Бледный свет

      — Нас посадят, если поймают здесь! — уже в который раз заявляет Чимин, зло шагая по влажной, уже почерневшей листве. Сейчас приходится даже радоваться мерзкому холодному дождю, потому что есть шанс смыть следы. — А тебя вернуть в психушку, — добавяет для большего устрашения и тихо заканчивает: — где тебе и место.       Юнги его продолжает игнорировать, хотя изнутри и подаёт голос простое человеческое раздражение, жаждущее вырваться наружу безрезультатной перепалкой. Они шагают по лесу уже не менее сорока минут, и Юнги тоже чувствует мерзкую влагу в кроссовках и, признаться, даже страх перед возможной погоней. Стоит ли упоминать, что в психиатрическую лечебницу Юнги угодил летом, а значит и сбегать пришлось в одежде, совсем не предназначенной для прогулок по осеннему лесу. Стоит ли упоминать, что Юнги всё ещё дезориентирован новыми обстоятельствами и слабо представляет себе, что такое местная полиция, улики и правосудие в принципе. Стоит ли упоминать, что надоедливый омега за спиной ему очень даже мешает, но не взять его с собой было невозможно, потому что… Он просто должен быть здесь, вот и всё. Юнги чувствует, что с каждым днём в нём стремительно распускается всё человеческое, а это не хорошо. В его деле нужно оставаться бесстрастным.       — Что мы ищем хоть? — не унимается Пак, откровенно нервничая. Свою привычную тираду «облажаюсь, уволят, на этом и жизнь закончится» он озвучил ещё дома, когда Юнги неосторожно ткнул пальцем в экран ноутбука и категорично заявил «мы идём туда». Две ночи хитрых рассчётов привели его к тому, что убийца орудует в лесопарках, не особо заморачиваясь с маршрутом и следуя просто по цепочке. Чимин умудрился заметить, что Юнги без малого гений, и к такому умозаключению можно было прийти и раньше, но сам же опомнился — полиция подобного заметить не смогла. Хотелось бы указать на это упущение Чонгуку, но Чимин в конец решил, что отныне будет поступать только иррационально. У него на это, можно сказать, были причины.       — До этого трупы находили в зданиях, — коротко бросает Юнги.       — Не все, — хмурится Чимин. Слова его просто игнорируют.       — В этом месте должна быть заброшенная беседка. Видишь заросший асфальт?       Чимин не видел. Земля под ногами именно землёй и ощущалась — упругая, влажная, покрытая сухой травой и листьями. Но не верить Юнги причин почему-то не было, или же Пак после вечернего разговора всё ещё не смог прийти в себя. Не часто тебе на полном серьёзе рассказывают сказки о магических сущностях, других мирах и прочей ерунде.       — Я всё ещё вижу, что ты псих, — не унимается омега, на деле только выдавая собственную беспомощность. Агрессия — лишь её следствие.       — И почему идёшь за мной?       Юнги резко останавливается и оборачивается, заставляет омегу застыть так же и отчаянно насупиться. Почему идёт? Он решил это ещё вчера ночью.       — Расскажи мне всё, — попросил он в отчаянии и во всей странности того тихого вечера решил, что доверится каждому слову. Юнги даже не пришлось сыпать доказательствами, шантажировать или угрожать. Он просто выложил всё, как есть, а Чимин не смог сдержать слёзы, потому что перед глазами всё ещё стоял силуэт трёхлапого ворона, таинственный свет, исходящий от Юнги, и дикие образы собственных сновидений.       — В вашем мире происходит что-то странное, не находишь? — шептал этот призрак, пытливо заглядывая в глаза. — Вы шутите, что это оборотень ради успокоения, а это оборотень и есть.       — Но…       — Да, существуют, и да, это нужно исправить, — не даёт и пискнуть Юнги, полностью проглатывая всё имеющееся у собеседника внимание. — Это ошибка вашей реальности, подобные ей происходят постоянно. А где ошибка, там и система экстренного реагирования. Как в каждой клетке нашего тела, знаешь?       Мельчайшие мышцы под кожей резко сокращаются, вскакивают дыбом волоски. Чимин на секунду закрывает глаза, непроизвольно визуализируя таящиеся в нашем теле процессы.       Юнги пытливо клонит голову вбок и больше вовсе не напоминает живого человека. Жутковатая оболочка со стеклянными глазами и не менее жуткие слова, так и кричащие о том, насколько много это существо знает в сравнении с человеком.       — Когда любой мир сбоит, вселенная шлёт на помощь свои частицы.       — Вселенная?.. — совсем тихо переспрашивает Пак, воображая себе женщину в окружении света и летящих тканей. Простая человеческая глупость — живо выдумывать себе объяснения любого непонятного слова. Порой мы и представить не можем, что существуют вещи настолько необъятные, что им ни за что не уместиться в нашем крошечном сознании.       — Механизм, — пожимает плечами Юнги, конечно, зная, о чём прямо сейчас думает человек. — В починке неполадки задействованы обычные люди. Для вас же это оборачивается в понятную вам форму. А я — всего лишь проводник. Я помогу вам всё исправить и снова исчезну из этого тела.       Он выглядит неестественно. Пугает так же, как восковая кукла или правдоподобный манекен. За тем лишь исключением, что оболочка у этого существа всё же человеческая, но наполнение… Чимин даже не сможет охарактеризовать, что именно вызывает в нём такой дикий диссонанс. Каждая деталь привычная, абсолютно обыкновенная, но вместе они складываются в нечто жуткое, навевающее дискомфорт, страх и беспрекословное желание верить. Наверно, дело как раз в этом ужасе. Чимин смотрит ему в глаза и хочет отвернуться, боится и иррационально верит.       — Ты…       — Сумасшедший? — откровенно смеётся Юнги, заполняя хриплым шорохом всё пространство. — И ты тогда тоже. Как давно тебе снятся кошмары? И трупы тоже появляются с месяц.       Чимин хочет выкрикнуть ему что-то в лицо. Хочет позволить себе выплеснуть эмоции и рассказать этому существу, что кошмар в его жизни — не один лишь сон. Что детство его — одна сплошная рана, и у таких, как он, нормальных снов и не может быть. Хочется разбрасываться громкими словами и взывать к здравому смыслу, но Чимин вместо этого вдруг тихо и бесконтрольно плачет.       — Мне усыпить тебя снова? — сжаливается над ним это дикое существо.       Чимин лишь садится на край кровати и затравленно кивает.       Утром всё кажется игрой воображения и эмоциональным всплеском, но в лес за Юнги Чимин всё же идёт.       — Может, поторопимся? — грубит ему Пак, опуская голову и глядя исподлобья. — Нас не должны здесь увидеть.       Юнги только беззвучно усмехается и следует вперёд.       Чимин обнимает себя за плечи и переключает мысли на нечто более приземлённое — часто оборачивается на дорогу и следит за тем, чтобы не оставлять следов. Дождь усиливается, теперь их запах не учуят даже собаки. Да и скоро ли сюда нагрянет полиция? Чимин точно знает, что подсказывать Чонгуку ничего не собирается, а значит у природы есть ещё время, чтобы замести следы. Следы, ведущие прямиком к месту преступления. Чимин понимает это, когда между стволами деревьев появляется обшарпанная серая беседка.       Юнги, замечая обветшалую постройку, ускоряет шаг до бега. Срывается вперёд, а Чимин не успевает его даже окликнуть. Предчувствие подсказывает, что сейчас Чимин увидит нечто катастрофически ужасное, и это, к сожалению, не игра воображения.       Запаха нет, и это спасает от очередной улики против себя. Тошнота возникает ещё за несколько метров до обросшей растениями беседки, причина её в волнении и концентрированном предчувствии беды. За два шага до Чимин слышит стук своего сердца. Прежде, чем заглянуть внутрь, перестаёт дышать.       Ещё пара сантиметров влево, и девушку было бы вовсе не узнать. Чимин же тихо охает, ещё завидев её белые, испачканные грязью и кровью волосы. Щёку, шею, предплечье и грудь рассекают три сплошных глубоких пореза. Деревянный пол укрыт листьями, грязью и слоем густой чёрной крови. Чимин пошатывается, хочет схватиться рукой за тонкую опору, но вместо этого с необычайной силой хватает Юнги за куртку. Тот оборачивается, смотрит на Пака дикими глазами и на секунду дёргается так, словно от возбуждения кинется сейчас на омегу.       — Ничего не трогай тут, — не своим голосом сипит Чимин. — На кровь и грязь не смей наступать.       Юнги замирает внимательным зверьком, снова мелко клонит голову вбок, рассматривает.       — Вы знакомы, — мгновенно догадывается он, ещё больше пугая тем, что упускает слово «были».       Чимин только кивает. Юци не смотрит на него, её распахнутые глаза остекленели обращёнными к небу. Чимину хватает беглого взгляда на санитарку, чтобы понять, как мало времени прошло с её смерти. Ей убийца уже сумел убраться на значительное расстояние, но тело зачерствело совсем недавно. Может быть, приди они сюда раньше…       — Нам нужно уходить, — шепчет Пак, всё ещё сжимая пальцами рукав чужой куртки.       Юнги нервно дёргается, бездумно бросается в сторону беседки и не моргая впитывает картину перед глазами.       — Нам нужно уйти! — неожиданно повышает голос Пак и прилагает усилие, но удерживает альфу на месте.       — Тут могут быть зацепки, — возбуждённо шепчет Юнги. — Нужно осмотреть всё…       Согретый воздух между ними прорезает звук полицейской сирены. Чимин непроизволньо вскрикивает, мнгновенно осознавая, как сильно они сейчас могут попасть. Он на секунду забывает о Юнги и его странном поведении, забывает о грязи и крови под ногами, о шуме и собственных размерах. И сам бестолково кидается куда-то в сторону, как ему кажется прочь от звука, но тот уже словно окружает.       — Не туда, — шипит Юнги и теперь уже он хватает Пака за плащ и увлекает к сухим кустам. Полицейская сирена ещё пульсирует в воздухе, а к месту уже приближаются торопливые шаги. Скорее сбивчивый бег вперемешку с громким отчаянным дыханием. Чимин зачем-то пытается рассмотреть приближающуюся фигуру, но поддаётся давлению рук Юнги и падает вместе с ним на влажную землю. Их обоих тут же обдаёт запах гнилой листвы. Тело Юнги накрывает Чимина и обездвиживает, не позволяя пошевелиться. Только глаза устремляются к перекрытым ветками фигурам и уши жадно ловят каждый звук.       — Остановись немедленно!       Чимин крупно вздрагивает, слыша приглушённый расстоянием голос Чонгука.       Человек всё продолжает бежать, он запинается, оборачивается и, кажется, всхлипывает.       — Ты не понимаешь! — отвечает ему знакомый голос. — Это она! Она там!..       Юнги резко двигается и рывком тянет Чимина куда-то. Ещё секунда, и они уже катятся вниз по скользкому резкому склону. Чимин не кричит, только пытается сгруппироваться. К одежде и коже липнет грязь, всё тело болит от ударов, и где-то рядом так же падает Юнги. Голоса наверху больше до них не доносятся.       — Стой!       Чонгук очень зол. Сирена за спиной остаётся включённой, крик её нагнетает опасную атмосферу, дождь усиливается до ледяного ливня. Чонгук злится на всё происходящее, но больше всего боится того, что может сейчас произойти. Тэхён впереди него бежит быстро, но беспорядочно, расстояние между ними сокращается. Чонгук нагоняет его уже рядом с беседкой и в последний момент хватает. Пытается проглотить всю накопленную в погоне агрессию и прижимает его, содрогающегося от слёз, к себе. Они оба успевают увидеть тело молодой санитарки.       — Это она! — не унимается Тэхён. — Я видел её!       Всё было бы гораздо проще, окажись Чонгук бесчувственным грубым человеком, какими порой рисуют следователей. Он видел многое и о много в своей жизни уже успел подумать, но всякий раз, когда перед глазами предстаёт смерть — это страшно. Вид чужого тела — в первую очередь всегда осознание. Разящая безжалостная мысль — всё смертно и всё найдёт свой конец. Кто-то позже, кто-то раньше. Чонгуку однажды уже «посчастливилось» увидеть труп знакомого человека, но похороны престарелой бабушки и в половину не так страшны, как жуткая картинка происходящей действительности. Юци было немного за двадцать, и юность в ней читалась даже сквозь мертвенно бледную кожу. Она в обескровленных тонких руках, в подсыхающих распахнутых глазах, во всём хрупком надломленном теле. Смерть — это всегда страшно. К такому невозможно привыкнуть.       Тэхён продолжает что-то бормотать совсем рядом. Он по инерции дёргается, зачем-то пытается вырваться из успокаивающей хватки, ничего и никого вокруг не слышит. Чонгук из последних сил собирается. К звуку сирены собственной машины примешиваются и другие, посторонние. С минуты на минуту другие сотрудники будут здесь — он сам их вызвал, понадеявшись, что нагонит Тэхёна до места преступления, а ещё бесприкословно словам омеги поверив. Как будто в такой ситуации поверил бы кто угодно. Как будто вбежавший в участок омега с заплаканным лицом казался убедительным. Как будто его слова о сне, убийстве и Юци звучали, как веский повод сорваться с места. В Чонгуке в тот момент наперебой вспыхивали переживания о деле и о состоянии омеги. Тэхён выглядел очень плохо. Чудо, что смог вызвать такси и уехать ещё до того, как Чонгук раздал приказы и кинулся в погоню. Волнение всю дорогу перемежалось со злостью, и теперь альфа не переставал ощущать неладное.       — Тэхён, пожалуйста!       Он грубо встряхивает омегу за плечи, подгоняемый приближающейся сиреной. Нужно успокоить его до приезда полиции, нужно выяснить принципиально важные подробности, а ещё придумать правдоподобное оправдание происходящему и хоть ненадолго перестать корить себя за необдуманный шаг.       — Я увидел сон… — не унимается Тэхён, глядя на альфу вспыхнувшими красным глазами, — было так страшно…       — Когда?.. — запинается Чонгук. — Когда ты это увидел?       Сам ни на секунду не верит в существование видений или вещих снов, но иначе поговорить с омегой сейчас невозможно.       — Ночью! — задыхаясь, поддаётся Тэхён. Чонгук загораживает собой беседку, но омега всё равно таращится на неё, живо вспоминает, как это выглядело во сне. — Страшно было ложиться. Я вышел на кухню, а там она…       Чонгук хмурится, пытается вникнуть. Тэхён и Юци учились в одном университете, но на принципиально разных направлениях, нахождение в одном корпусе общежития — всё равно странность. Странность, впрочем объясняющая его осведомлённость в подробностях дела.       — Ты рассказал ей, что видел? — вдруг тихо и вкрадчиво спрашивает Чонгук, абстрагируясь от шума и пульсаций света.       — Да, я… У меня была истерика, и она проводила меня до комнаты. Я уснул, и потом…       — Ты рассказал ей, что видел? — строго и с нажимом повторяет Чонгук, больно стискивая омегу за плечи. Шорохи леса вдалеке складываясь в звуки приближающихся шагов.       — Я… — теряется Тэхён, испуганно глядя на разъярённого следователя, — я не знал, что это она! Я понял это потом…       — Ты рассказал ей об этом месте! — окончательно выходит из себя Чонгук, выкрикивая обвинение омеге в лицо. В этот момент его глаза расширяются и он наконец понимает. Это он отправил Юци на место её смерти.       — Я не… — дрожащими губами бестолково лепечет Тэхён. Глаза заново наполняются слезами, лес вокруг снова становится давящим и серым, подкашиваются ноги, — я…       — Его задержать, — внезапно громко и ровно проговаривает Чонгук омеге за спину. Сотрудники полиции подошли незаметно.       Чужие руки впились в предплечья с иррациональной силой. Тэхён пошатнулся в приступе головной боли и взглянул на следователя дико, неверяще, с явной обидой. Едва ли они дружны настолько, чтобы кричать о предательстве, но тонкая связь, налаженная между ними, мгновенно рвётся. Сегодня утром Тэхён бежал к Чонгуку со всех ног, искренне надеясь, что именно следователь поверит его безумной истории и обязательно защитит. Но он смотрит строго и разочарованно в последний раз и уходит. Омегу быстро уводят к машине.       Тяжесть у Чонгука на сердце в этот момент не сравнима ни с чем другим. Оказавшись в привычной суматохе, он теряется больше обычного. Голову мгновенно сдавливает, груз на груди не даёт сделать вздох. Чонгук ненадолго закрывает глаза и машинально шагает к уже оцепленному месту. Дальше последует обыкновенная процедура, но легче от этого ничуть не становится.       Слабо соображая в эту секунду, Чонгук достаёт телефон и набирает номер Чимина. Забывает о том, что дежурного судмедэксперта уже, конечно, вызвали. Альфа звонком по работе на деле только прикрывается, желая услышать голос друга и немного успокоиться. Он присаживается на корточки, подол плаща укладывается на сырую листву. Ливень прекратился, но Чонгук этого даже не заметил. Он прикладывает холодный телефон к уху и с замиранием сердца ждёт чужой голос, но взамен получает нечто, окончательно разбивающее этот день вдребезги.       Совсем рядом звучит знакомый сигнал. Тихий, приглушённый листьями, но достаточный, чтобы отыскать. Чонгук подходит на ватных ногах, как завороженный смотрит на мерцание собственного имени на экране, с трудом берёт телефон Чимина в руки.       Снова перестав слышать окружающий шум, он с минуту смотрит на телефон в своих руках. До места убийства Юци несколько метров, телефон Чимина хорошо заряжен. Он лежит здесь не так долго. Чонгук заторможенно поднимает голову, нечитаемо смотрит на приближающегося коллегу и быстрым спокойным движением убирает свой и чужой телефон в карман брюк.       Осмотр места преступления дальше ведётся по протоколу.

***

      Чонгук возвращается в участок поздним вечером. В этом нет большой необходимости и усталость тяжёлого дня бьёт так сильно, что тело ломится, а разум и вовсе отказывается соображать. Карман тяжелит телефон друга, в участке за решёткой сидит Тэхён, тело Юци забрали на вскрытие.       Осмотр места преступления для всех вышел тихим и тяжёлым. Все работали без лишних разговоров, неторопливо, будто отдавая дань уважения бывшей сотруднице. Юци может и не была знакома со всеми близко, но лицо её точно мелькало в памяти каждого. Дежурный судмедэксперт не работал с ней так много, как Чимин, но точно не испытывал приятных ощущений, озвучивая предварительные результаты. После работы большинство сотрудников так же тихо разъехалось по домам, дежурные ушли на ужин в кафе напротив отделения, Чонгук от приглашений отмахнулся и направился прямиком к своему заключённому. Он успел выставить произошедшее, как образовательный момент, и коллеги ему поверили. Надоедливый журналист якобы проследил за следователем, а заключением его просто припугнут и дело открывать не станут. Всё-таки жалко парня, да и не сделал он ещё ничего плохого. Чонгук хочет в это верить, когда заходит в тёмное помещение и медленно шагает к камере. Тэхён вздрагивает и боязливо подходит к решётке.       Альфа останавливается совсем рядом, укладывает руки на перекладины, распределяя вес своего отяжелевшего тела. Прутья широкие достаточно, чтобы видеть лицо омеги без преград. Достаточно, чтобы рассмотреть смесь из скорби, страха и уверенности в собственной невиновности.       — Ты был в том месте раньше? — тихо спрашивает Чонгук. Находись сейчас в отделе ещё кто-нибудь, его слова всё равно остались бы неуслышанными, но Тэхён улавливает каждое отчётливо.       — Да, — ровно произносит омега, за часы своего заточения успев полностью успокоиться. Такое непросто переварить, но Тэхён успевает хотя бы угомонить разбежавшееся сердце и подумать о том, чем грозит ему сегодняшнее происшествие. Смерть Юци укладывается в голове многим раньше — Тэхён принимает её ещё в своём видении, беспрекословно веря в эту обновлённую реальность. Вещие сны, некое чутьё, мистический дар — пожалуй, он верил во всё это и раньше, только не задумывался, как близко подобное способно пронестись. Другой вопрос, что ясновидение аргументом против ареста станет вряд ли, да и Чонгук не похож на человека, доверяющего бездоказательным вещам. Тэхён жмётся в своей камере, перекатывает по органам чувств странный коктейль из чистого доверия и опасений. Следователь, похоже, благополучием омеги крайне заинтересован, но и опасений вызывает предостаточно. Тэхён осторожно сканирует его усталое лицо и нехотя предполагает — именно эта привязанность сможет его в случае чего спасти.       Чонгук в этот момент вздыхает то ли облегчённо, то ли ещё более отягощённо. Сегодняшнее место преступления — огромный парк, в центральной части облагороженный и достаточно популярный. Располагается он далеко от общежития омеги, на окраине. Дом Чимина неподалёку, что успокаивает хотя бы частично. Оба омеги вполне могли прогуливаться в этих местах.       — Давно? — уточняет альфа.       — Хён, ты же знаешь, что я…       В нём проскальзывает детское эмоциональное упрямство и даже это пресловутое «хён» вылетает, заставляя Чонгука поморщиться.       — Я тебя не обвиняю, — поспешно объясняет альфа. — Просто наши сны часто складываются из того, что мы видели. Ты мог вспомнить то место и наложить на него переживания — кошмар готов. В том, что Юци убили в глухом лесу посреди ночи, нет ничего странного.       — Хочешь сказать, это просто стечение обстоятельств? — хмурится Тэхён, укладывая руки на прутья решётки. Чонгук чувствует это движение возле своих бёдер и не может пошевелиться.       — А ты думаешь, это дар предвидения? — с иронией усмехается Чон.       Омега упрямо поджимает губы и опускает взгляд.       — Тэхён, — устало зовёт альфа, чуть наклоняясь, чтобы заглянуть ему в глаза, — я переживаю за тебя.       — Когда это мы успели так подружиться? — язвит омега, вскидывая голову и оказываясь с чужим лицом так близко, что внутри непроизвольно вспыхивает неловкость. Конечно, он знает, когда. Это наклёвывалось и раньше, но более явно вспыхнуло вчера вечером, когда альфа коротким сообщением предложил ненадолго пересечься.       Он подъехал к общежитию усталым и хмурым, на вахте показал удостоверение и взял обещание пустить омегу, если тот не успеет вернуться к отбою. Вместе они зашли в неприметную забегаловку, где явно отягощённый чем-то Чонгук выложил перед омегой увесистую папку.       — Ты говорил, что тебя в профессии привлекает способность восстановить справедливость, — начал он, нервно распаковывая вишнёвый чупа-чупс.       Тэхён лишь мелко кивнул. Они обсуждали это во время прошлой встречи в кафе. Тэхён тогда вообще выложил о себе достаточно много и ровно тогда же и заметил, что привлёк он следователя далеко не только своей надоедливой деятельностью.       — Это два закрытых и очень тихо прошедших дела о домашнем насилии, — продолжает Чонгук. — Закрыли их успешно, в пользу жертв. Кричащих подробностей нет, можешь не искать. Эти документы, — он положил крупную ладонь на папку, — в принципе не могут похвастаться чем-то провокационным, так что я ничем не рискую, давая тебе это почитать. Я делюсь с тобой этим скорее для того, чтобы ты смог выйти на жертв и поговорить с ним лично.       Тэхён заинтересованно хмыкает, берёт папку в руки.       — Я сам был свидетелем того, как люди требовали огласки, поскольку даже восстановление справедливости в конкретных случаях не влечёт за собой улучшения обстановки. Для тебя это может стать возможностью получить опыт и не запятнаться. Ещё и доброе дело сделаешь.       — Ты так заботишься обо мне, — усмехается Тэхён, глядя на следователя с благодарностью.       Чонгук задумчиво молчит и пристально смотрит на омегу.       — Из тебя может выйти отличный специалист, если подтолкнуть в нужное русло, — размыто отвечает Чон.       Тэхён хочет уточнить, что имел ввиду вовсе не это, а забота Чонгука уходит куда глубже, но следователь не позволяет:       — Читай давай, — строго бросает он, — я тебе на руки это не отдам.       — Хорошо, — улыбается Тэхён, принимаясь за изучение документов и прекрасно понимая, что Чонгук разглядывает его каждую секунду.       Чонгук не отвечает долго. На расстоянии можно почувствовать, как сильно напрягается его тело. Он смотрит в глаза тяжело, дышит реже, чтобы не касаться Тэхёна даже так. Он очень близко. После всех строгих разговоров, двух ужинов в кафетерии и объятий сегодня в лесу — это ближе всего. Это умопомрачительно откровенно в полумраке пустой комнаты, интимно до той крайности, в которой Чонгуку некомфортно, но вместе с тем… Слова омеги не могут не вызвать подозрений, но его откровенная реакция кричит громче. Чонгук поддаётся какому-то вложенному в себя механизму и в этот момент упорно повторяет себе — жертве всегда необходимо верить. Это простое правило, которое может дать сбой лишь в случае, когда жертва на деле — волк в овечьей шкуре. И тут ошибается уже сам Чонгук. Следователь, обязанный быть бесстрастным, поддаётся простому человеческому доверию и беспрекословно уверяется в том, что Тэхён во всей этой ситуации, очевидно, пострадал.       Тэхён его шевеление внутри чувствует, возбуждённо проглатывает, не особо разбирая все тонкости, как не закапывается и в собственные реакции, когда вдруг целует следователя в широком промежутке металлических прутьев. Холодные ограничители очерчивают рамки, не позволяют пошевелиться и сделать момент ещё более неправильным. Они очень походят на чужие губы, что кажутся неподвижными и холодными, но под прикосновением человеческого тепла нагреваются. Ещё немного — и сменят форму. Чонгук боится пошевелиться, но постепенно поддаётся. Дрожит внутри, но на движения отвечает, накрепко закрывает глаза, и отдаваясь этому моменту, и разрешая себе не видеть. Он не может сдержать облегчённый стон, когда руки омеги ложатся на пояс, и этот звук наконец выбрасывает их обоих в реальность.       — Прости, — бросает альфа, резко разрывая поцелуй и отходя, чтобы в том же судорожном оцепенении достать ключи и открыть дверь. — Выходи, я отвезу тебя домой.       — В общежитие уже не пустят, — напоминает Тэхён, едва сдерживая очаровательную улыбку и напрочь забывая, что с удостоверением полицейского пустят его и после отбоя.       Забывает об этом и сам полицейский.       — Переночуешь у меня, — сухо бросает Чон, в этот момент слабо соображая, что и зачем он делает.       Тэхён сжимает губы в попытке спрятать улыбку и расслабляется, только когда щёлкает замок входной двери. Вся дорога до квартиры Чонгука отдавала одним и тем же ощущением предвкушения. Тэхён не скажет даже, чего именно ждёт и что является для него приемлемым безопасным исходом, только охает коротко, когда в тёмной прихожей его прижимают к стене. Чонгука не остужает поездка по ночному городу, он за прошедшие минуты словно разгоняется и отключает мысли. Думает, что от одного раза ничего не будет, обманывая себя, конечно, по аналогии с сигаретами. В своей квартире он напористый настолько, что остаётся лишь удивиться, как тщательно он это скрывал. Держал дистанцию, не давал ни малейших намёков, оберегал омегу сугубо в рамках приличия, а теперь прижимается до безобразия тесно, давит коленом между бёдер и целует так, словно ему всё можно. Тэхён и сам забывается, стараясь держать в голове хотя бы то, что приличное отношение к малознакомому омеге — никакое не благословение и уж точно не повод по уши влюбиться. Он с трудом протискивает руку между их телами и уверенно давит альфе на грудь.       — Прости, я не… — Чонгук тушуется и всё же отступает, заново погружаясь в заглушенное ранее чувство стыда.       — Всё в порядке, — Тэхён добавляет в свою улыбку снисхождение и тихую печаль.       — Я подумал, что… — снова запинается альфа, полностью лишаясь возможности формулировать мысли. — Я подумал, что это уместно, и ты тоже хочешь… — с трудом признаётся он.       — Уместно, — успокаивает его омега, — и я тоже хочу. Просто давай не будем торопиться.       Чонгук облегчённо вздыхает, слыша ровно то, что испытывает сам. Их тянет друг к другу, но прямо сейчас это ещё более не к месту. Работа не должна вытеснять все другие сферы жизни, но сегодня это была уже не просто работа. Сегодня привычная трудовая рутина прошлась слишком близко от личного и в крайности всё всколыхнула.       — Ты голоден? — спрашивает альфа, снимая обувь и верхнюю одежду, немного тушуясь при мысли о том, нужно ли помогать с этим Тэхёну. Чимин обычно на подобные проявления злится.       — Нет, — качает головой омега, довольно спокойно осматриваясь в чужой квартире. — Хочу принять душ.       — Да, конечно! — подрывается с места Чонгук. — Я дам тебе свою одежду? — поспешно спрашивает и тут же задумывает, а может ли. Кусает губы, чтобы ещё что лишнее не вылетело и на секунду застревает в дверном проёме, непроизвольно провожая Тэхёна в свою спальню.       — Чонгук, — всё с той же улыбкой зовёт омега, цепляя альфу за предплечье и призывая успокоиться, — всё в порядке, — заверяет он, слабо вникая во все тонкости чужого волнения. Они оба смущены обстоятельствами, но в Чонгуке сейчас борется и что-то другое. В этом они похожи, только Тэхёна рассмотреть поглубже намного сложнее. Он и сам это прекрасно понимает, без опаски переключаясь на чужое напряжение. Ему не приходилось встречаться с парнями постарше, как не приходилось и оставаться у малознакомого партнёра на ночь. Время сейчас, к тому же, совсем не спокойное, и следовало бы быть настороже, что Тэхёну сложно даже сыграть.       Он принимает душ и надевает чужую пижаму, замечая, что у Чонгука даже домашняя одежда выдержана в его стиле. Качественные однотонные ткани, дорогие бренды, модные фасоны. Такая же и его квартира — стильная, тёмная, лаконичная. Пока альфа уходит в ванную, Тэхён смело шагает в его спальню и с интересом разглядывает. Широкая, аккуратно собранная постель, серые стены, минималистичные полки с книгами и статуэтками. Тэхён замечает, что многие экземпляры напечатаны не на корейском и выглядят совсем не новыми, что тоже вписывается в интерьер. Прикасаться к вещам самостоятельно желания не возникает — Чонгук расскажет и сам. Омега садится на кровать, а Чон уже возвращается, явно выдавая торопливость и смятение.       — Если что я могу постелить тебе в гостиной, — поспешно выдаёт он, неловко замирая на пороге и ещё более неловко шагая к кровати.       — Если я буду тебе мешать… — заискивающе тянет Тэхён.       — Нет-нет! — смешно восклицает альфа. — Конечно нет.       Он садится на своей половине кровати, Тэхён тут же оборачивается и подбирается ближе. Удивительно, но свет они не включили и здесь. Как будто в темноте Чонгуку смотреть на происходящее немного проще.       — Ты переживаешь, — напрямую констатирует Тэхён, вкладывая в эти слова всю искренность и открытость его поколения. Сложно относить людей к тем или иным группам, но разница в десять лет позволяет это делать. Чонгук чувствует, что Тэхён совсем другой, и это привлекало бы тоже, не будь омега настолько юным.       Чонгук уже распахивает губы, чтобы сказать что-то о конечности жизни, о её непредсказуемости, но сам же осознаёт, что это вовсе не то. Жутко даже, насколько простая человеческая симпатия способна вытеснять всё другое. Чонгук шокирован смертью знакомой санитарки, Чонгук не может не думать о найденном телефоне, но этот же Чонгук точно в юности трепещет от близости омеги. Скорбит и переживает, но и это чувство чем-то приправлено. Внутри борются стыд и осторожная радость.       — Не только из-за неё, — озвучивает очевидное Тэхён, терпеливо направляя его в нужное русло.       Чонгук смотрит на него виновато. Конечно, омеге сейчас намного сложнее — потерять друга, увидеть смерть, поймать в свой адрес пылкие обвинения. Как много свалилось на него и как сдержан он прямо сейчас — остаётся только восхищаться.       — У нас большая разница в возрасте, — нехотя произносит альфа, когда чужая рука ложится на колено и держать такие слова в себе не представляется уже возможном.       — Не такая уж и большая, — пожимает плечами Тэхён. Он не знает, сколько Чонгуку лет, и, что ещё более удивительно, даже не задаётся таким вопросом. Его открытость опыту, отсутствие комплексов и какого-либо давления на себя — это всё так ново для человека, уже успевшего закостенеть. Может быть, проблема в том, что с Чонгуком это произошло слишком рано? Может быть, проблема в том, что Чонгук знает, что может значить связь с несовершеннолетним. Тэхён не похож на подростка и, более того, явно не обделён опытом, но возраста его это не меняет. Чонгук категорично верит — такая связь не может быть равной.       Он молчит. Смотрит исподлобья и думает. Он не привык всё выговаривать, так что чувства чаще всего варятся внутри. Да, неправильно, да, уже столько раз убеждался, что выплеснуть всегда легче и приятнее, но всё равно не может. Тэхён всё это видит. Расхожее мнение о мудрости старшего человека тут даёт сбой. Тэхён часто ощущает себя юным и ветреным, но прямо сейчас знает, что лучше быть таким, чем тяжёлым, забитым самим собой взрослым. Омега лишь тихо вздыхает. Не он должен решать такие проблемы, и углублять это сейчас нет никакой необходимости.       — Красивые татуировки, — тихо говорит он, кивая на открытые руки альфы. Обычно Чонгук носит одежду с длинным рукавом и даже в жару надевает рубашки. Тату по большей части прячутся на груди и плечах, лишь немного выглядывая на открытых участках кожи. Он либо опасается проблем на работе, либо не хочет делиться сокровенными рисунками на коже. Тэхён уверен, если бы Чонгук хотел скрыть тату и от него, он бы это обязательно сделал. — Что здесь написано?       Омега осторожно ведёт пальцем по чужому предплечью, разглядывая строчку, изящно обнимающую руку. Лёгкая, тонкая, очень вписывающаяся в весь его облик.       — Цитата из книги, — отмахивается Чонгук, — импульсивно набил, она мне уже не нравится.       «Неправда», — сразу же улавливает Тэхён, но дальше не копает.       — Это Достоевский, — коротко поясняет Чонгук.       — Она по-русски написана? — очень удивляется Тэхён, подбираясь ближе и даже находя смелость закатать рукав чужой футболки. — А если там на самом деле что-то другое? — игриво спрашивает он.       — Я знаю язык, — мгновенно удивляет его Чонгук. — Мой отец в одно время работал во Владивостоке. Я жил у него пару лет, а потом поступил учиться в Петербург.       — Вау, — удивлённо присвистывает Тэхён. — Надеюсь, ты не врёшь, чтобы впечатлить меня, — усмехается он, окончательно разряжая обстановку.       Чонгук тихо цокает языком и вдруг валит Тэхёна на спину, нависая сверху.       — А тебя впечатляют мигранты?       Чонгук, нужно признать, очарователен, когда всё-таки начинает улыбаться. Пусть устало, измучено практически, но всё равно прекрасно. Его лицо так близко, но в темноте горят только глаза. Это так не похоже на его обычную хмурость, что кажется, это совсем другой человек. Тэхён тянет его за шею ближе и с такой же счастливой улыбкой выдыхает в губы:       — Меня впечатляешь ты.       Они ещё долго не могут оторваться друг от друга и так же в объятиях засыпают, на целые часы отрываясь от всего произошедшего сегодня. Комфорт их совместной ночи тянется долго, но завершается ещё до сигнала будильника, когда Тэхён внезапно вскакивает на кровати в пять утра. Он растерянно осматривается в блёклом свечении утра, хмурится от вида спящего совсем рядом альфы и как можно тише поднимается с кровати. Он поспешно выискивает свою одежду, хватает джинсы и натягивает их беспорядочно, производя шум. Сбегая, он натыкается на угол комода, шипит от боли и будит Чонгука.       — Тэхён? — сонно тянет альфа, приподнимаясь с подушки.       Омега смотрит ему в лицо не дольше секунды, но в этом взгляде нельзя не уловить растерянность и, может быть, даже страх. Он тут же отворачивается и покидает комнату широким шагом. В прихожей так же шумно одевается и громко хлопает дверью.       Чонгук обречённо стонет, падая обратно на подушку и закрывая руками лицо.