Принц и нищий

— Да ничего серьезного, — отмахивается Эрвин, когда встревоженный отец пытается рассмотреть его распухшую губу. Он отодвигается, прикрыв лицо рукой, уныло разглядывает свой завтрак — омлет с двумя кусочками поджаренного хлеба. Пахнет аппетитно, но Эрвину уже который день кусок в горло не лезет. Это, разумеется, не ускользает от внимания отца. — В воскресенье ты вернулся каким-то расстроенным, — он растерянно помешивает ложкой чай. — В первый раз же все прошло хорошо. Я так обрадовался, что ты наконец-то пришел в себя после того инцидента. Что-то случилось там? Конечно же, подавленное состояние Эрвина не может не действовать на отца. Он с беспокойством наблюдал за Эрвином в понедельник, когда тот вернулся после школы и почти не притронулся к ужину. Сегодня уже вторник, и отец, видимо, больше не может терпеть молчание с его стороны. Эрвин с ужасом вспоминает то, как ему пришлось экстренно наводить порядок в комнате дома благотворительности, закрыв дверь и с минуты на минуты ожидая следующего посетителя. Повезло, что до конца дня к нему никто так и не зашел: он успел основательно прибраться в разгромленном помещении и привести себя в порядок. Он шел по подземелью с низко опущенной головой, скрывая лицо от сопровождающих: как бы он ответил на их вопросы? «Меня ранил и шантажировал какой-то сопляк, а я даже не вскрикнул». — Может, простуда? — снова доносится до него взволнованный голос отца. — Эрвин, можно тебе потрогать лоб? Эрвин неохотно двигается ближе. — Можно. Шершавая ладонь отца опускается на лоб, чуть приподнимая светлые волосы. Такое успокаивающее, знакомое с раннего детства прикосновение. Эрвину становится немного легче. — Ты весь горячий. Давай измерим температуру, — отец встает и идет к ящику с аптечкой, возвращаясь с градусником. Эрвин покорно берет его, ждет несколько минут и показывает отцу. — Странно, температуры нет… Эрвин, — он неловко переминается с ноги на ногу, — скажи, что тебя мучает. Эрвин вскидывает голову. Отец так вцепился в градусник, словно тонкая стеклянная трубочка помогает ему удерживать равновесие. Темно-голубые глаза полны печали, уголки губ опущены. В пшеничных волосах он замечает много седины — с каждым днем этих серебристых ниточек становится все больше. Эрвина пронзает какое-то болезненное чувство, и он отворачивается прежде, чем наговорит лишнего. — Я… это оказалось тяжелее, чем я полагал, — отвечает он туманно. — Сидишь там и смотришь на всех этих несчастных людей. Я не думал, что на меня это настолько подействует. Отец удрученно вздыхает. Он снова садится за стол, пододвигает к себе пустую кружку Эрвина и наливает туда свежезаваренный чай. — Я специально сегодня взял на рынке, — показывает отец на упаковку с чаем. — Сказали, что он восстанавливает силы, нормализует сон. Попей, пожалуйста, Эрвин. Это, конечно, не самый дорогой сорт, но я уверен, что тебе поможет. Эрвин смотрит на свою кружку невидящим взглядом. Кажется, что у него нет сил даже на то, чтобы сделать глоток. Отец истолковывает это по-другому. — Боже, прости, что я навязываюсь, — он качает головой из стороны в сторону, словно хочет выкинуть из головы какие-то мысли. — Я превращаюсь в собственную маму. Помню, как меня раздражала вся эта ее забота. Мне хотелось быть взрослым, но она это как будто не понимала, — он тяжело вздыхает. — Прости, Эрвин. Я не хочу, чтобы ты отдалялся от меня. С той экскурсии… ты сам не свой, я это вижу. Пойми, ты можешь говорить со мной обо всем, что хочешь. Я тебя поддержу, сынок. Эрвин чувствует, как на глаза наворачиваются непрошеные слезы. Когда он вообще плакал в последний раз? Что с ним происходит в последнее время? Каждый вечер на него наваливается такая усталость, будто он бежал сотни километров. А по ночам он просыпается от кошмаров, взвинченный, злой, весь в холодном поту, и потом вертится в постели до утра, желая сбежать куда-нибудь подальше. Но утром на него снова накатывает слабость. Ему хочется рассказать все, но он не может — будто кто-то невидимой рукой закрывает ему рот. Эрвин хочет верить словам отца, но страх оказывается сильнее — страх, что отец в нем разочаруется. И поэтому Эрвин решает сказать полуправду. — Я просто очень сильно устал, пап. Это был нелегкий месяц. — Понимаю. Но ничего — в следующую субботу твой день рождения, мы отпразднуем его так, что все твои тревоги разом испарятся. Куда ты хочешь сходить? Может, съездить в Орвуд на выходные? Погуляем по лесу, посидим у озера. Как тебе такая идея? Эрвин еле удерживается от того, чтобы сразу согласиться. Ему очень хочется сбежать из этого удушливого города, подышать свежим воздухом и забыть все, что с ним случилось за последние недели. Но он не может себе это позволить. — Может, в следующий раз? — он боится выдать интонацией, насколько ему хочется сказать «да». — Я бы лучше сходил в какой-нибудь ресторан и вкусно поел. Отец продолжает обеспокоенно на него смотреть. — Хорошо, как скажешь. А теперь пей чай. Эрвин послушно берет кружку. Он сделает пару глотков, просто чтобы отец успокоился. В последнее время его воротило почти от всех запахов — тут же невыносимо начинала болеть голова. Эрвин понимает, что отец хочет как лучше, но он просто не может заставить себя есть и пить. Чашка замирает в его руке всего в нескольких сантиметрах от губ. Этот свежий и чуть горьковатый запах. Он отдает чем-то цветочным — так пахнет в их саду весной, когда бутоны только начинают распускаться. Но последний раз Эрвин чувствовал этот запах совсем не там. Нож касается поверхности губ, рука заползает под пиджак. Губы стоящего перед ним мальчика приоткрываются: «Я отрежу тебе язык, если еще раз меня ослушаешься». Серые глаза угрожающе темнеют. — Эрвин? — выводит его из забытья голос отца. — Тебе не нравится? Эрвину хочется выплеснуть все содержимое чашки на пол и кинуть ее подальше, разбив о стену, на глазах изумленного отца. Но он этого не делает — не потому, что не хочет шокировать папу, а потому что… это первый запах за несколько дней, от которого его не начинает выворачивать наизнанку. «Почему?!» — вопит возмущенный голос внутри. — Все в порядке, пап. Я просто задумался, — Эрвин наконец-то делает глоток. Горячая жидкость обжигает горло. — Очень… вкусно. Отец с облегчением улыбается, берет у Эрвина чашку и подливает еще. — А насчет того, что произошло в воскресенье… — отец задумчиво почесывает бороду. — Я думаю, что ты все правильно делаешь. Конечно, это непросто, но нам нужно учиться смотреть на такие страшные вещи. Знать, кому ты помогаешь. Быть готовым к тому, что тебя не примут, что будут воспринимать тебя как чужака, — он тяжело вздыхает. — Да, некоторые будут воспринимать твою помощь в штыки — но разве их можно винить в этом? Какую жизнь они видели? Как к ним относятся люди с поверхности? Конечно, для них ты будешь врагом. Но ты же не пришел с ними драться? Эрвин смущенно ерзает на стуле, делая быстрые глотки и чуть не закашливаясь. Не признаваться же отцу в том, какие картины Эрвин беспрестанно представляет в последнее время. Он видит, как избивает Кенни: белая кожа покрывается синяками и худое лицо распухает — все в пятнах крови. Только эти видения как-то держат Эрвина на плаву. Но в присутствии отца они куда-то испаряются, стыдливо прячась на задворки сознания. — Я хочу им помочь, — в отчаянии вырывается у Эрвина. — Но я не думал, что они будут меня так воспринимать. Я пытался как лучше, но они извращают мои слова и пробуждают во мне… что-то темное, что-то, о чем я не хочу знать. Эрвин чувствует, как его сердце чуть не выпрыгивает из груди, когда он произносит это. Так честно о том, что произошло в подземелье, он еще не говорил с отцом. Отец молчит какое-то время, смотря на него с печальным сочувствием. Он протягивает ладонь через стол, берет Эрвина за руку. — Я понимаю тебя, сынок. Но это часть тебя — то, что ты называешь чем-то темным. Ей тоже нужно уметь смотреть в лицо. Потому что если ты от нее отвернешься, то она тобой овладеет, — его крепкие пальцы сжимают ладонь Эрвина. — Ох, я опять скатываюсь в какие-то банальности. Что возраст делает с людьми. Он обескураженно вздыхает, снимая очки и потирая веки. — Просто помни — они тоже люди, как и мы с тобой, — произносит отец после короткого молчания. — Люди, которые почему-то упорно не хотят читать мои книги, — добавляет он расстроенно. — В прошлый раз одну из книг взяли, — на Эрвина сразу накатывают неприятные воспоминания. Отец издает изумленное «О!» и весь расцветает от слов Эрвина. — Неужели? Что им приглянулось? И кто же счастливый обладатель? — с нетерпением спрашивает он. — «История верований человечества». Ее взял один… мальчик. Отец удивляется еще больше. — Это, конечно, не то, что я бы порекомендовал для младшего возраста. Но я надеюсь, ему понравится. Эрвин ничего не отвечает. Он сомневается, что Кенни может понравиться хоть что-то, не связанное с насилием и издевательствами. Хотя он не удивится, если в «Истории верований человечества» такого полно. В среду Эрвин получает письмо от Найла — белый конверт с печатью кадетского корпуса. От корявого почерка мальчика у Эрвина начинают болеть глаза, и он даже подумывает показать письмо отцу: сколько ему пришлось перечитать сочинений учеников, чей почерк, наверное, был в разы хуже. Однако Эрвин решает справиться сам. Первая часть письма состоит из описаний тренировок и жалоб на Стефана: «С тех пор, как ты уехал, он опять превратился в угрюмого пьяницу. Не раз приводил тебя в пример, говорил, какой ты славный мальчик, а мы, мол, ведем себя как колючки в заднице. Может, ты вернешься? Я не хочу провести остаток обучения с этим ворчуном». Эрвин посмеивается. Этот волшебный эффект, который он производил на учителей и инструкторов, — Найл подтверждает его действие. Мари не раз жаловалась на то, что Эрвину достаточно улыбнуться — и у учителей сразу поднимается настроение. «Я пробовала так делать — ни в какую, — возмущалась она. — Так же ставят мне четверки, никак на них не действует». Эрвин терпеливо ей объяснял, что ему ставят пятерки вовсе не за улыбки, а за знания, но она не особо ему верила. «Как прошло твое внедрение в подземелье? Тот карлик объявился?» — продолжают вещать каракули в письме. Внутренности Эрвина скручиваются. Ну конечно, Найлу интересно узнать, сработал ли их план. Эрвин решает обойтись без подробностей. «Все прошло не совсем так, как я думал. Расскажу при встрече», — сухо отвечает он на вопросы Найла. Он решает написать немного про свою школьную жизнь, про Мари, отца и в конце добавляет: «Приезжай в гости». Эрвин хочет снова увидеть Найла, провести ему экскурсию по городу, познакомить с Мари. Они сходят вместе в театр или на представление фокусников, поиграют в карты. Мысли об этом тоже помогают Эрвину немного успокоиться.

***

Наступает четверг, а Эрвин все еще не знает, где достать то, что просил Кенни. У него есть идеи насчет того, где взять табак: можно украсть из отцовских запасов, но так, чтобы тот не заметил пропажи. С алкоголем было сложнее: отец не держит его дома, предпочитая изредка выпивать в барах или в домах друзей. А в лавках Эрвину его никто не продаст: он, конечно, достаточно высокий для своего возраста, но выглядит не настолько взрослым, чтобы сойти за восемнадцатилетнего. Если бы он до сих пор общался с Гансом, то можно было бы попросить его взять пару бутылок из кладовой отца. Эрвин знает, что Ганс не раз так делал, даже как-то предлагал Эрвину вместе выпить. А еще Эрвин не знает, что конкретно от него требуется. Вино? Виски? Пиво? Он не особо разбирается в видах алкоголя. Ему кажется, что вино будет самым нейтральным вариантом. Эрвин знает, что отец его любит, и доверяет его вкусам. Но есть же еще и сорта вин… «Возьму самое дешевое», — твердо решает Эрвин. Он не думает, что парни почувствуют какую-то разницу между качественным и грошовым вином. После уроков в школе он встречается с Мари — исполнять свой долг по проверке домашних заданий. Они покидают класс и направляются к ней домой. По дороге она что-то восторженно тараторит про занятия в кружке по вышивке, Эрвин слушает ее вполуха. У него появляется кое-какая идея, пока они идут к ее дому. — Ты меня вообще не слушаешь, — она обиженно тыкает Эрвина портфелем по бедру. — Я спрашиваю, ты хочешь, чтобы я вышила тебе платочек или галстук? И то, и другое тебе придется носить, я за этим прослежу. Эрвин наконец обращает на нее внимание: лицо Мари выглядит сурово, но пальцы руки взволнованно теребят прядку. — Эээ, платочек, — решает Эрвин. Он хотя бы не будет на виду, а галстук придется носить всем на обозрение. Кто знает, что Мари захочет на нем вышить? — По рукам, — радостно пропевает она и бежит вприпрыжку к порогу дома. Они сидят в ее комнате где-то с час, разбирая упражнения по математике. Мари потихоньку начинает закипать: она ненавидит математику, и каждое задание дается ей с огромным трудом. — Если ты еще раз скажешь «Ну это же очевидно», — крылья ее носа рассерженно раздуваются, — то я тебе врежу так, что ты даже не сможешь сказать, сколько будет два плюс два. Эрвин вздыхает и снова начинает объяснять ей правило, показывая на примеры в учебнике. Мари раскачивается на стуле, напряженно сжимая виски обоими указательными пальцами. Когда она говорит, что все равно не понимает, какое нужно решение, Эрвин закрывает лицо рукой и говорит: — Ну это же очевидно. Мари хватает тетрадку и лупит его изо всей силы по голове. Эрвин вскидывает руки, пытаясь защищаться. — То, что ты со своими невыносимыми мозгами все понимаешь, не означает, что все такие же, как ты, — она сопровождает каждое слово ударом. — Ты сама просила не решать все за тебя! — возмущенно говорит Эрвин, все еще прикрываясь от ударов. Мари прекращает его избивать, делает обиженное лицо и издает звук, полный безысходности. Растрепанные волосы добавляют ее виду еще больше отчаяния. — Зачем нам это все учить? — ноет она и бросает на Эрвина оскорбленный взгляд, словно это он придумал все эти правила. — Ну, сколько будет дважды два? — Может, ты мне скажешь? Или ты и это сама не можешь посчитать? Мари вскакивает, беря в руку учебник. Эрвин еле успевает спрыгнуть со стула, выбрасывая вперед руки. Разгневанная девочка бросается на него, размахивая учебником, пытаясь достать до его головы. «Она выше, чем Кенни», — проскальзывает в голове случайная мысль. Эрвин неплохо уворачивается от ее ударов, склоняясь в разные стороны и отскакивая назад, и скоро Мари выдыхается, опуская учебник и сверля его своими темными глазами, в которых Эрвин видит только желание убивать. «Не ты первая, Мари», — мрачно думает он. Ее лицо раскраснелось, волосы окончательно растрепались. Она снова замахивается, издавая злобный крик, но Эрвин успевает схватить ее, выдергивая учебник из рук. Она не удерживает равновесие и падает прямо на него, утыкаясь лицом в пиджак. Сквозь ткань Эрвин чувствует ее частое горячее дыхание. Рыжие кудряшки пахнут лавандой — запах ее любимых духов. Такой женский, приятный. Совсем не похож на то, как… — Почему я такая глупая? — стонет Мари ему в рубашку. Эрвин нерешительно обнимает ее с учебником в руке. Он касается волос Мари, неуклюже поглаживает их. Мари кладет руку ему на талию. Почему-то Эрвину не хочется ее отпускать. С самого детства они только и делали, что вели шуточные сражения друг против друга: кидались снежками, устраивали подушечные бои, боролись на руках (где, разумеется, раз за разом выигрывал Эрвин, но Мари не хотела сдаваться). Они никогда так не обнимались. Эрвину хочется, чтобы она посмотрела на него, но Мари продолжает держать голову прижатой к его груди. Ее дыхание никак не успокаивается. Наверное, она прекрасно слышит, как часто бьется его сердце. — Мари, ты совсем не глупая. Ты очень умная. Просто есть вещи не для тебя, — он тихо успокаивает ее, продолжая поглаживать по голове. — И это не значит, что ты какая-то плохая. Он сжимает ее чуть крепче. Учебник почти выскальзывает из влажных пальцев. — Я… — глухо произносит Мари и тут же замолкает. Рука Эрвина нащупывает ее шею — такую же горячую, как и ее дыхание. Мари прерывисто вздыхает, впиваясь пальцами в его пиджак. Эрвин аккуратно поглаживает кожу на ее шее, запускает руку в волосы. Мари приподнимает голову, и в ее глазах Эрвин видит страх, удивление и что-то еще — то, что он никогда еще раньше не видел. От этого взгляда по его животу проходит приятная волна. Эрвин наклоняется к ней, Мари закрывает глаза, и… Учебник падает с громким стуком на пол, заставляя Эрвина вздрогнуть. Мари отстраняется, тут же поворачиваясь к нему спиной. Эрвин неловко опускает руки, наклоняется, чтобы поднять учебник. Девочка садится за стол, пряча лицо в взъерошенных волосах. Она берет тетрадь и начинает что-то писать. Эрвин присаживается рядом, кладя учебник на стол и раскрывая его на нужном параграфе. Какое-то время они сидят в полном молчании. Много слов вертится на языке у Эрвина, но каждый раз, когда он собирается что-то произнести, они необъяснимым образом куда-то исчезают. Наконец, Мари прерывает молчание, указывая пальцем на упражнение. — Объясни, что здесь нужно сделать. Эрвин пробегает глазами по тексту. — А, ну это нам уже не раз объясняли, это проще простого. Мы же проходили это в самом начале года, неужели ты не помнишь… — Эрвин не успевает закончить предложение, потому что Мари яростно вскидывает голову, явно желая ударить его кулаком. Ее ручка замирает, резко опускается на стол. — Все, кыш, такая помощь мне от тебя не нужна, — ворчит она. — Ну и пойду, — Эрвин чувствует себя задетым до глубины души. — Мне как раз надо в уборную. — Иди, иди, поплачь там над тем, какой ты некудышный учитель. Ты явно не в отца пошел, — язвительно произносит Мари, сверкая глазами. Эрвин показывает ей язык, немного краснеет и выходит в коридор. Там он судорожно выдыхает. Произошедшее в комнате немного отвлекло его от того, что он планировал сделать. Он озирается по сторонам. На другом конце коридора, у окна, должна быть комната Лотара — одного из старших братьев Мари. Ему уже исполнилось восемнадцать, с начала этого учебного года он ходит в техникум, где учится экономике и финансам. Эрвин редко общается с ним, знает только, что ему нравится стрельба из лука. Мари не раз жаловалась на то, как он гонял ее по всему дому, когда они были маленькими, и беспрестанно выпускал в нее игрушечные стрелы. Эрвин подходит к двери комнаты Лотара, переминается с ноги на ноги и тихонько стучится. — Отстань от меня, мне не нужна твоя вышивка, — слышится раздраженный голос. — Это Эрвин, — его голос звучит жалко. Он с опаской озирается по сторонам. Кажется, что дверь комнаты Мари сейчас распахнется и она выскочит оттуда, яростно взмахивая копной рыжих волос и крича: «Ты променял меня на этого идиота?!» Дверь комнаты Лотара открывается, в проеме появляется его удивленное веснушчатое лицо. — Ты что здесь забыл? Мари подослала? Скажи ей, мне совершенно неинтересно… — Нет, я по другому поводу, — Эрвин протискивается мимо него в комнату, боясь, что Мари услышит их разговор. Лотар в недоумении взирает на Эрвина, выглядывает в коридор. — Она тебя выгнала, что ли? Вот паршивка, неудивительно, что у нее нет друзей, — Лотар закрывает дверь и присаживается на диван, продолжая с интересом рассматривать Эрвина. — Эм, нет, меня никто не выгонял, — он как дурак стоит посреди комнаты, уставившись в ковер. — Тогда в чем дело? — требовательно спрашивает Лотар. Эрвин решает немного осмотреться. Справа от него — стол, заваленный книгами и бумагами, прямо над ним висит картина с пышногрудой лучницей в короткой юбке. Рядом с ней — мишень, вся утыканная стрелами. На не заправленной кровати валяются в беспорядке рубашки и штаны, среди них — раскрытые журналы, изображения на страницах которых заставляют Эрвина отвести взгляд. Около кровати располагается небольшой столик, на нем стоит открытая бутылка вина и полупустой бокал. Значит, Эрвин пришел по адресу. — Эээ… как твои занятия луком? — Эрвин решает, что лучше начать разговор издалека. Лотар озадаченно приподнимает одну бровь. Он берет одну из валяющихся на полу стрел, поглаживает ее, в задумчивости разглядывая Эрвина. — Ааа, я понял, в чем дело, — парень хитро улыбается, кивая на картину с лучницей. — Надоело возиться с нашей замарашкой, хочется познакомиться с хорошенькими девочками? Я из-за этого и хожу на занятия в этот кружок, там красоток — тьма. Хочешь, чтобы я тебя с кем-то познакомил? Лотар заговорщицки подмигивает Эрвину. Его пальцы взъерошивают оперение стрелы. — Эээ, нет, спасибо. Я здесь по-другому поводу, — Эрвин нервно сглатывает. — Я… пообещал кое-кому пару бутылок вина. В подарок. Рот Лотара округляется. Он выпускает стрелу из рук, и она со стуком падает на пол. — Так значит, у тебя уже есть кое-кто на примете? Хочешь устроить романтический вечер, и эт самое? — Лотар показывает на пальцах, что он имеет в виду. «Боже, во что я ввязался», — Эрвин стонет про себя. — М-можно и так сказать. Но проблема в том, что вино мне не продают. И я хотел попросить тебя… если тебе не сложно… достать пару бутылок, — с каждым исторгаемым словом Эрвин все больше и больше чувствует, как ему хочется провалиться под землю. Где его встретит сероглазый ублюдок и изобьет, если он придет без того, что он просил. — Ну для такой благородной цели почему бы и не помочь, — Лотар усмехается и снова подмигивает Эрвину. — Что твоя дама желает? Что-нибудь игристое? А ты, небось, хочешь, что-нибудь покрепче? Чтобы побыстрее перейти к сладенькому? Эрвин еле дышит, моля о том, чтобы все это побыстрее закончилось. Мари, наверное, его уже ищет, рвя и меча. — Я доверюсь твоему вкусу. Только не слишком дорогое, у меня не очень много денег. Лотар встает с дивана, подходит к столику с вином. — Как тебе такое? Пойдет? — он протягивает Эрвину бокал. — Я, наверное, пока воздержусь. Мари может учуять, — он вымученно улыбается. Лотар пожимает плечами, выпивает все содержимое бокала и наливает себе еще один. — Ты прав, она действительно может учуять. И когда у тебя свиданка? — В субботу. Лотар вытягивается на кровати с бокалом в руке, задумчиво вертя его в руке, листая другой один из журналов. Эрвин наблюдает за ним в напряжении. «Пусть он согласится», — думает Эрвин в отчаянии. — Значит, завтра тебе нужно доставить винишко. Лады, будет сделано, — Лотар замечает, что Эрвин смотрит на журнал, который он листает. — А ты забавный, Эрвин, — Лотар посмеивается. — Я думал, что ты зануда, а ты вон каким ловеласом оказался. Он встает с кровати с журналом в руках, кидает его в направлении Эрвина. Ему ничего не остается, кроме как поймать журнал. — Держи, на досуге почитаешь. Подготовишься, так сказать, — Лотар похлопывает его по плечу. — Можешь не возвращать. Эрвин в растерянности смотрит на журнал. На обложке изображена девушка в платье с очень глубоким вырезом, она держит два больших стакана с пивом. «Куда мне его спрятать, чтобы Мари не увидела?» — в панике пытается сообразить Эрвин. — И вот еще что, — Эрвин поднимает глаза. Лотар снова разваливается на диване. — За вино можешь не платить, но сходи потом со мной в клуб стрельбы из лука. Посмотришь на тамошних красоток, мало ли, может приметишь себе еще кого-нибудь. Договорились? — Хорошо, — выдавливает из себя Эрвин, пятясь к двери. Лотар показывает ему большой палец вверх. В коридоре Эрвин засовывает трясущимися руками журнал себе под пиджак. Из комнаты Мари не доносится ни звука — видимо, она сильно углубилась в домашнее задание. Наверное, первый раз в жизни Эрвину хочется выругаться. Скольким людям он еще будет что-то должен из-за этого гада? Он возвращается к Мари, плотно застегивая пиджак и надеясь, что она ничего не заметит. — Что-то ты долго, — она прищуривается, поднимая голову от тетради. — Опять нехорошо себя чувствуешь? — Есть немного, — отвечает Эрвин, плюхаясь рядом с ней на стул. — Ты так и не объяснил, что произошло с твоей губой. — А я в который раз тебе говорю — не знаю. Может, это результат одного из твоих мордобоев, — Эрвин раздраженно отвечает, тут же уворачиваясь от обрушившегося на него учебника. Пока Мари ломает голову над заданием, Эрвин обдумывает их разговор с Лотаром. Почему-то на душе остался неприятный осадок не столько из-за того, что ему пришлось выпрашивать вино, сколько из-за его слов о Мари. Эрвин кидает взгляд на салфетки и платки, лежащие на краю стола, рядом со стопкой книг. На них вышиты разные животные: красочный попугай, свернувшаяся в клубок лисица, птица с веточкой цветов в клюве. «Мне не нужна твоя вышивка». Эрвин смотрит на Мари: она сосредоточенно грызет карандаш, пытаясь понять, как решить то самое упражнение, с которым Эрвин ее оставил. Он берет платочек с птицей, разглаживает его в руке. Мари отрывается от домашнего задания, растерянно смотрит на Эрвина. — Это еще не закончено. Я хотела добавить что-нибудь еще, оно будет выглядеть намного лучше, — начинает оправдываться она. Эрвин рассматривает вышивку: у птицы черные крылья, серый глаз внимательно взирает на Эрвина. — Можно я его себе возьму? Глаза Мари загораются такой наивной и чистой радостью, что Эрвину снова хочется ее обнять. — Да, — ее голос немного дрожит. — Конечно, бери. Эрвин складывает его в карман. — Мне и так нравится, не нужно ничего добавлять, — он улыбается ей. Щеки, усыпанные веснушками, немного краснеют. Она отводит взгляд, что-то усиленно обдумывая. — Значит ли это, что ты хочешь… — начинает Мари, но Эрвин ее прерывает. — Нет, я все еще не хочу вступать в ваш кружок. Но я хочу тебя кое о чем попросить. Мари вопросительно на него смотрит. — Вышей на платке букву «Л». К этой субботе. Сможешь? — Эрвин старается произнести это как можно более невозмутимо. — Не спрашивай, почему. Мари несколько секунд удивленно его рассматривает, затем кивает. — Как скажешь. Главное, чтобы тебе понравилось. Эрвин подмигивает ей. — Мне обязательно понравится.

***

Пробраться в кабинет отца и стащить пару жестяных банок с табаком не составило труда — у него их было столько, что он, наверное, и не заметит потери. Эрвин направляется туда, когда отец уходит в город за покупками. Он облегченно вздыхает, дергая дверную ручку, — кабинет оказывается открытым. Он быстро подходит к одному из шкафов, открывает дверцу: отец хранит табак на одной из самых высоких полок, но Эрвину даже не нужен стул, чтобы дотянуться до них. Его это немного удивляет: когда он успел так быстро вырасти? Эрвин думал, что он сразу же сбежит к себе в комнату после этой постыдной кражи, — неизвестно, когда вернется отец. Но почему-то ему хочется остаться в кабинете еще подольше — он давно здесь не был. Стены обиты панелями из темного дерева, почти все пространство у них занято шкафами с книгами. На одной из стен висит карта: три знакомых с детства окружности с приграничными городами. Эрвин подходит к ней и начинает рассматривать — так же, как он любил делать в детстве: находит Митру в самом центре, проводит рукой по гладкой поверхности, обводя невидимыми кружками все остальные города. Его палец останавливается на Сигансине на самом юге. За стеной Мария находятся территории титанов — туда раз за разом выезжают разведчики на свои самоубийственные миссии. Палец Эрвина опускается ниже — в направлении неизведанных земель. От мыслей о том, что он не знает, что там находится, ему становится некомфортно. Где край этих земель? Есть ли он вообще? Эрвин мотает головой: об этом не стоит думать. Такие рассуждения считаются кощунственными и развращающими. Люди никогда не доберутся до края, и поэтому незачем занимать свою голову этими пустыми домыслами. Он живет за тремя стенами, в безопасности, и ему совсем не стоит размышлять о том, что находится черт пойми где. Эрвин подходит к столу, который, как всегда, завален кипами бумаг и книгами. На нем стоят подсвечники — все покрытые воском, их окружает множество перьев, на краю валяется трубка — видимо, отец забыл ее, когда ушел в магазин. Эрвину невыносимо хочется заглянуть в его записи, но стыд останавливает его — это личное пространство его отца, и подглядывать нехорошо. Он не удерживается и смотрит на названия некоторых раскиданных по столу книг: «Человек и титаны: сравнительная характеристика» — очень тонкий томик, вероятно, данных для сравнения было мало; «Археологические исследования замка Утгард» — отец не раз говорил, что хочет туда съездить; «Трактат о землях неведомых и их обитателях» — что-то совсем старое и потрепанное. И рядом с ними, стыдливо прикрытая бумагами — «Пойманная на крючок: история любви аристократки Элизы и простого рыбака». На обложке изображена дама в пышных одеждах, судя по ее лицу, она близка к обмороку: плечи опутаны рыболовными сетями, а в объятьях ее держит мускулистый загорелый мужчина. «Такому бы не в рыбаки, а в борцы», — хмыкает про себя Эрвин. Отец сильно стесняется того, что на досуге он любит читать легкие романы, которые «помогают ему расслабиться». «Почему-то лучше всего подходят вот такие книжки для домохозяек, — неловко объяснял он, — Хорошо разжижают мозг». Эрвин наконец покидает кабинет, складывает банки с табаком в один из ящиков в своей комнате — в них уже лежит вино, которое сегодня после школы ему передал Лотар, снова подшучивая над ним и противно ухмыляясь. Эрвин ложится на кровать, закрывает глаза. Руки почему-то дрожат, сердце часто стучит. Завтра он отдаст то, что требовал Кенни, и больше туда не вернется. Хватит с него благотворительности.

***

Путь до подземелий проходит так же, как и в прошлые выходные: повозка везет Эрвина до ворот, где его встречают полицейские и грузчики. Запах трущоб беспокоит его уже не так сильно: наверное, Эрвин начинает к нему привыкать. По дороге они встречают женщину с ребенком, которые приходили к нему в первый день: она приветственно машет Эрвину рукой, благодарит его за отданные им вещи. Мальчик радостно прыгает, что-то просовывает в руку Эрвину и прячется за спину мамы. — Вы ему очень понравились, — застенчиво улыбается женщина. Эрвин рассматривает предмет на ладони: неказистая фигурка лошадки с облезшей белой краской. Эрвин сжимает ее в кулаке и благодарит мальчика. Наверное, он все-таки не зря сюда приходил — хоть кому-то стало лучше от его помощи. В этот раз в доме нет даже той бабули — все комнаты пустуют. — Может, хочешь куда-то поближе? — спрашивает Эрвина один из полицейских. Эрвин задумывается на мгновение, но потом отказывается. Если он поменяет комнату, то это только больше покажет его слабость. Что Эрвин боится Кенни. Так что он снова указывает на ту же дальнюю комнату и раскладывает там вещи. В этот раз он кладет в центр платок, вышитый Мари. Она вышила только «Л.» в правом нижнем углу, как он и просил. Ярко-красная буква с точкой на конце — будто капелька крови. Как его могут звать? Ланзо? Луц? Лукаш? Может, его настоящее имя настолько смешно звучит, что он предпочитает прятаться за псевдонимом. «Кенни». Что-то шевелится в голове Эрвина, какое-то воспоминание, связанное с этим именем. Как будто он уже слышал что-то важное, относящееся к нему, но теперь никак не мог вспомнить. Эрвин решает, что спросит у отца — может, он что-то знает. Сегодня посетителей еще больше, чем на предыдущей неделе: видимо, слух о деятельности Эрвина разнесся по подземелью, и народ повалил, убедившись в том, что это безопасно. Кого он только сегодня не видит: еле ходящая бабушка, которая переспрашивает у него каждое слово; здоровый как бык мужчина, примеряющий перчатки его отца и интересующийся их прочностью — при этом он делает такие движения, будто хочет кого-то удушить; хихикающие стайки девчонок, которые рассматривают помады и духи (это Мари настояла, чтобы он взял с собой что-то из косметики) и постоянно о чем-то шепчутся каждый раз, когда их взгляд падает на Эрвина; толпа детей в драных рубашках и штанах — они недоверчиво разглядывают старые игрушки Эрвина и робко спрашивают «Можно?», указывая пальцем на какую-нибудь из них. Один из мальчиков берет книжку с верха стопки — Эрвин специально положил наверх самые яркие и с множеством картинок. Та, которую взял мальчик, оказывается «Сказками Леса гигантских деревьев». Текста там немного, так что мальчику должно понравиться. Эрвин дает каждому из них еще по пакетику конфет в придачу. Во время всех этих визитов Эрвин даже ненадолго забывает, зачем он сюда пришел, — на душе так легко и радостно от множества посетителей. Когда он вспоминает о Кенни, его лицо мрачнеет. Может, он и не явится. Но что-то подсказывает Эрвину — нужно немного подождать. Ближе к вечеру поток посетителей резко иссякает — будто все в городе куда-то попрятались. Эрвина охватывает дурное предчувствие, он раскладывает оставшиеся товары ровными рядами для того, чтобы просто чем-то занять руки. Он кидает взгляд на ящик, который он поставил в самый угол, подальше от любопытных глаз. Он надеется, что этого хватит, чтобы Кенни от него отстал. В пять часов вечера ему чудится, словно воздух вокруг него застывает, превращается в какую-то плотную массу, которой совершенно невозможно дышать. В ушах звенит, мышцы неприятно сводит. Эрвин делает глоток воды и пытается выровнять дыхание. Что это за ощущение? Как будто он ждет наказания. Будто за дверью его ожидает монстр, чудище из сказок, которое придет, чтобы овладеть его душой. Эрвин раздраженно мотает головой: нельзя так бояться какого-то гнусного мальчишку. В голову ему приходит странная мысль: может, именно так себя чувствуют разведчики, когда выходят навстречу титанам? Так же ли их сковывает ужас по рукам и ногам, так же ли им хочется сбежать куда-то подальше? Эрвин достает из кармана платок, который он взял у Мари во время их занятий математикой. Черная птичка как будто смотрит на Эрвина с сочувствием, ощущение мягкой ткани в руке помогает ему немного опомниться. Он подносит платок к губам — от него нежно пахнет лавандой. Эрвин вернется к ней. Из коридора не раздается ни звука, но почему-то Эрвин понимает, что он рядом. Рука поспешно прячет платок в карман. Дверь громко распахивается: он толкает ее ногой и входит комнату, откидывая со лба темные волосы. Ладони Эрвина впиваются в подлокотники стула. Он заходит как к себе домой, снова берет стул и садится в середине комнаты. — Ты не забыл про наше свидание. Это радует, — произносит Кенни голосом, в котором ни слышится ни грамма радости. Его лицо выглядит изможденным, под глазами залегли синие круги. Кажется, что его кожа не может быть более бледной, но сейчас она выглядит почти прозрачной. — Как я мог забыть, раз ты меня так любезно попросил, — парирует Эрвин. — Приятно иметь дело с тем, кому можно доверять. Его голос звучит насмешливо, как всегда, но Эрвин замечает в нем какие-то усталые нотки. — Шантаж всегда был самой лучшей основой для доверия, — отвечает Эрвин. Он не будет ничего давать ему, пока Кенни сам не попросит. В комнате воцаряется напряженная тишина, никто из них двигается. Наконец рука Кенни приподнимается в нетерпеливом жесте — мол, «давай, что там у тебя есть». Эрвин никак не реагирует на это. — Ты что-то хочешь сказать? — вопрошает Эрвин. — Не помню, чтобы у тебя раньше были трудности с выражением своих желаний. Кенни хмурится. У него уходит гораздо больше времени на ответ, чем ожидает Эрвин. Словно каждое слово дается ему из последних сил. — Я не люблю повторяться. Ты принес, что я просил? — сухо говорит Кенни. Эрвина даже удивляет, что на этот раз он обходится без потока оскорблений. — «Просил»? С этим словом у меня как-то не ассоциируется наша последняя встреча. Кенни приподнимает одну из бровей. — И как же, по-твоему, я должен был просить? — Стоя на коленях, — вырывается у Эрвина прежде, чем он успевает себя остановить. Почему с Кенни ему всегда так сложно контролировать свою речь? Эрвину становится немного страшно от своих слов, но сегодня он почему-то чувствует, что может себе это позволить. Он воспользуется слабостью Кенни. Как тот раньше пользовался его. Губы Кенни сжимаются в тонкую полоску. — Хочешь увидеть меня на коленях, вот как? Я могу это сделать. Но учти, что это будет последнее, что ты увидишь, — голос Кенни звучит напряженно, будто ему очень сложно сдерживать себя. На одно мгновение Эрвин даже думает согласиться — до тех пор, пока разум снова не берет верх. Эрвин встает, смотрит на Кенни сверху вниз. — Это не совсем то, что я бы хотел увидеть перед смертью. Он подходит к ящику в углу, берет его и ставит на стол. Кенни все это время внимательно наблюдает за ним. Эрвин показывает рукой на ящик. — Прошу, — говорит он. Кенни медленно встает со своего места, подходит к столу. Эрвин видит, что его плечи опущены, в движениях чувствуется какая-то измученность. Эрвин замечает ярко-фиолетовый синяк на шее, когда Кенни подходит поближе. Он достает из кармана ножик и вскрывает ящик, заглядывает внутрь. — Негусто, — протягивает Кенни с кислым лицом. Эрвин чуть не ахает от возмущения. На что он пошел, чтобы достать эти несчастные бутылки и табак: кража, обман, и хуже всего — обещание сходить в этот дурацкий клуб лучниц, а этот мерзавец выглядит недовольным. — Довольствуйся тем, что есть. Навряд ли вы тут избалованы такими товарами, — агрессивно отвечает Эрвин. — Мне-то насрать. А вот друзья будут недовольны. Они прикончат эти бутылки за один присест и будут клянчить у меня еще, — он бессильно закрывает рукой лицо. — И что, опять изобьют тебя, если не принесешь им новую партию? — опять Эрвин не успевает остановить себя перед тем, как слова вылетают из его рта. Его взгляд красноречиво указывает на синяк мальчика. Кенни чуть раздвигает пальцы на закрывающей лицо руке: в их прорезях Эрвин видит жуткие серые глаза. — Ты думаешь, это мне от друзей досталось? — он отнимает руку от лица, показывает пальцем на синяк. — Думаешь, мы тут деремся как собаки? Эрвину хочется ответить «да», но он молчит, не отрывая глаз от бескровного лица Кенни. Вблизи оно выглядит еще более измученным — кожа да кости. — Мы уважаем друг друга. Помогаем, чем можем. И не позволяем друг другу ввязываться в бессмысленные драки, — Кенни отчеканивает каждое слово. — Ты этим похвастаться не можешь. Эрвин вспоминает Ганса, несущегося с ножом к свернувшейся клубочком девочке. — Значит, это ты получил в какой-то значимой драке? — Эрвин указывает подбородком на синяк. — И чем же они отличаются? — Тем, что от них зависит твоя жизнь, — просто отвечает Кенни и начинает вытаскивать на стол содержимое ящика. Его взгляд падает на платок в середине стола. Когда он видит вышитую букву «Л.», его глаза немного расширяются. — Хочешь еще что-то взять? — прослеживает за его взглядом Эрвин. — Выбирай, я разрешаю. Кенни сосредотачивает свое внимание на ящике. Темные пряди закрывают его глаза. — Боюсь, это не для меня, — глухо произносит он. — Почему ты так решил? — настаивает Эрвин. Кенни вскидывает голову, яростно смотря на Эрвина. — Я уже получил от тебя «подарок». Не думаю, что ты настолько щедрый, чтобы давать мне еще что-то, — его рука угрожающе стискивает горлышко бутылки. — Что-то мне подсказывает, что он тебе подойдет, — Эрвин берет в руку платок. — Не боишься, что я запачкаю его грязью? — Кенни снова пускает в ход свой издевательский тон. — Ты же так боишься замараться. Я думаю, он тебе понадобится, — Эрвин трясет платком перед лицом Кенни. — Ну так что, берешь? Он уверен, что Кенни лишь посмеется и уйдет, забрав с собой только вино и табак. Но тот задумывается, хмуря брови, и протягивает вперед руку. — Давай. От неожиданности Эрвин не знает, что сказать. Но потом им овладевает какой-то дьявол: — Вот как. В этот раз я просто так не отдам. Брови Кенни ползут вверх. — А мне казалось, я умею читать. Там на вывеске было написано «бесплатно». — Это исключительный товар. Он требует особой платы, — Эрвину как-то удается произнести это уверенным голосом. — Ха, тоже будешь меня шантажировать? И что ты хочешь от меня? Дерьмо местного розлива? Парочку дохлых кошек? — он говорит это насмешливо, но видно, как напрягается его тело. Лицо Кенни внезапно озаряется, словно он делает какое-то важное открытие. Он тянется в карман, достает оттуда часы. — Наверное, ты это хочешь? — Кенни размахивает ими из стороны в сторону. — Зря надеешься, я к ним немного привязался. Хотел бы только соскоблить твое поганое имя, чтобы не смотреть на него каждый раз. Эрвин вскакивает со стула так быстро, как будто все, что он делал до этого момента, — это готовился к броску. Он чудом не роняет стол и бросается прямо на Кенни, врезаясь в него с такой силой, что тот не удерживается на месте и начинает падать, прижимаясь спиной к стене. Эрвин, все еще с платком в руке, сжимает его запястье, и это, кажется, приводит Кенни в ярость: он извивается как змея, пытаясь ударить Эрвина головой, но тот вовремя уклоняется. Чего Эрвин не ожидает, так это того, что после секундной заминки, во время которой они только тяжело дышат, буравя друг друга глазами, Кенни резко вдохнет и плюнет ему в лицо. Эрвин отшатывается, зажмуривая глаза. Кенни пользуется моментом и поднимает ногу, пиная Эрвина в коленку. Эрвин сгибается от боли, и Кенни почти выскальзывает, — но Эрвин снова кидается на него, придавливая своим весом. Из груди Кенни вырывается крик боли: он впивается свободной рукой Эрвину в волосы, пытаясь его оттолкнуть, не удерживает равновесие и падает, таща за собой Эрвина. Они с грохотом приземляются на пол. Кенни тут же впивается ему руками в шею, сдавливая из всех сил. Эрвин хрипит, пытается вырваться, и сам не понимая, что он делает, хватается рукой за то место на коже Кенни, где виднеется синяк. Кенни взвизгивает, извиваясь, отпускает руки и приподнимается, пытаясь скинуть с себя нависшего над ним Эрвина. На мгновение Эрвин позволяет ему это делать — почему, из-за неожиданности? Кенни пользуется этим и целиком прижимается к нему своим худым и гибким телом, пытаясь оттолкнуть его руками за плечи. Эрвин прижимается к нему в ответ, пытаясь задавить, прижать его к полу. Но острые ребра тут же впиваются в его живот, и Эрвин охает, сжимая руку на шее Кенни еще крепче. Тот снова вскрикивает и опускается на пол. Эрвин не теряет ни минуты, быстро хватая распластанного мальчика за оба запястья. Лицо все мокрое от слюны — как и ожидалось, она отдает чем-то травяным. Эрвин задыхается от удара ребрами в живот, кожа в тех местах на голове, где в нее впился пальцами Кенни, болезненно ноет, колено как будто пронзили стрелой. Кенни под ним перестает двигаться, только прерывисто дышит, закрывая глаза. Когда он их открывает, Эрвин не видит в них желания убивать, только какое-то странное удивление и… Он уже видел это в глазах Мари. Эрвин сжимает его крепче. Закрыть бы ему рот, чтобы снова в него не плюнул. Но у Эрвина нет третьей руки. Кенни хрипло посмеивается, что еще больше озадачивает Эрвина. — Значит, ты можешь не только бросаться оскорблениями, — говорит он слабым голосом. — Неплохо. Я думал, ты побоишься замарать руки. Эрвин теряется. Он ожидал совсем не этого и не знает, что отвечать. Волосы Кенни растрепались, открывая гладкий лоб. На нем Эрвин видит свежую царапину. — Я не боюсь, в отличие от тебя, — выдыхает Эрвин. — Сможешь меня убить? Наверное, я и в этом буду у тебя первым. Эрвин сжимает запястья Кенни так, что тот снова вскрикивает от боли. Его слова задевают Эрвина, но не из-за дешевой издевки, нет. Они вскрывают старую рану — то, о чем он сейчас точно не хочет вспоминать. — А что если я скажу, что ты ошибаешься? Что ты не будешь у меня первым? Кенни фыркает. — Я тебе не поверю. Эрвину хочется закричать, хочется избить его. Пусть Кенни ударит его в ответ и закроет ему рот — тогда, может, он не скажет вслух то, что рвется из его груди. — Твой платочек-таки пригодится, — Кенни говорит и закашливается. Эрвин почти вздыхает с облегчением. Если бы они продолжили эту тему, то он не смог бы сдержаться. — Ты еще за него не заплатил. Кенни склабится. — Как же я смогу это сделать? — он чуть шевелит прижатыми к полу запястьями. «Ртом», — хочется ответить Эрвину невпопад. Однако это не будет иметь никакого смысла. Он осторожно отпускает одну из рук Кенни — готовый ко всему, но тот только разминает ее, морщась и вздыхая. — Достань мои часы, — требует Эрвин. Кенни только закатывает глаза. Эрвин сильнее сжимает его запястье. «Ты будешь меня слушаться, подонок». Кенни смотрит ему в глаза, затем опускает взгляд, останавливаясь на шее. Прежде, чем Эрвин успевает что-то сделать, Кенни хватает его за галстук. — Красивая штучка. Подаришь? Раз ты сегодня такой щедрый. Эрвин почти всегда носит этот галстук: брошь с агатом на тонкой веревочке. Тоже подарок отца. Пальцы Кенни поглаживают камень. — Мне кажется, тебе уже хватит меня обирать, — сурово говорит Эрвин. — Теперь пора и мне что-нибудь у тебя взять. — И что же тебе может предложить нищий из катакомб? — шнурок обвивается вокруг пальцев Кенни. — Знаешь, чем тут платят, когда нет денег? — Жизнью? — теперь наступает черед Эрвину закатывать глаза. — Это правильный ответ, ученичок, — довольно произносит Кенни. — Ставлю тебе пять. Но есть кое-что ещё. То, как Кенни смотрит на него, совсем не нравится Эрвину. Глаза превращаются в узкие щелки, губы изгибаются в бесстыжей улыбке. Он немного поворачивает голову набок, выгибая шею с той стороны, где на ней красуется синяк. Сквозь белую кожу проглядывают тонкие пульсирующие венки. Кенни слегка дергает его за галстук, открывает рот, чтобы что-то сказать. Эрвин отрывается от него, отпуская запястье. Платок выскальзывает из его руки, падая на пол. Эрвин встает, отряхивается и на шатающихся ногах подходит к столу, плюхаясь на стул. — Я с поверхности. У нас расплачиваются по-другому. — Наивный мальчик, — Кенни привстает, опираясь на локоть. — Думаешь, у вас там царит рай? Люди не отдаются за возможность поесть? Ах, прости, наверное, это разговоры не для твоих невинных ушек. Так вот про что… Эрвин чувствует, как лицо начинает краснеть. Как же Эрвину хочется его заткнуть. Но возможность сделать это физически он уже упустил. — И тем не менее, я знаю, что я хочу от тебя получить, — Эрвин старается не обращать внимание на его слова. Кенни вскакивает на ноги одним движением, садится на стул. Эрвин почему-то думал, что он сбежит, как только получит свободу. Наверное, он не хочет расстраивать своих «друзей», вернувшись без того, что они просили. — Могу предложить только шрамы, — говорит он в своей обычной насмешливой манере. — Как там говорят — они украшают мужчину? Или тебе еще рановато им становиться? — Ты просто заваливаешь меня вопросами. Не с кем поговорить? — Эрвин устало отвечает. — Я думаю, тебе не привыкать отвечать на кучу вопросов, умник, — Кенни с недовольным лицом разминает запястье. — Ну, расскажи мне, неучу, как у вас принято расплачиваться на поверхности. Эрвина не покидает странное ощущение, что Кенни сейчас выглядит гораздо менее изможденным, чем до драки. Он чувствует, что напряжение, царящее в комнате, почти сошло на нет, и то беспокойство, которое сводило его с ума весь день, куда-то испарилось. «Физические упражнения уменьшают стресс», — любит говорить его отец. — У кого-то есть деньги, — объясняет Эрвин, — а если нет, то можно расплатиться информацией. Кенни удивленно посмеивается. Он достает из кармана расческу и начинает тщательно расправлять растрепанные волосы. — И какую же информацию я могу тебе дать? Сколько у нас в день детей умирают от голода? Какие приемы используют полицейские, чтобы избивать людей до полусмерти? Эрвин качает головой. — Нет. — Да, конечно, это тебе неинтересно. Может, хочешь узнать, как тут сбывают алкоголь и наркотики? Хочешь заняться маленьким бизнесом? Это я тоже могу рассказать. Эрвин утомленно почесывает брови. Может, просто отдать вино и табак и распрощаться с ним? Однако почему-то он не может этого сделать. Тем временем Кенни продолжает болтать, старательно расчесывая волосы. — Или, может, сдать тебе имена торговцев на черном рынке? Рассказать, кто вас грабит на поверхности? Я тебе такое могу рассказать, что… — Ты можешь заткнуться на несколько секунд? — не выдерживает Эрвин. Кенни грозно прищуривается. — Что, уже надоело слушать какую-то паскуду… — Пожалуйста, — снова прерывает его Эрвин. Он смотрит на Кенни, и что-то во взгляде Эрвина, видимо, заставляет его замолчать. Эрвину даже кажется, что он выглядит смущенным. Кенни выжидательно смотрит на него в ответ. — Расскажи мне… расскажи мне, чего ты хочешь, — Эрвин снова чувствует, как ему хочется провалиться под землю — но уже некуда. Ничего нельзя понять по бесстрастному лицу Кенни. Он заканчивает расчесывать волосы, прячет расческу в карман. Эрвину кажется, что его щеки немного розовеют. — Что ты имеешь в виду? — серьезно спрашивает Кенни. Эрвин в который раз удивляется — никаких ругательств, просто вопрос. — Деньги ты у меня украл, чтобы помочь кому-то из твоих прихвостней с экзаменом, так? — Эрвин останавливается, ожидая, что Кенни снова начнет язвить. Но тот молчит, уставившись на Эрвина. — Эээ, вино и табак — тоже для твоих дружков. Часы ты продавать не собираешься. Что ты… что ты хочешь для себя? Он чувствует себя полным идиотом и ждет, когда Кенни объявит это вслух. «Надо было просто забрать у него часы и выпереть его отсюда», — с запоздалым сожалением думает Эрвин. Кенни выглядит озадаченным, однако под пристальным взглядом Эрвина его лицо снова обращается в безучастную маску. В серых глазах появляется насмешка. — Чего я хочу, значит, — посмеивается он. — Например, прирезать всех полицейских во сне. Сможешь? Эрвин смотрит на мальчика почти с разочарованием. А чего он ожидал? Что Кенни потупит взгляд и попросит принести ему цветов с поверхности? Фраза про полицейских вызывает в голове Эрвина какое-то смутное воспоминание. Убийства полицейских… Что-то он про это слышал. — Таких услуг у меня нет, — Эрвин сцепляет пальцы в замок, кладет руки на стол. — Придумай что-нибудь другое. — Но это то, чего я хочу. — Неужели? Глупая затея. Если кто-то прирежет всех полицейских, то на их место все равно придут новые. В Подземном городе устроят облавы, множество людей погибнет. Навряд ли ты этого хочешь. Эту проблему нужно решать изнутри — дисциплиной в полиции, реформами по улучшению благосостояния подземелья. Кенни низко опускает голову, его плечи трясутся от смеха. Эрвину хочется чем-нибудь в него кинуть. — Такие сказочки можешь рассказывать учителям на уроках, чтобы они ставили тебе хорошие оценки, — Кенни поднимает голову. — Предлагаешь подождать, пока ты вырастешь, займешь пост в правительстве и приструнишь всех полицейских? Завалишь нас шмотками и жратвой, чтобы мы не рыпались и так же сгнивали тут, только в красивой одежде и с набитым пузом? Хорошая идея. Сделать все, чтобы мы и ногой не ступали на ваши улицы, да? Эрвину хочется перевернуть стол и снова броситься на него, но он всеми силами заставляет себя сохранять спокойствие. Он замечает, что голос Кенни как-то непривычно дрожит, глаза бегают по комнате. «Неужели он опять начал меня оскорблять, потому что не знает, как ответить на мой вопрос?» — с удивлением думает Эрвин. Он решает не ввязываться в спор. — Ты так и не ответил на мой вопрос. Чего ты на самом деле хочешь? — настаивает Эрвин. Кенни злобно смотрит на него, явно раздосадованный тем, что Эрвин не желает вступать в перепалку. Видно, что его раздирают противоречия: кажется, что из него так и рвется ответ, но Кенни его подавляет, отчаянно пытаясь придумать какую-то очередную колкость. Кенни вскидывает голову, с ненавистью разглядывая потолок. — Ты хочешь наружу? — осторожно произносит Эрвин. Мальчик вздрагивает, его пальцы впиваются в спинку стула. — Мне там нет места, — отрезает он. Эрвин лихорадочно обдумывает варианты ответа. На поверхность можно было попасть ограниченными способами, и каждый требовал наличия кучи денег и документов, которые было почти невозможно достать. Детям можно было сдать экзамен и поступить в школу, взрослые должны были доказать, что их навыки могут пригодиться на поверхности — но все такие заявки обычно отклоняли в пользу тех, кто родился не в трущобах. Можно было выйти замуж или жениться, или добиться усыновления… Что еще? Он резко останавливает себя: почему он вообще начал размышлять о том, как вытащить этого гада на поверхность? — Не утруждай себя, — Кенни говорит, следя за выражением лица Эрвина. — Нечего из себя героя строить, такие только в книжках бывают. Кстати, о книжках… Кенни задумчиво разглядывает стопку книг. Эрвин напряженно на него смотрит. — Та, которую я в прошлый раз взял, мне понравилась. Занятное чтиво. «История верований человечества». Чего только идиоты себе не придумают, лишь бы не смотреть правде в глаза — мы тут одни, и в этом дерьме должны копаться сами. Никто нас не спасет. Лицо Кенни каменеет, словно он вспоминает что-то очень неприятное. Эрвин ничего не говорит, продолжая следить за ним. — Принеси мне второй том, — нехотя произносит Кенни. — Если тебе будет не противно от того, что его будет лапать какой-то клоп. Интересно почитать, что люди еще себе напридумывали. Он вскакивает со стула, не давая Эрвину ответить, подходит к столу, складывает бутылки вина и банки с табаком в ящик, берет его под мышку. Пока Эрвин обдумывает ответ, Кенни быстрым движением поднимает платок Мари с пола, словно пытаясь сделать это так, чтобы Эрвин ничего не заметил. — Хорошо. Если тебе еще что-то надо… — Мне ничего не надо, — огрызается Кенни, открывая дверь. — Пока, умник. Дверь с грохотом захлопывается. Эрвин встает, подходит к ней вплотную, кладет ладонь на ручку. — Часы! — вскрикивает он, уже готовясь побежать за мальчиком вдогонку, но решает остаться на месте. Как он мог про них забыть? «Повод еще раз вернуться сюда. Отдать книгу, получить часы». Да, Эрвин так и поступит. Он возвращается к столу, смотря на место в середине, где лежал платок. Эрвина охватывает досада. Дар отца этому бандиту — книга, дар Мари — платок. Что же может дать ему Эрвин? И почему ему так хочется, чтобы мальчик попросил что-то, что только Эрвин может ему дать? Эрвин отмахивается от этих мыслей. Он осторожно трогает ноющую коленку и морщится от боли. И все же одна мысль так и не дает ему покоя. Он вспоминает замешательство на лице Кенни, его отчаянные попытки свести разговор снова к обмену ругательствами. Эрвин кладет руку на пустующее место в центре поверхности стола. Может ли быть так, что этот самоуверенный воришка тоже понятия не имеет, чего же он на самом деле хочет? Слюна на лице давно засохла. Эрвин так и не вытер ее.