Панацея

Мей была рада, что Аказа все-таки оставил ее, вспомнив наконец о своих демонических делах. Сейчас ей особенно хотелось побыть наедине со своими мыслями, сомнениями, страхами. В голове снова и снова прокручивался их последний разговор, снова и снова вспыхивали страшные догадки. Нет, это не могло быть правдой. Он не мог настолько потеряться. А она не могла, не смела поверить в это. Но, на что бы она там ни надеялась, Аказа и правда был похож на Хакуджи — пусть и не внешне, но голосом, манерами и тяжелым характером уж точно. Мей сложно было признавать даже мелкие сходства — все это было невозможно. Ее Хакуджи не мог настолько запутаться в себе, забыть себя. Всего за несколько лет. Даже если это было правдой, она не хотела верить в это. Не хотела верить, что отец ее ребенка стал настоящим чудовищем, забирающим жизни у невинных душ. Это было слишком безумно, немыслимо, жестоко. Хакуджи никогда бы на такое не пошел. Он мог быть вором, «непутевым» — кем угодно, но не убийцей. Это все была какая-то ошибка, бред. Вот только хоть как-нибудь опровергнуть этот бред Мей было нечем. Аказа действительно мог быть Хакуджи. По-другому их связь было и не объяснить. Не объяснить, почему их тянуло друг к другу; не объяснить, почему она даже в его объятиях не чувствовала подступающую к горлу истерику. Потому что она помнила эти объятия. Потому что она помнила, как когда-то в них ей было тепло, хорошо, тихо — хоть и совсем не долго. Мей, словно в каком-то забытьи, начала расхаживать по комнате из угла в угол. По вискам била тревога, а тело потряхивало нервной дрожью. Он скоро вернется, и им снова придется поговорить. Вот только на этот раз Мей не знала, как и о чем. Даже если Аказа поможет ей в очередной раз убедиться в своих догадках, какой в этом будет толк? Если Хакуджи и правда обратился, значит, он уже был давно мертв. Его нельзя было вернуть. Да и Аказа наверняка не даст этого сделать. Не даст себе вспомнить хоть что-нибудь. От Хакуджи в этом демоне остался лишь смутный, уже успевший разлететься на ошметки образ. Этого демона она не знала, не понимала — она не могла ему доверять. Мей, едва не задев ногой футон, вдруг остановилась. В уставшем бегающем взгляде что-то вспыхнуло. Что-то, похожее на надежду. Может, если он все-таки все вспомнит, он вернет ее домой? Вернет обратно к их сыну, к ее семье. Если Аказа действительно когда-то был Хакуджи, внутри него, где-нибудь в подкорке подсознания должно было хоть что-нибудь остаться. Должна была остаться память о ней, о его обещании. Обещании вернуть ее домой. Мей шумно выдохнула, обняла себя руками. Все ее надежды могли оказаться лишь фантазией больного рассудка. Или и вовсе лишь жестокой игрой демона. Может быть, он ей лгал, что ничего не помнил; может, он специально подводил ее к безумным ложным выводам. А Мей, глупая, велась. Верила тому, кто убивал людей без раздумий и сожалений. Убивал таких, как она. Мей снова опустилась на постель, ей снова стало нехорошо. То, что ее разум всеми силами сопротивлялся и не принимал ужасные догадки, ее нисколько не пугало и не удивляло. Хакуджи не был ей чужим, Хакуджи был не самым плохим человеком — она это прекрасно помнила. Она не верила, что всего за пару лет он смог так страшно измениться. Аказа мог быть кем угодно, но только не частью ее прошлого. Посидев еще немного и так и не придя к новым озарениям, Мей резко поднялась и пошла в сторону двери. Она совсем потеряла счет времени, но отчего-то она была уверена: на улице уже рассвело, сегодня она сможет провести целый день без компании Аказы. Мей не долго сомневалась, стоило ли ей выходить наружу: она все равно пока не собиралась никуда сбегать, и если уж Аказа сам так и не решился ее где-нибудь к чему-нибудь привязать, значит, он тоже верил в ее благоразумие. Ее положение пленницы было не таким уж ужасным безнадежным. Мей осторожно отворила дверь и выбралась на свет. Первые секунды глаза заслепило от боли — погода сегодня стояла по-летнему солнечная. Жаль только, что даже такая маленькая теплая радость не могла сейчас Мей расслабить и отвлечь. Она опасливо огляделась по сторонам: пристанище Аказы и правда находилось где-то в глуши леса, вблизи явно не было ни живой души — даже звери не соседствовали рядом с демоном. Мей обошла дом, снаружи он выглядел еще страшнее, чем внутри: подгнившая покосившаяся крыша обещала развалиться где-нибудь на днях либо от дождя, либо от порыва ветра. Мей прошлась еще немного вглубь леса: высокая трава приятно щекотала ноги даже через ткань кимоно. Духота, тревоги, страхи — все это выветрилось с очередным свежим дуновением воздуха. Сейчас Мей было просто хорошо, а обо всем плохом она подумает потом. Когда Аказа вернется к ней домой. Мей догадывалась, что надолго он ее одну точно не оставит — придет сегодня к вечеру. Ну, или к рассвету. То, что Аказа привязался к ее телу, к ее запаху, не вызывало в ней сомнений. Так просто он ее не выкинет из головы, даже если очень сильно захочет. Значит, сейчас у Мей была хоть какая-то уверенность, что он не покончит с ней сегодня-завтра. А как быть дальше, она еще придумает. У Аказы, кем бы он ни был, явно было не в порядке с головой. И Мей была одной из причин этих самых непорядков. Может быть, если она ему поможет разобраться в себе, он потеряет к ней интерес и отпустит? Мей не могла так просто отказаться от этого шанса, не могла так просто попрощаться с возможностью вернуть себе старую жизнь. И выкинуть из нее демона. Она ему ведь тоже была не особо нужна, он сам хотел бы от нее избавиться — если бы его только перестал притягивать ее запах. А что для этого сделать, ни Мей, ни он пока не знали. Сейчас Мей пыталась убедить себя только в одном: к этому демону нужно было подобраться как можно ближе — так она точно сможет быстрее понять, в чем же была природа его помешательства. И было ли это самое помешательство вообще — Мей не собиралась так просто отпустить мысль, что Аказа мог ей лгать, путать ее ради каких-то своих целей. Все-таки он был убийцей-демоном, об этом она не забывала ни на миг. Побродив около дома и убедившись, что следов людей поблизости точно не было, Мей вернулась домой. На кухне она заметила два полных ведра студеной воды: наверняка где-то рядом была река, откуда Аказа ее приносил. Мей, найдя в пыльном дальнем углу изорванную тряпку, снова подошла к двери и распахнула ее настежь. Она отчего-то была уверена, что Аказа не будет против, если она тут немного приберется — ей же все-таки здесь не один день еще жить. Взяв одно из ведер, она принялась за «спальную» комнату. Учитывая, сколько грязи и пыли было на полу, на стенах и даже на потолке, демоны вряд ли знали, что такое уборка. Да и вряд ли пережидать утра и дни им мешал какой-то там бардак, это люди находили себе проблем на ровном месте и занимали свой и без того короткий век бесконечным протиранием столов, окон, полов. Мей не знала, чем еще она будет заниматься в лапах демона, так что против внеплановой уборки в чужой хижине она ничего не имела. Может, после ее стараний здесь станет хоть немного поуютней. Особенно в те дни, когда Аказа будет уходить по своим делам, а она будет предоставлена самой себе. Обтерев полы, Мей подобралась к небольшому ящику, который в первый день она даже не смогла разглядеть из-за кромешной темноты и плотной разросшейся у угла паутины, которая уже была больше похожа на кокон. Ящик был старый, от весенней сырости его ножки уже даже успели подгнить и местами покрыться плесенью. Но Мей была не из брезгливых. Она осторожно дернула за маленькую ручку, слух тут же разрезал противный скрип. А затем по светлой комнате прокатился тихий вскрик. Мей подскочила на ватных ногах, отшатнулась, руки невольно задрожали. Захотелось скорее выбежать обратно на свежий воздух, смахнуть больное наваждение, но Мей не могла ступить и шага. Прошлое вцепилось в нее немой хваткой и не собиралось отпускать. Мей снова склонилась над ящиком. Она не сразу решилась взять в руки то, что лежало, поблескивая, под старыми пожелтевшими бумагами, на самом дне. Мей не сразу решилась взять в руки то, что у нее когда-то отобрали. Заколка с белой лилией выглядела как новая — Мей не могла ее не узнать. Слезы невольно побежали по щекам. Значит, все это было правдой. Значит, это был Он. Значит, Он решил собрать все кусочки своего давно разбитого прошлого. Прошлого, которое неразрывно было связано именно с ней. Мей опустилась на еще не успевший высохнуть пол, ноги ее больше совсем не держали. Ей снова было плохо, страшно, душно. Ей все еще наивно хотелось, чтобы все это было неправдой. Аказа не мог быть Хакуджи. Хакуджи не мог столько времени хранить память о ней. Нет, он же сам говорил, что ничего не помнил — тогда почему?.. Мей снова взглянула на заколку: она все еще отказывалась что-либо понимать. Допустим, Хакуджи сохранил ее себе на память, но почему и демон, его новая личина, решила оставить ее при себе? Неужели он мог подсознательно держать в уме, что эта вещь для него была очень важна? Мей схватилась за голову, сознание плавилось от новых и новых вопросов. Нужно было прийти в себя, нужно было дождаться Аказу. Может, она сейчас себя просто-напросто накрутила, может, он и не считал эту заколку чем-то ценным — так, хлам, поблескивающий мусор. Мей прижала свою находку к груди и тихо заплакала: теперь ее у нее уже никто не отнимет. Даже демон. Она просидела на полу до глубокого вечера. Ей было все равно на затекшие ноги, на пустой желудок и пересохшее горло. В сознании Мей гуляла мертвая пустота. Она не обратила внимание даже на тихие шаги и выросшую прямо перед ней уже знакомую мужскую фигуру. Вернувшийся с охоты Аказа смотрел на нее немигающим взглядом с легким интересом: он явно сразу заметил следы уборки в его доме. Он явно заметил тут что-то неладное. — Что, тебе совсем делать нечего было, решила по углам всякую дрянь пособирать? — на губах Аказы расцвела слабая усмешка. Которая тут же стерлась, стоило ему опустить глаза на руки Мей. На скулах у демона заиграли желваки, а взгляд стал непроницаемым, мертвым. Почти как у Мей. Он тут же склонился над ней и грубо дернул за плечи, заставив посмотреть на себя. Мей даже не думала сопротивляться. Она сама очень хотела посмотреть ему в глаза. Найти там что-то, что раньше она и не думала искать. — Ты разве не знаешь, что чужое брать нельзя? У вас вроде за это руки рубят, нет? — голос Аказы был непривычно жестким, без толики насмешки. Такой тон должен был уже пробрать Мей до мурашек, но она лишь продолжала пытливо всматриваться в бездонное золотистое море, в котором уже начинали вспыхивать и метаться искры. Аказа был зол. А ей на это было совсем все равно. — Но это… Это мое, — едва слышно прошептала она, наконец опуская глаза. Прижимая бесценную вещь к себе ближе. Лицо Аказы помрачнело еще сильнее. — С чего ты взяла? Мей не сразу решилась ответить. Она понимала, что скрывать ее «находку» было бессмысленно, глупо. Нужно было сказать как есть и ничего не придумывать — хуже от правды точно никому здесь не будет. Хуже, чем сейчас — точно. — Ты мне ее подарил. Когда был человеком. Когда был… Хакуджи. В комнате застыла мертвая тишина. Но Мей она больше не пугала. Аказа наконец отпустил ее, посмотрев на нее непонимающе, странно — по-новому. Почти как она на него. — А? Мей качнула головой, кровь прилила к щекам. Аказа стоял у нее над душой и все продолжал испепелять взглядом. Продолжал ждать ответов, которыми она так не хотела делиться. — Я вспомнила тебя. Три года назад ты меня бросил. И забрал с собой эту заколку, которую подарил мне в городе. По пути домой. На память. Мей выдохнула, почувствовав, как Аказа присел рядом. — Ты мне не врешь, — бесцветным тоном бросил он не вопрос, а уверенное утверждение. Мей рассеянно кивнула. — Но я хотела бы тебе сейчас соврать. — Почему? — Аказа поморщился, видимо, и без того уже зная ответ. По кислой мине Мей и так все было ясно. — Потому что Хакуджи не должен был стать тобой. Он не мог… Не мог… — теперь даже обрывочные ее фразы топились в всхлипах, Мей уже не сдерживалась — на это не было сил. Аказа лишь хмыкнул в нескрываемом раздражении. — Какая теперь разница, — грубо отрезал он. Мей подняла на него глаза, губы ее дрогнули. — Это все из-за меня… Это я… Не удержала… Если бы он… Если бы ты пошел со мной… — Что ты несешь, дура, — во вспыхнувшем взгляде Аказы на мгновение проснулось что-то звериное. Терпения и желания слушать бредни Мей у него совсем не было. Мей между тем снова уставилась на него забито-затравленно. Будто на что-то решаясь. Будто пытаясь найти в его чертах лица что-то еще. Аказа замер, когда горячая рука Мей коснулась его щеки. Нутро его стянулось в тугой узел, дрогнуло. И сразу стало противно хорошо. — Я… должна была быть с тобой. Ты… должен был пойти со мной… — пробормотала она сквозь слезы. Аказа дернулся — очнулся. Снова нахмурился. — А я этого хотел? — холодно спросил он, тем самым заставив Мей наконец отстраниться от него. Она ничего не ответила, промолчала. Это все было уже неважно и бессмысленно — хоть в чем-то Аказа смог до нее достучаться. Хоть в чем-то он был прав: Хакуджи не хотел, Хакуджи бы не остался с ней. Она бы не спасла его. Тогда, три года назад, он сам отказался от ее спасения. — Ну вот и все. Иди умойся, я воды тебе еще принес. — Почему ты… хранил ее? — Мей, будто и вовсе не слыша Аказу, разжала ладонь, протянула ему заколку. Тот только поморщился. — Не знаю. — Она была для тебя дорога… Ты помнил обо мне… Аказа вздернул бровь. Ему явно не хотелось, чтобы в бессвязном лепете Мей было хоть что-нибудь похожее на правду. Но ни в одном слове, взгляде, вздохе Аказа так и не смог почуять и намека на ложь. Она действительно считала его каким-то там Хакуджи. Она действительно верила, что хранил он эту бесполезную вещицу совсем не просто так. — Если бы помнил, не забыл бы, — зачем-то бросил он, хотя Мей уже и не ждала от него больше никаких ответов. Ей тоже уже было все предельно ясно. — Ты прав, — Мей шумно выдохнула, ее всхлипы наконец оборвались. Она снова протянула заколку Аказе. Руки ее больше не дрожали. — Извини, я… Не должна была брать твои вещи. Аказа сморгнул. — Она — твоя, — ни секунды не раздумывая ответил он. Взгляд его снова стал холодным, пустым. Почти как у Мей. — Я хочу, чтобы она была у тебя. — Почему? — Потому что она твоя. Ты мне не лжешь. Мей прикрыла глаза, губы ее снова задрожали. — Ты правда все еще ничего не помнишь? Правда не помнишь меня?.. Не помнишь, как мы с тобой… — Врать мне тебе незачем, — перебил Аказа. Мей явно уже была не в себе, она явно уже не могла просто взять и успокоиться — перестать нести бред. Она отвела взгляд, тряхнула головой — светлые волосы упали ей на плечи. Мей быстро небрежно скрепила их заколкой. Перед глазами все невольно поплыло, смазалось — снова от слез. — Хватит с тебя на сегодня, сама до угла своего дотащишься? Мей ничего не ответила, молча-смиренно поползла в сторону постели. Она даже не вспомнила, что за день она так ничего и не поела. Сейчас ее это нисколько не волновало, сейчас Мей по-настоящему тошнило. И от себя, и от Аказы, и от своего прошлого. Она укрылась тонким одеялом, больше похожим на какую-то тряпку, и поджала колени к груди. В ее напрягшемся теле не дрогнула ни одна клетка, стоило Аказе лечь рядом, прижаться ледяным торсом к ее спине. Сейчас Мей было все равно. Сейчас ей больше не хотелось плакать. — Холодно… — прошептала она, давясь очередным комом пустой тревоги. Аказа притянул ее к себе крепче: его трупного цвета руки, плечи, грудь — мгновенно стали теплыми. Почти даже живыми. Мей впервые захотелось потянуться к демону еще ближе. Захотелось наконец-то согреться. Аказа между тем уткнулся носом в светлую макушку. Ему снова стало паршиво хорошо: свою заколку Мей так и не сняла — все-таки приняла его подарок. Который больше он не собирался забирать.