Черный лебедь

Сегодня среда. Рабочий день тянется вереницей выкуренных сигарет. Одна за другой они тускнеют в стеклянной пепельнице, следом за ними незаметно пролетает время. Час, другой… Понемногу близится полдень. В кабинете царят табачный дым и сосредоточенность. Зайдя внутрь, пришедшие сразу же замечают узкие, продолговатые стены, после — огромное окно ближе к дальнему углу, и лишь потом в глаза бросается неуютный, сухой интерьер, его полумрачная пустынность. Мебели в кабинете практически нет: только два книжных шкафа, расставленных по дальним углам, несколько тумб, втиснутых между ними, и небольшой деревянный стол возле окна. Единственное, что добавляет помещению жизни — полузасохший фикус на подоконнике, но Ривай подозревает, что тот вскоре все же умрет. Больше никакой живности. Несмотря на заброшенный вид, в помещении чисто — уборка здесь проводится регулярнее, чем в больничной палате. Порядок заметен в мелочах. Например, пепельница: в ней всегда пусто, хотя Ривай курит довольно часто; или же органайзер: там выделено место строго для двух остро наточенных карандашей, одной черной ручки и пачки стикеров для заметок — все лишнее сразу же летит в мусорное ведро, которое, к слову, тоже почти всегда пустое. За редким исключением. В самом углу кабинета за рабочим столом сидит Ривай, лениво постукивая колпачком от ручки по столу. Вальяжно закинув ногу на ногу, он вчитывается в разложенные перед глазами документы, серые глаза сосредоточенно блестят. Кажется, бумагам нет конца и края, поэтому взгляд нередко пролетает по строчкам настолько быстро, что Риваю едва удается уловить суть написанного. Но вот еще одна сигарета догорает до фильтра, и последний лист исчезает в синей папке. Очередное пустяковое дело, наконец, закрыто. Ривай не любит бумажную волокиту. «Документами должен заниматься следователь», — в последнее время эта фраза стала его девизом. Не так давно он получил звание капитана, отработав в полиции должные шесть с половиной лет, и теперь на его погонах красуются две позолоченные полосы, что придает образу некий шарм. К слову, повышение было лишь вопросом времени, поэтому, когда все свершилось, Ривай выдохнул с облегчением — наконец, все оставят его в покое. Больше никаких бумаг. Однако все оказалось не так просто. Вместо того, чтобы поручать больше практической работы, полной опасной кутерьмы, перестрелок и загадочных убийств, его все чаще стали заваливать бестолковым чтением и сортировкой документов, их проверкой на наличие ошибок, корректировкой и выпуском итогового результата, и Ривая это раздражало. Бумагами должен заниматься следователь — это его прямая обязанность, одна из важнейших, между прочим. Он же — детектив, его работа — мчаться на машине к месту убийства, распутывать клубок сложных преступлений, искать виновных и наказывать их по всей строгости закона. И в его обязанности никак — абсолютно никак, Ривай точно это знает, — не вписывается ворох бумаг. Однако начальству плевать — оно с удовольствием село ему на шею и теперь сваливает на него все подряд, а мужчина, не в силах отказать грустному выражению лица Ханджи, выполняет все, о чем его попросят. Правда, без особого энтузиазма. Так и сегодня: он снова не сумел отказать Эрвину, после чего Риваю пришлось взять на себя перепроверку документов, собранных по закрытому делу о зверском убийстве студентки. Это не заняло много времени, однако бесповоротно испортило капитану настроение. Откинув папку подальше от себя, он вздыхает с облегчением — все поручения начальства успешно выполнены. Теперь можно расслабиться и ненадолго забыть о будничной суете. Ривай выключает светильник, встает из-за стола и направляется к окну, чтобы открыть его нараспашку. Как у любого профессионала, у него имелся свой ритуал: перед началом бумажной работы он всегда закрывал форточку и опускал жалюзѝ. Шумы на улице то и дело отвлекали, солнечный свет не давал сосредоточиться — кому захочется проверять нудные документы, когда можно полюбоваться ясной погодой? Особенно посреди зимы, которая обыденно окрашивает небосвод тускло-серым. Стоило Риваю забыть о своём ритуале — работа тут же шла крахом: то документы терялись, то отчеты не сходились, то ему постоянно мешали — находились проблемы на любой вкус и цвет. Ссылаться на стечение обстоятельств мужчина не хотел в силу своей упрямости, поэтому в любом провале неизменно было виновато «дурацкое жалюзи». Мужчина аккуратно дергает за шнур — створки поднимаются, и потонувший в сумерках кабинет окрашивается золотом ледяных солнечных лучей. Ривай достает сигарету из пачки, лежащей на подоконнике, и подходит ближе к окну — морозный воздух тут же впивается в тело колючками, легкое покалывание будоражит и освежает. Капитан прикрывает глаза и подставляет лицо солнечным лучам: те приятно греют, лаская лицо и шею, обволакивают шелковой простыней мягкого рассеянного свечения… Усталость наваливается на плечи каменной плитой. После ночного дежурства хотелось лишь двух вещей: хорошенько подкрепиться и поспать. Сигареты и несколько кружек чая приглушили голод, табачный дым справился с напряжением, и теперь веки закрываются сами собой. Приходится время от времени себя одергивать, чтобы не заснуть прямо так, стоя возле открытого окна, но Ривай с трудом держится. Докурив сигарету до фильтра, он закрывает жалюзи, чтобы солнечный свет не помешал сну, после отбрасывает окурок в пепельницу, отставленную в угол подоконника, и направляется обратно к письменному столу. Поудобнее усевшись в кресле, Ривай закрывает глаза. Тело постепенно расслабляется: напряженные мышцы спины успокаиваются, перестают стрелять резкой болью, плечи опускаются, веки становятся тяжелыми-тяжелыми, будто ресницы в мгновение напитались ядовитыми парами осмия. Немногим позже мир чуть меркнет, сон открывает блаженные объятья, и Ривай чувствует, как постепенно уходит от реальности… В дверь настойчиво стучат. Мужчина едва вздрагивает от неожиданности и выпрямляется так быстро, что голова идет кругом. Ему требуется чуть меньше минуты, чтобы привести себя в порядок и отсечь усталую нервозность. Стук повторяется. — Войдите, — холодно позволяет Ривай и расторопно поправляет растрепавшуюся прическу. Дверь медленно открывается. В кабинет заходит Гюнтер Шульц — высокий широкоплечий юноша с угольным ежиком на голове и узкими недовольными карими глазами, — и прилежно отдает честь старшему по званию: — Капитан. — И снова здравствуй, — Ривай отвечает сухо и холодно. — Ханджи опять прислала, или что-то важное? Гюнтер мнется, смотрит куда угодно, — в потолок, на пустые стены, на пол, устеленный ламинатом, — но только не на капитана. Ривай сразу смекает, что к чему. — Насколько я понимаю, первый вариант. — Факт, который не требует подтверждений или возражений. Гюнтер нервно кивает в ответ, несмело поднимает взгляд на мужчину и, не найдя в серых глазах злости и гнева, несколько успокаивается. Ривай сидит вальяжно, в его взгляде — толстый, манящий отблеском рассветного солнца лед, в серых глазах плещутся голубые искорки нерушимого спокойствия. Поза расслабленная, плечи опущены, прямая осанка придает образу статности и величия. Он даже не меняется в лице, хотя сам бы с радостью достал отложенный на черный день хьюмидор, и выкурил бы все сигары за раз. Сохраняя ледяное спокойствие, Ривай уточняет: — Она посылает тебя пятый раз за день… — И, когда Гюнтер виновато пожимает плечами, с тяжестью вздыхает. На языке вертится пара едких оскорблений, но капитан сдерживается. Ривай любит Зое. Она — самый лучший и верный друг, излишне эмоциональный, но мудрый человек, крайне добрая и искренняя личность — она попросту самая лучшая. На работе она всегда ведет себя достойно, как подобает квалифицированному сотруднику, майору и заместителю начальника отдела. Она беспрерывно держится строго и отдаленно, с присущей высшим чинам холодностью. Но под маской холодной отстраненности прячется любовь и уважение к каждому сотруднику под ее командованием. Она — отличный пример для низшего ранга. В компании друзей Ханджи становится мягкой и дружелюбной, она демонстрирует спокойные, семейные и любящие черты характера. Она всегда остается доброй и мудрой — остается эталоном. Душевным, ослепляюще искренним, любящим и всеми любимым человеком. Однако порой, будто дуновением волшебства, запас ее адекватности иссякает. Как, например, сегодня. С самого утра Зое не в себе: беспрерывно носится по офису, дергается от любого шороха, грубит всем подряд и, очень недовольная, омывает каждого попавшегося под руку волной раздражения. Обычно, наблюдая за таким ее настроением, Ривай не стесняется в выражениях, однако сегодня не было возможности выговориться. Все началось с малого. В первый визит Гюнтера с поручением провести воспитательную беседу с мальчишками, разукрасившими стену приватной школы граффити, Ривай ничего не заподозрил — он сразу же занялся этим вопросом. Пара минут, и вот он уже свободен. Во второй раз, когда сержант зашел в кабинет с толстой папкой документов, Ривай немного напрягся. В третий, когда Шульц с виноватым видом передал просьбу проконтролировать передачу конфиската на склад улик, капитан всерьез начал злиться. В четвертый раз Гюнтер заявился с заданием навестить морг и забрать у патологоанатома заключение по последнему трупу. Тогда Ривай окончательно убедился: Ханджи явно обзавелась какими-то проблемами, из-за чего ее отвратное настроение портит ему рабочий день. Вот наступил пятый раз, как Шульц заявился к нему в кабинет. Ривай тяжело вздыхает. — Что ж, каким образом она решила меня добить? — Холодно, но с праведным гневом спрашивает он, и Шульц, неловко поджав губы, дарит ему виноватый взгляд. В серебристых глазах — сплошь ленивая, наигранная интрига, лицо не выражает ничего, кроме вековой усталости. Однако ледяной, высокомерный тон выдает злобу капитана с головой. Мужчина подпирает голову рукой. — Что на этот раз? — Спокойно уточняет он. — Соседская кошка залезла на дерево, и мне срочно нужно ее снять? Или, может, мне нужно принять погрузку воды для кулеров? — Ривай спрашивает без толики интереса, его голос так и пышет надменностью. Притворно задумавшись, мужчина неопределенно качает головой. — Нет, слишком сложно, — констатирует он. — Наверное, она пролила кофе, и ей понадобился уборщик… Гюнтер нервно поправляет волосы и одергивает рукава рубашки. Весь его вид — сплошная неловкая неуверенность, за которой Ривай отстраненно наблюдает. — Майор Зое попросила Вас зайти в кабинет полковника, — Гюнтер говорит нерешительно, будто с опаской, и снова тупит виноватый взгляд в пол. Ривай слишком устал: тяжелая рабочая неделя, завершенная закрытием запутанного дела, несколько бессонных ночей подряд, полная моральная опустошенность из-за бесконечной усталости и вымученная стойкость; однако интерес — ленивый, едва заметный — помимо его воли проскальзывает в голову. — Надо же. И по какой причине? Гюнтер же, подняв несмелый взгляд на старшего по званию, пожимает плечами. — Мне не сказали, — он отвечает аккуратно и робко, будто прощупывая почву, однако, не наткнувшись на гнев во взгляде капитана, продолжает чуть увереннее: — Майор просто просила Вам передать, что это срочно. Они с полковником уже ждут Вас. Ривай поджимает губы, задумавшись. Ради чего Ханджи вызывать его на беседу с Эрвином? Все дела, за которые он взялся, раскрыты, в ближайшем будущем он примется за новое заявление. Ривай послушно разобрал все документы, отметил ошибки и передал бумаги в руки следователя. Он не сделал ничего особенного — просто выполнял свою работу, не более. Так о чем они будут говорить?.. Интерес пересиливает усталость. С тяжелым вздохом мужчина поднимается с кресла. У него болит все разом: голова гудит, напряженные плечи тянет, будто в каждую руку он взял по крупной гантели, мышцы ног сводит мелкой судорогой, но Ривай не подает вида — с отстраненным выражением лица он стоически направляется к двери, опасаясь лишний раз моргнуть, чтобы не заснуть и не свалиться на пол. — Ты можешь быть свободен, — тяжело вздыхает он и, когда Гюнтер, отдав честь, уходит, сам шагает в коридор, заперая дверь на ключ. В холле, как всегда, людно: заявители и потерпевшие покорно сидят на забитых лавочках или стоят подле дверей кабинетов, полицейские бодро снуют по отделению, быстрым шагом направляются кто куда, из-за чего в центре образуется толкучка — Ривай аккуратно обходит ее и сворачивает за угол. Деревянная дверь кабинета полковника массивная, выпиленная из сосны — высокая, широкая и наверняка очень дорогая. И пусть капитан считает, что тратить деньги на такие мелочи — бестолковое транжирство, он оставляет свои мысли при себе — Эрвину вряд ли понравится его желание влезть в вопросы бюджета отделения. Ривай вежливо стучится, выжидает минуту, стучится вновь, и, наконец, получает ответ — звучный, радостный женский смех. — Входи! — Насмеявшись, Ханджи вопит так громко, что Ривай недовольно морщится в ответ раскатистому голосу. Мужчина, нажав на ручку, тянет дверь на себя — та, поддавшись, с легкостью открывается. Капитан заходит неспешно, почти лениво, взгляд скользит по знакомому кабинету: пролетает по широким окнам, по светлым стенам, по крупному шкафу с книгами, по деревянному столу и останавливается на незнакомом юноше, сидящим рядом с Ханджи. Статный, высокий силуэт выделяется на фоне бледных обоев, поджарое телосложение подчеркнуто облегающей майкой, загорелую кожу оттеняют серебряные браслеты на руках и некрупная цепь на шее, отливающая бронзой в солнечном свете. Длинные каштановые волосы собраны в пучок на затылке, образовывая на голове творческий беспорядок. Изумрудные глаза горят, магнитом притягивают взгляд и не позволяют освободиться. Ривай и не пытается. Серые глаза загораются интересом. Капитан молчит. Вдоволь насмотревшись на незнакомца, он переводит взгляд на друзей. Эрвин сидит во главе стола с привычно-серьезным выражением лица, в строгом брючном костюме и с идеально зализанными светлыми волосами. Ханджи, сидящая подле, — его полная противоположность. Аляпистая рубашка с принтом белых кошек в ее образе уживается с темно-серыми брюками, огромными сапогами с кучей шнурков и застежек и с разноцветными очками. Красные волосы спутались в неряшливом хвосте, собранном на скорую руку. В этом вся она: яркая, солнечная, чуточку нелепая, но милая. Она — девушка, сочетающая в себе несочетаемое. Порой Ривай задумывается, как спокойный, хладнокровный Эрвин мог стать мужем для этого цветастого урагана, но каждый раз, когда мужчина думает об этом, приходит к одному и тому же выводу: любовь способна пересилить любые разногласия, если она искренняя. И Ханджи с Эрвином — прямое тому доказательство. Тем временем молчание затягивается. Атмосфера постепенно накаляется, и все же Ривай не спешит разрушить тишину. Ничего не говоря, он неспешно проходит вглубь кабинета и садится напротив зеленоглазого юноши, выпрямив спину и статно расправив плечи. Ленивый взгляд вновь цепляется за загадочного незнакомца. Ривай скептично выгибает бровь. — Что происходит? — капитан легко кивает в сторону юноши. — Это кто? Ханджи и Эрвин молчат пару секунд. Этого времени хватает, чтобы улыбка незнакомца померкла, стала натянутой, взгляд изумрудных глаз наполнился толикой растерянности, однако Ривай этого не замечает: он смотрит на друзей в ожидании объяснений. Те загадочно переглядываются и вскоре понимают друг друга без слов. Общение взглядами — одно из умений, приобретенных за десять лет отношений. За шесть лет брака. Вычитав что-то в глазах мужа, Ханджи устало вздыхает и поворачивается к Риваю. Она натягивает на лицо нелепую улыбку и нервно поправляет челку. — Это второй лейтенант Эрен Йегер. Наш новый сотрудник, — говорит Зое. Она смотрит на названного с радушием и теплотой, улыбка в мгновение становится искренней, стоит только приветливому взгляду столкнуться с ответным — спокойным и осознанным. Ривай останавливается в секунде от того, чтобы закатить глаза, однако, вовремя взяв себя в руки, лишь выразительно хмурится. Эрен же встает со своего места и протягивает капитану руку. Спокойная улыбка располагает к общению, красивые зеленые глаза создают приятное впечатление, однако Ривай, предчувствуя неладное, хмурится лишь сильнее. — Очень приятно с Вами познакомиться, капитан, — тем временем говорит юноша и замирает в ожидании. Его голос грудной, низкий и бархатистый, в изумрудных глазах теперь отчетливо читается дружелюбие. Ривай же смотрит в ответ холодно, с вековой усталостью. Он окидывает лейтенанта скептическим взглядом, оценивая ситуацию, в которой они оказались. Сперва его закидали бестолковыми поручениями, после завалили бумажной работой, затем не дали поспать, разбудили, заставили прийти сюда, и все ради чего? Чтобы пожать руку новичку?.. Рассудив, мужчина игнорирует вежливый жест Эрена, и юноша, считав его намерения, неопределенно качает головой — из красивых глаз тут же пропадает любое радушие. Второй лейтенант, однако, не разочаровавшись, будто он вовсе и не ожидал приветливости, неторопливо садится обратно на свое место. В мгновение ставший холодным взгляд мечется в сторону Ханджи и Эрвина с немым подтверждением: «Вы были правы». Ривай же продолжает безмолвно наблюдать — он смотрит цепко, не отрываясь ни на секунду, точно художник, следящий за натурщиком. Мужчина подмечает детали: золотые искорки в зеленых глазах, затейливый рисунок на изумрудной радужке, иссиня-черные зрачки, скошенные ресницы, густые брови, пухлые губы, вздернутый кончик носа; от него не ускользает ничего — ни острый овал лица, ни родинка на шее, возле ключицы, ни крохотный шрам на правой щеке. Проходит минута, и тишина, не сдержавшись, взрывается немым напряжением — вполне ожидаемым для капитана, и все же острым, обжигающим. Первая не выдерживает Ханджи: она нервно вскакивает со стула и, принявшись беспокойно шагать то вправо, то влево, натянуто улыбается неловкости ситуации. Майор нервно прочищает горло. — Так, ну ладно. Теперь к делу. — Зое говорит громко и быстро, будто боится, что ее перебьют. В карих глазах то и дело мелькает непонятное волнение. — Ривай, — говорит она и переводит нервный взгляд на друга — тот, пусть и не хочет, все сильнее осознавая надвигающуюся беду, все же собрано кивает в ответ. — Мы с Эрвином посоветовались и решили, что тебе нужен напарник. И Эрен — лучший кандидат на эту роль. Так что следующие три месяца вы будете работать в паре. Капитан не воспринимает новость всерьез. Это далеко не первый их разговор о напарнике — тема поднималась много раз. Ханджи находила кандидатов, Эрвин отсеивал неподходящих, после чего к Риваю приводили молодых парней и девушек — совсем юных и неопытных, — или же матерых сотрудников полиции. И мужчина старался, правда, но у него ни с кем не получалось ужиться. Он, привыкший к своему темпу работы, принимался за каждое дело с особым рвением. Ривай не спал и не ел сутками, размышляя над мотивами убийств, возможными алиби или планом действий, мужчина мог не выходить из участка неделями, буквально ночуя в своем кабинете, и ни один кандидат на роль его «напарника» не смог существовать в таком графике. Помимо этого Ривай… Довольно прямолинейный. Почти грубый, не желающий уступать и говорящий все, что он думает на самом деле. Он никогда не стыдился своих слов, говорил всегда четко и уверенно, отстаивал свою точку зрения до победного, и никто — абсолютно никто — из его потенциальных напарников не смог вытерпеть такой характер. В итоге, спустя годы поисков, все кандидаты разбежались, точно перепуганные тараканы — не осталось никого, кто бы хотел работать с Риваем. Капитана это, в общем-то, устраивало. И вот теперь, спустя сотни неудачных попыток, ему вновь привели юнца — совсем молодого, наверняка неопытного, который будет вечно путаться под ногами, задавать кучу вопросов и абсолютно никак не участвовать в раскрытии дел. Утешало лишь одно: Эрен либо сбежит от него через неделю, либо, как и сказала Ханджи, оставит его в покое через три месяца. Тогда Ривай, наконец, сможет вернуться к блаженному одиночеству. Он тяжело вздыхает и неопределенно пожимает плечами. — Ладно. Раз так нужно… В общем-то, Ривай не против. Он бы с радостью работал с умным и дельным напарником, способным помочь, найти выход из патовой ситуации, придумать гениальный план в раскрытии особо запутанного дела, однако на первый взгляд Эрен не проходил ни по одному критерию. Мужчина, устало прикрыв глаза, театрально сжимает переносицу скульптурными пальцами. Видимо, с сегодняшнего дня к уже имеющимся проблемам добавляется еще одна. Ханджи, услышав ответ друга, выдыхает с облегчением. Она расплывается в улыбке, смотря на Ривая с благодарностью. — Вот и отлично, — радостно говорит Зоэ и переводит взгляд на Эрвина. В карих глазах золотыми разводами плещется нежность, муж смотрит в ответ с искренней любовью, отчего Ханджи густо краснеет и переводит смущенный взгляд на Эрена. — Что ж, тогда вы можете идти. Эрен, Ривай покажет тебе кабинет. Майор смотрит на друга, и тот кивает с неохотой и явным нежеланием. Капитан встает из-за стола, Эрен, одарив его ледяным взглядом, неторопливо встает следом. Юноша прилежно отдает честь старшим по званию, и Ханджи дарит ему легкую улыбку в ответ — тот, сухо улыбнувшись напоследок, отворачивается. Ривай выходит из кабинета, не дожидаясь лейтенанта — он знает, что Эрен догонит его, поэтому не удивляется, когда тот появляется буквально из ниоткуда. Юноша, холодно смотря вдаль, идет по правую сторону от него. Кажется, его не волнует ничто: ни безынтересный интерьер, ни коллеги, то тут, то там, снующие по коридорам, ни сам мужчина; однако Ривая это устраивает. Открыв кабинет, капитан неохотно бросает: — Проходи, — и, не оборачиваясь, направляется к рабочему столу. Мужчина, лишенный сил и любой мотивации, устало валится в кресло и, прикрыв глаза, предупреждает напарника: — Не отвлекай меня — я не спал два дня. Однако ответа не следует. Зато капитан слышит тихий шорох и внезапный грохот, окативший кабинет ошеломительной волной, и Ривай, едва заметно вздрогнув, открывает глаза — потерянный, едва ли осознанный взгляд мечется на подоконник… На пустой подоконник. Наполу мужчина замечает разбитый цветочный горшок, в центре бедлама кучей валяется влажная земля, полумертвый фикус покоится с боку. Около бардака стоит Эрен. Его взгляд — жгучий лед, его выражение лица — голимый скепсис и отвращение. — Что… Ты сделал? — Ривай спрашивает не столько с потерянностью, сколько с удивлением, совершенно не понимая мотивов юноши, однако тот, едко усмехнувшись, холодно бросает: — Вам приятно? — И мужчина теряется с ответом. Должно быть, ему следует разозлиться, послать лейтенанта за веником и одним взглядом заставить его вылизывать пол языком, однако все, что может сделать Ривай — с непониманием смотреть на хаос, оставшийся на месте когда-то идеального порядка, за которым он следит ежедневно. — Вот и мне неприятно, когда меня не уважают, — тем временем безэмоционально обозначает Эрен. — И я не позволю относиться ко мне, как к пустому месту. Мужчина же чувствует, как усталость, словно получив куском арматуры по лбу, падает без сознания, и на цоколь восходит ярость — та, вырвавшись из самого ада, сатаной вздымается в груди и безжалостно ударяет хлыстом, вынудив, указав на бардак пальцем, приказать: — Убирай. Эрен едко усмехается. — Вам нужно, Вы и убирайте, — бесстрастно бросает он. — Поспите, наберитесь сил, а потом приступайте. Ривай чувствует непреодолимое желание подойти и, наплевав на правило не бить слабых, ударить в чужое смазливое лицо и напомнить о положении лейтенанта. Однако капитан лишь, неторопливо поднявшись, бросает грозный взгляд на юношу и уже собирается опустить того морально, но Эрен его опережает. — Отдыхайте, — с ядовитым радушием говорит он и направляется к выходу из кабинета. — Я вернусь завтра, когда Вы успокоитесь и сделаете выводы. Громкий хлопок двери ставит точку в короткой беседе.