Бледный свет

Последствия любого поступка содержатся в самом поступке

Джордж Оруэлл — «1984»

      Квартира кажется тесной, холодной и тихой, когда два человека врываются в неё наполовину сцепленной беспорядочной массой. Они не включают свет и не запирают дверь, а педантичный Чимин даже не снимает на пороге обувь — скидывает её где-то по пути. Всё тело колотит, мысли примитивно вертятся вокруг единственного желания. Беспорядочно стремясь к одному и тому же, два человека сталкиваются плечами в дверном проёме, шипят друг на друга, но не останавливаются. На пол тяжело падает одежда, нагота раскрасневшихся от тепла тел не смущает, даже когда те забиваются в узкое пространство. Звучат облегчённые вздохи и шум горячей воды.       Чимин поднимает голову, чтобы влага умыла наконец грязное исцарапанное лицо, а после и согрела порядком окоченевшее тело. Его не волнует ни грязь на полу, ни льющиеся из незакрытой душевой брызги, ни стоящий совсем рядом Юнги. Чимин в принципе забывает обо всём, что мог бы ощущать в таком положении, потому что обыкновенная человеческая неприязнь к холоду оказалась многим сильнее. Вызывать такси от парка было опасно, так что они, скатившись с крутого склона, донельзя вымокнув и исцарапавшись, прошли пешком пару километров под ледяным ливнем. Тот, к слову, под конец сменился промозглым ветром, который благословением тоже, увы, не стал.       Пять минут под практически кипящей водой, десять, пятнадцать — дрожь покидает тело очень медленно, а Чимин не скажет точно, нравится ему это, или нет. Пока сознанием завладевает страх перед обыкновенной простудой, отступают все другие мысли. Чимин медленно опускает голову, вместе с лёгким потемнением в глазах возвращая себя в реальность. Брошенная на полу одежда не позволяет больше оттягивать — на ней грязь, холодная влага, может быть, и кровь. Кровь сотрудницы бюро судебно-медицинской экспертизы, на месте смерти которой Чимину «посчастливилось» побывать в свой выходной. Если каким-то образом обнаружится, что он там был, конец придёт уже не просто карьере — это будет огромный удар по всей жизни Чимина. И как же он к этому пришёл? Он переводит недобрый взгляд влево, исподтишка косится на также согревающегося Юнги. Омега провожает озлобленным взглядом прозрачные потоки воды, стекающие по острым скулам, шее, по всему его худому телу ниже. Он выглядит истощённо, Чимин это замечает, но помимо острой неприязни не испытывает больше ничего. Это, как ни крути, корень всех его проблем.       — Хватит пялиться, — не открывая глаз бросает Юнги. Он отступает к стене и прижимается спиной к слегка согретому стеклу, всё так же не выходя из ореола льющейся сверху воды.       — Для неземной сущности ты слишком боишься простуды, — раздражённо язвит Чимин, своей колкостью имея ввиду и весь внешний вид альфы. По его скромному мнению сверхъестественное существо должно выглядеть как-то более внушительно.       — Я нахожусь в простом человеческом теле, — спокойно напоминает Юнги. — Оно имеет простые человеческие недостатки. И потребности, между прочим, — он роняет голову направо и смотрит на омегу резко, сверху вниз.       Чимину хватает трёх секунд, чтобы вычитать в его странном взгляде угрозу и ощутить себя мелко и незащищённо.       — Мне ещё и кормить тебя придётся, — чуть дрожащим голосом отмахивается он, якобы не считывая намёк, но из душевой всё-таки выскальзывая.       — Ещё мне нужна одежда, — кричит Юнги вслед, когда омега закутывается в полотенце и исчезает в коридоре.       Он злится, внутри себя сопротивляется, но одевшись, всё-таки достаёт из шкафа сухие вещи и со всем возможным пренебрежением относит стопку в ванную. Сам возвращается в комнату и разогревает чай, отказываясь признавать, что Юнги он сейчас ждёт больше, чем хочет собраться с мыслями один. Дело всё в том, что привычный механизм борьбы с напряжением больше не срабатывает — желание уединиться никак не поможет справиться с происходящим. Помогало ли раньше? Чимин предпочитает думать так. Это позволяет скинуть на Юнги ответственность.       Он возвращается быстро. Садится совсем рядом и отпивает чай из чужой кружки, как будто только его тут и ждали. Чимин даже не возражает, напряжённо кусая губы и рассчитывая, не могли ли они оставить где-нибудь улики.       — Это твоя одежда? — легко спрашивает Юнги, оттягивая край чёрной футболки на себе.       — Нет, Чонгука, — отстранённо бросает Чимин, забирая обратно кружку и делая большой глоток.       — Чонгука? — Юнги приподнимает бровь, в остальном никак не менясь в лице.       — Он ночует у меня иногда, вот и оставил одежду, — раздражённо отвечает омега.       — А другой парень? Вы втроём дружите.       — Он скорее друг Чонгука. Какое это вообще имеет значение, когда…       — Когда дружба и так вряд ли переживёт такие злоключения?       Чимин вскидывает острый взгляд на альфу. Хочется выкрикнуть ему в лицо, что это всё не правда. О каких вообще злоключениях идёт речь? Чимин отказывается принимать всё происходящее в развитии и всё ещё старается верить, что это лишь стечение обстоятельств, а не череда. Как будто вырваться из этого круговорота всё ещё представляется возможным, а мрачные перспективы продолжают быть призрачными. Чимин выдерживает тёмный безэмоциональный взгляд с ощущением давления в горле. Это похоже и на тошноту, и на удушье одновременно — во взгляде незнакомца подтверждение всех самых худших опасений.       — У тебя глаза пустые, — вдруг бросает Чимин и с отвращением отводит взгляд. Глаза часто зовут бездонными, живыми, зеркальными и какими угодно ещё, но это совсем другой случай. Чимин знает о строении глаза побольше многих, но он и в этом теперь не может быть уверен. Глаза Юнги не просто бездонные, их содержимое словно и вовсе не принадлежит нашей действительности. Тёмная радужка и зрачок — словно поверхность стеклянного шара, захватывающего свет. Дискомфортное зрелище.       — Мне нужно попасть к телу той девушки, — игнорируя чужие слова, произносит Юнги.       — Что? — Чимин возмущённо морщится. — Нет, — уверенно отрезает он, — мы и так достаточно рискнули. Тело сейчас в бюро, увидеть его больше не получится.       — У тебя получится, — уверенно напирает Юнги, — Но мне нужно взглянуть самому. Когда ты сможешь меня провести туда?       — Что? — громко повторяет Пак. — Никогда.       Юнги издаёт нечто нечленораздельное, явно обозначающее раздражение. Это хоть немного приближает его к человеческому облику.       — Должны быть какие-то подсказки, — настаивает он. — Может быть, не тело даже — её одежда, само место преступления. Что-то точно есть.       — Тебе это зачем? — зло шипит Чимин. — Ты говорил, что эта ваша вселенная выберет людей, которые и будут расхлёбывать дело. Почему в это уже заранее лезешь ты?!       Юнги молча наблюдает за нарастающей вспышкой. Он всё ещё не до конца понимает человеческую натуру, но уже догадывается, что изучать её на примере Чимина точно не стоит. Не тот персонаж.       — Быстрее закончим, — ровно отвечает альфа, — меньше людей в итоге погибнет.       Чимин резко и особенно озлобленно смотрит на Юнги. Принимает слова на свой счёт.       — Ты подвергаешь опасности меня, — он ещё пытается гнуть своё. — Разве не разумнее будет действовать всем по какому-то плану?       — Ты ничего не понял, — качает головой Юнги. — Не будет никакого плана. Вы все просто должны будете найти решение сами. Разве всем не станет проще, если я нападу на след уже сейчас?       — Мне будет проще, если я вообще не буду во всём этом учавствовать! — окончательно вспыхивет Чимин. — Будет проще, если ты уберёшься из моей квартиры! Будет проще, если я просто вернусь к обычной жизни.       — В твоей обычной жизни люди умирают постоянно, я помню, — с невыносимой усмешкой отмечает Юнги. — Я бы посмотрел на тебя и твою обычную жизнь позже, когда ты будешь мучиться от кошмаров, но этой ночью мы пойдём в твой морг, — категорично заявляет он, чуть приближая лицо к Чимину и заставляя его смотреть в просвеченные блёклым светом глаза. — Нельзя просто взять и уйти, — вкрадчиво продолжает Юнги. — Ты не представляешь, насколько давно и глубоко очерчено твоё участие. Системы исправления не существует в отдельности от аномалии.       Чимин ловит себя на том, что до скрипа сжимает зубы. Он закрывает глаза, отводит голову, старается уйти в себя, но главную угрозу Юнги слышит отчётливо. Она стучит в висках проклятьем и заставляет поверить в собственную причастность. Может, и правда? Может быть, это тянется настолько долго и объясняет все его…       — Нужно поспать сейчас, — бросает омега, рывком вставая из-за стола. Он задёргивает шторы и без слов ложится на кровать. Отворачивается к стене, прекрасно зная, что это никак не обманет Юнги. От него не скрыть того факта, что спать омега сейчас не может, да и нужно ли? Чимин напряжённо вглядывается в рисунок обоев и никак не выдаёт того, что на подушку капают слёзы. Обида и внутренний протест так перекликаются с далёкими детскими чувствами, что на тишину собственной квартиры накладываются картинки прошлого. Пронизанный неровностями исток.

***

      Ночью, когда непогода хоть сколько-нибудь успокаивается, и сумеречная умиротворённость овладевает отдельными уголками Сеула, Чимин чувствует себя городским сумасшедшим. Жмётся к рулю, высматривая что-то на дороге, а после идёт крадучись, так же озираясь. Словно ночная поездка кажется подозрительной по умолчанию, а оставленная в квартале от бюро машина — не акт паранойи.       — Можно было пешком прийти, — издевается Юнги, расслабленно шагая за нервно семенящим Паком.       — Можно было не придумывать идиотских вылазок в морг, — огрызается в ответ Чимин. Он даже не сразу замечает, что под плащом осталась домашняя одежда, при себе нет телефона или часов, а ужас на лице сравним с натуральным безумием. Обычно чтобы осознать весь масштаб трагедии, нужно знать человека лично. Чтобы понять сейчас состояние Чимина, достаточно одного короткого взгляда.       — Знал бы ты, как смешно твой страх выглядит со стороны, — потешается Юнги уже в опасной близости от бюро. Чимин не реагирует. Может, и хотел бы выдать что-то грубое, как в их прошлую опасную вылазку, но в этот раз не находит в себе сил на что-то кроме тревоги. Предыдущий опыт никак не закалил и тем более не подарил чувство азарта. Он просто напугал и заставил быть более осмотрительным. Именно поэтому Чимин согласился на авантюру снова? Он и не знает. Просто проснулся среди ночи с пустой головой и сразу же ощутил тупую безысходную уверенность, что пойти необходимо. Всю дорогу верил, что Юнги его загипнотизировал, но теперь, подступая к зданию, ощущает, что решил всё сам.       — Веди себя естественно, иди позади меня, взгляд ни на ком не задерживай, — тихо командует Пак уже на ступенях, где сердце движется быстрее шагов.       — Неестественно сейчас выглядишь только ты, — беззвучно усмехается Юнги, но сам же отдаёт себе отчёт — он видит это в Паке лишь потому, что видит его насквозь в принципе. В остальном же омега по приближении к зданию начинает выглядеть предельно спокойно, в какой-то степени даже жутко выдержанно и ровно. Он ведь волнуется, откуда такая холодность?       На входе их, как и ожидалось, приветствует спящий охранник. Дверь эта не главная, отсюда обычно выходят покурить, так что охрана воспринимает пост как место для отдыха. Тихо и ровно проходя внутрь, Пак наконец выдыхает напряжение, приобретая ещё более удивительные изменения. Юнги к нему приглядывается, припоминает, что в детстве так же вела себя милая и слегка забитая госпожа Мин, когда приводила сына к себе на работу. Такие люди работе отдаются и, может быть, не получают заслуженных наград, но имеют главное — уверенность в каждом шаге. Чимин прячет руки в карманах плаща, словно это медицинский халат, широким шагом идёт по коридору, в котором на ночь приглушен свет.       — Я видел там комнату с трупами, — с долей непонятного ему самому возбуждения шепчет Юнги, нагоняя Пака. Жмётся к нему, как всё тот же подросток, испытывает незнакомое себе воодушевление от мысли о смерти. От близости её и осознания правил этого мира, или от простого человеческого благоговения перед конечностью жизни.       — Мы не на труп идём смотреть, — ровно сообщает Чимин, преисполняясь ещё большей уверенности в этот момент. Он соврёт, если скажет, что не получает удовольствие от нахождения в собственной стихии рядом с Юнги, который хоть в чём-то ему теперь уступает. — Её уже вскрыли, — предотвращает возмущения Пак, — на рабочем месте сейчас скорее всего дежурный, и туда мы не пройдём. Мы посмотрим заключение.       Юнги молча повинуется.       Бесконечный коридор рискует обернуться образом из ночных кошмаров, блёклый свет из дверных проёмов манит, но уловимый запах не даёт поддаться. Чимин слегка сжимается, ощущая угрозу впереди. В одном из кабинетов раздаются тихие звуки. Обрывочный металлический и глухой, влажный — кто-то работает. Чимин никак не меняется внешне, но внезапно хватает Юнги за руку и буквально протаскивает мимо открытого кабинета, оставаясь для дежурного врача неразличимым силуэтом.       — Ты знаешь, что умудряешься меня удивлять? — возбуждённо шепчет Юнги, беспорядочно касаясь чужих волос лицом и голосом пуская лёгкие вибрации по коже.       Чимин реагирует только несдержанной победоносной улыбкой. Как будто ночная вылазка в бюро не пугала его до чёртиков в самом начале.       Так они оказываются в тесном тёмном кабинете. Чимин тихо прикрывает дверь и включает настольную лампу, никак не покидая это завораживающее амплуа хозяина положения. Такой он Юнги интересует гораздо больше. Чимин не говорит, пока ищет бумаги, копается в чужих записях без опаски и, нужно сказать, совсем ничего не чувствует, когда пробегается глазами по описаниям трупа Юци. Частое созерцание смерти делает человека циничным. А может быть, это работает вовсе не так?       — Вот, — коротко бросает Пак, протягивая Юнги папку. — Здесь фото и описания. Это всё, что я могу тебе дать.       Юнги кивает и погружается в изучение. Чимин в этот момент изучает его самого. Притихает и смотрит исподтишка, как эта неправдоподобная копия человека молча вчитывается в неразборчивые записи. У него словно глаза не шевелятся и тело обездвиживается вовсе. Чимин ловит себя на том, что хочет пошутить или просто сказать любую глупость, чтобы спастись от неловкости. Он может выдохнуть, сесть на диван, заняться любыми делами, но никак не может оторваться. Рассматривает Юнги, пытается забраться в его инородные глаза и хоть как-то спастись от удушающего одиночества всей этой ночи. Он был так уверен в себе, пока шёл в свой рабочий кабинет, но теперь ощущает себя неправильным и лишним здесь. Столько раз доводилась видеть эту комнату в свете одной лампы и полной луны, но сегодня всё кажется чужим. Хочется приглушить свет окончательно, и Чимин даже тянется к столу — ведь свет Юнги вовсе не нужен. Вдруг в коридоре вдруг звучат шаги, которые хочется поблагодарить за возвращение живых человеческих реакций.       Секунду они оба смотрят на дверь и прислушиваются — приближается шаг или затихает. Ночной сотрудник явно идёт сюда. Чимин реагирует первым просто потому, что знает, куда можно спрятаться. Хватает Юнги, опрометчиво положившего на стол папку, и утаскивает в нишу за плотную штору. В тесноте полки с расходными материалами и нестерильными инструментами, висит пара халатов, над головой светит маленькое уличное окно. Штора едва достаёт до колена, теснота заставляет жаться друг к другу, но опасность полностью отнимает неловкость. Дверь открывается, Чимин зажимает Юнги рот рукой. Не доверяет, наверно, или просто желает убедиться, что всё это происходит в реальности.       — Чен? — негромко и устало спрашивает дежурный врач у темноты. Первое, что он увидит, когда войдёт, это две пары ног под шторой. Чимин ещё успевает понадеяться, что полумрак их скроет, но коллега быстро убеждает его в обратном. — Эй, ты чем тут… — сонно бросает альфа и делает шаг навстречу, тут же замирая от внезапного звука.       Влажный, характерный только поцелую, он врезается Паку в ладонь и заставляет подскочить на носках. Рука Юнги тут же ложится на спину и давит, возвращая обратно. Его губы громко целуют чужую ладонь, пока спокойные глаза смотрят в расширенные чиминовы.       — Чёрт, что ты тут… — шёпотом ворчит доктор, тормозит на пороге ещё с минуту и наконец уходит, тихо прикрывая за собой дверь. Чимин тут же отнимает ладонь от чужого лица, и то по инерции подаётся вперёд. Омега млеет от глупости всей этой ситуации и резко выпутывается из рук усмехающегося и совершенно спокойного Юнги. Вся былая уверенность с омеги мгновенно спадает и он вновь возвращается к своему привычному дёрганому состоянию.       — Нужно уходить срочно, — шепчет он, беспорядочно втискивая папку на место и широким беззвучным шагом подлетая к двери.       — По-моему у нас есть время, — пожимает плечами Юнги. — Сколько должен длиться секс в подсобке?       Чимин яростно на него смотрит.       — Если он сейчас встретит этого Чена, нам конец, — раздражённо поясняет Пак.       — Тебе конец, — поправляет его Юнги. — В любом случае, я нашёл, что мне нужно.       Чимин вопросительно вскидывает бровь. У Юнги в момент чтения даже лицо никак не поменялось, но сейчас нет времени разбираться в его реакциях.       Омега осторожно открывает дверь и в этот раз по коридору уже крадётся. Прислушивается и вздрагивает всякий раз, когда над головой мигает белая лампа. Тихий характерный звук отдаёт короткими вспышками в сознании, Чимин чувствует, что сейчас способен по-настоящему расстаться с рассудком. Он проходит мимо кабинета, где работал доктор, не дыша обнаруживает пустоту. Дальше срывается на бег, уже не заботясь о том, догоняет ли его Юнги — в опасности тут и правда всего один человек. В последний раз сердце замирает на самом выходе, где Чимин даже не смотрит на охранника и не улавливает копошение.       — Чего гуляете, ребят? — хрипло бурчит грузный альфа со своего места.       — Мы туда и обратно, — вдруг добро и очень умиротворяюще шепчет Юнги. Конец фразы тонет в сонном сопении.       Чимин вылетает на улицу пулей и уже там, оказавшись хоть сколько-нибудь в безопасности, от избытка эмоций пихает Юнги в плечо. Тот искренне смеётся и только успевает бежать за разогнавшимся омегой. Уже в машине Чимин накрывает лицо ладонями и громко дышит, всё так же слыша где-то далеко приглушённый смех. Заводит машину жутко дрожащими пальцами и сначала опасно едет без фар по тёмным переулкам. Очень быстро вспоминает, что так привлекает ещё больше нежелательного внимания у случайных прохожих, и дальше уже едет по правилам, всё так же слыша смех Юнги уже где-то глубоко в себе. Тот трансформируется в жуткие образы, сливается с тиканьем перегорающей лампы и шагами за дверью. Руки касается что-то влажное, Чимин отдёргивет ладонь от морды дворового пса, и тот обращается огромным белым монстром. Чимин вскрикивает, убегая от разъярённого охранника, кричащего что-то с закрытыми глазами. Потом падает, распахивается, как бумажная папка, и смотрит на Юнги снизу вверх. Пустота в его глазах вдруг закручивается, и под хриплый потусторонний смех Чимина затягивает внутрь.

***

      Первое, что ощущается — облегчение. Потом уже шее неудобно, ноги затекли, непривычно темно. Чимин слабо шевелится и сначала просто смотрит в потолок. Он дома, никакой паники. Сейчас просто вечер. Вечер? Почему он уснул? В поле зрения попадает чужое лицо и только тогда Чимин ощущает руку на своей шее.       — Тише, — просит всё тот же демон, приставший к Чимину так плотно, что стёрлась граница.       Лёгкие наращивают темп, Пак дёргается в попытке встать. Рука на шее не душит, но давит достаточно, чтобы удержать на месте.       — После пробуждения лучше немного полежать, — спокойно рекомендует Юнги. Большой палец поглаживает скулу, Чимин всё-таки вскакивает от отвращения.       Он у себя на кровати, но и Юнги тоже тут. Чимин спал у него на коленях, а это мерзко хотя бы потому, что, очевидно, снова имело место усыпление. Чимин чувствует себя отдохнувшим, но вместе с тем и страшно не защищённым. Он лишается сознания по чужой воле и, кто знает, что происходит в этот момент. Такой опыт нельзя назвать приятным, но тут в игру вступает тяжёлая бессонница. Так связь с Юнги начинает казаться осознанным выбором. Это позволяет сохранять иллюзию контроля, но так и хочется спросить — существует ли свобода выбора в принципе? Чимин отвлекается на иллюзорный зуд на ладони, зло косится на собственные руки и только потом на Юнги.       — Ну и что ты нашёл? — тихо спрашивает, внезапно избегая обыкновенного «вчера». Когда они были в бюро? Время теперь ведёт себя слишком странно.       Юнги весь подбирается, как будто вопроса этого очень ждал. Он тянется в карман, ненавязчиво демонстрируя, как затекло в неудобной позе тело. Сколько он так просидел?       — Вот, — он протягивает Паку сложенный лист фотобумаги с фрагментом кожи.       — Ты зачем его забрал?! — тут же вскрикивает омега, игнорируя и блеск в глазах, и отмеченную на теле татуировку. — Это же заметят!       Он смешно вскакивает на месте и размахивает руками. Выхватывает из чужих рук фото и предпринимает бестолковую попытку разгладить. Бесполезно — плотную бумагу рассекли тонкие трещины. Чимин уже набирает воздух в лёгкие, чтобы простонать что-то про подозрения, опасность и отпечатки пальцев, но взамен роняет только:       — «Река Хан впереди…». Это стихи?..       Губам Юнги возвращается былой изгиб. Не потому что догадался — потому что поставил дело выше своих страхов.       — Стихи, указывающие на место, — кивает альфа.       Чимин поднимает на него сосредоточенный и уже ни разу не возмущённый взгляд.       — Думаешь, там найдут новый труп?       — Думаю, мы уже не сможем предотвратить новое убийство, — поправляет он. — По предыдущему маршруту всё сходится. Можно даже предугадать примерное место на берегу.       — Правее моста, — тихо проговаривает Пак, вспоминая путь, который показывал ему Юнги. Тот ровной линией шёл по отмеченным трупами паркам, а теперь упирался в реку.       — Быстро учишься, — кивает Юнги.       — Сейчас пойдём? — вдруг спрашивает Чимин, с готовностью вздрагивая всем телом.       Хриплый смех легко возвращает его в реальность. Чимин уже хочет возмутиться — первым делом из-за того, что время идёт, а потом уже, что Юнги вечно над ним издевается, но сама история движется быстрее. Совсем тихий, робкий даже стук в дверь заставляет обоих обернуться. Сейчас вечер, друзья стучат совсем не так осторожно. Кого могло занести в этот раз? Чимин вопросительно смотрит на Юнги, а тот косится на дверь, точно взбудораженный звуком кот. Чимин шагает медленно. Крадётся, но не останавливается, как будто нет теперь варианта не поддаться провокациям вселенной. Наученный опытом, он заглядывает в глазок и ещё больше удивляется, потому что за выпуклым стеклом пустой коридор. Чимин ещё раз косится на Юнги, уже оказавшегося рядом, и всё-таки открывает.       Пустым коридор был только на уровне глаз взрослого человека. Чимин, опасливо приоткрывая дверь, быстро роняет взгляд вниз.       — Здравствуйте, — так же робко, как прозвучавший ранее стук, шепчет мальчик лет семи. — Я Пак Ёнсок. Мама сказала, здесь живёт мой брат.       У Чимина в этот момент шевелятся только веки, распахивающие донельзя удивлённые глаза. В остальном собраться оказывается крайне сложно.       Юнги, не слыша угрозы в детском голосе, показывается в дверном проёме. Мальчик при виде его испуганно вздрагивает и нерешительно отступает. Он не может этого объяснить, но альфа кажется ему пугающим, хоть и улыбается мягко. Ёнсок часто сторонится незнакомых мужчин, но сейчас храбрится — нужно привыкнуть. Он переводит взгляд обратно на молодого человека, очень похожего на маму, и терпеливо ждёт. Но Чимин всё так же молчит.       — Как зовут твою маму? — спрашивает Юнги приветливо, слегка повышая голос.       — Пак Индже, — тихо проговаривает мальчик, топчась на месте и начиная уже сомневаться во всём происходящем. В носу щекочет, но он уверен, плакать сейчас точно не стоит.       Юнги переводит взгляд на Чимина, а тот лишь кивает один раз, не сводя глаз с ребёнка. Не смотря на годы жизни врозь и минимальное общение в переписках, он свою мать знает и вполне может представить, что у неё появился второй ребёнок, который потом за ненадобностью отправился к старшему брату.       — Что ты здесь делаешь? — довольно грубо спрашивает омега, отчего мальчик окончательно теряется. Как следует вести себя с детьми, Чимина просто не научили, да и собственный опыт показал, что с младшими нет смысла церемониться. Впечатления брата его волнуют слабо.       — Не бойся его, он просто не в духе, — Юнги вдруг отпихивает Чимина в сторону и манит Ёнсока в квартиру. — Проходи.       Мальчик выглядит так, будто в квартиру к незнакомцам не зайдёт никогда и ни при каких обстоятельствах, но прямо сейчас это правило получает исключение. Он ещё раз опасливо смотрит на обоих парней и всё-таки заходит в незнакомое тепло. Всю дорогу казалось, дом родного брата не может сильно отличаться от своего собственного. Мама впопыхах успела сказать, что с Чимином Ёнсоку обязательно будет хорошо, ведь они семья. В силу возраста сложно было понять, почему семья в таком случае живёт врозь, а Ёнсок о существовании Чимина узнал только в шесть лет.       — Что ты здесь делаешь? — ещё раз с той же строгой интонацией спрашивает Чимин, скрещивая руки на груди. Слёзы больше не кажутся слишком уж лишними — иначе Ёнсок на такие непонятные ситуации пока реагировать не умеет.       — Спроси лучше у своей мамочки, — язвит Юнги с натянутой улыбкой и тут же садится рядом с мальчиком, чтобы помочь раздеться.       Чимин пулей влетает в комнату и беспорядочно ищет свой телефон. Ёнсок косится на него из коридора и тревожно кусает щёку изнутри. Юнги его не так уж и жаль, просто внутри что-то нашёптывает, что так с детьми поступать нельзя. Как надо, он и не знает, но по инерции улыбается и говорит спокойно.       — Да где мой телефон?! — на фоне чертыхается Чимин.       Юнги забирает у Ёнсока куртку. Мальчик вцепляется пальцами в шуршащую ткань и достаёт из кармана помятую бумажку. Подумав с минуту, он доверчиво тянет её Юнги.       На плотном листе с мелким названием какой-то фирмы неразборчиво выписан адрес Чимина и ближайшая автобусная остановка.       — Маму забрали в больницу на две ночи. Она сказала, я должен пожить это время у брата.       Юнги молчит, пробуя на вкус нотки сожаления. Брошенные дети — это всегда печально. Один Чимин чего стоит.       — Долго добирался? — участливо интересуется Юнги.       — Было светло, когда уезжал, — бормочет мальчик. — Мы тоже в Сеуле живём, просто далеко.       — Понятно, — тянет Юнги. — Голодный?       Мальчик робко кивает.       — Идём тогда, — он берёт ребёнка за руку. — Заодно успокоим твоего брата.       — Только этого не хватало!.. — в отчаянии шепчет Чимин, разворошив постель в поисках телефона.       — Чимин, — тихо, но настойчиво привлекает его Юнги.       Омега выпрямляется, смотрит на Мина злобно, но всё-таки замечает прилипшего к нему ребёнка. Ему не жаль. Ему наплевать на незнакомых детей, а именно им Ёнсок и является. Мама могла нагулять кого угодно — это не обязано как-то сказываться на его жизни.       — Нам всем не помешает поужинать, — подсказывает ему Юнги. Чимин ещё раз смотрит в большие испуганные глаза ребёнка и наконец поддаётся. Не из жалости, он уверен. Ему и так есть о чём переживать, и чужой мальчик в эту череду никак не вписывается. Чимин злится на что-то, откровенно нервничает и всё-таки идёт разогревать остатки еды из холодильника.       Ужин становится жутко неловким — хуже и быть не могло. Чимин уже ощущает благословением моменты, когда они были с Юнги вдвоём. Ощущения одиночества в своём доме он не помнит и вовсе.       За ужином приходит осознание жуткого голода. Как давно Чимин не ел? Как много времени вообще прошло с того вечера? С того злополучного вечера, когда всё пошло наперекосяк. Чимин уверен, что все беды притягивает Юнги, а Юнги в свою очередь отдаёт всё внимание Ёнсоку. Хочется обличить его в лицемерии, но Чимин пока лишь демонстрирует свою ярую неприязнь к детям. Если кто-то ещё верит в наличие инстинктов у людей, Пак является тому огромным опровержением. Омегам часто приписывают врождённое умение заботиться о детях, но тут явно что-то пошло не так. Нежность, сострадание, родство — всё это в нём напрочь отсутствовало.       — Мне завтра на работу, — прерывая тишину, сообщает Пак.       — Прогуляешь, — легко пожимает плечами Юнги.       — Прогуливать нехорошо, — тихо вставляет мальчик, чуть осмелев от коротких доверительных разговоров с Юнги.       — Правильно! — опасно восклицает Пак. — Особенно, если нужно быть в курсе всего происходящего.       — Никто не заметит, что фото пропало, — Юнги раздражённо закатывает глаза.       — А ты же во всём на свете разбираешься! — скалится Чимин. — Может, и няней тогда побудешь?       — А ты оставишь ребёнка со мной? — парирует альфа.       — А чт… — Чимин теряется. По всем канонам делать он этого не должен, но разве ему не всё равно на мальчика?       — Я один могу… — осторожно вставляет Ёнсок.       — Я побуду с тобой, — успокаивает его Юнги, забирая у омеги ненужную ему ответственность.       — А в школу тебе не надо? — дежурно уточняет Пак.       — Я пропускаю иногда, — признаётся Ёнсок.       — Разве прогуливать не плохо? — замечает Юнги.       Мальчик хмурится, ковыряя ложкой в тарелке.       — Мама иногда просит не ходить.       Чимин резко роняет палочки на стол и накрывает лицо ладонью. Все настороженно притихают. Омега делает глубокий вдох, вспоминая, что сам не ходил в школу, когда отхватывал случайные синяки от маминых ухажёров или, ещё хуже, от неё самой. Отвратительное, но всё-таки оставшееся позади прошлое, а теперь вот оно — снова. Нагнало его и сидит совсем рядом, смотрит своими огромными блестящими глазами и тоже пока что не всё в своей жизни понимает.       — И часто это происходит? — строго спрашивает Чимин.       — В последний раз ей было плохо в начале учебного года…       — «Было плохо», — зло усмехается Чимин. Столько лет прошло, успело появиться на свет второе последствие беспорядочных половых связей, а с пристрастием к алкоголю она так и не справилась.       — Давление поднимается, — не понимая его реакции, вдруг объясняет Ёнсок, — она говорит, таблетки могут не помочь, и просит оставаться рядом.       Чимин смотрит недоверчиво. Хочет ещё что-то съязвить про причины гипертонии, но останавливает себя под собственным давлением и взглядом Юнги. Может быть, годы что-то изменили, и ошибкой был только один её сын?       — Не пора ли спать? — вдруг спрашивает Юнги, первым вставая из-за стола. — Ёнсок, тебе нужно в душ?       Мальчик кивает.       — У меня нет вещей для тебя, — нехотя вставляет Чимин.       — Мне мама рюкзак собрала, — сообщает мальчик и уносится в коридор.       Чимин держит себя крепко. Он иногда убегал домой к бабушке в одной пижаме.       Омега точно в тумане сбрасывает посуду в раковину, механично шагает к шкафу и ищет подушку. Картинки прошлого так и проносятся перед глазами, и Чимин никак не может забрать у себя право на обыкновенную зависть. Ему просто не повезло родиться у этой женщины первым.       Ёнсок в это время самостоятельно шагает в ванную, но возвращается и смущённо замирает в дверном проёме.       — Что? — устало бросает Чимин.       — Я не могу включить свет.       — Точно, — вздыхает Пак. Конечно, его квартира никак не предназначена для ребёнка. — Ты и воду включить не сможешь, — вспоминает он, — пошли, помогу.       — А можно… — запинается Ёнсок, тормозя всё там же, — а можно, Юнги-хён мне поможет? — совсем тихо спрашивает он, пряча взгляд.       Юнги с готовностью шагает навстречу и опасливо косится на Чимина. Омега останавливает его жестом.       — А я почему не могу? — требовательно спрашивает он.       Ёнсок снова нервно кусает щёку, осторожно поглядывает на брата и иногда на Юнги, словно прося помощи.       — Мама говорит, ты… — он встревоженно запинается, всё ещё не до конца понимая, что именно имела ввиду мама, когда говорила про брата, — что ты не совсем… ты просто не такой мальчик, как…       Чимин замирает в ступоре, даже в кривой формулировке прекрасно понимая, что именно Ёнсок имеет в виду.       — Всё в порядке, идём! — отвлекает их обоих Юнги, поспешно уводя мальчика в ванную.       Из комнаты в этот момент звучат несдержанное шипение и резкие грубые движения. Юнги включает мальчику воду, спускает с полки шампунь и обещает вернуться через пару минут. Дверь оставляет на всякий случай не запертой, шум воды всё равно заглушит звуки. Юнги осторожно заходит в комнату.       Чимин агрессивно разбирается с постельным бельём, готовя диван для сна. Он выглядит просто злым, но на деле, конечно, всего лишь уязвлён.       — На диване будет спать? — осторожно спрашивает Юнги, оповещая Пака о своём присутствии.       — Это для тебя, — бросает Чимин. — Ёнсок со мной.       — Может, лучше наоборот?..       — Наоборот?! — Чимин резко бросает на диван одеяло. — Конечно! — он оборачивается, яростно сверкая глазами. — Я же прокажённый, подхватит ещё что-нибудь!       — Чимин… — Юнги вздыхает безразлично, слабо понимая, какая именно слова тут следует подобрать. Он только учится вести себя по-человечески, а тут сразу продвинутый уровень. Юнги не психолог и тем более не имеет того опыта, какой за плечам у Чимина. Догадаться о том, как прошло его детство, вовсе не сложно. Это бежит в его глазах, когда он смотрит на Ёнсока и злится. Злится на то, что сам он был всем хорошим обделён. Не просто хорошим — необходимым. Он обязан был получить заботу и любовь от матери.       — Что?! — восклицает он, когда в уголках глаз уже собираются отчаянные слёзы. — Она наговорила ему, что я не мужчина, или вообще не человек! Как будто это главная проблема! Может, она поэтому не растила меня как следует? Я думал, она просто не может, но видимо, — он яростно машет рукой в сторону ванной, — видимо, всё она может! Просто со мной не хотела!..       — Чимин, — чуть настойчивее зовёт Юнги, заставляя взглянуть на себя и в странности чужих глаз усмотреть, что такое случается. Жизнь такая, какая она есть, и пустые истерики тут никак не помогут. Чимин в этом улавливает очередную ложь.       — Да пошёл ты! — выкрикивает он. Это не то, что ему нужно сейчас. А что ему в сущности нужно? Мама никогда не успокаивала его истерики, так откуда ему знать, какой ключ к нему подходит? Откуда ему вообще понять хоть что-нибудь о себе, если в голове полная каша из обид и невыясненной злости? Ему плохо, но он к тридцати годам так и не понял, как с этим бороться, всю жизнь глупо веря, что он всего лишь ошибка. — Не делай вид, что он волнует тебя! — в порыве эмоций вылетает нечто более глубокое. — Ты думаешь только о том, как он может сыграть в твоём деле. Тебе тоже на него наплевать!       Юнги сбрасывает маску мгновенно.       — Уличаешь меня в моём предназначении?       И нет уже деланного сожаления, нет переживания о судьбе ребёнка, нет попыток разобраться. Ему всё равно, и это Чимина только подогревает. Только позволяет ощутить, что идеально далеко не все окружающие, а инороден в своих чувствах не один только Пак. Это злое родство скрашивает боль. Такая себе отрада, но она работает.       Юнги смотрит холодно, Чимин отворачивается, ожидая, пока альфа также молча уйдёт в ванную. Когда он возвращается с Ёнсоком, свет горит только в зоне кухни. Чимин сидит за столом спиной к двери, рядом с диваном стоит рюкзак маленького альфы, на его новой постели ждёт одна подушка. Чимин стирает редкие слёзы, пока Юнги желает мальчику спокойной ночи и недолго медлит, не зная, куда теперь ему податься.       Звонок в дверь теперь кажется без малого проклятьем. Чимин не может сейчас посоветоваться взглядом с Юнги, просто идёт к двери покорно и, видя в глазок Чонгука, даже не находит сил на обречённый вздох. Он открывает, готовый уже к чему угодно. Наверно, Чонгук обнаружил пропажу фото и первым делом заподозрил лучшего друга. Как иначе? Наверно, видел Чимина на месте преступления. Звонил и переживал, вот только омега не брал трубку. Наверно, произойти могло всё что угодно, кроме обыкновенного дружеского визита. Раньше это не было для них редкостью, но когда это призрачное «раньше» оборвалось? В какой-то момент дни стали ощущаться целой вечностью.       — Привет, — даже не скрывая всего творящегося внутри, бесцветно бросает Чимин.       — Привет, — хмурится в ответ Чонгук.       Они оба выглядят плохо.       — Вчера я был на месту преступления, — сразу же сообщает Чонгук.       Юнги беззвучно подбирается ближе, замирая у самой двери и прекрасно зная, что Чонгук сегодня точно не войдёт внутрь.

Fever Ray — Keep the Street Empty for Me

      — Убийство? — быстро спрашивает Чимин, сжимая дверную ручку и старательно концентрируя взгляд на Чонгуке. Юнги стоит совсем рядом и пристально разглядывает. Может показаться, он всего лишь жаждет подробностей, но на самом деле это совсем другое. Слуха касаются слова Чонгука, но всё внимание уделено Чимину и одолевающим его изменениям.       — Тебе не сообщили… — даже без вопроса проговаривает альфа. — Юци убили.       Самообладание крошится на куски и с трудом собирается обратно, приобретая совсем не правильную форму. Видит ли это Чонгук? Когда Чимин театрально прикрывает глаза, альфа непроизвольно отворачивается. Наверно, при таком близком контакте упустить хотя бы отголоски фальши невозможно в принципе. Она витает в воздухе и оседает потом внутри мерзким, не поддающимся объяснению чувством. Чонгук улавливает это нечто интуитивно, но совсем не удивляется. Он словно ждал этого или уже ловил на чем-то подобном Чимина ранее. Просто глаза были закрыты искренними чувствами. А теперь?..       — Почему ты не позвонил мне? — хрипло спрашивает Пак, не осознавая даже, какого масштаба ошибку совершает. Заигрывается в собственной оторванности, так верит в свою ненужность, что ходит против последнего близкого человека. Иллюзия того, что кругом только враги, захватывает быстро, а попытки переубедить лишь расшатывают. — Когда это произошло? — он даже шагает навстречу, словно всё ещё лавируя, надеясь где-то глубоко внутри, что ещё удастся сохранить невинность. Тянется к родному и крепкому, но сам же себя останавливает.       — Вчера ночью, — признаётся следователь. Внутри всё рушится от бессилия и разочарования — такая ложь отражается на лице, но Чонгук продолжает: — не позвонил, потому что…       Он вытаскивает из кармана что-то и Чимин не сразу узнаёт свой телефон. Распахивает губы и снова плотно закрывает, осторожно отступая назад, обратно в поле зрения затаившегося Юнги. Интуитивное затравленное движение вызывает беззвучную ухмылку. Чимин сжимается всем своим телом, напряжённо складывает отдельные обрывки. Чонгук даже не задаёт вопросов, просто протягивает телефон другу и, наверно, ждёт добровольного признания.       — Я зайду? — альфа встревоженно хмурится, предвидя лишь, что сейчас они поговорят, и всё обязательно встанет на свои места. Он не способен подозревать в чём-то любимого человека. Возможно, в этом и состоит его огромная слабость.       Чимин сомневается недолго. Непозволительно мало для их с Чонгуком дружбы. Мысли о том, что друг всегда поддержит и выслушает, посетить успевают, но рассеиваются они быстро. Чимин уже сейчас, стоя на расстоянии вытянутой руки, ощущает, что находится где-то очень далеко. На другой стороне. Он краем глаза вновь выцепляет неподвижную фигуру Юнги в темноте. Чувствует его каждой клеточкой напряжённого тела. Разве это не ошибка? Хочется заплакать от бессилия. Почему всё существо так стремится променять понятное и родное на эту смазанную черноту совсем рядом? Он пожалеет, он очень пожалеет, но всё равно делает это, неподвластное здравому смыслу нечто.       — Я не один, — уверенно поднимая взгляд, проговаривает омега.       Чонгук в этот момент тянет руку к его лицу и задумчиво обводит пальцами царапины на коже. Он слышит звук, ожидает приглашение войти и уже хочет шагнуть вперёд, но сталкивается со странной правдой. Не один? Альфа мелко качает головой, резко отнимает руку и мгновенно теряет все вопросы, отбрасывает радости за чужую личную жизнь, отбрасывает даже все сомнения в тоне друга и мельчайшие нотки лжи.       — Прости, — шепчет Пак. — У меня смена завтра, — избегая взгляда, ровно говорит он и забирает у Чона телефон. — Поговорим на работе?       Чонгук кивает и не успевает даже ответить на сухое «пока». Дверь захлопывается прямо перед носом и он ещё с минуту осознаёт холод на теле —Чимин сколько угодно колючий и скрытный, но объятия всегда были для них обоих успокаивающей нежностью. Прикосновения для Чимина значат очень много, не меняется это и теперь. Его собственный фильтр пропускает что-то поближе к личному, для чего-то ограничивает движение. Чимин и сам не объяснит, как это происходит. Тем более не объяснит, почему вдруг начинает отталкивать близкого друга.       Он закрывает глаза, держась кончиками пальцами за холодный металл двери, точно за последние отголоски реальности. Юнги не шевелится, так и вглядывается молча в бездну чужого падения. Что он говорил раньше? Его этот человек удивляет больше других. Чимин мог бы собой гордиться, если бы не ощущал прямо сейчас такого дикого опустошения. Но он поддаётся. Непоправимая ложь запускает новый вектор движения, отдаление последнего близкого человека кажется катастрофическим, зависть невинному ребёнку выбивает из равновесия окончательно. Бывают вечера, когда чувство собственной инородности пронзает особенно остро, а Чимину просто необходимо быть во всём правильным. Так если не выходит, может быть, стоит поддаться новой тяге?       Чимин медленно отходит от двери и без слов шагает к своей кровати, не слышит ступающего следом Юнги. Он точно пустая бесчувственная оболочка тихо опускается на подушку и закрывает глаза, игнорируя звуки рядом. Юнги ложится напротив и всё так же пристально смотрит, разглядывает тонкости обессиленного лица.       Вы знаете чувство, когда манит высота? Подкашиваются ноги, голова кругом, но немой голос где-то на подкорке иррационально требует прыжка. Навязчивая мысль «а что если?..» настигает в самых обыкновенных ситуациях. А что если я сейчас поеду по встречной полосе? А что если я поддамся ярости и разнесу рабочее место? А если я сделаю надрез длиннее и глубже, чем нужно? Если залезу в самую суть? Если надорву ещё живую и тёплую материю?..       Здравый смысл всегда побеждает, у вас так же? Таковы правила этого мира. Только Чимин ощущает, он после случайного вопроса вдруг поддаётся потустороннему шёпоту и всё-таки делает шаг в пропасть.