хрупкий

      Только на следующее утро осознание произошедшего днём ранее в музыкальном клубе бьёт Сынмина в голову. Причём так сильно, что он преувеличенно, совсем как в комиксе, чертыхается в ту же секунду, как эта мысль возникает у него в голове. И сильно дёргается, когда чувствует, что кипяток, заполняющий до этого его пузатую кружку в форме лисы, которую ему подарил Джисок, уже льётся через край прямиком на левую руку. От неожиданности он дёргается ещё раз, из-за чего из чайника выплёскивается ещё одна порция горячей воды прямо на его многострадальную ладонь. Сынмин едва сдерживает себя от того, чтобы не бросить чайник как есть, и возвращает тот на место, после чего уже со слегка блестящими от проступающих слёз боли, быстро, насколько может, подставляет ладонь под струи холодной воды из-под крана. Простояв так минут пять (и надеясь, что его потом не убьют за накрученные киловатты на счётчике), Сынмин уже не хочет никакого чая и вообще желание куда-либо идти испарилось, будто его и не существовало. Обрадовавшись, что так и не успел слепить себе простейшие сэндвичи к чаю, он в три глотка выпивает напиток, неуклюже одной рукой споласкивает кружку и оставляет её на привычном месте.       Уже в комнате Сынмин находит на дне тумбочки какую-то мазь, если верить упаковке от которой, уменьшающую боль от ожогов, охлаждая кожу и заживляя. Кое-как умудрившись не испачкаться в ней полностью и не взвыть от боли прикосновений к повреждённой коже, он аккуратно, насколько это возможно, мажет место ожога. Дав лекарству возможность хотя бы начать действовать, Сынмин решает не тратить время впустую и переодеться для занятий, после чего залепляет ладонь большим куском пластыря, чтобы чего похуже за день не случилось, да и привлекать лишнее внимание к своей глупой травме не хотелось. Благо, за всю жизнь частых повреждений разного типа он привык держать у себя в комнате кое-что из аптечного набора, а пластырь – ленточный, потому что те, что продают в наборе в небольшой коробочке, слишком малы для Сынмина. Если он калечится, то масштабы обычно большие.

***

      К великому сожалению Сынмина, даже то, что он надел свитер с длинными рукавами, что из-под них выглядывали лишь пальцы, совершенно не спасло его от кучи вопросов со стороны Джисока насчёт повреждённой руки. Тот по какой-то причине в такое раннее утро в удивительно хорошем настроении, поэтому, только завидев Сынмина, привычно ожидающего его, набрасывается на того с объятьями, случайно зажав между телами обожжённую ладонь друга, из-за чего тот не сдерживает болезненного шипения. Так и узнаёт. Джисок называет того невнимательным дураком и виновато дует на ладонь Сынмина, держа чужие пальцы в своих. Причём так нежно, что Сынмин не может не умилиться.       О вчерашней сходке университетских музыкантов Сынмин снова вспоминает посреди пары по литературоведению. Монотонная речь преподавателя никак не хочет откладываться в его голове, поэтому он решает занять её более полезными делами. По крайней мере, ему хочется так думать. И размышления Сынмина упираются в то, что, в теории, терять ему нечего, кроме свободного времени, которое он и так не знает куда тратить, пересматривая в сотый раз скачанные на телефон клипы любимых групп, пока сидит в парке на первой попавшейся скамье, расположенной подальше от популярных у прохожих тропинок, или наворачивая круги по городу, пока в наушниках играет джей-рок, сменяющийся поп-панком и кей-поп. Но с другой стороны, а зачем ему это вообще надо? Что ему даст присоединение к группе, если его никогда не интересовало прямое участие в музыкальной деятельности. О, точно, ещё наверняка придётся где-то выступать. Сынмин буквально ненавидит выступать перед незнакомцами. Особенно когда их толпы, как положено быть всем среднестатистическим концертам, даже студенческим. Он поёт в тишине стен своей комнаты или бормочет слова заевшей песни по пути к общежитию Джисока с утра, но не перед другими людьми. Он просто не привык и ему страшно. Сынмину не нравится находиться в центре внимания, а это именно то, на что он себя обречёт, согласившись стать вокалистом их группы.       Отвлёкшись на беспокойное копошение парня, сидевшего перед ним и искавшего что-то в своей сумке, Сынмин пониже натягивает рукава, пряча под ними даже кончики пальцев, и укладывает на них голову, повернув лицо к окну. На лекцию он окончательно забивает.       За окном середина осени и некоторые деревья уже начинают окрашиваться в причудливые цвета. Больше всего Сынмину нравятся насыщенные красные листья, они яркие и из-за этого кажутся самыми живыми, но на деле являются ближе всего к смерти, становясь коричневыми засохшими. В детстве на вопрос о любимом времени года он всегда разрывался между зимой и летом. Сейчас он искренне не понимает, как был таким тупым. Летом всегда хочется сдохнуть от жары и теперь даже не радуют практически ежегодные поездки в Пусан, которые каждый раз приводили в восторг маленького Сынмина. Зимой же дубак, из-за чего приходится косплеить капусту, так ещё и снег выпадает не слишком часто и не в таких больших количествах, как хотелось бы, чтобы хоть как-то романтизировать эту пору года, но в детстве, видимо, его это не сильно волновало. А весна ему априори почему-то не нравится. Единственное хорошее, что он в ней находит, это завораживающее цветение сакуры, но и на него он обычно смотрит лишь мимоходом, пока идёт куда-то по делам, никогда не останавливаясь, чтобы полюбоваться. Также стараясь избегать походы через парки и скверы, потому что в это время там больше обычного людей, жаждущих запечатлеть красоту, причём от туристов до местных жителей, словно бы те не видят это каждый год.       Поэтому повзрослевший Сынмин предпочитает осень. В начале всё ещё тепло, но не удушающе жарко, как летом, а ближе к концу пусть и прохладно, но в каком-то смысле даже приятно освежающе. И дожди Сынмин любит, поэтому и ходит без зонта. Правда, на Джисока это оправдание не работает, и тот вечно отчитывает друга за наплевательское отношение к здоровью.       Заметив слетевший с растущего под окнами дерева листок, Сынмин одними глазами прослеживает его танцующий путь вниз, на асфальт, правда, само приземление разглядеть не удаётся: для этого нужно приблизиться к окну, а это всё-таки не настолько увлекательное зрелище, чтобы ради него прерывать лекцию, выходя из-за стола и застывая у стекла. Поэтому Сынмин решает проспать до конца лекции, а там его разбудит Джисок и они пойдут в буфет (наконец поедят не торопясь, как это обычно бывает, поскольку сейчас Сынмин вздрёмнет до перемены). В остатках уплывающего сознания Сынмину удаётся выцепить мысль, что, на самом деле, иногда, в самые светлые мгновения тёмных ночей, он мечтает, что выступает. Поёт перед людьми, красиво поёт, и ни о чём больше не думает. Он знает, что с его страхом сцены это невозможно, но время от времени мечтать об этом приятно.

***

      Когда лекция заканчивается, Джисок будит его, но почти сразу убегает, извиняясь и кидая что-то о том, что они с Джуёном договорились встретиться на этой перемене. Сонно продирая глаза, Сынмин лишь безразлично жмёт плечами, хотя чуть позже отгоняя лёгкое колющее чувство ревности. Он не должен так чувствовать себя по отношению к Джисоку, тот имеет полное право проводить время с тем, с кем хочет. Сынмин, наоборот, рад, что у того появились новые друзья, с которыми ему интересно проводить время.       Желания идти есть нет совершенно, поэтому Сынмин решает бездумно прогуляться по кампусу. А потом его посещает идея и он направляется к комнате, отведённой для занятий музыкального клуба. Только находясь в нескольких метрах от двери, он предполагает, что здесь могут быть Джисок с Джуёном. Ведь это логично: они оба участники группы и вполне могли встретиться здесь. Это заставляет Сынмина остановиться. Он не хочет быть навязчивым. Джисок лишь сказал, что у него планы с его новым другом, его не приглашали, поэтому если он сейчас случайно появится перед ними, это не будет выглядеть случайностью, даже если ей и является.       Из беспокойных мыслей Сынмина вырвал звук пианино, исходящий из комнаты, к которому присоединился мелодичный голос с весьма уникальным звучанием, должен отметить Сынмин, просачивающийся в коридор и, кажется, в вены застывшего парня. Ему определённо нравится, что он слышит. И пусть ему удалось слышать этот голос лишь однажды, он без труда узнаёт его обладателя. Вчерашний неординарный Чонсу, на которого так неловко залип Сынмин.       Песня невероятно красивая, хотя Сынмин не уверен, что узнаёт её. Будто деревянный, он неуверенно переставляет ногами по направлению к комнате, застывая прямо перед дверью. Насколько он может слышать, внутри только Чонсу. По крайней мере, ему хочется в это верить. А что если там вся группа, просто они молча слушают пение своего клавишника? Сынмину будет слишком неловко вламываться внутрь и снова ловить на себе пять любопытных (или не очень) пар глаз. Но по какой-то причине игра и вокал Чонсу расслабляют и успокаивают его. И совершенно не узнавая себя, Сынмин делает последний шаг навстречу и бережно нажимает на дверную ручку. Та поддаётся, не сдерживая лёгкого скрипа, сразу же выдавая решившего заглянуть парня.       Чонсу останавливается и поднимает взгляд на Сынмина, так и застывшего в проёме, держась за ручку-предательницу. И всё же даже в такой ситуации одна вещь приносит облегчение: как он и надеялся, Чонсу здесь совсем один, а значит, если он опозорится (будто он уже не), то хочется верить, что клавишник достаточно понимающий и сохранит это в тайне.       – Ты что-то хотел? Сынмин, верно? Вчерашний друг Джисока, – участливо поинтересовался Чонсу, стараясь не показывать, как его обескуражило внезапное появление человека, которого он меньше всего ожидал здесь увидеть (не вините его за то, что после вчерашнего, Чонсу не слишком то верил, что Сынмин вернётся).       – А, да, ты прав, – Сынмину кажется ещё более неловким, что он буквально застрял между коридором и студией, поэтому он неловко переваливается через порог, аккуратно закрывая за собой дверь и стараясь, чтобы та не издала ни звука. Наконец повернувшись к Чонсу, Сынмин кратко мажет взглядом по его лицу и сразу же устремляет его на барабанную установку Гониля чуть дальше.       – На самом деле, я услышал как ты играешь и поёшь, и ноги сами привели меня сюда, – Сынмин неловко усмехается над своим глупым оправданием, но переводит взгляд на клавиши под пальцами Чонсу, всё ещё не решаясь заглянуть в лицо. Сынмин в принципе не слишком любит зрительный контакт, он заставляет чувствовать его некомфортно, поэтому во время разговора он всегда цепляется за что-то в собеседнике и смотрит туда. У Джисока, например, это его волосы или, временами, серьги. Хотя его глаза и личико Сынмин тоже любит, поэтому время от времени таки позволяет себе недолгое столкновение взоров. А вот Чонсу является ему полным незнакомцем, и странный интерес к нему, который даже Сынмин не может себе объяснить, делает всё только сложнее.       – Вот как, ясно, – тоже усмехается Чонсу и, кажется, даже улыбается краешком губ. – Хочешь присоединиться?       – А? – Сынмин непроизвольно округляет глаза, пытаясь понять, что именно тот имел в виду этой фразой.       – Ты можешь сесть рядом, я буду играть и мы вместе споём? – вопросительно отвечает Чонсу. – Джисок всё хвастался твоим вокалом, поэтому не вини меня за моё любопытство.       И выдержав небольшую паузу с усмешкой, одновременно с Сынмином, добавляет:       – Вини Джисока.       – Винить Джисока.       Переглянувшись (да, Сынмин таки соизволил скользнуть взглядом выше рук клавишника и задержаться на его лице на несколько секунд), они улыбаются друг другу, после чего Чонсу резко встаёт по своего места и зачем-то тащит ещё один такой же стул к синтезатору. Установив его рядом со своим, он приглашающе хлопает по нему, глядя на Сынмина.       Решив, что хуже точно не будет, Сынмин обходит инструмент и приземляется на подготовленное место рядом с Чонсу. Позволяя себе чуть больше, он проводит левой ладонью по поверхности синтезатора. Просто захотелось так сделать, чистое любопытство. Взгляд Чонсу на секунду падает на чужую руку, замечая выглядывающий из-под рукава широкий пластырь практически на всю ладонь, но решает промолчать, чтобы не показаться грубым и чего доброго не спугнуть парня. Тем временем, внезапная мысль проносится в голове Сынмина, и он решает сразу же озвучить интересующий вопрос:       – Почему у вас здесь лишний стул стоит в углу? Раньше было два клавишника?       – А, это Хёнджуни по доброте душевной на свои деньги заказал мне стул, чтобы удобнее репетировать было, а в итоге на складе произошла какая-то ошибка и прислали два вместо одного. Когда получал, он как-то не обратил внимание, а распаковав обнаружил ошибку. Хёнджуни так разволновался, думал уже звонить кому, чтобы решать эту проблему, но Джуён каким-то образом уговорил оставить, сказав, мол, рано или поздно в хозяйстве пригодится. И видишь, пригодился же – сейчас на нём сидишь ты.       И последняя фраза звучит так двусмысленно, что Сынмин даже не уверен как её правильно воспринимать. Потому что фактически, он действительно сейчас сидит на этом стуле, но что если Чонсу имеет в виду, что он и дальше будет пользоваться им, подобно клавишнику, во время репетиций? Сынмин не знает, что думать об этом, поэтому решает отложить это на более подходящий момент.       – Ну так что, споём что-нибудь?       Голос Чонсу, в котором явно слышалась улыбка, вырывает Сынмина из волнующих мыслей и бросает в реальность. Песня. Что же спеть... Спеть.. с кем-то? Не самому себе, не беспокоясь, что кто-либо ещё может услышать, не Джисоку вполголоса колыбельной, а в студии под клавишный аккомпанемент, так ещё и дуэтом с едва знакомым ему парню с, кажется, красивейшим голосом, который когда-либо слышал Сынмин. Звучит как безумие, но он решает, что иногда это во благо и нужно уметь отпускать себя. И, вероятно, пока это самая сумасшедшая вещь, на которую он решался в своей жизни.       – Ты слушаешь ONE OK ROCK?       Чонсу выглядит так, словно обдумывает что-то по этому поводу, но вслух выдаёт только: "Хорошо, продолжай". Сынмин слегка теряется, не совсем уверенный, как правильно это расценивать, но решает считать за положительный ответ, ведь если бы клавишник не слушал, то пресёк идею на корню, верно?       – Сможешь сыграть "Renegades"?       Ответом служит мягкая улыбка Чонсу, кажется, даже в глазах у него что-то начинает сиять. Сынмин думает, что, вероятно, существует в этом мире язык улыбок, и Чонсу им владеет просто идеально. Кажется, если он захочет, он может только так и общаться: улыбается уголком губ, глазами, а когда он очень счастлив, наверное, во весь рот. Сынмин не видел всю коллекцию улыбок Чонсу, но какая-то его часть позволяет себе смелую, почти авантюрную мысль, что он хочет это исправить. Увидеть ещё не одну его улыбку, прочитать сокрытые в них эмоции и, может, даже быть причиной некоторых из них. Но мысль эта глупая и слишком дерзкая, особенно по отношению к парню, которого он видит всего второй раз, поэтому Сынмин заталкивает её куда подальше.       А потом Чонсу начинает играть первые аккорды. Сынмин не совсем уверен как они должны поделить партии, но Чонсу кажется спокойным и знающим своё дело, поэтому он решает просто довериться ему. И он понимает, что делает правильное решение, когда слышит первые строки хорошо знакомой песни голосом Чонсу.       Песня приближается к припеву, а Сынмин, заслушавшись чарующим голосом, словно забывает, что это задумывалось как дуэт. Приходит в себя он только когда чувствует, что на предпоследней строчке прехоруса Чонсу легонько пинает его ногу, как бы намекая, что на Сынмине припев. Очень мощный припев, который начнётся вот сейчас. Буквально на секунду ему кажется, что он жутко нервничает, но как только начинает петь, он вкладывает все свои эмоции, какими бы они ни были, в голос. Поёт он, конечно, не настолько мощно, как Така в оригинале, особенно учитывая, что он как-то забыл должным образом разогреть голос (удивительно, что и Чонсу не напомнил, видимо, его тоже отвлекла идея спонтанного дуэта). Но он всё равно отдаёт всего себя музыке, стараясь не обращать внимания ни на что вокруг.       Закончив с припевом, Сынмин не останавливается и переходит на второй куплет. Он настолько втянулся в музыку, что слегка дёргается от неожиданности, когда на прехорусе слышит, что Чонсу негромко гармонирует с ним. И тут Сынмина прошибает мысль: "Я хочу услышать припев в его исполнении". По приближению к припеву он машет Чонсу рукой, как бы говоря "давай, продолжай, эта часть на тебе" и замолкает. И когда он думает, что ему будет интересно услышать, как припев облачится в мощный уникальный голос Чонсу, то он даже не предполагает, как идеально это будет звучать. Сынмин даже чувствует, будто сердце пропустило удар от того, какое влияние оказывает на него этот голос. Проносится секундная мысль, что это явно что-то нездоровое.       Подходя к партии бриджа, Чонсу, за отсутствием свободных рук, взглядом изображает нечто, что Сынмин трактует как предложение закончить песню в два голоса. Ведомый чем-то, разгоняющим его кровь подобно адреналину (может, это он и есть?), он вступает ровно в нужный момент, и их голоса сливаются. Возможно, Сынмин сейчас одурманен моментом, но ему кажется, что никогда раньше он не чувствовал себя таким счастливым. Пение всегда дарит ему радость, но ему постоянно приходится замолкать, стоит кому-то нарушить его уединение. И он также как-то не мог позволить себе думать о том, чтобы вот так петь одну из любимых песен во всё горло в кампусе, где, наверняка, любой мимо проходящий может их услышать, прямо как он услышал в коридоре Чонсу. Но ему нравится то, что происходит сейчас. Ему нравится это чувство свободы, которое дарит этот момент. Ему нравится восторг, который он видит в глазах Чонсу. Или это его собственный, отражающийся в чужих глазах-зеркалах? Сынмин точно не знает, но он чувствует, что это не так уж важно сейчас.       Отыграв последний аккорд, Чонсу выпрямляется и, огладив ладонью клавиатуру клавиш, поворачивается всем корпусом к Сынмину. До этого они всё время сидели бок о бок, поэтому эта поза кажется немного непривычной. Но Сынмин замечает, что звёзды, плескавшиеся в глазах напротив ещё до песни, теперь сияют ещё ярче, поэтому зеркалит действия клавишника, тоже разворачиваясь к тому лицом. И мягко, взволнованно улыбается – всё ещё не может отойти от дурманящего чувства свободы. Чонсу продолжает молчать и как-то странно отвлечённо смотрит на него, удовлетворённо, пусть и скромно, улыбаясь. Сынмин, не желая прерывать чужие мыслительные процессы, занимает себя рассматриванием звёзд в чужих глазах. Спустя минуту такого молчания до него доносится едва слышное:       – У тебя замечательный голос.       Сынмин удивлённо округляет глаза, не ожидая получить подобный комментарий от кого-то с таким голосом, но решая, что пусть из них двоих смущённым будет только он, Сынмин благодарно кивает и дарит лёгкую улыбку, не желая нарушать повисшее молчание.       Их пузырь лопается со звуком уведомления с телефона Чонсу, который решает сразу же его проверить. И только сейчас Сынмин осознаёт, что, кажется, даже с Джисоком у него никогда не было такого длинного зрительного контакта. Эта мысль обескураживает. Сынмин копирует Чонсу скорее чтобы скрыть неловкость и не сидеть тупо в ожидании, когда тот закончит. Когда он проверяет уведомления, то замечает одно о добавлении в чат. Совсем позабыв о вчерашнем обещании Джисока, Сынмин почти удивляется, когда в чате обнаруживаются все участники бэнда. Вероятно, уведомление, пришедшее на телефон Чонсу, гласит о том же, потому что было видно, что Джисок озаботился этим вопросом только минуту назад.       – Но я ведь ещё не присоединился... – неуверенно произносит Сынмин на грани с шёпотом, глядя в экран гаджета. Но Чонсу всё равно слышит и с лёгкой улыбкой поворачивается обратно к парню, сидящему рядом, заглядывая тому в глаза.       – Ты можешь попробовать.