Бледный свет

      Долгий, практически пронзительный взгляд буравит измятую картонную пачку. Упаковка истёрлась со временем, крышка приветственно приоткрыта. Пачка с пятью оставшимися сигаретами полгода пролежала в бардачке, а теперь тяжелит ладонь выдуманным грузом. Чонгуку кажется, он покачивается, стоя возле урны и гипнотизируя взглядом порцию своей зависимости. Бросить-отпустить-оставить. Побороть? Он с тяжёлым вздохом прячет сигареты в карман и захлопывает дверь машины. Теперь брюки с одной стороны оттягивает картонная коробка, с другой — купленная сегодня утром зажигалка.       Чонгук, на самом деле, едва не сорвался в магазин уже ночью. Дождался, пока Тэхён в его постели наконец затихнет, а сам заснуть так и не смог. Лежал на подушках и не моргая рассматривал оставленную на комоде карту. С кровати было видно лишь тонкое ребро, но этого вполне хватало, чтобы снова и снова прокручивать в сознании злополучное «человек». Человек, надо же… Всего-то лёгкая истина, но в этом коротком и унизительном слове Чонгук видел всю суть своей неправильной жизни. Человек в этой истории — синтез всего простого и глупого. Мелкие поступки, маловажные ошибки, побег от самого себя — это обыденно для всех и каждого. Так почему именно Чонгуку необходимо было о его сущности напомнить таким нетривиальным способом?       Чонгук заходит в здание, бросая беглый взгляд на улицу. Как будто теперь ещё сильнее ощущает, что не должен был уходить на работу и оставлять Тэхёна у себя в квартире одного. Он оставил записку и пообещал скоро вернуться, но разве теряющего память человека спасёт короткое послание на прикроватной тумбочке?       — Прогулялся? — налетает сбоку, конечно, ничего не понимающий в чужой драме коллега. — Тебя уже ждут.       — Кто? — отстранённо спрашивает Чонгук, снимая плащ и на всякий случай прощупывая карманы — подступающая вновь зависимость осталась рядом — можно идти.       — Свидетель, — беззаботно пожимает плечами полицейский. — Это он сообщил о теле.       — Сам пришёл? — хмурится Чонгук.       — Ага. Почему в ту ночь сбежал? Вот ты у него и спросишь.       Чонгук хотел было проворчать, что без него тут совсем ничего не могут, но парень опередил:       — Он по большей части молчит и требует главного следователя. На самом деле, складывается впечатление, что ничего важного он знать не может, но почему-то всё же требует тебя…       — Понял, — кивает Чонгук. Коллега кратко сообщает данные, и следователь заходит в кабинет, где его уже ждёт отдалённо знакомый человек. Он сидит к двери спиной и резко оборачивается на звук. Он встрепенулся, он поджимает воображаемые уши и инстинктивно втягивает голову в плечи. По спине пробегает холодок. Чонгук поспешно отмахивается от непонятного видения. — Чон Хосок, — озвучивает следователь, — добрый день.       На часах ещё только половина десятого, но у Чонгука язык не повернётся назвать это время добрым утром. Эта фраза отдаёт уютом и ещё чем-то приятным, она никак не вяжется с холодом и тоскливым сине-серым небом.       Чон Хосок молчит, но провожает следователя пытливым взглядом. Чонгук садится напротив и отвечает на этот взгляд устало. Кажется, этот человек — один из множества тех, кто считают себя причастными к расследованию. Его следует задержать за побег с места преступления, но Чонгук пока не спешит — регламент подождёт, а сам он видит, что посетитель явно не способен ни на что ужасное. Альфа тут же отдёргивает самого себя — откуда же ему знать наверняка?       — Вы что-то хотели сообщить? — мгновенно раздражаясь в отсутствии хоть каких-то звуков, поторапливает Чонгук. Пачка сигарет упирается в кожу сквозь ткань брюк. Полгода назад Чонгук бы злился на несговорчивого свидетеля за то, что оттягивает поход в курилку. Теперь… он испытывает то же самое, но вперемешку с угрызениями совести.       — Я… — тянет хриплый, скрипучий даже, голос. — Я не… на самом деле…       — Вы сообщили о теле жертвы, обнаруженном в лесу, — раздражённо напоминает Чонгук. — Вас задержали, а потом вы воспользовались суматохой и сбежали. От меня.       Хосок напряжённо хмурится, мелко качает головой и снова пытается что-то сказать, но выдаёт только неразборчивое «я не» и «не совсем так».       — Подозревать вас в чём-либо было сложно, но побег с места преступления — сами понимаете, — спокойно констатирует Чонгук. — Испугались? Возможно. Но как нам не насторожиться?       Хосок делает глубокий вдох и опускает руку со стола. Он беспорядочно роется в кармане. Чонгук сразу же смотрит вниз, следит за каждым движением и напрягается — мало ли что может выкинуть незнакомец?       — Я только увидел, — наконец выдаёт нечто более связное перепуганный человек. — Я ничего не… Только увидел. Я просто свидетель.       Последнее слово он произносит медленно и разборчиво, смотрит теперь на Чонугка так, словно тот обязан что-то в этом потоке звуков понять. И он улавливает этот намёк, но разобьраться в нём никак не может.       — Свидетель, — растерянно кивает Чонгук. — Вы видели само убийство?       — Да… то есть! — запинается Хосок. — Дело совсем не в этом. Я сбежал тогда от страха, вы правы, но потом… вчера ночью в лесу, я…       — Вчера ночью? — тихо и с нагнетаемой непонятно откуда злостью повторяет Чонгук.       — В лесу, да… — поспешно кивает Хосок. — Я наблюдал с воды, но был совсем рядом, и…       — О чём вы… — выходит из себя Чонгук, гоня как можно дальше малейшую мысль о том, что и лес был тот самый, и наблюдал он… Нет-нет — просто невозможно. Он никак не показывает своего состояния внешне, но изнутри пылает, не может прийти в себя. Лес, свидетель, смотрел с воды… Что всё это значит? Непонятно, и как же это непонимание злит.       — Я только видел, — сбито и всё так же не разборчиво повторяет Хосок, — просто видел, но кажется, я во всём этом тоже как-то…       — Да о чём ты говоришь?! — не выдерживает Чонгук. Перед глазами темно, только стволы деревьев мелькают и что-то сыплестя на голову. Он растерян, он заблудился, он человек — только и всего. Тяжело дышит и вскакивает на ноги в пылу эмоций — как будто ростом и угрозой он только и может выбить из посетителя хоть какие-то внятные слова. Как будто хоть какие-то слова теперь смогут исправить ситуацию и что-нибудь прояснить. Чонгуку сейчас кажется, он не отказался бы от потери памяти, только бы видеть чуть больше других. Чуть больше, чем обыкновенные люди.       — Я был с вами, — в отчаянии шепчет испуганный Хосок.       — Где?! О чём ты?..       — Я свидетель! — вскрикивает парень, наконец вытаскивая из кармана что-то и бросая предмет на стол.       Картонная карта скользит по растрескавшемуся лаку прямо к Чонгуку. Альфа на секунду видит, как на комоде в его комнате лежит злополучное «человек». Изображение плывёт перед глазами, на столе точно та же зелёная рубашка, повторяющая переливы северного сияния — перламутровая и зачаровывающая. Чонгук не может вытащить левую руку из кармане — пальцы отчаянно мнут пачку с остатками сигарет. Вторая дрожащая рука тянется к карте. Хосок тяжело дышит, Чонгук снова чувствует, что его под рёбрами щекочет испуганный оленёнок. Альфа поднимает карту и смотрит на всё то же «свидетель» ровно секунду, а потом отбрасывает и в ужасе срывается с места.       Он пробивается по коридору, задыхаясь от неведомого давления на теле. В глазах стоит короткое слово и человек в лохмотья, покачивающийся на лодке и освещающий туман белым фонарём. И лодка дрожит на картинке, и свет слепит, и сам свидетель цепко и испуганно разглядывает каждую деталь, выхваченную из мглы. Подумать только — он тоже был с ними той ночью? Безумие. И убийца тоже должен был быть там. И был, верно. Кто-то из них? Чонгук едва не воет сквозь сжатые зубы, держится из последних сил, а на улице с большим трудом зажигает измятую сигарету и проглатывает, проглатывает целиком свой первый за последние полгода вздох. Он ненавидит леденцы, его уже тошнит от привкуса вишни на языке, он, кажется, в этот момент не любит даже поцелуи. Он только вдыхает, вдыхает, дышит опьяняющей горечью и изнемождённо прикрывает глаза. Кружится. И наконец-то ноги не укореняются в мокром асфальте, наконец-то пошатываются неправильно ровные линии. Чонгук дышит своей первой за полгода сигаретой и живёт, живёт наконец. Он не злится на неразрешимость его дела, не злится на исчезновение Чимина, не злится даже на то, что в жизни всё-таки существует пресловутая мистика. Не злится — он в эти секунду не знает такого чувства. Он дышит, дышит и не собирается открывать глаза.       — Хён?       Голос, от которого стыдно почему-то за тлеющую между пальцев сигарету.       — Ты почему здесь? — ровно спрашивает Чонгук, по-свойски протягивая к омеге руку и задевая натягутый на голову капюшон. — Замёрз?       — Боюсь встретить кого-нибудь и не узнать, — признаётся Тэхён, с непонятной эмоцией глядя на падающий с губ Чонгука дым. — Я думал, у тебя только от сладкого зависимость.       Альфа смеётся печально и вдруг закашливается, давится скопившейся в горле горечью.       — Иногда, чтобы расслабиться, нужно закурить, — врёт Чон, роняя руку Тэхёну на предплечье и чуть привлекая к себе.       — Ты так напряжён? — взволнованно спрашивает омега. — По тебе обычно вообще ничего не понять, но знаешь, я же всегда…       — Знаю, — обрывает Чонгук. «И плакаться не собираюсь».       — Кажется, тебя это всё сильно всколыхнуло, да и это напоминание о прошлом. Хотя я всё ещё не знаю, о чём именно, а ты…       — Тэхён…       Чонгук ловит его лицо своими ладонями и улыбается пьяной улыбкой невыносимо уставшего отца. Обычно может обдать тяжестью рабочей недели или горечью крепкого алкоголя, а сейчас это грубые сигареты, от которых Тэхён морщится и по привычке уклоняется от поцелуя.       — Прости, — грустно смущается Чонгук. — Но тебе точно не стоит обо мне переживать, — очень уверенно врёт он, за это великодушие получая-таки свой поцелуй. Тэхён забирается руками ему под свитер, мягко касается, принимая эту всё ещё непонятную, но очень необходимую им обоим связь. Наверно, дело в сухой биохимии, но от близости и правда становится легче, а «легче» — это то, чего в жизни сейчас так сильно не хватает. Они ещё не успели даже объявить свою связь отношениями, не говоря о явно волнующих Чонгука травмах. У Тэхёна, может, такие тоже имеются, но они пока не об этом. Они о необходимой поддержке и взаимопонимании в экстренной и ни на что не похожей ситуации. Они о заботе, комфорте и…       — Чон! — окликают сзади. Тэхён без смущения смотрит на полицейского, так и оставаясь у Чонгука в объятиях. — Другой твой омега тоже нуждается в твоём внимании, — не очень красиво бросает коллега, на что Тэхён с вызовом хмурится, а Чонгук грозным взглядом заставляет извиниться. Что его злит больше — бестакность коллеги или очередная проблема Чимина — сказать сложно, но Чонгук без лишних нежностей оставляет Тэхёна и срывается в бюро. Так уж вышло, что он остаётся самым близким для Чимина человеком и во всякой экстренной ситуации, к тому же, доверенным лицом. Наверно, они как-то не так расставили границы в своих дружеских отношениях. Наверно, Чонгук никогда ещё так остро этого не ощущал. Стыдно. И потому, возможно, он едет к другу как можно скорее. Мало ли что могло приключиться с ним в этот раз.

***

      Когда Чонгук подъезжает к бюро, Чимин уже вырывается на улицу и в отчаянии дёргает ручку собственной машины. Та, не снятая с сигнализации, озаряет улицу возмущённым визгом, пока омега перебирает трясущимися руками ключи и наконец снимает блокировку.       — Чимин?       Он оборачивается на хорошо знакомый голос точно перевозбуждённое животное. Чонгук в ужасе смотрит, на размазанную по двери кровь. У омеги красные руки, испачкан плащ и даже на лице тёмные капли. И это, наверно, не так уж и страшно на контрасте с безумным взглядом. Чонгук в оцепенении совсем не может пошевелиться, чего Чимину вполне хватает, чтобы оказаться в салоне и нажать на газ. Альфа отмирает в самый последний момент и в отчаянии бросается за сорвавшейся с места машиной. Та уносится, разбрызгивая грязную воду из-под колёс и оставляя глубоко поражённого Чонгука позади.       Чимин не может даже взглянуть на друга в зеркало заднего вида, потому что зрение размывается в принципе. Вздохи сейчас вылетают не иначе как всхлипами, сердце стучит до опасного учащённо и, Чимин всё же ловит отражение, у него снова темнеют глаза.       — Нет-нет-нет!.. — хрипит не своим голосом омега, под гудение окружающих машин проносясь по городу. Руки скользят по рулю, по чёрной обивке размазывается вездесущая кровь. Чимин захлёбывается ею и гонит машину за город. Сначала по инерции едет в направлении своей квартиры, потом в панике меняет траекторию, нарушает все возможные правила и петляет по улицам в направлении дома бабушки.       «Поджигатель» — вспышками звучит в голове, Чимин видит начертанные прямо на коже буквы, а руки на теле смыкаются плотным кольцом. Попался. Он ничего не видит от слёз, или не слёзы это вовсе, а начинающееся так не вовремя превращение. Как будто подобное вообще может происходить вовремя. Чимин уже не дышит без тяжёлого хрипа, когда мчится по шоссе, опасно виляя по полупустой дороге. Нужно остановиться. К горлу подбирается тошнота. Нужно вырваться из тесного салона и умчаться в раскинувшийся со всех сторон лес. С каких пор эта машина кажется настолько маленькой? Обделённый природой Чимин раньше везде ощущал себя миниатюрным, что же теперь? И шею снова давит… Чимин обессиленно плачет, а в салоне звучит раздражающий звук. Омега звереет от него ещё сильнее и бездумно берёт трубку, только бы это прекратить.       — Чимин, где ты? — сразу же врывается голос Сокджина. Пак злобно сжимает зубы. — Нам нужно срочно встретиться. Пожалуйста, скажи, где ты сей…       Он с нечеловеческим рыком сбрасывает, всё давя и давя на газ. Что ему прямо сейчас так срочно нужно? Что ему вообще от Чимина может быть нужно? А люди всё сигналят и сигналят. Кажется, разномастное гудение сопровождает Пака всю дорогу и уже начинает оглушать. Раздавить бы… Омега, раздражённый слишком громкими звуками, всё сильнее вертит руль. Всё сильнее виляет по своей полосе, уже не от неконтролируемого состояния — просто. Он мечется от злости, с каждой новой встречной машиной и разгневанным блеском фар чувствует, что это последняя. Сейчас он вильнёт на полметра левее и разобьётся, и унесёт с собой чьи-нибудь жизни. Непоправимо. И гул всё нарастает, и давление только усиливается, а пальцы на руле побелели под слоем запёкшейся крови. Шум в ушах перекрывает вой полицейской сирены. Чонгук? Не может быть. Чимин, отчаянный и опьянённый собственной гонкой, вдруг возвращается в привычное мелкое тело. И пусть оно всё ещё пульсирует вырывающейся сущностью, человеческое всё громче напоминает — маленький, беспомощный кусок непойми чего.       Громкоговоритель в полицейской машине требует остановиться. Чимин слушает, почему-то в панике осознавая, как много километров подвергал опасности десятки людей, как много крови размазано по серой машине. Контрастная, выделяется. И что он скажет? Работа такая. Работа — полосовать ножом трупы? Отчасти правда. Чимин безумно смеётся, резко тормозя на обочине, врезаясь грудью в руль и ещё долго гляда вперёд на проносящиеся мимо машины. Пронесло. Сегодня их пронесло.       В стекло стучат, он оборачивается таким же пугающим. Ему не угрожают, но он уверен, сотрудник вот-вот потянется за оружием.       — Опустите, пожалуйста, стекло, — требует и скорее всего ждёт отказа, чтобы задействовать все свои полномочия. Чимин хочет в одно мгновение завести машину и проехать всей тяжестью по его ногам. — Господин, у вас кровь на двери…       — Такое бывает, — резко бросает Чимин.       Мужчина непонимаще тупит взгляд.       — Вы ранены? — уточняет он, настороженно осматривая странного нзнакомца.       — Нет, я просто омега, понимаете? — с вызовом продолжает Чимин, после чего мужчина тут же смущённо отводит взгляд и даже отступает. Чимину кажется, он делает это скорее с отвращением. Конечно — обязано было сработать. Полицейский что-то бормочет, больше не глядя на следы крови, пока в голове у него, очевидно, вертится глупое «он же мужчина?..». Чимин, чувствуя себя мерзким и грязным как никогда, хочет уже поднять стекло и уехать прочь, но его останавливают.       — Постойте, не могли бы вы всё равно выйти и…       Чимин чувствует, что от давления кожанного шнурка на шее больше не может дышать. Он сам вываливается из машины, заставляя полицейского брезгливо отскочить, и пошатываясь, плетётся мимо него, прямо через левую полосу в лес. Снова сигналят машины, омегу тошнит от боли, и ноги подкашиваются, и в почеревших глазах всё размыто и темно… Где-то далеко позади визжат шины и хлопает дверь, звучат шаги и голоса. Ноги вязнут во влажной земле, Чимин обессиленно валится на колени и лишается сознания.

***

      Когда он снова открывает глаза, гул шоссе всё так же стоит в ушах, но теперь он звучит тихо и монотонно. Им как минимум никто не сигналит. Чимин с трудом открывает глаза, а те болят от света и слезятся. Тело болит, вздохи провоцируют кашель, кровь на пальцах неприятно засохла. Как будто жидкая она покрывает кожу приятно… Кто знает.       Чимин часто моргает и с трудом возвращает контроль над своим телом. То не слушается, даже голову поднять тяжело. Омега наконец осознаёт, что сидит в машине. Пальцы скользят по сидению — широкое и явно не своё. Знакомое только…       Зрение постепенно проясняется. Он сидит сзади, на передних местах двое мужчин. Чимин резко распахивает глаза и напрягается. Свет всё ещё бьёт по зрению, но теперь он всё же различает лицо в зеркале заднего вида.       — Я говорил, что нам нужно встретиться, — спокойно бросает Сокджин, отрываясь от дороги лишь на секунду.       Чимин непонимающе смотрит на него и заторможенно переводит взгляд вправо. С пассажирского сидения к нему уже обёрнулся кто-то до безобразия знакомый. Волосы непривычно короткие, на лице небрежная щетина, щёки чуть впали — в остальном всё такой же. Он ничего не говорит, но Чимин прекрасно представляет себе его голос. Намджун усмехается омеге в глаза, и Чимин снова теряет сознание.