the art of rapprochement

      Мокрый асфальт впивается в кожу, и по телу проносится волна мерзкого холода. Тяжёлое тело не подчиняется — Чонгук несколько секунд просто лежит, не осознавая, что успело произойти за одно мгновение потерянного контроля. Вновь. Он в очередной раз утратил самообладание, находясь в плену у эмоций. Снова поддался пожирающим инстинктам, которые буквально набатом бились в голове, что он смог допустить такое безобразие в своей жизни.       Визг проезжающей машины резко вырывает его из бессознательного, и внезапная боль в руке и в области живота заставляет поморщить лоб. По лицу хлещет дождь, как тысяча маленьких ударов по коже, словно касания острых концов иголок. Чон пытается сфокусироваться на чём-то, но в голове продолжает громко звенеть. Глаза намокают от противного дождя, отчего видимость нарушается, но, щурясь и противостоя неясности в разуме, Чонгук всё-таки приседает.       — Господин, с вами всё в порядке? — слышится во всепоглощающем шуме голос пожилого мужчины, который склоняется над ним с ярко-жёлтым зонтиком.       Чонгук поднимает на него глаза и пытается разглядеть добряка, но чёртов увеличивающийся дождь не позволяет. Чон видит лишь очертания обеспокоенного лица, которое приближается к нему и как мужчина заботливо укрывает его зонтом. Только ситуацию этим не получается исправить, потому что вдруг усилившийся ветер меняет направление, решая затопить бедную тушку Чона, очевидно, считая, что он это заслуживает. Чонгук и не имеет возражений. Он действительно виноват, и это чувство ещё больше уничтожает его, когтями вырывая всю душу.       — Всё хорошо, — лжёт Чонгук и трясёт головой, практически сразу жалея об этом опрометчивом поступке.       От такого резкого движения в глазах темнеет, будто во всём радиусе отключается свет, а к горлу подкатывает тошнота. Длится это, к счастью, недолго, и мир вокруг снова обретает серые цвета, но только вот содержимое желудка всё равно неуклонно стремится наружу. Чонгуку приходится сделать глубокий вдох и выдохнуть, чтобы немного привести себя в норму и потупить тошноту.       — Я вызвал скорую, — вновь слышится голос.       Чонгук намеревается протереть рукой глаза, чтобы рассмотреть переживающего за него мужчину, только вот стоит поднять правую, как её пронзает острая боль. Он стискивает зубы, чтобы не издать ни единого звука, одновременно сдерживая свой порыв разгромить всё вокруг от никчёмности состояния, в которое загнал себя сам. Чон возвращает конечность на место и убирает влагу левой, делая ещё несколько глубоких вдохов, чтобы на этот раз умерить свой пыл.       — Не нужно. — Хриплый голос совершенно не кажется искренним, но Чонгук настаивает, продолжая сидеть на холодном асфальте и пытаясь сконцентрироваться на чём-то конкретном, пока в голове всё ещё творится хаос. — Я в порядке.       Звуки проезжающих машин раздражают, даже тембр этого добряка бьёт по нервным окончаниям, будто накалённые до предела открытые провода, касаться которых посторонним категорически нельзя. Чонгук пытается привести голову в порядок и немного понять, где вообще сейчас находится, но непрекращающийся дождь размывает всю картину. Единственное, что он понимает: его откинуло достаточно далеко от мотоцикла, потому что рядом с собой его Чон не обнаруживает.       — Но как же, молодой человек! Вы так внезапно… — В тоне ощущается тот самый искренний испуг, который мужчина успел испытать. Он стал свидетелем устрашающей картины того, как Чонгук не справился с управлением и, чтобы не вызывать глобальную аварию, поспешил свернуть в сторону, таким образом весь удар приняв на себя. — Вам повезло, что не попали под колёса встречных машин…       Чонгук думает, что, возможно, лучше бы он попал под колёса десяти машин или же огромного грузовика. Пускай бы его размазало по земле, как противного червяка во время дождя, только лишь бы он не испытывал ту громоздкую боль, которую вызвал собственный поступок. Даже сейчас Чон задаётся вопросом, почему он остаётся в сознании, после того как умудрился перевернуться и прокатиться по холодной земле, как никому ненужный мячик? Почему он не отключился? Пускай бы он потерял сознание и не просыпался никогда, потому что воспоминания недельной давности окутали его разум и заполонили все извилины, маяча в голове, как проклятье. Даже сейчас в худшем состоянии, побитый жизнью, он помнит всё так же ярко, как и семь дней назад…       Промозглый ветер бьёт по лёгким, когда Чонгук, не обращая внимания на попытки пожилого мужчины его остановить, через силу встаёт с асфальта. Голова от резкого подъёма кружится, и он несколько секунд застывает на месте, пытаясь справиться со вновь подкатившей тошнотой. Чон закрывает глаза и делает несколько глубоких вдохов, прежде чем выпустить из себя тяжёлый, болезненный выдох. Ему удаётся вернуть ясность взгляду, несмотря на всё тот же противный дождь, и Чонгук сразу же глазами отыскивает свой мотоцикл.       Груда металла лежит чуть дальше от обочины и, кажется, выглядит хуже него самого. Потёртый, очевидно, разбитый и словно обессиленно упавший на землю ребенок. Чону становится неприятно от того, что он успел сотворить с байком, со своим чадом. Всё же он понимает: его Harley повезло чуть больше, чем ему, потому что тот не ощущает никакой боли. Гуку же приходится терпеть сквозь зубы разрывающее на части сердце.       Дождь усиливается, а Чонгук, с трудом доковыляв до мотоцикла, присаживается рядом и гладит металл, прося прощения. Он сглатывает противный ком в горле, обессиленно откидывается спиной на байк и прикрывает глаза. Его словно прокрутили в мясорубке и бросили в сторону. Из руки вытекает что-то тёплое — вероятно, кровь — и смешивается с дождём, размазываясь по ткани. Но Чонгук продолжает сидеть с закрытыми глазами, не обращая внимания ни на что, ведь под веками только потерянный взгляд Боны в ту ночь, когда он в первый раз в жизни потерял контроль.       Чон отчётливо видел, как потухал свет в янтарных глазах, стоило только ядовитым словам слететь с его уста. Буквально лицезрел, как постепенно что-то в ней надломилось, и ощутил себя загнанным в ловушку, потому что стало невыносимо на это смотреть. Это именно тот случай, когда его слова, сказанные в порыве неконтролируемой ярости, отразились ещё большей болью в собственной груди. Прошла целая неделя, в течение которой он окружал себя работой, чтобы даже секунды не было на мысли, но лучше совершенно не стало. В груди продолжало невыносимо ныть, будто там кровоточащая рана, на которую он постоянно накладывал бесполезный пластырь.       Чонгук в жизни успел совершить немало бездумных поступков, но апогеем его глупости стало решение пойти к Боне, когда багровая ярость охватывала каждую клеточку организма, а грудь сковывали металлические оковы безумной ревности. Тогда он не мог иначе: внутри творился вихрь полыхающих эмоций, как огненный шторм, который просто-напросто выжег дотла весь здравый смысл. В ту ночь он просто не был в силах справиться с разрывающими внутренности чувствами. Это как яд, который распространился с током крови и окутал каждую клеточку организма. Впервые в жизни Чонгук ощутил что-то подобное и просто не выдержал, позволив отраве задушить своими токсинами. Доселе спокойный в любых обстоятельствах, Чонгук не мог потушить в себе злость и призвать к разуму. Не смог контролировать свои эмоции, которые безжалостно правили им, делая ему ещё больнее. И сейчас Чонгук прекрасно понимает, что пожинает плоды своего поступка.       У него снова не вышло справиться с гневом. В этот раз на самого себя, ведь то, что Мингю и Бона спокойно проводили время в кафе рядом с домом поздно вечером, было результатом его собственной глупости. Чонгук знает, что после увиденной картины ему не стоило садиться за руль. И уж тем более не нужно было делать несколько кругов на своем байке, проезжая по дороге, как безумец, пугая людей бешеной скоростью. Чонгук всё понимает, но он так старался заглушить мысли и развидеть улыбку Боны, направленную на Мингю… Но в очередной раз не смог. Единственное, чего добился в погоне за мнимым отчуждением, — это потеря контроля над мотоциклом.       Чон опускает взгляд на травмированную правую руку и задумывается о том, что ссадины и ушиб лишь малая часть наказания за то, как поступил с Боной. С совершенно невиноватым человеком, который, вероятно, даже не подозревает, какой вклад внёс в душу Чонгука. Как и он сам об этом раньше совсем не догадывался. Ровно до этого момента, пока ему не сдавило лёгкие так, что ему стало сложно дышать. Глубоко внутри поднывало так сильно, что хотелось разодрать внутренности, лишь бы вытащить из себя источник этой боли.       Чонгук так и сидит, прислонившись к своему байку, до тех пор, пока не приезжает скорая и не эвакуируют его байк. Он продолжает сидеть на мокром асфальте, пока его осматривают двое медиков. Они пытаются настроить контакт с ним, вероятно, что-то спрашивают, осматривают руку, трогают его живот, и их лица совсем обеспокоенные. Но Чонгук словно затонул в собственных чувствах, отчего перестаёт слышать кого-то в ближайшем радиусе. Кроме медленного ритма сердца, которое при каждом сокращении сжимается так, что хочется выдрать его из грудной клетки…

***

      — Вам нужно определиться и согласиться с теми компаниями, которые вам дали согласие на прохождение практики. У вас осталась неделя для обдумывания, иначе вас просто распределят в свободные места, — вещает руководитель группы Боны.       Учитель Ким попросил её после пар зайти к нему в кабинет, что Бона беспрекословно исполнила, прекрасно понимая, о чём будет разговор. Из-за личных переживаний она абсолютно забыла про учёбу и о том, что ей предстоит выбрать место прохождения практики. Дела сердечные сбили её с траектории, а потому всё пошло под откос, и неудивительно, что даже преподаватель, ощутив неладное, вызвал её, чтобы напомнить о важном.       — Хорошо, я вас поняла, — слегка виноватым тоном произносит Бона. — В ближайшие дни я дам свой ответ, учитель Ким.       Бона кланяется, когда старший кивает и говорит, что она свободна.       — Пригласите господина Чона, — просит он, когда Бона оказывается у двери.       Бона вновь кланяется и надеется, что это какой-то совершенно другой Чон, а не тот, при упоминании которого сердце бьётся чаще, отдаваясь болью. Выйдя из кабинета, она с осторожностью оглядывает ожидающих и, не заметив знакомую макушку, сразу же выдыхает. Бона решается произнести эту чёртову фамилию, которая оседает горечью на языке, и какой-то неизвестный парнишка, поклонившись ей, быстренько оказывается внутри. Она делает очередной вдох облечения и, только когда кислород спокойно оседает в лёгких, понимает, что всё это время практически не дышала.       Встречаться с Чонгуком ей сейчас совершенно не хочется. Всё ещё свежи прежние раны, которые по сей день причиняют ей боль, подпитывая и укрепляя её обиду. Она пообещала себе выплакать слёзы только в ту ночь, а после не проронить ни единой капельки, и ей удаётся по настоящее время. В этом не только заслуга Боны, которая вопреки душевным терзаниям пытается не слишком погружаться в депрессию, но и Мингю. Он умело отвлекает её: таскает повсюду, потому что прекрасно чувствует её грусть, и всеми силами старается, чтобы она не оставалась один на один со своими переживаниями. Благодаря его стараниям она не отчаивается и продолжает улыбаться, пока в глубине души разрастается кромешная пустота.       Чон Чонгук как в воду канул. Он отсутствует вот уже больше недели: не появляется на парах и даже, кажется, звонки друзей игнорирует. Те, вероятно, привыкли, что он так делает в силу занятости, так что не придают этому никакого значения. Казалось бы, его отсутствие должно радовать Бону, но, увы и ах, в глубине души она беспокоится. Чонгук растоптал её и просто уничтожил своим поступком, но глупое сердце всё равно отзывалось на каждое упоминание его имени. Где он? Что кушает? В порядке ли, потому что в ту ночь он выглядел ужасно… Бона прекрасно понимает, что не должна задавать эти вопросы, но та часть, что страдает по нему, не может иначе, разрываясь на мелкие кусочки от противоречивости чувств.       Чон разбил ей что-то глубоко внутри, и теперь тоска — её верный спутник. С ясным взглядом Бона подозревает, что, возможно, это было проявление ревности, потому что она помнит, как тот разрывал на ней чужую рубашку. То, с какой яростью в глазах он это делал, могло сравниться лишь с глазами обезумевшего Люцифера. Но Бона не может знать наверняка, потому что Чон предпочёл поддаться злости, нежели здравому смыслу, и нормально с ней поговорить.       Шум улицы вырывает её из мыслей, когда Бона оказывается снаружи здания, и она делает глубокий вдох, впуская в лёгкие тёплый поток воздуха. Сейчас Бона направляется домой, чтобы подготовиться ко встрече с Мингю: тот не успокаивается в своих попытках постоянно её куда-то вытащить, чтобы она не погрязла в самобичевании. И Бона каждый раз безоговорочно соглашается, даже если у неё особого желания не возникает, потому что ей страшно оставаться наедине с разбитым сердцем.       Не успевает Бона завернуть за угол здания, как до боли знакомый двигатель мотора проносится по улице, привлекая внимание всех окружающих. Она рефлекторно поворачивается в сторону источника звука и видит проезжающий чёрный Harley. Бона следит за тем, как мотоцикл останавливается у парковочного места. А когда хозяин намеревается снять шлем, она задерживает дыхание.       Светлые волосы маячат перед глазами, пока парень убирает шлем в багажник и быстро движется в сторону противоположного корпуса. Это не Чонгук, а совершенно другой человек. Бона облегчённо выдыхает, но в то же время ей становится только тоскливее…

***

      Чон Чонгук объявляется слишком внезапно. На радарах его не было видно столько времени, а сейчас на одной из вечеринок он входит в помещение как ни в чём не бывало. Одним своим появлением он сгущает воздух вокруг Боны и сковывает грудь так, что первые несколько секунд ей кажется, что она задохнётся.       Слегка потрёпанный, немного поникший Чонгук заходит в помещение и вводит её в заблуждение. Если бы не его странное состояние, Бона бы продолжала злиться и думать, что он живёт и наслаждается прежней жизнью, разбив ей при этом сердце. Однако она не может: бледность, какую она лицезрит на его лице, делает ей намного больнее. Казалось бы, Чонгук должен быть рад, потому что та ночь стала завершением их истории. Он должен быть доволен, ведь сам желал этого! Только вот, как ни странно, победной радости на его лице Бона совершенно не отмечает.       Чонгук проходит к ним как тень и из-под тёмной панамки пытается разглядеть друзей. Именно в эту секунду они встречаются глазами и сердце Боны сбивается с ритма, а чёртов кислород оседает и застревает где-то в гортани, не проникая дальше и лишая её возможности нормально дышать. В его глазах мелькает непонятное сияние, будто Чон рад её видеть, но Бона не хочет ошибаться и отметает эту дурацкую догадку почти сразу же. Возможно, бедное сердце пытается увидеть то, чего в его глазах на самом деле нет. Бона не хочет уже больше обманываться, поэтому против воли отводит взгляд в сторону.       Её начинает слегка трясти, внутри вновь возникает хаос из ярких абсолютно противоречащих друг другу чувств. Она не может усидеть на одном месте, а потому встаёт и уходит к окну от людских глаз. И как можно дальше от Чонгука, от присутствия которого она задыхается, потому что испытывает слишком много всего к этому когда-то незнакомому парню, изменившему её жизнь на до и после.       Бона прикрывает глаза и делает глубокий вдох, чтобы успокоить бедное сердце. В отсутствие Чонгука она гадала, как отреагирует на его появление, потому что знала, что рано или поздно они пересекутся. Невозможно не встретиться, когда у них теперь есть общие друзья. Бона предполагала, что разозлится, возможно, видеть его не захочет, а оказалось всё ровным счётом наоборот. Она ужасно соскучилась. Внутри всё так же продолжало болеть, но, к своему стыду, она безудержно хотела его увидеть. Хотя бы одним глазком. В той же привычно чёрной футболке, на которую он в этот раз надел ещё большую ветровку.       — Бона…       До боли знакомый голос, который проносит волну мурашек по коже и медленно выкачивает из неё всю душу. Приятный, мягкий и в то же время тот самый, который она предпочла никогда не вспоминать, потому что отражается болью где-то глубоко внутри неё. И собственное имя из этого самого рта… Оно звучит как услада для нежных ушей Боны, которая привыкла совершенно к другому прозвищу. Наверное, по пальцам можно пересчитать, сколько раз он называл её по имени…       Бона намеревается уйти, не имея сил выносить этот голос, но чужая ладонь осторожно касается запястья, останавливая.       — Давай поговорим, пожалуйста, — просит Чонгук, и Бона слышит мягкость в его голосе, пропитанном нескрываемой мольбой.       Бона поворачивается в его сторону, чтобы как следует послать его куда подальше, как хотелось бы той самой озлобленной её части. Но её отвлекает бледность лица Чонгука. Это невозможно не заметить, особенно когда Чон находится слишком близко и грозит задушить своим запахом бедную душу. Бона сдерживает порыв спросить, всё ли у него хорошо и почему у него такой нездоровый вид, но вовремя в голове всплывает его поступок. Это словно пощёчина, которую она получает от ущемлённой гордости, что так желает отыграться на Чонгуке.       — Разве ты недостаточно сказал? — начинает Бона, почувствовав прежнюю боль в груди, несмотря на искренность в голосе Чона.       Бона высвобождает руку и видит в глазах напротив… неподдельное раскаяние. Но обиженное эго намыливает глаза, и в голове, как проклятье, звучат его последние слова, раззадоривая её. Она предпочла бы оглохнуть, но больше их не слышать.       — Именно за это я хочу…       — Что, снова будет спрашивать, не раздвигала ли я ещё перед кем-то ноги? — Сама того не замечая, Бона надвигается на него, вдруг отчётливо ощутив, как грудь скрутила злость.       Бона не даёт ему договорить, прекрасно осознавая, что делает это на поводу собственных эмоций. На этот раз роли меняются, и ярость затуманивает её разум и берёт в заложники Бону. Возможно, при других обстоятельствах она бы выслушала, потому что на это натолкал бы здравый смысл, который сейчас трусливо прячется под натиском нарастающего гнева. Вероятно, будь Бона тихим зрителем со стороны — она осудила бы своё же нежелание выслушать. Но, как оказалось, когда это происходит с тобой и злость застилает до этого влюблённые, но окровавленные разбитостью глаза, то всё ощущается совершенно по-другому. Ей абсолютно плевать на здравый смысл, так же как и на то, что этим она лишь увеличивает пропасть между ними.       Они стоят друг напротив друга, и Бона отчётливо видит искренность в его глазах, замечает мягкость в карих недрах и… сожаление. Сердце, покрытое глыбой льда, на мгновение растапливается, ей хочется его выслушать, продолжить получать именно такой взгляд. Но неожиданно перед глазами, как раскат молнии, появляется картина той ночи. В голове возникает его ярость и слова, что так больно впились в сознание. Бона ощущает, как кислорода в лёгких становится меньше, потому что она ясно помнит свои слёзы в тот вечер и ту невыносимую боль.       — Бона… — осторожно зовёт Чон мягким тембром, от которого она прежде таяла, как мороженое в жаркую погоду, растекаясь в лужицу.       — Ах, нет! — игнорирует попытку Чонгука призвать к её разуму. Боне обидно и хочется его уколоть так же, как это сделал он. Она приближается к нему ещё немного и сквозь зубы спрашивает: — Наверное, хочешь спросить, отсосала ли я кому-то ещё, кроме тебя?       Она видит, как от её слов в глазах напротив проблескивает ярость, но Чонгук сопротивляется, держится кремнем и ещё мягче шепчет:       — Пожалуйста, мартыш…       — Не смей! — обрывает строго Бона, чувствуя, как ярость подступает к горлу, потому что успела слишком привязаться к этому прозвищу. Она знает, что может сдаться, а это несправедливо по отношению к самой себе. — Меня. Так. Называть! Больше никогда!       И Бона скрепя сердце уходит прочь, бросая напоследок взгляд ненависти и ощущая в груди всю ту же боль. Ей не стало легче, едва ли это только усугубило ситуацию…       Чонгук же тем временем стоит и не может шелохнуться с места, тоскующими глазами провожая стройный силуэт Боны. Он и не ждал другого. Ему повезло, что удалось немного услышать её гнев, потому что Чон боялся, что она просто никогда не заговорит с ним. А тут, можно сказать, состоялся даже целый диалог.       Чонгук усмехается горькой мысли, понимая, что радуется даже таким маленьким вещам…       В их ситуации не может быть одного виноватого. В ссорах всегда грешны двое. Но Чонгук прекрасно осознаёт, что он неправ по-особенному. Поддаться гневу и не суметь держать себя под контролем — его рук дело. Он позволил себе быть грубым по отношению к человеку, который этого не заслужил. Его поступку нет никакого оправдания. Он прекрасно понимает это и не тешит себя никакими надеждами. У него есть только возможность просить прощения, и Чонгук будет это делать, пока не закончится кислород в лёгких.

***

      Бона умело избегает Чонгука, каждый раз заталкивая глубоко в себя желание всё-таки его выслушать. Чон же не оставляет попыток, пользуясь любыми лазейками, как влюблённый подросток. Один раз он даже провёл под её дверью несколько часов, но, так ничего и не добившись, ушёл ранним утром. Бона успела поменять пароль, да и на попытки Чонгука достучаться до неё не велась. Она прекрасно понимает, что это глупо, но не может никуда деть всепоглощающую обиду. Злость немного притупилась, но всё ещё плещется в крови, как яд, постепенно убивая её изнутри. В университете Чонгук тоже периодически пытался поговорить, но ей помогал Мингю, который, увидев, что она тушуется перед Гуком, всегда уводил прочь, несмотря на прожигающий свирепый взгляд Чона.       Но беды на этом не заканчиваются. Судьба — злая шутница и никогда не была на стороне Боны: она всегда подкидывала камни ей под ноги, чтобы очередной раз показать её с нелепой стороны.       — Бона? — окликает обладатель когда-то приятного для неё голоса, останавливаясь перед компанией парней.       Всё-таки находится тот человек, которого в этот вечер она не хотела видеть чуть больше, чем Чон Чонгука. Она не думала, что хоть в каком-то из сценариев её жизни эти двое когда-нибудь окажутся на одной территории. Меньше всего хотелось именно этой стычки. По той простой причине, что Чонгук слишком хорошо умеет понимать её без слов, и по метнувшему неуверенному взгляду, конечно же, догадается, в чём дело. Чон единственный, кто знает о том самом человеке, посеявшем в её душе сомнения относительно своей привлекательности…       — Ёнджун, — теряется Бона и оглядывает свою компанию, с любопытством рассматривающую появившегося парня.       Высокий, ужасно осунувшийся в лице, с копной нелепо уложенных чёрных волос он глядит на неё всё так же, как и несколько лет назад. Абсолютно бесстрастно. Узкие глазки смотрят неотрывно, вероятно, пытаясь поверить в происходящее, пока густые тёмные брови поднимаются.       — Давно не виделись. — Не обращая ни на кого внимания, парень по-дурацки широко улыбается. Бона на мгновение задумывается, как такой нелепый человек мог ей когда-то нравиться. — Как у тебя дела?       Бона желает провалиться сквозь землю, потому что судьба не просто ставит ей подножку, а закапывает заживо в могилу. Только в её жизни может происходить что-то настолько нелепое, несуразное и уму непостижимое, отчего хочется быть тем самым бревном, которым её когда-то назвали!       — Нормально. — Голос подводит, и Бона не замечает, как нервно цепляется за ткань своих широких тёмных брюк, совершенно не зная, плакать ей или горько смеяться происходящему.       Краем глаза Бона видит, что Чонгук тоже с интересом наблюдает за парнем. Она начинает переживать ещё больше, потому что Чон не должен догадаться, кто это такой. Особенно в таком состоянии, когда она и так им унижена! Но она отчётливо чувствует на себе чужой обжигающий взгляд. Непроизвольно, теряясь в такой неловкой обстановке, она бросает на Чона взор и сожалеет об этом практически сразу. Чонгук смотрит пристально и заглядывает слишком глубоко, что становится не по себе. Бона знает, что он считывает там всё, потому что её глаза никогда не могли обмануть его. Она замечает, как линия скул Чонгука напрягается, а взгляд становится ещё темнее, и Бона быстро убирает глаза на появившегося парня.       — Бона, это… кто? — интересуется Мингю, кажется, тоже почувствовав неладное.       Ким достаточно проницателен, чтобы не заметить напряжения между этими двумя и отчётливо ощутить злость в глазах Чонгука.       — Да так… — растерянно говорит Бона, сдержанно улыбаясь. Она набирается смелости и, переведя взгляд на Ёнджуна, уверенно дополняет: — Никто.       Парень напротив хмыкает и совершенно не желает уходить, уставившись на неё, а затем и на компанию нескольких парней вокруг неё. Он определённо делает какие-то порочные выводы. Это видно по его излучающему отвращение лицу, будто его заставили коснуться какой-то вонючей тряпки. Особенно его взгляд задерживается на Чонгуке, который смотрит в одну точку, вероятно, чтобы ненароком не испортить ситуацию ещё больше, и не двигается.       Бона отчётливо видит в глазах Ёнджуна осуждение. Против воли ей хочется врезать этой наглой роже, потому что она прекрасно помнит, что тот считает отвратительными людей лишь за то, что у них имеются татуировки. А если у парня ещё и пирсинг, то, по мнению консервативного дурака, это уже и вовсе не мужчина. Её начинает это злить, потому что он не имеет никакого права даже смотреть на её друзей так!       Бона только сейчас понимает, насколько никчёмен этот человек, чтобы судить о людях лишь по обложке, даже не пообщавшись. Несмотря на обиду, Бона с уверенностью может сказать, что Чонгук определённо хороший человек. И сейчас её раздражает осуждающий взгляд, которым Ёнджун осматривает её компанию, в тысячный раз превосходящую его.       И Бона неожиданно усмехается про себя, потому что только сейчас осознаёт: она зря держала обиду на такого имбецила, как он. Совершенно напрасно приняла его ничего не стоящие слова так близко к сердцу, что отгородила от себя парней. Теперь всё становится на свои места. Гештальт закрывается, потому что сухим бревном оказывается именно он…       — Тебе принести выпить? — отвлекает Бону вопрос Мингю.       — Пойдём вместе, — сразу же отвечает она, улыбнувшись ему.       Мингю зеркалит её улыбку, а Бона радуется тому, что появляется возможность уйти отсюда. Потому что если она останется, то точно врежет наглой роже Ёнджуна.

***

      Вечер на удивление проходит нормально, Ёнджун, как ни странно, испаряется с её поля зрения, когда Бона через некоторое время возвращается к своим друзьям, уже успевшим давно о нём запамятовать. А Ёнджун, наверное, понял, что ребята не его уровня, потому, поджав хвостик, убежал к себе в коморку. Он даже в подмётки не годится ни одному из присутствующих. Бона прекрасно осознаёт, что в начале пути по неопытности наткнулась на совершенно не того человека.       Бона, конечно, радуется тому, что тот исчезает, только вот и Чонгука она больше не застаёт. Чон не появляется ни рядом с ними, ни в поле её зрения. Исчезает так тихо, что складывается ощущение, что его и вовсе не было, а отчаявшийся разум просто нарисовал такую картину в воображении Боны, чтобы она почувствовала свою значимость.       Мысль о том, что Чонгук всё же сдался и послал к чёрту попытки поговорить с Боной, расстраивает, пусть и её собственное нежелание идти на контакт послужило этому. Всё же в душе Бона надеялась, что Чонгук не опустит руки, ведь предполагала, что это не его стиль. Бона почему-то не сомневалась, что тот сделает ещё несколько попыток поговорить с ней, а она успеет в конечном итоге остыть. Потому что Бона здравомыслящий человек и уже начала догадываться, что просто так он бы не просил поговорить с ним. Она бы рано или поздно, при правильно отобранной тактике, сдалась. Но, вероятно, Бона ошиблась, предположив, что его грубое поведение было на фоне ревности и она ему на самом дела дорога…       Когда Бона осталась наедине со своими мыслями, её начинают грызть сомнения. Она даже забывает о чёртовой обиде, когда вспоминает нездоровый вид Чонгука…       — Бона… — вырывает из задумчивого состояния голос, от которого, она думала, успела избавиться.       Она поворачивает голову в сторону Ёнджуна и… вновь теряется. Только в этот раз не от его появления, а от его вида. Лицо красное, на губах виднеется алое пятно, а причёска потрёпанная. Складывается ощущение, что он пробежал марафон, тем самым от прилизанной укладки не оставив и следа. Прежней уверенности не ощущается, вместо неё странное, обеспокоенное, слегка обескураженное выражение лица.       — Ёнджун… — отзывается она и чуть двигается к краю дивана, чтобы рассмотреть его кровоподтёк. — Ты в порядке?       Бона уже забыла очертания лица бывшего, в ней давно погасла прежняя симпатия, но всё равно чувство сострадания заставляет сжалиться над ним. Он выглядит так, будто только что получил огромный нагоняй от кого-то и не до конца смирился с этим, выглядя нелепо и униженно.       — Я должен попросить прощения, — неожиданно произносит он, неуверенно садясь напротив неё.       Если бы могли, глаза Боны полезли бы на лоб или вовсе выкатились бы из орбит. Её охватывает искреннее удивление: его извинения, наверное, ещё нелепее того, что он вообще здесь появился спустя столько лет.       — За что? — не понимает Бона, уставившись на него.       Она замечает, что под правым глазом есть небольшое покраснение, и догадки пронзают её голову. Вероятно, Ёнджун успел с кем-то подраться, что для него вообще-то было немного характерно, только вот что непонятно, почему он распинается перед ней?       — Прости, — не обращая внимания на её непонимание, продолжает Ёнджун. — Я когда-то сказал нелестные слова в твой адрес.       Бона теряет дар речи. Несколько секунд ей чудится, будто это её галлюцинация, которая издевается над ней, потому весь этот сюр походит на какой-то дешёвый триллер. Только вот капелька крови, аккуратно сползающаяся с нижней губы парня, заставляет поверить в реальность происходящего.       — Что случилось? — осторожно интересуется Бона.       Ёнджун больше не выглядит самовлюбленным кретином, сейчас вся его напыщенность просто погасла. Вместо неё остаётся та самая потерянная и неуверенная часть личности, что Боне становится немного жаль его. Когда-то он ведь нравился, да и она вовсе не бессердечная, чтобы злорадствовать, когда человеку напротив явно нехорошо.       Ёнджун между тем трогает разбитую губу и, слегка поморщившись, усмехается, когда замечает на руках кровь.       — Сукин сын сильно бьёт! Даже со сломанной рукой, — бубнит он себе под нос, недовольно фыркая. — Но, думаю, я это в какой-то степени заслужил.       Бона не совсем понимает, что происходит, а возмущённое бормотание парня запутывает её окончательно. Что могло произойти такого за несколько часов, что Ёнджун каким-то чудом сидит перед ней и извиняется? Неужели вселенная, почуяв, что Бона успела слишком много получить подзатыльников от жизни, решает потихоньку расставлять всё на свои места? Потому что Бона ранее мечтала украсить его физиономию, а сейчас он сидит перед ней именно с таким видом…       — С кем ты умудрился подраться? — всё ещё пребывает в шоке Бона, отгоняя из головы теорию про карму.       Она внимательно следит за парнем напротив, пытаясь понять, а не ударился ли он головой, случаем? Иначе как объяснить это?       Ёнджун усмехается, как обезумевший, вероятно, сам пытаясь осмыслить, во что вляпался.       — Кто же знал, что твой парень такой бешеный, — фыркает недовольно Ёнджун.       — «Парень»? — таращится на него Бона.       Ёнджун поднимает на неё непонимающий взгляд, очевидно, почувствовав удивление в её голосе, а Бона сидит, уставившись на него, как на седьмое чудо света.       — Кажется, он вообще без тормозов, так что передай ему, что я извинился! — отрезает он недовольно и поспешно поднимается. Но прежде чем уйти, добавляет: — Не хочу иметь с ним… с вами… никакого дела, так что, надеюсь, мы никогда больше не встретимся.       Голова идёт кругом, и Бона не успевает переварить, когда шумные друзья возвращаются к ней. Мингю с ними она не замечает, и, оглядевшись вокруг, Бона видит, что тот стоит у барной стойки и перешёптывается с низеньким барменом. Улыбнувшись ребятам, она встаёт с места и идёт к Киму с полным желанием забыться. Он ведь обещал ей сделать так, что она собственное имя не вспомнит. Так пускай исполняет! В этот вечер ей это просто необходимо, потому что она даже думать не хочет о том, какой у неё бешеный недопарень. Бона прекрасно понимает, что только один человек в её обществе мог такое сделать, но почему от этого у неё накатывают предательские слёзы…

***

      — Это поможет отвлечься, — чуть громче обычного говорит Мингю, перекрикивая музыку.       Бона смотрит на протянутую руку и немного тушуется, увидев небольшую таблетку на ладони. Хоть она сама этого требовала, всё равно сомнения окутывают её разум. Бона видела, что Мингю тоже не сразу решился протянуть ей таблетку. Она хочет верить, что Ким не злоупотребляет таким, а делает только тогда, когда ему совсем хреново.       — Что… это? — неуверенно спрашивает Бона, поднимая на него глаза.       Ким улыбается и сокращает расстояние между ними, находясь слишком близко к ней. Бона не совсем понимает, что он задумал, но точно знает, что плохого он не допустит, ведь успела убедиться: ему можно доверять. А раз Мингю обещает хороший результат, то она не смеет сомневаться в безопасности достижения этого результата.       — Чтобы ты не сомневалась, для начала это сделаю я, — продолжая широко улыбаться, говорит Мингю.       Ким вытягивает язык и кладёт туда ту самую таблеточку, после чего уверенно её проглатывает, подмигнув ей. Бона не глупая девочка, чтобы не понимать, что это что-то по типа экстази. Она знает, что многие в клубах пробуют такое в попытке получить кайф и забыться, но до этого она считала, что вряд ли когда-нибудь её это коснётся.       — Это не вызывает зависимость, если не злоупотреблять, — прочитав сомнения в глазах, произносит Мингю, чуть наклоняясь к Боне, чтобы она расслышала.       Пока Бона задумывается, стоит ли это делать, Ким достаёт вторую таблетку и совершенно неожиданно для неё отправляет к себе в рот. Мингю продолжает очаровательно улыбаться и подмигивает ей, когда видит, что она выглядит более удивлённой, чем раньше.       Бона даже не успевает спросить, как тут же сильное тело напротив прижимает к себе и чужие губы впиваются в собственные. Напористо и глубоко. Бона остаётся поражённой, потому что они успели обсудить с ним и всё выяснить. А такое поведение наводит на определённые мысли… До тех пор, пока она не чувствует у себя во рту ту самую злосчастную таблетку, не имеющую ни запаха, ни вкуса…       Мингю отстраняется сразу и не спешит отпускать её, пока Бона жадно хватает ртом воздух и держит под языком таблетку, которая начинает немного растворяться, отдаваясь смесью непонятных химических веществ.       — Прости, — шепчет он куда-то в макушку. — Иначе бы ты не осмелилась.       Мингю наконец отодвигается от неё и, подмигнув, возвращается к танцам. Бона секунду думает, прежде чем решить, что лучше пустить всё на самотёк, потому что таблетка успевает раствориться, а значит, иного пути у неё уже нет. Именно поэтому она начинает плавно двигать телом, подстраиваясь под биты, оставаясь напротив Кима и слегка страшась реакции своего тела на ранее не опробованный метод снятия напряжения.       Какое-то время Бона просто продолжает танцевать с Кимом, уже сомневаясь, что это как-то на неё подействует. Но когда в голове возникает лёгкий туман, ей кажется, будто тело обретает невесомость, и она осознаёт, что это опредёленно действие чудо-таблетки.       Мысли разом рассеиваются, оседают на дне разума, и всё мирское отходит на второй план, даря ей постепенное успокоение. Именно в этом моменте, когда в голове нет прежнего хаоса, всё обретает другие краски. Чужие прикосновения к коже больше не смущают, даже когда на танцполе становится очень много людей и непроизвольно их тела соприкасаются с ней. Бона не обращает внимания ни на что, ей движет какая-то громкая попсовая песня в колонках и безудержное желание раствориться в этом моменте.       Через некоторое время Бона начинает без причины улыбаться, потому что ей действительно очень хорошо — и она не в силах скрыть этого. За короткий промежуток времени её будто лишили всех терзающих душу эмоций и заставили чувствовать необъяснимое счастье, которое нежно щекотало кожу изнутри. Боне настолько хорошо, что она, сама того не замечая, приобнимает за шею танцующего рядом Мингю. Она всё ещё понимает происходящее и прекрасно осознаёт, что совершает. Хоть в разуме ни одной мысли и голова слегка кружится от эйфории, она всё ещё отдаёт отчёт своим действиям.       Бона видит улыбку Кима и чувствует, как его руки достигают её талии. Она не противится, и её совершенно не смущает, когда его ладонь спускается ниже, плавно двигаясь по ягодицам. Внутри бушует ураган чувств — ей просто хорошо, и в голове вместо навязчивых мыслей полная эйфория. Она ощущает прилив сил и понимает, что всё вокруг исчезает. Бона уже не помнит ни появление Ёнджуна, ни нездоровый вид Чонгука. Если второго отголосками всё же вспоминает, то первого она напрочь забывает. Сейчас ей кажется, будь тут Чонгук — она бы на него набросилась и явно не от желания отомстить, а дикого желания его съесть, как велит ей возбуждённый мозг.       Но жизнь непредсказуемая штука и очередной раз доказывает это, когда в какой-то момент всё начинает кружиться, а Бона противится этому, думая, что это вполне нормальное явление. Но всё становится гораздо хуже, когда в лёгких резко не хватает воздуха и кровь стынет в венах. Сильные толчки в спину, прикосновения других людей кажутся ей теперь как многочисленные укусы змей, яд которых за считанные секунды проникает в кровоток и выбивает почву из-под ног. Боне чудится, будто все сговорились и решили без причины её толкать, — настолько ей становятся неприятными чужие касания. Бона хочет возмутиться и намеревается уже уйти прочь, но перед глазами мелькают странные картинки, от которых неизвестная паника подступает к горлу.       — Отпустите меня! — кричит детский голос в голове и заставляет её застыть на месте и забыть, что всё ещё находится в клубе.       Бона не видит лица той самой девочки, которая не прекращает кричать. Этот голос постепенно сводит с ума Бону, но он настолько знакомый, что страх колючими прутьями сковывает грудь.       — Помогите! — Мольба в голосе превращается в рыдание, и Бона чувствует её страх так отчётливо, будто всё происходит сейчас с ней.        Плач девочки не прекращается, а Бона ощущает резкий толчок: её куда-то кидают и грубо хватают за руки. Она теряется, потому что совершенно не может понять и уловить разницу — иллюзия это или реальность. Бона смотрит на свои дрожащие руки и видит обеспокоенные глаза Мингю напротив, когда поднимает на него глаза. Она отдалённо слышит его голос, но её будто погрузили глубоко под воду и пытаются затопить. Она ощущает, как начинает задыхаться и судорожно движется к выходу, сбивая всех на своём пути. Ей катастрофически нужно на улицу, потому что её всё душит.       Бона резко останавливается, когда девочка прекращает кричать. Воображение искусно вырисовывает, как бедное дитя насильно сажают в огромную машину. Бона чувствует грубый захват на собственных руках, когда девочка пытается сопротивляться. Крик заменяется рыданием, и Бона ощущает, как ком застревает в горле, когда перед глазами образуются две мужские фигуры… Она чувствует, как скатываются солёные слёзы в тот момент, когда к лицу подставляют тряпку. Мгновение — и попытки девочки вырваться прекращаются, а сознание отключается…       Бона делает резкий вдох, когда чьи-то крепкие руки довольно быстро её поднимают. Перед глазами больше нет этой девочки, только яркий потолок и чужое присутствие. Дикий ужас сковывает тело, и она начинает судорожно высвобождаться, но ей не позволяют, удерживая её на весу. Она слышит уже собственный отчаянный голос, который просит её отпустить. Её захлёстывает паника, которая раздирает когтями глотку, пока её укладывают на какую-то мягкую поверхность. Внутри продолжает нарастать страх до тех пор, пока…       — Дыши, — слышится знакомый голос, который разом вырывает её из воды.       Этот голос становится кислородом, который одним дуновением проникает в лёгкие и заставляет сделать нормальный вдох. Она узнаёт его, потому что просто не может быть иначе. Это Чонгук. И от осознания этого паника слегка отпускает, потому что Чон ассоциируется с безопасностью.       Бона рефлекторно обнимает его за шею, не зная, сон это или явь, но точно не желая, чтобы он уходил. Она цепляется за него, как за спасательный жилет, потому что низкий тембр её успокаивает. Участившееся сердцебиение постепенно замедляется, когда она делает очередной глоточек воздуха. Она слышит собственное загнанное дыхание, а затем неожиданно чувствует обжигающие слёзы.       — Всё хорошо, мартышка.       Мягкий тембр у ушей постепенно заглушает хаос в голове, а привычный аромат Чонгука словно разглаживает напряжённые мышцы. Бона ощущает, как растворяется в чужих руках, чувствует мягкие поглаживающие прикосновения к спине и, утыкаясь в ямку между шеей и плечом Чонгука, продолжает жадно хватать ртом воздух. Она хочет остаться в этом мгновении и совершенно не желает отстраняться, только сильнее его обнимая. Бона боится, что стоит его отпустить, как ужасающие крики вновь окутают её разум.        — Вот так, умница, — хвалит нежно Чонгук, когда она спустя время окончательно расслабляется.       Он продолжает мягко гладить её по спине, словно маленького ребёнка, которому приснился кошмар. До тех пор, пока сознание Боны не отключается. Не способное выдержать такой нагрузки, оно погружается в глубокий сон. Но прежде Бона успевает запомнить мягкий поцелуй в висок и уже до боли приятное:       — Спи, мартышка. Всё хорошо…