Принц и нищий

Эрвин плохо помнит то, как он добрался до дома, — его вело чутье и память. А также нестерпимое желание убраться из подземелья подальше. Он мчится по улицам, чуть не бросаясь под колеса извозчиков, игнорирует грубые крики каких-то оборванцев — все, чтобы скорее добраться до выхода. Ему кажется, что если он обернется, то прекратит бежать, и поэтому он продолжает мчаться по темным улицам к воротам, словно только за ними его ждет призрачное спасение от чего-то, чему он не мог дать имя. Много раз ему мерещится, что его кто-то преследует, но Эрвин понимает — это его фантазия. Леви остался в борделе. У выхода он останавливается, чтобы перевести дух. За его спиной пусто — никто не собирается его здесь удерживать, он может спокойно идти домой. К горлу подступает горькое чувство обиды. В глубине души он все-таки надеялся, что Леви пойдет за ним. Эрвин оглядывает Подземный город прощальным взглядом: сумрачные улицы, мерцание фонарей, черепичные крыши. По одной из них они бежали с Леви, и сложно было поверить, что это происходило несколько часов назад. Почему ему так сложно расставаться с этим мрачным местом? Он почти жалеет о сказанным им словах, но назад их взять уже нельзя, — делать Эрвину в Подземном городе больше нечего. Он поднимается по лестнице, стража открывает двери наружу. Эрвин вдыхает полной грудью свежий запах улиц: в Митре прошел дождь, пока он находился в трущобах. Наверное, Леви понравился бы этот запах. Эрвин угрюмо идет по улицам, рассматривая свое отражение в лужах: растрепанные волосы, сомкнутые брови, губы плотно сжаты в тонкую линию. В школе бы над ним посмеялись, как это было давно в детстве: «Ты че такой серьезный, бровастый, убил кого-то, что ли?». Почему ему кажется, что он действительно кого-то убил? Его самого напугала жестокость, с которой он обошелся с Леви, — но тот же заслуживал такого отношения. Разве нет? Эрвин сердито наступает ботинком прямо в лужу, пачкая грязными брызгами штанину. Чего Леви хотел добиться этим спектаклем? Снова поиздеваться над ним, только в более извращенной форме? Голова идет кругом. Эрвин заходит домой, раздраженно стряхивая грязь с ботинок, снимает куртку и заглядывает в гостиную: свет там не горит, в комнате стоит тишина. — Я дома, — кричит Эрвин, ожидая отклика из кабинета отца. Никто ему не отвечает, и Эрвин облегченно выдыхает: сейчас ему не хочется ни с кем разговаривать. Отец бы понял, что с Эрвином что-то не так, и своими неловкими расспросами только бы усугубил ситуацию. Эрвину нужно побыть одному — слишком много всего произошло за этот день. Точнее, за эти выходные: день рождения, происшествие (он никак не мог назвать это «поцелуем» даже мысленно) с Ричардом и Мари, погоня по Подземному городу, «уроки» Леви и знакомство с обитателями борделя. И как это все могло произойти с ним, послушным и осторожным мальчиком? Во что он вообще ввязался? Эрвин проходит в свою комнату, устало присаживается на кровать. Возможно, он совсем не такой, каким привык себя представлять. Если бы он был примерным и благоразумным, то никогда бы не позволил себе мчаться по подземелью вместе с Леви. Никогда бы не пошел к нему домой или в бордель. Не стал бы стискивать его в объятьях, залезая руками под рубашку. Эрвин резко выдыхает. Стыд заставляет его снова окунуться в темный омут желания, как и несколько часов назад. Коленки дрожат, когда он вспоминает ощущение тепла тела Леви на своем, касания его губ, его… — Боже, — Эрвин встает, хватаясь рукой за волосы. Он не может себя больше обманывать: реакции его тела были более чем очевидными. Глупо отмахиваться от правды. Эрвин подходит к столу, достает из стопки книг «Пир плоти». Его руки дрожат, когда он находит знакомую оборванную страницу. Он вздыхает, ощупывая ладонью промежность. Если именно это хотел доказать ему Леви, то он явно справился со своей задачей. — Мне нравятся… мальчики, — с трудом произносит Эрвин. Его охватывает непонятное чувство облегчения. В том, что с ним сейчас происходит, виноват не журнал и не Леви, — Эрвин всегда был таким. Просто он заставлял себя игнорировать заинтересованные взгляды в сторону некоторых одноклассников, отгонял от себя непристойные мысли, когда видел на улице симпатичных прохожих мужского пола. Эрвин снова опускается на кровать, обхватывая руками голову. Девочки ему тоже нравятся, влечение к ним никуда не делось. Он сможет с этим жить, необязательно встречаться с мальчиками и усложнять себе существование. У него получится поддерживать тот образ, который он создал, ничего менять не надо. Он подходит к зеркалу, разглядывает рубашку с еле заметными на ней пятнами грязи. Руки сами собой расстегивают пуговицы, пальцы касаются кожи в жалком подражании тому, как это делал Леви. Даже если допускать такую возможность… Возможность того, что у него бы что-то вышло с Леви… У него слишком мало опыта для того, чтобы тот не начал обходиться с ним, как с неуклюжим девственником. А Эрвин совсем не хотел бы, чтобы с ним так обращались. Он привык быть во всем лучшим, и перспектива оказаться в таком неловком положении ему вовсе не нравилась. «Ох, ты не знаешь, что делать? Давай покажу, а то ты все испортишь». Эрвина всего передергивает от этой фразы. Нет, он не позволит, чтобы с ним так обращались, он слишком для этого гордый. Хватит с него издевательств Леви. Он переодевается в пижаму и ложится под одеяло: у него нет сил даже для того, чтобы принять ванну. Леви был прав еще в одном: тому, что хочет Эрвин, действительно не научишься, читая книжки. Но нужно ли ему этому учиться?

***

Следующим утром отец, к удивлению Эрвина, не пристает к нему с расспросами. Он ставит на обеденный стол тарелку с выпечкой из соседней булочной и угрюмо молчит, погруженный в свои мысли. Видеть чужую еду на столе кажется странным: отец редко покупает готовые блюда, предпочитая заниматься стряпней самостоятельно. Эрвин решает не спрашивать его о причине беспокойства, боясь, что этим наведет отца на разговор о себе — думать о вчерашнем дне Эрвин все еще не может. Он поднимается к себе в комнату, собирается в школу, одеваясь в форму и складывая учебники в сумку. Когда он снова оказывается в гостиной, отца уже и след простыл. Уроков в школе у него не было, и Эрвин не знает, куда он мог отправиться. Его поведение вызывает у Эрвина тревогу: вдруг это все как-то связано со вчерашними сыщиками? Но он отгоняет от себя паранойю — если произойдет что-то важное, отец ему обязательно об этом сообщит. Сидеть на занятиях в классе было непривычно: после выходных его не покидает ощущение возвращения из какого-то другого мира, в котором он провел не один день. Он снова слушает учителей, решает примеры на доске, поднимает руку, перечитывает домашние задания на переменах — такие простые и заурядные действия. «Тоска, — слышит Эрвин знакомый голос у себя в голове. — Хочешь побегать со мной по крышам?». Эрвин вперяет взгляд в строчки, написанные каллиграфическим почерком. Голос учителя усыпляет его, и Эрвину еле удается держать голову ровно — хочется сложить ее на парту, закрыв лицо руками. Его палец дергается, перо чиркает, оставляя на полях кривую размашистую линию. Нет, Леви бы так ему не сказал. Он даже не мог назвать свое настоящее имя все это время, а такие смелые предложения — это явно не про него. Такое говорят своим друзьям, тем, кому ты действительно доверяешь. А Эрвин для него — просто диковинка с поверхности, мишень для насмешек. Эрвин снова проводит пером по полям, добавляя к линии еще парочку, рисует по их краям тонкие штришки — линии соединяются в рисунок уродливого крыла. Эрвин еле слышно хмыкает. Раньше он никогда ничего не рисовал в учебных тетрадях, в отличие от Мари. В ее тетрадях за рисунками было сложно разобрать, что она пыталась записать во время уроков — если она вообще пыталась это делать. Сейчас она сидит прямо перед ним, клюя носом и пытаясь сосредоточиться на рассказе учителя: биология не была ее коньком, только на литературе она хоть как-то оживала. На перемене она поворачивается к нему, складывает голову на руки, заполняя все пространство парты своими рыжими кудрями. — Мне скучно, — ноет Мари, дергая ногами под партой. Эрвин с грустью смотрит на нее. Лучше бы ему сейчас тоже было скучно, потому что барахтаться в болоте, наполненном тоской и обидой, у него больше нет сил. — Я думал, твои родители хотят, чтобы ты стала биологом, — отвечает Эрвин. — Перебьются. Я их только опозорю, а этого они точно не хотят, — ворчит она, играя с его пером. Эрвин усмехается. — И чем же ты хочешь заниматься? Стать ремесленником и вышивать платки? Мари поднимает перо и ударяет его кончиком по носу Эрвина. — Ты так говоришь, будто это что-то плохое. Не все хотят работать своей башкой. У меня умелые ручки, — довольным голосом говорит она и тянется рукой к воротнику Эрвина, поправляя его. Ее пальцы слегка задевают кожу. Они еще не разговаривали о том, что произошло между ними тогда вечером перед рестораном, и Эрвин рад, что они по молчаливому согласию решили это не обсуждать. Мари вела себя как ни в чем не бывало, и Эрвин делал то же самое. Он разберется с этим потом — пока у него и так хватало забот. Мари — его подруга, и он хочет, чтобы хотя бы это в его жизни не менялось. Слишком много всего и так встало с ног на голову в последние дни. — Ты не забыл, что я иду с тобой в подземелье в эту субботу? — спрашивает Мари, отвлекая Эрвина от мыслей. Все внутри каменеет. Точно, наказание за проигрыш в картах. Как это могло улетучиться из его памяти? — Эээ, может, не надо? Придумай что-то другое, пожалуйста, — Эрвин пытается произнести это спокойным голосом, — Черт с ним, я даже схожу в твой кружок вышивания, так и быть. Брови Мари резко ползут вверх. Они поднимается с парты, прищуривает глаза, оглядывая его подозрительным взглядом. — Эрвин Смит, ты что-то темнишь, — медленно произносит она. — Я просто не хочу туда идти, это отнимает у меня слишком много времени. Мне надо учиться, выпускной не за горами, а ты знаешь, как я серьезно отношусь к… — лепечет он, но Мари его прерывает. — До выпускного еще больше двух лет, Эрвин. Признавайся, что случилось, — настаивает она. Эрвин вздыхает, отворачиваясь и хмуря брови. — Просто давай заменим поход в подземелье на твой кружок. Прошу, — мрачно говорит он. Мари склоняет голову, пытаясь заглянуть ему в глаза. — Боже, я не могу поверить, что после стольких лет ты это сам предлагаешь. Кто там тебя покусал, признавайся? Мне, конечно, хочется сказать ему или ей спасибо, но твое наказание я заменять не буду, — она задумчиво улыбается. — Особенно после этих твоих слов. Мне теперь хочется узнать, из-за чего ты так не хочешь туда идти. Эрвин мысленно стонет. — Не предавай меня еще и ты, — произносит Эрвин, насупившись. Мари несколько секунд смотрит на него, затем заливается смехом. Эрвина это возмущает: ему хочется схватить ее, посмотреть в наглые карие глаза и… Он опускает голову. Мари продолжает смеяться. — С каких пор ты стал разговаривать, как герой романов? «О друг мой единственный, не предавай меня и ты, вокруг меня царит лишь обман и коварство, ах и ох», — она произносит это плачущим голосом, поднося руку к лицу и картинно закатывая глаза в отчаянии. Эрвин замахивается на нее тетрадкой, но она уворачивается от удара. — Смейся, сколько хочешь, — обиженно говорит он. Мари успокаивается, внимательно его оглядывает. — Что-то мне подсказывает, что ты слишком драматизируешь по поводу какой-то очередной ерунды. Я тебя знаю. Для тебя получить четверку — это как встретить титана. — А для тебя получить пятерку — это как встретиться с королем. То, что тебе никогда не светит, — парирует Эрвин. Теперь наступает его черед уворачиваться от тетрадки. — Тем не менее, я думаю, что твои проблемы разрешимые. В этот раз с тобой буду я, твоя лучшая подруга, которой страшные четверки нипочем, — она подмигивает Эрвину. — Или я могу перефразировать это специально для тебя: «С тобой буду я, твой верный компаньон, я окажу тебе непосильную помощь в изгнании туч предательства и спасу твою душу от лживых извергов, ах и ох». Мари прекращает корчить из себя вдохновенную актрису, ее бесстыжие глаза сияют. Эрвин смотрит на нее уничтожающим взглядом. — Моей посильной помощи с биологией больше не жди, верный компаньон, — угрюмо проговаривает он. Мари только фыркает. — Я буду довольствоваться тройками, не беспокойся, — она на секунду замолкает, снова вперяет в него пристальный взгляд. — Мы идем с тобой туда в субботу вместе. Никаких отмазок. Эрвин удрученно кивает. «Я больше сюда не вернусь». Ему хочется хлопнуть себя по голове изо всех сил. Придется надеяться, что он нигде не столкнется с Леви нос к носу. Может, Мари права, и он воспринимает произошедшее в слишком темных красках. Может, он действительно сильно драматизирует и выставляет Леви каким-то бессердечным злодеем. — Вышло неплохо, — говорит Мари, смотря на его рисунок на полях тетради. — Это метла? Эрвину снова хочется замахнуться на нее — в этот раз чем-нибудь потяжелее тетради. — Крыло, — уныло отвечает он.

***

Вечером он вспоминает еще о кое-чем важном: завтра вторник. Он обещал Ричарду прийти в клуб лучников, черт бы его побрал. Эрвин лежит на своей кровати, сложив руки на груди, — кажется, что своим взглядом он может прожечь потолок. Можно его наконец все оставят в покое? Можно ему побыть одному и зарыться в книги по истории, как будто этих злосчастных выходных вообще никогда не было? Хотя бы отец не пытался залезть к нему в душу: их разговор за ужином касался только работы Эрвина в школе и пожеланий по блюдам на следующий день — Эрвин был этому очень рад. Разговор успокаивал его, давал ему понять, что есть еще вещи в этом мире, которые остаются неизменными. Хмурое выражение лица папы он старался игнорировать, хоть Эрвину и очень хотелось ему помочь. Ему стало стыдно: проблемы отца, безусловно, и рядом не стояли с его проблемами, но сил у него на расспросы не было. «Зато теперь ты знаешь, что любишь не только девочек». Эрвин переворачивается на живот и прижимается лицом к подушке. Больше отрицать это не имеет смысла — надо посмотреть правде в глаза. Даже если эти глаза жестоко сверкают серебром и наполнены до краев насмешкой, режущей по живому, как лезвие ножа. Даже если эти глаза хотят одного — смешать его с грязью, сделать так, чтобы ему стало стыдно за свое существование. Она бы не стала куда-то убегать от горькой правды, его мама. Она была права — ему надо стать смелее и научиться принимать в себе то, чего он боится. Если он хочет чего-то добиться, то ему нужно научиться держать своих демонов в узде и понимать, чего они хотят. Эрвин внезапно усмехается. Мари бы сейчас тоже посмеялась над его словами. Он сам понимает, что они звучат пафосно и чересчур серьезно. Но одно он понимает точно: с этими пороками ему придется жить, от них никуда не деться. Может, стоит им ненадолго дать волю — тогда та его часть, которая не давала ему покоя все эти недели, хотя бы немного поутихнет?.. Эрвин задумывается о будущем: он сидит в просторном кабинете в окружении бумаг и книг, ходит на собрания с другими чиновниками, решает вопросы реформ и благосостояния жителей столицы и других регионов. Почему-то эта картина никак не хочет совмещаться с его недавними открытиями о себе. «Какая же это скукота, я сейчас сдохну. Я бы даже согласился быть шлюхой — все интереснее, чем эта херня». Эрвин вздыхает. «Ты можешь хотя бы ненадолго свалить из моей головы?», — рассерженно обращается он к этому резкому внутреннему голосу. Да, его будущее не выглядит особо захватывающим, но Эрвин прекрасно понимает, в чем заключаются его таланты: он хорошо умеет анализировать сложные проблемы, достаточно терпелив и скрупулезен, может часами сидеть за скучными сочинениями по истории — все, что нужно для работы государственного служащего. Но хочет ли он этого на самом деле? Эрвин не может ответить на этот вопрос, ему сложно размышлять такими категориями. Есть данное ему от рождения, есть необходимость, но желания… Над ними он задумывался очень редко. Мари точно знает, что она хочет вышивать и создавать одежду, она любила это делать с самого детства. А что любит делать он? Эрвин встает с кровати, подходит к окну, наблюдая за тем, как розоватое закатное небо начинает темнеть над крышами домов. Он любит… узнавать новое. Любит исследовать. Эрвин качает головой из стороны в сторону. Этого явно недостаточно для определения какой-то профессии. Чем могут заниматься люди с такими неопределенными интересами? В голову приходят ученые, но к ним в столице многие относятся презрительно: качают из правительства деньги на какие-то непонятные причуды, детали которых не желают никому разглашать. Их деятельность окутана тайнами, пахнет чем-то запретным. Чем больше Эрвин размышляет об этом, тем больше чувствует в груди какое-то необычное волнение. «Выглядит как-то мутно. Но все лучше, чем чахнуть над бумагами, просиживая штаны». Эрвин закрывает лицо ладонью, отходит от окна к кровати, достает из сумки тетрадь по биологии. Он открывает ее на странице с рисунком метлы-крыла, задумчиво проводит по нему пальцами. «Мы тоже, можно сказать, проводим исследования, Эрвин. Наверное, в этом мы с тобой похожи». Перед глазами возникает печальное лицо Стефана, комнату как будто заполняет едкий запах сигарет. Он вспоминает полет кадетов под заполненными звездами небом, свист их УПМ, разносящийся по тренировочной площадке. «Туда идут совсем не для того, чтобы воевать с титанами, дурень. Они просто хотят хорошо устроиться в военной полиции». «Никто не спрашивал твоего мнения», — отвечает он голосу и забирается под одеяло, закрывая глаза.

***

Занятия в школе пролетают незаметно, хоть Эрвин и хочет изо всех сил оттянуть наступление вечера. После уроков он заходит домой, оставляет там рюкзак и переодевается из формы во что-то более удобное для стрельбы из лука: он выбирает просторную серую рубашку и старые потертые брюки. Выглядеть важным и аккуратным он сегодня не хочет, пусть Ричард видит, что времяпровождение в клубе не доставляет ему особого удовольствия. На небе сгущаются тучи, сквозь все щели в доме слышатся стенания ветра, ветви деревьев за окном беспрестанно дрожат. Даже погода будто намекает Эрвину о том, что лучше остаться дома, но обещание есть обещание — он не будет прятаться в четырех стенах только из-за того, что на улице может пойти дождь. Он вспоминает свой прошлый поход в клуб: тогда было тоже пасмурно, дорога туда и обратно прошла под дождем. В этот раз Эрвин решает взять с собой зонтик. Эрвин идет с мрачным лицом по улице, прикрываясь зонтиком от резких порывов ветра и мелких капель, размышляет о том, что его ждет сегодня вечером. Снова издевательства — только в этот раз не от коротышки из подземелья, а от наглеца-лучника? Эрвин дергает зонтик так, что его ткань начинает трепетать как крылья, которые готовы в любой момент сломаться. Нет, с него хватит. Эрвин будет вести себя твердо и решительно, он не позволит так обращаться с собой. Тепло помещения и звуки оживленных разговоров в клубе немного улучшают его настроение. Он просто попытается хорошо провести время. Эрвин поправляет растрепанные ветром волосы, вешает куртку в прихожей и входит внутрь. Ричард замечает его сразу же — словно до этого он только и делал, что наблюдал за входом. Он бросает в его сторону хитрый взгляд, машет рукой, продолжая что-то объяснять одной из девочек. Эрвин направляется к стойке с луками, берет со стены нагрудник и колчан со стрелами. Он встает перед мишенью, чувствуя, что нагрудник закреплен как-то неправильно. Но помощи он просить не хочет: так или иначе, Ричард скоро подойдет сюда и, несомненно, укажет Эрвину на все недостатки самым высокомерным образом. Как только Эрвин поднимает лук, у его уха раздается притворно-ласковый голос: — Какие люди, — Ричард останавливается рядом с ним, упирая руки в бока и взмахивая блестящими черными кудрями. — Дурачок пришел отбывать наказание. Краска тут же заливает щеки, но Эрвин не отворачивается — смотрит прямо в его темные насмешливые глаза. — Многие прикидываются дурачками, чтобы получить, что они хотят. Я бы не стал недооценивать таких людей, — холодным тоном говорит он. Карие глаза Ричарда внезапно загораются огнем. Он издает смешок, полный удивления. — И чего же ты хочешь? — вкрадчиво спрашивает он. Эрвин поворачивает голову к мишени, натягивая тетиву. — Чтобы меня оставили в покое, — говорит он и выпускает стрелу. Она вырывается из его пальцев со свистящим звуком, вонзаясь в самый край мишени. Ричард разражается переливчатым смехом. — Получилось бы драматично, если бы ты не был таким плохим стрелком. Не замечал раньше, что ты любишь театральные жесты, — воркует Ричард у него над ухом, его пальцы затягивают нагрудник, скользят по рукам и спине, поправляя его стойку и выпрямляя руки. Эрвин знал, что этот момент наступит, но на удивление он не испытывает смущения: в движениях Ричарда нет ничего чувственного, только желание исправить его позицию и положение рук. — Ты не так много обо мне знаешь, — отвечает Эрвин со смешком. — Я предпочитаю блуждать в потемках. Люблю сюрпризы. Ричард замирает в ожидании, его рука ложится на плечо Эрвина. — Я… я сегодня не в настроении для разговоров, — честно говорит Эрвин. — Хочу потренироваться один. Он ждет, что Ричард возмутится, скажет что-то язвительное, но он только опускает глаза, скрывая их выражение за длинными ресницами. Палец тянется к щеке, касаясь родинки-штриха, он неловко поглаживает ее, растягивая губы в смущенной улыбке. Это приводит Эрвина в замешательство. — Не хочешь позориться передо мной. Понимаю. Сложно что-то делать в присутствии такого аса, как я, — напыщенно произносит он, однако Эрвин слышит в его голосе какие-то тревожные нотки. Ричард отворачивается и идет к своей мишени. — Позови меня, если чего-нибудь захочешь, — бросает он из-за спины. Эрвин не особо понимает, что только что произошло, но решает об этом не задумываться, сосредотачиваясь на выстрелах. Он встает в стойку, невидимые руки Ричарда снова поправляют все, что он делал неправильно до его прихода. Эрвин вспоминает инструкции Луизы с прошлого занятия, выпускает одну стрелу за другой. После десятка выстрелов он замечает, что у него начинает что-то получаться. Ему нравится это состояние: полное сосредоточение, ни одного лишнего движения, концентрация на цели впереди — беспокойные мысли отступают, сменяются радостью от физических упражнений. Час пролетает незаметно: он знакомится с другими ребятами, пьет чай в каморке рядом с залом для занятий, снова практикуется. Вокруг Эрвина собираются девочки, комментируя стрельбу и весело посмеиваясь над его провалами: в какой-то момент стрела выскальзывает его из пальцев и падает на пол прямо перед его ногами. Он смеется вместе с ними, слушает советы и расспрашивает их о жизни вне клуба. Ричард подходит к нему только тогда, когда все начинают собираться по домам. — Ты сегодня много болтал для того, кто не в настроении для разговоров, — лукаво замечает он. Эрвин усмехается. — Видимо, я не до конца понимал, чего хочу. Ричард только кивает, направляясь вместе с ним в прихожую. Они выходят из здания, останавливаются у ворот, чтобы попрощаться. Дождь усиливается — прямо как в тот день, когда Эрвин пришел сюда в первый раз. Но в этот раз у Эрвина есть зонтик. Он распахивает его над собой, наклоняя в сторону Ричарда, но тот отскакивает, натянуто улыбаясь. Крупные капли дождя тут же увлажняют его волосы, черные кудри начинают блестеть еще сильнее. С длинных ресниц на щеки капает вода, стекая по подбородку. — Ну уж нет, Эрвин. Нечего приглашать меня под свой зонтик. Я уже понял, что ты не хочешь иметь со мной дела, — Ричард надувает губы. Эрвин смотрит на него в растерянности. Дождь делает его оливковую кожу еще более сияющей. Он выглядит беспомощно, несмотря на свой надменный вид: крупные влажные пятна растекаются по одежде, мокрые пряди печально свисают вдоль щек. — Не дури. Ты так совсем промокнешь, — хмурится Эрвин и опять пытается наклонить над ним зонтик. Ричард отходит на шаг назад. — Эрвин, я все понимаю. Тебе нравятся девочки. Я от тебя отстану, — он пытается говорить спокойно, но его голос немного подрагивает. Эрвин склоняет голову вниз, разглядывая свое отражение в луже. Ему надо уйти, но он так и продолжает стоять на месте, наблюдая за тем, как быстрые капли ударяются о поверхность воды. — Я такого не говорил, — тихо произносит он, все еще не смотря на Ричарда. Тот издает смешок, поворачивается, чтобы уйти. — Пока, Эрвин, — произносит он сквозь дождь. Эрвин зажмуривает глаза, опять делает шаг вперед, пряча Ричарда под зонтик и хватая его за запястье. На этот раз он не отшатывается. — Я… — продолжает Эрвин, — я не знаю, как на это реагировать. Для меня это все в новинку. Его взгляд не поднимается выше груди Ричарда, посмотреть в глаза стоящему перед ним парню представляется просто невозможным. Эрвин быстро отпускает запястье — будто кожа может его обжечь. Кажется, что этим шагом Эрвин переступил через какую-то жуткую пропасть, но то, что он видит впереди, выглядит еще страшнее. Он слышит, как Ричард ласково посмеивается. Эрвин еще ни разу не слышал, чтобы его голос звучал так нежно. Его рука поднимается, касается щеки Эрвина. Она холодная и грубая, вся в каплях дождя. Ричард осторожно проводит пальцами по коже, растирая влагу по щеке как слезу. — Эрвин, — выдыхает он, — Ты такой красивый. Эрвин судорожно вздыхает. Почему от этих слов ему становится так тепло, как будто дождь уже закончился и выглянуло солнце? Его охватывает страх: что ему сказать в ответ? Он ничего не говорит, просто берет Ричарда за руку неловкими пальцами и робко смотрит ему в лицо. Карие глаза потемнели, в них Эрвин видит такое восхищение, что его страх усиливается вдвойне. Разве этот презрительный выскочка может на кого-то так смотреть? — Я не мог оторвать от тебя взгляд на занятии, даже несмотря на твою неуклюжую стрельбу, — продолжает Ричард, смеясь и поглаживая его по щеке. — Из-за тебя сам промахнулся несколько раз. Эрвин издает сдавленный смешок. — Потому что надо делом заниматься, а не на других пялиться, — укоряет он Ричарда. Губы парня трогает озорная улыбка. Родинка на щеке немного растягивается. — Какой же ты правильный, а. Это мне в тебе и нравится. Таких дразнить — самое удовольствие, — вкрадчиво говорит он. Эрвин хмурится и отворачивается в сторону. Ричард убирает руку с его лица. — Прости, с тобой я просто не могу удержаться, — Ричард смеется, — Проводишь меня домой? Раз у тебя есть зонтик.

***

Они идут по улице, ведя какие-то бессмысленные разговоры о погоде и окружающих их магазинах и кафе, в конце концов оказываясь не в самой благополучной части Митры. Здесь город больше всего напоминает подземелье: те же обшарпанные дома и грязные улицы, хмурые прохожие и сомнительного вида бары. Эрвин вспоминает, как они с Леви шли к нему домой, как он размахивал окровавленным платком и с умным видом разглагольствовал о том, что такое зло, — словно Эрвин был полным идиотом. Ричард же сегодня ведет себя достаточно пристойно, хотя и назвал его в начале встречи дурачком. Эрвин протяжно вздыхает. Почему он в последнее время проводит время только с теми, кто над ним издевается? Они оказываются перед трехэтажным зданием с облезлой темно-синей краской. Это многоквартирный дом, совсем не как у них с отцом и семьи Мари, — Эрвин никогда в таких не был. — Зайдешь на чай? — предлагает Ричард. — Надо же мне тебя как-то отблагодарить. Эрвин задумывается. Ричард стоит перед лестницей, наступив одной ногой на ступеньку и склонив голову набок: он пытается выглядеть беззаботно, но в его глазах Эрвин видит что-то похожее на отчаяние. — Хорошо, — соглашается Эрвин. Ричард озаряется улыбкой, взбегает по ступеням и открывает дверь, впуская Эрвина внутрь. Они поднимаются по узкой лестнице на третий этаж, Эрвин следует за Ричардом, стараясь не смотреть на задницу, обтянутую черными штанами. Ричард останавливается перед хлипкой дверью с потертой ручкой, зачем-то осматривает замок, удовлетворительно кивает и открывает дверь ключом. Они заходят в темную прихожую, Ричард включает тусклую лампу: света еле хватает, чтобы осветить их лица. Эрвин кладет раскрытый зонтик на пол — он даже забыл его отряхнуть от волнения. — Добро пожаловать в мое скромное обиталище, — Ричард шагает вперед, пританцовывая и взмахивая руками. Эрвин осматривается. Узкий коридор переходит в кухню, которая по совместительству является еще и гостиной. Комната маленькая, и мебель в ней выглядит старой и покосившейся: стулья явно из разных наборов, у небольшого стола под ножкой лежит свернутая в несколько раз газетная страница, чтобы тот стоял ровно, в другом конце, у окна — маленький диван с провалившимся сидением. Есть еще одна комната — наверное, спальня, но дверь в нее закрыта. Ричард смущенно оглядывается по сторонам, затем бросает взгляд на Эрвина, словно ожидая, что он скажет что-то колкое. — Ты живешь один? — удивленно спрашивает Эрвин. Ричард гордо кивает и жестом приглашает его за стол. — Меня никто не выносит, — весело говорит он, гремя чашками и ставя на плитку чайник. Эрвин проходит к столу, садится на стул, который жалобно скрипит под его весом. Поверхность стола вся исцарапана, Эрвин замечает на ней въевшиеся пятна. — Ну, уже готов морщить нос от моей хибары? — кидает ему Ричард из-за спины. — Зуб даю, ты в первый раз в таком месте. Эрвин складывает руки на стол. Он чистый, несмотря на его неаккуратный вид. В целом, квартира выглядит опрятной, надо отдать Ричарду должное: Эрвин помнил, какой беспорядок постоянно царил у Ганса, несмотря на то, что его комнату каждый день прибирали слуги. Гораздо больше комната смахивает на жилье Леви. — Я бывал в домах и похуже, поверь, — отвечает Эрвин. — О, даже так? Тянет тебя в мерзкие места, я смотрю, — усмехается Ричард. Эрвин внутренне с ним соглашается. В последнее время он только в таких и бывает. Ричард ставит на стол чайник и две разные чашки с выщербленными краями, наливает в них чай. Эрвин изумленно вздыхает: чай пахнет так же, как тот, который недавно ему купил отец. — Извини, дорогих сортов я себе не могу позволить. Выпей хоть из вежливости, — Ричард пододвигает к нему чашку. — Я люблю этот чай, — признается Эрвин и делает глоток. Ричард прищуривает глаза. — Значит, вот через что лежит путь в твое сердце, — говорит он, коварно улыбаясь. Эрвин закашливается, ерзая на стуле. Этой фразой Ричард напомнил ему о том, что произошло между ними ранее: ладонь на щеке, пальцы Эрвина на запястье. «Я проводил его домой, в этом нет ничего такого, — убеждает себя он. — Я попью чай, постараюсь как-нибудь поддержать разговор, попрощаюсь и пойду». Эрвин уверенно прихлебывает чай. Ричард тоже делает несколько глотков, проводит рукой по влажным волосам. — Черт, я весь промок, — удрученно говорит он. — Что бы со мной было, если бы не мой спаситель с зонтиком. Он подмигивает Эрвину, и тот нервно смеется в ответ. Когда он там решил быть твердым и уверенным в себе? Пока он справляется с этим из рук вон плохо. — Я схожу в душ, мне надо согреться. Камин здесь засорился, поэтому так холодно, — Ричард встает со стула. — Не скучай без меня, я быстро. Когда он скрывается за дверью, Эрвин складывает голову на руки, лежащие на столе, чуть не роняя свою чашку на пол. Что он делает? Ему надо просто попрощаться и пойти домой. «Ты такой красивый, Эрвин». Никто такого не говорил ему раньше. Не то чтобы он сильно беспокоился о своей внешности: для него главным было — выглядеть серьезным и аккуратным, о красоте он никогда не задумывался. «Бровастый». По телу проходят неприятная покалывающая волна. «С такой угрюмой и заурядной рожей из тебя получится хороший полицейский». Его пронзает болью от этих слов. Кому из них верить — Леви и Ричарду? Эрвин не знает. Ричард возвращается из душа одетый в просторную пижаму, вытирая волосы полотенцем. После мытья они становятся еще более кудрявыми. Он садится за стол, берет чашку, складывает подбородок на ладонь. — Не замерз тут? Эрвин машет головой. — Нет, я вообще редко замерзаю. Ричард взмахивает мокрыми прядями. — Вон как. У тебя крепкое тело. Эрвин опять нервно усмехается, разглядывая узор на кружке. — Я понял, комплименты с тобой не работают, — Ричард смотрит на него в задумчивости. — Тебе нужна другая стимуляция. Он взмахивает рукой с кружкой, выплескивая на лицо Эрвина остатки остывшего чая. Эрвин чуть не падает со стула, вскрикивает, зажмуривая глаза. Ричард заливисто смеется. Эрвин вскакивает, подбегает к нему, хватая его за воротник пижамы. Ричард совершенно не сопротивляется, его глаза загораются темным огнем. Эрвин отталкивает его к стене так, что из груди Ричарда вырывается вздох, но все еще не отпускает воротник его рубашки. Ричард смотрит на него торжествующим взглядом из-под полуопущенных век. — Что ты творишь?! — рычит Эрвин, смахивая рукой капли чая с лица. Ричард поглаживает его кулак на воротнике. — Помогаю тебе выбраться из твоего кокона. У меня получается, я смотрю, — его губы растекаются в улыбке. — Я понял, что только так до тебя можно достучаться. Когда ты выходишь из себя. Его щеки раскраснелись от душа, на губы с волос падает капля, еще больше увлажняя их блестящую поверхность. «Ты такой красивый, Эрвин». Да, Ричард тоже красивый, но разве этого должно быть достаточно? Почему этого хватает, чтобы кровь Эрвина стала горячей, чтобы его дыхание стало таким неровным? Ричард наблюдает за ним, обводя пальцами костяшки его руки. — Ну же, сделай что-нибудь, умник, — вздыхает он. «Умник». И если красоты Ричарда было недостаточно, то это слово делает свое дело: Эрвин впивается другой рукой в его мокрые волосы и наклоняется вперед, закрывая глаза. Он касается губ, и рот Ричарда послушно открывается, обдавая его жарким дыханием. От него пахнет чаем и мылом, и с закрытыми глазами Эрвину кажется, что это не он. Ричард кладет руку ему на грудь, второй обхватывает плечо, впиваясь пальцами в мускулы. Он вздыхает, сильнее прижимаясь к Эрвину и проводя языком по его губам. Эрвин не знает, что ему делать и просто повторяет движения за Ричардом: слегка облизывает поверхность губ, целует его, стараясь не столкнуться с ним носом. Ричард внезапно отрывается от него. Его глаза потемнели почти до краев, родинка теперь еще сильнее выделяется на фоне покрасневших щек. Эрвин снова наклоняется к нему, но Ричард отворачивает голову, смеясь. — Какой ты голодный, — шепчет он, — Подожди немного. Он берет Эрвина за руку и тащит его в спальню, закрывая за собой дверь на замок. Эрвин немного теряется, стоя посреди комнаты и с волнением глядя на узкую кровать, но Ричард не дает ему долго пребывать в сомнениях, тут же приникая к нему всем телом и начиная расстегивать пуговицы на рубашке. Он поощрительно вздыхает, проводя пальцами по светлым волосам на груди Эрвина. — Ты уже совсем не мальчик, — шепчет Ричард ему на ухо, проводя по коже языком. От этого по спине Эрвина пробегают мурашки, он шумно выдыхает, стараясь не дрожать. — Нравится? — дыхание обдает шею, Ричард слегка целует ее, параллельно освобождая плечо от рубашки. — Даже в этом сером мешке ты выглядишь благородно. Но мне хочется посмотреть на тебя без него. Эрвин кладет руку ему на талию, плотно стискивая ладонь. Ричард прижимается к нему еще сильнее. Бедром Эрвин явственно ощущает его твердый и пульсирующий член. Рука неловко опускается ниже, ложится на задницу, но Эрвин тут же в ужасе убирает ее обратно. Ричард хватает ее, кладет себе ягодицы так, что ладонь издает громкий шлепок. — Не стесняйся, Эрвин, — его голос звучит глухо и низко, — Можешь трогать меня везде, где хочешь. Рука Эрвина на его заднице становится каменной. «Где хочешь?». Но он не понимает, как себя вести, вдруг он сделает что-то странное? Ричард как будто читает его мысли и начинает медленно двигаться по его ноге вверх и вниз. Его член трется о бедро, и от этого ладонь Эрвина на заднице сжимается. — Да, вот так, — стонет Ричард. — Мне так нравятся твои большие руки. Эрвин снова застывает от шока. Ричарду нравятся его неуклюжие руки с огромными пальцами? Он не может в это поверить. Эрвин поднимает другую руку, кладет ее Ричарду на щеку, медленно проводя большим пальцем по родинке. Ему хочется лизнуть ее, но он никак не может решиться. Ричард снова угадывает его желание. — Поцелуй меня, — требует он, спуская рубашку Эрвина до локтей. Разгоряченную кожу обдает холодом. Эрвин закрывает глаза, осторожно касаясь губами родинки. Ричард вздыхает, начинает тереться о его ногу еще сильнее. После этого Эрвин уже никак не может отрицать очевидное: его член полностью встает, натягивая тонкую ткань штанов. Ричард чувствует это и постанывает, обхватывая руками его обнаженную спину. Эрвин спускается чуть ниже, к губам, легко целует их, не решаясь открывать рот. Ричард отвечает жадным поцелуем, вонзает язык в его рот — Эрвин стонет, тут же обрывая себя. — Не сдерживай себя, — Ричард почти молит. — Я хочу слышать твой голос. — Это… некрасиво, — в панике шепчет Эрвин. Глаза Ричарда расширяются — будто от гнева. Он отрывает одну руку от спины и опускает ее вниз, стискивая пальцами набухшую плоть Эрвина. Это застает Эрвина врасплох: изо рта вырывается грубый стон, колени немного подгибаются. Он хватает Ричарда так, что тот издает странный звук, полный боли и удовольствия. — Это ты называешь некрасивым? — говорит он довольным голосом. — Мне нравится, когда ты не сдерживаешь свою силу. Эрвин снова стонет, закрывая глаза, — пальцы Ричарда поглаживают его член сквозь ткань брюк. — Я хочу, чтобы ты взял меня так, что у меня искры из глаз полетят, Эрвин, — его томный шепот раздается рядом с ухом. — Чтобы эта старая кровать сломалась к хуям. Боже, с тобой я просто не могу сдерживаться, я уже забегаю вперед. Эти гадкие слова должны были возмутить Эрвина, но он чувствует, что его член начал пульсировать еще сильнее в ладони Ричарда. Тот ощущает это и сильнее обнимает его, впиваясь губами в шею. Мысли Эрвина разбегаются в стороны, как пауки от яркого света, голова кружится, грудь вздымается так, будто он снова бежал по Подземному городу. Он не хочет, чтобы рука Ричарда отрывалась от его промежности, хоть это и неправильно, но, боже, ему хочется больше. — Ты хочешь продолжить, Эрвин? — спрашивает Ричард дрожащим голосом, медленно сползая по его ноге. Эрвин кивает, зажмурившись. Его пугает то, что этот выбор дался ему так просто. Ричард толкает его на кровать, нависает над ним, расстегивая пряжку на брюках. Он быстро стягивает штаны вместе с нижним бельем, и Эрвину машинально хочется прикрыть то, что находится у него между ног. Вдруг он некрасиво выглядит, и Ричард сейчас над ним посмеется? Но глаза Ричарда еще больше расширяются. Он поднимает взгляд на лицо Эрвина, смотря на него с открытым ртом. — Боже, Эрвин. Если ты сейчас такой, то что будет с тобой, когда ты вырастешь, — ошарашенно говорит он. — Что ты имеешь в виду? — напряженно спрашивает Эрвин, приподнимаясь на локтях. С ним что-то не так? Он с беспокойством смотрит на свой вставший член. Ричард замечает его взгляд и улыбается. Он сбрасывает рубашку, оставаясь в одних штанах, садится верхом на Эрвина. Его рука осторожно дотрагивается до члена. Эрвин весь выгибается, чуть не скидывая с себя Ричарда. Это… так… хорошо. Одно прикосновение, но он уже чувствует, что готов потерять сознание. — Я даже не могу обхватить его целиком, — удивленно выдыхает Ричард. — Я сойду с ума, когда ты в меня войдешь. Он медленно начинает двигать рукой вверх-вниз, не отрывая глаз от лица Эрвина. Жесткие пальцы перемещаются по горячей коже, бедра Ричарда движутся с ними в такт, пригвождая Эрвина к постели. Из его рта вырывается беспомощный стон, ладонь впивается в простыню. Это совсем не похоже на то, что он делает собственной рукой, каждое движение приносит ему такое наслаждение, что ему хочется впиться зубами в губы, чтобы не закричать. «Но это же мальчик, — обессиленно думает Эрвин. — Почему мне так хорошо…». Он думал, что сможет этого избежать, думал, что его влечения к девочкам будет достаточно. То, что они делают, — запрещено, они не должны это делать, но Эрвин продолжает стонать от прикосновений Ричарда, и сам начинает толкаться ему в руку — почти неосознанно. — Я так рад, что тебе нравится, Эрвин, — говорит Ричард. — Подожди, я могу еще лучше. Он чуть сдвигается вниз, опуская голову. Эрвин снова приподнимается, смотря на него изумленным взглядом. — Я думал… что все начинается не с этого, — он вспоминает картинку из журнала Леви, где двое мужчин держали друг друга за члены. Ричард приподнимает брови. — Это тебе не учебник, Эрвин, — он издает смешок. — Мы можем делать так, как хотим. Он вопросительно смотрит на Эрвина, его рот находится в нескольких сантиметрах от влажной головки члена. Взгляд Эрвина бегает по комнате: если он на это согласится, то как ему потом смотреть на себя в зеркало? Это неправильно, неправильно… Но одна мысль о мягких губах Ричарда вокруг его члена развеивает все сомнения. Ему нужно это. Он этого хочет. Эрвин слегка кивает, опускаясь на кровать. Ричард улыбается, опускается ниже и слегка касается языком его головки. Эрвин дергается, но крепкие ноги Ричарда удерживают его на месте. — Это твой первый раз, да, Эрвин? — тихо спрашивает Ричард. Его голос звучит ласково, безо всякой насмешки. Эрвин не в силах сказать ничего осмысленного, только утвердительно стонет, вжимаясь щекой в подушку. — Я сделаю так, чтобы тебе было хорошо, — он проводит рукой по его бедру и снова опускается, лаская член ртом. Влажные волосы соприкасаются с кожей Эрвина на животе. Он весь сжимается, не зная, куда деть руки, и поэтому делает первое, что приходит ему в голову — кладет их на живот, слегка касаясь кудрявых прядей. Ричард поощрительно стонет, и Эрвин аккуратно запускает руку в волосы - мягкие кудри обвиваются вокруг его пальцев. Губы Ричарда начинают двигаться, и хватка на прядях быстро перестает быть нежной. Горячая влага вокруг его члена, язык, сползающий вверх и вниз вокруг всей длины, мягкость губ — Эрвин не может дышать от всех эти ощущений, только стонет в такт движениях, крепко держа Ричарда за волосы. Ричард медленно опускается и поднимается, периодически посматривая на Эрвина и постанывая, проводит пальцами по руке в своих волосах. Эрвину хочется отвернуться, но глаза не могут оторваться от лица Ричарда. Он еле как может проглотить член целиком, и Эрвину становится не по себе — может, ему больно? Но Ричард снова предсказывает его мысли и начинает двигаться быстрее, и Эрвин тут же забывает, о чем он думал. Он стонет еще громче, переставая думать о том, как звучит его голос, просто отдается чувству и двигает бедрами, еще больше засовывая член в рот Ричарда. Тот трется о его тело сильнее, стонет вместе с ним, не прекращая двигать ртом. Сейчас Эрвин жалеет о том, что Ричард остался в штанах: ему хочется почувствовать его эрекцию на своей коже. Ричард еще больше ускоряет ритм, и Эрвин понимает, что долго он не протянет: это случится чуть ли не в два раза быстрее, чем в его обычных утренних упражнениях. Ему становится стыдно, он вскрикивает, изо рта вырывается какая-то бессознательная мольба — но это не останавливает Ричарда: он плотно прижимается языком к члену, и это оказывается последней каплей. Эрвин громко кричит, содрогаясь и сдавливая в руках локоны Ричарда, извергается ему в рот. Сперма стекает по члену, и Ричард проглатывает ее целиком, облизывая пульсирующую плоть так, что на ней не остается ни капельки, и только тогда приподнимается. Эрвин лежит, раскинув руки в стороны, прерывиста дыша и не в силах взглянуть ему в глаза: то, что сейчас произошло, совсем лишило его способности думать. — Ох, Эрвин, — вздыхает Ричард, ложась к нему на грудь, — Ты стонешь так, что я почти кончил. Эрвин вздрагивает от этого признания, весь сжимается. — Ах да, я забыл, что комплименты на тебя не действуют, если к тебе возвращается разум, — посмеивается Ричард. — Я… не знаю, что говорить в таких ситуациях, — смущенно говорит Эрвин. Ричард скользит пальцами по волосам на его груди. — Ничего, я тебя научу, — задорно произносит он. Они лежат несколько минут в молчании. — Я… должен сделать тебе то же самое? — подает голос Эрвин. Ричард приподнимает голову, задевая кудрями его подбородок. — Ты ничего не должен. Делай здесь только то, что ты хочешь, — строго говорит он. Эрвин неловко поглаживает его по волосам. Ричард закрывает глаза, весь льнет к его руке, целует внутреннюю поверхность ладони. — Какие у тебя мягкие руки. Сразу видно, что ты не лучник, — мурлычет он, — Руки аристократа. Его фраза почему-то напоминает Эрвину о еще одном темноволосом гаденыше, и он хмурится. — Ладно, ладно, я не буду тебя хвалить, если ты предпочитаешь, чтобы мой рот был закрыт. Но я предпочту, чтобы он был закрыт твоим членом, — произносит Ричард бесстыжим голосом. Эрвин издает смущенный смешок. — Я не привык к таким похвалам, — признается он. Ричард протягивает руку, касается пальцем губ Эрвина, медленно проводит им вдоль шрама, смотря на него задумчивым взглядом. — Я даже в своих смелых мечтах представить не мог, что этот вечер закончится вот так, — удивленно произносит он. — А я не особо робкий, как ты уже успел понять. Слова Ричарда немного возвращают Эрвина в реальность: он лежит на кровати с мальчиком, которого он почти не знает и который только что у него… отсосал. Звучит кошмарно, но почему Эрвин не умирает от стыда? Ведь чуть больше недели назад он смотрел в ужасе на рисунок в журнале, а сейчас с него самого можно вполне рисовать эротическую картинку. Как так все быстро… поменялось. «Зато теперь ты знаешь, что любишь не только девочек». Леви был прав. Эрвин понимает, что если бы не ситуация в борделе, то он навряд ли бы сейчас лежал обнаженным на кровати Ричарда. Но Леви обошелся с ним паршиво, будто провел какой-то мерзкий эксперимент. Этого Эрвин никак не может ему простить. — Эрвин, ты какой-то грустный, — обеспокоенно произносит Ричард, поглаживая его по щеке. Эрвин отмахивается от мыслей о Леви. Он ни разу не называл его «красивым», в отличие от того, кто сейчас лежит на его груди. — Просто я… — наконец-то отвечает Эрвин, — ничего особо о тебе не знаю. Для меня это все очень непривычно. — То, что у меня на тебя встает, недостаточно, да? — Ричард развязно встряхивает волосами. — Ладно, это дело поправимое, я могу рассказать о себе, если хочешь. Если это убедит тебя переспать со мной, то я расскажу все, что ты хочешь. Он двигает бедрами, и член Эрвин сразу же реагирует, касаясь живота Ричарда. Карие глаза торжествующе загораются, когда Ричард это замечает. — Я принесу воды, — Ричард улыбается, вскакивает с кровати и убегает в другую комнату. Эрвин чуть не хватает его за руку: хочется, чтобы он так и остался сидеть на животе. Но пока Ричард орудует на кухне, ужас все-таки накатывает на Эрвина, когда он смотрит на свое обнаженное тело на узкой кровати. Он чувствует себя грязным и мерзким. Как он докатился до такого? Он же всегда был примерным мальчиком, который пресекал на корню всякие нежелательные мысли и порывы. Ему надо встать, одеться, попрощаться с Ричардом и пойти домой. Он даже привстает на кровати, растерянно осматривая комнату в поиске своего нижнего белья. Но когда Ричард возвращается, этот порыв сразу же куда-то исчезает. Теперь Эрвин чувствует, что он может, не стесняясь, рассматривать его, и его удивляет, насколько жадно и неприлично он глядит на тело Ричарда — на оливковую кожу, обтягивающую мышцы рук, грудь с темно-розовыми сосками, мощный пресс, черную полоску волос, исчезающую за поясом штанов. Эрвин опускает взгляд ниже и прикрывается тонким одеялом: член снова начинает становиться твердым. — Значит, хочешь узнать меня получше? — Ричард протягивает ему стакан с водой, ложится рядом на бок, подпирая голову правой рукой. — Что ты хочешь узнать? Эрвин теряется, судорожно глотает воду из стакана. — Эээ… ты ходишь в колледж вместе с Лотаром? Или учишься где-то еще? По лицу Ричарда пробегает тень, тут же прячется за белоснежной улыбкой. — Тебе важно, чтобы те, с кем ты спишь, были умными, да? — он усмехается. — Нет, в колледж я временно не хожу. Начинал ходить в архитектурный и бросил. Эрвин нерешительно кивает головой. — Тогда чем ты занимаешься? Кроме стрельбы из лука, — он бы хотел, чтобы его голос звучал поувереннее, но пока это у него выходит не особо удачно. Ричард делает скучающее лицо. — Подрабатываю в кафе. Работа такая себе, так что о ней я говорить не особо хочу, хорошо? Спроси лучше, какой у меня любимый цвет, — просит Ричард, проводя пальцем по линии подбородка Эрвина. — Какой… у тебя любимый цвет? — говорит Эрвин, чувствуя себя очень глупо. Ричард смотрит ему в глаза, похотливо улыбаясь. — Золотой, — шепчет он, запуская руку Эрвину в волосы, — А у тебя? Эрвин почесывает затылок. — Я никогда об этом не задумывался, — растерянно произносит он. Какой цвет ему нравится? Он вспоминает о фиолетовом шарфе, который ему связала Мари, о ее рыжих кудрях… Но глаза-лезвия тут же режут эти картинки на куски. — Наверное, серый, — отвечает Эрвин, хмурясь. Ричард смотрит на него в удивлении. — Никогда не встречал человека, которому бы нравился этот цвет. Но почему-то я тебе верю. Эрвин отворачивается. Почему этот мальчик преследует его даже тогда, когда он в постели другим? — А теперь спроси, — голос Ричарда меняется, становится более низким, — встал ли у меня оттого, что я смотрю на твой профиль? Эрвин поворачивает к нему голову, резко выдыхая. Глаза Ричарда снова потемнели и стали такого же цвета, как и волосы. Он привстает, томно потягиваясь, садится Эрвину чуть выше колен. Эрвин вздрагивает. Ричард берет его за руку, обхватывая запястье. — Да, — еле слышно отвечает Эрвин. Ричард опускает его руку себе промеж ног. Эрвин шумно вздыхает: член буквально толкается в ладонь, он чувствует через ткань его влагу. Ричард ведет его ладонь чуть выше, к завязкам на поясе. Эрвин понимает, что надо делать, и медленно тянет за них, ослабляя пояс. Штаны спадают сами по себе на колени, и Ричард нетерпеливо снимает их и сбрасывает с кровати. Расправившись с этим, Ричард хватает Эрвина за руку, снова опуская ее себе на промежность. Эрвина пронзает страх: что нужно делать? Попробовать делать так, как он обычно делает самому себе? Но его рука выглядит пугающе большой на аккуратном члене Ричарда, Эрвин не знает, как с таким обращаться. — Сожми его, опусти большой палец на головку, — подсказывает Ричард, постанывая, — и слегка погладь его. Эрвин делает, как ему сказано. Ричард стискивает бедра и стонет, откидывая голову назад. — Черт, так я долго не протяну. Скажи, Эрвин, — говорит Ричард, неровно дыша, — ты хочешь войти в меня? Его слова заставляют пальцы Эрвина сжаться сильнее вокруг головки члена. Ричард закрывает глаза, засовывает в рот указательный и средний палец, будто пытаясь сдержать крик. От этого зрелища у Эрвина начинает кружиться голова. Еще час назад он бы отказался и убежал домой, но сейчас он не может себя заставить ничего вымолвить. «Это слишком», — в панике вопит разум, но губы так и не открываются, чтобы сказать «нет». — Хочешь узнать, что тебя ждет, если решишься? — Ричард замечает сомнение на его лице. Он наклоняется чуть вперед, хватая с ночного столика флакон, открывает его и льет жидкость на пальцы, затем нетерпеливо закрывает крышку и ставит обратно. Его рука скрывается за спиной, тело изгибается, когда он засовывает ладонь промеж ягодиц. Эрвин начинает сомневаться все меньше: от выгнутого тела Ричарда очень сложно оторвать взгляд. — Дай руку, — приказывает он, и Эрвин безропотно протягивает ее вперед. Ричард берет его за пальцы, медленно облизывает указательный, средний и безымянный. Жар его рта снова напоминает Эрвину о том, что произошло несколько минут назад, и он не может поверить, что он хочет, чтобы это случилось снова. Но его готовят к другому — сможет ли он сделать то, что хочет Ричард? То, что он хочет сам? Ричард вынимает пальцы изо рта, засовывает их себе между ног, осторожно прислоняя к отверстию. Он останавливается, видимо, ожидая, что Эрвин сам начнет что-то делать. Эрвин испуганно на него смотрит, нерешительно двигая пальцами, и тот берет инициативу в свои руки — буквально. Он хватается за пальцы Эрвина у основания, плотно прижимает их друг к другу и делает движение вниз тазом, насаждая себя на них. Эрвин весь замирает, концентрируя внимание на пальцах, беспокойно глядя на лицо Ричарда. Но он тут же забывает о волнении: Ричард начинает медленно двигаться вокруг его пальцев, изо рта вырываются глубокие стоны. Его пальцам тесно, липко и горячо, и это доставляет ему такое удовольствие, что Эрвин с трудом вспоминает, как еще несколько дней назад ему эти занятия представлялись чем-то гадким. Эрвин начинает сам двигать пальцами, и Ричард еще сильнее сдавливает его ноги бедрами. — Прошу, войди в меня, Эрвин, — молит он, его голос искажается от наслаждения. Ричард вынимает из себя его пальцы, двигается вперед, располагаясь прямо над членом Эрвина, кладет руки ему на плечи. Эрвина охватывает паника. Ему хочется сказать, что он что-то испортит, что он не знает, как это делать, что он не хочет причинить Ричарду боль, но тот затыкает его ртом, не давая этим словам сорваться с губ. Он чуть приподнимает бедра и опускает себя на головку члена. Эрвин судорожно выдыхает, ногти Ричарда впиваются ему в плечи. Эрвин вскрикивает так, что, наверное, его слышат все соседи, но он не решается двигаться дальше: Ричард замер на самом его кончике, прерывисто дыша. — Помоги мне немного, — шепчет он. Но Эрвин не может ничего сделать: сердце бьется как сумасшедшее, дышать тяжело, руки нестерпимо дрожат. Он умоляюще взирает на Ричарда, словно принося ему извинения за то, что он такой неопытный. — Уверенно и нежно, — произносит парень, улыбаясь и своими словами напоминая Эрвину об их первой встрече. — Целиком, прошу. Ричард берет руки Эрвина и опускает их себе на бедра: так Эрвин чувствует себя гораздо увереннее. Ему хочется резко опустить Ричарда, чтобы он тоже вскрикнул так, что соседи непременно придут к нему жаловаться после этого всего. — Эрвин, — стонет Ричард, прислоняя пальцы к губам. Эрвин выдыхает, приподнимает бедра, одновременно нанизывая Ричарда на всю длину. Он выгибается, встряхивая кудрями, громко вскрикивает: теперь ему точно не избежать проблем с соседями. Эрвин не лучше: он стонет, снова поднимая Ричарда и опуская, пытается делать это равномерно — Ричард помогает ему найти ритм, двигая бедрами и задницей. Внутри горячо и тесно, но Эрвину не больно, ему настолько хорошо, что в один момент он совсем теряет над собой контроль, выдавливая из себя еле слышное «Ри…чард…». От этого парень сверху начинает двигаться еще яростнее. Его член трется о живот Эрвина, и он чувствует, как влага Ричарда размазывается по коже, доходя аж до волос на груди. Эрвин стискивает зад Ричарда, тот отвечает ему впившимися в плечи ногтями. Они дышат в одном ритме, двигаются все быстрее. — Я… долго… не протяну, — мучительно произносит Эрвин. Прошла буквально пара минут: с самим собой он тратит гораздо больше времени. От этого его окатывает волной стыда, но сдерживаться он больше не может, еще пара секунд — и он кончит. — Не волнуйся, — сдавленно стонет Ричард. — Мне… самому недолго осталось. Кончи в меня, Эрвин. Его член, трущийся о живот, становится каменным от этих слов. Эрвин делает еще пару движений, весь сжимается, чувствуя, как Ричард начинает извергаться с его именем на устах. После этого сдерживаться больше нет сил: Эрвин входит в Ричарда настолько глубоко, насколько может, стонет и полностью изливается внутрь. Ричард опускается ему на грудь, соприкасаясь кожей со своей собственной спермой. Эрвин чувствует его мокрые волосы у себя на шее, Ричард удовлетворенно стонет, целуя его в плечо. — Ты, может, плохо играешь в карты и неумело стреляешь, — Ричард пытается перевести дыхание, — но скажу тебе так: для девственника ты ебешься просто божественно, Эрвин Смит.