After Dark

Удивительно, но, даже несмотря на все предшествующие события тяжёлого и странного съёмочного дня, ночью мозг радует меня полным отсутствием кошмаров — напротив, мне снится какой-то зелёный лес, свежая весенняя лужайка, усыпанная одуванчиками, разноцветные ленты в неожиданно длинных волосах, обласкивающее кожу белое платье с вышивкой, лёгкое чувство будоражащей тревоги перед чем-то великим и необъяснимым — «Солнцестояние» starter pack, в общем. Люблю такие сны, на самом деле, хоть в больнице в Симферополе мне и сказали, что это явный признак подавленной внутренней тревоги. Ну ещё бы, они же видели, с каким багажом проблем я к ним попала, какие уж тут сомнения. Просыпаюсь довольно легко, вместе с будильником и даже не откладывая его на десять минут, сладко потягиваюсь и длинно выдыхаю, щурясь на солнце, с удовольствием переворачиваясь под нагретой простынёй. Впрочем, едва вспоминаю, что сегодня последний день совместной работы бок о бок с командой Масленникова, резко открываю глаза и сажусь на кровати, одной рукой непроизвольно расчёсывая затылок. Завтра мы наконец-то едем домой. Почему же я, откровенный домосед, если только дело не касается каких-нибудь затерянных в сухой степи ручейков и небезопасных оврагов, так не хочу, чтобы случалось завтра? Насколько, что даже немного хочется прямо сейчас соскочить с кровати и побежать одеваться, чтобы поскорее ехать в студию? Так по-детски, честное слово, будто в конце августа бунтую против существования Первого сентября. Противодействуя собственным низменным желаниям, валяюсь ещё некоторое время в кровати, болтая ногами в воздухе и листая обновления в соцсетях — история Димы по истечению суток исчезла, её место заняли новые, но даже за это время на мой аккаунт в инстаграм успели подписаться и заполонить комментарии и директ почти тысяча людей, а четверть из них ещё и на «Мару Хорь» на ютубе подписалась. Диковатое чувство — настолько, что я снова откладываю в долгий ящик необходимость отвечать на бесконечные вопросы, восхищения и непрошенную критику новых подписчиков, хотя и прекрасно понимаю, что со дня на день отхвачу за это от Шуры. Но я ведь правда не знаю, что отвечать. Честно. Представления не имею, будем ли мы с Димой или его «Лигой» (это ещё что за зверь?) ещё сотрудничать, ждёт ли зрителей какой-нибудь сюрприз на грядущих съёмках, которые он вчера анонсировал в сторис, снимем ли когда-нибудь вместе что-то особенное для «Здесь кто-нибудь есть?»… Когда лежать и листать бесконечные «а вы…», «а как…», «а кто…» и «ну у вас и…» уже невмоготу, всё-таки выбираюсь из-под простыни и начинаю собираться — нарочито медленно и неторопливо — долго чищу зубы, долго умываюсь, долго расчёсываю волосы своим любимым деревянным гребешком, который отхватила на барахолке ещё когда училась в университете. Затем вдумчиво накладываю на кожу лица крем, делаю массаж прохладным нефритовым роликом, мысленно компонуя образ (как будто особо много образов можно составить из того мизера гардероба, уместившегося в моём рюкзаке), и вообще усиленно делаю вид, что совершенно никуда не спешу. От завтрашнего поезда и от копящихся в Краснодаре и на канале дел мне деваться некуда, а эйфория путешествия и нового опыта со временем утихнет, как и любая другая эмоция. Я знаю, я проверяла: любая боль, любая радость, любое воодушевление, любая увлечённость — со временем всё проходит. Главная константа моей жизни. Если я пережила то, что прогнало меня в своё время из обожаемого мной Крыма, из бесконечно любимой семьи, на материк, в неизвестность — то переживу и всё остальное. И вас, и нас — переживу, и смех, и грех — переживу… Быстро, чтобы не успеть испугаться старой волны некогда привычной паники, смаргиваю пелену с глаз и насильно широко улыбаюсь своему отражению в зеркале. Так, всё. Отставить пагубные размышления о своём прошлом, о чужой жестокости, о семейных предательствах и о так и не увиденных могилах. Сейчас меня ждут в студии Масленникова, и у меня нет ни единого шанса подвести этих ребят. Себе назло продолжаю растягивать время: заплетаю две косички и оставляю их лежать поверх только что тщательно выглаженной футболки с изображением мультяшной лягушки (видит бог, я утюгом не пользовалась с последнего пошива костюма для съёмок), долго разглядываю не до конца высохшие за ночь кеды и всё-таки со вздохом их натягиваю; затем, уже полностью готовая к выходу, растерянно и вопросительно гляжу в зеркало несколько минут, прежде чем неожиданно решиться достать тушь и набросать на ресницы некое подобие стрельчатого контура. Удивительное рвение, на самом деле — я не крашусь никуда и никогда, кроме как на собственные съёмки (и то если того требует образ), и тушь валяется в косметичке скорее по привычке, чем в виде жизненной необходимости. Должно быть, именно поэтому первым, что говорит мне Шура, когда я спускаюсь в столовую на завтрак, становится настороженное: — Что-то случилось, Арси? — Что? — Ты накрасилась, — с опаской поясняет он. — Все сходят с ума по-разному, — философски отвечаю, оставляя куртку на вешалке и уже с аппетитом приглядываясь к мармитам с вариантами завтрака. Сейчас только семь утра, помещение полупустое, мы легко находим столик, куда принимаемся таскать всякую вкусную снедь, параллельно умудряясь продолжать негромко разговаривать: — Ну захотелось мне, могу себе позволить, я женщина свободная. — Просто я впервые вижу, чтобы ты в реальной жизни использовала хоть что-то, кроме той, э-э-э-э, прозрачной помады. — Гигиенической, — поправляю его, кивком предлагая ему исходящий ароматным паром омлет. —Да, её. Да, давай. Я думал, ты уже заманалась гримироваться в образы, и поэтому не красишься в жизни. Тебе и не надо, — добавляет он поспешно, явно натренированный Элей. Я прыскаю, — Не, серьёзно, Арси, ты выглядишь отлично и без макияжа! — Спасибо, Шур. Но это ничего не меняет — я накрасила ресницы, просто потому что мне захотелось накрасить ресницы, — вручаю ему тарелку с омлетом и мягко похлопываю его по плечу, иронично улыбаясь, — Так иногда бывает с женщинами, с этим нужно просто смириться. — Ой, иди ты, — фыркает тот и отворачивается, быстро и умело меча себе в тарелку сосиски, — Просто ты такая скрытная, что я боюсь не заметить, как ты уже соберёшься выходить за кого-то замуж. — А в чём связь-то? — искренне изумляюсь, аж оборачиваясь на него снова. — Ну знаешь, Москва, новые люди, новый проект, тесное взаимодействие… — он особенным голосом выделяет последние два слова, тут же получает от меня заслуженный тычок в бок и едва не переворачивает тарелку от рывка, но, очевидно, никаких угрызений совести не испытывает — подхихикивает и отступает в сторонку, подальше от моего карающего локтя. Всё это шутки, конечно, и на то, какого мой менеджер мнения о моих нетривиальных решениях, мне сто процентов по барабану; но, прихлёбывая горьковатый кофе и рассеянно слушая трескотню Шурика про бухгалтерские ведомости моего ИП за прошлый месяц, я отчего-то почти всерьёз задумываюсь — может, и правда, моё полумистическое амплуа, отпугивающее всех неугодных подозрением в моей крайней неадекватности, начинает сбоить? С чего бы вдруг девушка, облазившая половину Краснодарского края по всем зарослям и заброшенным хуторам, одевающаяся в разноцветное и разнофактурное не пойми что, с вечным пучком на голове, озаботилась тем, выглажена ли её футболка, накрашены ли ресницы и достаточно ли аккуратно выглядит причёска? Просто я меняюсь с возрастом и ростом ответственности. Меняются мои предпочтения и взгляды, и это абсолютно нормально — к тому же, старые раны постепенно зарастают, заполняются равномерной соединительной тканью новых впечатлений, нового опыта и новых психологических навыков, которые вносят свою лепту в моё дальнейшее развитие — пусть и находят выход в пробах минимально изменить свой привычный повседневный образ. В этом нет ничего страшного или необычного, это естественный этап. Эта уверенность меня значительно успокаивает, и я с аппетитом возвращаюсь к омлету. В студию мы привычно едем на метро, уже даже не путаясь в переходах; в предвкушении трудного дня понимающе не разговариваем между собой, лишь стоим рядом, каждый в своих мыслях и каждый со своим другом в наушниках: я с Оксимироном, Шура с Дмитрием (вот опять, Дмитрий!) Мозжухиным. Так и живём, получается: я «сменила общественный транспорт на личное пространство», а Шурик «старается никого не обижать и быть хорошим»… Как иронично. В обоих наших случаях. В итоге, забывшись и шагая от метро уж слишком прогулочным шагом (во всём виновато уютно разморившее весь город солнце), на встречу в студии Масленникова слегка опаздываем, нас даже начинает вызванивать Тома — так что в качестве извинения предварительно заходим в кондитерскую и покупаем пару первых попавшихся тортов: наверняка просмотр отснятого материала так пойдёт веселее. Да и праздник же своего рода — первый опыт настоящего крупного сотрудничества. Как выясняется, не мы одни задержались — ещё не приехал Сударь, проснувшийся, как пожаловалась нам Тома, только десять минут назад; зато все остальные уже в сборе — Чернец с отсутствующим выражением лица крутится из стороны в сторону на офисном стуле, скучающий Дэнчик исподтишка его снимает на камеру, пытаясь попасть в амплитуду движений, припухший от недосыпа Даник, нахохлившись и спрятав подбородок в толстовке, угрюмо листает рилсы, Эмиль под неумолчные ценные комментарии вездесущего Шкреда крутит какие-то настройки на фотоаппарате на своих коленях, Тома с Ариной и юристом, имя которого я так не запомнила, весьма бодро для довольно раннего утра что-то обсуждают за экраном ноутбука, не обращая ни на кого особого внимания… Последними я замечаю Диму и Стаса — они сидят за столом в углу, занятые черчением каких-то набросков или раскадровок. Когда Масленников, услышав звук открывающейся двери, оглядывается на нас и ярко, хоть и устало, приветственно улыбается, моё сердце на секунду спотыкается — и сам факт этой странной реакции пугает меня даже сильнее, чем угроза аритмии. — Я подумал, Сударь крылья отрастил, — сообщает он, облокачиваясь о спинку кресла и утомлённо потирая глаза пальцами. Дэнчик, больше не таясь, тут же переводит объектив камеры на нас и зумом приближает название кондитерской на пакетах: — О, тортик! Наполеон и медовик, неоспоримая классика, расходятся быстро и с большой радостью, к тому же мы с Шурой додумались к ним прикупить одноразовые тарелки и ложки, чтобы потом не пришлось ничего мыть; всё равно Сударя ждать, так хоть время проведём с пользой и удовольствием. — Когда я ему писал сообщение, промахнулся мимо буквы, получилось «Мударь», так он, пидор, только после этого мне ответил, — рассказывает Дима совершенно расслабленно, со снисходительной улыбкой уже привыкшего к причудам товарища человека, — Обиделся, понимаете ли. — А помнишь, — закатывается смехом Даник, — Мы искали название для рубрики, типа от слова mood, и когда у нас получился вариант Мудмитрий, ты сразу передумал это снимать! — Я ж не поэтому передумал снимать! — заразительно засмеявшись, шумно возражает Дима, — Там другие причины были. — Почему не Мудима тогда? — невинным голосом вставляет Эмиль, и, не сдержавшись, тоже хихикает, — Да блин, любому каналу с любым названием подойдёт такой прикол! Мудэмиль — вообще что-то французское. — Муданик! — едва не задыхается Даник, и я, не выдерживая этого наплыва интеллектуального юмора, тоже смеюсь вместе со всеми — ну ладно, да, круто иногда просто в классной компании поржать до слёз с какой-то не такой уж смешной ерунды. Даже не верится, что мы знакомы всего пару дней, и что сегодня я их вижу, скорее всего, в последний раз. Может, когда-нибудь снова пригласят на совместные съёмки? Или уже я позову кого-то из них сыграть роль в моих видео, и они согласятся? Или, может, однажды Диме понадобится какая-нибудь страшная фактурная маска для видео, или ещё какой реквизит, или какие-нибудь особенные декорации для подсъёма? Это-то я умею куда лучше, чем лазать по заброшенным противоатомным бункерам. Снова вспоминаю о своём блокноте с набросками будущих образов, что покорно ждёт своего часа всегда под рукой, в сумке, о горе наполовину изрисованных скетчбуков, что остались дома в Краснодаре, и чуть заметно вздыхаю: работы впереди — непочатый край. Учитывая довольно быстрое развитие канала, на «Мару Хорь» скоро потребуется нанять хотя бы пару актёров на роли второго плана — не всё же одним и тем же лицом щеголять, как какой-нибудь второсортный скетчер. Я всё-таки серьёзный блогер, не халам-балам. Совсем скоро, если я всё ещё хочу развиваться, а не застрять на нынешнем уровне, придёт пора подбирать хотя бы временный актёрский состав. Вряд ли, конечно, шутники и язвы из команды Масленникова подойдут на такие роли — всё же они больше принадлежат сфере юмора, нежели мистики. Но вот сам Дима с его вдумчивой переменчивостью, невероятной способностью к анализу и потрясающим умением ощущать и понимать окружающих на каком-то глубинном уровне — он бы, наверное, отлично смотрелся в моих видео. Особенно когда серьёзно смотрит куда-то в пространство, о чем-то размышляя — вот как сейчас. Нарочито медленно вонзая ложку в медовик, сквозь наэлектризованный активным шумным общением воздух студии исподтишка наблюдаю за на минутку выпавшим из реальности Димой: в его руке телефон, большой палец занесён над клавиатурой, но неподвижный взгляд устремлен куда-то мимо экрана, будто он что-то просчитывает в уме, или прислушивается к чему-то едва слышному, не здешнему… Ладно, наверное, мне просто хочется, чтобы человек, написавший берущую за душу песню про отчаянно одинокого призрака, тоже был как-то связан с паранормальным — как я и моё творчество связаны со славянским фольклором. И всё же — не думаю, что Дима скептик. Скорее он типа итсиста — допускает существование чего-то необъяснимого. Иначе бы не пытался столько лет ничего разыскать — никакая жажда популярности и денег не заставит человека обивать ноги в жутких тёмных заброшенных местах далеко от цивилизации. Как и никакая жажда популярности и денег не заставила бы меня глотать пыль библиотек в поисках старых историй, и пыль дорог — в поисках новых локаций. Чем-то мы с Димой похожи. И едва я аккуратно допускаю эту мысль, Масленников, словно прочитав её, вскидывает на меня взгляд, быстро поморгав, словно просыпаясь, и я резко отвожу глаза, ощущая, как мои щеки горят краской, и как Дима через всю комнату продолжает сверлить моё лицо взглядом. Ну что за дела, Арси?! Хуже было бы только продолжить нагло пялиться на него дальше. Спасает меня Сударь, который входит в дверь как ни в чём не бывало, радостно улыбающийся и нисколько не запыхавшийся. Дима тут же отвлекается и вместе со всеми принимается осыпать опоздуна саркастичными подколками и въедливыми вопросами, и атмосфера в студии быстро возвращается к отметке привычной уютной нормы. *** К часу дня Шурик по цвету лица может соперничать с мукой. Вчера я ему не рассказала о злоключениях, с которыми мы столкнулись в бункере, чтобы не бередить его ранимую душу и не выслушивать пол-ночи стенания о тяжкой доле менеджера неусидчивого блогера; и вот уже к полудню он узнаёт во всех подробностях историю с обрушением то ли потолка, то ли обшивки коридора бункера на втором этаже, которого на планах-то нет, и даже частично лицезреет это на большом экране одновременно со всех камер, задействованных вчера. Технически, это последние нормальные кадры, которые мы запечатлели в тот день — дальше на картах памяти находятся лишь рваные, малоинформативные куски видео по мере того, как каждый из нас вразнобой пробовал включать камеру и продолжать съёмку. Следующими адекватными кадрами можно назвать только подсъём Стаса, когда мы, грязные и уставшие, выбирались из лаза. Но если случай с обрушением стал потрясением только для Шуры, то следующую новость нам приходится с горем и грехом пополам делить поровну между всеми присутствующими. — В смысле нельзя такое выкладывать? — аж заикнувшись от удивления, переспрашивает Сударь, уставившись на Диму округлёнными тёмными глазами, — А нахрена ж мы это всё снимали, жизнями рисковали? Арси, вон, чуть не пришибло там. — А по-моему, классно, можно смонтировать прям целый триллер, — с сомнением добавляет Шкред. — В этом и проблема, — медленно, устало, явно с трудом подбирая слова, произносит Дима, безжизненно глядя в сторону настенного экрана, где застыло на паузе смазанное изображение заката над чернеющими пиками сосен, — Если мы выложим ролик как есть, просто нарезав сюжетку из отснятого, есть два варианта развития событий: первый — аудитория заявит, что это тупая, ленивая и предсказуемая постанова, второй — ютуб нас блокнет за нарушение сами знаете чего. А может, и то, и то, с нашим цыганским счастьем. — Если кто-то скажет, что это постанова, то это реально дебил какой-то, — замечает Эмиль, сочувственно глянув в мою сторону, — Пиздец какой-то, Арси, не представляю, как ты там лезла. — Мне кажется, Дим, рискнуть выложить такое надо, хотя бы на влоговый, хотя бы потому, что вы жизнью рисковали ради этого, — быстро и настойчиво, чтобы не дать себя перебить, проговаривает Егорик. — Там ещё в другом херня, — качнув головой в ответ на возражения Шкреда, произносит Дима, подпирая голову кулаком и, кажется, из последних сил сохраняя спокойствие и уравновешенность. Он вроде начинает объяснять, но затем переводит взгляд на Артёма, — Пиздатых роликов начальник и эффектов командир, тебе слово. Скажи, что ты вчера мне сказал. — Ну короче, — Чернец с готовностью сплетает пальцы на уровне подбородка, — Если это всё, что вы отсняли, то даже для влога замыкающих кадров реально не хватает, — со знанием дела говорит он, оглядывая аудиторию, — Я могу что-нибудь придумать с материалом, отснятым в начале, но там очевидно, что вы выглядите куда спокойней и чище, чем после обрушения. И ещё косяк, нет обсуждения произошедшего на поверхности, что тоже — незавершённость повествования. — Ну конечку можно в студии снять, в формате интервью, это не проблема, — замечает Даник, выглядящий непривычно хмурым, — Но Димас реально прав, пацаны, никто не поверит, что это не постанова. — Да и выглядит это слишком мощно, чтобы обойти пункт ютубских правил про реальную угрозу жизни, — вставляет Стас, и все, кроме Эмиля и Егорика, согласно понуро кивают. Я понятия не имею, о чем идёт речь — надо было всё-таки прочесть правила, прежде чем по чисто русской привычке сразу ставить галочку «Я ознакомлен с пользовательским соглашением». — Так, ребят, стоп, минуточку, — вмешиваюсь внезапно даже для себя — слишком уж прибило меня Димино заявление, как, видимо, и остальных, потому что все тут же уставились на меня растерянно, будто и позабыть успели о моём присутствии, — То есть вы не хотите выкладывать ролик из-за момента с обрушением? А если мы просто вырежем это? Тогда и завершающий разговор не нужен, так ведь? — в поисках поддержки оглядываю всех собравшихся, в то время как все взгляды устремляются в сторону Димы — тот какое-то время задумчиво молчит, а затем качает головой: — Цель ролика всё равно не достигнута. Мы шли туда найти залы с аппаратурой — не нашли. Оправдаться тем, что не стали спускаться ниже по лестнице, нельзя — завал на два-три уровня ниже, ещё пару этажей мы бы смогли обследовать, не считая второй. Мы этого не сделали, говорить тут не о чем. — Ну давайте и кадры с лестницей уберём, — недоумевающе изгибает бровь Эмиль. — А если уберём ещё и момент с тем, как мы находим лестницу, чтобы только избавить себя от необходимости объяснять подписчикам, почему мы туда не попёрлись — остаются только пустые залы и коридоры, а в них вообще нет ничего достойного ролика, — нетерпеливо бросает ему в ответ Дима, широко и яро жестикулируя, — Это уже не проект «Сталкеры» получается, а просто наискучнейшая бродилка. Качества ноль. А нам надо держать планку, мы и так, честно говоря, с последними «Контейнерами» проседаем. — То есть всё зря? — уточняю, пожалуй, слишком резко — и Масленников, явно раздражённый не хуже, отвечает мне в тон: — Точнее не скажешь. — То есть Арси рисковала за просто так? — лезет ещё и Шура, я быстро и сильно дёргаю его за рукав, чтобы успокоился, но менеджер не обращает внимания, наклоняясь вперёд, к мрачно глядящему на него в ответ Диме, — Знаете, дело ведь даже не в невыполнении пунктов договора, это сейчас вообще не важно, дело в безопасности твоих… — Арсения Сергеевна подписала отказ от претензий в случае невыполнения техники безопасности, — мигом включается юрист, будто кодовое слово заслышав, и тут уже вспыхиваю я: — Я и не предъявляю претензий! — А вот надо бы, — огрызается Шура, — Сейчас бы валялась в реанимации, или ещё что похуже, а этот бы даже не… — Ты бы послушал лучше свою начальницу, — взвешенно советует Дима, перекрывая его голос, даже не повысив тона, и только неожиданно посветлевшая на пару оттенков радужка выдавала, насколько он сейчас раздражён, — Тебя там не было, а всё, что от нас требовалось, мы с Даником и Сударем выполнили. Это мог быть несчастный случай, да, не спорю, но не стал же им. — Тебя в суд когда-нибудь вызывали за причинение тяжкого вреда здоровью? — воинственно вскидывается мой менеджер. — А вас когда-нибудь штрафовали за клевету? — как-то даже весело интересуется у него юрист. Он мне нравится, этот забавный дядька в красном пиджаке поверх футболки, но сейчас я бросаю в его сторону умоляющий взгляд — просто хватит уже бесить моего менеджера, пожалуйста. Всех касается. — Шура, уймись, ладно? — прошу, понизив голос и дёргая его за рубашку, и тот, не сводя с Димы, которого явно уже окрестил своим врагом номер один, злого взгляда, покорно откидывается на спинку дивана, скрещивая руки, но не успеваю я заговорить, как он претенциозно продолжает, но уже с заходом с другой стороны: — Необходимость выполнения условий договора это не отменяет. Мы требуем переоформить его под другой проект, соответствующий нормам безопасности. — Чьим нормам безопасности? — как-то недобро хмыкает Дима, отвечая ему не более дружелюбным взглядом — честное слово, даже у меня аж снова зачесался затылок от беспокойства, — Её нормам безопасности? — он кивает на меня, — Она у себя в роликах в костре голыми руками копается и по острым камням босиком ходит, ты о какой безопасности говоришь? Ого, он смотрел другие мои видео? Даже то, где я тлеющий костёр раскапываю, по сюжету клипа разыскивая зачарованный амулет? Опять думаю совершенно не о том, о чём надо. Хотя подумать есть о чём — кажется, моё сотрудничество с Масленниковым всё-таки продолжается! Правда, при таких условиях, что хочется по-настоящему спрятаться от этого тяжёлого взгляда, устремлённого на Шуру. Так себе повод для радости — как бы после такого провала в бункере меня не потащили в ролик про лайфхаки, такого я и моя блогерская гордость точно не переживём. — Раз планы изменились, предлагаю изменить срок действия договора, — бросаюсь на помощь им обоим, пока мой менеджер опять не открыл рот нам всем на беду, — До момента, когда появится подходящая идея и ресурсы для её реализации. Скажем, продлим наш договор до конца года, или даже с пунктом «до выполнения всех обязательств обеих сторон». То есть до окончания продакшена ролика и до всех сопутствующих расчётов, актов выполненных работ, и что там надо ещё, не важно. Это дело двух минут, достаточно допсоглашения, — вопросительно гляжу на юриста, и тот кивает в ответ, подтверждая мои слова, а затем смотрит на Диму, будто беззвучно переговариваясь с ним о чем-то. — До конца года еще шесть месяцев, Арси, — шипит мне на ухо Шура, — На черта тебе так растягивать это сотрудничество? Давай до конца августа! — Не хочу ехать в Москву летом, — доверительно отвечаю ему так же шёпотом — как обычно, наполовину в шутку. Смотрю на мрачного, глубоко и беспокойно задумавшегося Диму, который внимательно слушает, что ему негромко и быстро говорит юрист — не разберу ни слова за шумом, который поднимают Егор, Сударь, Даник, Стас и Эмиль. Честно, меня даже не слишком расстраивает тот факт, что все эти приготовления, все мучения, и в особенности вчерашний страшный поход в подземный лабиринт, едва не закончившийся трагедией, оказались бесполезны и никому толком не нужны. Снятые нами материалы никуда не годятся — их даже не использовать в качестве красивых примеров отсъёма в других роликах, ведь эту локацию Дима раньше не посещал. И больше не посетит, видимо. Если эта история окончена — прекрасно, значит, мне больше не придётся пересматривать на большом экране с разных ракурсов, как меня почти заваливает грудой железобетона. Если окончания этой истории не достаточно для прекращения сотрудничества — замечательно, продолжаем трудиться на благо развлекательного контента русского ютуба. В моём мире всё было просто и логично. Однако, судя по наново вспыхнувшим спорам, где наиболее активное участие принимают Шура, Дима и юрист, за просто так и без особых гарантий, кроме «да какой нам смысл вам врать?!», продлевать договор никто не хочет. Я ещё какое-то время пытаюсь как-то крутиться в этом всём, потом вспоминаю, что я вообще-то бестолковый гуманитарий, и моё дело — рисовать эскизы всяких монстриков, а не ковыряться в бюрократии, и смиренно возвращаюсь к своему медовику, отпуская ситуацию на самотёк — вот Шуре надо со всеми поссориться, вот и пожалуйста, действуй, выцыгани нам лучшие возможные условия… В какой-то момент я уже буквально не выдерживаю, и, вовремя припомнив, что Даник курит, под этим предлогом тащу его самого и его ананасовую дуделку с собой в подъезд. Едва входная дверь закрывается, отрезая Вавилон голосов, я чуть ли не стону от облегчения, театрально приваливаясь лопатками к холодному металлу и из-под полуопущенных век глядя на копающегося рядом со мной в карманах Даника: — У вас всегда так, или дело в Шурике? — Дело скорее в том, что твой Шурик — охуенный психолог, — мрачно хмыкает Даник, первым шагая в сторону по коридору, к балкону, на ходу доставая подик. Я, заинтригованная началом, отлепляюсь от двери и спешу следом, — Или случайно попал. Но факт остаётся фактом — Диму можно вывести из себя только одной вещью — когда сомневаются в его обеспечении себя и напарников безопасностью. — Так он и не мог обеспечить нас безопасностью, — поразмыслив, возражаю. Мы как раз достигаем общего балкона, Даник открывает дверь, и в коридор врывается ветер, но мы всё равно упрямо выходим на холод и прячемся в углу, — Мы же были в заброшенном подземном, блин, бункере. Во время хождений по таким местам никто не застрахован от падения чего-то большого и тяжёлого. И Дима не виноват. А Шура не прав. — Шура прав как менеджер, — возражает Даник, втягивая в себя пар и с видимым удовольствием его выдыхая — в сторонку, чтобы на меня не попало; я рассеянно наблюдаю, как призрачное ананасовое дуновение мигом скрывается за краем балкона, украденное ветром, — Шуре надо, чтобы ты не только бабло приносила, но и делала это как можно дольше, а если ты сдохнешь или станешь инвалидом, вести канал дальше может стать, ну, знаешь, весьма затруднительно. А Димас просто очень резко, прям болезненно реагирует всегда на любые намёки, что он не справился с защитой кого-то от… падающего потолка. — Я поняла, — медленно произношу, устремляя взгляд за пределы балкона — с этого этажа двор кажется совсем небольшим, словно коробка, а машины на парковке выглядят точно как детальные коллекционные фигурки. Всё такое маленькое и незначительное. Прямо как идиотский спор, что развернули представители ИП «Эрман» и ИП «Масленников». Даник рассказывает что-то на отвлечённую тему, затягиваясь согревающим, почти солнечным ароматом тропиков, я киваю и поддакиваю, слушая слишком рассеянно, чтобы это выглядело вежливо; в конце концов он замолкает, прячет подик, и мы покидаем балкон и возвращаемся в студию, окончательно продрогшие и слабо пахнущие ананасом. Как раз вовремя: за время нашего отсутствия атмосфера успела наладиться, насколько это было вообще возможно, Шура суёт мне наш исчерканный исправлениями экземпляр договора, чтобы я удостоверилась, что консенсус достигнут. Доверяя своему въедливому менеджеру, просто пробегаюсь взглядом по подправленным пунктам, не особо вчитываясь в формулировки, и с лёгкой руки одобряю, встречая взгляд Димы в момент, когда передаю листы юристу — мой партнёр на следующие полгода смотрит пристально, но вроде бы не враждебно, скорее утомлённо и даже словно бы отрешённо: видимо, пустая болтовня утомляет его куда сильнее, чем беготня по заброшкам и разборы раскадровок. Пользуясь тем, что все продолжают увлечённо и бессвязно обсуждать условия сотрудничества, незаметно подбадривающе улыбаюсь ему — и он тут же отвечает, мягко и по-доброму прищурив уставшие глаза. Видимо, его справедливый гнев на моего менеджера не распространяется на меня — ну, хотя бы ещё одна хорошая новость за сегодня. *** Мы освобождаемся окончательно к трём часам — остаток времени до этого момента я провожу за скроллом своих соцсетей и вялыми прикидками, что и кому стоит ответить на комментарии и сообщения, которые продолжают копиться вместе с подписками и лайками. Вопросов про Диму так много, что мне несколько раз приходится сдерживать желание исподтишка сфотографировать вид на собравшуюся команду и выложить в сторисы с каким-нибудь загадочным эмодзи. Но вот история с переоформлением договора наконец завершается, мы получаем новый оригинал и собираемся уже отправиться посмотреть хотя бы Филёвский парк, раз на остальное времени и сил не хватает, когда Дима, воспользовавшись заново образовавшейся кучей мала из своих коллег, шумно собирающих со всех поверхностей студии пластиковые тарелки, тихонько заманивает меня по уже знакомым переходам в звукозаписывающий район квартиры. — Ты когда успел? — искренне недоумеваю и смущаюсь, наблюдая, как он разыскивает на компе свежесведённый кусок трека, что мы спонтанно записали позавчера. — Я просто не очень старался, — лукавит он, протягивая мне наушники, затем надевает свои, и вопросительно смотрит: — Готова услышать первый, почти официальный кавер в своём исполнении? — Если ты вырезал, как я ржу на припеве, лучше скажи сразу, я не буду тратить время и уйду, — покорно вздыхаю, смиряясь со своим положением, и он с дьявольской усмешкой нажимает клавишу. Несмотря на то, что в студенчестве мы с однокурсницами действительно что-то там сочиняли, писали музыку, даже выступали в каких-то подпольных клубах на тридцать человек зрителей — опыта записи песен в студии у нас было ровно ноль. Поэтому слышать после знакомого до мороза по подкорке вступления собственный голос кажется мне будоражаще пугающим — я потрясённо расширяю глаза, слушая, как сплетаются воедино плохо подготовленный голос и идеально выверенный минус, как моя хрипотца, бездарно дублирующая сладкую низость тона Димы, нежно прочёсывает мурашками предплечья — и очарованно наблюдаю, как удовлетворённо улыбается сам Масленников, видя мою реакцию, слыша ту же притягательную магию истории душераздирающего одиночества. Трек обрывается ровно за мгновение до припева, где меня уже начинает разбирать нервный смешок, и мы одновременно стягиваем наушники, продолжая глупо улыбаться и пялиться друг на друга. — Ну как? — Даже могучий автотюн не в состоянии исправить все помарки, — взвешенно отвечаю, в противовес счастливо разжигающей губы улыбке, и осторожно кладу наушники на столешницу, — Оригинал мне не перепеть. — Ой, ну спасибо, — фыркает тот, явно недоверчиво, и отмахивается, начиная будто бы смущённо что-то щёлкать на ноутбуке, явно пряча глаза, — Я на другую реакцию вообще рассчитывал. — Это какую? Мне стоило швырнуть наушники в стену и пафосно заявить, что… — Что хочешь попробовать ещё раз, но уже на серьёзных щах, — перебивает меня Дима, бросив весело-укоризненный взгляд, — Читаешь ты годно. Легко представить, что это и есть оригинал, просто сырой. — Не думаю, что успеем перезаписать за сутки, пока я ещё не уехала, — вырывается у меня, и Дима выпрямляется, глядя как-то растерянно: — А, ну да… Ну… По договору мы до конца года имеем право вычудить что-нибудь совместное. Он серьёзно? Рассматриваю его лицо внимательно, пытаясь подловить на хоть какой-то неискренней микроэмоции, однако тщетно: вижу лишь лёгкую светлую печаль и мощный проблеск надежды — может, самовнушение? Может, мне настолько сильно хочется попробовать снова? Может, я настолько сильно не хочу уезжать?.. Дело ведь не в этом? — Типа… — прерываю неловкое выжидающе молчание, — Снять влог, как мы записываем кавер? — Нет, конечно. Положись на мою фантазию, — он протягивает руку и мягко сжимает моё плечо, согревая, отрезвляя, успокаивая, — Я придумаю что-нибудь поинтереснее. Есть пара идей. — Не лайфхаки? — уточняю с притворным ужасом, и он смеётся, игриво дергая меня за косичку и отступая в сторону, отводя взгляд: — И чем только они тебе не угодили, Арсюша? — Я передумала, — притворно хмурюсь и скрещиваю руки на груди, — Разрываем договор. Сейчас же. — А я ведь хотел предложить Чернецу сделать нарезку из вчерашних видео, как ты сначала говоришь, чтобы я не называл тебя Арсюшей, а потом просто без перехода подборку из сотни моментов, где я тебя всё равно так называю, а ты бесишься, — смеётся Дима, и я улыбаюсь — мне становится значительно легче от окончательной уверенности в мысли, что сегодня мы не ставим точку. Что моя работа с Масленниковым и его сумасшедшей командой ещё не окончена. — У вас завтра во сколько поезд? — интересуется он, когда мы покидаем студию звукозаписи и неспешно возвращаемся в общий зал, откуда всё ещё доносится шум разговоров и чей-то смех. — Вечером. Вроде в десять. Шура скажет точнее, если надо. — Тогда смотри, — он достаёт из кармана телефон и начинает что-то быстро набирать, бормоча себе под нос, пока я терпеливо ожидаю, рассматривая полки с кучей хозяйственных инструментов, — Так. В семь… А потом… Ага. Ну ладно, тогда… Вот так. Всё, смотри, — повторяет он, хотя ничего не показывает, продолжая что-то печатать, — Я тебе в директ кидаю ссылку на клуб, мы его арендовали под празднование начала сотрудничества… ну, и чтоб не терять возможность, давайте тогда завтра часам к двум, наверное, подваливайте со своим менеджером, посидим, отметим, — он поднимает на меня взгляд и задорно подмигивает, — Дресс-код — не рабочий. — То есть мои жёлтые кеды уже не подойдут? — притворно вздыхаю я, и Димин смех звенит на всю студию: — Только попробуй их снова обуть, блять, босиком будешь бегать до самого поезда!