After Dark

Когда мы под бьющийся эхом шум аплодисментов и эпилиптический кошмар перемигивания софитов сходим со сцены, я наконец позволяю коленям слегка дрогнуть — не до нескромного падения на пол, конечно, но маскировать слабость в ногах под замедленный расслабленный шаг приходится. Однако это, конечно, совершенно не мешает мне, картинно широко радостно улыбаясь, шипеть на до неприличного довольного Шуру: — Я убью тебя, как только мы сойдем с поезда в Краснодаре. Как тебе совести хватило? — Как мне хватило чего? Впервые слышу это слово, — невинно парирует мой менеджер. От возмездия его спасают наши новые коллеги — Шурика уводят восхищённые кубанским гитаристом девочки-менеджеры, а нас с загадочным образом не отстающим ни на шаг Димой берёт в оборот уже знакомая компания и верно дожидающийся меня свежий стакан апельсинового сока. Наш с Шурой дуэт осыпают комплиментами так искренне и ликующе, что я, отвечая на сверкающие улыбки и ловя по плечам одобряющие похлопывания, заливаюсь краской от волнения и смущённого удовольствия; но вот музыка снова гремит под потолком, вновь звенят бокалы и слышатся обрывки смеха и разговоров, и от моей неловкости не остаётся ни следа — и нельзя не признать, что львиная доля моего спокойствия вновь является заслугой сидящего и активно жестикулирующего рядом со мной Димы, которым одним своим присутствием помогает сердцу притормаживать тревожный галоп. Если отбросить причину, по которой мы все здесь собрались, легко представить, что это просто дружеские посиделки без повода и фальши. — Я всё думал, как ты будешь материться в песне, — смеётся Сударь. Я прикрываюсь ладонью, неловко хихикая. — Кстати да, — оживляется Яна, — Это так органично звучало, я даже не задумалась, что ты же в жизни не ругаешься… — Я думал, типа, ты будешь просто молчать, когда по тексту идёт «блять», — вставляет Шкред. — А прикиньте, если бы она запикивала! — подхватывает Дима, — «Да я же про стакан, пик, а не в упрёк!» — Не-не, — вмешивается Эмиль, — Вместо «блять» — «блин». — «И сколько ни кури, настрой всё равно ужас какой-то», — поддакивает, закатываясь заразительным хохотом, Даник, валясь головой мне на плечо и содрогаясь, не в силах остановиться, и мы смеёмся вместе с ним, — «Плохо, конечно, что у твоих друзей в порядке вещей кидать»!.. — «Да ёлки-палки, это же кипяток!», — добавляю я, и следующие полчаса мы, наверное, становимся причиной икоты одного казаха-рэпера, потому что тема шуток распространяется и на прочие песни, богатые на крепкие выражения — думаю, мы бы могли выпустить целый альбом под названием «Скриптонит 0+: теперь и для детей». Время идёт, я перехожу уже и на какие-то безопасные безалкогольные коктейли, периодически срываясь вместе со всеми то потанцевать, то покурить ароматный кальян, то снять коротенькую историю с места событий, то снова посидеть поболтать, и вот посреди увлекательного рассказа Даника о том, как он со своей командой чуть не разобрали по шурупам весь даркнет в поисках «проклятых» предметов, Дима с телефоном в руке неожиданно легонько дёргает меня за локоть и, наклонившись, сообщает: — Там Игорь со своей бандой мимо сейчас проезжают, пошли, познакомишься? Должно быть, у меня на лице отражается усиленная работа мысли без особого позитивного результата, так что Дима тут же показывает мне экран своего телефона с открытым аккаунтом инстаграм и поясняет: — Вокалист «Года Без Весны», помнишь, мы вчера обсуждали? Которые… — Да-да, песня про Перевал Дятлова, — киваю, приподняв бровь в ожидании дальнейших разъяснений. Интересно, что сейчас будет более невежливо — спросить, почему он не пригласил на сегодняшнюю вечеринку свою группу, или поинтересоваться, зачем мне сейчас с ними вообще знакомиться? Если они «мимо проезжают», мы не успеем полноценно обсудить намечающийся проект, а зная Диму — едва ли они из тех, кто махнёт рукой и скажет что-то вроде «делай как чувствуешь, мы потом скажем, что поправить». Ненавижу, кстати, таких заказчиков — обычно наши чувства и взгляды на мои творения не совпадают на сто процентов. — Пошли, короче, — будто найдя в моём непонимающем выражении лица согласие или слабину, делает вывод Дима и бодро сходит со стула, деловито меня разглядывая, — Шуру брать будешь? Я качаю головой — пусть ещё немного поживет, ему со мной сутки в поезде ехать, а я всё ещё злюсь за его предательство. В недоумении спрыгиваю следом на пол и покорно иду за Димой сквозь калейдоскоп огней и теней — кажется, мы исчезаем совершенно незаметно для остальных. Мы забираем свои куртки, убеждаем милую администратора, что всё чудесно и праздник проходит замечательно, и выходим на крыльцо. Тяжело хлопнувшая за нашими спинами дверь отрезает шум битов и голосов, я глубоко вдыхаю холодный воздух — и когда успело стемнеть? Одна надежда, что Шура не прозевает, когда придет время возвращаться в гостиницу за вещами, чтобы успеть на вокзал. Дима не торопится никуда идти, коротко говорит по телефону и усаживается на скамейку с фирменным логотипом «Трубы» из неоновой трубки, кивая и мне: — Минут десять, и будут здесь, — помолчав, добавляет, будто бы пытаясь оправдаться: — Тебе, кажется, не очень хорошо в шумной толпе. — Так заметно? — опускаюсь на скамью напротив, вытягивая ноги и пряча ладони поглубже в карманы, — Извини, просто привыкла к обществу леших. Они ребята молчаливые, максимум шишками кидаются. Дима смеётся, и я улыбаюсь тоже — хотя взгляд задумчиво стелется куда-то на залитую оранжевым светом парковку с влажно поблескивающими после недавнего короткого дождя машинами. Гелендваген отсюда не видно, и мне даже хочется встать и сойти со ступенек, чтобы найти его, гордо, обособленно, мрачно стоящего в стороне ото всех. — Заметно, на самом деле, — неожиданно отвечает на мой в общем-то риторический вопрос Дима, и я вновь смотрю на него, — Ты на сцене выглядела так, будто бы пела не для кого-то, а просто потому что иначе было никак. — Конечно иначе никак, вы же меня обманным путём туда затащили, — неловко отшучиваюсь, но Масленников на этот раз не поддерживает моей попытки отделаться от серьёзной темы — смотрит внимательно, выжидающе, с живым интересом, так что мне приходится признать: — Это же Скриптонит. Он умеет за душу схватить. А я по долгу службы искусству вынуждена принимать всё слишком близко к сердцу. — Что, прочувствовала? — спрашивает он с заминкой. — И ты тоже, — подыгрываю, намекая, что видела, как он и сам проникся во время нашего незапланированного концерта, — Наверное, и сам иногда не прочь покидаться шишками в леших? — Если с другими способами коммуникации туговато, то да, придётся вооружаться шишками, — как-то странно отвечает Дима, глядя на меня так, будто это никакая не шутка, а трудноразличимый шифр, и он ожидает, что я тут же уловлю какой-то глубинный смысл. Блин, вот вроде ничего алкогольного не пила, а на ровном месте кажется столько всего, что руку вывихнешь столько креститься, — А вообще разве это не тот случай, когда чужой трек скажет лучше и больше, чем ты можешь сформулировать? Или не кажется. Надеюсь, мы сейчас говорим об одном и том же. — Как когда чувствуешь себя нематериальным призраком без голоса и воспоминаний? — пробую прощупать почву. — А я честно пытался подойти к этой теме аккуратнее, — вдруг смеётся Дима, откидываясь назад, на спинку скамьи — его лицо с одной стороны заливается неоновым сиянием, высветляя радужку до цвета апрельского неба, — Ну ладно, раз хочешь с грацией танка в цветочной клумбе — давай так. — Тема поиска призраков — это не всё? — полувопросительно заключаю я. — Не всё, — Дима чуть заметно прищуривается. — И «Танцуй сама» — больше, чем ритмичный набор битов и искренние слова? — А ты как думаешь? — Думаю, что ещё слишком рано и трезво для философских разговоров, — может, грубовато прозвучало, но — серьёзно, мы как будто в три часа ночи на балконе курим, пока за спиной в квартире сходит на нет вечеринка. Такая… привычная для каждого человека внутренняя, тщательно скрываемая хандра, «что такое любовь», «веришь ли ты в реинкарнацию» и «одни ли мы во вселенной» в одном флаконе. В общем, не самая подходящая атмосфера для праздника едва начавших сотрудничество блогеров, специализирующихся на развлекательном контенте. Масленников вежливо, понимающе улыбается и отводит взгляд — смотрит куда-то в разноцветное мерцание мокрого асфальта, а я… в то же время смотрю на него — на чёткие черты серьёзного задумчивого лица, на подвижные умные глаза, полные привычного напряжения человека, держащего всё под неусыпным контролем, и нездешности, присущей мечтателям — и вижу невероятный оксюморон, какого никогда не встречала прежде. Как можно бесконечно управлять, непрерывно координировать, без устали просчитывать, и одновременно витать в облаках? Есть в этом кое-что мне знакомое. И раз уж мы всё равно начали эту тему… — Я думаю, что быть одиноким в толпе — хуже, чем просто быть одиноким, — произношу я, и Масленников тут же переводит на меня взгляд, внимательно слушая, — Когда ты один в толпе, тебя постоянно травит надежда, что среди всех этих людей найдётся кто-то подходящий. — Говоришь как Даник. — Это плюс или минус к моим рассуждениям? — Большой жирный плюс, — каким-то особенным тоном, будто шутил всем известную шутку, отвечает Дима, а когда я не реагирую, отмахивается и продолжает уже серьёзно: — В толпе всё равно интереснее. А если вы ещё и заняты чем-то совместно, то вообще чувствуешь себя… — Ты в толпе, и ты занят интересными вещами, но Скриптонит тебя всё равно пронимает, — замечаю резонно. Масленников, явно настроившийся на пространные размышления, даже рот захлопывает от неожиданности, так что я добиваю с некоторым мстительным удовольствием: — И в своём треке ты надеешься, что кто-то поможет тебе убить тишину. О какой тишине может идти речь, если ты постоянно в гуще событий? — Это метафора, Арси, — чуть снисходительным тоном возражает Дима, — Ты же не думаешь, что лирический герой, который призрак, на самом деле ищет себе кента? — «Да я же про стакан, а не в упрёк», — парирую почти сердито, — Ты сам об этом заговорил. — Потому что у тебя на лице написано, — он резко наклоняется вперёд, опираясь локтями о колени, — как сильно ты хочешь, чтобы все свалили из ванной и танцевали сами. — А по тебе видно, что одиночество — твой нежеланный лучший друг, — в точности повторяю его движения, сцепляю пальцы рук в замок, — Что ж, тут мы по разные стороны баррикад. И зачем я продолжаю этот бессмысленный диалог? Бездарный арт-хаус какой-то. Но отчего-то для меня становится жизненно необходимо сейчас, в разгар вечеринки за закрытыми дверями, здесь, у сырой парковки посреди предвечерней Москвы, доказать ему, неоднозначному и совершенно не среднестатистическому блогеру-миллионнику, что его маска души компании и неустанного деятеля слетает с лица, стоит ему заслышать полные самого страшного отчаяния треки Скриптонита. И я так сильно не хочу ошибиться сейчас. Дима, крепко сцепив пальцы, смотрит на меня через ширину мокрого от дождя крыльца «Трубы», пристально и прямо, явно с тонкой поволокой раздражения и нетерпеливости, и, вероятно, только наученная горьким опытом сдержанность и хорошее воспитание не дают ему сейчас задать вполне закономерный вопрос, а с чего это какая-то провинциальная трында мнит себя великим психологом и считает, что видит его насквозь. И всё же я не отступаю, смотрю в ответ упрямо и выжидающе, мимолётно радуясь, что не взяла с собой Шуру — уже бы с сердечным приступом валялся рядом. Или вгонял бы мне в затылок столярный молоток. — Громкий вывод для человека, который знаком со мной с понедельника, — наконец фыркает Дима совершенно беззлобно — ещё бы, стал бы он так успешен, если бы загонялся и нервничал из-за каждой прохожей Моськи? — Я того же мнения о человеке, который ни с чего решил, что мне некомфортно в компании, — киваю я, слегка улыбаясь — тут-то мы оба лукавим, и оба это знаем. Ну лучше уж так, чем продолжать непонятно зачем выяснять отношения. Мне его ещё в Краснодаре терпеть, пока мы будем снимать «Ghostbuster», — И кстати, — принимаю шутливо-обиженное выражение лица, выпрямляясь и откидываясь обратно на спинку скамейки, — эти разговоры не заставят меня забыть, что ты на пару с Шуриком меня подставил, выпнув на сцену без предупреждения. Сказали бы заранее, я бы хоть распелась где-нибудь в закулисье, а не позорилась перед кучей народу. — Это идея Томы, а Шуру никто не заставлял радостно орать ей в директ, что ты охуенно исполняешь акустическую версию Скрипта, — возражает Дима, рассмеявшись, и тоже возвращается в исходное положение, словно моё отражение, весело сверкая глазами, будто мы и не почти ссорились секунду назад, — И я думал, он тебе скажет. Мы, конечно, его попросили молчать, типа, пусть будет сюрприз, но он же твой менеджер, а не мой, мог бы и предупредить тебя. — Наверное, месть за то, что я ему не рассказала про съёмки на химзаводе, а сразу привезла на монтаж материал, — утомлённо закатываю глаза. — Он у тебя с приколом, конечно, — добавляет Дима, высовываясь из-за спинки, чтобы посмотреть, не заезжает ли на парковку ожидаемая нами машина, и снова поворачивается ко мне, — Я ещё тогда заметил, когда ты приехала на первую проходку по заброшке. Хоть бы где-нибудь снаружи постоял, подождал, знал же, что ты молодая девушка, едешь не пойми куда, не пойми с кем. — Ты известная личность, и ничего бы не посмел вытворить, это же твоя репутация, — поясняю я. — В том-то и дело, что я известная личность, и мог любое преступление в лёгкую скрыть. Блять, не могу понять, кто из вас двоих более безбашенный, ты или твой менеджер, — Дима невесело смеётся, и я понимаю, что, несмотря на шуточки, он очень серьёзно относится к этой теме, — Он и на съёмки не поехал с тобой, хотя знал, что нас будет куча непонятных мужиков и что мы будем где-то в Подмосковье под землёй валандаться, и сейчас ты его с собой не позвала, а он будто бы и не заметил, что ты исчезла из клуба. — Я же не корова какая-нибудь, чтобы меня на верёвочке увели куда-нибудь. А он мне не телохранитель, и понимает прекрасно, что мне, как творческой личности, нужна свобода, — оскорблённо бросаюсь на защиту своего менеджера. — И безопасность, — подначивает развеселившийся Дима. — У меня перцовый баллончик с собой! — Спасибо, теперь я знаю, как и в какой момент тебя обезоружить, чтобы, ну, скажем, заклеить рот, связать руки и кинуть в багажник, — уже в голос смеётся Дима, с явным удовольствием наблюдая за тем, как я возмущаюсь. — У тебя не получится, мы посреди города, тут куча людей, и тебя наверняка кто-нибудь увидит. И я тоже не пальцем делана, могу за себя постоять. — Договорились, — неожиданно отвечает он, и я непонимающе моргаю: — О чём? — Вызов принят, говорю, — Дима щурится и загадочно ухмыляется, — Ходи оглядывайся теперь. — Мы уже сегодня вечером уезжаем, — напоминаю я. Что вообще за мания похищать людей? Они же уже шутили с Даником на эту тему, когда обсуждали «Игру в Кальмара» — между прочим, тоже в контексте Шуры и его слабой психики. — В договоре прописан адрес твоей студии в Краснодаре, — хитро замечает Дима, и я почти вижу, как в его глазах предвкушающе пляшут бесенята, — Найти тебя в городе будет делом пары часов. — И что? — меня начинает разбирать нервный смех, — Ты решил выкрасть меня, чтобы проучить? — Не только тебя, но и Шуру твоего. И не выкрасть, а… ну да, выкрасть, — со смехом отмахивается он, не сумев подобрать подходящий синоним. Глаза у него весело сверкают, будто в предвкушении невероятно запутанного интересного квеста, — Потому что провернуть похищение человека куда проще, чем ты думаешь. — Ну теперь-то я этого буду ожидать, — чешу засвербевший затылок, понимая, что ближайшие пару недель буду параноидально шугаться каждого минивэна в округе — уроки «Тру Крайм» не проходят даром, к тому же с учётом таких полушутливых угроз. — Это произойдет, когда ты меньше всего будешь ожидать, — с наигранным пафосом произносит Дима, ужасно довольный собой, и от театрально жутковатой усмешки у меня по плечам пробегают мурашки. Я не успеваю собраться с мыслями и достойно ответить, потому что недалеко от крыльца паркуется машина и из неё вываливается целое семейство, которое тут же отвлекает внимание вскочившего на ноги Димы на себя — догадавшись, что это и есть Игорь из «Года Без Весны», которого мы тут ждём, тоже встаю, рассматривая пришельцев, которые по мелким лужам быстро шагают в нашу сторону. — Заблудился? — задорно кричит Дима, здороваясь за руку, а затем и крепко прижимая к себе высокого парня примерно моего возраста, с всклокоченными волосами и в модных очках-шестиугольниках, — Арси, это Игорь, Игорь, это твоя последняя надежда на нормальный клип. — Очень приятно, — Игорь легко и быстро, едва касаясь, обнимает меня в знак приветствия, пока Дима уже шумит дальше, — Диман кидал ссылку на твои работы. Достойно. Мне бы следовало вежливо сказать что-нибудь подобное о творчестве их группы, но песню, над которой буду работать, я так и не послушала — поэтому глупо стою, улыбаясь, и просто жду, когда Масленников, по своему обыкновению, переманит всё внимание на себя. — Это почти вся группа, вокалист и гитаристка, — сообщает мне Дима, спасая от неловкой паузы, повисшей между мной и Игорем, — Самый разъёб в том, что Игорь и Зина муж и жена, и они песню про Перевал написали вдвоём! Поняла? — уточняет он у меня, и тут же поясняет: — Типа, Игорь Дятлов и Зинаида Колмогорова! — Тематично, — не спорю я, смущённо улыбаясь Зине — невысокой и серьёзной, с короткой стрижкой, и с не менее серьёзным розовощеким ребёнком лет двух в жёлтом комбинезоне на руках. — А это главный участник группы, — добавляет Масленников, радостно и с готовностью протягивая руки, и Зина ловко передаёт ему ребёнка, который даже не спорит, царственно оглядывая собравшихся с высоты и привычно хватая дядю Диму за завязку на куртке. Смотрится это столь органично, что я даже слегка умиляюсь — Дима, похоже, здорово ладит с детьми, — Директор, продюсер, идейный вдохновитель, немножко композитор, Давид Игоревич!.. Меня ошпаривает сначала кипятком, а затем пронизывающим холодом, и я буквально ощущаю, как примерзает к губам вежливая улыбка. Сердце спотыкается и без чувств ухает куда-то в живот, путаясь во внезапно отмерших органах, а дыхание леденеет, не в силах выйти из лёгких. Знала я одного Давида. Ему как раз сейчас могло бы быть два года — наверное, он бы выглядел примерно так же, как этот серьёзный малыш на руках у Димы? Давид с двойной фамилией, будущий академик… В ушах зашумело, и я ощущаю, как испуганно кривится моё собственное лицо в застарелой перманентной истерике — но, кажется, к счастью, никто этого не замечает, сосредоточенные на ребёнке и на Масленникове — я просто стою, как каменная статуя, как испуганная жертва Белой Колдуньи из «Хроник Нарнии», и не могу сделать вдох. Арси, — спасительно звучит в голове напоминание голосом Евы, — Арси, мы плачем только по субботам, помнишь? А сегодня всего лишь пятница. Надо подождать. Надо жить дальше, до субботы. Дыши, давай, дыши… Для меня проходит, наверное, вечность, но в реальном мире я даже не особенно выпадаю из диалога — когда усилием воли мысленно задвигаю заслонку в сознании, там, где бьются в панике ужасные воспоминания из Крыма, из больницы, — здесь, в Москве, под «Трубой», люди возле меня всё ещё шутливо разговаривают с суровым маленьким мальчиком в жёлтом комбинезоне, и никто, похоже, не замечает, как меня на секунды выбило из адекватности. Только Димин взгляд словно бы на секунду колет меня вопросительным, тревожным выражением; но я успеваю увлечь Игоря в поспешное обсуждение уже наработанных ими идей для клипа — и, практически не слыша ни себя, ни своего собеседника из-за грохочущего в висках сердца, почти отчаянно бросаюсь рассуждать о менквах, манси, шаманах, непроходимых горах и о вечной Уральской зиме. *** С участниками «Года Без Весны» мы общаемся едва пятнадцать минут — они спешат домой, а меня уже ищет Шура, у которого как раз к этому времени сработал будильник: пора возвращаться в гостиницу за вещами и ехать на вокзал. Как бы я ни обожала атмосферу, в которой варилась уже несколько часов вместе с действительно классными людьми, триггеры прошлого знатно подпортили мне настроение — приходится идти на круг прощания со всеми в клубе едва не насильно, почти жалко улыбаться и обмениваться обещаниями как-нибудь обязательно-обязательно сколлабиться, ну или хотя бы снова собраться вот так потусить. К моменту, когда мне торжественно вручают в подарок маленький чёрно-серебристый барабан, на котором я задавала ритм «Танцуй сама» на сцене, я уже почти готова расклеиться бесслезной истерикой, в которой смешались слабость перед травмами прошлого и нежелание возвращаться обратно в реальную жизнь, где от них будет никуда не деться, но спасают меня Шура и вызванное им такси — мы исчезаем в сумерках под возобновившейся противной Московской моросью, а на моих волосах всё ещё ощущается призрачное прикосновение духов Димы, который обнимал и шутливо чмокал меня в макушку напоследок так, будто я отправляюсь в дальнее плавание на пять лет. И это каким-то неведомым образом удерживает меня на плаву, помогая не растечься слезами и соплями прямо в такси. К тому же, сегодня не суббота, — напоминает мне голос Евы. Даже удивительно, что меня так развезло — я спокойно отношусь к детям, у меня никогда не возникает ассоциаций с личным горем; никогда, даже в самые тёмные времена, не было такого, чтобы я начинала биться в истерике при виде какого-нибудь младенца, например, или услышав имя «Давид». Но сегодня, видимо, эти два аспекта наложились друг на друга, и два года как забитая нейролептиками, антидепрессантами и глобальным отрицанием произошедшего психика дала о себе знать. Шура какое-то время допытывается, что со мной, но принимает объяснение «просто устала» и отвязывается, понятливо замолкая. Наш отъезд получается сумбурным — вот я болтаю на крыльце с Димой и его музыкальной группой, а вот уже дрожу под простынёй в поезде, глядя в тёмное окно, и не могу поверить, что вот-вот покину Московскую область и вернусь домой. Прошли где-то мимо меня выезд из гостиницы в Чертаново, пожелание хорошего пути от администратора на ресепшен, пролетающий за окном ночной город, нервное бурчание таксиста, множество отметок в историях в инстаграме, горячий кофе на Площади Трёх Вокзалов, улыбки охранников на Шурины неловкие попытки поудобнее перехватить подмышкой неудобный барабан… Прощания с Москвой и с Командой Димы Масленникова будто бы и не было. Словно я всего лишь снова еду в гостиницу, а завтра опять окажусь в студии, или в ангаре, или на худой конец в какой-нибудь заброшке, где по стенам от наших ламп скачут жутковатые тени, а Дима Масленников своим громким задорным голосом, с красивым эхом, расходящимся веером, кричит в пустоту и темноту: «Здесь кто-нибудь есть?!»… *** Прибываем в Краснодар мы поздней ночью субботы, так что я могу с гордостью заключить, что за поездку, несмотря на резонные причины скатиться в истерику, не проронила ни слезинки — негде было уединиться. С подножки вагона схожу неуклюже, ёжась и позёвывая, наверное, выгляжу как разбуженный из спячки крот; но дышится на этом давно знакомом вокзале куда легче и приятнее — полное ощущение, что вернулась домой. Дожидаясь, пока Шура выползет на перрон следом, едва не пританцовываю на месте от радости — наконец-то отмокну в родной ванне, закинув сразу пол-упаковки бомбочек и килограмм ароматической соли, а затем прыгну в любимую постель, на приятно знакомое постельное белье, и вырублюсь по-человечески до утра — силы мне завтра понадобятся, надо будет наведаться в студию для встречи и обсуждения насущных дел с командой (это часа на четыре, несмотря на то, что мы с Шурой отсутствовали всего несколько дней), глянуть наработки монтажеров, свериться с графиком съёмок и выпусков, набросать смету на ближайшие проекты… ещё желательно наконец закончить работу над кокошником Василисы Премудрой и начать подбор ткани для костюма Веснянки, а потом ещё к вечеру каким-то образом умудриться пересечься с Евой. Ещё только думаю об этом всём, а уже устала. Попрощавшись до завтра с Шурой, загружаюсь в такси и, тихо простонав от боли в отсиженной в поезде поясницы, включаю мобильный интернет — строку уведомлений тут же с готовностью наполняет гора сообщений и отметок. Забавнее всего то, что некоторые из моих вчерашних зрителей умудрились заснять часть выступления и выложить себе в истории, а Даник ещё и отметил на ней Скриптонита. Рэпер на это ничего не ответил — должно быть, его контузило от такого святотатства в моём исполнении. Взглядом быстро просматриваю свежие сообщения — и, к собственному удовлетворению и затрепетавшему сердцу, нахожу то, которое ожидала и надеялась увидеть. Вернее, сразу несколько, присланных с промежутком в несколько часов на протяжении дня. Дима Масленников Напиши как приедете Я глянул по графику, насчёт химзавода Если я приеду в среду 28-го, тебе норм будет? Сможешь? Нет, 29-го В четверг Нет, всё-таки 28-го, ахаха По билетам глянул, 28-го, но вечером только Далеко до завода ехать? Короче, давай я 28-го прилечу вечером, а 29-го поедем на химзавод И 30-го вечером полечу обратно Тебе нормально будет? Планов нет? Я улыбаюсь как окончательная дура, и замечаю это только когда, закончив читать этот тотемный столб сомнений, поднимаю взгляд и ловлю своё отражение в водительском зеркале заднего вида. Тут же напрягаю лицо обратно до невозмутимого выражения и печатаю ответ. Арси Эрман | Проект «Мара Хорь» Привет, мы в Краснодаре Еду домой наконец-то Да, 29-го отлично Хочу ещё добавить что-то вроде «напиши мне ближе к дате», но одергиваю себя — он и так напишет, если что-то понадобится, без напоминаний и подсказок, к чему эта бессмысленная болтология? К тому же он человек занятой, ему не до формальностей. Занятой человек читает моё сообщение уже через несколько секунд и начинает набирать ответ. Дима Масленников Супер, добро пожаловать домой, ахаха Ок, напишу ближе к дате Не успеваю я испуганно умилиться тому, что у нас неожиданно совпали этические взгляды на переписку, как в диалоге подгружается видео, и следом вдогонку летит ещё одно сообщение. Дима Масленников [Видео] Вы оооочень многое упустили, уехав так рано Зыркнув на таксиста и на всякий случай убавив звук динамиков до минимума, включаю видео и целых тридцать секунд с опять-таки глупой радостной улыбкой наблюдаю за тем, как на уже знакомой сцене под светом софитов Даник здорово и с чувством исполняет песню «The Hatters». Арси Эрман | Проект «Мара Хорь» Нашёл чем удивить Вот если бы после нашего отъезда вы из лимонов и соломинок для коктейлей собрали работающий дозиметр, тогда да, я бы пожалела, что уехала Дима Масленников Вызов принят Арси Эрман | Проект «Мара Хорь» Что-то в последнее время между нами одни вызовы Не подумавши и секунды, отправляю сообщение, и испуганно прикусываю губу, но удалить это нечто, слишком похожее на неловкий флирт, не успеваю — сообщение уже прочитано, и Дима не спешит печатать ответ. Либо занят чем-то более важным, чем переписка со случайной знакомой, либо понятия не имеет, что отвечать на подобные заявления. Типа, что можно вообще ответить на это? Как в меме, «я хочу, чтобы между нами было нечто большее, например, стена»? Или Воронежская область. Дима Масленников Да, пора переходить на что-нибудь более материальное Это ещё что за ответ? Хоть бы смайлик поставил, чтобы было понятно, как мне это читать — хотя, конечно же, он просто угарает. Он же обожает так делать — шутить и убеждать собеседника в полнейшей чепухе с абсолютно серьёзным видом. Прямо-таки вижу эту довольную ухмылку и прищур глаз — и, полагаясь на зеркальные нейроны, копирую то же выражение, печатая ответочку. Арси Эрман | Проект «Мара Хорь» На денежные отношения, я надеюсь? Несколько секунд неподвижного молчания — и мне наконец прилетает смеющийся эмодзи. Дима Масленников Сечешь — Приехали, — терпеливо сообщает водитель, и я с телефоном в руках почти подпрыгиваю на месте, осознавая, что последние пару минут мы стоим не на надоедливом светофоре, а во дворе моего Краснодарского дома. *** Следующая неполная неделя проходит привычно активно — мы с моей командой ровно час празднуем начало выгодного сотрудничества с «АЖ САМИМ» Димой Масленниковым, после чего окунаемся в заботы: сценарии и раскадровки будущих роликов, монтаж и сведение отснятых, разбор заказов на костюмы и маски, бесконечные споры на тему контента, кадров, треков, сказок, преданий и цветовых палитр; параллельно, взяв в помощь стажерку-пиарщицу Альбину, пытаюсь разобраться с накопившимся ворохом сообщений и комментариев, в перерывах готовлю аргументы против шортсов для увлеченного и вдохновленного этой идеей Шуры (пусть скажет спасибо, что я почти простила его за выходку с «Танцуй сама»), а по вечерам под аудиокниги славянского фэнтези мучаюсь со своим реквизитом — и, в общем, чувствую себя отлично. Главным образом потому, что нахожусь в любимом городе, в любимой квартире, где есть классная кофемашина и где всё устроено так, как мне нравится… и ещё потому, что я почти постоянно нахожусь в коннекте с Димой. Это сложилось как-то само собой, будто само собой разумеющееся — без богопротивных «доброе утро» и «спокойной ночи», вообще без приветствий, прощаний и глупых вопросов, заданных из вежливости; бесконечная переписка с множеством незаконченных фраз и перебитых занятостью обсуждений, с забавными рилсами и с фотографиями из жизни, с голосовыми сообщениями и с короткими видео рабочих будней. Вот так, постепенно, я узнаю, что съёмки «Игры в Кальмара» ожидаются уже осенью, что Дима пробуется в ведущие какой-то передачи про спорт и очень волнуется из-за этого, что он не любит летать на самолётах, но вынужден постоянно это делать, что его смешат злые маленькие собачки в намордниках, что у него нет терпения ни на один длинный сериал, кроме «Друзей», что он стабильно хотя бы восемь часов в неделю проводит в студии современного танца, что ему нравится запах свежей краски, что, рекламируя энергетик, он и его команда каждый раз умирают со смеху, потому что в жизни он не пьёт энергетики в принципе… И что самое иррациональное в этом всём — мне действительно интересно слушать его, наблюдать за ним, смеяться над его шутками и смешить его самой. Дни тянутся удивительным образом быстро — вот в нашем диалоге мелькает фотография его собранного чемодана с оборудованием, и я пораженно гляжу на настенный календарь, где среди множества отметок команды виднеется мой росчерк маркером — на 29-м мая. Почти неделя прошла, а такое чувство, что я только вчера жила в гостинице в Чертаново. И вот Дима едет на Кубань, он сложил свой съёмочный инвентарь, он собрал всю существующую информацию о химзаводе, купил билет на самолёт и забронировал гостиницу на Красной, и уже завтра он будет здесь, и уже послезавтра мы с утра отправимся в особенное для нас обоих заброшенное место. Вместе. Безумие какое-то. Я вздрагиваю от боли, потому что слишком сильно сжимаю в руках ткань и в ладонь втыкается забытая иголка — и только в этот момент осознаю, что всё это время снова улыбалась. Как дурочка.