the art of rapprochement

      — Ты выглядишь прекрасно, — говорит Чонгук, рассматривая Бону, которую уложил на кровать и просил не двигаться, пока он не принесёт всё необходимое.       Он внимательным взглядом проходится по телу Боны в купальном костюме, из-за которого простынь намочилась, а всё из-за того, что Чонгук не дал времени даже выдохнуть, как только они остались за закрытыми дверьми комнаты. Ласкал шею, кусал, вылизывал, скользил руками по плавным изгибам, шепча безумные непристойности в уши Боны, заставляя покрыться румянцем её щёки. Когда Чонгук вдоволь насладился своими действиями, он попросил её оставаться в таком положении на кровати, а сам отлучился на несколько минут в ванную.       Вернувшись, Чонгук продолжает рассматривать Бону как в первый раз. Плавно опускается взглядом потемневших глаз по достаточно искусанной шее, кажется, восхищаясь своей проделанной работой. Достигает упругой груди, которая от таких глаз начинает взволнованно подниматься и опускаться. Спускается по плоскому животу, сохранившему пару капелек воды после купания, и останавливается на золотистой штанге с небольшими алыми камушками на концах. Бона задерживает дыхание, когда видит в глазах Чонгука неподдельное восхищение. Ведь именно на такой эффект она рассчитывала, поменяв украшение прошлой ночью на новое. Некоторое время он неотрывно рассматривает пирсинг, который на молочной коже без сомнений выглядит горячо и сексуально.       Пока Чонгук изучает её тело, Бона не может оторвать глаза от него. Он выглядит очень обворожительно, несмотря на голодный, хищный взгляд, из-за которого она робко дышит. Возвышается над ней, как повелитель мира грехов, и грозит в скором времени утащить невинную жертву, чтобы очернить её своей похотью. Только вот добыча уже совсем не невинна и, очевидно, предвкушая, покорно ожидает дальнейших действий.       Ухмылка трогает лицо Чонгука, когда он наконец перестаёт рассматривать пирсинг и взглядом спускается к тонкой ткани белых трусиков. Боне кажется, будто она чувствует его хищные, затуманенные наваждением глаза буквально каждой клеточкой организма. Чонгук в самом деле проходится взглядом до кончиков пальцев ног, моментально покрывая тело мурашками. Это вызывает бурю эмоций: Бона совершенно растеряна и не знает, куда деть собственные глаза, когда её так внимательно рассматривают, словно сложную головоломку пытаются разгадать. Так завороженно на неё не глядели, наверное, никогда. Невольно стеснение сковывает тело, но Бона не может отрицать того, что что это, как ни крути, приятно ласкает самолюбие.       — Это смущает, — нервно произносит Бона и сгибает ноги, ощутив лёгкий холодок, пронёсшийся по телу после долгого изучения.       Уголки губ Чонгука дёргаются, и он слишком быстро оказывается над ней, расположив руки по бокам, тем самым поймав её врасплох.       — Научись не смущаться. — Он аккуратно подхватывает её ногу под коленом и, чуть раздвинув, располагается между её бёдрами.       На месте соприкосновения рук Бона ощущает электрические покалывания, а хищные глаза, вдруг оказавшиеся напротив, начинают вгонять в тело ещё большее стеснение.       — Мне кажется, этому невозможно научиться, — совсем тихо произносит Бона, чувствуя прилив жара к лицу.       Чонгук нависает над ней и несколько секунд неотрывно смотрит, изучая цвет её глаз или же просто пытаясь заглянуть глубоко в душу. Принимать долгий внимательный взгляд становится пыткой для Боны: внутри всё скручивается в тугой узел. Чонгук наклоняется ещё ближе, ежесекундно обдавая своим ароматом, больше сгущая воздух между ними. Бона на секунду задерживает дыхание, а руки, боясь дотронуться до его тела, безвольно располагаются вдоль туловища.       — Просто знай, что если женщины любят ушами, то мужчины — глазами, так что нужно научиться реагировать нормально, — тихо шепчет он, вновь касаясь уха. Ладони плавно, но совершенно неожиданно оказываются под её лопатками, после чего умело щёлкает застежка. — Хотя в этом твоё очарование.       Чонгук приподнимает Бону, и она подчиняется, понимая, что находится в странном взволнованном предвкушении чего-то, что он пытается растянуть. Не отводя загадочного взгляда, Чон аккуратно приспускает бретельки и, освободив грудь от ткани, швыряет куда-то в сторону. Бона ощущает лёгкую прохладу и то, как тело следом покрывается мурашками.       — Нам можно находиться в этой комнате? — немного тушуется она, услышав тихий гул с улицы и одновременно пытаясь справиться со смущением из-за наготы.       Удивительно, как быстро изменилось отношении Боны ко многим вещам. Как она стала реагировать не напряжением, а взволнованным трепетом на откровенные прикосновения Чонгука. Будто прежнего страха никогда и не существовало. Будто Бона его придумала несколько лет назад и крепко к нему привязалась, воздействуя тем самым на психосоматику.       — Можно. — Чон укладывает её обратно, словно безвольную куклу, и, чуть сместившись вниз, достигает края трусиков.       Бона рефлекторно вздрагивает, но не противится, потому что понимает: Чонгук всегда знает, как сделать так, чтобы заставить её убрать к чёрту всё напряжение. И он подтверждает её мысли, когда нежно целует в живот. Отвлекает мягкими прикосновениями губ, пока руки плавно спускают ткань её трусиков. Неловкость никуда не девается, но Бона помогает ему, высвобождая ноги из тонкой материи. Сопротивляться нет никакого смысла, когда прежнее желание начинать вновь захлёстывать её изнутри. Только вот оказавшись совершенно голой, она чувствует, как горит лицо, а тело слегка обдаёт холодом, потому что Чонгук встаёт и вновь присматривается к ней. Всё тот же хищный взгляд и острые черты лица — и она давится воздухом. Тянущие ощущения внизу живота снова зарождаются, и Бона начинает дышать чаще.       Перестав так откровенно разглядывать её, Чон усаживается между ног и, неожиданно подняв левую, целует щиколотку, моментально вызывая волну дрожи. Бона ощущает, как тело на мгновение сковывается, но при этом предвкушает дальнейших действий, и Чон, не изменяя себе, двигается мягкими поцелуями вниз.       Это зрелище захватывает дух. Загорелое жилистое туловище напротив с отчётливыми кубиками и упругой грудью. Перекатывающиеся при движениях мышцы на предплечье, особенно соблазнительно и распутно выглядящие татуировки на одном из них. Чонгук словно сошёл с обложки модного журнала с продукцией Calvin Klein и бросает вызов стереотипам общества, маня пирсингом у уголка губ, несколькими колечками в ушах и хаотичным цветным рукавом. Старшее поколение Чон Чонгука единолично осудило бы. Скорее всего, не разрешило бы своим детям общаться с такой категорией людей, у которых нет ни рамок, ни границ и которые привыкли делать так, как им заблагорассудится. Возможно, даже в нынешнее время найдётся достаточно консервативных корейцев, всё ещё опасающихся татуировок и многочисленных пирсингов из-за стереотипов. В этом была проблема их менталитета (да и, в общем, многих других), но Бона видит перед собой просто свободного человека с собственным мнением и взглядом на жизнь. Личность. С непреклонным, сильным характером и, как она успела узнать, прекрасными манерами.       Стройные ноги Боны в крепких руках выглядят чертовски привлекательно, завораживающе, а то, как он слегка наклоняется, чтобы оставить на них след своих губ, вырывает из неё протяженный стон. Сердце на мгновение совершает кульбит. Кажется, всё смущение испаряется в этом моменте, и она совершенно забывает, что лежит перед ним абсолютно голая. Чонгук действительно знает, как отвлечь Бону ласками настолько, что она прекращает обращать внимание на посторонние мысли и ощущения, кроме того, что он вытворяет. С каждым мягким касанием кожи губ, которые уже приближаются к внутренней части бёдер, она осознаёт, что начинает возбуждаться. Будто ситуации в бассейне, где Чон довёл её до безумного исступления, вовсе не было. А когда Чонгук оставляет влажный поцелуй на внутренней стороне бедра, совсем близко к промежности, Бона напряжённо выдыхает.       Чонгук отвлекается от поцелуев и, оказавшись ещё ближе к лобку и на секунду подняв на неё глаза, одаривает привычной ухмылкой. От тёмных омутов кожу Боны обдаёт лёгким ознобом. Не отрывая чёрного взгляда, он наклоняется и целует чувствительную область между ног. Бона вздрагивает всем телом, а Чон отпускает её ногу и, ухватившись за ягодицы с двух сторон, повторяет движение. Тело мелко вздрагивает, неумолимое желание постепенно возвращается, и она чувствует, как сердце начинает биться расторопнее. Не в силах терпеть такие мучительно медленные ласки, будоражащие кровь, пальцы на ногах Боны сгибаются от остроты ощущений. Ей хочется свести бёдра вместе, но крепкая хватка препятствует.       В этот раз всё намного нежнее: Чонгук оставляет поцелуи, не пытаясь проникнуть языком внутрь, и не спешит лишать её души. Лишь изредка проводит им по клитору, заставляя Бону крепче схватиться за простыни. Впридачу ко всем терзаниям Чонгук то и дело сжимает и разжимает упругую задницу, вынуждая её откинуть голову от начинающих сводить с ума приятных ощущений.       Чонгук слишком внезапно оказывается перед её лицом, и Бона не сразу понимает, что сладкая пытка прекратилась. Его уголки губ дёргаются в еле заметной улыбке, когда он ловит её растерянный взгляд. В глазах мелькает хитрый блеск, будто Чонгук пытается вновь заглянуть глубоко в неё, коснуться души своей страстью и заставить воспламеняться по новой. И Бона не успевает среагировать, потерявшись в недрах тёмного омута напротив, когда Чонгук неожиданно завязывает грубую ткань на запястьях. Бона опускает глаза, чтобы оценить происходящее, и удивляется чёрному ремню, который сковывает её руки. Слегка ошарашенный взгляд вновь возвращается на сосредоточенного Чонгука, и она пытается понять, когда он успел его принести и что задумал.       — Что ты делаешь? — Хриплый голос Боны в нависшей тишине, прерываемой лишь гулом людей за окном, звучит чересчур неуверенно.       Тело слегка напрягается из-за беспомощности, а глаза в ужасе округляются, когда Чонгук молча затягивает ремень потуже и поднимает её руки над головой. Паника подступает к горлу, а возбуждение от этого, кажется, на мгновение потухает. Только вот Чонгук не даёт тревоге поглотить разум Боны, сократив расстояние между ними.       Он смотрит прямо в душу. Глаза тёмные, как у Дьявола, но при этом, как бы парадоксально ни было, мягкие. В этих недрах хочется утонуть, позволить поглотить, довериться и подчиниться. Чон, не отрывая взгляда, опускается ближе, и Бона чувствует его тёплое дыхание на своих губах. Страх, доселе поселившийся внутри неё, рассеивается в искорках, поблескивающих в глазах тёмного лорда Чон Чонгука. Взгляд иссиня-чёрный, который, казалось бы, должен пугать лишь одним своим оттенком, но в нём есть что-то, что заставляет страхам склонить голову в повиновении, сдаться.       Бона неожиданно для себя отмечает, что место отступившей тревоги вновь занимает постепенно нарастающее желание. От чёрных глаз, горячего дыхания и от крепко удерживающих рук, которые в скором времени не дадут ей ни за что вырваться. Связывание для неё в новинку, и непривыкшее тело среагировало вполне адекватно, напрягаясь всеми фибрами души. Но Бона слишком быстро теряет этот страх под натиском взгляда Чонгука. Кажется, её тело полностью переходит под его контроль.       Чонгук всё ещё пожирает её глазами. Этот самый взгляд пропитывает её желанием и ломает окончательно сопротивление, разгоняя в крови возбуждение. А потому, когда Чонгук вновь приближается, Бона непроизвольно тянется к его губам, словно магнитное притяжение, которому противостоять невозможно. Только Чон вновь дразнит: еле касается её губ и, ухмыльнувшись, быстро отстраняется, чтобы завязать концы ремня к изголовью кровати и обездвижить её руки.       Довольный собой, он отстраняется и вновь созерцает наготу Боны. С привязанными запястьями и розовыми от смущения щеками, но с абсолютно возбуждённым взглядом она смотрится совершенно точно соблазнительно и желанно. Уголки губ Чонгука растягиваются в самодовольной улыбке, когда он раздвигает её ноги и удобнее устраивается между ними, становясь на колени.       Бона не сразу замечает, что он уже успел снять боксеры, видимо, когда она была в прострации от его пожирающих глаз. Но когда обращает на это внимание, понимает, что теперь они наконец находятся в равных условиях, и немного выдыхает.       Хитрый блеск во взгляде Чонгука мелькает перед глазами. Он достаёт откуда-то презерватив и, чертовски сексуально разорвав зубами упаковку, плавно натягивает на колом стоящий член. Чонгук проводит по нему несколько раз, пристально смотря в глаза Боны. Этот сатанический, не предвещающий ничего нежного взгляд прогоняет по телу электрический разряд, заставляя нервно сглотнуть.       Без лишних слов Чонгук входит быстрым движением, вырывая изо рта Боны сладостный стон. Обольстительно улыбнувшись такой реакции, он двигает к себе тело Боны, ухватившись за подвздошные кости . Подняв немного таз Боны, Чонгук крепко удерживает его и начинает двигаться. Быстро и глубоко. Кажется, терпения у него совершенно не осталось. И это вполне ожидаемо, учитывая то, сколько он ещё продержался, чтобы вновь возбудить Бону ласками.       Бона задыхается от чувственных толчков, руки непроизвольно дёргаются от каждого проникновения, и она ощущает, как ремень на запястьях неприятно стягивает нежную кожу. Только это почему-то, к её удивлению, только подначивает, заставляет ещё больше возгораться изнутри, как огромное пылающее огненно-красное пламя.       Чонгук не щадит её тело, загоняя толстый член по самое основание. Кровать от такой силы начинает издавать еле слышимый скрип, пока Бона пытается не задохнуться от переизбытка чувств. Ей хочется убрать руки в стороны, схватиться за простыни или дотронуться до совершенного тела перед собой. Никогда прежде загорелый пресс с перекатывающимися от грубых толчков мышцами на животе не привлекал внимание так, как сейчас. Лишившись способности дотронуться до этого тела, Бону разрывает от неукротимого желания коснуться его. Провести по крепкому рельефу, подняться выше, оставить влажный след губ, попробовать на вкус и провести языком очерчивая линии.       Бона, задыхаясь от глубоких толчков и от своих мыслей, спускается затуманенным взглядом туда, где крепкие руки удерживают её тазовые кости, а член настолько быстро двигается в податливом теле, что его практически не видно. Эта картина медленно сводит её с ума. Только вот от чего она окончательно безумеет — это когда взглядом поднимается по рельефному туловищу и застаёт выражение лица Чонгука.       Линия челюсти настолько заострена, что, кажется, проведи по ней — точно поранишься. Высокие напряжённые скулы в сочетании со слегка поджатыми губами и запрокинутой назад головой выглядят невероятно обольстительно. Глаза Чонгука прикрыты, кадык дёргается в напряжении, а жилистая шея не может не приковывать голодные взгляды. Бона нервно сглатывает. Эта картина перед глазами стоит миллиарды денег, потому что он выглядит чертовски горячо и сексуально. Можно умереть и возродиться вновь лишь от одного его не скрывающего наслаждения лица. Это определённо точно произведение искусства, на которое хочется смотреть вечность.       Бона прикрывает глаза, когда движение бёдер становятся максимально сильными. Внизу живота творится что-то совершенно неладное, граничащее с болью от нарастающего возбуждения. Она поджимает губы, но скрыть рвущиеся наружу стоны ей не удаётся, и она вновь позволяет себе быть откровенной. Её ведёт от каждого проникновения, от сильных рук, от сиплого дыхания Чонгука. И, кажется, вот-вот рванёт взрывной волной. Но неожиданно хватка на бёдрах ослабляется, а толчки становятся чуть медленными, а через мгновение она ощущает нависшее тело над собой.       Бона открывает глаза и видит перед собой сосредоточенное лицо Чонгука, испытывая лёгкое разочарование оттого, что он выходит из неё. Он, мягко улыбнувшись ничего не понимающей и пытающейся привести в норму дыхание Боне, целует её шею. Она вновь прикрывает глаза, наслаждаясь крупинкой нежности, которую он сейчас проявляет, оставляя влажные поцелуи на коже. Ощущает, как он освобождает её руки. Кажется, он решил сжалиться над ней. Бона блаженно выдыхает, когда на запястьях ослабляется хватка.       Только вот Чонгук не спешит развязывать ремень, он лишь открепляет от изголовья кровати. И одним быстрым движением переворачивает пойманную врасплох Бону на живот, тут же поставив в коленно-локтевую позу. Бона не успевает даже среагировать, кроме как громко вздохнуть, когда в неё сразу же входят по самое основание, крепко ухватившись за бёдра.       И тогда начинается абсолютное безумие. Чонгук совершенно не жалеет тело, проникая чувственно глубоко, резко и быстро. Движения ни на секунду не замедляются, наоборот, набирают максимальную скорость с каждой секундой. Бона утыкается лицом в простынь, заглушая жалобный скулёж. Запястья плотно соединены, как наручниками, так что ей остаётся согнуть руки в локтевом сгибе и уткнуться в кисти. Это до безумия приятно, несмотря на бешеный и грубый ритм, из-за которого её трясёт. Дышать становится трудно, кровать пружинится и уже слышимо скрипит от властных проникновенных толчков. Бону обдаёт жаром во всём теле. Внизу живота затягивается тугой узел от каждого толчка всё сильнее, причиняя сладостную боль.       Крепкие руки с каждым движением усиливают хватку. Кажется, Чонгук в погоне за своим наслаждением совсем не обращает внимания, как впивается пальцами в нежную, не привыкшую к таким грубостям кожу. Немного больно, но в совокупности с тем возбуждением, которое полыхает внутри Боны, и с той страстью, которая передаётся от Чонгука, практически незаметно и даже в какой-то степени до сумасшествия приятно.       Грубые толчки не замедляются ни на секунду, даже когда у Боны, кажется, садится голос и совершенно не остаётся сил. Она начинает задыхаться: в горле полная засуха. Ещё немного — и комната точно поплывет перед глазами. Чонгук проникает глубоко, сильно сжимая её бедра, до звёзд перед глазами. Она слышит грубые шлепки крепкого паха об уже заметно пострадавшую задницу и возгорается вновь, жадно принимая его во всю длину. До ушей доходят его тяжёлое дыхание и самые сладкие, срывающиеся с губ приглушённые стоны. Это подначивает, возбуждая тело до предела, заставляя откликаться на эту грубость с его стороны и подмахивать бёдрами навстречу, становясь абсолютно податливой.       Бона всем существом наконец ощущает натуру Чон Чонгука, который впечатывает бедное тело в кровать и трахает до безумия, совершенно позабыв о нежности и мягкости, которую до этого проявлял. Всё её нутро чувствует силу и всепоглощающую страсть Чонгука, позволяя себе быть поглощённой этой страстью и раствориться в ней. Когда движения слегка сбиваются, а гортанное рычание за спиной проносит по телу тысячу колючих мурашек, ей хочется повернуться и взглянуть ещё раз на очень красивое лицо, которое она до этого успела лицезреть.       Желание и возбуждение вновь взрывается одной яркой вспышкой, когда Чонгук спускается пальцами к чувствительному клитору, приближая её крышесносный оргазм. Голова моментально уплывает, достигая нирваны. Бона дёргается, ощущая, как ей становится настолько хорошо, что она просто уже ничего не замечает, улетая в мир абсолютного наслаждения. Она закрывает глаза, чувствуя лёгкую эйфорию в придачу с бешеным ритмом сердца, пока Чонгук нагоняет свой оргазм. Движения становятся размашистыми, сбивчивыми, а дыхание — тяжёлым и прерывистым, переходящим в утробное рычание. Бона ощущает, как Чонгук ещё сильнее сжимает её бедра и, совершив несколько резких толчков, достигает кульминации, грубо ругнувшись ей куда в спину.       Несколько долго тянущихся секунд он прижимает её к себе, пытаясь отдышаться, в то время как Бона не может удержать свой вес. Как только Чонгук осторожно выходит из неё, она слегка дёргается и устало падает на кровать, когда он отпускает её. Тело обмякает, голова затуманенная, и Бона растекается лужицей на кровати, совсем не задумываясь о том, как выглядит, потому что все силы внезапно заканчиваются.       Бона резко распахивает глаза, когда слышит копошение рядом. Она судорожно переворачивается на другой бок и ощущает мягкую простынь вокруг себя. Сфокусировав зрение в полумраке комнаты, она видит Чонгука. Он лежит рядом и смотрит с явно улыбающимися глазами.       «Я отключилась?!»       — Да, ты отключилась, — отвечает он, прочитав немой вопрос в её удивлённом взгляде.       Шок отходит на второй план, а жар приливает к голове от нелепости ситуации.       — О боже. — Она закрывает лицо руками, пытаясь вспомнить тот момент, когда и вправду отключилась, растворившись в приятной неге. — Стыдоба какая…       Бона чувствует, как горят щёки. Ей и вправду неловко, и она сильнее закрывает лицо ладонями, будто это поможет избежать позорного часа. Чонгук тем временем не позволяет ей долго плыть в своём самобичевании, а потому нежно касается чужих рук и осторожно убирает их.       — Всё нормально, — успокаивает он низким, умиротворённым голосом и сдержанно улыбается.       Эта чёртова улыбка и мягкий уставший взгляд заставляют предательское сердце Боны среагировать. Оно слегка сбивается с привычного ритма, вынуждая её задержать дыхание.       — Как долго я… — не может закончить мысль она: в горле от внимательного взгляда Чонгука резко пересыхает.       — Десять минут, — отвечает он на незаконченный, но вполне очевидный вопрос Боны.       Ей вновь хочется закрыться простынью из-за того, что она просто вырубилась, но сдерживает себя, пытаясь всё же сохранить оставшуюся крупинку гордости. Чонгук едва ухмыляется, и Бона краем глаза замечает, что он в чёрных боксерах. И рефлекторно вспоминает, что она абсолютно голая. Благо простынь, которой, очевидно, накрыл её Чонгук, скрывает тело.       Вставать и одеваться в любом случае у неё просто нет сил, а потому она ещё больше укутывается. Тело расслабляется, и она утыкается взглядом в горящие глаза Чонгука, наблюдающего за ней. В полумраке комнаты они выглядят загадочными, и, кажется, в них можно увидеть сияние. В этих глазах можно утонуть и не вынырнуть обратно, а потому Бона прикрывает собственные, чтобы не захлебнуться в недрах карего омута. Смотреть на такого расслабленного и абсолютно удовлетворённого Чон Чонгука с растрёпанными волосами себе дороже, потому что ещё свежа память о том моменте, когда она, засмотревшись, поцеловала его.       На некоторое время воцаряется тишина. Кажется, люди во дворе и в доме успели рассеяться, пока Бона и Чонгук поддавались страсти. Прежнего шума нет, а значит, время определёно перешло далеко за полночь.       Чонгук тем временем успел повернуться на спину и сейчас смотрит куда-то в потолок, размышляя о своём и, кажется, не собираясь засыпать. Боне же спать всё ещё хотелось, но и этот момент ей нравится. Она успела распахнуть глаза и насладиться минутами спокойствия, когда ты далеко от своих проблем и постороннего мира.       Бона, засмотревшись на профиль Чонгука, задумывается. Он до этого никогда не оставался с ней после секса, а тут спокойно её укрыл, да и по-хозяйски расположился на второй половине кровати. Этот момент почему-то греет душу, даёт какое-то чувство умиротворённости и атмосферу уюта, чего она никогда не чувствовала.       — Почему ты не сказал, что знаком с Мингю? — спрашивает Бона, пока ещё разум на месте.       — Ты не спрашивала, — отвечает Чонгук спокойно, продолжая пялиться куда-то вперёд.       — Наверное, тебе было весело. — Голос подводит, становясь на тон ниже и звуча немного обиженно.       Сердце на мгновение обдаёт чем-то неприятным от осознания всей сути. Ведь Бона говорила Чонгуку про Мингю. Он видел, что она танцует с ним. Делилась с Чоном тем, что старается ради того, кто является, оказывается, его знакомым. Возможно, даже другом. Ситуация на самом деле немного непонятная, и если Бона до этого не концентрировала внимание на этом под действием шока, а потом и ласк Чонгука, то сейчас всё кажется совершенно нелепым и издевательским. Будто над ней и правда глумятся.       — Нет, — коротко отвечает Чон. Бона смотрит на него, и ни один мускул не дёргается на его лице. — Я не смеялся над тобой.       Бона только сейчас осознаёт одну истину: Чонгук никогда не делится личным. Не говорит, являются ли они на самом деле близкими друзьями, вероятно, не желая это как-то пояснять. Но при этом он и вправду не выглядит каким-то веселящимся, скорее совершенно не желающим говорить о Мингю. Отчитываться о своей дружбе с ним он, кажется, совершенно не намерен. И Бона решает не продолжать бессмысленную беседу, потому что Чонгук точно не будет говорить что-либо, а спрашивать и уточнять — покажется слишком жалкой, думает она.       И если он относится к этому гораздо проще, не осуждает её, то, возможно, Боне тоже надо расслабиться и не искать подвоха в том, что они знакомы. А потому Бона меняет тему.       — Если честно, когда ты меня сюда привёл, я подумала о другом удовольствии, которое мне тебе нужно доставить, — неуверенно признаётся она.       С кем ещё ей это обсуждать, если не с Чонгуком, который, кажется, успел её прочесть вдоль и поперёк? Бона и вправду подумала о другом, немного даже испугавшись этого. Ведь опыта у неё в таких вещах ни гроша…       Чонгук наконец поворачивается к ней, явно заинтересованный словами Боны.       — О каком? — Хриплый голос в тишине звучит немного интригующе.       Бона смущается ещё сильнее, когда ловит хитрый блеск в глазах, потому что прекрасно понимает, что он снова начинает издеваться. Она кутается в укрывающую её простынь, закрывая им половину лица, оставляя только глаза, в которых плещется стеснение.       — Ну ты понял, — неловко говорит Бона сквозь ткань.       Чонгук хитро улыбается.       — Не понимаю, о чём ты, — продолжает издеваться он, повернувшись на бок, чтобы получше разглядеть её.       — Ну… оральные… ласки.       Сказать термин, подразумевающий эти слова, почему-то при Чонгуке кажется ей очень странным и неловким. Хотя несколько минут назад её совершенно не стесняло то, как выкрикивала его имя, находясь под ним.       Неожиданный смех Чонгука возвращает её в реальность.       — Боюсь, ты бы оставила меня без мужского достоинства. — Смешинка в голосе даёт понять, что он шутит. — А он мне ещё нужен, знаешь ли.       — Да ну тебя! — Бона слегка бьёт его в плечо, на что он лишь широко улыбается. Она сдерживает собственный смешок от его комментария, но затем добавляет явно с чувством ущемлённой гордости: —То, что я не умею, не значит, что я не могу этому научиться!       — А ты готова учиться? — ехидно улыбаясь, задаёт провокационный вопрос Чонгук, внимательно изучая её полыхающее лицо.       — Ну… возможно, — неуверенно тянет она, заметив, как Чон напротив смотрит с хищным прищуром.       Чонгук несколько секунд наблюдает за тем, как Бона опускает взгляд, пожалев о сказанном, а затем мягко улыбается.       — Я тебя услышал, мартышка. — Этот мягкий тембр когда-нибудь точно сведёт её с ума.       Чонгук вновь переворачивается на спину и накрывает себя простынью.       — Мы можем здесь остаться? — осторожно спрашивает Бона.       Собираться и покидать дом в столь позднее время совершенно не хочется, а оттого, что сил просто не осталось, это кажется самой настоящей пыткой. Бона смотрит на уже прикрытые глаза Чонгука с надеждой. Она буквально видит его усталость и понимает, что у него тоже нет желания уходить.       — Да, — совсем тихо отвечает Чонгук, кажется, проваливаясь в царство Морфея.       Бона не хочет думать, что сейчас происходит между ними и до каких пор он её будет обучать, потому что, как только она начинает размышлять о том, что всему есть конец, становится немного не по себе. Но в любом случае об этом она подумает чуть позже, когда наберётся сил…

***

      Пробуждение получается сладким и самым блаженным. Бона ощущает какую-то лёгкую эйфорию, окутывающую тело, словно она в невесомости. Она осторожно открывает глаза и щурится от солнышка, которое вовсю греет улицы и, кажется, достигает и её сердца. Бона не знает, почему у неё на душе расцветающая весна, а на лице неспадающая улыбка с утра пораньше. Но догадывается, что всё это из-за одного человека, который ночью, скорее всего, неосознанно крепко обнимал её со спины. Возможно, ей почудилось, но чувство тепла, исходящего от другого тела рядом, до сих пор не покидает, даже когда она видит пустую половину кровати.       Бона слышит звуки воды из ванной комнаты и догадывается, что Чонгук, очевидно, находится там. Она осматривает комнату и замечает на краю постели свои вещи: аккуратно сложенную футболку и брюки, а рядом телефон. Бона не помнит, когда они после бассейна успели их прихватить и куда тем более кинули в порыве страсти. Однако то, что они подготовлены и лежат на поверхности, — точно дело рук Чонгука. Кажется, он уже знает, что Бона, скорее всего, начала бы паниковать с утра, не найдя во что одеться.       — Новое полотенце в ванной, так что можешь воспользоваться, — окликает её низкий голос.       Бона поворачивается в сторону звука, и это становится её фатальной ошибкой. Голый торс, стекающие по жилистому прессу капельки воды, которые достигают края обмотанного вокруг бёдер белого полотенца и растворяются в нём. Картина перед глазами слишком соблазнительна, чтобы оставаться равнодушным. В горле пересыхает, сдавливает спазмом, вынуждая Бону взволнованно заморгать. Взгляд скользит выше, и она видит свежее после душа лицо и мокрые, спадающие на лоб волосы, традиционную ухмылку человека, который знает, что он неотразим.       — Спасибо, — судорожно произносит она, ощущая, как предательски хрипит голос.       Бона привстаёт и слегка морщится от боли во всех мышцах. Ночной марафон никогда не остаётся бесследным, а потому Боне приходится мириться с усталостью и иногда болезненными сокращениями. Она уже запомнила: после секса с Чонгуком не бывает иначе. Вчера он совершенно не щадил её тело, а расплачиваться, как всегда, придётся ей. Но это нисколько не огорчает её, просто немного меняет привычную жизнь, внося поправки в виде осторожных движений и чуть медленных приседаний.       Бросив на наблюдающего за ней Чонгука мимолётный взгляд, Бона укутывается в белую ткань и, прихватив все вещи, бежит в ванную. Она слышит позади его смешок, но не акцентирует на нём внимания, запираясь в комнате. Способность смущаться у Боны не отнять, наверное, никогда. Даже если Чонгук успел изучить её вдоль и поперёк, она всё равно не может расхаживать голой перед ним.       Освежающий душ слегка приводит в чувства и помогает слабому телу, расслабляя его. Бона вновь ощущает себя живой. Только вот боль в мышцах, а особенно ягодицах никуда не уходит, так что ей вновь в течение дня предстоит отдавать предпочтения дивану и креслам: после ночной грубости попа нуждается в особой заботе.       После водных процедур Бона задерживается у зеркала, посмотрев на своё отражение. Оно буквально кричит о том, что её абсолютно точно вчера затрахали и выпили всю кровь. На шее очередной засос, который на этот раз скрыть вряд ли получится, потому что он практически под челюстью с левой стороны. И настолько яркий, будто пытались отодрать кожу. Чуть ниже красуется дорожка еле заметных розовых следов от ключиц и ниже по груди.       Бона смотрит на свои уставшие глаза и улыбается. Отражение в зеркале её совершенно не смущает, ей наоборот кажется, что сейчас она более живая, чем раньше. Карие глаза горят, становясь яркими и сияющими, губы слегка припухли и немного искусаны, а улыбка по-настоящему счастливая. Бона знает, что достаточно красива, и никогда не имела привычки не замечать этого или делать вид, что это не так, и напрашиваться на комплименты. Но она никогда прежде не казалось себе настолько сексуально красивой.       Собравшись с мыслями, Бона сушит волосы и, вернув опрятный вид, выходит из ванной в приподнятом настроении. В спальне Чонгука она не обнаруживает, а потому идёт во двор, догадываясь, что, скорее всего, он там. И оказывается права. Одетый во вчерашний тёмный прикид Чонгук стоит возле своего байка и, облокотившись на него, очевидно, ждёт Бону. Она немного удивляется такой картине перед собой, потому что до этого серовато-чёрный Harley Чона вблизи ей лицезреть не удавалось.       — Я тебя подвезу, — проговаривает Чонгук, заметив её рассматривание.       «На этом монстре?!» — хочется ей вскрикнуть, но она сдерживает в себе порыв восхищения и предвкушения в сочетании с мелким страхом. Бона на подсознательном уровне давно желала увидеть этот мощный металл вблизи. Только вот внушительный вид огромного куска блестящей на солнце стали слегка пугает её. Но нельзя отрицать того, что мотоцикл, несмотря на громоздкость, — олицетворение изысканности и стиля. Сексуальный, как и, собственно, сам хозяин.       Фантазия неожиданно играет злую шутку над ней, подбрасывая в её разум совершенно пошлое желание: оседлать байк, как когда-то и самого Чонгука. Боне хочется провалиться сквозь землю, лишь бы убрать эти мысли из головы, но не думать об этом теперь практически невозможно. Она ощущает, как кровь резко приливает к лицу, когда поднимает взгляд на Чонгука. Взволнованно сглотнув, Бона тут же кивает ожидающему Чону и подходит ближе. Без лишних слов он самостоятельно надевает на неё шлем, а пока тот застёгивает его, она залипает на его два серебряных колечка у рта. Желание поцеловать его губы выбивает почву из-под ног, но Чонгук вовремя её удерживает за талию, завершив с защитой.       — Ты боишься? — ухмыльнувшись, спрашивает Чонгук.       Кажется, Боне стоит обрубить крылья, с которыми она сегодня утром проснулась: в ней явно начинает происходить что-то, что по итогу может вылиться в нечто нехорошее.       — Нет, — тихо произносит Бона, чувствуя его руки на талии. Она тут же выпрямляется, освобождая себя от горячих ладоней парня, и, тяжело сглотнув, более уверенно дополняет, глядя в огромные глаза напротив: — Просто кто-то высосал из меня все силы.       Чонгук вновь ухмыляется, поняв намёк, брошенный в его сторону, после чего отпускает её. Усаживается на свой чёрный Harley и выглядит как самый настоящий Дьявол. Это зрелище — очередное испытание для сердце Боны, которое в последнее время слишком остро реагирует на него. То, как Чонгук смотрится на мотоцикле, стоит отдельной страницы любых модных журналов, потому что за этот вид можно отдать все деньги. Да что там — возможно, люди согласятся непременно продать душу Дьяволу. Теперь Бона понимает, почему все девушки в университете так вздыхают и грезят о Чоне каждый раз, когда он проезжает мимо корпуса, сверкая грудой металла. Чон Чонгук будто продолжение своего байка: он так гармонично смотрится на нём, что Бона на некоторое время зависает, засмотревшись.       — Идёшь?       Бону отрезвляет его голос, и она, резко встрепенувшись, подходит к терпеливо ожидающему Чонгуку. Перед тем как расположиться сзади него, она на мгновение задумывается о том, что её пятая точка за такую поездку определённо не скажет спасибо. Всё же вопреки этому она забирается на байк и, не зная, за что держаться, хватается за край футболки Чонгука. Конечно же, это небезопасно, и Гука это не устраивает, а потому, взяв её за запястья, заставляет её обхватить себя за пояс и скрепить руки на животе. Бона подчиняется, понимая, что Чонгук знает лучше, и прижимается грудью к его спине, ощущая, как чёртово сердце замирает.       Тёплый весенний ветер заставляет прикрыть глаза. Шум пришедшего в движение мотора, заглушающего любые посторонние звуки, разгоняет по венам адреналин. Бона слегка вздрагивает, когда мотоцикл срывается с места и проносится по улице как сильнейший шторм. В голове сразу становится пусто: всё рассеивается по ветру и остаётся далеко позади. Пейзажи меняются слишком быстро, глаза не замечают ничего, кроме прямой дороги впереди.       Чонгук водит не так остервенело, как Бона ожидала, а потому позволяет себе чуть расслабиться. Только вот стоило ей это сделать, как чёртов садист начинает обгонять все машины в образовавшейся небольшой пробке, искусно лавируя между ними. Она плотнее прижимается к нему, когда её раскачивает из стороны в сторону, и сильнее сцепляет руки. Почувствовав лёгкий холодок на коже от набирающейся скорости, она утыкается в его широкую спину и, кажется, слышит ухмылку Чонгука. Так оказывается намного приятнее и безопаснее. Тёплое тело и колыхающийся в крови адреналин помогает ей привыкнуть и получать удовольствие от такой езды.

***

      Чонгук останавливается по другую сторону города, в какой-то зелёной местности, расположенной далеко от центра. В совершенно незнакомом ей месте, потому что в такой дали ей не приходилось бывать. А зря, так как здесь очень чисто и нетронуто людьми, оставив в себе все прелести природы. Вдалеке мелькают земельные участки, зелень покрывает поверхности, как ровно посаженный искусственный газон. И по дороге прихваченные с собой кимбапы из круглосуточного магазинчика отлично вписываются в эту гармоничную атмосферу.       Этот простой завтрак был необходим, как глоточек свежего воздуха, потому что Бона не ела со прошлого вечера, как ушла на вечеринку. Возможно, Чонгук услышал её урчащий живот, раз решил её накормить, прежде чем высадить у дома. И сейчас, облокотившись на невысокий забор, Чонгук смотрит куда-то вдаль и не спеша потягивает свой перекус, в то время как Бона остаётся на заднем сидении припаркованного рядом байка.       — Ты часто тут бываешь, не так ли? — догадывается Бона.       Она откусывает небольшой кусок кимбапа с овощами и яйцом и, наслаждаясь вкусом, ожидает ответа.       — Мне нравится здесь вид, — произносит он.       Чонгук поворачивает голову в её сторону и несколько секунд рассматривает так пристально, что Боне чудится, что эти слова адресованы ей. Но она вовремя вспоминает про местность и спешит согласиться с ним:       — Красиво.       Бона не лукавит. Смотреть на широкие просторы природы оказывается таким умиротворяюще приятным, что даже воздух ощущается чище и свежее. В целом зарождавшаяся атмосфера в этот момент, в который они находятся рядом и просто молча кушают, приносит море положительных эмоций. Двое людей смотрят вдаль, каждый погружён в какие-то мысли, и между ними нет совершенно никакой неловкости от образовавшейся тишины. Слова здесь не нужны. Только чувства и ощущения.       Когда кимбапы оказываются съедены, а кофе успешно выпит, Бона переводит осторожный взгляд на задумчивого Чонгука, и на мгновение ей хочется залезть ему в голову и прочитать терзающие его мысли. Он непреклонен, задумчив и сейчас выглядит особенно красивым.       — Можно вопрос? — прогоняя наваждение, спрашивает Бона, привлекая его внимание.       — Ты уже задала, — беззлобно подмечает Чонгук, всё ещё смотря куда-то вдаль.       — Как давно ты работаешь эскортником? — мягко интересуется Бона, стараясь не звучать как-то осуждающе. — И как ты… пришёл к этому?       — Почти три года, — сразу отвечает Чон, ни секунды не задумываясь.       Бона ожидает, что он продолжит, так как не дал ответ на второй вопрос, но он молчит, а потому затрагивать более эту тему она не решается.       — Учитывая твои принципы, — вновь начинает она. Желание узнать немного побольше о Чонгуке сейчас оказывается слишком сильным, и остановить поток вопросов становится нелёгкой задачей. — Ты ни разу ни с кем…       Язык не поворачивается сказать то, что она намеревалась спросить, а потому замолкает, судорожно поджимая губы. Бона не хочет показаться странной или бестактной.       — «Ни с кем» что? — переспрашивает он, наконец проворачиваясь в её сторону.       Взгляд хитрый, очевидно, прекрасно понимающий, о чём речь, но выражение лица непоколебимое. Чонгук не изменяет в привычке глумиться над ней.       — Ну… не переспал.       Чонгук ухмыляется, заметив лёгкое смущение Боны.       — Во время заказа нет, — спокойно отвечает он, продолжая смотреть на неё.       Такой ответ немного обескуражит. Неожиданная догадка врезается в разум слишком остро, что у Боны не выходит ничего стоящего, кроме:       — То есть…       — После заказа же мы все свободные люди, поэтому всякое бывало, — заметив её смятение, поясняет Чон. — Бывают разные обстоятельства: симпатия, обоюдное желание, возбуждение в результате флирта, и его как-то надо выплеснуть.       — Ого… — Бона немного теряется от такой информации. Маленький червячок, который образовался внутри слишком внезапно, начинает её беспокоить. Она почему-то до этого наивно предполагала, что Чонгук не спал ни с кем из своих клиентов. Наверное, из-за того, что тот категорически отказывался заниматься сексом с ней. А ведь она купила у него как минимум пять встреч, чтобы убедить его…       — Одноразовый обоюдный секс никто не отменял, мартышка, — слегка ухмыляясь, говорит Чонгук, изучая растерянное лицо Боны. — Не смотри на меня так, будто я чёртов проститут.       Последние слова будто окатывают её холодной водой, и она смотрит на него ещё большими глазами, понимая, что своим молчанием могла задеть его.       — Прости, я не это имела в виду, — искренне произносит Бона, придавая голосу больше уверенности. — Просто мне, наверное, не понять, как это работает.       Она ощущает на себе пристальный взгляд Чонгука, и на мгновение ей кажется, что в его глазах мелькает опасный блеск.       — Тебе лучше и не понимать этого, мартышка, — сдержанно улыбаясь, советует Чонгук, но в голосе отчётливо слышатся нотки строгости.       Бона хочет возмутиться. Почему это она не может позволить себе того, что он позволяет себе?! Но вдруг разум цепляется за другое.       — Прекрати меня называть мартышкой! — восклицает Бона, стараясь выглядит сурово, потому что такое прозвище ей совершенно не нравится. Она что, обезьяна?!       Чонгук от этого возмущения улыбается ещё шире.       — Ты похожа на мартышку, которая только познаёт мир, — поясняет он.       Бона хмурится, оседая на мотоцикле, и выглядит как ребенок, которому не дали его любимую конфету.       — Неправда! — возмущается она.       Бона согласна с тем, что в какой-то степени узнаёт подробности интимной жизни и различные способы сближения. Но не мир же!       — Будь по-твоему, — сдаётся Чонгук, смотря на неё смягчившимся взглядом, и, прихватив отложенный шлем в сторону, подходит к ней. — Нам пора ехать.       Бона кивает и принимает помощь Чонгука, который надевает вновь на неё шлем. На секунду задерживается взглядом на её шее, вырывая из неё напряжённый выдох, но, опомнившись, быстро отходит и занимает своё место. Избегая лишних слов, он заводит двигатель и, как только Бона вновь обнимает его за пояс, срывается с места.       Оказываются они у дома так быстро, что Бона пару раз получает сердечный приступ от скорости и бурлящего в крови адреналина. Чонгук останавливается и не спешит вставать, в то время как она успевает расцепить пальцы и спрыгнуть со своего места.       — Ты пойдёшь домой? — интересуется она у притихшего Чонгука.       Почему-то именно в этот момент образуется странная неловкость между ними, и её Бона ощущает каждой клеточкой организма.       — Мне нужно на работу, — коротко отвечает он.       Бона быстро снимает с себя шлем и, чтобы его не задерживать, протягивает ему, подойдя ближе. Но неожиданно Чонгук хватает её за руку и тянет к себе. Она оказывается вплотную к его лицу и чувствует, как трепещет от этого сердце.       — Меня не будет несколько дней в городе, так что не скучай, — предупреждает он низким голосом.       Не успевает Бона ответить, как Чонгук вырывает из неё душу, мягкими губами касаясь её шеи, где сохранился след его ночной страсти. Возможно, этот поцелуй — извинение за причинённую боль. Но в чём она уверена — так в том, что это очень приятное касание.       Чонгук забирает из рук Боны шлем слишком быстро, надевает его на себя, пока она стоит несколько секунд в растерянности. И лишь шум уезжающего Harley выводит её в реальность, и она тут же даёт себе мысленный подзатыльник, после чего быстро ретируется в сторону дома.       Как только она входит в квартиру, в кармане брюк вибрирует телефон, который она немедля достаёт, так как успела снова уйти с радаров. Удивление плещется в её глазах, когда она видит непрочитанное СМС от человека, который ни разу не писал ей, но есть у неё в контактах: они в одной группе и состоят в общем чате. На экране висит сообщение от Ким Мингю.

Ким Мингю:

Привет! Прости, что вчера пришлось уйти так внезапно

      Бона, всё ещё удивлённая оперативностью Мингю, который обещал ей написать сегодня, немного взволнованно набирает:

Ли Бона:

Привет! Всё в порядке?

      Ответ не заставляет себя ждать:

Ким Мингю:

Всё отлично! Как на счёт того, чтобы встретиться сегодня в «Epiphany» за чашечкой кофе?

      Бона знает знаменитое кафе для парочек рядом с их корпусом и недалеко от её дома, так что ответ набирается сразу:

Ли Бона:

Хорошо Ким Мингю:

Буду ждать тебя там в 18:00

      Бона улыбается, отмечая про себя, что с Мингю всё складывается правильно. Как надо. Постепенно. Она заходит в дом, в голове складывая план действий и прогоняя навязчивые мысли о том, что прошлые отношения тоже выстраивались именно в таком правильном порядке.