Принц и нищий

Закат снова окрашивает небо алым, когда повозка подъезжает к дому Эрвина. Мальчик плохо спал всю свою последнюю ночь в кадетском корпусе, постоянно просыпаясь от кошмаров: в них он наблюдал за чьим-то сражением в небесах, но ничем не мог помочь. Он видел, как что-то огромное убивало своих противников один за другим, слышал со стороны свои крики, бегал по земле, пытаясь привлечь внимание на себя — но все было бессмысленно. Эрвин мог только стоять и смотреть за тем, как с неба на него льются реки крови. Он еле как проснулся от того, что заспанный Найл трепал его по плечу. Всю поездку Эрвин клевал носом, то и дело хлопая себя по щеке, заставляя пробуждаться, и смотрел сонными глазами на плывущие за окном поля и горы. Он был бы рад поспать, но боялся, что кошмары вернутся, и потому решил переключиться на размышления о плане возвращения в подземелье. Для того, чтобы осуществить этот замысел, потребуется помощь еще одного человека. И им должен быть явно не Ганс — навряд ли его теперь можно считать другом. Эрвин не особо об этом жалел: они с Гансом слишком разные, и ничего из этой дружбы хорошего бы не вышло. Мари? Эрвин чувствует укол стыда. Как давно они вообще проводили время вместе? Она явно будет не очень рада услышать то, что от нее хочет Эрвин. Повозка наконец-то останавливается возле дома. Он выходит наружу, закидывая на плечо сумку, и зевает, прикрывшись ладонью — хоть на улице и никого нет, приличия все равно стоит соблюдать. Дверь распахивается, и навстречу ему бросается встревоженный отец, заключая его в объятья. — Эрвин, с тобой все в порядке? — его голос немного дрожит. — Почему ты мне не писал? Тебя там хорошо кормили? Я так беспокоился, ты себе даже не представляешь! Эрвин выпутывается из его рук, переминается с ноги на ногу. Они почти не разговаривали друг с другом перед отъездом в кадетский корпус, и этот приступ заботы немного смущает Эрвина. — Если бы я и написал тебе, письмо бы дошло только сейчас, пап. Я думал, ты поймешь, — робко отвечает Эрвин. — Все было… хорошо. Я неплохо провел время. Отец упирает руки в бока, разглядывая Эрвина пытливыми ярко-голубыми глазами. Закат играет языками пламени на стеклах его очков. — И что это за ответ? Неужели солдатские будни совсем лишили тебя мозгов? Я жду подробный отчет! И не отнекивайся, мне это интересно как ученому. Не каждому из нас удается побывать в кадетском корпусе, ты же это понимаешь, сынок? Эрвин закатывает глаза, поеживаясь от вечерней прохлады. Отец обнимает его за плечи, подталкивая к входной двери. От него пахнет табаком и свечным воском. «Небось опять засиживался допоздна за своими записями, пока меня не было», — критически осматривает его Эрвин. Под глазами залегли синие круги, морщины на лбу стали еще заметнее. Лицо выглядит осунувшимся и уставшим. Эрвину становится совестно. Стоит ли ему осуществлять свой замысел? Он еще раз обдумывает план проникновения в Подземный город. Если что-то пойдет не так, его накажут, и навряд ли это хорошо скажется на состоянии отца. Эрвин видит, как ему сейчас тяжело, и не хочет еще больше ухудшать его самочувствие. «В этот раз я сделаю все по уму. Тебе не нужно будет беспокоиться за меня, папа», — обращается к нему в своих мыслях Эрвин. — Ты так и не сказал, чем тебя кормили, — напоминает ему отец с укоризненными нотками в голосе, когда они садятся за обеденный стол. Отец приготовил жаркое с мясом и картошкой, и у Эрвина, евшего после завтрака только галеты с водой, текут слюнки от одного его вида. — Кормили вкусно. Не как ты, конечно, но вполне сносно. Отец довольно улыбается, и от уголков глаз разбегаются мелкие морщинки. «Когда он успел так постареть?», — расстроенно думает Эрвин, накладывая себе в тарелку жаркое. — Что ж, если мне нечем будет заняться на пенсии, пойду в повара кадетского корпуса. Пусть тоже попробуют мои блюда, а то все только тебе достается! Эрвин фыркает, наливая себе чай. Отец даже не притрагивается к еде, не отрывая глаз от сына. Эрвин не может выдержать взгляд его внимательных глаз и решает сконцентрироваться на еде. «В этот раз я не подведу тебя, отец. Но пойми, мне нужно туда вернуться». Эрвин молча ест, беспрестанно обдумывая идею с походом в подземелье. Отец наконец-то присоединяется к нему, и в следующие несколько минут в комнате слышно только стук приборов об тарелки. — Ну, рассказывай, — отец подпирает ладонью подбородок, когда они заканчивают трапезу, — что ты там делал? Как тебе другие ребята? С кем-нибудь подружился? Эрвин подробно рассказывает о неделе, проведенной среди кадетов. Отец внимательно слушает, изредка задавая уточняющие вопросы. — А, Стефан, — произносит отец с грустной улыбкой, когда Эрвин упоминает своего надзирателя. — Он учился у меня, чудесный мальчик. Я знал, что он пошел в разведчики, но больше про него ничего не слышал после его поступления в кадетский корпус. Жаль, что у него так сложилась судьба. Добродушное лицо отца каменеет, во взгляде появляется какая-то неприятная отстраненность, как будто он на мгновение забывает, где находится. Он ерзает на стуле, обращая взор в сторону своего кабинета. «Опять будет сидеть всю ночь», — думает Эрвин. — Я хотел тебя о кое-чем спросить, пап, — пытается отвлечь его от раздумий Эрвин. — Мне пришла в голову одна мысль. Отец вопросительно смотрит на него. Эрвин собирает в кулак всю свою смелость. — Я бы хотел заняться благотворительностью в подземелье, — произносит он на одном дыхании. Отец молчит, хмуря брови. Это у них семейное: угрюмый взгляд из-под кустистых бровей. — Мне хочется… сделать что-то полезное после того, что мы там натворили. После того, что я там натворил. — Эрвин, — отец почесывает бороду, — я не думаю, что это очень хорошая идея… — Мне нужно это сделать, — почти умоляет мальчик. — Я не смогу жить спокойно. И простить себе свои поступки. Эрвин знает, что нужно сказать, чтобы убедить своего отца. Снова стыд окатывает его с головы до ног, и рот почти открывается, чтобы рассказать отцу все. Отец будет радоваться благородным порывам сына, не зная, что на самом деле за этим стоит. Но Эрвин не обманывает его, нет. Он действительно хочет помочь жителям трущоб, это один из его мотивов. «Но далеко не главный», — подсказывает злобный голос внутри. — Я бы не сказал, что это неожиданно, — отец рассеянно собирает посуду со стола, складывая ее в мойку. — Я думал, что ты будешь раскаиваться, но я не ждал, что ты пойдешь так далеко… Отец какое-то время размышляет, постукивая пальцем по переносице. Затем он смотрит на Эрвина и протяжно вздыхает. — Хорошо, сынок, пусть будет по-твоему. Завтра выберем то, что можно отдать в дар. Эрвин встает из-за стола и подходит к отцу, обнимая его. Жесткий свитер щекочет кожу на щеках, запах табака заставляет вспомнить о Стефане. «Прощай, Эрвин Смит». — Я рад, что ты вернулся, — тихо говорит отец, целуя Эрвина в макушку. Эрвин обнимает его еще крепче.       

***

       — Мари, мне нужна твоя помощь, — говорит Эрвин на перемене. Кудряшки Мари сердито взмывают вверх, когда она поворачивается к нему со своей парты. Ее карие глаза грозно взирают на Эрвина, губы поджаты, курносый нос в обрамлении множества веснушек надменно вздернут. — Ах вот как, сейчас я тебе внезапно понадобилась? Что же с тобой было все эти месяцы, когда ты не отрывался от своего Ганса? — ее голос звенит от обиды. Эрвин знал Мари с самого детства: они росли рядом и были неразлучны с первого класса — до его дружбы с Гансом. Потом Эрвин стал постоянно пропадать у него дома, слушая хвастливые истории о том, как Ганс опять кого-то задирал, и пересказы его любимых книжек про маньяков. Эрвин не знает, как он это терпел, и вздыхает с облегчением, зная, что это все наконец-то закончилось. Он скучал по Мари. Эрвин улыбается, глядя на рассерженное лицо подруги. — Это было небольшое помутнение рассудка. Со всеми такое бывает. Мари хватает карандаш, начинает что-то с остервенением чиркать в его тетради. Эрвин позволяет ей — пусть выпустит пар. — Небольшое? Это ты называешь небольшим? А как же ваша прогулочка по трущобам? Я бы не назвала это чем-то небольшим, — гневно произносит она. Эрвин вздыхает и устремляет взгляд в окно. Деревья сбрасывают последние желтые листья, и они жалобно стучат о стекло, будто хотят пробраться к ним в класс. Скоро останутся только голые ветви, и станет еще холоднее — скоро будет его день рождения. В этом году ему исполняется пятнадцать. — Для меня это был как сигнал к пробуждению. Я понял, что дружба с Гансом была ошибкой. — раскаивается Эрвин. Мари отрывается от чирканья и прищуривается, глядя на него. — Дошло наконец? Я не стала тебе ничего говорить, когда все это началось, не стала кружить вокруг тебя, как злобный дух, повторяя: «Он не доведет тебя до добра, Эрвин». Я решила уважать твой выбор. И смирилась с тем, что ты меня избегаешь. Эрвин царапает ногтем парту. Да, он избегал Мари, потому что знал, что она на дух не переносит Ганса. Ему казалось, что так будет проще. — Спасибо, что не вмешалась. Я уверен, тебе было очень тяжело без меня, и рад, что ты смогла это пережить, — Эрвин произносит это с притворной надменностью, не в силах удержаться. Мари замахивается рукой с карандашом — Эрвин еле уворачивается, наклоняясь на стуле назад. Карие глаза девочки яростно вспыхивают, но в следующую секунду выражение ее лица меняется. Она располагает предплечья на его парте, складывая на них подбородок. Рыжие кудри рассыпаются по поверхности стола. — Давай, скажи: «Я был полным идиотом, дорогая Мари. Ты моя лучшая подруга», — требует она с лукавым блеском в глазах. — Зачем мне это говорить? — отмахивается Эрвин. — Ты и так это знаешь. — Скажи, — в ее взгляде появляется металл. Эрвин сердито смотрит на нее из-под бровей, но все-таки сдается. — Я был полным идиотом, Мари. Ты моя лучшая подруга. Указательный палец Мари взмывает вверх, она укоризненно качает им из стороны в сторону. — «Дорогая Мари»! Эрвин протяжно вздыхает. — Дорогая Мари. Теперь с тобой можно нормально разговаривать? Довольная девочка снова берет в руку карандаш и продолжает что-то рисовать в его тетради. — Так и быть, разрешаю. Что ты от меня хотел? — Ничего особенного, — Эрвин говорит безмятежно. — Только стащить для меня одну вещь из кабинета директора. Мари вскакивает на стуле, чуть не роняя карандаш. Пряди снова взмывают в воздух, словно рассерженный клубок змей. — Чего?! Ты в своем уме?! — Послушай, — мягким голосом произносит Эрвин, стараясь глядеть как можно убедительнее в ее широко раскрытые глаза, — это очень важно, я сейчас тебе все объясню. Он пересказывает ей свой замысел с благотворительной акцией в Подземном городе. Мари немного успокаивается, но все еще смотрит на него подозрительно. — Я вижу, тебе не хватило приключений на свою голову, — она растерянно моргает. — Я с тобой туда не спущусь, мне это не надо. — Я тебя и не прошу, ты мне там не нужна. Мари снова заносит руку для удара, но Эрвин останавливает ее, беря за запястье. Она резко выдергивает его, пряча лицо в волосах. — Я бы сделал это сам, но у меня нет возможностей попасть в кабинет директора и не схлопотать еще одно наказание. А вот у тебя получится, — убеждает ее Эрвин. Мари была племянницей директора. Эрвин знает, что тот сейчас находится в отъезде: когда он уезжает надолго, то поручает Мари поливать цветы в кабинете. Мари говорила, что он не может вверить это уборщице, потому что «за цветами нужен особый уход, и только члены семьи Краузе знают, как это делать». «Бред собачий на самом деле, — Мари фыркнула, когда рассказывала Эрвину об этом. — Ничего в этом особенного нет, он просто выпендривается». — Получится? — возмущается Мари в ответ на просьбу Эрвина. — Тебе не хватило двух недель? Так понравилось, что еще хочешь побыть наказанным? Точнее, сделать так, чтобы кто-то страдал вместо тебя. Мало тебе Ганса, которому попало, потому что в тебе проснулся исследователь? Эрвин терпеливо ее слушает, изо всех сил пытаясь не вступать с ней в спор. — Я возьму всю вину на себя, если меня потом с ним поймают, — объясняет он. — А если поймают меня? — взвивается Мари. — Я буду выгораживать тебя так, что они смогут поверить — ноги твоей в этом кабинете не было. Даже если ты при этом будешь стоять перед ними с кинжалом в руке. — Твоя самоуверенность тебя когда-нибудь погубит, — девочка все еще сомневается, подергивая вьющуюся прядку. — И вообще, откуда ты знаешь, что он все еще у него в кабинете? — Отец Ганса тоже в отъезде. Его не будет здесь еще целую неделю, а я уверен, что кинжал должны будут передать именно ему. Он все еще хранится у директора. Матери у Ганса не было, а в полиции кинжал держать не было смысла. — Боже, что там такого случилось? — в голосе Мари появляются нотки беспокойства. — Я не верю, что ты идешь туда чисто из благородных побуждений, ты не настолько добренький — я тебя слишком хорошо знаю. И ты не просил бы меня добыть эту штуку, если бы ты просто хотел помочь тамошним жителям. Можно же и обойтись без него — что, у тебя нет других вещей для бедных? — Мари, я правда пока не могу сказать, — произносит Эрвин тоном, не терпящим возражений. — Потому что я девочка, и ничего не пойму? — уныло говорит Мари, — Как же мне надоело это слушать от Лотара и Эберта. Они были старшими братьями Мари. — Им просто завидно, что ты соображаешь лучше их, — Эрвин хмурится, — Нет, дело вовсе не в том, что ты девочка. — Эрвин, — лицо Мари бледнеет от испуга, глаза широко раскрываются, — Эти бандиты шантажируют тебя? Заставляют тебя приносить товары отсюда? Боже, как же тебя угораздило… Скажи, что это не так, — Мари умоляюще смотрит на него. — Никто меня ни к чему не принуждает, — отрицает Эрвин. — Я сам хочу туда пойти. Мари немного успокаивается, но спустя несколько секунд ужас снова воцаряется на ее лице. Веснушки становятся еще более заметными на бледной коже. — Ты… хочешь их убить? Эрвин, не надо, прошу тебя… — шепчет она дрожащим голосом. Эрвин прерывает ее. — Мари, я не хочу никого убивать. Если бы я этого хотел, то оружие мне бы не понадобилось. Я бы сделал это по-другому. И, конечно, не стал бы никому об этом рассказывать, в первую очередь тебе. Мари в отчаянии роняет голову на руки. Медные кудри падают на ладони Эрвина, и он бережным движением руки убирает их. — Пожалуйста, Эрвин, не вляпайся во что-нибудь опасное. Умоляю тебя, — голос Мари звучит глухо из-под копны волос. «Уже вляпался», — мрачно думает Эрвин, вспоминая надменное лицо вора. — Я буду осторожен. Обещаю тебе, — он слегка треплет ее по волосам. Мари дергается, резко поднимаясь. Эрвин ждет, когда она решится что-то сказать. Мари поправляет волосы, намеренно не смотря в сторону Эрвина, утомленно вздыхает. — Так и быть, принесу тебе этот несчастный кинжал. Но это не будет бесплатно! С тебя проверка моих домашних заданий до конца четверти, — требует она. — И это в случае, если все пройдет хорошо. Эрвин улыбается в ответ. — По рукам. Даже не попросишь делать их за тебя? Мари гордо вскидывает подбородок. — Вот еще, не так уж низко я пала. Ты не намного умнее меня. Эрвин с сомнением покачивает головой, но Мари все еще не смотрит на него, что-то старательно обдумывая. — Если тебя или меня кто-нибудь поймает, — говорит она пугающим голосом, — скажем так, те две недели отработок покажутся тебе раем по сравнению с тем, что я заставлю тебя делать. Теперь уже Эрвин начинает бояться. «Нет, только не кружок вышивания», — с ужасом думает он. Мари уже не раз зазывала его туда, уверяя в том, что «туда не только девочки ходят». Эрвин каждый раз вежливо отказывался. Во-первых, потому что ему это было не очень интересно, а во-вторых, потому что вышивание было явно не подходящим занятием для его крупных и неуклюжих пальцев. «Я не очень хорошо обращаюсь с острыми предметами», — так он ей объяснял. — Эрвин, — Мари снова беспокойно дергает кудрявую прядку, — постарайся сделать так, чтобы обошлось без последствий. Мне было тяжело без тебя эти две недели в школе. Приходилось постоянно отвечать на уроках, раз не было главного отличника. Я больше не хочу так учиться. Эрвин посмеивается. — Хорошо, Мари. Все для твоего спокойствия. Она подмигивает ему и отворачивается почитать учебник. Эрвин кидает взгляд на тетрадь, где Мари что-то неистово рисовала в начале их разговора. На него смотрит круглое лицо с комично огромными бровями, из глаз градом льются слезы. От раскрытого рта тянется облачко с надписью: «Прости, Мари, я сделаю все, что ты попросишь. Хочешь, вышью для тебя цветочек?» Эрвин видит, как плечи Мари подрагивают от смеха. «Боже, пусть ее не поймают», — думает Эрвин с содроганием.       

***

На следующий день они встречаются после уроков. Мари передает ему продолговатый сверток, опасливо озираясь по сторонам. — Проверки домашнего задания. До конца четверти, — строго напоминает она. Эрвин согласно кивает. Теперь дело остаётся за малым: выделить день для посещения подземелья. Они с отцом уже приготовили для этого вещи: купили одежду и упаковали ее в коробки, сходили на рынок и выбрали продукты — в основном крупы, сладости, чай, соль, сахар. Отец настоял на том, чтобы Эрвин взял с собой несколько коробок с книгами: «Я отбирал их сам, надеюсь, кто-то захочет их взять». Эрвин решает отправиться в субботу и воскресенье — все остальные дни плотно заняты учебой. Отец договорился с пунктом, где обычно проходили благотворительные акции. Это было просто, так как он уже не раз снаряжал в подземелье повозки с разными вещами и провизией. Утром в субботу Эрвин просыпается намного раньше обычного: ему снились тревожные сны, содержание которых он никак не может вспомнить. — Ты делаешь хорошее дело, сынок, — говорит отец во время завтрака. — Только будь осторожен, пожалуйста. До Подземного города Эрвин едет в повозке один. У входа его встречают полицейские и еще пара мужчин, которые помогают спустить груз вниз. Среди полицейских не оказывается того, который тогда допрашивал их с Гансом. Эрвин облегченно выдыхает. Он боялся этого больше всего: что тот полицейский сразу же поймет, насколько подозрительно выглядит возвращение Эрвина в место, где его ограбили и, предположительно, чуть не убили. Поэтому Эрвин выбрал пункт благотворительности, который располагался дальше всего от его возможной зоны дежурства. Солнечные лучи скрываются за спиной Эрвина, в нос ударяет нестерпимая вонь. Эрвина передергивает от нахлынувших воспоминаний, но он берет себя в руки и направляется вниз по темной лестнице вслед за грузчиками и полицейскими. «Не факт, что это будет сегодня, — от волнения сводит скулы. — Не факт, что он вообще появится». Казалось, что с момента экскурсии в подземелье прошло не три недели, а несколько месяцев. В этом районе Эрвин тогда не был, но пейзаж не особо отличается от того, что он уже видел: дряхлые домишки, тусклый свет фонарей, кучи мусора на улицах, иногда не отличимые от людей. При виде их процессии прохожие уходят с дороги и прячутся в переулках, как тени, сбегающие от солнечного света. Они минуют пару кварталов прежде, чем доходят до места назначения. Невысокое и ничем не примечательное здание, у входа стоит табличка: «Товары с поверхности. БЕСПЛАТНО!» Эрвин и сопровождающее входят в дом, идут по коридору с рядами комнат по обеим его сторонам. Многие из них пустуют, только в самой ближней ко входу сидит полуспящая старушка с разложенными перед ней вязаными шапками и рукавицами. «Негусто, — думает Эрвин. — Но даже лучше, что почти никого нет». — Куда тебя поселить? — спрашивает один из полицейских. Эрвин еще раз осматривается. — Давайте туда, — он указывает на самую дальнюю комнату с правой стороны коридора. — Там даже окон нет, — усмехается полицейский. — Так что кричи громче, если что-то пойдет не так. Они вносят в комнату коробки, начинают их распаковывать. — Спасибо, не надо, — Эрвин пускает в ход одну из своих самых неотразимых улыбок. — Я сам справлюсь. Грузчики и полицейские пожимают плечами и покидают комнату. — Можешь здесь сидеть, сколько хочешь, но в шесть часов вечера у нас завершается смена, — предупреждает его один из полицейских. — Так что, будь добр, закончи к этому времени. — Хорошо, — говорит Эрвин. Он ровными рядами складывает продукты на стол, аккуратно располагает одежду на другой стороне, расставляет книги одинаковыми стопками — так, чтобы они были обращены корешками к двери. И в самом центре — кинжал. Теперь Эрвин может рассмотреть оружие получше. Оно выглядит уродливо: рукоятка выточена в виде двух пучеглазых львов с длинными когтями, рубин на ее конце обрамлен аляповатыми изумрудными кристалликами. На лезвии — надпись витиеватым шрифтом: «Дирк Кох, лев среди людей». Эрвин с омерзением смотрит на кинжал, вспоминая, как им размахивал Ганс. Лев среди крыс. Они заставили его сына ныть, купаясь в луже собственной блевоты, как слепого котенка. Спустя полчаса к Эрвину приходит первый посетитель. Испуганный мужчина возникает в проеме, озираясь по сторонам, не решаясь ступить на порог. Эрвин здоровается с ним, зазывает к себе. Мужчина нерешительно заходит, смотрит на товары так, словно там может оказаться титан. «Если бы такое было возможно, власти бы это провернули, — угрюмо думает Эрвин. — Притащили бы сюда титана, чтобы он разнес здесь все до самого основания». Мужчина останавливает взгляд на кинжале, затем робко касается пачки печенья, смотря на Эрвина в ожидании непонятно чего. — Берите все, что хотите. Это бесплатно. Это приободряет мужчину. Он берет себе печенье, пару упаковок с крупами и примеряет старый шарф отца Эрвина. — Редко сюда захожу, страшно, что снова изобьют, — откровенно говорит мужчина. — Увидел, что сегодня пришел подросток, и рискнул заглянуть. Подумал, что школьники могут быть не такими сволочами, как некоторые взрослые. «Поганые крысы», — звучит в голове экстатический голос Ганса. Эрвин виновато улыбается мужчине на прощание. Ему хочется извиниться — за себя, за Ганса, за всех жителей поверхности. Но он решает промолчать. Следующей в комнату заглядывает женщина с ребенком. Она также панически осматривается, но, видимо, присутствие Эрвина ее успокаивает. Ребенок, маленький мальчик, подбегает к столу и с любопытством начинает рассматривать товары. Его бледно-желтое лицо усыпано пятнами, на впалых щеках виднеются тонкие шрамы. Женщина роется в свертках с одеждой, доставая оттуда штаны, которые Эрвин носил в детстве. — Как думаете, подойдут? — женщина задумчиво смотрит на сына. — Если ему нравится… — нерешительно начинает Эрвин. Женщина грустно улыбается. — Ральф плохо соображает с тех пор, как отравился. Как-то раз мы решили купить мясо — в здешних местах его очень сложно достать. Купили его здесь, на ярмарке благотворительности, — ее глаза стекленеют. — Я месяц лежала с температурой почти в беспамятстве, а Ральф… Эрвин замечает, что ее лицо усеяно такими же пятнами, как у мальчика. Ему становится дурно. — Вас пытались отравить? Здесь? — слова даются ему тяжело. Женщина только кивает, теребя ткань. Мальчик хватает коробку с конфетами, издает что-то нечленораздельное. Он уже достаточно взрослый, чтобы произносить осмысленные слова. — Мы возьмем это, малыш, конечно, возьмем, — она бережно кладет штаны и коробку конфет в сумку. — Я бы не решилась сюда зайти, если бы не увидела, как вы идете сюда. Подумала: «Такой хороший мальчик, как маленькое солнышко с поверхности», — женщина улыбается Эрвину. — Хотя я знаю, как внешность может быть обманчива. Серые глаза, белоснежная, словно мрамор, кожа — лицо, которое не ожидаешь увидеть в этой богом забытой помойке. Эрвин сжимает под столом кулаки. Он тоже это знает. Женщина прощается с Эрвином, ребенок машет ему рукой. Эрвин нервным движением открывает фляжку с водой, когда они скрываются за дверью. Усталость ложится на его плечи, усталость и злость. А ведь он пробыл здесь всего час. За весь день к нему заходят еще несколько человек, в основном забирая с собой что-то из продуктов и одежды. К книгам не притрагивается никто. Кинжал осматривает пара мужчин, и Эрвин уже готовится произнести заготовленную речь, но они кладут его на место и решают не брать. Под вечер в комнату заходят двое мальчишек. Эрвин оглядывает их с головы до ног: оборванная одежда, следы грязи на лице, наглые глаза. Один — с ежиком черных волос, второй — блондин с повязкой на левом глазу. Эрвин их не узнает — это не те, что тогда напали на них с Гансом. Они подходят к столу, нагло осматривая разложенные на нем предметы. Коротковолосый хватает коробку с конфетами, трясет ее так, будто ожидает, что оттуда кто-то вылезет. Второй парень лениво проводит рукой по обложке одной из книг. — У тебя тут лучше, чем у той бабки, — говорит первый. — Нахрен никому не сдались ее чепцы. А табак у тебя есть? — Нет, — спокойно отвечает Эрвин. Блондин открывает книгу, начинает ее листать, потом разочарованно захлопывает. — Даже картинок нет. Мусор. Эрвин застывает. «Это ценное?». Блондин берет кинжал, внимательно осматривает лезвие. — А вот это мне по душе. Я его заберу, — медленно произносит одноглазый. Эрвин глубоко вдыхает, стараясь принять как можно более грозный вид. — Прости, этот я не отдаю, — твердо произносит он. Брови блондина ползут вверх. Коротковолосый бросает на Эрвина злобный взгляд и тянется за чем-то в карман. «Услышат ли меня полицейские?» — в голове Эрвина проскальзывает паническая мысль. — Я чего-то не понял? Мне что, тебе заплатить нужно? — единственный глаз блондина угрожающе прищуривается. — Нет, ничего платить не нужно. Я пообещал эту вещь кое-кому. Другим не отдаю. Парень с короткими волосами заливается смехом. — Слышь, че несет? И кому это ты его обещал, малец? Маме своей? — и снова разражается гоготаньем. — Этот человек еще не пришел. Я жду его. Эта вещь только для него. Блондин неприятно усмехается, не выпуская из рук кинжал. — Вот она какая, ваша хваленая благотворительность. Как ручками начинаешь щупать, так сразу — не трогай, это не для тебя. И чем я хуже твоего драгоценного получателя? — издевательским тоном говорит он. — Глазками не вышел? Блондин указывает на повязку. — Повторяю, его я вам не отдам. Все остальное берите, — настаивает Эрвин. Лицо коротковолосого искажается злостью. Видно, что он уже готовится разразиться потоком ругани, но одноглазый его останавливает, делая движение рукой. — Подожди, Виг, — он смотрит на кинжал так, словно только что осознал что-то важное. — Давай его послушаемся, раз наш гость так этого просит. Возьми себе гречки, там, или чего ты там хочешь. Виг в недоумении глазеет на своего спутника, но что-то во взгляде блондина заставляет его подчиниться. Мальчик недовольно цокает, роется среди упаковок с продуктами. — Точно нет табака? А гречку можно курить? — Давай быстрее, — поторапливает его блондин. Виг хватает все, что может уместиться в его руках. Блондин не берет ничего. Эрвин слышит обрывок их разговора, когда они выходят из комнаты. — Но Эмиль… — возбужденно произносит Виг. — Помолчи. Неужели до тебя не дошло… — отвечает ему второй. Эрвин плюхается на стул, берет одну из книг и обмахивается ей как веером. Прошло неплохо, даже не пришлось звать полицейских. Он смотрит на часы — до шести остается еще полчаса. Эрвин начинает потихоньку складывать товары в коробки, располагает их вдоль стены — завтра он придет сюда снова, нет смысла тащить их обратно на поверхность. Кинжал он берет с собой. Когда он поднимается вверх по лестнице в окружении полицейских, то никак не может отделаться от жгучего чувства разочарования, льнущего к нему так же, как и дурные запахи трущоб. А чего Эрвин ожидал, что тот пацан сразу заявится к нему самым первым посетителем? Это было бы чудом. Хотя слово «чудо» звучит чертовски неправильно в отношении этого мерзавца. Дома Эрвин устало ест ужин, вкратце рассказывая отцу события прошедшего дня. Отец слушает его, одобрительно кивая, но очень сильно расстраивается, когда узнает, что никто не притронулся к отобранным им книгам. — Ничего, — отец поправляет очки с таким выражением лица, словно принимает вызов, — в следующий раз я найду то, что они расхватают как горячие пирожки. — Найди что-нибудь с картинками, — советует ему Эрвин, доедая последний кусочек. У себя в комнате Эрвин заворачивается в одеяло, кладет кинжал под подушку. Завтра он снова отправится в подземелье и будет ходить туда до тех пор, пока не добьется, чего хочет. Рука сжимает рифленую поверхность металла. Эрвин медленно погружается в сон.       

      ***

       Утром Эрвин с трудом раздирает глаза, когда отец заботливо зовет его по имени. Ему становится страшно от того, что отец мог увидеть кинжал, но рука отыскивает его в том же месте под подушкой. Он запросто мог выпасть на пол от того, как Эрвин ворочался во сне. Ему опять снились кошмары: он бежал по темному бесконечному коридору с множеством дверей, зажимая в руке кинжал, а со всех сторон на него наступали тени, стискивая его горло ледяными руками, залезали к нему под рубашку, царапали острыми ногтями кожу. Одна из теней накинулась на него спереди, и ее черные пальцы сомкнулись на лезвии. «Нет, я его не отдам!.. — кричал Эрвин. — Он мой!» Но рукоятка уже выскальзывала из его пальцев. Он проснулся в холодном поту и снова провалился в другой кошмар. Эрвин еле как доползает до ванной, а после завтрака сонно бродит за отцом, помогая ему раскладывать вещи в коробки. В повозке он дремлет, просыпаясь только тогда, когда она резко останавливается перед лестницей в подземелье. В этот раз ему помогают другие полицейские и грузчики. Они так же оставляют его в комнате, взяв с него обещание закончить к шести часам. Эрвин снова раскладывает продукты и одежду, помещает в самую середину стола кинжал. Сегодня посетителей чуть больше, но никто из них не пытается осмотреть кинжал: многие смотрят на него так, словно он какой-то ядовитый. Эрвин не против такого развития событий — чем меньше объяснений, тем лучше. После обеда он снова начинает дремать. Ему снится, как он идет по наводненной людьми улице: на козырьках домов висят желтые и алые бумажные фонарики, магазины украшены гирляндами из листьев — в самом разгаре осенняя ярмарка. Эрвин подходит к прилавкам, источающим аппетитные запахи, смеется над представлениями фокусников и клоунов, наблюдает за танцами на площади. Внезапно его пронзает тревога. Он чувствует, как кто-то наблюдает за ним, следит за каждым его движением. Эрвин обеспокоенно осматривает улицу — где он прячется? Праздничное настроение лопается, как мыльный пузырь. Люди вокруг начинают бросать на него странные взгляды, обходят стороной, как прокаженного. Эрвин еще раз растерянно оглядывается: ему кажется, что если он найдет того, кто следит за ним, и вытащит его в центр улицы, то люди перестанут на него так смотреть. Но таинственный соглядатай хорошо прячется. Прохожие шепчутся, глядя на Эрвина, но он не может расслышать их слов. Кто-то хватает его за руку. Эрвин вскрикивает, резко поворачивается, уже готовясь сражаться. На его сжатую в кулаке руку испуганно взирает Мари. Она одета в пальто в красно-черную клетку, вокруг шеи обернут оранжевый шарф, медные кудри собраны в два хвостика по бокам. Ей очень идет этот наряд. «Будто воплощение осени», — думает Эрвин, и тут же стыдится этой мысли. Мари смеется, дергает его за руку, таща прочь от толпы и сворачивая на одну из менее людных улиц. Эрвин по-прежнему чувствует на себе чей-то взгляд. Они останавливается у наклонной двери, ведущей в какой-то подвал. Что-то в позе Мари, в том, как она замирает, вызывает у Эрвина неприятное волнение. Она опускается на корточки, открывая дверь. — Выбирай, Эрвин, — глухим голосом говорит она. За дверью царит непроглядная тьма. Мари все еще сидит на коленях, не поднимая лица. Эрвин шагает ближе к ней и тут же жалеет об этом: бездна подвала начинает тянуть его внутрь, и Эрвин понимает, что он не в силах ей сопротивляться. «Там кто-то есть», — в ужасе думает Эрвин. Кто-то таится во тьме. Эрвин чувствует на себе взгляд так же явственно, как ощущал его на ярмарочной улице. «Все это время он был под землей», — наконец-то понимает Эрвин. Он тянется к Мари, кричит, чтобы она взяла его за руку, но она продолжает сидеть на месте, пряча лицо в волосах. — Это твой выбор, Эрвин, — жестко произносит она. — И ты уже все решил. Эрвин отрывает от нее взгляд, в ужасе осознавая, что он уже ступил в черную пропасть, что он проваливается туда и не может ничего с этим сделать — солнечный свет скрывается над головой, и со всех сторон его охватывает удушливая тьма. Вокруг тела оборачивается что-то горячее, сжимающее его ребра так, что еще секунда — и они сломаются, рассыплются на кусочки, врезаясь в мягкую плоть. Эрвин вспоминает, как он однажды читал о горячей коже титанов. Но как под землей может скрываться один из них? Он не может издать ни звука, может только безмолвно сопротивляться обжигающей хватке, которая с каждым мгновением становится все крепче и крепче. — Вижу, тебе у нас понравилось, — доносится до Эрвина чей-то резкий и насмешливый голос. Как хлыст по голой коже. Как… Эрвин просыпается. Серые жестокие глаза в нескольких сантиметрах от его лица, и запах — чистая кожа и цветы. Эрвин вскакивает со стула, чуть не падая на пол. Мальчик перед ним делает шаг назад. В его руке зажат кинжал. — Ты очень смелый, раз решил сюда явиться после того, что ты сделал, — голос Эрвина звучит хрипло после сна. По телу все еще разливается жар. — То же самое я могу сказать о тебе. Только «смелый» я бы заменил на «глупый». Внешние сюда никогда не спускаются по доброй воле. Что, злые дядечки заставили тебя отрабатывать наказание? Или решили, что ты им не нужен после того, как замарался в здешней грязи? Будешь теперь жить среди нас? — изящные пальцы мальчика взбегают к кончику лезвия. — Ты не протянешь и дня. Эрвин наконец сбрасывает с себя остатки сна. Жар мешает ему думать, растапливая все фразы в отдельные бессмысленные пятна. Внутри все сотрясается, как будто кто-то бьет по грудной клетке огромным молотом. Это не первый раз, когда Эрвин так себя чувствует после кошмара. Но сейчас он здесь, в реальности. Только он не уверен, что реальность лучше того, что ему снилось. — Так вот как ты судишь о людях? — Эрвин говорит с притворным разочарованием. — Только по внешнему виду? Откуда ты знаешь, что я не протяну здесь и дня? Мальчик подходит к стулу, стоящему у стены, пинает его ногой на середину комнаты и садится, располагая ноги по обеим его сторонам и опершись на спинку согнутыми руками. Он крутит между пальцами нож, словно это какая-то безобидная игрушка. — Откуда я знаю? — мальчик приподнимает одну из тонких бровей. — Я заставил тебя молчать. Этого достаточно. — То, что я подчинился тебе тогда, ничего не значит, — Эрвин садится на свой стул, поправляет галстук. — Хочешь проверить меня еще раз? Тогда и узнаем, сколько я здесь протяну. Гость скучающим взглядом осматривает комнату. — Прямо здесь? Ты против меня вот с этим? — он небрежно помахивает кинжалом. — И чем ты будешь драться? Кидаться в меня крупой? Прости, я не птичка, на это не куплюсь. Эрвин отвечает ему ледяным взглядом. — Я найду чем. Мальчик раскачивается на стуле, гадко улыбаясь. — Или книжку мне почитаешь? Будешь сражаться против меня словами? — издевается он, указывая подбородком на стопку книг. — Прочитаешь какой-нибудь занимательный отрывок про отбросов из трущоб? Можешь не стараться, на меня не подействует. Я могу рассказать истории поинтереснее. «Это будет тяжело, — думает Эрвин. — Нужно попытаться направить разговор в другое русло. Я здесь не для того, чтобы обмениваться оскорблениями». «Разве ты не пришел отомстить?» — ласково подсказывает ему внутренний голос. Мальчик надменно его разглядывает. — Зачем мне читать тебе книжки? Ты и сам умеешь это делать. Тянет к знаниям? Хочешь сдать экзамен и выйти на поверхность? — Эрвин участливо интересуется. Дети из трущоб могли пройти специальную проверку, состоящую из тестирования знаний по истории, математике и языку, по результатам которой лучшие кандидаты могли получить стипендию от государства на обучение в школе. Но за сдачу экзамена нужно было уплатить значительную сумму, и потому редко кто из детей Подземного города подавал заявку на его прохождение: ни у кого из родителей (если они вообще были) средств на это не было. Кинжал останавливает свое вялое движение в руке мальчика. Его губы сжимаются в тонкую полоску. «Наконец-то я смог его задеть», — ликует Эрвин. — Нахрен не сдались мне ваши школы, — процеживает парень. — Подумай — столько богатых дурачков для того, чтобы грабить. Оно того стоит, — продолжает Эрвин. Мальчик наклоняется чуть вперед, с жалостью смотря на Эрвина. — Что, папочка дает мало карманных денег? Хочешь, чтобы я их для тебя заработал? — он презрительно фыркает. — Судя по тому, что мы тогда стащили, на жизнь тебе явно хватает. Хотя с твоего дружка мы поимели явно больше. Может, пригласишь его сюда еще раз? Мы его щедро накормим — как в прошлый раз. Пальцы Эрвина начинают нервно постукивать по поверхности стола. Ему это совсем не нравится. Что бы Эрвин ни говорил — на подонка это не действует. А ведь он столько готовился, продумывая в уме их возможные разговоры. Ему хочется увидеть, как меняется это высокомерное лицо, как его охватывает злость, — увидеть это в реальности, а не в своих фантазиях. — Прости, тебе придется иметь дело только со мной, — Эрвин разводит руками. — Или я тебе настолько не нравлюсь? — Мне нравилось, как твой дружок кричал, — произносит мальчик с наслаждением в голосе. — Ты так умеешь? — Я могу много чего. Если ты не прикажешь мне снова молчать. Мальчик хмыкает и подбрасывает кинжал в воздух, проворно ловя его двумя пальцами. Он лениво рассматривает Эрвина — так, словно он один из товаров, лежащих на столе. — Тогда запусти свои руки под стол, — мальчик алчно улыбается, — и достань денежки из своих карманов. Эрвин опускает взгляд. Ему становится сложно смотреть в эти наглые глаза. Он складывает предплечья на стол, сцепляя пальцы обеих рук — поза строгого учителя. Эрвин не раз видел, как его отец так делал, отчитывая провинившихся учеников. Она помогает ему обрести равновесие. — И за что я плачу? Это должно быть что-нибудь стоящее. — Твоя жизнь? Хотя я бы поспорил с тем, что она чего-то стоит, — мальчик задумчиво касается тонким пальцем подбородка. — Тогда ты ничего не получишь, — резко произносит Эрвин. — Хочешь, чтобы я сам подошел и взял? Как тогда? Глядишь, и на экзамен наскребу — только не себе. Есть у меня среди друзей те, кто очень хочет вылезти наружу, чтобы их поливали говном в ваших хваленых школах. Я пытаюсь им объяснить, что говно везде одинаковое. Он запускает руку в иссиня-черные волосы, откидывает их со лба назад. Каждое слово, исходящее из этого гадкого рта, распаляет Эрвина все больше. Все внутри закипает, ногти впиваются в кожу. Эрвин глубоко вдыхает. С такими, как он, нужно быть спокойным. Мальчик явно хочет вывести Эрвина из себя — но он этого не получит. — Я думал таким, как ты, наплевать на всех, кроме себя. Мальчик притворно зевает, складывая голову на сложенные руки. — Все, выдохся? Больше нечем оскорблять? Я не хочу, чтобы мои друзья якшались с такими, как ты или твой приятель, выйдя на поверхность, — его равнодушные глаза сужаются, в них появляется что-то вроде любопытства. — Говоришь, что тебя отправили сюда не в наказание. Может, вас даже наградили чем-то? Дали медаль за то, как вы нас тут поносили. Или деньги. Они у тебя, случайно, не с тобой сейчас? Эрвин молчит, буравя взглядом сидящего перед ним мальчика. — Зачем ты здесь? Отвечай, — гостю явно не нравится молчание Эрвина. «Рассказать или нет? Соврать? Или сказать правду?» — лихорадочно думает Эрвин. Мальчик вопрошающе смотрит на него. Эрвин вздыхает, откидываясь на стуле. — Хорошо, я расскажу. Но мне не хочется разглашать такую личную информацию какому-то незнакомцу. Скажи, как тебя зовут, — требует Эрвин. Худое лицо на мгновение вспыхивает от возмущения, но мальчик быстро возвращает его под свой контроль. Он нахально рассматривает Эрвина, словно определяя ему цену. Эрвину кое-как удается не отвести взгляд. Какое-то время они сидят в молчании, затем мальчик склоняет голову в сторону, прикрывая глаза и снисходительно вздыхая. — Ладно. Меня зовут Кенни. Эрвин ничем не показывает свое недоверие. Он точно помнит, что один из членов его шайки тогда почти сказал слово, начинающееся на «Л». Конечно, этот вор не будет говорить ему свое настоящее имя. — Эрвин, — представляется он в ответ. — Я знаю, — невозмутимо говорит Кенни. Эрвин таращится на него. — Твое имя написано на часах, болван. Конечно, часы! Эрвин чуть не стучит себе кулаком по голове. Почему он не сообразил? — Наверное, не такая уж и важная вещь, раз ты так быстро о ней забыл, — продолжает Кенни. — Ну так что, чем вас удостоили за унижение тварей из подземелья? — Никто нас не награждал, — безо всяких эмоций говорит Эрвин. — Мы отбывали наказание. Меня заставили мести улицы, а потом отправили помогать в кадетский корпус. Он решает не рассказывать про Ганса. Тот добился, чтобы его отправили на отработку в здание правительства, где служил его отец. Эрвин не знает, что он там делал, но почему-то ему кажется, что отделался он намного легче. — Ах вот оно что, — протягивает Кенни. — Уже захотелось стать кадетом и пополнить ряды нашей доблестной полиции? Это будет твоей местью мне, я полагаю. Хочешь вырасти и стать полицейским, чтобы избить меня до смерти? Многого хочешь, бровастый. — Не называй меня так, — хмурит брови Эрвин. Кенни разражается смехом. — И как мне прикажешь этого не делать? — он красноречиво указывает на насупленные брови Эрвина. — К тому же, это единственное, что в тебе примечательного. С такой угрюмой и заурядной рожей из тебя получится хороший полицейский. Эрвин собирает в себе все последние силы, чтобы оставаться спокойным. Он еще слишком хорошо помнит насмешки в младших классах. «Эрвин, скажи, кто прячется в твоих бровях, а?». Он не позволит этому мерзавцу издеваться над собой. — Я ожидал услышать подобные оскорбления от такого клопа, как ты. Знаешь, в тот раз мне было как-то неловко применять к тебе силу. Боялся размазать тебя по полу, — слова сами срываются с губ. — Сколько тебе лет, девять? Я бы не дал тебе больше восьми. Во взгляде Кенни появляется что-то очень недоброе. Он выпрямляется, крепко сжимая оружие в кулаке. — Напомни, зачем ты сюда пришел? С благородной миссией помочь бездомным? Значит, так у вас на поверхности принято помогать — осыпать ругательствами и унижать? — он указывает кинжалом на стол. — Мне не нужны твои жалкие подачки. — Ну так убирайся отсюда, раз то, что я принес, тебе не по нраву, — голос Эрвина звенит. Кровь стучит в висках, кожу неприятно покалывает. Кенни кладет кинжал на ладонь, бесстрастно разглядывая лезвие. — И это можно забрать? Не отдаешь эту штуку никому, я слышал. Это очень странно. Я думал, в этом вся цель твоей милостыни. Отдавать бесплатно крошки с вашего стола. — Положи его обратно, — приказывает Эрвин. Кенни расслабленно проводит пальцами по рукоятке, не сдвигаясь с места. Только по сверкающим глазам можно понять, что он тоже находится на грани. — А что случилось с «Я пообещал эту вещь кое-кому. Другим не отдаю»? У тебя здесь еще кто-то есть, кроме меня? А я-то думал, что я твой избранник. — Я передумал. Ты его не достоин. — Я бы сказал, что дело обстоит как раз наоборот. Эта уродливая штука недостойна меня. — А тогда ты так хотел его забрать. — И заберу. Я тоже передумал. Продавать, конечно, не буду, пусть лежит у меня как напоминание об одном дурачке с поверхности. Эрвин свирепеет, теряя последние остатки разума. — Отдай мне часы, ублюдок. Это подарок отца. — Ишь ты как заговорил, — Кенни опять наклоняет голову набок, сдувая прядку с лица. — Может, и деньги тебе вернуть с процентами? Теперь ты такой смелый, когда у входа стоят двое полицейских? Что ты тогда мямлил, «нам нет прощения»? Уже не помнишь? Все, что сдерживает Эрвина от того, чтобы не броситься на эту сволочь, это стол. Пока он яростно размышляет над тем, что ответить, Кенни продолжает над ним измываться. — А, так вот почему ты решил сюда спуститься. Папочка заставил? Отшлепает тебя, если не вернешь свои часы назад? — Я пришел сюда по своей воле. Чтобы помогать людям, — голос Эрвина дрожит от гнева. — Откуда ты знаешь, что они все еще у меня? Может, я давно их продал. На такие часики здесь можно жить припеваючи несколько месяцев. Знал ли ты, что носишь такую роскошь в карманах? — Они с моим именем. Я думаю, тебе хватило мозгов их не продавать. Кенни посмеивается. — Да, мне было очень жаль — очень уж хотелось от них избавиться. Он залезает рукой в карман и достает оттуда цепочку с часами. — Уверен, что они тебе понадобятся? Если будешь так со мной разговаривать, то сомневаюсь, что ты отсюда выйдешь. — Оставь свои пустые угрозы. Сам говорил, что не убиваешь людей просто потому, что они тупые свиньи, — парирует Эрвин. — Правда, я о себе гораздо лучшего мнения, чем ты. И нахожусь в более выгодном положении: стоит мне только крикнуть — и полицейские будут здесь. Видно, что жесткая маска на лице Кенни начинает трескаться. — Тц, думаешь, я не смогу свалить? Пригвоздишь меня к полу своими ручищами и будешь удерживать? Да у тебя яиц на такое не хватит. Эрвин чувствует, как начинает бесконтрольно краснеть от его слов. Кенни расплывается в злорадной улыбке. — Ты оставил мне шрам, — выпаливает Эрвин. Кенни на мгновение застывает, но потом снова наклоняется вперед, участливо смотря на Эрвина. — Бедняжка, это твой первый шрам? Маленького аристократа никогда не били, никогда не угрожали ему ножом — надо же. Приятно быть в этом первым. «Еще одно слово, и я…» — последняя ниточка разума, сдерживающая Эрвина, начинает рваться. — Хочешь посчитать, сколько у меня шрамов? — Кенни чуть приподнимает рубашку, — Я могу тебе показать. И, если захочешь, можем сравнять их число на твоем теле. Тогда, может, в тебе будет хоть что-то примечательное. Это оказывается последней каплей. Эрвин вскакивает, стол с грохотом опрокидывается — все товары падают на пол. Эрвин кидается на Кенни, руки почти смыкаются на его шее, но тот ловко уворачивается, выбрасывая вперед стул, — Эрвин отскакивает в сторону. Он не успевает сделать что-то еще: Кенни тут же оказывается у него за спиной, прикладывая нож к горлу. — Заткнись. Закрой свой рот, — шипит он. Эрвин тяжело дышит, пытаясь унять руки, которые хотят сомкнуться на шее Кенни — так, чтобы она хрустнула под пальцами. — Видишь, — Кенни выходит из-за спины, все еще прижимая нож к горлу Эрвина, — я тоже умею сражаться словами. Эрвин открывает рот, но Кенни прислоняет к его губам лезвие — как если бы приставил палец в призыве молчать. Его металл холодит кожу. Полицейские должны были услышать шум, они появятся с минуты на минуту. Эрвин ждет, но из коридора не доносится ни звука. «Почему я выбрал самую дальнюю комнату?» — проклинает он себя. Кенни запускает руку Эрвину под пиджак. Против воли с губ срывается звук, тут же прерываемый прижатым к губам лезвием. Эрвин чувствует боль, по подбородку начинает течь кровь. — Я отрежу тебе язык, если еще раз меня ослушаешься, — шепчет Кенни, и Эрвина снова обдает запахом цветов. И он стоит на месте — обездвиженный, со стекающей по губам кровью. «Почему все снова обернулось так? — в отчаянии думает он, — Я же хотел… совсем не этого». «Но ты же первый бросился на него» — подсказывает ему неприятный голос. Эрвину хочется выть. Кенни еле достает макушкой до подбородка Эрвина. Темные волосы щекочут кожу — чистые, слабо пахнущие мылом. Пальцы Кенни проворно обыскивают карманы, выуживая оттуда деньги — все до последнего гроша. Он не убирает кинжал даже после того, как расправляется с этим. Эрвин косится на него в ожидании — только чего? Мальчику приходится задирать голову, чтобы видеть его лицо. Он проводит лезвием по губам, размазывая кровь, вытирает другую руку о лацкан пиджака Эрвина. Эрвин еле останавливает свою взметнувшуюся руку. Острие врезается в кожу еще глубже. — Радуйся, — ласково шепчет Кенни, — я подарил тебе еще один шрам. Он медленно отводит кинжал. Эрвин ожидает, что он тут же отскочит назад, но Кенни стоит рядом, не отрывая глаз от его лица, — они потемнели от еле сдерживаемой злости. Мальчик стоит так близко, что Эрвин может рассмотреть еле заметные веснушки на маленьком вздернутом носу. — Ты просил показать что-то стоящее, — наконец произносит Кенни. — Получай. Показал тебе фокус: как можно ограбить богатого дурачка с полицией за дверью. Даже оставил автограф, — он указывает на кровоточащую губу Эрвина. Кенни отворачивается от него, ловко обходя разбросанные по полу вещи. Он останавливается рядом с книгами, берет одну из них, начинает листать страницы. Эрвин видит название: «История верований человечества». Отец упорно не хотел выбирать что-то попроще для жителей подземелья. Эрвин вытирает капли крови с подбородка и губ внутренней стороной ладони. Что ему мешает сейчас позвать полицейских? Боязнь, что Кенни его убьет? Пусть лучше так, чем терпеть эти унижения. Эрвин молчит. Вызвать полицию — это все равно что показать себя жалкой ябедой. Признаться в том, что Кенни сильнее него. — Слушай, сюда, бровастый, — говорит Кенни, скользя глазами по тексту, — В следующий раз ты принесешь табак и алкоголь. Мои друзья были очень расстроены, когда не нашли ни того, ни другого среди твоих даров. Я бы хотел их порадовать. Эрвин открывает рот, чтобы сказать ему — «катись к чертям». — Тихо, — Кенни подносит палец к губам. — Я еще не разрешил тебе говорить. Ты принесешь все, что я сказал. Или я расскажу ту славную историю про девочку. Поведаю о том, как ты кричал «поганые крысы» и размахивал ножом. Девочка мои слова подтвердит, — он закрывает книгу. — Ты скажешь, что полицейские не поверят какой-то бездомной соплячке и клопу, — он особенно подчеркивает интонацией последнее слово, — но почему-то мне кажется, что твой друг подтвердит мои слова. Не думаю, что он испытывает к тебе теплые чувства после всего, что ты сделал. Угрожал его убить, ай-ай-ай, разве так делают хорошие мальчики с поверхности? — мальчик с разочарованием разглядывает Эрвина. — Можешь мне ответить, я разрешаю. — Ты слышал, что я ему тогда сказал, — глаза Эрвина расширяются. — «Мы сделаем все, как он просил». Музыка для моих ушей. Ты был таким послушным и раскаивающимся тогда, что с тобой случилось? Гнилая природа все-таки взяла верх? Надо было проучить тебя так же, как твоего дружка. — И что же тебя тогда остановило? — мрачно произносит Эрвин. Губу пронзает боль от каждого движения. — Сам не знаю. Приступ жалости? Мне показалось, что ты лучше, чем кажешься. Теперь я понимаю, что ошибся. Кенни бросает на него прощальный взгляд, полный презрения, и направляется к двери. — Принесешь, что я сказал, через неделю, сюда. Или я все расскажу. Он выходит из комнаты, хлопая дверью. Эрвин бросается за ним, останавливается, яростно пинает стул, на котором сидел Кенни, хватает первое, что попадает ему под руку — упаковку с крупой, и бросает ее в стену. Пакет лопается, и крупинки рассыпаются по всему полу. «И чем ты будешь драться? Кидаться в меня крупой?». Эрвина раздирает истерический смех. Он ударяет кулаком об стену, удерживая рвущийся из груди крик. «Эти бандиты шантажируют тебя?» — вспоминает он обеспокоенное лицо Мари. И он пришел сюда, уверенный в том, что получит то, что хочет. Эрвин устало опускается на усыпанный крупой пол. Но чего именно он хотел? Он пришел сюда, чтобы что-то изменить, но как будто вернулся к исходной точке. В комнате все еще чувствуется аромат цветов и мыла. Эрвин зарывается лицом в ладони. Губа саднит. Может, в этом была его главная ошибка, — он так и не понял, чего же хочет.