Бледный свет

      — Я не хочу.       Выходит жалко и бестолково. Липкое обволакивающее чувство скользит по телу вместе с навязчивыми рукам. Перед глазами всё уже очень давно плывёт. Чимин что-то выпил, и теперь ощущение шаткости расширилось до тошнотворных пределов. Он медленно обводит взглядом тёмный зал, плохо слышит и соображает, наверно, и произнесённые слова вышли заторможенными и бессмысленными. Имеет ли хоть какой-то вес капризное «не хочу», когда ты пьян, ты в клубе с мужчиной, ты омега, ты «дружишь» с ним уже целый месяц, ты ему всё ещё не даёшься. Справедливо? В горле импульсами бьётся тошнота. Может и нет. Природа не просто так обделила его звучным голосом. Кружится голова. Может быть, это правильно. Он медленно поднимает взгляд вверх, с трудом фокусируется на чужом лице. Отпечаток нетерпеливого ожидания напрочь срывает все маски. Он снова пьян. Он когда-нибудь был нормальным?       — Уверен? — с напором спрашивает альфа. На такие вопросы нужно отвечать только «нет» или блеять несуразное нечто, которое никак не расценится отказом. Как вообще можно отказывать так долго? Есть ли у Чимина на то весомые причины? Ни травмы, ни обиды, ни принципов. Просто жмётся, боится, а в этот момент и вовсе цепенеет. Он был у Намджуна дома, но так сильно никогда ещё его не боялся.       Его теснят в угол, и для этого не нужно даже прилагать особых усилий. На него просто шагают, а он шагает тоже, но задом наперёд, пока не упирается лопатками в стену. Наверно, та повидала множество спин — омег, женщин, конечно. Чимина зажимают в тёмном углу и он как никогда ощущает, что он такой единственный. Это не физиологическая характеристика, это способ мышления.       Когда его накрывает разгорячённым телом, он успевает почувствовать нечто жуткое, и выбивающее рассудок напрочь. Взгляд выбирается из-за чужого плеча, обводит десяток таких же парочек, каждая из которых должна вызвать болезненное узнавание и сочувствие. Должна, но Чимин смотрит на женщин безразлично. Он возвращает взгляд едва различимому в темноте лицу и ухает в пропасть из невообразимого и необъятного. Намджун — не равно те альфы, что опаивают и насилуют женщин в клубах. Намджун и его глаза сейчас — не то же самое. Это приторное ощущение, неожиданно чётко и понятно встраивается во всю цепочку событий. Его насилие — это нечто настолько Чимину знакомое, насколько вообще можно испытывать к человеку родство. Он распускает руки, он принуждает, он ведёт себя грубо и нетерпеливо, но это «что-то» Чимин так хорошо понимает, что по коже разбегаются мурашки и он не может выдать никакое «нет». Опоили? Да. Но он в таком состоянии чувствует больше и глубже, и в очередном движении, в противоречивом ярком коктейле из эмоций, он оглушительно кричит, пронзает отчаянием чужое ухо и пространство в смехотворно узком радиусе. Он кричит то ли от боли, то ли от отвращения — и всё к себе, всё в себе. Вторжение в чужое личное, тотальная бесчувственность и кровожадное удовольствие от биения испуга — это всё о нём и про него. Ужас узнавания всегда был частью их нездоровых отношений, но прямо сейчас он бьётся так ярко и неистово, что Чимин разрывается и в неведомом порыве отталкивает Намджуна от себя. Он сбегает в слепом нелепом движении, вот только обе тени шагают следом — обозлённый Намджун и сам Чимин. От последнего вряд ли удастся когда-либо избавиться. Чимин вырывается в тёмную уличную тишину и прохладу, отрывает себя от звуков, шума, запаха чужих тел, но не от чуткого необъяснимого зла у себя на душе.       — Мы не закончили, — грозно бросает Намджун, в последний момент лишённый какого-то своего неведомого удовольствия.       — Отстань от меня! — ещё более уверенно сопротивляется Чимин, немного трезвея на холодном воздухе, но всё ещё путаясь в ногах, и там, на безлюдной глухой улице неуклюже врезаясь в стену и оседая на асфальт у ног разъярённой фигуры. С осознанием, что он в теле альфы был бы таким же. Выходит его истинная сущность благословение? Как бы не так. По щекам вот-вот побегут слёзы. Выходит, хорошо просто никак не могло быть. Просто не было такой опции в программе его жизни, и теперь, когда странно родственный ему Намджун нависает сверху, чтобы совершить насилие, просвета уже не остаётся. Кажется, он это заслужил. Чимин закрывает глаза, но и под веками что-то неистово бьётся. Это не вытравить так просто из тела, и безразличием не перекрыть, не проработать. Это зудит под кожей всегда, это толкает Намджуна на преступление, это…       — Он сказал тебе отвалить! — раздаётся голос где-то очень далеко. Глаза всё ещё закрыты, то Чимин слышит удар и точно различает в нём столкновение кулака и лица. Этот звук пробивает до дрожи, ровно как оседающее рядом тело. Чимин растерянно мечется на асфальте, жалко и потерянно, слепо.       — Ты с ума сошёл?! — раздражённо кричит кто-то.       — Заткнись, — огрызается голос поближе.       Чимин первым делом смотрит на лишившегося сознания Намджун. «Когда-нибудь и я буду там». Рядом кто-то присаживается.       — Ты в порядке? — спрашивает парень, встревоженно хмуря брови.       Чимин плохо видит, но всё же различает на чужом лице нотки непонимания и отвращения. На мужчин-омег никогда не смотрят иначе, вот только дальше незнакомец начинает сочувствовать, как сочувствуют только люди, пережившие нечто подобное. Что должно было произойти с альфой, чтобы он сквозь призму непонимания протянул руку?       — Давай я отвезу тебя домой, — предлагает он, отчего Чимин вздрагивает и теряется. — Мы скинем кому-нибудь из твоих друзей геолокацию и мы поедет на такси, — поспешно предлагает он.       — Ты точно сумасшедший, — позади возникает второй альфа. Его встревоженный взгляд принадлежит скорее Намджуну.       — Давай, я помогу встать, — зовёт он, но Чимин никак не может собраться с силами и просто виснет на чужих руках. Ещё пара секунд и он от движения лишается сознания. Незнакомый альфа теряется, терпеливо выслушивает ворчание друга, а потом не находит ничего лучше, как отвезти бездыханного омегу к себе. «В больницу» — бросает на последок его друг, но желание защитить оказывается сильнее. Он работает в полиции и прекрасно знает, как нравится людям клеймить омег развратными и обвинять в совершённом над ними насилии. Мало кто задумывается, что насилие не имеет рациональных причин и никак не провоцируется жертвой. Мало кто задумывается, что насилие совершается над тем, кто не может ответить — не над представителем «слабого» пола.       Утром Чимин просыпается в чужой квартире с тяжёлой головой, но одетым и без признаков какого-либо посягательства на себя. С Чонгуком они знакомятся тем же утром, и дружба их начинается отнюдь не сразу. Чимину потребуется время, а Чонгук настолько увлечётся новым знакомством, что упустит момент, когда Сокджин останется в клубе, поможет Намджуну прийти в себя и заверит — «мой друг был не прав».

***

      Из сна-воспоминания выхватывает стук в дверь. Это Чонгук. Чимин поспешно поднимает руки на свет, видит бордовые засохшие отпечатки. Это точно Чонгук. Увидел состояние лучшего друга и, наверно, сразу же поехал следом. Чимин плавно садится на диване, медленно осматривается. Чонгук снова стучит в дверь — более часто и нетерпеливо. Чимин недолго смотрит на собственную кровать с непривычного ракурса — со стороны. За всё время жизни в этой квартире он ни разу не спал на диване. Неужели так вымотался вчера, что просто упал без чувств? И где же Юнги? Странно ли, но отсутствие существа рядом теперь кажется непривычным и в какой-то степени некомфортным. Чимин хмурится от очередного нетерпеливого стука. «Мог бы сначала позвонить», — проносится в голове, хотя Пак понятия не имеет, когда в последний раз видел свой телефон.       Он шагает к двери заторженно, шаркая ботинками по полу. «Уснул в обуви?» — закрадывается наконец очевидная мысль. Чимин опускает голову на грязные ботинки, закашливается так, словно сорвал вчера голос. «Это всё странно» — так и пульсирует предупреждение в голове, когда омега нажимает на ручку двери. В момент металлического хруста, в последний момент, когда можно было укрыться от незваных гостей, Чимина вдруг окатывает — он не планировал возвращаться в свою квартиру. Он не ехал сюда, он не должен быть здесь сейчас, он точно не добирался сюда на своей машине…       — Пак, мы вызвали полицию!..       Вместо Чонгука на пороге стоит инициативная соседка. Её разгорячённое лицо отвлекает от собравшейся в коридоре группы недовольных людей, а нутро так и собирается выплеснуть наружу продолжение гневной тирады, резко прерываемой оглушающим хлопком двери. Чимин слышит свист в ушах и стоит в ступоре, но срывается, когда за дверью возобнавляются крики и ещё более яростный стук. Чимин отступает назад, спотыкается о собственные ботинки, потому что в квартире ходить в обуви непривычно и неправильно. Почти так же неправильно, как очутиться дома с лёгкой потерей памяти. Это Сокджин привёз его сюда? Зачем и… в машине был Намджун. Чимин не сразу находит себя задыхающимся и дрожащим. Это был Намджун. Тот самый человек из прошлого, который теперь мерцает перед глазами вспышками отдельных чувств. Тяжёлая металлическая дверь словно вот-вот поддастся нападкам разгорячённых сплетнями соседей. Чимин в приступе подступающей истерики бросается на балкон. Хватается за пластиковую ручку, беспорядочно дёргает в такт стуку во входную дверь, ломает её, кажется и, вырываясь на холодный свежий воздух, на секунду ощущает себя сбегающим Юнги. В комнату тогда зашли Чонгук и Сокджин, а он исчез куда-то, явно воспользовавшись балконом. Чимин судорожно осматривается и сразу же замечает пожарную лестницу, чёрным металлом выделяющуюся на серой стене. Лицо обдувает яростный ветер, нет времени взглянуть вниз. Чимин забывает, на каком этаже живёт, и как высоко нужно забраться. Кажется, пальцы примерзают к металлу, и ноги в ботинках всё путаются — взбираться по лестнице на крышу, оказывается, тоже непривычно. Но он поднимается, упрямо торопится вверх, потому что иного выхода сейчас не существует — он по какой-то причине ещё не готов разбиться об асфальт. Остаётся совсем немного. Три, две перекладины — самые сложные. Он наконец хватается за острые края металлического покрытия, со стоном забирается на крышу, замечая, что с кожи стёрлись отпечатки засохшей крови. Чимин громко хватает губами ледяной воздух и вдруг задыхается в немом крике, видя усыпанную чёрными трупами крышу. Вороны. Неправильные трёхлапые вороны покрывают окаченевшими телами металл. Чимин зажимает себе рот в истерике, закрывает глаза, запрещает кричать и вслепую проносится прямиком к двери на чердак. Под ботинками мягко и что-то хрустит. Противно и хочется присмотреться. Чимин открывает глаза, только распахивая хлипную деревянную дверь. Оборачивается, чтобы увидеть, что крыша усыпала только перьями. С души мгновенно скатывается камень и тут же тяжелит новый. Он сходит с ума.       Чимин не верит, что оказывается на верхнем этаже дома. Зажмуривает глаза, на лифте проезжая свой этаж и отчётливо слыша перекаты голосов. Вырывается на улицу, чудом ныряя в кусты от света подъехавшей полицейской машины. «Чонгук!» — в голове вспыхивает последний спасительный звонок. Чимин продолжает быстро идти сквозь пролесок как можно дальше от злополучного дома и нащупывает в карманах плаща телефон. Нужно позвонить Чонгуку, он всегда поймёт и найдёт выход. Пальцы так невообразимо трясутся, Чимин бросается по дороге, больше не боясь нежелатльных встреч, маньяков или кого-либо ещё. Ему ли бояться? Ветки бьют по лицу, Чимин их раздражённо отбрасывает, пока по памяти идёт к автобусной остановке. Он может обратиться зверем и хоть лес пересечь напрямик. Что его удерживает от безрассудного перевоплощения? Мосты сгорают быстро, это не укладывается так просто в осознание, но одно чувство так и нарастает. А что если?.. Чимин смахивает очередную ветку и набирает номер Чонгука. Чонгук всегда найдёт выход. Он даже теперь сможет успокоить…       — Чонгук! — выкрикивает Чимин в трубку, когда затухают гудки и на том конце повисает странная пауза. — Чонгук, это безумие! Ты не поверишь, что я сейчас!..       — Сокджин мне рассказал, — выходит тихо и устало. Чимин даже не сразу считывает интонации.       — Да! Он был там! Он и… Я не понимаю, как они, но…       — Где ты сейчас? — грубо прерывает его Чонгук.       — Я… — Чимин запинается, замедляет шаг и делает поворот вокруг себя. Деревья, справа просвет и шумит дорога. Он в лесу, но куда он забрался? — Сокджин отвёз меня домой, а тут соседи накинулись. Это всё из-за Юнги. Но я сбежал. А вчера, или… я не знаю, когда он меня… — срывается на громкий шёпот омега. — Он забрал меня на дороге, я потерял сознание, но я точно помню, что там был Намджун, и я до сих пор не понимаю…       — Какой ещё?.. — раздражённо бросает Чонгук. — Чимин, ты понимаешь, что сейчас происходит?       Омега окончательно замирает на месте. Ботинки вязнут в гнилой листве, перьях или телах трёхлапых воронов. Что происходит?..       — Ты изрезал труп на работе, сбежал и гнал по встречке, — с волнением и усталостью констатирует Чонгук. Слова у Чимина застревают в горле. Он словно и вовсе забывает, как произносить человечские звуки, внутри только что-то рычит. — Я понимаю, что это всё сложно, но… — Чонгук тяжело вздыхает, — кажется, ты не в порядке, — добавляет он с сожалением и, кажется... недовольством. — Я так переживал за тебя, а ты даже в ту ночь просто сбежал.       Чимин растерянно сглатывает подступающую вновь животную сущность.       — Я был с Юнги. Он… — омега подбирает слова, — он понимает, что происходит на самом деле.       — Он сумасшедший, — озвучивает своё вернувшееся убеждение Чонгук.       «Как и я», — пролетает в голове в ответ. Чимин расслабляет пальцы, и телефон падает на землю. Экран гаснет, когда его резко бьёт каблуком ботинка. Чимин в нарастающем гуле слепо идёт к остановке. Наверно, выглядит так плохо, что все отсаживаюся, а кондуктор не требует оплату проезда. Взгляд застилает пелена. Сумасшедший для Чонгука — это непонятный? Это отличный от принятого им большинства? Он даже не знает, по сколькоим пунктам и в какой степени Чимин отличается. Так больно, тяжесть в груди, и там же что-то уязвлённо скулит. Не рвётся — просто сил нет. Что он в конце концов такое?       Чимин плетёся к дому бабушки уже в сумерках. Холод безлюдной окраины пробирется под плащ, обжигает. Чимин заходит в дом уже в слезах, и это, пожалуй, первые за долгое время искренние слёзы. Без обиды и злости — только с горьким сожалением о том, как всё неправильно складывается.       Из темноты выступает Юнги. Так странно, что сначала сверкают его глаза, при свете дня не отражающие ничего своей жуткой глубиной. А теперь отсвечивают из пустого умершего дома. Молчат.       — Всё просто рассыпается!.. — в отчаянии выкрикивает Чимин, вжимаясь спиной в дверь. Юнги смотрит на него без толики эмоции. Это так похоже на то, как растворяются последние частички настоящего Юнги. Меркнут в бессмертном потоке, заменённые знанием и уверенностью. Чимин понимает, какой контроль стоит за этим перевоплощением и молит: — научи меня. Научи меня держать это.       Он и сам едва ли осознаёт, что кроется в коротком и неопределённом «это». В моменте кажется, белый медведь под кожей — никакое не проклятье. Он громоотвод. Он олицетворяет собой нечто ещё более страшное, но сам же защищает. Может быть, эта сущность внутри теперь — самое крепкое, что есть у Чимина? Может быть, зверь больше чувствует и больше понимает? Может быть, он расскажет Чимину, что же с ним не так?