Панацея

Хакуджи проснулся, еще не светало. В полумраке спросонья он не сразу разглядел рядом Мей, что прижималась к его плечу. Ее кимоно успело сползти за ночь — взгляд Хакуджи невольно скользнул по груди с острыми сосками. От холода тело Мей покрылось маленькими мурашками — Хакуджи не сразу отвел глаза. Будто он видел Это все впервые. Будто того, что произошло этой ночью, и не было вовсе. Не было ни Мей, ни их внезапно вспыхнувшей близости. Был один непроглядный удушливый дым, который развеялся только к утру — сейчас. Хакуджи укрыл Мей ее же кимоно по плечи, она сладко поежилась. Хакуджи знал: она проспит еще как минимум пару часов. Он же снова лечь и заснуть рядом точно уже не сможет. Хакуджи оделся и снова откинулся на примятое сено. В голове продолжал стоять белый шум, а сознание пробивал один только вопрос без ответа. Что он наделал. Хакуджи повторял про себя этот вопрос снова и снова, будто не до конца понимая его смысла. Он сделал выбор. Он выбрал Мей — выбрал пойти с ней. Так почему же он сейчас так и не мог поймать то самое облегчение, ясность — не мог почувствовать то самое, за что пытался уцепиться последние месяцы? Мей протянула ему руку, отдала ему саму себя — Хакуджи, видимо, и этого было недостаточно. Недостаточно, чтобы принять свой собственный выбор. Хакуджи прикрыл глаза, по телу внезапно прошлась приятная дрожь — отголоски прошедшей ночи забились в каждой его клетке. Ощущения, воспоминания своей первой близости еще долго будут наполнять, выворачивать его сознание — против воли. Сейчас Хакуджи не хотел об этом думать. Хакуджи хотелось забыть: и то, что произошло, и Мей, и самого себя. Хакуджи до рези в глазах сжал руки в кулаки. Посапывающее рядом мягкое теплое тело точно не даст ему убежать от самого себя, забыться. Мей точно снова поставит его перед выбором — своим выбором. А Хакуджи больше не хотел ничего выбирать. Хакуджи больше совсем не хотел думать. Все уже было сделано — назад пути нет. Он снова перевел взгляд на Мей, нахмурился — только сейчас он заметил что-то поблескивающее в сене рядом с ее спутанными волосами. Хакуджи приподнялся, потянулся к заколке, крепко сжал ее. В глазах от пронзившей боли заплясали искры. Хакуджи наконец-то начал понимать, что же он наделал. К горлу подкатила противная тошнота, легкие сдавило чем-то необъяснимо тяжелым — захотелось без лишних раздумываний вырваться наружу — надышаться наконец. Но Хакуджи продолжал сидеть без всякого движения — Хакуджи сегодня решил задохнуться. Он снова посмотрел на Мей — лицо ее было расслабленным, а ресницы лишь немного подрагивали. Осталось дождаться совсем немного — она проснется. И выхода у него точно больше не будет. Хакуджи опустил взгляд на свои руки: острый конец заколки впился в кожу — он и не заметил. Лишь сжал ладонь сильнее. Новый прилив боли так и не помог ему очнуться: Хакуджи все еще не знал, что ему делать дальше. Вернее, знал, а потому сидел и медлил. Как последний трус. Он должен был уйти. Не прощаясь. Он не сможет пойти за Мей, не сможет начать жизнь заново вместе с ней — в ее деревне, с ее семьей. Хакуджи не сможет дать ей то, чего она так от него хотела. Хоть в чем-то он себе не лгал. Ей будет лучше без него — это тоже было правдой. Хакуджи знал себя лучше, чем она. Нет, они не уживутся вместе, нет, он никогда не станет «хорошим человеком». Они ошиблись. А Хакуджи засомневался. Сейчас он должен был исправить все, пока не стало слишком поздно. Хакуджи должен был исчезнуть. Первые лучи солнца стали пробиваться сквозь щели, пробегаясь по ногам, по напряженному лицу. Хакуджи поморщился: у него осталось совсем мало времени. Времени, чтобы что-то наконец решить. Еще вчера он колебался: может, все-таки оно того стоило? Может, все-таки нужно было хоть раз прислушаться к блаженной девке из чужого ему мира? Нет, тогда шанса начать заново уже не будет ни у кого из них. Хакуджи в последний раз бросил взгляд на Мей — больше он не смел сомневаться. Хотя бы ради нее. Мей еще могла устроить себе нормальную жизнь, вернувшись домой. У Хакуджи дома не было, Хакуджи в ее дом совсем не впишется — как бы она ни хотела. Он знал: его не примут. Что бы там Мей ему ни плела. Он знал: выбирать между ним и своим домом она не станет. Хакуджи сделает этот выбор за нее. Без колебаний и сожалений. Прямо сейчас. Он наконец поднялся на ватных ногах, покачнулся. В голову с новой силой ударила тяжелая пустота. Захотелось опуститься обратно, закрыть глаза. Дождаться, когда Мей проснется и снова заставит его засомневаться: в себе, в своем выборе. Нет, Хакуджи больше не мог позволить себе этой слабости. И ей — тоже. Больше нельзя было медлить. По ладони снова прокатилась острая боль — заколку он так и не собирался разжимать. Не собирался отдавать. Ее он тоже заберет с собой — не нужно, чтобы у Мей осталось хоть какое-то напоминание о нем — нельзя. Она ведь точно будет о нем думать, помнить — по крайней мере, первое время. А Хакуджи не хотел, чтобы она убивалась попусту. Он этого не заслуживал. Не заслуживал ни быть с ней рядом, ни быть в ее памяти. Лучшее, что он мог сейчас сделать для нее — оставить ее. Плевать, что Мей не поймет. Она его никогда не понимала. Как и он сам себя. Хакуджи подошел к двери, бесшумно открыл ее и тут же выскочил наружу — солнечный свет не успел пробиться к Мей. Если она проснется, он точно не уйдет. Испортит, поломает ей жизнь уже до конца. И себе тоже. В ноздри забился свежий воздух, Хакуджи шумно выдохнул. Дышать легче нисколько не стало: он ведь убегал, бросал ту, что согласилась провести с ним всю оставшуюся жизнь. Хакуджи знал, что в мире Мей это было неправильно. Но по-другому он поступить не мог. Хакуджи скрылся в глуби леса, ноги быстро стали мокрыми от утренней росы, но ему было плевать на это. Хакуджи хотелось поскорее уйти подальше от этого сарая, уйти из этого леса — хотелось поскорее уйти от Мей, от своих воспоминаний, сожалений. И больше никогда не возвращаться.

***

Мей очнулась от непривычно громкого щебета птиц: казалось, в округе уже проснулись все, кроме нее. Она не сразу решилась открыть глаза — в сознании сразу всплыли обрывки прошлой ночи. Липкий стыд окатил ее с ног до головы, по телу пробежал озноб. Не размыкая глаз, Мей свободной рукой скользнула под кимоно. Она медленно провела по груди, по животу кончиками пальцев и невольно согнула ноги. Внизу приятно тянуло. Желание забыться в очередном коротком сне быстро отпустило ее — в реальности сейчас ей было слишком хорошо. Мей потянулась, открыла глаза. И тут же нахмурилась. Хакуджи нигде не было. Мей неторопливо оделась, стряхивая с себя солому. Как только руки добрались до спутанных волос, лицо ее помрачнело еще сильнее — она, что, умудрилась где-то обронить подарок Хакуджи? Мей в нервной тревожности перерыла сено, осмотрела каждый темный угол — заколки нигде не было. Ни заколки, ни Хакуджи. Она опустилась на колени, бессильно опершись руками о грязный пол. Нутро сковало тупым оцепенением: даже если бы она сейчас захотела, она бы не смогла подняться на ноги. Мей просидела не шевелясь одну минуту, две, три, полчаса, час — дальше она совсем потеряла счет времени. Хакуджи все не возвращался. Поджатые ноги все сильнее начинали затекать — но Мей совсем не обращала на это внимания. Мей думала. Думала о том, что чего-то ждать было уже бессмысленно. Он ушел, а она потерялась. Мей облизнула губы, в горле совсем пересохло. До ее деревни осталось идти совсем не много, она могла добраться до нее уже и без Хакуджи. Могла, но не хотела. — Нет, он же не мог… — слабый, полный упрямого неверия голос тут же затих. Мей не сразу заставила себя подняться. Спутавшееся сознание разрывали бессвязные мысли. Она не могла поверить, что Хакуджи и правда ушел и не вернулся. Тревога, волнения уже давно успели отпустить ее — сейчас она думала только о том, что Хакуджи просто оставил ее. Нет, он не отошел куда-то за водой, не сцепился с местными в ближайшей деревушке. Он бросил ее. Сразу, как проснулся. Мей обхватила себя руками, плечи мелко задрожали. Но она не позволила себе заплакать. Не здесь, не сейчас. На слезы у нее еще будет время — когда она все-таки вернется домой. Одна — брошенная, грязная и обесчещенная. Об этом ей сейчас тоже не стоило думать. Сейчас ей нужно было взять себя в руки, сделать первый, второй, третий шаг. И тоже уйти. О Хакуджи она подумает потом. Когда найдет в себе силы и на этот шаг. Как только Мей вышла на свет, она тут же поморщилась, а затем невольно сморгнула. Солнце уже клонилось к закату. Мей и поверить не могла, что она просидела в своем последнем убежище почти целый день — так и не дождалась неизвестно чего. Мей до побеления костяшек сжала руки в кулаки: нельзя было оборачиваться, останавливаться, замирать — иначе она точно проведет здесь еще не одну ночь. Тоже в ожидании неизвестно чего. В ожидании, что Хакуджи все-таки засомневается, передумает, вернется к ней. Вернет ей свой подарок — хотя бы на память. Мей в оглушительной тишине леса вдруг захотелось рассмеяться. Громко, заливисто — чтобы ее услышал даже Хакуджи. Который наверняка уже был где-то далеко. Мей небрежно смахнула упавшие на лоб светлые волосы и побежала по уже знакомой проторенной тропе. Скоро она вернется домой. Скоро она снова подумает о Хакуджи. Подумает о том, как она позволила с собой поступить, как провалилась с головой в его грязный мир.