Бледный свет

      Вечное назойливое копошение. Шумное, сбивающее с толку, расшатывающее движение внутри. Буйство мыслей и чувств в коктейле со смешанным вкусом, и на дне бокала серый осадок — туда лучше не заглядывать. Чимин готов поклясться — это в нём с раннего детства. Хронический, может быть, недуг. Особенность? К чёрту такие фишки. Тошно от них и никак не подобраться к понятному и человеческому. Никак не подобраться к человеку. Тупая непоколебимая необходимость прикоснуться к живому и тёплом извращается быстро, мгновенно приобретает ненормальные очертания. Лежит это «живое и тёплое» рядом, что с того? Чимин не меньше получаса таращится на спящего, такого же обнажённого Юнги. Не волнует уже, что от Юнги здесь только оболочка, а в действительности рядом нечто непостижимое и отталкивающее. Чимин и сам ничем не лучше, поэтому, может быть, и так тошно. Нагота собственного тела не позволяет допустить лишнего движения. Чимин никогда не спит раздетым, но сейчас этот дискомфорт совсем иной природы. Он разгоняется из непривычных ощущений на теле и в сознании, произрастает из побуждений и разочарований, теплится, насколько уместно здесь это слово.       Чимин медленно садится, придерживает рукой край одеяла, недолго борется с темнотой в глазах и головокружением. Это тоже привычно и неприятно. Что же он наделал вчера? Отпустил себя, закрыл глупую потребность. Омега смотрит на Юнги снова. Разве он спал когда? К чему эта маскировка под обыкновенного человека? Чимину так ничуть не легче. Оказывается, разменянная девственность не снимает претензий к себе, а какая угодно близость не закрывает более сложные потребности. Оказывается, малейший надлом крепкого кокона не делает смелее, а только причиняет боль. К чему тогда эти испытания? Лучше так и остаться в искривлённым под самого себя, тесном пространстве.       Обнимая себя и кутая в одеяле, жалея тихонько, он медленно переводит взгляд. Шевелится вяло и тянет на себя ткань, наконец обнажая то, что напомнит — душевными недугами дело не ограничивается.       Чимин, медленно и лениво соображая, сначала отсутствующе смотрит на тёмные следы. Хмурится, с трудом нащупывая внутри единственную возможную реакцию, приглядывается. Всё разрозненное напряжение собирается в одной точке, доводит сердце до опасного ритма и вырывается в резкое инстинктивное движение. Чимин держит себя ещё ровно секунду, пока отгибает одеяло сильнее и в ужасе рассматривает следы грязи. Потом сдавленно вскрикивает и подрывается с кровати. Одеяло остаётся на теле, Чимин в нём ещё надеется спрятаться. Открывшаяся нагота чужого тела сейчас не пугает — омега смотрит только на испачканную простыню. Растёртая по ткани земля и чужие тёмные ступни — осознание мгновенное и для сложившейся ситуации очевидное. Омега медленно переводит взгляд выше, где проснувшееся существо уже расслабленно ждёт закономерной реакции. «Существо» теперь — единственное верное слово. Можно ли обозвать его как-то иначе? Чимин знает, как, но боится проронить хоть слово.       — Не догадывался? — с ухмылкой интересуется их загадочный убийца.       Чимин в ужасе отступает назад и судорожно сопоставляет все чёткие и притянутые факты. Странные раны, следы земли в постели, непрекращающееся ощущение опасности рядом с ним. Чимин прямо сейчас готов поверить в существование предчувствий. Неужели интуиция не реальна в мире, где людей убивают оборотни?       Альфа расслабленно встаёт и без стеснений шагает навстречу. Чимин отскакивает ещё назад, сторонится к ящику с ножами, не моргая таращится, следит за каждым движением. Юнги подходит, всем своим видом показывает откровенную издёвку, останавливается совсем рядом от замершего в ужасе Чимина и подбирает с пола брошенную вчера одежду, когда омега уже готовится отойти на тот свет.       Пока он спокойно одевается, Чимин всё пытается пустить остатки сил в формирование голоса.       — Это был ты, — выдаёт первое и самое глупое. Юнги, конечно, смеётся.       — Если я и правда оборотень, всё равно не вижу связи, — нагло усмехается он, теперь уже откровенно напирая на обомлевшего омегу.       Его расслабленная поза больше не злит — только пугает. Чимин всё пытается слиться с кухонными шкафами телом и избежать невыносимого контакта. Сознание так и кричит «берегись!», и омега понимает, что испытывал это всегда. Каждая секунда, проведённая рядом с существом, наполнена была иллюзорным чувством опасности. Словно ты мечешься без малейшей защиты, а совсем рядом крадётся непобедимая опасность.       — Как ты выбираешь, кого убить? — выдаёт ещё одну глупость Пак, быстро переходя в состояние отчаяния, в котором мозг соображает экстренно. Вот-вот вытворит что-нибудь странное, но способное сохранить жизнь. Опасность всё ещё кажется непомерной, но Чимин сопротивляется по инерции. Человек должен трепетать перед противником, вот и всё. Нужно сторониться, сопротивляться, выживать. Зачем же? Чимин хотел бы убедиться, что его собственные глаза не опустели.       Юнги снова снисходительно улыбается, ступает ещё ближе и треплет по щеке.       — Не потому, что ты мне понравился, — заверяет он и опускает взгляд и руку к шее. — Зря ты мой подарок не носишь.       — Тот, что для крепкого сна рядом с убийцей?! — вскрикивает Чимин, дёргаясь под прикосновением. Ладонь шершавая, фигура напротив неподвижная, очень в себе уверенная. Это могло бы напомнить один жуткий вечер в баре и нежеланные прикосновения, но происходящее гораздо шире и страшнее. Чимин отворачивается и уходит из-под чужой ладони, но не может избавиться от голоса в голове.       — Тот, что защищает от оборотней, — серьёзно поправляет его Юнги. Омега хмурится, старается не слышать. — Помнишь, как он выглядел?       — Лучник… — непонимающе бормочет Чимин, вспоминая фигурку из камня, оставленную по какой-то причине в квартире.       — Охотник, — поправляет Юнги, отчего по спине пробегает холодок осознания.       Чимин соображает быстро и так же быстро в любую мысль верит. Сознание так и цепляется за малейшее объяснений и словам Юнги доверяет вопреки отвращению. Разговоры о вселенной и великой миссии не воспринимать всерьёз было несложно, теперь же Пак таким похвастаться не может.       — Это какой-то бред, — качая головой, зло выбрасывает он. Сам смело смотрит в пустые глаза и находит в себе силы на сопротивление. — Что ты там говорил? Поможешь ошибки исправить? А откуда эти…       — Оборотень — не равно убийца всех ваших жертв, — спокойно повторяет Юнги, скрещивая руки на груди.       — А! Не всех, значит? — нервно усмехается Чимин, снова желая узнать, почему не убили первым делом его самого, и почему вообще Юнги к нему прицепился.       — Это ничего не меняет, — альфа осаждает попытки уловить собственную значимость. — Расследование нужно продолжать. Тебе опасаться по-прежнему нечего, — не упускает возможность лишний раз дезориентировать. — Разве что талисман лучше начать носить, а то всякое бывает…       — Какое «всякое»? — сквозь зубы шепчет Чимин.       — Ты опоздаешь на работу, — безразлично замечает существо, шагая к столу за стаканом воды. — Вряд ли оправданием станет то, что ты сегодня хорошо выспался…       Чимин никогда не отличался стабильным настроением. Наверно, толкать человека от злости — это совсем по-детски, но он сейчас по-другому не может. Крепко пихает Юнги в спину, выпуская из рук одеяло и сверкая глазами так, что по комнате едва не разлетаются искрящиеся молнии. Стакан летит на пол, раскалывается, рядом падает одеяло и путаются две пары ног.       — Да пошёл ты! — беснуется омега, ничего не видя за пеленой гнева, лупя Юнги вслепую и не имея при этом никакой конкретной цели. Сдать его в полицию, выгнать, убить — ничего не изменится. Смерти не прекратятся, Чимин это отчётливо ощущает, но винить существо не перестаёт ни на секунду. Сознанию приятно подцепить закономерность, а тут она до безобразия очевидна.       — Прошлая стычка закончилась, помнишь, чем? — всё так же невыносимо спокойно интересуется Юнги, без труда зажимая разъярённого омегу в углу, обездвиживая его и без интереса разглядывая. Странный он всё-таки, очень непоследовательный, при всей человеческой примитивности непонятный.       — Просто отвяжись от меня! — в ужасе и безысходности кричит Чимин, отталкивая его и сгорая в момент от стыда, отвращения и страха. Ступни чудом не рассекает стекло, но его сияющие осколки у ног лишь кричат о крайней степени незащищённости. Омега смотрит, как они множатся на полу из-за проступающей на глазах влаги. Смотрит и... А что если пройти по ним? Усесться голым сверху и вслушиваться, как боль крошит кожу. Вдруг станет понятнее? Чимин словно зачарован. Вдруг прояснится?       Юнги медленно опускается на колени. И он двоится в глазах. Один, наверно, что младше, ведёт одеялом по полу и смахивает в сторону осколки. Каждую секунду смотрит на омегу снизу вверх, но сквозь слёзы его взгляда никак не прочесть. Чимин и не пытается. Срывается в ужасе и бежит в ванную, смывает с себя следы этой жуткой ночи, скрывает что-то своё за шумом воды.       Обратно возвращается быстро, с накинутой неумело бронёй. Юнги косится на прикрытые белой рубашкой неровности, на уложенные волосы, ровные стрелки на брюках. Уверенный непоколебимый взгляд недавнюю истерику никак не перекрывает, а резкие движения только выдают уязвлённость. Омега, не говоря ни слова, покидает квартиру и оставляет надежды на работу. Как будто там ему теперь может быть спокойнее, чем по соседству со сверхъестественным существом.

***

      Следовало догадаться, что опасный триггер настигнет буквально сразу. Ступни могли испачкаться в невинной ночной прогулке, но это совсем не тот случай. Чимин приходит на рабочее место и сразу же получает сообщение о новом теле. Ровно в тот же момент осознаёт, откуда это тело могло взяться. Он сохраняет самообладание ровно до начала работы, ровно до первого взгляда на уродливо-однозначные следы когтей. Страшные неровные раны, оставленные никем иным как оборотнем. Жутким инородным существом, пригретом в собственной постели.       Потемневшие раны горят перед глазами, воображение их живо разрисовывает. Чимин описывает это дрожащим как никогда голосом, отмахивается от тревожных вопросов санитара и спотыкается в момент, когда лезвие должно коснуться кожи. Сколько прошло времени? Быстро он работает или медлит сегодня? Что вообще может значить слово «работа» в контексте происходящего безумия? Омега ведёт руку целую вечность, взгляда на может оторвать от рваного провала в коже, смотрит, смотрит в него, пока картинка внезапно не отключается. Злосчастная патология даёт о себе знать в самый неподходящий момент. Он не теряет сознание, но точно перестаёт собой управлять на бесконечно долгую секунду, которой хватает, чтобы оставить на теле кривой неправильный разрез и провалиться в руки подбежавшего тут же санитара.       Дальше следует хорошо прикрытое негодование, звонок другому эксперту и срочная просьба приехать, ещё какие-то слова… Чимин приходит в сознание на диване в офисе, улавливает те же разговоры где-то за стенкой, недовольства, подтверждение очевидного непрофессионализма и уже темнеющее за окном небо. Ужас сковывает снова и снова, воздуха никак не вдохнуть. Всё передавило, а Чимин с трудом встаёт на ноги. Всё кружится, хочется просто исчезнуть. Он плетётся на звуки голосов, те сменяются с его приходом на сочувствующие. Звучит это ещё более отвратительно и лживо. Чимин с трудом выдерживает бесполезные слова и даже не расходует силы на оправдания. Тут всё и так предельно понятно, и от стыда за свою слабость запросто не отмоешься.       Напряжение импульсами рвётся через край, Чимин практически падает на асфальт, вырываясь из зданий. Духота подвального помещения, резкие запахи и гнёт собственного провала. Снисхождение, осуждение, ошибка… На глазах наворачиваются слёзы. Не справляется. Бьётся, бьётся, а всё недостаточно. Громкое бесконтрольное рвение схлопывается до незначительной мелкой точки и, когда сил не остаётся уже на малейшее движение, перед глазами всплывает решение всех проблем.       Чимин не находит в себе сил выпрямиться и скрыть эту жуткую уязвлённость, но как это приятно осознать — иногда скрываться не возникает никакой необходимости. Стоило ли столько отталкивать, чтобы в критической точке сдаться и провалиться в пронизанные убийственной жалостью объятия? Всё ненужное сопротивление мгновенно исчезает, а Чимин не может уже сдерживать слёзы — Чонгук быстро шагает к нему и подхватывает.       — Ты чего? — спрашивает так осторожно и участливо, словно любящая беспрекословно мама, которой у Чимина некогда не было. Он закрывает накрепко глаза, проваливаясь в глубину мягкого всепоглощающего чувства. Тихо, спокойно, когда такое было в последний раз?       Чимин стискивает его в руках как можно крепче, сквозь пелену страха и слабости умудряется на самого себя злиться, корит сверх меры и только не скатывается до обещаний всё исправить — лучше не плодить лишнюю ложь.       — Поедем ко мне? — миролюбиво спрашивает Чонгук. Надеется, Чимин не догадывается, что сотрудники бюро вызвали его на помощь. Какой это удар для омеги, Чонгук примерно представляет, а по крепости объятий точно осознаёт — Чимин и без того находится на пике. Альфе мало известны все жизненные трудности друга, но один только странный недуг уже является достаточным основанием для тревог.       Чимин с трудом собирается, заглядывает Чонгуку в лицо быстро, чтобы только убедиться — зла на него не держат. Да и могут разве? Чимин чувствует себя избитым и хуже того — ощущает жгучий стыд. За руки, из раза в раз повторяющие неровные движения, за расшатанные нервы, за хранимого в секрете монстра, за свой первый секс, за раны на теле убитого несчастного…       Собственная машина остаётся брошенной на парковке, в машине Чонгука становится до безобразия спокойно. Хочется утонуть в мягком кресле и раствориться в монотонном пейзаже за окном. Чимин не видит ни людей, ни мелькающих фар, ни светящихся вывесок. Только смотрит в совсем чёрное небо, изредка ловя росчерки ещё более тёмных крыльев. Птицы летят куда-то даже ночью. Видят хоть что-нибудь в темноте или тоже отчаялись?       В квартире Чонгука спокойствие доводит до приятной сонливости. Чимин принимает душ, надевает одежду друга и усаживается на диван совсем рядом, доверчиво укладывая голову на любимое плечо. Они и не говорят сначала, только потягивают один на двоих бокал белого вина и смотрят кто куда — в окно и пустую стену. Пусто — это то самое слово. Порой пустота оказывается благословением.       — Тебя попросили забрать меня? — тихо спрашивает омега, с трудом борясь с дрожью в голосе и непроизвольным желанием малодушно расплакаться.       Чонгук красноречиво молчит.       — Я не знаю, что со мной, — продолжает Чимин. — Я пробовал обращаться к психотерапевту, — признаётся, предвосхищая осторожное предложение.       Чонгук молчит. Ему и осуждать? Ему нужно злиться и заново напоминать о непрофессионализме? Чимин вопреки здравому смыслу точно ждёт чего-то подобного.       — Не помогло, как видишь, — нашёптывает омега, прикрывая глаза, чтобы не отвлекаться на зрение. — И секс не помогает, — признаётся он, ощущая, как напрягается чужое плечо.       — Ты любишь этого человека? — осторожно подаёт голос Чонгук.       «Не человека», — так и хочется высказать.       — Мне кажется, я просто не умею, — отвечает что-то более дежурное, закрывается снова, снова чувствует себя из-за этого отвратительно.       — А любить и не просто, — в свою сторону откровенничает Чонгук, разбрасываясь этим фактом в самые разные и неочевидные стороны. Из него тоже наружу рвётся, но и он молчит. В этом они с Чимином очень похожи.       — Пока что только друг с другом у нас это получается, — серьёзно заявляет Чимин и по такому случаю поднимает тяжёлую голову, чтобы с непонятной эмоцией уставиться Чонгуку в лицо.       Зрительный контакт длится непростительно долго и не однозначно. Это алкоголь крутит голову или подаренное им расслаблением, Чимин в любом случае никогда и никому так подолгу не смотрит в глаза. Некомфортно даже. Наверно, дело в опасности ситуации. Чонгук находит в себе силы первым, прерывает сложившуюся неоднозначность своим фирменным поцелуем в лоб и смазанным «угу». Омегу такой ответ устраивает. Он укладывается обратно и после следующей фразы даже возвращает сознанию некоторую ясность.       — Монеты, которые мы нашли на берегу, связаны со мной, — тихо, всё ещё слабо веря в реальность этого факта, произносит Чонгук.       Чимин замирает, напряжённо вслушиваясь в слова друга и боязливо думая о самом очевидном - Чонгука эта мистическая напасть коснулась тоже. Шестерёнки в голове крутятся и Чимин ловит себя на крайне неприятном чувстве — ему хочется рассказать услышанное Юнги. Это, может быть, поможет и Чонгуку. Альтруистичная цель, а вовсе не прикрытие! А если он не поймёт? Если не прислушается? Чонгук упрямый и всегда во всём уверенный. Чимин же податливый, во многом ведомый, но сейчас это значения не имеет.       — Мы с Сокджином закопали их в детстве.       Чимин хмурится и проговаривает одними губами «что?».       — Я понимаю, это просто совпадение, — поспешно оправдывается альфа. — Убийца использовал то, что под руку попалось. Так совпало.       Он убеждает себя. Чимин вдумывается в услышанное, но подробности спросить боится. Чонгук и Сокджин часто упоминали некий клад. Странно, если в этой истории «всплыл» именно он. Чимин пьяно усмехается, вспоминая найденную в воде руку. Неужели Чонгук и правда угодил в это вместе с ним? Странно, но мысль эта облегчения не приносит. Чимин успевает ещё соврать себе что-то о бережном отношении к другу, но на деле прекрасно знает природу своего чувства. Так ощущается иррациональная ревность.       — Ты не рассказывал ему? — спрашивает омега.       — Нечего рассказывать, — Чонгук отмахивается. — Это не стоит обсуждений.       — Ты прав, — вслух врёт Чимин.       Чонгук рассказывает, что приглашал Сокджина тоже, но тот не смог присоединиться к внезапной ночёвке. Его расстраивает, что друзья давно не собирались втроём, а при последней такой возможности он сам же выпал первым. Чимин только изредка с ним соглашается, в глубине души понимая, что подобные встречи ему скорее неприятны. Сокджин слишком лезет в душу со своим резковатым мнением, а это не то, что нужно сейчас Чимину. Деликатный Чонгук в противовес старается избегать тему отношений. Так или иначе вся их дружба началась с инцидента с одним альфой, и Чон не по наслышке знает, насколько это для Чимина сложно. Сокджин же уже тогда повёл себя некорректно. Чимин злопамятный — он тот вечер в баре помнит от и до.       Разговор быстро скатывается до ленивого и совсем пустого. Обоим наконец удаётся поддаться неудачно выбранному напитку.       — Кислое, — отстранённо констатирует Чимин.       — Ты просто не разбираешься, — хмурится Чон.       — А ты не признаешься, потому что сам и выбирал… — зевая, вяло бросает омега.       В такой момент разбудить способен только внезапный звонок в дверь.       — Посмотрите, кто подъехал, — хмыкает Чонгук, абсолютно уверенный, что это Сокджин решил всё-таки присоединиться к незапланированной ночёвке.       Чимин недовольно ворчит, когда его спихивают на диван и морально готовится к встрече с другом. Сейчас главное — проконтролировать себя и не допустить лишних подробностей.       Чонгук лениво плетётся в коридор. Наверно, уже заготавливает приветствие, но после открытия двери странно молчит. Не раздаётся и привычно громкий голос Сокджина. Тишина вообще затягивается так сильно, что Чимин приподнимается с дивана и с опаской выглядывает в коридор. На пороге квартиры стоит Ким Тэхён. Очень плохо выглядящий, надо сказать, Ким Тэхён.       — Привет, — первым осторожно здоровается омега. Сложно понять, какую именно эмоцию он сейчас транслирует. Он явно напряжён, нервничает, но кажется, строго стоит на своём. Ему страшно вот так стоять перед Чонгуком, но и уходить он не собирается.       — Что ты здесь делаешь? — довольно грубо спрашивает альфа, опираясь рукой о дверной косяк и угрожающе нависая над нежданным гостем. Тэхён замечает, как ожесточены сейчас черты его лица. Видеть такое омеге уже доводилось. Достаточно часто для их непродолжительного общения.       — Произошло ещё одно убийство, — на одном дыхании выпаливает Тэхён, заранее сжимаясь перед грядущей реакцией. В страхе своём он не прогадал.       И без того недоброе лицо Чонгука, кажется, черствеет сильнее, чем когда-либо. Он с силой сжимает челюсти и вдруг втаскивает омегу в квартиру за ворот промокшей толстовки. Дверь за спиной оглушительно хлопает. Хочется испуганно закрыть глаза, но Тэхён похвально держится, даже оказываясь прижатым к двери разъярённым альфой.       — Ты понимаешь, о чём говоришь? — вкрадчиво спрашивает Чонгук, прожигая взглядом бледное напуганное лицо. От сонливости не осталось и следа. Пока что это заявление кажется чистой наглостью, а сам омега всё больше представляется лжецом и манипулятором. Чонгук всегда тонко реагировал на подобные вещи, но в этот раз всё намного сложнее. Тэхён не просто задевает его чувства, он ходит в опасной близости от преступления.       — Даже понимаю, насколько плохо это звучит, — заверяет его Тэхён, набирая в лёгкие побольше воздуха, чтобы поскорее выложить всё накопившееся. Чонгук его грубо перебивает.       — Нет, этого ты точно не понимаешь.       — Мне больше не с кем поделиться, — не унимается омега, решая идти до победного. Голос его в этот момент срывается, волнение становится слишком явным, а тревога в глазах всё-таки заставляет прислушаться. — Мне очень страшно! — заявляет Тэхён бойко, глядя альфе прямо в глаза и надеясь его от себя оттолкнуть, чтобы перестал наконец давить своей аурой. — Я тоже не понимаю, что происходит, и не знаю, что мне с этим делать! У меня снова было видение. И после того раза я… я не могу перестать об этом думать!.. Оно сбылось в прошлый раз, Чонгук, ты же знаешь!       — Это было совпадение, — непреклонно отрицает альфа.       — А если нет?! — не унимается Ким. — Я опять видел убийство. Если оно действительно произошло? Или… происходит прямо сейчас?       — Чонгук, — звучит за спиной деликатно и тихо.       Чимин, улавливая обрывки не особо понятных фраз, выглядывает из комнаты. Они оба мгновенно отрезвели от услышанного. Оба понимали это по-разному.       — Проходи, — Чонгук бросает Тэхёну, сам первым уходит в комнату и усаживается на диван. Он очень напряжён. Чимин косо рассматривает друга и опускается совсем рядом. Так, чтобы периодически поглаживать альфу по колену. Чонгука такие жесты чаще всего успокаивают, но иногда могут разозлить ещё сильнее. Он всего единожды в гневе отбросил чужую руку, но Чимину вполне хватило, хоть пересмотреть методы и не заставило. Он косится на севшего подальше от них Тэхёна и, возможно, больше кого-либо в этой комнате хочет разобраться в подробностях. У Чонгука с Тэхёном тут своя драма, а вот Чимин понимает побольше их. Несколькими днями ранее слова о видениях его бы никак не заинтересовали, но теперь он смотрит на Тэхёна внимательно и настороженно. В комнате светло, но Чимин уверен — свечение настигло и его.       — Ну, — поторапливает Чонгук, скрещивая руки на груди и глядя на омегу строго.       Тэхён не к месту замечает, что выглядят Чонгук и Чимин как родители, отчитывающие неродивого сына. Эти двое и правда походят на пару, но это сейчас волнует слабо. Вымотанный и порядком напуганный, Тэхён едва не выдаёт нервный смешок, но вовремя сдерживает себя.       — Это был сон, поэтому…       — Поэтому верить ему не стоит, — язвит альфа.       — Чонгук… — Чимин его тут же осаждает.       — Поэтому всё казалось спутанным, — продолжает Тэхён. — Сложно было запомнить все детали, но я точно видел убийство. Это была девушка. Было темно, кругом деревья, сложно разобрать детали… — хмурится Тэхён, снова погружаясь в собственное видение и в попытке избежать дискомфорта обнимая себя за плечи. Чонгук отводит взгляд, не переставая видеть в этом очередную манипуляцию. — Я помню, что она бежала, спотыкалась… ей было страшно. И то, что настигло её, это… — Тэхён запинается, подбирает слова, — это был не человек.       Чимин непроизвольно каменеет. Как будто совсем этих слов не ожидал.       — Какое-то… я не знаю, существо? — Тэхён жалобно смотрит на Чонгука. — Тогда мне казалось, это было какое-то животное…       — Ты видел раны Юци и выдумываешь! — срывается альфа, мгновенно заводясь при упоминании чего-то необъяснимого. Подобные паранормальные доводы выводят его до такой степени, что ярость становится практически неконтролируемой. Он больше не объясняет всем и каждому, что оборотней, магии, экстрасенсорики и всего в этом роде не существует, но в отношении работы взгляды снова берут своё. Он следователь и должен находить реальные доказательства. Как можно воспринимать всерьёз то, что живёт в человеческом воображении?       Тэхён растерянно замолкает, не зная, какие тут могут подойти слова. Он шёл к Чонгуку с какой-то парадоксальной верой, что именно этот человек его обязательно поймёт. Чонгук и был во всём понимающим, но это, конечно, не повод удивляться. Они слишком мало знакомы, чтобы ощущать изменения.       — А если это правда, — подаёт голос Чимин, всё это время тихо копошившийся в собственных мыслях.       — И ты туда же! — восклицает Чон, рывком вставая с дивана и ненадолго пугая обоих омег тем, как сильно он сейчас над ними возвышается и насколько им завладевает ярость.       — Конечно, это звучит сомнительно, но ты помнишь раны… — замечает Чимин.       — Да, я помню раны! — соглашается Чон. — Но я также помню, что у них должно быть логическое объяснение!       — Никто не отрицает, — заверяет его Пак. — Но ты даже не пользуешься шансом его найти.       — Потому что это не может быть правдой! — стоит на своём Чонгук, на что Тэхён только больше сжимается, понуро опуская взгляд. Это неприятно. Тэхён и сам понимает, насколько всё это странно, но с ним что-то происходит, а помочь ему с этим никто не может. Наверно, доверять такое Чонгуку было плохой идеей. Тэхён, уязвлённый такими словами, встаёт тоже и, сторонясь Чонгука, уходит на кухню за стаканом воды. Его колотит. Происходящее кажется нереальным и страшно напоминает сегодняшний сон. Такое же шаткое, неправильное, с гулкими далёкими отзвуками. Он знает, что видел, но под давлением чужих слов сломаться несложно. Может быть, неправда и то, что происходит сейчас? Может быть, он просто сошёл с ума? Тэхён наливает себе стакан воды и выпивает его большими глотками, прислушиваясь к каждому, стремясь уловить реальность в простом и понятном действии. Он глубоко дышит, вглядывается в чёрные облака за окном. Мир сотрясается и медленно уходит из-под ног.       — Ты же видишь, что с ним что-то происходит, — шепчет Чимин из другой комнаты.       — Да не может это!.. — уже с меньшим пылом сопротивляется Чонгук.       — Какая разница? — резко обрывает его омега. — Он не столько об убийстве пришёл рассказать. Он пришёл поделиться тем, что его пугает, именно с тобой.       Чонгук молчит, смотрит на друга недоверчиво, надламывается под его словами. Чимин крайне редко выдаёт подобные откровения. Чимин, признаться, вообще далёк от того, чтобы тонко чувствовать людей и хоть как-то им сопереживать. Чонгук не находит сейчас сил вникнуть в это. Так, наверно, обоим легче. Чимин и сам не сможет объяснить, что именно им движет в этот момент. Ему не разрывает сердце надломленное состояние Тэхёна, но он видит в его попытках поделиться с Чонгуком нечто пугающе знакомое. И потому на душе только тяжелеет, когда Чон молча идёт на кухню и так же без слов тянет к себе дрожащего Тэхёна.       — Я не вру, Чонгук, — бормочет омега, когда его прижимают к себе, — я тоже не понимаю… я… это странно, но это происходит. Со мной что-то не так…       — Тише, — только и может прошептать Чон, устало обнимая его и поглаживая плечи. Когда омега доверчиво стискивает его за пояс и на пике напряжения плачет в плечо, Чонгук сдаётся тоже. Стягивает влажный от дождя капюшон и зарывается пальцами в мягкие волосы. Мокрые кончики щекочут лицо и шею. Удивительно, как быстро омега доверяется ему. Всё-таки он совсем другой. Чонгук молча держит его в своих объятиях. В этот момент обещает себе, что попробует довериться тоже.       На место преступления его вызывают через считанные минуты. Тяжесть, с которой Чонгук обещает приехать вскоре, заполняет всю квартиру.       — Я с тобой, — уверенно заявляет Чимин, наверно, забывая случившееся сегодня на работе.       — Нет, — строго отрезает Чон, но смягчается, прося: — останься с ним.       Он кивает на Тэхёна, а сам не находит в себе сил подойти к раздавленному омеге и сказать ему что-то ещё. А что тут скажешь? Он увидел тело, теперь его нашли.

Glass Animal — Holiest

      Обыкновенный рабочий момент сегодня обращается сюрреалистичным сном. Чонгук и не замечал этой жуткой магии в своей рутине раньше. Он цепенеет, ступая по вечно влажной земле к оцепленной площадке. И видит это. Тэхён ничего не описал, но Чонгук уверен, он именно это увидел в своём сне. Очередное развороченное тело, разве что не укладывается в общую картину. Оно выбивалось, как ещё одно, старое. Чонгуку не хватало насмотренности, чтобы как Чимин отличать разные раны. Да и сил совсем нет верить в это. В голове картинки одна за другой. Чонгук впервые слушает отчёты отстранённо, выполняет свою работу в непрофессиональном отрешении. Перед глазами Тэхён плачет, в ушах стоит звон монет, а на плечо давит спящий Чимин. Чонгук бродит по ночному лесу в собственном трансе и не верит. Незаметно кладёт руку на опасно разбежавшееся сердце и опускает вниз и влево, туда, где на коже трепещет нарисованный оленёнок. Альфа поднимает взгляд и вдруг сталкивается с глазами напуганного, невольно втянутого во всё это существа. Следователь вглядывается, не верит своим глазам, шагает навстречу, боясь вспугнуть стройное существо. Под ногами ломается ветка, крупные уши вскакивают вверх, свой собственные зверёк щекочет рёбра, а тот, что привиделся впереди, сбрасывает несуществующую шкурку и в страхе уносится в лес. Чонгук приходит в себя мгновенно и спешит за задержанным. Парень в наручниках падает и попадает в плен быстро, дрожит под телом и всё повторяет — он просто проходил мимо. Чонгук не слышит его, ведёт к машине и всё пытается избавиться от навязчивого видения. Он так хочет вернуться домой, но после ночной смены не торопится в постель. Застревает на скамейке у дома и ещё долго не может прийти в себя.       Тишина распространяется по сознанию вместе с густым непривычным жаром. Воздух парит перед очередным дождём и духота сковывает такая, что тяжело дышать. Чонгук закрывает глаза, чтобы не отвлекаться. До самых кончиков пальцев прокатываются блёклые раскаты, правая рука лежит на рёбрах. Пальцы сжимают что-то под плотной одеждой, греются от жары тела и воздуха. Под опущенными веками кажется, будто рисунок под пальцами оживает. Выскакивает за границы своего места, вертится рядом и голову подставляет под человеческие руки. Оленёнок согревает собой кожу, ластится и щекочет. Чонгук сквозь усталость улыбается и наконец находит в себе силы пойти домой.       В тихой квартире шагает без света. На пороге гостиной замирает, позволяя себе любоваться не дольше секунды, затем прикрывая дверь беззвучно. Тэхён хотя бы смог уснуть. Чонгук шагает в свою комнату и там нарывается на нечто, снова схожее с запечатленным на теле рисунком. Оленёнок с пытливыми глазами, что смотрит на языки пламени выше по руке. Теперь это и Чимин.       — Не спишь, — шепчет Чонгук, тяжело опускаясь на половину кровати.       — Иди лучше к нему, — просит Чимин не моргая и уже предпринимает попытку встать.       — Нет, — умоляет Чонгук, хватая его за руку. — Останься со мной, пожалуйста.       Омега хмурится, но опускается обратно. Смотрит в глаза, двигаясь ближе.       — Всё плохо? — вкрадчиво спрашивает.       — Всё очень плохо, — признается Чонгук, так и не отпуская его руку. Тянет к себе ближе и засыпает так быстро, чтобы не провалиться в очередную массу сомнений. Когда-то давно глаза причудливого зверька принадлежали самому Чонгуку, но время приказало повзрослеть. Он сжимает руку омеги крепче, замирает на самой границе. Хочется обратно. Иногда в беге повседневности это рвение совсем теряется, как рисунки меркнут под давлением одежды. Чонгук, может быть, поэтому выбирает их прятать. Слишком много символизируют, слишком много заставляют думать, а где мысли — там переживания. Под опущенными веками снова пульсируют отголоски старой жизни. Она оборвалась пятнадцать лет назад? Чонгук открывает глаза, смотрит прямо перед собой. Может быть, всего лишь этим вечером? Неспящий омега рядом — он всегда был таким необыкновенным? Чонгук торопливо прячет взгляд. Если и этот тихий островок — лишь выдумка, реально ли то далекое детское благополучие? Оленёнок снова щекочет, зудит под кожей, напоминает о себе. Если и тогда всё было плохо, значит не было и поворотной ломающей травмы. И реальность тогда — пустая выдумка? Тогда и правила в ней никакие не действуют?