное, не слишком весело, потому что вскоре, пока мы шныряем какими-то дворами, где даже я никогда не была, он спрашивает уже серьёзнее: — Давно не ездила домой, да? — Я и так дома. — Ой, Арсюш, тебе и химзавод — дом, — отмахивается Дима со смешком. — Просто Арси, — реагирую слегка отстранённо. — Я про тот дом, где твоя семья. В Крыму же, да? Ты же оттуда? — Да, — я задумчиво наблюдаю, как неторопливо текут по тротуарам спальных районов парочки и небольшие группы умиротворенных глубоким тёплым майским вечером людей — кто с мусорными пакетами, кто с покупками, кто с собаками, кто с сигаретами, кто просто на вечерней прогулке. Такие спокойные, что-то обсуждающие, над чем-то смеющиеся, из-за чего-то философски грустно глядящие вдаль, на мрачное небо, — Я всё детство в деревнях и селах Симферопольского района провела, у нас много родственников. Сейчас уже мало кто остался, а за работой и нет времени съездить. Не всю жизнь же на два региона жить. — Почему нет? Тут самолётом, наверное, час или полтора, — рассеянно произносит Дима, внимательно оглядывая дорогу, выискивая обещанный навигатором выезд на бульвар, — Дело, видимо, совсем не в работе. — Сеанс психотерапевта входит в прайс по договору? — деловито интересуюсь как можно более оживлённо, чтобы отвести подозрения — пусть даже не думает, что сможет меня раскрутить на личное. К чему ему это вообще? Скорее бы домой, — А то, боюсь, и правда не потяну. Могу рассчитывать на скидку? Дима смотрит на меня мгновение, и в его взгляде написано всё — вплоть до полного, если не сказать исчерпывающего, понимания, по какой причине я в очередной раз ухожу от разговора. Я даже успеваю немного устыдиться, но Масленников, слишком эмпатичный, внимательный и чуткий для обычного человека, уже отводит взгляд и своим обычным тоном с примесью авантюризма предлагает заехать где-нибудь поужинать — и мне ничего не остаётся, кроме как согласиться. Мы берём еду на вынос и едем ещё дальше, будто не накатались за сегодня — к «Солнечному Острову»: опять-таки, будто не насмотрелись за этот день на вечерний мрак и едва покрывшиеся зеленью деревья. На подходящей площадке для отдыха на изгибе реки, откуда открывается чудный вид на марево неясных огней Адыгеи, мы выбираемся из машины и, пока Дима разбирает пакеты, из принципа ворча насчёт соусов, я приближаюсь к поручням и с удовольствием тяну затёкшие руки и ноги, вдыхая холодный речной воздух, слушая, как где-то внизу рокочет чёрная вода, мелькая отблесками жёлтого фонаря над нашими головами. Никогда не ощущаешь себя таким живым, как после трудного путешествия, когда знаешь, что впереди только ужин, душ и долгий восстановительный сон. Повезёт, если без сновидений — особенно после такого напряжённого дня. Дима подходит со спины, шурша гравием, и суёт мне в руки картонную коробку с моей порцией; облокотившись о перила, глядя в бездонную темноту, окружённые шумом далёкой дороги и шорохом ветра, мы медленно едим, думая каждый о своём — и в этом есть свой мрачный уют. — М, забыл, точно, — спохватывается в какой-то момент Дима, завозившись рядом, задевая меня локтем и шурша нашими куртками, — Надо глянуть, что мы наснимали, и что значит Ауксино. — Ауксинино, — поправляю я, от любопытства тут же забывая о фунчозе с овощами и перегибаясь поближе, чтобы видеть экран телефона в его руке. Банки с надписями оказались, конечно, обычными реактивами, не представляющими особого интереса солями — как мы с Димой пришли к выводу, в таких объёмах они не могли использоваться на производстве, скорее, это просто расходный материал опытной лаборатории. Столь же просто и незатейливо вышло с Ауксинино: оно значилось в архивах Краснодара как рабочий посёлок химического завода, ныне бездействующий и заброшенный, причём ещё почему-то названный на одном сталкерском сайте «труднодосягаемым», хотя и наша поездка, и множество граффити говорят об обратном. С расшифровкой названия мы попробовали несколько вариантов, прежде чем нашли подходящий: посёлок всего-навсего назвали в честь ауксина, стимулятора роста растений, который используется в сельском хозяйстве. Вот так весь шлейф загадочности и развеялся на вечернем Кубанском ветру. — Тебе теперь всё не кажется напрасным? — мрачно спрашиваю я, отсутствующе глядя в пространство, с полупустой коробочкой остывшей липкой фунчозы в руках. Сейчас, в черте города, в безопасности, в предсказуемости, наш поход по заброшкам кажется надуманной, гротескной, нарочно преувеличенной байкой для детей — вот, Петенька, не ходи по всяким там заводам, а то там сатанисты ходят, как поймают тебя!.. — А ты думала, каждый раз будет какая-нибудь загадка? — смеётся Дима, но как-то по-доброму, даже слегка сочувствующе, — Чтобы найти что-нибудь достойное, про что можно снять «Гост», иногда приходится обойти штук десять всяких заброшек, перечитать кучу информации, нарыть легенды и найти хоть что-нибудь оригинальное. А то в основном одно по одному: легенды рассказывают, что на локации люди пропадают, но статей, подтверждающих это, нет. Или на производстве вот кто-то умер, и теперь его призрак ходит по цехам и двигает предметы, и всё такое. Сатанисты — вообще классика. Я не видел ни одной заброшки, даже в Европе, где бы не нашлось какой-нибудь захудалой пентаграммы. — Всё равно обидно, — иронично замечаю я, — Моя первая адекватная заброшка — и видели всего лишь какой-то фонарик в лесу. — Действительно, надо было выйти и тоже ему посветить, — фыркает Дима, — Я даже знаю, как мы выглядели со стороны, я однажды в городе-призраке снимал выпуск, так оттуда при мне какая-то машина в спешке уезжала… Я чувствую плечом тепло его бока, вибрацию его голоса, и мне просто невероятно спокойно — в глазах сонно мутнеет, а руки всё труднее держать напряжёнными, чтобы не выронить коробку и пластиковую вилку в реку. И всё же, когда речь заходит за завтрашние съёмки, я вынужденно бодрюсь. — Кину Чернецу наши сегодняшние наработки, может, он что-нибудь полезное уже вытащит, — рассуждает Дима, — К утру он набросает приблизительный сценарий, но мы будем действовать по обстоятельствам. — В посёлок пойдём? — убитым голосом уточняю я. — Обязательно, — почти оскорбляется Дима, — Там контента минут на десять, и секунд двадцать из них войдут в трейлер! Локация просто золото. Особенно если мы найдём какие-нибудь свежие следы, — видя моё кислое лицо, конечно, не упускает случая поглумиться: — Но если ты не хочешь, конечно, я не буду заставлять. Я пойду ночью в посёлок сам, а ты меня на заводе подождёшь, в безопасности, заодно материал какой-нибудь отснимешь… — Мои потенциальные похороны входят в стоимость проекта? — деловито интересуюсь, — Потому что твои — наверняка да, с такими идеями. — Ну ты и трусишка, — Дима, скроив умильную физиономию, поднимает руку и ерошит мои и без того напоминающе гнездо волосы, — Я-то думал, после своих роликов ты на «Госте» будешь просто стоять с постным лицом и типа — «что, это всё?». — Эй, — обиженно, но мягко толкаю его локтем, пытаясь пригладить волосы, — Я не боюсь. Я справедливо опасаюсь. Это естественный человеческий инстинкт, странно, что ты о нём не слышал. — Если бы я о нём не слышал, Арсюша, мы бы сейчас скорешились с сатанистами в Ауксинино и сидели бы ели не фунчозу, а сырого козла, — наставительно заявляет Дима. — Очень жаль, что пропускаем такое мероприятие, — серьёзно киваю я, — В принципе, особых отличий от фестиваля «Восхождение» пока не наблюдаю. Подобными саркастичными пикировками и обычными хиханьками-хаханьками перемежаются все наши серьёзные темы — тем не менее, до того, как коробки с едой опустели, мы успеваем обсудить время завтрашнего подъёма и встречи, обязательное содержимое рюкзаков, план действий по съёмкам, какие здания и в каком порядке нужно обойти на время подсъёма и где оставить камеры (оказывается, Дима уже начертил себе в телефоне набросок с расстановкой оборудования), даже договариваемся завтра утром списаться и посмотреть, что скажет Артём насчёт отснятого материала. Пора бы уже отправляться по домам — этот день вымотал из нас все силы и нервы, но мы продолжаем стоять, застегнув от ветра куртки, облокотившись о холодные перила, и смотреть на тёмную Кубань, словно от этого становилось легче. Настолько легче, что даже несмотря на усталость, ноющие ноги и сильное желание отодрать кожу шахтёрской мочалкой, я спрашиваю в надежде на продолжение диалога: — Что посоветуешь подарить Данику? — Дима смотрит недоуменно, приходится пояснить: — Он пригласил меня на свой день рождения. — Да? — как-то удивлённо уточняет Масленников. Ага, я была в не меньшем изумлении — к тому же в глазах Димы мы с Даником виделись всего несколько раз, и то всегда в компании. — Да, должен был, кстати, прислать приглашение, — я достаю телефон, роюсь в почте и действительно нахожу нужное письмо — приглашение очень забавное, с фотографией именинника, красивым современным дизайном и симпатичными анимациями. Вечеринка предполагает пижамный стиль, и это более чем похоже на Даника — это на Диминых проектах он деятельный, старается, постоянно чем-то занят, а на его собственных съёмках я за один только день ловила его спящим раза три. — Чё б тебе такое посоветовать, — убедившись, что приглашение действительно пришло (интересно, какой мне смысл был бы врать?), Дима призадумывается, — Даже не знаю… — он чешет подбородок, глядя вдаль, и я уже почти теряю надежду, когда он восклицает: — А нет, знаю! Подари ему бинокль, он обоссытся от счастья. — Серьёзно? — уточняю я на всякий случай. — Абсолютно, он последние пару месяцев всем мозги проедает, у нас это уже локальный мемчик, — Дима разворачивается по мне всем корпусом, положив локоть на ржавый поручень. Я делаю то же самое, чтобы видеть его столь же ясно, как он видит меня. — Так если это ваш локальный мемчик, может, лучше будет, если один из вас его подарит? — предполагаю, рассматривая его лицо — в очередной раз, но сейчас, наконец, вижу его уже без поволоки мягкой издёвки или восхищённого ужаса — спокойное, расслабленное, интригующее каким-то скрытым выражением, которое я всё никак не могу уловить. Вижу перед собой только расширенные чёрные зрачки блестящих умных глаз — а за ними всё умело спрятано… — Ну, ты спросила, я предположил. Мы-то все уже подготовили подарки, и среди них нет ни одного бинокля, — поясняет Дима, — Хочешь, я тебе ссылки скину, какие нормальные? — Давай, — с некоторым облегчением соглашаюсь я. — А у тебя когда день рождения? — До него ещё долго. В феврале. А у тебя? — Двадцать первого декабря. Отпразднуем, и как раз можно договор закрывать, — улыбается он. А мне и сказать нечего — надеяться на продление договора в моём случае было бы проявлением глупейшей наивности. Когда у блогера восемнадцать миллионов подписчиков, ему едва ли будет интересно постоянное или хотя бы длительное сотрудничество с той, у кого миллиона-то нет — это нерентабельно, это снижает планку, и скорее всего, вызовет у его аудитории только раздражение. Я не говорю о его «Лиге» — там все ребята в одной связке, я для них чужачка, гость, приглашённый эксперт, простейший способ обмена аудиториями. Всему должно быть своё время и своё место, и моё место сейчас — среди других предмиллионников. И нечего тут ни стыдиться, ни расстраиваться. Но дату на всякий случай запоминаю. Вдруг понадобится. Вдруг буду проездом в Москве во второй половине декабря… — У тебя сейчас лицо как тогда, — замечает Дима изменившимся голосом, и я даже понимаю с первого раза, о чем он — о моменте, когда мы услышали шаги в заброшенном химпосёлке. Он протягивает руку и крепко сжимает моё плечо, проникновенно глядя в глаза, — Я бы на твоём месте напился чаю какого-нибудь и лёг бы спать. — Лучшая мысль за сегодня, — я едва успеваю поймать раздирающий челюсти зевок, но судя по тому, как сочувственно заулыбался Дима, удалось мне это не очень виртуозно, — Но учти, это не повод считать меня трусливой. — Кто сказал, что ты трусливая? — притворно, но очень ярко возмущается Дима, и я не могу не улыбнуться — каков болван, — И вообще, откат всех нагоняет, это психологический факт, Арсюш. — Во-первых, не всех. Во-вторых, не Арсюша. — Да кто ты, если не Арсюша? Арсюша и есть, — Дима со смехом сгребает меня в охапку и крепко прижимает к себе, и я просто сдаюсь, утыкаясь носом куда-то в его куртку. От этого тепла, от запаха почти выветрившихся духов, от звуков его голоса, впрочем, я не чувствую себя сильнее и смелее — напротив, в чужих руках мне наконец хочется просто по-человечески расслабиться и закрыть глаза, что я и позволяю себе сделать, подневольно обвивая его руками в ответ, — И бояться не стыдно, Арси, — звучит его голос одновременно из грудной клетки и у меня над головой, и он не спешит отнимать руки — как тогда, в бункере, после того, как я пролезла под обвалом, — Это я привычный к таким походам, а ты, вроде, почти поседела. — Не удивлюсь, если это так, — киваю я, открывая глаза и чуть отодвигаясь, продолжая ощущать его руки на своей спине, и притворно вытягиваю перед своим лицом прядь своих волос, пытаясь разглядеть в свете фонаря, какого она цвета. Впрочем, моментально отвлекаюсь на Димино лицо, что смотрит на меня сверху вниз так близко, что, кажется, меня касаются его выдохи. Он смотрит мне в глаза — внимательно, нечитаемо, чуть улыбаясь, — Зато какое было бы название у ролика, прикинь. «Провели ночь на заброшке и поседели», непременно большими буквами. И на превью мы седые и в гробах. — Мы не говорим «провели ночь», — коварно щурится Дима, кажется, выхватив из моих слов только это, и лишь после этого аккуратно расцепляет руки, отталкивается от поручня и отступает к машине спиной вперёд, чтобы не разрывать со мной зрительный контакт, в то время как я, поежившись от налетевшего ветерка, только провожаю его взглядом, — К тому же на заброшке. — Напрасно, был бы неплохой кликбейт, — замечаю я, проходя параллельно с ним к машине, чувствуя, как неприятно поскрипывают суставы от усталости и холода, и желая сейчас вернуться обратно в тёплые добрые объятия. Остановившись у своей двери, вновь едва подавляю зевок — Дима наблюдает за мной с весельем, вновь слишком энергичный для этого времени суток, — Ну что, по домам, по чаям? — А может, со мной в отель поедешь? — вдруг совершенно спокойно, без напряга и давления, будто погоду на завтра спрашивает, интересуется Дима. Я пялюсь на него с примерзшим к губам вопросом, и медленно изгибаю бровь. Первая реакция, конечно, озаряющее осуждение: ах вот оно что! Нашёл симпатичную девочку, похожую на начинающую фанатку, с которой вроде бы есть о чём поговорить, сводил на заброшку, геройски защитил от всех страхов и ужасов, угостил ужином, поговорил о жизни с романтичным видом на реку, теперь можно и в отель ехать? Аж зло берёт. Ну класс, Арси, давай ещё предположи, что вы там просто чаю попьёте и спать ляжете, «он же не такой», тогда с ходу под корень срубишь годами взрощенный образ адекватного блогера и самодостаточной женщины! Потом приходит черёд, наверное, торга? Сомнений? Овуляции? Не знаю, как назвать этот тихий голосок, который напоминает, что с другой стороны, ёлки-палки, я два года преданно храню вынужденный целибат, и, надо сказать, не от неразделённой любви к бывшему мужу — просто, оказывается, даже в большом городе довольно проблематично найти себе пару даже на отношения без обязательств, если ты одну половину дня снимаешь видео в лесу, а вторую половину лепишь из папье-маше страшные маски всяких хтоней. Да и какие там отношения без обязательств, я же, блин, воспитана на многовековых еврейских традициях… А тут сам просится. Смотрит своими синими глазами, улыбается — не самоуверенно, а с вежливым ожиданием. Высокий, объективно красивый, хорошо сложенный, воспитанный, с чувством юмора и самоиронии, интеллектуально развитый, харизматичный, без склонности к пустомелью, увлеченный своим делом, умеющий работать руками, искренний и надёжный… Арси, блин! Ну это как называется? Позорище это называется! А что, цветов надо было подарить тебе, вдобавок ко всему? Или, может, надо ждать три свидания, и только на четвёртое соглашаться? Или лучше вообще до свадьбы ни-ни?! А Дима смотрит, смотрит прямо мне в глаза, кажется, наблюдая все мои терзания, видит не достойную взрослого человека борьбу между воспитанием и мировоззрением, — и сам не таится, не подначивает, только видом своим уверенно обещает — без глупостей, без спешки, без неприятных сюрпризов. Только взаимно, только приятно, только душевно. Мне отчего-то настолько легко это представить, что колени слабеют. — Мне надо выспаться, извини, — мямлю я в ответ, перекрывая все гормональные возмущения, и уже мысленно прикидываю, какая сейчас будет охрененно неловкая поездка. — Уверена? — боже, откуда взялась эта мягкая хрипотца в голосе? И эта ухмылка? И взгляд исподлобья — не похабно очерчивающий фигуру, а прямо в глаза, смело и с приятным, манящим вызовом? — Я не давлю, просто, знаешь, слышал, это хороший способ расслабиться, особенно после тяжёлого дня. Я буквально ощущаю, как предательски распределяется кровь в моём организме: одна половина красит щеки в алый цвет, а вторая старательно циркулирует внизу живота, сводя на нет все мои попытки мыслить разумно. И всё же — выдавливаю из себя остатки самоценности и несчастную извиняющуюся улыбку и качаю головой. Дима, уловив чёткий ответ, незаметно для моего поехавшего от жаркого напора рассудка обретает привычный, безопасный облик, и лишь понимающе, хоть и явно с лёгким разочарованием и смятением, кивает в знак того, что понял, снимает машину с сигнализации, слегка нервно прокручивая ключи на пальце, и как ни в чем не бывало спрашивает: — Я довезу тебя до дома? Или ещё боишься, что по адресу отслежу и выкраду? — Боюсь, — с облегчением и жалкой улыбкой признаю, подрагивающей рукой спешно доставая телефон из кармана, чтобы вызвать такси и наконец убраться прочь, с глаз долой. — Давай хоть до центра довезу? — мягко предлагает Дима, — Где мы вчера разъехались. Я поднимаю на него взгляд — это просто невыносимо, я буквально холодею от противного точащего чувства, что всё-таки иногда надо слушаться инстинкты — но, разумеется, ни о каких блогерах-миллионниках в моём послужном списке речи идти не может. Так и продолжаю твердить про себя, что достаточно себя уважаю, чтобы не становиться в один ряд с эскортницами (не напрасно мы про них второй день подряд шутим!). Какие пуританские мысли, Арси. Это уже достойно Арсении Сергеевны, семидесятилетней климаксной бабушки на лавочке, а не двадцатипятилетней свободной женщины. Позорище. — Да, спасибо, — бормочу как можно спокойнее, и вслед за ним забираюсь в машину. Диму мой отказ либо никак не впечатлил, либо… не знаю даже, но, серьёзно, всю дорогу он ведёт себя так, будто того позорного, с моей точки зрения, разговора и не было — включил плейлист, что-то негромко увлечённо рассказывает, кратко комментирует соседей по дорожному движению. И я в это время, как обычно — дилемма на дилемме сидит и дилеммой погоняет. Как будто, блин, так и не выросла из шестнадцати лет, когда любовь должна быть одна и на всю жизнь, и все эти прохожие классные мужчины — это не для меня, я не такая, я жду трамвая. А зачем, спрашивается, трамвай, если у человека Гелендваген?.. Так, ладно. Сделанного не воротишь. В некотором роде я, конечно, поступила правильно — один-ноль в пользу самоуважения, не повесилась на первого встречного, молодец. А вот с другой, по-человечески более мне близкой, стороны — мой взгляд всё время цепляют жилистые руки, расслабленно, но контролирующе лежащие руле, все в царапинах, ссадинах, заживших ожогах, с длинными сильными пальцами и мощными запястьями. Фу, плохая Арси. И видимо, мои внутренние метания не остаются незамеченными для нашего господина редкостного эмпата. — Я, если что, не отзываю своё предложение, — невозмутимо произносит Дима, когда мы заворачиваем на Красную и до точки нашего прощания остаётся пара минут езды. Я бросаю взгляд на его профиль — спокоен, как удав. Наверное, в нашей маленькой команде вся доля огненных эмоций свалилась на мою долю — а ведь до сих пор я считала себя очень даже уравновешенной. Масленников ломает все мои каноны, даже не стараясь, и это просто… поразительно, — В любом случае было очень приятно сегодня с тобой прогуляться. — Мне тоже, — реагирую я, пожалуй, слишком поспешно, и прикусываю язык, чтобы только не добавить какую-нибудь чепуху вроде «а я свой отказ отзываю, если что». Во-первых, это будет шутка только наполовину. Во-вторых… ладно, не наполовину, чёрт! Ну что со мной не так? Видимо, всё. Дима терпеливо дожидается, пока за мной подъедет такси, и лишь после этого, пожелав выспаться (ну зараза, не мог не подколоть) и попросив написать ему, когда буду дома, уезжает. Первое, что я делаю, сев в машину — это закрываю лицо руками и громко натужно выдыхаю. Это что ещё такое было?! И с его стороны, и с моей? Сходили, блин, на химзавод. Лучше бы мы, и правда, попробовали подружиться с сатанистами, чем пытались договориться переспать — и то толку было бы больше. Директ, как я и предсказывала, уже засыпан горой реакций на сторис, где я побитое молью чучело, а Дима как всегда шикарно выглядит (и гримёров никаких не надо), но я делаю над собой усилие, чтобы не сорваться пересмотреть видео, и разыскиваю нужный диалог — с Евой, как обычно забитый рилсами, мемами и ссылками. Арси Эрман | Проект «Мара Хорь» С какого раза в приличном обществе можно соглашаться на секс? Eva Zireael С кем ты там уже согласилась? На пять минут тебя оставить нельзя! Арси Эрман | Проект «Мара Хорь» Не согласилась. Не спрашивай. Я еду сейчас в такси и думаю о том, что ты была права и мне реально пора к психотерапевту Eva Zireael Погоди Ты же на химзавод сегодня ездила? Да? Ну и кому ты там успела отказать? Стой Ты Ты что, отказала Диме Масленникову? Арси, ты что, в фанфике, я не пойму??? Я тебе щас позвоню Только попробуй не взять трубку!