the art of rapprochement

      С восходом свинцовые тучи сгустились над городом, давя окружающих своей тяжестью и создавая вокруг пугающий полумрак. Это приносило ещё большее уныние и тоску, которые тяжело переживают люди. И уже с самого утра Боне стоило догадаться, что всё будет определённо не на её стороне.       Во-первых, Бону расстроило, что место, где она стремилась проходить практику, ей не одобрили, ссылаясь на переизбыток кадров. Это было первым ударом, отразившимся на и до того неспокойной душе. Ведь у Боны не было никаких запасных вариантов: она была уверена, что окажется в списках практикантов. Но увы и ах, теперь у неё образовалась очередная головная боль в виде выбора места из оставшихся никчёмных категорий. Мало проблем на личном? Ничего, судьба-шутница подкинет ещё, сделав череду чёрных полос намного шире.       Во-вторых, добила пара, на которую Бона бежала со всех ног, не обращая внимания на противный дождь: её отменили ровно в тот момент, когда она вошла в аудиторию. Кажется, вселенная посылает ей очевидные сигналы, но Бона слишком подавлена, чтобы как-то интерпретировать их. Будто удача повернулась к ней спиной, демонстрируя свою прекрасную задницу.       Именно по этим двум весомым причинам Бона, ужасно себя чувствуя, сказала Мингю, что ни на какую вечеринку не пойдёт, но тот отказался её слушать, пообещав, что поднимет ей настроение.       Собственно, слово он сдержал.       Ким стоит за дверью квартиры Боны с видом промокшего щеночка и держит в руках слегка блестящий от воды золотистый надувной шар. Мингю принёс его с собой, несмотря на то, что на улице идёт дождь и тот мог просто-напросто лопнуть, так и не достигнув цели. Это выглядит довольно нелепо, а то, как широко при этом Мингю улыбается, даря Боне тёплые ощущения в груди, положительно влияет на её настроение.       Бона, пригласив его в дом и вручив полотенце, чтобы тот высушил промокшие волосы, испаряется в комнате. Изо всех сил отбрасывая лишние мысли в сторону и обещая себе получить удовольствие от этого вечера, она достаёт из шкафа подготовленную одежду, пока Ким находится за стеной.       Долго Мингю не заставляют ждать. Бона появляется на пороге гостиной в выбранном образе и, прежде чем подать голос, замечает, как парень терпеливо её ожидает. Одинокий шар с примитивной надписью «файтинг» находится на потолке, и Ким изредка на него посматривает, вероятно, размышляя о своём. Бона улыбается такой картине и, слегка покашляв, даёт, наконец, знать о своём присутствии.       — Воу… — На долю секунду Мингю зависает, уставившись на Бону прямым не мигающим взглядом, в котором отчётливо читается неподдельное восхищение. — О-отлично выглядишь!       Бона ожидала такую реакцию, потому что наряд, который она выбрала, — вызов прежде всего себе самой, что уж говорить о других. Чёрные кожаные брюки высокой посадки соблазнительно обтягивали бёдра, будоража воображение. А прозрачный тонкий топ, надетый поверх тёмного бюстгальтера, подчёркивал женские прелести, отчётливо демонстрируя их упругость и привлекательность. В первый раз, наверное, за столько лет она оставила на обозрение свой пирсинг, нацепив светлую побрякушку. Этот образ в какой-то степени был вульгарным, возможно, даже неприличным, но достаточно смелым.        — Спасибо, — слегка смущённо отвечает Бона, убирая длинные локоны назад.       Они покидают дом молча. Дорога до коттеджа, где будет вечеринка, занимает совсем немного времени. По этой причине Бона не успевает почувствовать дискомфорт от того, что впервые едет в машине Мингю. Единственное, что всё же усугубляет ситуацию, — дождь, который усиливается и хлещет так, что грозит затопить весь город. Кажется, будто погода подстраивается под внутреннее состояние Боны и полностью соответствует ему. Потому что в её душе всё ещё неспокойно, так же неприятно и зябко, примерно как сейчас на улицах мегаполиса.       Бона ещё не успела свыкнуться с мыслю о том, что у неё появились чувства к Чонгуку и ей предстоит вырвать их из груди, пока они не проникли глубоко в душу и заселились там. Но она не подозревает, что они уже давно успели пустить корни, накрепко прижиться, а это непременно отразится невыносимой болью при попытке оторвать их от себя. За чередой происходящих событий она просто не успевает полноценно подумать и обдумать всё. Наверное, такой насыщенной её жизнь не была никогда. С одной стороны, это позволяет ей совсем не погрязнуть в депрессии и самобичевании. С другой, когда придёт резкое осмысление, то и до того настрадавшееся сердце может просто не выдержать…

***

      Неспокойное состояние и предчувствие, щекочущее Бону изнутри весь день, оказываются неспроста. Как она предполагала и чего страшилась, Чонгук, конечно же, уже на вечеринке. И кажется слишком пьяным, чтобы как-то обратить на них внимание. В отличие от Боны, которая сразу замечает его, едва она и Мингю переступают порог дома. Весёлое расположение духа Чона не может не заинтересовать её. Чонгук оживлённо пританцовывает в одном из углов огромной гостиной, окружённый вниманием нескольких дам сразу. От этого зрелища немного колет в районе груди и против воли образуется тревожное чувство.       Бона старается не смотреть в ту сторону, когда Мингю ловко направляет сквозь толпу, нежно дотрагиваясь до талии, там, где имеется открытый участок кожи. Это вызывает волну дрожи, но Бона пытается не подавать виду, как раньше. Она успела запамятовать, что такое дискомфорт от мужских прикосновений, потому что привыкла лишь к одному человеку и вручила всего себя ему же. По пути к столику, где расположились друзья Кима, все на них заинтересованно посматривают. Ну во-первых, потому она идёт с Мингю. Во-вторых, такой открытый топ в сочетании с нетипичным для женского пола Кореи размером груди, вероятно, не может не притягивать взгляды.       Компания принимает их, как всегда, радужно, практически сразу предлагая различные напитки, от которых Бона тактично отказывается. Но соглашается взять из рук Кима: он единственный проверенный здесь человек, если не считать одного пьяного парня в чёрном, что тусуется где-то позади них.       Шум заглушает мысли, а терпкий напиток, которым поделился Мингю, слегка расслабляет тело. Бона начинает улыбаться, вникать в беседу и подхватить шутки друзей Кима, заставляя того светиться. Ей даже ненадолго удаётся забыть обо всём. О противном ревнивом червячке, что так мерзко ковыряется в разуме, о чувствах, что понемногу гложат её изнутри, и, наконец, о Чон Чонгуке — великом змее-искусителе, который оставил в душе следы своей нежности.       Только вот не суждено этому вечеру закончиться на хорошей ноте — всё буквально так и кричит об этом. Спустя время соблазнитель Чон, который, вероятно, только заметил их, решает присоединиться к ним, а хвостиком плетётся одна из беседующих с ним ранее дам. Это как раскат молнии, которая проламывает дыру в земле, вырывая почву из-под ног Боны. В одночасье всё кардинально меняется: прежняя расслабленность улетучивается с тем самым дымом, который выдыхает Чонгук, когда затягивается сигаретой прямо перед ней. Его близость, даже несмотря на то, что между ними широкий стол, заставляет среагировать сердце неоднозначно.       Чонгук тем временем бросает на Бону заинтересованный взгляд и, кажется, на секунду застывает, но довольно быстро отводит глаза в сторону, что никто не успевает заметить. Он продолжает курить, пока под боком сидит неизвестная девушка, которая что-то ему шепчет на ухо, положив тонкие пальцы на его бедро.        Бона знает, что Чон изредка смотрит на неё, потому что непроизвольно ощущает взгляд на себе. Она помнит, каково это, так как каждую ночь испытывала эти радужки на себе. И в один момент Бона решается взглянуть на него и практически сразу ловит его глаза. Немного яростные, тёмные, как ночь, два омута. Слегка пугающие, в них определённо что-то нехорошее, и по её коже тут же проносится тысяча колючих мурашек. Выдержать такой взгляд становится нелёгким испытанием, а потому Бона отворачивается, делая глубокой вдох.       Долго с ними Чонгук не находится. Он довольно резко встаёт с места и уводит свой блондинистый хвостик в сторону зоны для танцев. И это становится очередным испытанием для юной души, потому что Чонгук слишком тесно прижимает к себе партнёршу. От этой картины внутри всё переворачивается. Где-то в солнечном сплетении образуется тягостное, неприятное и раздражающее чувство, которое мешает дышать полной грудью. Бона делает глубокий вдох, но чёртов кислород не стремится попасть в лёгкие, душа её. Против воли её охватывает возмущение, даже если Бона не имеет на это никакого права. По той простой причине, что знает: Чонгук здесь исполнять заказ по работе точно не может, а значит…       — Потанцуем? — отвлекает мягкий голос Мингю, и Бона переводит на него совершенно потерянный взгляд, смотря на обладателя снизу вверх, как олень Бемби. Бона кивает на автомате, даже не подозревая о том, что в этот момент выглядит как на всё согласная девушка. Она кладёт руку в протянутую нежную ладонь парня и встаёт, намереваясь отвлечься. Но запоздало осознаёт, что движется в логово зверя, потому что Мингю ведёт её в сторону танцующих. Совсем близко к объекту её взрывных, совершенно нелепых и губящих чувств, он одним лишь взглядом может ударить прямо под дых.       И как бы она ни старалась сосредоточиться на парне, в чьих объятиях находилась, у Боны не получается. Все мысли заполоняет один человек, который в этот момент по другую сторону ведёт в танце хрупкую блондинку.       Татуированная рука на чужой талии смотрится совсем чуждо, и Бона намеревается отвести взгляд, уткнувшись в ямку между шеей и плечом Мингю. Но вместо этого задерживается на карих глазах, что обращены на неё. Чонгук смотрит неотрывно, будто в душу пытается заглянуть и постепенно вытянуть её из неё. Бона замечает его заострённые от недовольства черты лица и то, как тот ещё сильнее притягивает тело, при этом ни на секунду не отводя взгляда. Глаза чёрные, немного сатанические и пугающие. Они настолько завлекают, зачаровывают, даже несмотря на яростный посыл в них, что табун мурашек распространяется по её телу. С каждой секундной такого длительного зрительного контакта сердце взволнованно трепещет в груди, а дыхание учащается. В потоке смешанных чувств Бона даже не обращает внимания на то, как рука Мингю спускается чуть ниже талии, оказываясь в опасной близости от ягодиц. Её лишь отрезвляют напряжённые скулы Чонгука и то, как он отстраняет от себя напарницу. И, что-то шепнув ей, слишком быстро выходит из помещения.       — Я отойду в уборную? — сразу же спрашивает Бона у Мингю, чуть отодвигаясь от него.       Желание догнать Чонгука просто разрывает внутренности, отчего она не имеет воли сопротивляться этому. Она осознаёт, что если тот уйдёт сейчас в таком странном состоянии, то вряд ли они когда-то поговорят нормально.        — Конечно, — улыбчиво реагирует Мингю, отпуская её.       Бона не знает, как за считанные секунды оказывается в коридоре, и не замечает, как вертит головой в поисках нужного человека, будто в чёртовых сопливых фильмах о любви, где героиня бежит за парнем. Сердце стучит в висках от осознания того, что он успел уйти, но она замечает знакомый силуэт и слегка выдыхает.        Бона врывается в дальний угол комнаты за Чонгуком и, быстро прошмыгнув за ним в ванную, закрывает дверь. Чон только и делал весь вечер, что подталкивал её к этому безумному поступку: игнорировал, казался безразличным и кидал непонятные двусмысленные взгляды. Бона даёт себе несколько секунд, чтобы успокоить дыхание и чёртово сердце, но оно продолжает долбиться о грудную клетку так, будто грозится выбить все рёбра.       Чонгук никак не реагирует на неё, спокойно склоняясь над раковиной, словно появление Боны в уборной и такое вот раскрытие их знакомства вполне нормальное явление. Внезапно образовавшееся раздражение начинает её постепенно душить, но она проглатывает свою гордость и пытается быть спокойнее. Бона смотрит на отражение в зеркале, на секунду застыв от своего вызывающего образа и слегка безумных глаз, но тут же приходит в себя и возвращает взгляд на широкую спину парня.       — Можно спросить? — Вопрос исходит с её уст на тон выше, чем она хотела, но злость всё же слишком сильно давит на неё и берёт контроль над эмоциями.       — Ты уже спросила, — не обращая на неё внимания, бросает Чон, пока моет руки.       Никакой приятной ноты в голосе. Чон вроде и не грубит, но в голосе нет той самой мягкости, которую привыкла слышать Бона. К хорошему, конечно, быстро привыкаешь, но она не помнит, чтобы сделала что-то заслуживающее такого отношения.       — Я думала ты работаешь не покладая рук, раз не отвечаешь на мои звонки. — Голос Боны пропитан обидой, и она прекрасно чувствует это, но не может никак справиться с эмоциями, которые разрывают её на части. Она продолжает прожигать взглядом его через зеркало, пока тот никак не реагирует на её слова. Ей становится неприятно, и она против воли бросается на него с обвинениями: — А ты, оказывается… развлекаешься?       Бона практически сразу же жалеет о своих словах, потому что ощущает, как напрягается спина Чонгука, а руки замирают. Проходит адских несколько секунд напряжения, проносящих волну страха, прежде чем он спокойно выключает воду и поднимает на неё глаза, смотря на отражение Боны.       — Что за претензия? — Неожиданно тон сменяется на озлобленный, а взгляд темнеет. Он наконец поворачивается к ней всем корпусом. И Бона давится загустевшим воздухом и устрашающей возвышающейся грозной аурой Чонгука, который продолжает прожигать её прямым взглядом. — Я же не спрашиваю, спишь ли ты с Мингю, учитывая, как вы не отлипаете друг от друга.       Чёрные глаза Чонгука проходятся по ней, останавливаются на её груди, и на лице отчётливо отражается недовольство. Скулы напрягаются, линия челюсти обретает острые черты, что, кажется, коснись — порежешься. Бона всей кожей ощущает его раздражение и ещё больше негодует. Потому что это она должна злиться, а не он! Это именно она оказалась в ловушке собственных чувств!        — А ты сам выполняешь условие? — не выдерживает Бона, не заметив, как тембр становится выше. Она вовремя осекается, понимая, что они в чужом доме, и снижает громкость. — Постоянно с кем-то…       Бона не договаривает, проглатывая неозвученные слова, потому что Чонгук совершает слишком резкий шаг и оказывается в абсолютной близости от её лица. Одно лишь движение — и её прошибает настолько, что в горле резко пересыхает, а воздух отказывается поступать в лёгкие, задерживаясь где-то в гортани. Бона ощущает, как по позвоночнику проносится жар, а сердце гулко стучит в груди. Чонгук выглядит угрюмо — это заметно по тому, как между бровей появляется недовольная складочка.       — Мы не в отношениях, не забывайся, мартышка. — Голос режет сталь, а глаза как огненные молнии, точно попадающие по сердцу. — Поэтому тебя не должно волновать всё, что я делаю после встреч с тобой.       Бона чувствует, как в ней возрастает возмущение, застилает разум и в скором времени просто разорвёт все извилины, если она снова проглотит слова, так и не озвучив их. Ей становится не по себе, обида пронзает сердце, как острие ножа. Боне неприятно, практически больно, потому что Чонгук задевает её гордость, бросая в неё такие беспочвенные обвинения. А эти глаза… Чон смотрит на неё взглядом, полным неприязни, будто Бона — очередная его подстилка, которая устраивает истерики на пустом месте.       Бона сжимает кулаки, ощущая, как грудь сковывает собственная беспомощность. — То есть ты продолжаешь с кем-то трахаться, при этом поставив мне такое условие? — горячится она, выдерживая его тяжёлый взгляд.       Зрачки Чонгука расширяются настолько, что естественный цвет практически исчезает. Глаза становятся чёрными, как беспросветная ночь, в которой невозможно найти ни единого отблеска. Она ощущает напряжение Чона всем телом, потому что тот не оставляет ни одного жалкого миллиметра между ними, придвигаясь ещё ближе.       — Я такого не говорил, — скалится Чонгук, кажется, злясь больше, и она чувствует его раскаленное дыхание на своих губах.       — Но ты же это имел в виду! — эмоционально восклицает она, страшно негодуя на то, что он так давит тяжёлой аурой на неё и одновременно пытаясь справиться с желанием коснуться его губ собственными.       Взгляд Чонгука тоже задерживается на её губах. На мгновение кажется, будто ярость в его глазах сменяется чем-то другим, слегка потухает и обретает прежнюю мягкость. Но эта мимолётная искра, пробежавшая в его карих омутах, быстро гаснет. Чонгук резво отстраняется и, не поднимая глаз, делает шаг назад, очевидно, осознавая, в какой опасной близости к ней находится.       — Это бессмысленный разговор, который не приведёт ни к чему хорошему, — спокойнее произносит Чонгук, отворачиваясь снова к зеркалу, но в голосе ещё слышится раздражение. — Лучше иди и развлекайся.       Бона закипает от злости и несколько секунд смотрит на отражение Чонгука, пока тот, игнорируя её присутствие, включает воду, давая понять, что разговор окончен.        — Хорошо, — сдерживая в себе ярость, сквозь зубы проговаривает Бона, совершенно не замечая, как скулы Чонгука в этот момент вновь напрягаются. — Как скажешь! Пойду пересплю с кем-нибудь, раз ты даёшь добро!       И Бона слишком резко выходит из ванной комнаты. Гнев возрастает и собирается, как в жерле вулкана, который вот-вот выплеснет весь огонь из себя и погубит всех в ближайшем радиусе. Но Бона сдерживается. Этот ураган чувств, которые не находят выхода, давят на неё, потому что она старается контролировать эмоции, чтобы не показывать их никому. Даже если хочется разгромить весь дом, сжечь дотла каждую вещицу, Бона делает глубокий вдох и выдыхает, проглатывая собственную обиду и боль. И так несколько раз, пока руки не перестают трястись. Становится ничуть не легче и ни разу не лучше, но немного приводит в порядок её сбитое от гнева дыхание.       Сохранив в себе здравомыслие, прогнав ярость, что так плещется в душе, Бона оказывается в зале. Шум тут же заглушает мысли, и она видит макушку беседующего с друзьями Мингю. Тот обращает внимание на неё сразу и расплывается в улыбке, после чего первым направляется к ней, пока музыка в колонках становится вновь медленной.       Бона подходит к нему и на этот раз сама уводит его для танца. Мелькает мысль просто впиться в губы Мингю, но здравая сторона разума останавливает её, потому что использовать его для такой цели бесчестно. Ей нужно успокоиться, а ещё просто необходимо сделать вид, что слова Чонгука ни разу не обижают её. Даже если они выдирают из неё душу, разрывают когтями сердце безразличием и подавляют чувства, ей надо гордо поднять подбородок и продолжить держать голову. Несмотря на острую боль в груди, которая в скором времени просто не оставит ни капли сил, Бона обязана выглядеть безупречно. Падать лицом в грязь перед Чонгуком ещё больше совершенно не хочется. Хотя, возможно, падать ниже уже некуда…       Мингю тем временем ощущает её напряжение, а потому мягко приобнимает за талию, за что она остаётся ему в миллионный раз благодарной. Бона прижимается к нему, обнимает за шею и вдыхает его аромат. Свежести и морского бриза. Он не волнует душу, как нотки ванили и табачного дыма, но хотя бы немного успокаивают, а потому Бона делает глубокой вдох.       Чонгук возвращается через несколько минут, а Мингю лишь сильнее прижимается к ней в танце, словно хочет подарить поддержку медвежьей хваткой. Бона видит Чона в поле зрения и снова встречает его взгляд, когда тот на это раз садится на диване. Прямо напротив них, будто специально подбирает идеальный ракурс для просмотра. И Бона решает противостоять ему, а потому не даёт собственным глазам уйти от прямого зрительного контакта, стойко выдерживая тяжёлый взгляд парня.       Ладони Мингю спускаются дальше, но Бона практически забывает о них, потому что Чонгук, неотрывно смотря и буквально кидая молнии ярости и огненной страсти, усаживает к себе на колени длинноногое существо. Бона наблюдает за тем, как татуированная рука скользит по чужой спине и останавливается близко к ягодицам. Незнакомка приближается к нему…       — Он тебе нравится, не так ли?       Бона замирает от услышанного. Её будто ледяной водой обдаёт, внутри всё каменеет, и она слегка отстраняется, чтобы взглянуть на спросившего. Мингю не разжимает объятия, а Бона, смотря во всё ещё мягкие глаза, не может осознать: это игра сошедшего с ума разума или явь?       — Что? — Голос неожиданно подводит, хрипя, как у курильщика с десятилетним стажем.       — Тебе нравится Чонгук? — прямо спрашивает Мингю, не отрывая взгляда от нее.       Вопрос как точное попадание по цели и лишение всякой возможности нормально ответить. Прямо в яблочко, а если точнее — в больное и ушибленное место Боны. Настолько неожиданный вопрос от Мингю, что Бона не сразу находит нужных слов. Она теряется, и это только подкрепляет чужие догадки.       — Нет, ты… — пытается Бона как-то выкарабкаться из ямы, в которую сама себя загнала.       — Я не осуждаю, — перебивает попытки оправдания Мингю, сдержанно улыбнувшись. — Давно это уже заметил. Всё сомневался, но твоя реакция говорит за тебя.       Боне становится ужасно не по себе, ей стыдно и неприятно. Она отводит взгляд в сторону, потому что добрые глаза Мингю вгоняют её в тоску и заставляют задаваться вопросом: почему прежняя симпатия к нему изменилась? Почему всё не могло остаться таким, каким было изначально?       Бона делает глубокой вдох, чтобы справиться с чувствами, но глаза самостоятельно возвращаются к объекту её тахикардии. Она прекрасно видит, как на коленях спокойно сидящего Чонгука удобно располагается всё та же неизвестная девушка и что-то ему щебечет. Именно в этот момент реальность больно ударяет прямо под дых и Бона понимает, что всё-таки это конец их истории. Эти бессмысленные выяснения причин игнорирования, двусмысленные взгляды уже ничего не меняют в их ситуации. Чонгук ясно даёт понять, что ему нет дела ни на неё, ни на Мингю, который к ней прижимается.       — Это уже не имеет никакого значения, — решает ответить Киму она, осознавая, что скрывать уже нет смысла.       Бона поворачивает голову в сторону Мингю и поджимает губы, контролируя эмоции, потому что чувство стыда за то, что её раскрыли, в сочетании с болью в груди не лучшая комбинация из существующих. Он стал свидетелем её неразделённой влюблённости и неловких попыток достучаться до Чонгука, что не может не ударить по гордости Боны. Только вот Ким на удивление лишь улыбается, притягивая её плотнее к себе за талию.       — В таком случае разреши мне отвлечь тебя, — низким голосом просит Мингю, приближаясь к её лицу.       Она кивает, позволяя тому делать всё, что только душа его захочет. Бона устала. Пускай всё течёт своим чередом. И сейчас добрые глаза Кима говорят лишь о том, что зла он ей не желает. Так почему бы не позволить ему руководить процессом?       Мингю сокращает расстояние между ними и, не растягивая ни секунды, накрывает её губы. Мягко и нежно, что глаза Боны рефлекторно закрываются, когда она чувствует приятные ощущения. Она расслабляется в его руках, пытаясь выкинуть из головы образ Чонгука, а Мингю тем временем не церемонясь углубляет поцелуй. Бона слегка вздрагивает, когда в ход вступает язык, немного замирает, привыкая к новым ощущениям. На удивление дискомфорта она не чувствует, а потому отвечает ему тем же напором. Бона слышит его ухмылку сквозь поцелуй, а через секунду крепкая ладонь давит на затылок, благодаря чему Мингю превращает поцелуй в страстный. Настолько, что кажется, будто комната плывёт перед глазами. Руки плавно спускаются к ягодицам, цепляются за них и сжимают, получая полустон в губы. Мингю улыбается в поцелуй, продолжая дразнить. И ему совершенно не важно, что они находятся перед всеми: страсть поглощает их моментально.       Бона замечает, что задыхается, отчего сразу же прерывается, чтобы привести дыхание в порядок. Кажется, этот поцелуй её слегка остужает. Снимает с неё ярость и немного приводит в чувства.       — Давай уйдём отсюда, — тихо шепчет Мингю.       Бона кивает, не имея возможности хоть что-то вымолвить: в горле резко пересыхает. Голова идёт кругом, и Бона несколько секунд стоит потерянно и пытается понять, чему только что позволила осуществиться. Кажется, происходящие события в её жизни слишком сильно влияют на неё, что её разум не выдерживает и совершает самые необдуманные поступки.       Пока Мингю что-то говорит друзьям, Бона поправляет топ, выдавая своё напряжение. Она глупо оглядывается на людей, которые совершенно не обращают внимания на неё, и слегка успокаивается. На удивление сердце спокойно бьётся о грудную клетку, ни разу не отзываясь. До тех пор, пока она не ловит Чонгуков тёмный взгляд, направленный прямо в её душу. Здесь же бедное сердце делает кульбит, а дыхание спирает. Чонгук сидит, обнимая девушку за талию, но глаза обращены только на Бону. Жгучие, огненные и палящие, что медленно выжигают в ней остатки гордости. Бона не может оторвать взгляд, и несколько секунд они просто смотрят друг на друга, кажется, вкладывая в это чуть больше, чем могут сказать. Незримые вспышки летят между ними похлеще любой открытой раскалённой электрической проводки, которая искрится, потому что неисправна. Ощущение, будто между ними красиво парят огненные молнии, которые абсолютно точно покалечат любого, кто станет препятствием на их пути. Но рука Мингю, коснувшаяся её талии, выводит Бону из транса, и она нехотя отводит взгляд в сторону и следует за Кимом, будто оставив в этой комнате частичку своего сердца.

***

      — Вы с ним поругались? — интересуется Бона, забирая из рук Мингю протянутый кофе.       Ким после поцелуя не поволок её в мотель, а привёл на пляж: вполне очевидно, что он обладает более хорошими манерами, нежели половина молодёжи Кореи. Мингю прекрасно чувствует чужие эмоции и, как и догадывалась Бона, совершенно не умеет быть мерзавцем. Слишком чуткий, чтобы пользоваться телом отчаявшейся девушки. Именно по этой причине он привёл её сюда, сказав, что ей надо остыть.       Действительно, ей просто необходим был этот свежий воздух, слегка прохладный и знойный, особенно когда солнце скрылось за горизонтом, но позволяющий дышать полной грудью и ощутить тонкую связь с природой. Закрыть глаза, вытянуть руки и пропустить через себя. Насладиться ночной свободой и остудить беспокойное сердце.       Бона успела с Мингю немного поболтать, и он тактично не касался темы Чонгука, но она сама решила попытать удачу и уточнить, почему у него с Чоном такие холодные отношения. Глупое сердце всё равно продолжало болеть за одного парня…       — Мы даже не ругались. Просто как-то… Думаю, это нелепые обиды, — спокойно отвечает Мингю, смотря куда-то далеко. — Когда я предложил ему свою помощь, он предпочёл выбрать совсем чужого человека.       — Оу, — лишь озвучивает Бона, не зная, как это можно вообще комментировать.       На пляже ночью всегда холодно, а потому Бона поправляет на коленках плед, которым поделился Мингю. Воцаряется тишина, перебиваемая еле слышимыми колыханиями воды. Бона задумывается над словами Кима и пытается построить логическую цепочку прошлых событий.       — Полагаю, раз спрашиваешь, ты знаешь про его долг, — первым нарушает молчание Мингю.       — Угу, — коротко кивает Бона, бросая на него мимолётный взгляд, пока тот пребывает в своих мыслях.       Мингю не юлит, и его, кажется, действительно не злит тот факт, что Боне нравится другой. Как он сказал ранее и в машине ещё раз напомнил, он давно это понимал, а этим вечером лишь убедился. Ким и вправду не выглядит ущемлённым или как-то обиженным, напротив, в нём отражается абсолютное понимание без единой капельки осуждения. Даже несмотря на то, что она несколько дней назад согласилась с ним встречаться, а сегодня уже говорит о другом парне. Для Боны это удивительно, ещё неприятное чувство гложет её изнутри и разъедает стенки, потому что ей совестно.       Вероятно, Ким Мингю просто-напросто понимает гораздо больше, чем эти двое остолопов, точнее — один конкретный, которого они оставили на вечеринке.       — Ты же знаешь, что в начале он продавал… своё тело? — спустя несколько минут спрашивает Мингю и практически сразу ловит удивлённый взгляд Боны. Он поджимает губы, прежде чем продолжить: — Видимо, не стал тебе рассказывать эту часть, потому что, думаю, этим не гордится. Первые полгода он отрабатывал именно таким образом, потому что Наыль как-то сильно на него повлияла. Настолько, что он отдалился тогда ото всех и пропадал в этом баре днями и ночами.       Бона поражена. Она соврёт, если скажет, что это не шокирует её. Чонгук был… проститутом в начале карьеры… Это действительно не может не удивлять, ведь эту часть своей жизни предпочёл обойти стороной. Отношение к нему, конечно, это совершенно не меняет, потому что Бона не имеет привычки судить человека, руководствуясь прошлым опытом: по её мнению, это глупо. Но… осадочек всё же на душе оставляет.       Бесспорно, честность всегда импонирует, но и Чонгук не обещал ей золотые горы, так что Бона это прекрасно понимает. Да и вряд ли кто-то о таком рассказал бы добровольно. Чонгук сам как-то высказался, что его сексуальный опыт не повод для гордости. Только вот он неспроста оставил это в секрете: очевидно, что не желал, чтобы Бона знала об этом, а Мингю, получается, выдал его…       — Ты его осуждаешь? — решает уточнить она спустя несколько минут молчания, потому что немного не понимает, почему именно эту часть он решил ей раскрыть.       — Нет, — без промедления отвечает Мингю. — Просто это меня тогда немного задело, — дополняет он, и в его тоне слышится искренность. — Я думал, мы друзья. Наши родители учились вместе. Мы с ним, наверное, были знакомы целую вечность, ещё до того, как я перевёлся в ваш универ.       В голосе отчётливо прослеживается неподдельная грусть. Та самая, от которой щемит сердце. Если позволить себе прочитать между строк, то в этом низком тембре можно услышать, что Ким, скорее всего, скучает. В нём слишком ясно чувствуются ностальгические нотки. Вероятно, сейчас Мингю жалеет о многом и был бы не против восстановить отношения. Но, кажется, никто из них не решается поговорить первым. От Чонгука Бона не слышала ничего плохого про Мингю, он никак не проявлял какие-то обиды, а значит, он действительно считает его хорошим человеком. Возможно, Чон не осмеливается поговорить с ним из-за того, что у него всё ещё за плечами долг, который их рассорил.       Пока ночной ветер после дождя усиливается и проносит по телу лёгкий озноб, до Боны внезапно доходит одна простая истина. Чонгук как-то сказал, что родители не поддержали его идею по открытию собственного тату-салона, который сейчас был очень востребован.       — Что, если Чонгук не захотел принимать помощь именно из-за того, что это ты? — предполагает Бона, смотря на профиль задумавшегося Мингю. Она не стремится оправдать поведение Чонгука, просто не может оставить свою догадку без внимания, так как теория кажется вполне логичной.       Мингю тем временем поворачивает голову в её сторону и смотрит на неё с непониманием, отчего Бона спешит пояснить:       — Я имею в виду, что, возможно, причина именно в том, что ваши родители знакомы. Так как вы на тот момент были школьниками, ты бы ведь взял деньги у отца, не так ли? — спрашивает Бона, и Мингю неуверенно кивает. — Раз родители его тогда не поддерживали, он вряд ли бы хотел, чтобы они об этом узнали… Ты так не думаешь?       Мингю задумывается. Он молчит некоторое время. Смотрит куда-то вдаль, пока холодной ветер бьёт по его очаровательному лицу. Кажется, будто Ким ностальгирует и, вероятно, размышляет над её словами.       — Может быть, — не спорит он, понимая, что в словах Боны есть смысл. Это было логичное предположение, но, видимо, Мингю об это раньше не думал. — Но он бы мог мне объяснить.       На это Боне нечего ответить, и она отводит взгляд, устремляя его вперёд. Они были всего лишь школьниками, юными, неопытными душами, которые слишком резко ворвались во взрослую жизнь и не совсем понимали, как правильно нужно поступать.       Бона вдыхает полной грудью, пытаясь абстрагироваться. Дышать холодным воздухом гораздо приятнее и легче — это остужает весь её пыл. До этого ярость поглощала каждую клеточку организма и, казалось, в конечном итоге просто задушит её. Сейчас же ощущение свежести после дождя и приятная компания начинают воздействовать на неё вполне расслабляюще.       — И давно ты сблизилась с Чонгуком? — спокойно интересуется Мингю, продолжая смотреть на тёмную водную гладь.       — Чуть раньше, чем с тобой начала общаться, — честно отвечает Бона и ощущает в груди неприятное чувство, потому что виновата перед Кимом. — Прости.       Молчание затягивается. Никто не находит нужных слов для разговора, каждый на некоторое время окунается в собственные мысли. Бона не решается сказать, что она была в него влюблена и что это именно он стал причиной их сближения, потому что это будет как никчёмная попытка оправдать себя. А Мингю, вероятно, пытается переварить происходящее, да и Бона в целом тоже.       — Что будем делать? — осторожно спрашивает он, вновь нарушая тишину первым.       — Не знаю, — честно отвечает Бона. Она делает глубокий вдох, прежде чем произнести: — Я не хочу давать тебе ложную надежду.       Боне стыдно. Она понимает, что поступила с ним не лучшим образом, но сейчас ей остаётся только быть искренней с ним. Пользоваться им Бона точно не будет. Ни чтобы позлить кого-нибудь, ни чтобы просто отвлечься.       — Тогда не давай, — звучит низкий голос в тишине, но Бона не осмеливается посмотреть на него, утыкаясь взглядом куда-то вдаль. — Не улыбайся так широко и не становись такой милой, когда напиваешься.       — Эм… — Она смущается и, чуть склонив голову, всё же поворачивается в его сторону, затем виновато произносит: — Прости?       Мингю лишь довольно расплывается в улыбке, а в глазах всё тот же океан доброты.       — Но я не против, если мы попробуем подружиться, а там глядишь…       Мингю делает акцент на последнем слове, и Бона от неожиданности совершает опрометчивый поступок: дёргается, совершенно забыв про стакан в руках. Тёплая жидкость проливается на неё, и весь топ с пледом оказываются в недопитом кофе.        — Я пошутил… — Ким издаёт смешок, а затем, увидев, как Бона тянет за край топа, взволнованно интересуется: — Не обожглась?       — Всё в порядке, — отвечает она, ощущая липкость и рассматривая бюстгальтер, который тоже промок. — Он уже остыл, так что успела пострадать только моя одежда и твой плед.       Учитывая, что её топ довольно тонкий и прозрачный, Мингю не составило труда догадаться, что всё туловище теперь липкое, и по тому, как она прикрывает рукой грудь, понятно, что ей некомфортно.       — У меня на такой случай в машине имеется запасная одежда, — говорит Ким, отводя взгляд в сторону, рукой неуверенно проводя по волосам.       — Правда? — искренне улыбается она из-за его милого поведения.       — Ага, я порой довольно нелепый. — В голосе отчётливо слышится смущение. — Сейчас принесу. Ты сиди здесь.       Бона так и делает, наслаждаясь спокойствием и тем, как умело отвлекает её Мингю. Он, кажется, чувствует её переживание, и потому старается не давать ей раскинуть. Ким действительно хороший парень, но рядом с ним, к сожалению, сердце не бьётся так, будто готово пробить все ребра изнутри…

***

      Злость распространяется по венам так же стремительно, как и кровь. Нет, скорее это состояние ярости, в которой сейчас пребывает Чонгук. Настолько всепоглощающей, что она мешает ему нормально дышать. Обжигает гортань, иссушает глотку, постепенно препятствуя проникновению кислорода. Чон сам не до конца понимает, что происходит у него глубоко внутри. Почему он так озлоблен, по какой причине ему становится так невыносимо, что хочется разодрать кожу, лишь бы этого не испытывать. То пламя, которое разрастается с каждой секундной, проведённой поздно ночью в пустой гостиной Боны, трансформируется в опасный, угрожающий жизни жар. Доходит до точки кипения, целует огоньками пламени сердце, обжигает душу, медленно опаливая всё дотла. Казалось, ещё мгновение — и он абсолютно точно испепелит весь дом, сожжёт весь квартал и уничтожит половину города. И вместе со всеми и себя, лишь бы убрать губящую, застилающую разум ярость.       В начале всё было просто: красивая девушка, краснеющая от каждого его действия и доводящая его до исступления своей неопытностью. И Чонгук понятия не имеет, как всё изменилось настолько, что всё стало именно таким, как сейчас, сводящим с ума разум. Призрачные отношения между Мингю и Боной всегда казались ему далёкими. Но с момента приближения к цели что-то постепенно в нём надламывалось. Каждый раз что-то трескалось. По маленькому кусочку. Но он не признавал этого, погружаясь в работу и пытаясь отвлечься.       Чонгук не обращал внимания на горящие глаза Мингю, направленные на Бону. Игнорировал их близость, ссылаясь на то, что так и должно быть. Бона же именно этого добивалась! Чонгук её раскрепощал, научил общаться, сближаться с мужчинами, а она умело это применяла, отчего теперь другие стремились с ней сблизиться. Даже непроизвольно, когда она общалась, из неё выходило непосредственное очарование, свойственное только ей. Чон не обращал внимания ни на что и старался не привязаться, потому что прекрасно осознавал: это временное явление. Вплоть до сегодняшнего вечера…       Поцелуй… Это было ударом прямо в солнечное сплетение. Словно одним движением у него выбили почву из-под ног и нокаутировали. Лишили воздуха, души и всего себя. В тот момент в нём окончательно что-то сломалось. Его буквально окунуло в реальность лицом, прямо и жёстко, что он успел разбить себе не только лоб, но что-то явно посерьёзнее.

***

      — Вернулась? — пугает голос в тишине, когда Бона закрывает дверь и остаётся в слабо освещаемом коридоре своей квартиры.       Она стоит на месте, ошеломлённая, и не может поверить тому, что видит перед глазами. Это точно издевательская игра задурманенного алкоголем разума, потому что это слишком нереалистично.       — Чонгук? — дрогнувшим голосом зовёт его Бона, надеясь, что тот испарится, как только она шагнёт ближе.       Тень не двигается, стоит огромной статуей перед ней, пока она пытается справиться с лёгким головокружением и подступающей тошнотой. Бона не верит собственным глазам, потому что не может быть, чтобы Чонгук сейчас находился напротив неё и пожирал её тёмным взглядом. Она горько усмехается про себя, потому что это похоже на сумасшествие, иначе как объяснишь этот мираж в её голове?       Бона убирает туфли в сторону и двигается по коридору, желая, чтобы эта чёртова ночь побыстрее закончилась. Голова ватная, ноги еле передвигаются, а её и вовсе начинает мутить от происходящего. Только вот с каждым шагом она лишь приближается к Чонгуку. Он не исчезает, как она предполагает, а всё ещё мелькает в поле зрения. Табун мурашек распространяется, как тысячи мерзких покалываний, когда Бона начинает осознавать, что это всё наяву.       — Ну что, нагулялась? — не успокаивается галлюцинация Боны.       Она вновь останавливается и фокусируется на человеке напротив, всё ещё смутно веря, что это не игра разума. Чонгук смотрит на неё свирепо, и Бона всем телом ощущает его тяжёлый взгляд. Галлюцинация вряд ли смогла передать эту весомость чёрных омутов. Но Боне сейчас слишком плохо, чтобы как-то реагировать. Она истощена, у неё больше нет сил, чтобы понимать, что происходит. Ей просто хочется испариться, чтобы не видеть этих пугающих глаз и не разбираться во всём этом дерьме, в котором невольно оказалась. Слишком насыщенный день, в котором нет места уже никаким разговорам. Она пыталась, но только больно обожглась.       — Я сейчас не в том состоянии, чтобы с тобой нормально разговаривать, — устало произносит Бона, останавливаясь прямо напротив него и противодействуя его свирепому взгляду. — Да и не вижу никакого смысла в этом.       Чонгук проходится глазами по её телу и застывает на расстёгнутой рубашке. Бона видит, как в них зажигается ярость, словно огромная вспышка огня, постепенно сжигающая дотла радужку. Её тело непроизвольно подрагивает от накалившейся атмосферы, и этот самый взгляд её слегка отрезвляет. Не желая находиться рядом с пороховой бочкой, Бона быстро обходит Гука и проходит в полумрак гостиной.       — Что, понравилось? — слышится низкий голос, от которого по спине проносится мороз.       Бона поворачивается в сторону Чонгука как раз в тот момент, когда он действительно как тень тихо следует за ней.       — Ты о чём? — уточняет Бона, чувствуя, как негодование подступает к горлу, отчего она швыряет в сторону сумку.       Бона злится — усталость будто рукой снимает, когда в крови начинает бурлить раздражение. Чёртов Чон Чонгук стоит напротив неё всё такой же горячий и сексуальный и совершенно не понимает её состояния. Он столько времени её избегал, чтобы вот так вот нагло заявиться к ней сейчас!       — Понравилось раздвигать ноги перед другим? — слишком резко спрашивает Чонгук, заставляя Бону замереть от удивления.       Она смотрит на разъярённые глаза и понимает, что это высказывание проносит волну возмущения, задевая каждую клеточку организма. Это абсолютно точно не галлюцинация, а самая настоящая реальность, в которой Чонгук пытается её в чём-то обвинить. Даже несмотря на то, что он нагрубил ей в туалете, ему хватило наглости заявиться поздно ночью к ней домой и выставлять её какой-то дешёвой шлюхой. Внутри раздражение превращается в огромное пламя ярости.       — Ты… — начинает Бона, но Чонгук слишком быстро подходит к ней, отчего на долю секунды она теряет контроль. Но всеми оставшимися силами собирает волю в кулак и намеревается продолжить. Только вот язык заплетается, и не совсем понятно отчего именно: от его необъяснимой ярости или от собственного безвольного состояния и злости? — Что ты тут вообще делаешь…       Чонгук не даёт ей завершить предложение, потому что сокращает расстояние до предела. Между ними не остаётся даже жалкого миллиметра. Бона пытается отодвинуться от него: делает шаг назад, так как знает, что его близость для неё губительна. И если сейчас она ещё держится, то в скором времени сдастся, стоит ему только поманить пальцами.       Холодная стена за спиной загоняет её в ловушку, и, воспользовавшись этим, Чонгук прижимается всем телом вплотную, тем самым лишая возможности как-то отодвинуться. Тёплая, слегка шершавая ладонь касается её талии и сразу же проносит по коже волну дрожи, на что Бона лишь поджимает губы, продолжая смотреть на Чонгука. Его тёмные глаза излучают всю ту же ярость, которая ни на секунду не прекращается, а сам он продолжает возвышаться над ней и, не церемонясь больше, приближается к её шее.       — Понравилось, когда он тебя касался? — Хриплый голос проводит тысячу обжигающих мурашек по телу, а горячее дыхание вырывает почву из-под ног.       Бона хочет возмутиться, оттолкнуть его, даже возникает дикое желание его ударить, но это остаётся лишь нереализованной мечтой, что плещется на дне разума, потому что она не имеет никакой воли идти против Чонгука. Его аромат поглощается кожей, рука, что плотно удерживает её за талию, а крепкое туловище, прижимающееся к груди, вынуждают Бону замереть статуей и задержать дыхание. Он как настоящий дьявол, который заставляет подчиниться, самостоятельно вытащить душу и вручить в его руки, склонив голову. Бона готова это сделать ровно в тот момент, когда ощущает, как кончик носа нежно проходится по чувствительной шее. Дыхание прерывается, сердце грохочет как сумасшедшее, а предательское тело охотно отзывается, словно этого и ждало все проведенные без него дни. Без его касаний и поцелуев, без аромата, что начинает душить, без крепкого тела, что давит на неё своей тяжестью. Внутри разрывается миллиард чувств, а глаза против воли закрываются от желанной близости.       Теперь в голове Боны всё располагается на своих местах, всё раскладывается по нужным полочкам. Глубокий страстный поцелуй с Мингю не вызвал в ней даже малую часть вихря чувств в груди, как одно дыхание Чонгука на шее. Не смог взволновать сердце, которое сейчас чертыхалось как безумное лишь от одного мимолётного касания. Одно беглое действие Чонгука, лишь его присутствие — и она уже готова принять поражение. Вручить ему сердце, даже зная, что он безжалостно потом его разобьёт и растопчет. Отчаянный разум наконец признаёт: никто уже не может сравниться с Чон Чонгуком. Бона окончательно в нём погрязла, чувства пустили настолько глубокие корни, что становится практически больно лишь от попытки до них дотронуться.       — Где он тебя касался? — рычит Чонгук куда-то в шею Боны, зубами царапая кожу.       Пока Бона пытается справиться с осознанием всей сути и глубины своих чувств, неожиданно рука Чонгука оказывается под рубашкой и сжимает ягодицы так, что она против воли издаёт полустон.       — Здесь? — Голос тяжёлый, а тон пугающий, и в нём слишком ясно ощущается раздражение.       Чон отстраняется, пока Бона размыкает веки, чтобы взглянуть на него. Глаза всё такие же тёмные и яростные, готовые вот-вот разорвать жертву. Это на удивление её не пугает, а наоборот, подначивает, потому что Бона вообще-то тоже обижена и зла на него. Столько дней игнорирования и отрешённости не могли не сказаться на ней, а сейчас, когда увидела перед собой объект, разбивающий сердце, ей тоже хочется злиться.       — Мы не в отношениях, не забывайся, Чон Чонгук.       Бона не узнаёт свой хриплый голос, но то, что она смогла это вымолвить, становится для неё огромным достижением. Она устремляет на него не менее пропитанные диким раздражением в сочетании с безумным желанием глаза, прежде чем уверенно произнести:       — Так что тебя не должно заботить, кто и где меня касался.       Чонгук тем временем, не убирая с неё пристального взгляда, свирепеет ещё больше от высказывания, практически точно копирующего его собственные слова. Он молча приближается к её лицу и утыкается лбом в её. Пропитанные гневом глаза напротив совершенно чёрные, что не вселяет в душу ничего, кроме тревоги. Бона слышит его тяжёлое дыхание, пока тот стоит так несколько долгих секунд, просто смотря в упор, прожигая в ней дыру. До тех пор, пока с него не срываются оковы сдержанности, — они громко клацают, разбиваясь о неозвученные чувства.       Чонгук впивается без предупреждения, зло кусает её губы, целуя настолько остервенело, что её слегка укачивает. Бона успевает только тяжело выдохнуть, прежде чем просто раствориться, стараясь успеть за его диким ритмом. Несмотря на злость, на его грубость, тело реагирует положительно, приятно отзываясь на любые его действия. Словно всё это время оно только этого и ждало, а получив, оно блаженно растворяется в моменте.       Бона обижена и зла, а Чонгук в ярости. Он буквально кусается, зарывается пальцами в волосы, больно тянет у корней пряди настолько, что хочется выть. Но Бона страстно отзывается и позволяет ему вести в взрывающей мозги бездне желаний. Бона поглощается этой страстью, обугливающей кости, и агрессией, что так больно впивается в кожу. Ревностью и желанием задушить партнёра в поединке языков. Бона отзеркаливает его действия, отвечая на поцелуй с таким же напором и цепляясь за широкую спину, как утопающий за соломинку. Страсть между ними возгорается с молниеносной силой, превращаясь в огромное пылающее красное пламя. Кажется, будто они задыхаются и цепляются за губы друг друга, как за единственный источник кислорода. Они не знают, чего хотят больше: задушить друг друга или зацеловать до смерти.       И Бона совершенно не помнит, как оказывается прижата животом к широкому дивану, не помнит, как кожаные штаны с яростью снимаются с неё и отшвыриваются в сторону. Голова идёт кругом, комната давно плывёт перед глазами, и непонятно отчего именно, но точно не от выпитого алкоголя. Скорее, виной тому страстные, практически безумные чувства, что плещутся где-то в районе сердца и разрывают грудную клетку. Они сжигают рёбра и медленно доходят до мышечной ткани, которая истошно бьётся.       Бона абсолютно упускает все моменты — вплоть до того, как Чонгук слишком резко входит в неё, погружаясь по самое основание. Её отрезвляет собственный отчаянный вопль от такого грубого действия и вместе с тем до безумия приятного. Чонгук не нежится, он сразу увеличивает темп, крепко удерживая её за талию с двух сторон и входя в неё до искр перед глазами. Бона не противится, она отдаётся этой жгучей страсти и позволяет себе быть сожжённой. Она утыкается лицом куда-то в край дивана и тем самым заглушает свои громкие стоны. Внутри разрастается прежнее желание, возбуждение бурлит в крови и спускается вниз живота, обволакивая приятными и мучительно тянущими ощущениями.       Руки Чонгука плотно удерживают её за ягодицы и определённо оставят багровые пятна на коже, а то, как он погружается в неё, как безвольную куклу натягивая на свой член, выводит на новый уровень безумия. Бона теряется в этой мучительно сладкой пытке и не совсем понимает, как уже оказывается прижата спиной к дивану. Она в очередной раз теряет связь с реальностью и упускает момент, как её переворачивают и вновь с силой погружаются, вырывая из неё нервный скулёж. Только вот что отчётливо запоминает Бона — это то, как на ней безжалостно рвётся чужая рубашка. Чонгук как помешанный разрывает ткань на части и грубо швыряет в сторону, продолжая вбиваться в неё со всей имеющейся яростью. Это было бы практически болезненно, если бы не так приятно. Бона закрывает глаза от остроты ощущений: внутри бушует шторм из различных чувств и создаёт хаос. Внизу живота сладостно тянет, каждые толчки вырывают из неё не сдерживаемые громкие стоны. Ей хорошо на грани помешательства. Желание зацеловать Чонгука за даруемые ощущения граничит с безумным желанием врезать ему в лицо за наглость.       Стоит только Боне открыть глаза, как она видит напротив всё того же демона-искусителя. На лице прежняя ярость: скулы напряжённые, взгляд сатанический, немного одержимый, а волосы от его бешеного ритма взъерошены во все сторону. Как самый настоящий сорвавшийся с цепи безумец. Вены, словно лианы, вьются на предплечьях и вздуваются от каждого грубого захвата на её бедных бёдрах.       Грубые толчки заглушают гостиную, будто эхом проносятся по комнате, и Бона ощущает себя как на раскалённых углях своих чувств, обжигающих кожу. Фрикции свирепые, беспощадные и жесткие, но в то же время пылкие настолько, что мутнеет разум обоих. Бона откидывает голову, а руками хватается за обивку дивана, потому что Чонгук не позволяет касаться его, оставаясь в рубашке и отстранившись от неё. Жар окутывает тело, внутри безудержные вспышки смешанных эмоций. Эти долго тянувшие изнурительные мгновения как самое настоящее умопомрачение. Бона буквально задыхается от чувств, переполняющих её изнутри, остро реагируя на каждое движение Чонгука.       Чего Бона совершенно не ожидает в этот промежуток творящегося безумия в голове — так это того, что её внезапно поцелуют. В одночасье кажется, будто перекрыли подачу кислорода в лёгкие, отчего Бона почти задыхается. Знакомые губы властно захватывают её, слегка напирают, а спустя мгновение целуют с необъяснимой нежностью. Так мягко и сладко, что голову окутывает блаженный туман. Чудится, будто Чонгук таким образом просит прощения за не самое лучшее поведение по отношению к ней. Безмолвно пытается передать, что её чувства взаимны и ей не стоит переживать ни о чём, тем самым вселяя в душу капельку надежды.       Чонгук продолжает неторопливо целовать её губы и оттягивает момент, наслаждаясь процессом. Бона отвечает ему с той же отдачей и тотчас обмякает в его руках, превращаясь в растекающуюся лужу. А когда Чонгук мягко обнимает за плечи, Бона ощущает, как грудь переполняется тёплым чувством и отчаявшееся сердце вновь оживает. Толчки чуть замедляются, Чон погружается в неё плавно и нежно, продлевая тем самым момент наслаждения. Бона слышит его утяжелившееся дыхание сквозь поцелуй, и где-то внутри плескается наслаждение. Сердце замирает, стоит только ему превратить поцелуй в пылкий и по-особенному чувственный. Проникнуть языком и нерасторопно зациклиться на губах так, что голова Боны готовится улететь куда-то ввысь. Время останавливается именно в этом промежутке, всё вокруг исчезает, будто и не существовало вовсе никогда. Они позволяют себе раскрыть души, быть искренними и показать то, что находится глубоко в сердце, при помощи этой близости, забыв о том, что их терзает.       Спустя несколько минут Чонгук прерывает поцелуй, но не спешит отстраняться от Боны. Всё ещё находясь глубоко в ней и совершая мягкие фрикции, он неотрывно смотрит на неё. Расфокусированный взгляд Боны не сразу может сконцентрироваться на Чонгуке, потому что тот слишком сильно вскружил голову глубоким поцелуем. Но ей удаётся убрать пелену блаженства с глаз и ответить этому тёмному, но абсолютно мягкому взгляду. Глаза в глаза. Дыхание к дыханию. Губы в губы. Они слышат тяжёлое дыхание друг друга и не могут разорвать зрительное взаимодействие, как зачарованные глядя на удовлетворённые лица друг друга. Чонгук погружается в неё глубокими толчками, проникновенно смотря на неё. Бона противостоит этому взгляду, стоически переносит, несмотря на бушующие внутри чувства от каждого движения Чона. Ей хочется закатить глаза от остроты ощущений, что дарит парень напротив, но она лишь кусает губы и продолжает смотреть в недра карих глаз.       Только хорошее не может слишком долго длиться. Бона видит, как мягкие глаза Чонгука вновь заполняются непонятной яростью. Он с рыком от неё отстраняется, пронося по телу лёгкий озноб. Крепкие руки плотно обхватывают за тазовое косточки с такой силой, что кожа бледнеет на месте соприкосновения. Аура Чонгука снова становится тёмной, он погружается в неё грубыми толчками и вырывает из неё всю душу. Он словно с цепи срывается, но продолжает совершать безумно приятные фрикции. Если бы не эти страсть и возбуждение, что плещутся в крови Боны, это определённо было бы болезненным.       Через несколько мучительно долгих, сбивающих к чертям дыхание грубых толчков они заканчивают одновременно. Взрываются, как две огромные бомбы, и тяжело дышат, пытаясь справиться с головокружением от блаженной неги и с сумасшедшим ритмом сердца. Чонгук, потеряв всякие силы, нависает над ней и утыкается в её шею, приводя в порядок сбитое дыхание. Он не спешит выходить из неё, придерживая крепко за тонкую талию. Бона чувствует его горячее грузное дыхание у себя на шее в этот момент невероятной близости, которую она хочет с ним разделить, обняв, но Чон разрушает его, резко выходя из неё и выпрямляясь. Ясность в глазах после пережитого оргазма приходит не сразу, но Бона замечает, как Чонгук отстраняется, оставляя на теле мерзкий мороз, и отбрасывает куда-то использованный презерватив. Она моргает несколько раз, чтобы привести себя в чувства, пока тот спешно одевается.       — Думаю, наш договор окончен, — сбивчиво и хрипло отрезает Чонгук, застёгивая ширинку. А затем, выпрямившись и посмотрев на неё нечитаемым взглядом, сквозь зубы произносит: — Ты уже научилась удовлетворять мужчин.       На душе становится паршиво ровно в тот момент, когда Чонгук за считанные секунды ретируется из гостиной и звучит щелчок входной двери. Внутри образуется пустота размером в целый океан. Что-то глубоко в ней трескается и разбивается окончательно. Бона чувствует, что её словно растоптали и уничтожили, размазали по земле и безжалостно прошлись по ней. Будто ткнули лицом в чувства и больно разбили лоб.       Бона не помнит, как скатывается с дивана. Не помнит, как доходит до душа, но чётко ощущает разрастающуюся боль в области груди. Это чувство тянется из самых недр, с током крови расползается по всем тканям и проносит по телу нестерпимую агонию. В горле застревает мерзкий ком, раздирает внутренности и не позволяет нормально дышать. Бона позволяет слезам скатиться с уголков глаз, потому что становится невыносимо всё держать в себе. Она ощущает горечь на языке и позволяет эмоциям взять над ней верх. Ей ужасно больно. И сегодня Бона позволяет себе быть уязвимой, так как уже невозможно иначе. Разрешает себе скатиться по стенке душа и захлебнуться в слезах, рыдая что есть силы. Только этой глубокой ночи Бона разрешает увидеть себя такой разбитой, потому что уже с восходом она утрёт всё с себя и шагнёт в новый день с гордо поднятой головой, так как её сильная духом личность не умеет иначе. А сейчас… Бона просто даёт себе возможность выпустить из себя всю боль…