After Dark

Обратно в студию из ванной выходит уже более благообразный Дима, даже скорее Дмитрий — в той же затёртой рабочей одежде, но уже с чистой кожей и чуть влажными волосами, задорно зачёсанными назад. Я соскальзываю с высокого барного стула перед ним и вежливо улыбаюсь. — Мара Хорь — это ведь Мария? — интересуется он. Я на секунду залипаю на блестящие глаза, синие, живые, подвижные, полные воодушевления и почти космического энтузиазма — такой бы круто сыграл какого-нибудь доброго молодца в моих видео. — Сейчас сломаю тебе мир. Меня зовут Арсения, — с привычным удовольствием наблюдаю, как удивлённо подскакивает бровь моего собеседника, — Просто Арси. — А, блин, извини, — он крепко пожимает мне ладонь, другой рукой со смущённым смехом прикрывая свои глаза, — Даник говорил, а я как всегда, запомнил только то, что захотел. Арси, приятно познакомиться. А я Дима, и вот сейчас я могу официально заявить, что ты попала!.. Размышляя о переговорах прежде, я предполагала, что начну зевать от скуки уже в первые десять минут, пока Шуркин мозг будет закипать от юридических терминов и оговорок; но, наверное, трудно ковыряться в бюрократии, когда в твоих руках смертельно вкусная шаурма. Юрист, который, как выяснилось, всё это время тоже находился в студии (я с ним даже успела познакомиться, по ходу дела решив, что он тоже какой-нибудь оператор или маркетолог), бойко рассказывает о страховке, о всевозможных соглашениях, выдвигает условия, и хотя Шура из профессиональной подозрительности продолжает держаться прохладно и въедливо, меня происходящее вполне устраивает, и даже немного… нравится, наверное. Будто под прикрытием пробралась на секретное совещание государственного уровня и пытаешься ничем себя не выдать. Команда, кажется, прекрасно себя чувствует в процессе консилиума — пока я заняла пост наблюдателя, кто-то тихонечко ест и общается на отвлечённые темы, лишь изредка что-нибудь добавляя в общую кучу мала, кто-то, напротив, активно вставляет свои ремарки и высказывает какие-то замудренные соображения. При этом Дима, в отличие от меня, полностью положившейся на опыт и красноречие своего менеджера, в дискуссии принимает очень активное участие — видимо, далеко не впервые пробует такие форматы сотрудничества: знает, на что обратить внимание, какие лазейки учесть и как подобрать условия, выгодные для обеих сторон. Наблюдаю за ним с некоторым восхищением — выглядит поглощённым и вовлечённым по-настоящему, без неуместного надрыва, с сохранением рабочей атмосферы, несмотря на довольно неформальную обстановку; видимо, этот парень не только бродилки по заброшкам и забавные видосики с проверкой лайфхаков снимать умеет. Удивительно. К моменту, когда юрист, вооружившись правками, начинает бодро топтать клавиатуру своего ноутбука, я уже имею некоторое представление о своём основном партнёре по съёмкам. Дима Масленников не только очень опытный, предусмотрительный и вдумчивый — эти «взрослые» качества не лишили его ни вдохновённой креативности, бьющей живым фонтаном, ни порой мелькающей склонности подурачиться, чтобы разрядить обстановку. Минута от минуты его поведение ловко и логично меняется, инстинктивно ориентируясь на социальную атмосферу в помещении, раскатываясь от профессионально авторитетных возражений до прожаривающих шуток и громкого смеха, от хмурой уступчивой рассудительности до жарких аргументированных споров пополам с активной жестикуляцией. Я не сразу улавливаю момент, что улыбаюсь одновременно с ним, будто зеркалю его искрящуюся харизму — замечаю лишь, как он бросает на меня быстрый взгляд и легко, уверенно подмигивает, будто бы в поддержку. Словно он — мой адвокат, а не варианты сотрудничества со мною же обсуждает. Похоже, работать с ним будет весьма увлекательно. Люблю людей с приколом. Взять хотя бы Шурика, ну не душка ли? Особенно когда горячо спорит о сроках авторских прав с пеной у рта и пятном кетчупа под губой. Девочки снова наливают чай и кофе, мы с Шурой в последний раз ознакамливаемся с утверждённым обеими сторонами разовым договором между ИП «Масленников Дмитрий Андреевич» и ИП «Эрман Арсения Сергеевна», и я под торжественные звуки марша, который включил на телефоне признанный комедиант Даник, наконец ставлю в документах свою подпись. Дима, вновь весело и по-доброму улыбнувшись мне (может, я что-то невнимательно прочла, чему он так радуется? Там затесался пункт, что следующие десять лет я в рабстве у Масленникова?), делает то же самое, и студия взрывается шутливыми аплодисментами. — Теперь мы в одной лодке, — заключает Дима, резво поднимаясь на ноги — активный и непоседливый, как юла. Будто подчиняясь какому-то условному сигналу, команда начинает неспешно собираться и разбредаться по разным помещениям, кое-кто даже попрощался с остальными, мило пожелал мне удачи, и спешно скрылся за входной дверью. Дима тоже отходит в сторону и начинает копаться в разнообразном трудноопределимом скарбе на полках в шкафу, возле него топчутся Даник, Сударь и ещё пара ребят, которых я не запомнила, и продолжают что-то активно обсуждать, будто бы и забыв напрочь о гостях. Ну ладно, мне так спокойнее. Водя пальцем по краю чашки, рассеянно наблюдаю, как Шура, сияя, словно начищенный самовар, тщательно прячет наш экземпляр договора в свою папку. Затем, застегнув молнию, садится ровнее и мрачнеет. — Чувствую себя так, словно дочку выдал замуж по расчёту, — жалуется он, заметив моё внимание, — Обещай мне, что не будешь заглядывать в реактор в бункере и пытаться погладить туземных крыс. — Не могу обещать, — честно отвечаю, прижимая ладонь к груди. — Если ты умрёшь, нам не заплатят, — предупреждает Шура. Да, шутит, но я-то знаю — беспокоится. Он даже про нашу с Евой поездку на съёмки клипа на химзаводе узнал едва не последним, потому что я была уверена — задолбает своей тревогой. Поэтому лукаво парирую: — Если я умру, беги из страны, пока моя мама об этом не узнала. — Арсюш, — оглядывается Дима, видимо, наконец вспомнив, что так нас и не выгнал из студии, — Давай тогда иди в спортзал, там с Лёхой разберёшь технику безопасности… — Только не так, — резковато, должно быть, возражаю, краем глаза видя, как притворно хватается руками за голову мой менеджер. Дима от неожиданности растерянно осекается, явно не понимая, что он успел сделать, — Извини. Просто Арси, ладно? — Я сейчас наябедничаю, — вклинивается Сударь, — Из-за «Мары Хорь» он тебя называл Марун Файв. — Ну не «Мразь Хворь», уже хорошо, — покорно вздыхаю, удовлетворённо слушая смех окружающих, — Правда, Дима, лучше просто Арси. Самой интересно, почему так взъелась — уже в пятницу я помашу Москве и «Погнали Шоу» ручкой, сяду в поезд и вернусь домой, и, скорее всего, после подписания актов выполненных работ даже вспоминать забуду о Масленникове и его склонностях смягчать имена до прозвищ. Но чёрт, аж зубы сводит от этого обращения. Надо нормально поспать, уже совсем агрессивная становлюсь, кошмар. — Ладно, — покладисто, хотя и с некоторым удивлением, отвечает Дима, и кивает в сторону высокого поджарого парня с пристальным взглядом бывалого выживальщика. Вроде бы тоже какой-то блогер, — Алексей — Арси, Арси — Алексей. Расскажет тебе, чего лучше не делать в заброшенном бункере. — Стены не лизать? — предполагаю я. — Да, особенно если минусовая температура, — фыркает Масленников, — Примёрзнешь, как зимой к качелям. — Я так понимаю, пришло время опять оформлять абонемент у МЧС? — со смешком предполагает Лёша, глядя на меня если не с одобрением, то по крайней мере уже не совсем уж снисходительно. — В смысле «опять»? — натурально поперхнувшись чаем, ошарашенно вмешивается Шура. — Что, Дим, забыли пункт об этом в договор добавить? — Лёша закатывает глаза, ни единой микроэмоцией не выдавая себя, — Ну ёлки-палки, я надеялся сегодня свалить пораньше. Звони юристу, пусть возвращается. — Подожди, абонемент у МЧС — это как вообще? — искренне волнуется мой менеджер. Ещё чуть-чуть, и мне даже станет его жалко, но пока я просто наблюдаю искусство офлайн-троллинга с серьёзным лицом. — Конечно, — как ни в чём не бывало подхватывает шуточки Дима, делая вид, что параллельно буднично ищет что-то в ящике, — По одному вызову бригады каждого подразделения в неделю. С нашей работой — очень, кстати, полезная штука. Если сразу годовой оформляешь, в подарок футболки «Предупреждение, спасение, помощь». — Шур, — зову подвисшего менеджера, — Давай, когда в Краснодар вернёмся, тоже такое оформим? На всякий, так сказать, пожарный. — Угараете, — наконец доходит до него, и ответом ему служит пятисекундная тишина, пока все участники мини-развода ещё стараются держать лицо, и сменяющий её взрыв хохота. Кажется, мы сработаемся. На три дня, во всяком случае, точно. *** После всех инструктажей и практических тестов я вываливаюсь из спортзала дохлой, хотя и подготовленной к любой напасти, рыбиной. Шура, развалившийся на лавочке, где последние три часа играл в «Уличные гонки» на телефоне, поднимает на меня взгляд: — Неужели! И даже с целыми руками и ногами. — Иди ты, — доброжелательно отвечаю, плетясь по коридору, чтобы вернуться в студию. Там меня ждут последние (вроде бы) приготовления — а именно, целая толпа мужиков с обширным опытом видеосъёмки обвешивает меня проводами, штативами, камерами, лампами, микрофонами, ещё бог весть какой ерундой, и начинает увлечённо гонять по помещению, почти как по полосе препятствий — «а так пригнись», «а наклонись», «а бочком пройди», «а проползи на коленях» (в качестве бонуса — «камеру ровнее» и «свет сползает, ты что, не видишь?»). По статистике примерно раз в минуту у меня возникает ощущение, что надо мной просто прикалываются. Но в конце концов некий признанный в узких кругах специалист Дэнчик торжественно заявляет, что я готова, с меня снимают все крепления, ремни и провода и осыпают аплодисментами. А я, покорно принимая поздравления и старательно улыбаясь, мечтаю просто лечь уже в чистую постель в гостинице и наконец выключиться. В идеале — месяцев на семь. Но день всё никак не заканчивается. И в процессе заказа еды на всех оставшихся в студии членов команды Дима мимоходом радует меня информацией, что нам сегодня ещё предстоит проверить мои новоприобретённые навыки «в поле». То есть на заброшке. Честно сказать, я и забыть успела об этой необходимости, хотя утром Шура упоминал что-то подобное. Но после нескольких часов бюрократических дебатов и изучения навыков спецназа мне уже совершенно точно не хочется переться куда-то в наверняка пугающую местность, да ещё ночью, с малознакомыми людьми, к тому же будучи обвешанной дорогостоящей аппаратурой. Если в результате всех этих мучений я не стану обладателем золотой кнопки ютуба, то очень сильно расстроюсь. *** Нас отпустили в гостиницу только для выполнения четырёх пунктов: отдохнуть, прийти в себя, переодеться в удобную одежду, и к девяти вечера прибыть по нужному адресу. Вернее, последний пункт Шуру уже не касается — и он даже не скрывает, насколько рад тому, что остаток вечера и всю ночь он проведёт в прекрасном и счастливом одиночестве, перед телевизором, в гостиничном номере, который даже не он оплатил. И моё кислое лицо ничуть не омрачает его ликования. Валяясь, разморенная, на простынях после горячего душа, с увлажняющей маской на лице, я просматриваю на карте адрес, по которому мне следует отправляться уже через час. Здание, в котором мы будем прогуливаться с камерами наперевес — не совсем заброшка, скорее очередной московский недострой, выкидыш столичного фундаментализма, обрисованный граффити и заваленный мусором. Неужели не нашлось локации получше для проверки моих навыков? Или так безопаснее? Хотелось бы, конечно, взять Шуру с собой, какая-никакая поддержка. Но этот вопрос не поднимался в студии, а сейчас уже как-то неловко спрашивать. Ладно. Всегда можно припугнуть любого бомжа диким хохотом и громким проговариванием крылатых выражений на латыни. Благо, опыт у меня имеется. Памятуя советы Масленникова, собираю волосы в тугой пучок, натягиваю тёмные джинсы и чёрную водолазку… кеды, правда, у меня с собой только одни — те, что на мне. Придётся сверкать в темноте весёленькими жёлтыми вставками. Да и ладно, сделаю это частью своего придурковатого имиджа, пусть знают, с кем связались! Главное не облажаться. И не разбить случайно что-нибудь из чужих девайсов, которые на меня повесят. Иначе повесят потом уже меня саму. Я бы, во всяком случае, так и поступила. В такси, разбавляя сонливость энергетиком без сахара, достаю блокнот и без особой надежды пробую вновь разобраться с наброском образа, над которым бьюсь уже второй месяц. Изначально это была разработка идеи костюма сталкерши из клипа «Здесь кто-нибудь есть?», потому что по сценарию планировалось сделать её не живым человеком, случайно забредшим на химзавод в поисках новых ощущений и, как мы впоследствии выясняем, в погоне за призраком погибшей матери-лаборанта, а чем-то вроде Чёрного Альпиниста, страшилки и назидания для начинающих горных туристов, но уже в интерпретации любителей заброшенных зданий. Чёрный Сталкер, в общем. Но образ никак не укладывался ни в голове, ни на бумаге, за ночь написания сценария я перепортила четверть своего скетчбука, и в итоге сдалась, оставив сталкершу просто сталкершей, без дополнительной мистики (хорошо, что потом догадалась сделать её и призрачную работницу химзавода родственницами, иначе бы вообще извелась из-за незаконченности истории). И всё же… Надежда сделать облик Чёрного Сталкера в своём исполнении реальным меня преследует до сих пор. Уперев блокнот о колени и в спинку переднего кресла, высунув кончик языка от усердия, пытаюсь прорисовать детали, придать хоть какую-то мистическую, не с первого раза очевидную особенность своему персонажу… Но на выходе вновь получаю какого-то угрюмого панка. От досады захлопываю блокнот и раздражённо заталкиваю обратно в рюкзак — ну и не надо, ну и пожалуйста. Может, сегодняшний ночной поход по недострою и наблюдение за разномастным зоопарком опытных сталкеров помогут придать образу колорита? Зоопарк опытных сталкеров отменяется. В назначенном месте, под единственным в округе фонарем, у покрытого несколькими слоями бумажных объявлений металлического забора, за которым мрачнеют высокие стены заброшки, стоит Дима Масленников и что-то сосредоточенно печатает в телефоне. Один. Захлопнув дверцу такси и дождавшись, пока машина отъедет подальше в сумрак неосвещенных переулков, направляюсь в сторону своего спутника. В такт моим шагам в жестяной банке в руке поплескивают остатки энергетика, а в голове вьётся рой мыслей — от «надо поскорее валить обратно в гостиницу, тут что-то явно нечисто, раз он пришёл один» до «это он вообще, или я сейчас пристану к ни о чём не подозревающему случайному прохожему?». Усилием воли и последним глотком энергетика протолкнув тревожный ком в горле, натягиваю на лицо улыбку и приближаюсь к забору, останавливаясь рядом. Дима поднимает на меня взгляд, ярко, будто вспышкой света в фонаре, улыбается в ответ, и прячет телефон в карман: — Готова? — Конечно, — лукавлю и креплюсь, мы оба это знаем, но он никак не комментирует, только уважительно поджимает губы, и кивает в сторону: — Пошли, оборудование в машине. Я слегка переиграл, сегодня пройдёмся по локации сами, а с пацанами уже завтра, ну, знаешь, чтобы ты немного привыкла. А то в таком балагане, ты сама видела… Ладно… Нет, правда, ладно. Всё равно такси уже уехало. Да и Шура знает, по какому адресу я… Так, стоп. Отставить иррациональную панику. Вы коллеги, а не то, что ты там себе напридумывала. Поменьше детективов и ужастиков надо смотреть, а то уже сочинила, блин, план собственного убийства. Нет, вообще, серьёзно, я большую часть своей сознательной жизни живу с историями про Кощея, Верлиоку и Яг-Морта на подкорке, и с детства знаю, что нельзя ходить по ночам в мрачные леса, на болота, в бани, на кладбища, на перекрёстки, и вообще по ночам спать надо дома в кровати, потому что, как правило, ничего хорошего за порогом никого не ждёт. И вот нынешняя обстановка в виде неосвещённой улицы где-то в промзоне, непонятного недостроя, где гуляет ветер, и почти незнакомого мужчины, который сейчас достаёт из сумок аппаратуру и совершенно не выглядит взволнованным, уж очень напоминает мне интерпретированный сюжет любой бабушкиной сказки с плохим концом. Должно быть, я слишком громко и взволнованно дышу, потому что неожиданно Дима поворачивается ко мне и внимательно смотрит в лицо, светя слабеньким карманным фонариком: — Всё норм? — Да, — пожалуй, слишком быстро ответила. Дима чуть наклоняет голову в бок и опускает луч фонарика — теперь различить выражение его лица в темноте, особенно на фоне стоп-огней машины, практически невозможно. Одна надежда, что моего лица он тоже не видит. — Расслабься, — произносит он будничным тоном, — Там нет ничего страшного, я часто тут бываю. Обычная заброшка, даже пентаграмм никаких нет. От такого заявления доверительным голосом меня начинает разбирать смех, но сдерживаюсь, чтобы не показаться нервной истеричкой. — Уж пентаграмм-то я точно не боюсь, Дима. В некотором роде они — часть моего имиджа. — А чего тогда волнуешься? — это явно не снисходительно-риторический вопрос, Масленников действительно ожидает ответ. И хотя я не вижу его лица, мне кажется, что он по-доброму улыбается — одними глазами, чтобы случайно меня не обидеть намёком на насмешку. — Не хочу получить ржавой трубой по затылку от какого-нибудь алкаша, — пожимаю плечами. Это даже не назовёшь полуправдой — не могу же я из природной честности добавить «или от какого-нибудь тебя». Да, глупо. Но я же, блин, его совершенно не знаю! — Тебе ответить шуткой или советом? — не сдержавшись, хмыкает Дима. — О, ты предлагаешь выбор, как мило. — Ну так что? — Давай шуткой. — Огрей его ржавой трубой первой. Вот, — он наклоняется, что-то подбирает с асфальта и суёт мне в руки какой-то прочный шероховатый штырь сантиметров сорок в длину, параллельно осветив его и меня фонариком. — Скорее звучит как руководство к действию, — хихикаю, лишь самую малость нервно — сжимаю штырь покрепче в руках, прижимаю к груди, будто это самое дорогое, что есть у меня на свете, и шутливо принимаю воинственный вид, на что Дима снова смеётся: — Ну совет тогда тебе точно не понравится. — А там что? — Только два слова: «ходи, оглядывайся». — И огревай ржавой трубой, видимо, — я с сомнением кошусь на громаду здания, куда нам вот-вот следует войти, затем — на оружие в своих руках, — Ну ладно, таким методом уверенность потихоньку поднимается из недр минус бесконечности. — Супер, — Масленников сверкает улыбкой в темноте и возвращается к разбору сумок с аппаратурой. Сегодняшнее ознакомление со всеми приборами для съёмки от первого лица даром не прошло — парни-операторы досконально разжевали мне даже последовательность застегивания ремешков и карабинов, так что управляюсь я достаточно быстро, даже ошибаюсь всего раз, когда проверяю звук на петличке, — Дима помогает, следит, что я в полном обмундировании, ничего не забыла, и убеждается, что оно в самый ответственный момент не свалится на бетонный пол. Пока он сам разбирается со своими нательными приборами, я взволнованно озираюсь — стемнело довольно быстро, в округе нет работающих фонарей, кроме того единственного, что висельным столбом доживает свой век у забора нашего недостроя; откуда-то неподалёку доносится шум автострады, но мимо нас за всё время ни разу не проехала ни одна машина и не прошёл ни один человек. То-то таксист так странно на меня всю дорогу смотрел, и в конце даже спросил, точно ли мне прям сюда надо. Короче, обстановка — фильм ужасов. И я стою, как дура, с какой-то железной палкой в руках. Ну прикол. Не осиновый кол, уже хорошо. Ладно, нечего трусить. Послезавтра вообще в заброшенный военный бункер пойдём. По сравнению с этим мероприятием экскурсия по ночному недострою в городской промзоне кажется милой романтичной прогулочкой, только фраппучино в стаканчике не хватает. Я справлюсь в обоих случаях. Просто нужно начинать с малого. Вот, например, с ночного посещения локации на пару с маэстро заброшек Димой Масленниковым… Не умею я начинать с малого, по всей видимости. Дима даёт мне последние указания, и мы, обвешанные аппаратурой, словно верблюды в караване, движемся к забору. Я ступаю осторожно, заново примериваясь к весу камер и света — хорошо закреплённые, на ходу они меня по инерции тащат за собой; с лёгкой завистью и большим восхищением поглядываю на уверенно шагающего впереди Диму — для него будто бы и не существует никаких неудобств. Кажется, даже выскочи сейчас из дыры в заборе стая бешеных бродячих собак, он бы и с ними договорился. В здание проникаем беспрепятственно — слышится лишь эхо наших шагов и случайный шорох мусора на сквозняке, больше ни единого лишнего звука. Марево света наших ламп скользит по стенам, мелькая отблесками в серебристых граффити и осколках битых бутылок, усыпающих пол и ступеньки. Дима просит подождать минутку, заглядывает в соседние помещения, долго слушает обстановку, и в конце концов, заключив, что в этих стенах больше нет никого живого, вполголоса зовёт меня пройтись по длинным бетонным коридорам, заваленным раскисшими коробками и выцветшим пластиком. — Попробуй в подсъём, — советует он между делом, наглядно показывая, как следует передвигаться и как держать камеру, — Потом глянем на большом экране, что получится, разберёшься, как держать фокус, — перевожу объектив на него, вопросительно двинув бровью, — Ага, вот. — Почему ты не спросил, есть ли здесь кто-нибудь? — интересуюсь, глядя ему в глаза через экран на камере и чуть сдвигаясь, чтобы поймать лучший ракурс — я почти на целую голову ниже своего спутника, и всю аппаратуру пришлось закреплять на моём теле выше положенного, поэтому нужно приноровиться, — Или это всё — всего лишь маркетинговый ход для повышения узнаваемости бренда? — Совершенно наоборот, — хмыкает Дима, — Когда я задаю этот вопрос на популярных городских заброшках, фанаты слетаются, кажется, со всего района, за секунду. Работать невозможно. Но, — он коротко смеется, — если сейчас это производственная необходимость… — Давай, я снимаю, — усмехаюсь, подхватывая настроение. Масленников, принимая пафосное выражение, поворачивается в сторону пустоты помещения и задорно кричит: — Здесь кто-нибудь есть?! Несколько секунд смиренно выдерживаем паузу, вслушиваясь в тишину и затухающие раскаты эха, и наконец переглядываемся. — Атмосферно получилось, — признаю с улыбкой, хоть и со слегка нервозной дрожью — всё-таки для меня, после разбора Диминого трека по строчками и ощущениям, эта фраза значила чуточку больше, чем надежду не услышать ничего в ответ. В случае с персонажем трека это была скорее надежда всё-таки услышать, — Следующий шаг — караоке? — Я в деле, но давай только не эту песню. Хотя, я уверен, тебя она за съёмки задолбать успела не меньше, чем меня, пока я её записывал. Мы неспешно движемся дальше, не оставляя без внимания ни одно пустое помещение и продолжая негромко разговаривать. Изредка Дима указывает мне на какие-нибудь детали, чтобы я их отсняла; послушно выполняю, напоминая себе, что опыт операторской работы ещё ни одному блогеру не помешал. — Мой менеджер, Шура, вообще поначалу предлагал мне записывать на песни каверы, и уже потом снимать клипы, — вздыхаю, качая головой, припоминая те времена самого начала моей Краснодарской карьеры, которая отличалась от Крымской столь разительно, что можно было смело открывать совершенно новый канал (до сих пор, кстати, жалею, что так и не решилась вместе с переездом устроить ребрендинг — не очень-то приятно видеть в комментариях, как автозамена подписчиков обзывает тебя «Маразмом Хористом» и «Маракасом Хорватией»), — Представь, как бы я тогда ненавидела всё, что делаю. — Ты поёшь? — с недоверием переспрашивает Дима, и я шутливо хмурюсь: — А чему ты так удивляешься? Не похожа на будущее российской эстрады? — Ну да, как будто бы апломба и кучи татух не хватает, — делано задумчиво отзывается Дима, переводя объектив на меня и внимательно глядя в экран — но даже так я вижу, как искрятся весельем его глаза. В ответ, наигранно копируя его движения, направляю свою камеру на него и точно так же наблюдаю за его дрожащим изображением на экране: — Вызов принят. Добудьте Шуре гитару. — Как легко задеть твоё самолюбие, — фыркает Масленников. — Разве это не подтверждает, что я творческая личность? — парирую, притворно цокнув языком. — Может, лучше тогда караоке? И дело совсем-совсем не в том, что я не доверяю свою гитару твоему менеджеру, — иронично добавляет он, — Как раз после съёмок в бункере. — У вас в команде существует традиция праздновать окончание съёмок? — Конечно, — серьёзно отвечает Дима, смешливо щуря глаза и быстро стреляя взглядом поверх камеры, — Пост-продакшеном. — Тиран! — делано ахаю и закатываю глаза, едва сдерживая смех, — Несчастные твои коллеги. Но знаешь, убедил. Пусть твоя команда хотя бы на вечер подумает, что они не в рабстве. — Арсюш, ты не перепоёшь Сударя, — Масленников негромко смеётся, сдаваясь первым. Здорово всё-таки работать вместе с лёгкими на подъём людьми. — Признаю, но за «Арсюшу» заслуженно лови мой осуждающий взгляд.