Бледный свет

Сумасшедшие поступают наперекор собственным интересам.

Стивен Кинг — «Мизери»

      Проходят какие-то несколько дней, но игра успевает так кардинально перевернуться. И Вот уже Чимин прячется за спиной Юнги, цепляясь за его одежду и ощущая его самым близким существом во всей вселенной. А напротив стоит совсем чужой Чонгук. Прошедшее время — крошки даже в масштабах человеческой жизни, но Чимин сидит в этом перевёрнутом пространстве и ощущает только, что годы искренней дружбы были для них обоих пустышкой, что Чимин никогда не осознавал существующей между ними пропасти, а Чонгук только притворялся, что любит, принимает и понимает друга любым. Животная сущность возникла не спонтанно, она всегда теплилась внутри и всегда была заметна для окружающих. Её чувствовала мама, Намджун, некоторые близкие люди и, конечно, Чонгук, который зачем-то притворялся дружелюбным и понимающим. Врал в лицо, может быть, из страха и жалости, но больше не может продолжать. Чимин с усилием приподнимает голову и молча выглядывает из-за плеча Юнги. Чонгук на него даже не смотрит.       — Выдохни, — властно приказывает существо, не выходя из себя в привычной манере, но интонацией показывая, что он готов защищать.       Чонгук тихо садится на диван. Юнги недоверчиво смотрит за ним и только потом, убедившись в имеющемся между друзьями расстоянии, садится в кресло напротив, принимаясь в очередной раз рассказывать. Взгляд то и дело скачет на совсем ослабевшего Чимина, Чонгук с большим трудом поддаётся потоку полусказочной информации, в дом заходят ещё двое и тихо стопорятся рядом. Это всё так неправильно и глупо, что выводит из себя даже непоколебимое существо. И холод, как назло, начинает сковывать человеческое тело, и разум Чонгука никак не поддаётся, и Чимин опасно кренится вбок. Юнги пронизывает человеческая слабость. Обязательная, раздражающая черта, уже сломавшая столько судеб. Хоть одна беда была не навязана смертной природой? Хоть что-то в мире было сделано уверенно и правильно, без счастливой случайности и самообмана? Юнги людей в этот момент ненавидит, и злится, и теряется, и… жалеет.       — Превращение в зверя — это… что это может значить? — беспомощно спрашивает Чонгук, и это уже не столько раздражает, сколкьо вызывет сочувствие. Он точно слепой котёнок мечется в потоке нового знания и ни услышать его не может, ни понять.       — Это проявление нестандартного поведения, — терпеливо поясняет Юнги. — Противоречащие человеческой природе желания, психические расстройства, скрытая агрессия.       — Я не знаю этого Намджуна, — признаётся Чонгук, — но он… — альфа осторожно кивает на друга и выдаёт совсем глупое: — о какой агрессии может идти речь? Он же… он омега.       Чимин вдруг жутко и абсолютно бесцветно улыбается. Может, будь его сущность залогом спасения от тяги к убийствам, он бы её скорее принял. А может… Чимин прикусывает обветренные губы и поднимает опасливый взгляд на Юнги. Тот без малейших угрызений совести читает чужие мысли, в последнее время, кажется, совсем прописавшись у Чимина в голове. И он не испытывает того отвращения, с которым смотрит теперь Чонгук. Юнги вовсе Чимина не презирает, не боится и не осуждает.       — Ты ошибаешься, — сообщает очевидное Юнги, сдерживаясь от того, чтобы не назвать Чонгука идиотом. — Это сейчас не важно. Сейчас нужно разобраться с Намджуном.       — И как его найти? — подаёт голос Тэхён, выслушивающий слова Юнги более доверчиво.       — Нужно ждать, — существо пожимает плечами, — он придёт сам.       — С чего бы? — скептично спрашивает Чонгук.       — С того, что он захочет от нас избавиться, — продолжает Юнги. — Он чувствует, что происходит нечто большее, чем простая полицейская погоня. Он знает, что его так просто не оставят. А значит, попробует напасть первым.       — И кто же его победит? — уточняет Чонгук. — Если он нанёс такие раны… — он запинается, косясь на Чимина, — другому оборотню.       — Я, — уверенно бросает Юнги. — Я должен это сделать. Пусть с вашей помощью.       — С нашей помощью? — нервно усмехается Чонгук.       — У нас есть человек, который видит на пару шагов вперед. У нас всё ещё есть второй оборотень. И тот парень, — Юнги не глядя указывает себе за спину, где в темноте жмётся бледный, как смерть, Хосок. — Он не просто так сюда угодил. Вы все зачем-то нужны для этого дела.       Чонгук щурится, обдумывая услышанное. Все, да только не он. Этого стоило ожидать.       — Что тебе нужно, чтобы увидеть предсказания? — Юнги поворачивает голову к Тэхёну, и тот вздрагивает от неожиданности и тут же тупит взгляд.       — Лечь спать.       — Значит ляжешь спать, — кивает Юнги. — Нам всем нужно отдохнуть, — он переводит взгляд на Чимина, — восстановить силы, — смотрит дальше, на Чонгука, — ты можешь постеречь наш сон, — он игнорирует возмущённый вздох и оборачивается к Хосоку, — и тебе стоит отдохнуть. Много свалилось на случайного свидетеля.       — Ладно, — Чонугк рывком встаёт с дивана, возвышаясь над непоколебимым Юнги. — Может, ты и прав. В любом случае мы все хотим поймать злодея, — резко бросает он, — и прекратить этот ужас. Может, твой вариант — единственный? Только… — он переводит взгляд на Чимина, — сколько из жертв принадлежат ему?       — Чонгук! — резко вскрикивает Тэхён, хватая альфу за предплечье.       Тот отдёргивает руку, грозно глядя на растерявшегося Чимина. Омега подбирается на диване, с тревогой и непониманием всматривается другу в глаза и, ничего не находя в них, опускает голову. Тэхён утягивает Чонгука в другую комнату. Он, уходя, больше ничего не произнеся, но Чимин всё равно сжимает окостеневшими пальцами обивку дивана. Темнеет в глазах, в памяти проносятся чёрно-белые картинки из прошлого. Чимин ни одной не узнаёт. Пролетевшие события сразу были такими блёклыми? Или это память не донесла обрывки до сегодняшнего дня, чтобы не травмировать рассудок? Чимин пытается сделать вдох, но болезненно кашляет, хватается руками за горло и под неведомым давлением кренится вбок.       — Я умираю? — тихо спрашивает Чимин, ощущая тяжесть на голове и оплетающие его руки. Он закрывает глаза, доверчиво расслабляясь под чужими прикосновениями, без страха чувствует, как Юнги укладывается совсем рядом. Он не отвечает на вопрос, но переводит ладонь ниже, проскальзывая под одежду и сдавливая глубокие раны. Чимин морщится от боли и укладывается на спину. Дыхание снова срывается на кашель, но тяжёлая рука на груди не даёт задохнуться. Чимин хмурится, заторможено двигается и наконец совсем затихает во сне.       Юнги лежит совсем рядом. Так близко, что греет дыханием щёку. Прижатая к чужой груди ладонь пульсирует теплом, а кожа на руке светится ярче, чем у кого-нибудь в этом доме. Такие раны не затягиваются за считанные часы, но Чимин дышит ровно и тихо, и это уже согревает стеснённую душу.

***

      Они просыпаются от крика. Времени проходит совсем немного, на улице всё ещё глубокая темнота, но в этот раз сил уже хватает на то, чтобы вскочить на ноги и броситься на звук.       Из зияющего дверного проёма доносится холодное свечение. Звучат шорохи и неразборчивый шёпот. Глухое беспорядочное бормотание вкупе с потусторонним светом замедляют шаг, велят быть настороже, но Юнги и Чимин всё равно идут туда. Чем скорее уходит сон, тем быстрее настигает осознание — это ни что иное, как ожидаемое видение Тэхёна.       Он сидит на кровати без белья, тонет в старом продавленном матрасе, поднимая в воздух застарелую пыль. Мельчайшие крупинки пляшут в его свечении, окутывая силуэт причудливой дымкой, но не скрывая от взглядов. К нему прикованы все. Чонгук, сидящий на кровати рядом, но вдавленный в стену ни с чем не сравнимым ужасом. Хосок, замерший на кресле и кропотливо вслушивающийся в беспорядочный шёпот. Чимин, забывший о боли в груди и слабости, уже не верящий ни во что хорошее. И Юнги, который, как и всегда, осознаёт раньше всех.       — Где ты? — быстро спрашивает он, подбегая к Тэхёну и заглядывая в белые от света глаза. Омега слепо косится по сторонам. Он сжимает и разжимает пальцы, втягивает голову в плечи, каждым мельчайшим движением выдаёт острую тревогу и, не совсем очевидное, чужие повадки. — Имя! — спохватившись, выкрикивает Юнги. — Как тебя зовут?       Тэхён, или точнее, оказавшийся в нём человек, вздрагивает и срывается на учащённое дыхание. Он громко хватает губами воздух и жмётся в бок, словно спасается от чего-то.       — Мне холодно-холодно-холодно, — повторяет он, — тут вода! — взвизгивает не своим голосом и наконец выкрикивает, резко поворачиваясь к Хосоку: — папа!       Он мгновенно подрывается с места. Страх неизвестного преодолевается в одно мгновение, потому что мужской низкий голос вдруг так отчётливо передаёт интонации родной дочери, что по коже пробегает холодок и всё тело отзывается рефлекторно.       — Черён?.. — едва слышно спрашивает он, садясь совсем рядом и опасливо касаясь чужой руки.       Тэхён срывается на крик. Истошный вопль пугает всех ещё сильнее и хоронит попытки Юнги вытянуть из омеги хоть какую-то информацию. Тэхён кричит, плачет и мечется на кровати, слепо глядя мимо людей. Он вот-вот упадёт без сил, тело уже кренится вперёд и в секунду, когда он валится на Юнги и Хосока, крик затихает и звучат последние хриплые слова:       — Твоя лодка снова протекает. Тут кругом вода.       Нечеловеческие глаза захлопываются, свечение медленно ослабевает на расслабляющемся теле.       — У тебя есть лодка, — полувопросительно произносит Юнги, опасливо притрагиваясь к Тэхёну и убеждаясь, что больше он ничего выдать не сможет.       — И дочь, — не своим голосом хрипит глубоко поражённый Хосок. Он прикрывает ладонью рот. Рука дрожит — это видно даже в полумраке, но он всё ещё не срывается, держит себя и находит силы подарить сочувствие постепенно приходящему в себя Тэхёну. — Ты в порядке?       — Голос, –закашливается ничего не понимающий Тэхён. — Я кричал?       — Ты кричал, — тихо подтверждает Чонгук, приходя в себя сразу, как только исчезают последние отголоски жуткого свечения. Он утягивает Тэхёна к себе и с опаской осматривает, словно может как-то поправить его состояние. — Ты снова очень помог, — заверяет Чонгук, ласково поглаживая его по волосам. Снова в нём это тяжёлое сопротивление, которое пока покрывается заботой об омеге, а ещё тревогой о чужой дочери. Чонгук не видел её даже, но этим жутко правдоподобным спектаклем проникается, ощущая необъяснимое сочувствие к Хосоку. Он даже не возникает, когда Юнги говорит, что они обязаны выйти прямо сейчас, а Хосок соглашается, сразу же предлагая указать дорогу. Он уступает Чону руль, а сам остаётся сзади, прижимая к себе Тэхёна и уговаривая его не бояться и немного поспать. Получается ли, нет, но они среди ночи выезжают в неизвестность. Куда-то на берег реки, где медленно тонет маленькое судно. Может быть, как раз туда, где всё это «началось», ведь люди не так избирательны в сравнении с вселенной.

***

      Место находится быстро — это и правда всё тот же берег Хан, над которым раскидывалось цветное небо всего несколько дней назад. Сегодня ночью по воде уже скользит лёд. Тонкий, совсем слабый, но причудливо ровный и светлый в ночной темноте. Он резко контрастирует с покрытым редким снегом берегом. Он выступает из-за деревьев причудливым пейзажем, таким одновременно похожим и непохожим на ожидаемую для глаз реку. Над головой тем временем чёрное пустое небо. Эта однотонная картинка кажется странной, неглубокой и намеренно обездвиженной. Точно картина, подсвеченная вдали только огнями ночного города.       Дорогу указывает Хосок. Машина остаётся в лесу, а к реке ведёт только вытоптанная тропинка, которая обрывается старым пустым причалом. Раньше, чем лодка предстаёт перед глазами, Хосок срывается на бег и всё стараются успеть за ним. Впереди звучат приглушённые истеричные крики.       Женский голос практически срывается на хрип — то ли от холода, то ли от кромешного ужаса. Черён кричит откуда-то снизу, словно из глубны этой неживой картинки. Будь она на берегу, голос бы разносился совсем иначе. Бег обращается в погоню со смертью, или ещё чем ужасным, что только может вообразить себе отчаянный отец.       — Я не могу, — сдаётся Тэхён, спотыкаясь и падая от истощения.       — Подождите, — просит Чонгук, но сам же стыдится своих слов. Он помогает омеге подняться и ловит презрительный взгляд Чимина. Паку тоже тяжело, но он за всеми поспевает, закрывая глаза на жуткое состояние. Чонгук мечется между его удаляющейся фигурой и растекающимся в руках Тэхёном. Наверно, нужно броситься за всеми — с Тэхёном ведь ничего не случится. А что если Намджун где-то рядом? А что если Тэхён ещё сможет помочь своими видениями? Оставить его, остаться с ним, влачить его дальше? Чонгук растерянно мечется и от беспомощности никак не может взять себя в руки. Все ушли далеко вперёд, а кругом всё ещё шорохи. Чонгук резко оборачивается, прижимая к себе Тэхёна, ведётся на игры собственного воображения или чью-то издёвку.       — Он здесь-здесь-здесь-здесь… — свистящим шёпотом сообщает омега, ненадолго озаряя лес свечением собственных глаз.       Чувствительные крупицы в тигриных глазах схватывают частички света и отвечают из темноты жутким животным взглядом.

***

      Когда Хосок подлетает к своей лодке, она уже наполовину тонет в ледяной воде. Сброшенное с причала судно разбило тонкий лёд и, явно повреждённое заранее, быстро набирало воду. Старая обшивка давно пропускала, но не настолько, чтобы пойти на дно. Хосок, свешиваясь с причала, хватается за ледяные борты и тянет на себя из последних сил. Лодка нехотя подтягивается ближе, волочась по дну. Если бы не лёд, её бы отнесло дальше, где повреждённое судно запросто ушло бы под воду.       — Черён, это я! — кричит, срывая голос, Хосок. — Сейчас мы тебя вытащим! Ты не ранена?       Крик не прекращается. Девочка, услышав голоса, только яростнее бьётся в истерике, сотрясая судно изнутри. Она могла быть связана, ранена или заперта, но главное тут то, что она была в темноте. Ледяная вода быстро прибывала, заполняя крошечное пространство, которое даже не назовёшь палубой. Там нельзя была выпрямиться в полный рост, а коснуться стен можно просто протянув руки. Это жуткое скованное пространство, в которое угодила похищенная и до ужаса напуганная девочка. Она не могла сейчас осознать присутствие отца.       — Черён, пожалуйста, тебе нужно подобраться к люку, — умолял её Хосок, изо всех сил удерживая лодку и в ужасе видя, что дочь сидит в дальнем углу, прижимая к себе колени, по плечи в ледяной воде. — Это папа. Пожалуйста. Тебе нужно выбираться.       — Не приближайся! — взвизгивает Черён с закрытыми глазами. Она уже ощутимо дрожит и никак не может довериться даже знакомому голосу, ощущая только непобедимую тревогу и страх.       — Отойди, — требует Юнги, отталкивая Хосока. — Дай мне руку, — приказывает он уже девочке, протягивая руку в люк. Только она не слышит. Бьётся в истерике и визжит так, что не воспринимает даже внушения Юнги. Они просто не достигают её сознания.       — Не приближайтесь! — всё повторяет Черён, косясь куда-то в темноте, обнимая себя за плечи, спасаясь от пробирающего холода и ужаса чужих прикосновений.       — Что мне де… — запинается Хосок. — Я вытащу её, — бездумно проговаривает он, уже двигаясь к люку.       — Ты напугаешь её, — тихо бросает Чимин, всё это время неподвижно стоявший рядом.       — Она окоченеет сейчас там! — срывается Хосок. — Что ещё делать?!       — Она вас обоих чувствует, — продолжает омега, — и боится.       — И что тог… — он замолкает, замирает в той же позе, держа побелевшими руками борт лодки. Черён всё ещё истошно кричит, но голос её быстро слабеет от холода и истощения. Теряется даже Юнги, отшатываясь немного от люка и тоже осознавая, что девочку так поразила сущность напавшего на неё альфы. Она сейчас даже родному отцу в руки не дастся.       Чимин молча подходит ближе и медленно присаживается на самый край причала, заглядывая в наклонившуюся лодку через люк. Теперь он видит замкнутое пространство целиком, видит и чёрную ледяную воду, видит бьющуюся в истерике девочку и, может быть, впервые в жизни ощущает себя на месте другого человека. Проникает девчонке под кожу, тут же цепенея от холода и боли. К ней кто-то грубо прикасался, может быть, бил. Чужие руки заключили её в этом жутком пространстве, а потом бросили умирать. В холоде, темноте и одиночестве, пока в воздухе стояли отголоски тягучей ауры, которую Чимину доводилось ощущать на себе. Девчонки на работе рассказывали ему, как боятся идти домой поздними вечерами, и Чимин только теперь понял, эта аура — то же самое, что висит в воздухе, когда долго не удаётся подобрать ключ, а со двора приближается какая-то фигура. Она преследует, когда ждёшь автобус на пустой остановке. Когда едешь в лифте с незнакомцем. Когда соглашаешься пойти домой к человеку, которому едва ли можешь доверять. Чимин не женщина и даже не полноценная омега, и потому осознаёт это только сейчас, видя бьющуюся в ужасе девочку. Весь опыт его жизни, жизни совсем юной Черён и ещё десятков других знакомых сворачивается в одно очень сильное ощущение. Чимин протягивает руку и обещает:       — Я тебя не обижу.       Черён окончательно лишается голоса и теперь только сипит и плещет водой.       — Я скорее всего даже не смогу, — тихо усмехается Пак, всё протягивая к трясущейся в воде девочке руку. — Давай, хватайся. Мы попробуем тебя согреть.       Черён, бегая взглядом по темноте, вдруг задерживается на странно подсвеченном лице незнакомца. Она всё ещё издаёт истошные звуки, заикается, бьётся, но всё-таки замедляется и, едва заметно перебирая ногами и руками, доверчиво приближается.       — Умница, — спокойно шепчет Чимин, наконец дотягиваясь и хватая девочку за руку. Она снова дёргается от прикосновения, но давлению поддаётся и наконец показывается из люка. — Вот так, — бесцветно хвалит её Чимин, когда Черён хватает его за одежду и прижимается ледяным мокрым телом к груди. — Всё хорошо, — успокаивает он её и самого себя, быстро промокая и замерзая, но ощущая вдруг такое необъяснимое спокойствие, какого не доводилось ему достигать никогда.       Теперь, когда истерика постепенно утихает, появляется и обморожение. Черён бьёт до судорог, она не может говорить и двигается с трудом, но теперь уже даётся в руки напуганному до смерти папе.       — Сделай что-нибудь, — шипит Чимин, толкая Юнги в бок.       — Я не… — впервые теряется существо, проглатывая уверенность о том, что его силы необходимы для чего-то большего. Разве не он лечил Чимина всю ночь напролёт, истощая собственную энергию? Он смотрит на странно проникшегося омегу, на обескураженного отца. Он берёт девочку за крупно вздрагивающие плечи, потом переводит руки на лицо и, касаясь ледяной кожи, закрывает глаза. Одежда остаётся мокрой и холодной, но тело девочки словно согревается изнутри. Юнги устало выдыхает и отпускает её через минуту. Когда Черён перестает биться в руках Хосока, в лесу раздаётся выстрел.

***

      В этот момент они разделяются снова. Хосок крепко обнимает дочь и бросается в противоположную от звука сторону, туда, где по его мнению осталась машина. Юнги, услышавший вместе с выстрелом и тонкий, едва различимый крик Чонгука, спешит прямиком туда. Порядком потраченная сила даёт о себе знать явной слабостью, тяжестью в ногах и шумом в голове. Энергия, ушедшая к Черён, была не последней каплей, но точно заградительным механизмом. Теперь он исчез и вся система кричала сигналом тревоги — существо доживает свои последние часы в этом теле. Оно либо справится, либо сгинет, так и не выполнив своей миссии.       Когда Чимин цепко ухватывается за чужой свитер, Юнги это даже не сразу осознаёт — отмахивается от назойливого давления, шагая вперёд по инерции и неразборчиво шипя.       — Отвяжись, — грубо бросает он, вскапывая тонкими рваными кроссовками рыхлый снег.       Чимин не сдаётся. Напротив, находит в себе силы ухватиться покрепче и на пару секунд остановить прорезающее лес существо, чтобы успеть заглянуть к нему в глаза и с вселенским отчаянием в голосе прошептать:       — Мне правда нужно сделать это?       В Юнги то ли остатки разума, то ли всепоглощающая преданность делу. Но это точно не момент, когда нужно остановиться и пожалеть. Теперь кажется, такая эмоция, как сострадание, с самого начала была неуместной и опасной для них обоих, каждая секунда поддержки оборачивалась ошибкой, а своеобразная нежность между ними — выдержкой времени. Он слишком здесь задержался, он слишком проникся, он слишком много человеческого в себе принял. Так проблемы не решаются. Уж людям ли этого не знать?       Юнги рывком отдёргивает руку, холодным взглядом приказывая Чимину сначала замереть на месте, а потом сделать то, что сейчас необходимо.       — Иначе чем ты будешь от него отличаться? — спрашивает бесчувственное существо, навсегда отвергая малейшую тягу к жалости и заботе о самом себе.       Чимин, поражённый холодом и правильностью его слов, мгновенно проглатывает обиду и через секунду смотрит со смирением. Конечно, иначе и не могло быть. И когда впереди показывается движение, когда сквозь темноту и стволы деревьев проступает огненный узор, когда рёв смешивается с криком самого близкого в его жизни человека… он разрывается, может быть, в самый последний раз. Он обращается мгновенно и практически безболезненно, сквозь пелену животного инстинкта едва ли не впервые осознавая самого себя и с этим осознанием шагая на убийство. Он признаёт себя в этот момент, он впервые точно ощущает желание рвать плоть, топтать и убивать. Он, может, и прячет это под благим желанием защитить близкого, но в момент броска точно не оправдывает самого себя. Сейчас он хочет убить и он сделает всё возможное.       В этот раз ярость перерастает в настоящую силу и её оказывается достаточно, чтобы впиться тигру прямо в шею и отбросить на десяток метров от сжавшегося на земле Чонгука. Чимин видит его налитыми кровью глазами и за секунду осознаёт всё отчаяние и беспомощность, которые раньше роились в альфе тенями, а теперь вылились во вполне конкретное бессилие. Он сжимает трясущейся рукой пистолет, а за спиной прячет полубезсознательного Тэхёна. Тот бьётся в конвульсиях, сверкает глазами и уже ничего не говорит, просто поддаваясь концентрации неземной силы и прокачивая её потоки сквозь себя. Чонгук не может увести его отсюда, не может привести в чувства, не может защитить, даже при том, что защищать людей от монстров — его работа и единственная цель в жизни. Когда-то он думал, это единственное, что у него хорошо получается. Но наступил момент, когда маленькие человеческие поступки сменились чем-то непостижимым, олицетворяющим собой само зло целиком. И с этим он уже не справился. Теперь на его глазах кроваво сражаются две жуткие сущности, а он трусливо сжимается, прячась от обломков их гнева, и больше ничего не может сделать.       Бойня, разразившаяся в ночи, выглядит по-настоящему жутко. Два зверя рвут друг другу шерсть и кожу, кровь в темноте кажется совсем чёрной и блестящей, трещат от ударов стволы старых деревьев. Юнги, замерший совсем рядом, десяток раз вздрагивает, решается закончить это, и столько же раз отступает. Он распахивает губы на каждом новом рывке, напряжённо следит за обоими монстрами, но всё медлит, медлит и медлит, расходуя силы на тревогу. Ему страшно в этот момент, ему непонятно, и ему невыносимо жаль допустить последнюю свою ошибку, которая лишит жизни Чимина, его самого или ещё невесть сколько невинных жертв. Он снова и снова пытается перебороть себя и обнажить оружие, способное навсегда изгнать зло из человеческого тела, но всякий раз упирается в одну простую истину — пронзённых злом тела здесь на самом деле два.

***

      То, что Хосок находит оставленную в лесу машину, становится чистой удачей и подсознательной тягой защитить своего ребёнка не смотря ни на что. Когда они выходят на грунтовую дорогу, Черён уже не держится на ногах и практически теряет сознание.       — Мы добрались, — сбитым шёпотом сообщает ей Хосок, — мы практически спаслись.       Он в порыве эмоций совсем не замечает, что в машине горит свет, водительская дверь открыта, а за рулём кто-то сидит. Он сейчас, признаться, не помнит даже, с кем они сюда приехали, и кто мог остаться в машине. Кто-то, может быть, и мог, вот только требуется броситься за чужую машину, подёргать ручку, ударит пару раз по стеклу и наконец оглядеться. Тут же захлопывается дверь и в сознании тоже щёлкает — что-то не так. Хосок, разрываясь между защитой дочери, непониманием и желанием не терять время, осторожно подкрадывается к окну и заглядывает в салон. Свет тухнет, но даже так удаётся разглядеть белое от ужаса, знакомое лицо. Это, казалось, бы момент абсолютно безнадёжный, но у Хосока нет совсем никакого выбора и он в отчаянии требует открыть.       — Пожалуйста, она же замёрзнет! — просит он, стараясь перекричать плотное стекло. — Посмотри, что он с ней сделал!       Замерший на пассажирском месте Сокджин на посиневшую от холода девочку, конечно, не смотрит. Он вообще едва ли может пошевелиться, тем более повернуть полностью голову и увидеть то, к чему косвенно привели и его поступки тоже. Он, за последние часы наконец увидевший реальный вес поступков Намджуна, вообще едва ли может двигаться. Его просили ждать и быть на голове. Он с момента, как сконфуженно кивнул, так и не смог прийти в себя. Он отыскал собственную машину, уселся за руль, напряжённо всматривался в лес, ожидая возвращения Намджуна. Но в себя так и не пришёл. Можно ли было нормальному человеку прийти в себя, когда пришлось осознать масштаб произошедшего ужаса? Он знал об убийствах, но сегодня он впервые увидел несчастную девочку совсем рядом. Он слышал тонны путанных объяснений зверствам и всегда вёлся, что только обнажает его вину, но вместе с тем указывает и на его слабость. Он не сообщник, он просто ведомый. Он не меньший злодей, но и способен не на многое.       — Ты ещё можешь всё исправить, — одними губами молит Хосок, сдаваясь и уже совсем срывая голос. Он лучше потащит Черён на себе до дороги, чем будет терять время и дальше, вот только сейчас его настигает мысль о том, что в лесу, помимо его дочери, остаются и другие люди, которым тоже нужна помощь. Может быть, ему хватило бы сил им хоть как-то помочь. Может быть, он за этим и нужен? Вот только упрямый сообщник никак не поддаётся, даже не смотрит в его сторону, а потом и вовсе прекращает бестолковую тираду, заводя мотор.

***

      Второй выстрел снова совершает Чонгук, и на этот раз пуля пробивает тигру щёку. Животное ревёт от боли и на необходимое мгновение поднимается с прижатого к земле медведя, а потом в ярости кидается на человека. Чонгук и не знает, что пытался этим выстрелом совершить. Наверно, он просто хотел защитить Чимина, и потому совсем не жалеет, что отвлёк внимание на себя. Разве что до одури страшно, когда изодранное до крови животное тяжёлой поступью шагает на тебя и после схватки с огромным медведем всё ещё продолжает пугать и поражать своей силой. Страшно, но Чонгук трясущейся рукой целится снова. Закрывает своим телом светящегося Тэхёна, даёт шанс Чимину подняться на ноги, целится в медленно подкрадывающегося зверя в темноте. Просто потому, что ничего другого ему сейчас не остаётся. Как на самом деле, не остаётся практически никогда. Природа или, может быть, вселенная сделала его человеком, и он будет им оставаться до самого конца, когда бы этот конец его не настиг.       Чонгук рвано выдыхает и, прицеливаясь, закрывает глаза. Стреляет просто вперёд, уже ни на что не надеясь и ни во что не веря.       Вместе с громом выстрела мимо проносится нечеловеческий, странно резонирующий в ушах голос. Чонгуку кажется, Юнги в этот момент не рядом и не позади. Он словно на секунду оказывается в самом Чонгуке и вместе с выпущенной пулей вырывается из его тела и мчится дальше.       — Исчезни! — требует жуткий свистящий голос, пронзая плоть вместе с пулей.       Тигр, взревев от боли, вдруг под лёгкой касательной раной начинает пятиться назад.       — Исчезни, — повторяет Юнги, выступая из-за дерева и уверенно шагая зверю навстречу. Вместе с тигром под звуком его голоса начинает корчиться и другое существо, но Юнги не обращает внимания. Он идёт из последних сил, раздаваясь эхом по всему лесу, выбираясь из земли и падая с неба вместе с кратно усилившимся сиянием звёзд.       — Исчезни! — повторяет он громогласно, останавливаясь и голосом прижимая принявшего человеческий облик Намджуна к земле. Он и сам больше не может сделать ни шага, отдавая всё без исключения, чтобы пригвоздить существо к земле. Он теряет слух и зрение, захлёбывается кровью и чувствует простую человеческую истерику. Но он добьёт его сейчас. Сейчас он выполнит намеренное, он…       Явившаяся из ниоткуда машина вдруг врезается в его бок и сбивает с ног. Он её даже не видит, даже не понимает, от чего упал, когда где-то отделённой визжат шины. Кровь капает на снег уже совсем тёмная, опасная. Ему остались считанные минуты.       Распахивается дверь. Голое, грязное, израненное существо в человеческом теле бросается к машине, ликуя из последних сил. Он бросается на сиденье, не закрывая даже дверь. Шины снова оглушительно визжат. Обезумевший Сокджин ведёт машину по одному ему известной траектории.       Когда сердце у Юнги замирает от отчаяния и сам он обессиленно оседает на снег, машина разворачивается совсем рядом и резко тормозит в опасной близости от крутого обрыва. Хосок, всё это время боровшийся с Намджуном в салоне, всё-таки выталкивает его наружу. Сокджин всё ещё не может пошевелиться, только руль вращает и позволяет всему случиться рядом. Так Намджун оказывается в искусственной, забытой когда-то давно яме с сыпучими краями, из которой пытается выбраться, снова обращаясь зверем.       — Обратно! — приказывает ему из последних сил Юнги, снова возвращая человеческий облик. Сам он на трясущихся ногах подходит к самому краю ямы и пульсирует частыми мощными потоками энергии, которые сбивают Намджуна с ног и наконец загоняют в угол.       — Ты проиграл, — сообщает ему Юнги. — Ты умрёшь. Ты уйдёшь!       Его загнанный вопль переплетается в воздухе с криком Чимина. Он так же сбрасывает животный облик и, поражённый волнами исходящими от Юнги, сжимается у корней дерева. Ему не понять, какую силу испытывает на себе Намджун, на которого она прямиком направлена, но и без этого он чувствует, что вот-вот умрёт, изгнанный с Земли за собственную гниль и злобу. Он в моменты самых ярких «ударов» даже чувствует, что всё это в полной мере заслужил. И потому сгибается под голосом и властью Юнги тоже, полностью поддаваясь тому, что ему тоже необходимо исчезнуть.       Намджун, полностью утративший черты животного, жалко скукоживается на дне ямы, когда безжалостный охотник наконец умолкает. Юнги в прямом смысле выжимает его и, когда доводит дело до конца, разжимает тиски. Только сил это не прибавляет, они ушли без остатка. Остался только поверженный человек.       — Твоя очередь, — хрипло бросает Юнги, крепко сжимая подошедшего Чонгука за плечо. Шокированный до глубины души полицейский медленно оглядывается — опаснейший преступник в яме, друг-предатель за рулём, Хосок и его дочь в машине, Тэхён без знания на земле… А в карманах телефон и наручники. И что ему ещё нужно? Прямо сейчас в лесу нет ни единой неземной сущности, а значит достаточно и его смехотворных человеческих методов. Так Чонгук, превозмогая стыд, принимается за свою работу.       Разбираются сами с собой только два человека. Юнги, тяжело шагающий прочь, и Чимин, в каком-то неконтролируемом припадке прибитый к земле. Юнги подходит к нему и обессиленно падает на колени совсем рядом. У него сил лишь на то, чтобы сохранять сознание, но он тянет на себя замёрзшее грязное тело и крепко сжимает, чтобы унять дрожь.       — Это нечестно, — между всхлипами шепчет Чимин, через плечо Юнги следя за тем, как офицер полиции осуществляет арест. — Это нечестно, — истерично бьётся Чимин, глядя на свершающееся наконец правосудие. — Нечестно!..       — Замолчи, — требует Юнги уже без толики его власти и магии. Он сам роняет голову Чимину на плечо и, прижимаясь губами к совсем холодной шее, успокаивает, совсем не прибегая к внушению.       — Нечестно, — плачет навзрыд Чимин.       — Тише, — требует непреклонно справедливое существо человеческим голосом. — Ты совсем не такой, как он, — заверяет тихо, словно скрывая свой голос от вездесущей вселенной. Ей важен только пресловутый баланс. Куда ей до примитивных человеческих чувств?       — Нечестно! Ты не понимаешь!.. — задыхается Чимин, в порыве эмоций быстро нащупывая одну простую истину, — ты просто исчезнешь, — вылетает практически с ненавистью. —Ты исчезнешь, а я останусь здесь…       — Молчи, — всё просят его с нажимом, как будто больше нечего возразить.        — Ты исчезнешь, а я останусь здесь один, — повторяет Чимин уже сквозь слёзы, — это нечестно. Нечестно…        — Тише, — просит. Ему ничего тут соврать.