Панацея

Мей не сразу заставила себя дойти до знакомых мест. Пока она пробиралась через непролазные заросли, едва не плача и не валясь с ног, ей все казалось, что кто-то то и дело окликал ее. Хакуджи. Ей все казалось, что он вот-вот догонит, начнет ворчать, почему это она опять «поперлась» куда-то без него, а затем крепко возьмет за руку. И больше не отпустит. Но все забивавшиеся в уши шорохи, оклики были лишь ее же жестокой больной фантазией. Она была совсем одна. Никто ее не искал, никому она была не нужна. Жаль, что последнего она не поняла раньше — еще вчера. Может быть, сейчас ей было бы не так больно. Не так страшно. Мей не знала, как примут ее в деревне, особенно после того, что случилось. Может, ей и вовсе не стоило торопиться возвращаться? Нет, эту мысль Мей постаралась сразу же прогнать. Она начнет жизнь заново уже сегодня, завтра. Она сильная, она справится. Она должна была понимать, что за Хакуджи цепляться не стоило. А тащить его к себе домой — тем более. Захотел бы, сам пошел. Мей сделала только хуже своей настойчивостью. За что и поплатилась. Хакуджи ведь не просто ушел от нее — сбежал, «обокрал». Сама виновата. Знала же, что Хакуджи лишь разговорами к себе не привяжешь. Эту ошибку нужно было принять. И попытаться забыть. Мей верила, когда-нибудь у нее это получится. Сейчас она вернется домой, все рано или поздно станет как прежде. Хакуджи в ее жизни больше не будет — даже в воспоминаниях. Слишком больно будет держать это при себе. Тем более после всего того, что было. Мей знала, что до ее деревни ей оставалось дойти всего ничего, но она будто намеренно медлила, сомневалась. Ей казалось, что как только она переступит порог родного дома, то назад пути уже не будет. И отчего-то ее это пугало. Отчего-то она чувствовала себя виноватой. Бабушка, ее друзья наверняка себе не находили места, пока она бродила неизвестно где, пытаясь помочь непонятно кому. Она не знала, как все это объяснит им. Может быть, ей даже не сразу поверят. Где это видано, чтобы похититель возвращал свою жертву обратно — целой и невредимой. Почти. Мей, остановилась у когда-то побитого непогодой повалившегося дерева, опустила глаза. Внизу живота все еще покалывало, сводило мышцы. Но теперь это чувство вовсе не было приятным. Мей было страшно. Вчера ночью она сделала непоправимое, переступила через себя, сама бездумно нырнула с головой в грязь. И теперь до конца дней она уже не отмоется. Мей знала, что даже бабушке она не посмеет рассказать о случившемся, она пронесет этот стыд и позор в себе до могильной плиты, никому больше не откроется. — Мей-сан?.. Мей резко встрепенулась, все тревожные мысли мигом вылетели из головы. Из-за кустов послышался знакомый тонкий голосок. В груди невольно потеплело, ноги подкосились. Теперь Мей точно не мерещилось. Ее нашли, за ней пришли. Пусть и не Хакуджи. — Макото-чан… — одними губами прошептала Мей, щурясь, пытаясь разглядеть в пожелтевшей листве худощавую фигуру девчонки. Наверняка где-то поблизости бегала и ее младшая сестра, Мегуми-чан, которая вечно таскалась за ней хвостом. — Это я, Макото-чан. Не бойся. Я… вернулась домой. Щуплая светловолосая девчонка лет тринадцати, еще немного помедлив, наконец вынырнула из своего укрытия и тут же уставилась большими черными глазами на Мей. — Что, Макото-чан, уже забыла, как я выгляжу, да? — Мей печально улыбнулась, обнимая себя руками. На нее все еще смотрели настороженно, будто не веря. Будто сама их внезапная встреча была чем-то неправильным, невозможным. — Да я не узнала вас просто. Грязная вы какая-то, исхудавшая — вы весь лес, наверное, обошли, да? А мы ведь так и думали, что вы заблудились. И сгинули где-то. Ох, вот Оота-сама обрадуется!.. Она ж вас уже похоронить успела. Да и мы тоже. Мы без вас очень скучали, Мей-сан. И все травы к зиме на засушку уже без вас приготовили, да. Пойдемте, я вас домой проведу, вы, наверное, и забыли, куда идти-то. Макото-чан, словно во сне, не моргая, потянулась к Мей, с силой вцепилась в ткань ее потрепанного кимоно. Она все еще не могла поверить, что Мей и правда была живой. Живой, теплой — совсем не похожей на бестелесного духа из старых преданий. Мей подошла ближе к Макото-чан и крепко-крепко обняла ее. Макото-чан тоже была теплой, живой, настоящей. Пахла домом. — Вы меня задушите, Мей-сан, и тогда я никуда вас не доведу… — прохрипела Макото-чан, кривясь от приторности внезапных объятий. Мей помнила, что эта девчонка никогда особо не любила всякие «нежности», в отличие от ее младшей сестренки, но Мей это нисколько не остановило. Она же соскучилась. Да и Макото-чан, Мей была уверена, тоже. — Прости. Я замерзла просто, — она приобняла девчонку в последний раз, а затем неохотно отпустила. Та тут же шумно выдохнула. — Тогда пойдемте быстрей домой. А то подхватите тут еще какую-нибудь заразу. И как это у вас хватило сил столько времени по лесу-то бродить, а? Я б, наверное, уже на второй неделе сама себя где-нибудь прикопала. — Это долгая история, Макото-чан, — Мей сдавленно улыбнулась, беря ее за руку. Давая понять, что она готова идти домой — быстрым шагом и без передышек. Смышленая Макото-чан не стала задавать лишних вопросов, лишь многозначительно хмыкнула. Конечно, история у Мей-сан будет долгой. И наверняка очень интересной. Макото-чан подобрала у кустов корзинку с ягодами, которые она решила пособирать сегодня с утра пораньше и еще раз взглянула на Мей-сан. — Я в честь вашего возвращения испеку что-нибудь. Да и Оота-сама наверняка устроит целый праздник. Мей покраснела. — Я тебе помогу, Макото-чан. До деревни они дошли молча: Макото-чан уже предвкушала услышать подробный рассказ о лесных приключениях Мей ближайшим вечером, когда все соберутся за ужином у теплой печи. Мей была благодарна, что ей не устроили допрос прямо здесь и сейчас — пытливая и любопытная Макото-чан явно не упустила бы такой шанс. Но, видимо, Мей и правда ужасно выглядела, поэтому ее решили пожалеть и не дергать расспросами. Пока что. Пока что у нее было время, чтобы сообразить в голове более-менее складный рассказ об удивительном похищении и не менее удивительном возвращении. Чем ближе они подходили к дому, тем сильнее у Мей подкашивались ноги. Она вдруг поняла, что была еще совсем не готова встретиться со своими близкими. Она была не готова прямо сейчас поделиться с ними тем, что лежало у нее на душе. — У нас без вас работы невпроворот было. Йоширо мне весь мозг выел, пока готовке отваров всяких учил. Да и Мегуми тоже… Эх, мне иногда тоже хотелось на пару неделек в лес убежать, вот меня тогда бы тоже хватились!.. Мы, кстати, вас где-то с месяц искали, весь лес исходили. Умеете же вы прятаться, Мей-сан. В чужой лес, наверное, ушли, да? И не съели же вас там, повезло… — Ага, — бездумно отозвалась Мей, ступая наконец на знакомую исхоженную тропу. В груди на мгновение что-то замерло и тут же сжалось. Мей снова стало страшно. Мей снова захотелось схватиться за руку Макото-чан. Захотелось убедиться наверняка, что все это не было сном. — Если хотите, я с вами пойду. Оота-сама с Мегуми занимается, мне как раз ее забрать надо, — Макото-чан нахмурилась, замедлив шаг. По одному дрожащему виду Мей было понятно, что она едва держалась на ногах. — Ага, — бесцветным тоном снова выдавила из себя Мей, не отрывая взгляда от горящей точки где-то вдалеке за крупными деревьями. Она жила с бабушкой на окраине, и этот теплый огонек она ни с чем не могла спутать — ее дом. Мей вдруг вырвалась вперед и побежала, совсем не вслушиваясь в окрики не поспевающей за ней Макото-чан. Она залетела во двор, лишь мельком обратив внимание, что без нее тут совсем-совсем ничего не изменилось: все так же было чисто-прибрано, а у самого дома под окнами уже успели отцвести лилии. Уже с порога Мей услышала родной голос. Замерла. — До завтра ты мне должна выучить двадцать пять рецептов, а послезавтра я с тобой в лес пойду, посмотрим, что с тебя выйдет. Брала бы пример со своей сестры, она, вон, на лету все схватывала. — Бабушка!.. Мей, красная и дрожащая, ворвалась в комнату, едва не задев ногой ведро со студеной водой, которое кто-то зачем-то поставил у самого входа. Пожилая женщина, одетая в черное кимоно, сидевшая рядом с девочкой лет шести за какими-то записями, не сразу обернулась на голос любимой внучки, с пропажей которой она не так давно все-таки успела смириться. Глубокие черные глаза распахнулись, морщинистое белое лицо исказила страшная судорога. Хитоми Оота не смогла выдавить из себя и слова. Ей уже не раз приходил неупокойный дух внучки, вот только случалось это обычно где-то под вечер, в дни, когда она возвращалась с их семейного места упокоения. — Ты что тут делаешь, милая моя? — Хитоми Оота блаженно улыбнулась, на глазах у нее невольно навернулись слезы. — Тебе на кладбище пора, тебя там мама твоя уже ищет, наверное. И дед. Пойдем, я тебя к твоей могилке отведу, а? Мей застыла на пороге, лицо ее мгновенно помрачнело. Кажется, бабушка ее была совсем не в себе. Кажется, ей нужно было что-нибудь выпить. Побольше и покрепче. — Я… живая, бабушка. Вот, смотри… Я живая, — Мей сделала несколько шагов, протянула к бабуле руку. Та, словно по указу, осторожно коснулась ее, сжала. — Холодная… — пробормотала Хитоми Оота, поднимая стеклянный взгляд на внезапно ожившую внучку. — Осень на дворе, я тебе говорила одеваться теплее. А ты все бегаешь… Застудишь себе все, и замуж не возьмет никто… Будешь со мной и мамой по могилкам до старости бегать. — Бабушка… Я больше не буду бегать… Я больше никуда не убегу… — всхлипывая, пролепетала Мей. Она сделала еще шаг, протягивая руки к совсем забывшейся бабуле. Сейчас ей просто нужно было выпить травок, поспать. А уже завтра она будет в порядке — уже завтра она наконец поверит, что ее внучка жива-здорова. И больше никуда не убежит. Мей прижала бабулю к себе, чувствуя, как ту уже потряхивало в легком припадке. — Мей-чан, а давай ты тогда сходишь вместо меня с Оотой-сама в лес, а то я опять не запомнила ничего!.. Ну, раз уж ты решила к нам вернуться… Мей только сейчас вспомнила о Мегуми-чан, которая все еще сидела за своими кривыми записями и с нескрываемым любопытством искоса поглядывала на внезапное воссоединение семейства Оота. По ее заблестевшим глазам было ясно, что обрадовалась она больше не «воскрешению» Мей-чан, а скорее тому, что у нее наконец-то появился отличный повод закончить занятия с Оотой-сама раньше времени. — Мегуми-чан, тебя сестра ждет. Ты… можешь идти. А завтра я сама с тобой позанимаюсь, хорошо? — Идет! А потом тогда ты с нами поиграешь — тебя тут все заждались!.. — неприлично довольная девчонка с горящим взглядом быстро подскочила на ноги и метнулась в сторону выхода к уже наверняка заждавшейся ее старшей сестре. Казалось, ее нисколько не удивило чудесное возвращение «давно сгинувшей» Мей-чан. Мегуми-чан была совсем не впечатлительным ребенком. Мало ли, кто в лесу пропадает — ей тоже пару раз не везло там потеряться. Но ее же находили. Вот, и Мей-чан тоже нашли. И чего взрослые только убивались — непонятно. Как только дверь в доме захлопнулась, Мей тут же помогла бабуле сесть обратно. Та продолжала пребывать будто в каком-то бреду, не желая отпускать руки своей воскресшей внучки. — Бабушка, я дома. Видишь, и руки у меня потеплели, да? Отпусти меня, я тебе сейчас чай подогрею. С чем-нибудь. Макото-чан сказала, вы без меня все-все насушить успели. — Нет… Давай посидим. А то я знаю тебя, опять ускачешь куда-нибудь, а я опять одна останусь, — Хитоми Оота покачала головой, проведя ладонью по сжатой руке внучки. — Посиди со мной милая, а то я ведь и правда с ума сейчас сойду. Как же это ты вернулась? С того света у нас вроде бы пока еще не отпускают. Мей едва сдержалась, чтобы снова не всхлипнуть — не расплакаться. Все-таки нужно было как-то помягче преподнести бабуле новость о своем воскрешении. Сейчас она, кажется, и вовсе не понимала, что их долгожданная встреча была более чем реальной. — А я и не была на том свете, бабушка. Я… в другом месте была. Хитоми Оота прикрыла глаза, седые тонкие брови сошлись у переносицы. — И где это? У нас тут других мест нет. Мей сжала напрягшуюся ладонь бабули в своей. Обо всем она расскажет ей потом, может быть, завтра. Сейчас все равно бабуля ей либо не поверит, либо пропустит все мимо ушей. И Мей из раза в раз придется повторять один и тот же рассказ снова и снова. — Давай я тебе завтра расскажу. Сейчас тебе поспать надо, бабушка. И мне тоже. Я очень устала, долго добиралась к вам. — Хорошо-хорошо, — Хитоми Оота закивала болванчиком, поднимаясь на ноги уже без помощи внучки. — Тебя отогреть надо, а то, вон, трясет всю. Заболеешь еще, снова тебя потеряю, девочка. Мей отвела бабулю к ней в комнату. На пороге она невольно остановилась, замялась: у бабушки все так же было завешано сухими травами, а маленькие столики завалены стопками самых разных книг и записей, которые она ежедневно то перечитывала, то что-то там переписывала. Уговорить бабулю лечь в постель оказалось очень сложно: Хитоми Оота вдруг вспомнила, что ее новая ученица Мегуми нагло улизнула от нее, так и не доделав с ней задания. — Я обещала, что завтра с ней сама позанимаюсь. Мегуми-чан по мне тоже соскучилась, — Мей помогла бабуле лечь, еще немного посидела с ней, не отпуская ее руки. Хитоми Оота продолжала смотреть на нее не отрываясь, будто на какое-то невообразимое наваждение. — Все по тебе соскучились, милая. Мы же и не знали, где ты пропадала. Весь лес обошли. И не раз. Думали хоть тельце твое найти, захоронить по-человечески, а ты, вон, сама пришла. Спасибо. — Я не могла не вернуться — я ведь по вам тоже сильно соскучилась. Мей поцеловала бабулю в лоб и тихо вышла. Нужно было приготовить отвары и на себя, и на нее. Мей знала, что бабуля очень скоро проснется — захочет проверить, сон это был или нет. Мей и самой все еще не особо верилось, что все наконец-то закончилось. Она снова дома. По ней скучали, ее ждали. Мей обошла дом, прошла на кухню. Все везде было по-старому, отчего на душе стало еще теплее. Мей казалось, что она не была дома целую вечность. Наверное, ее бабушка с этим очень даже согласилась бы. Мей подошла к столу, где стояло больше всего банок, набитых недавно засушенными травами, взяла горстку каких-то корешков, принюхалась. Пахло ядрено-отвратительно — то, что нужно. Она, недолго думая, поставила греться воду, а сама вернулась к травам. Времени у Мей было не много, но она, как ни странно, и не собиралась торопиться. Ей совсем не хотелось ни о чем думать. Хотелось просто замереть, оцепенеть — надышаться домом. — Что, уже хозяйничаешь? Мей вздрогнула, обернулась. Бабуля, переодевшаяся в свое любимое цветочное темно-зеленое кимоно, стояла посреди кухни, скрестив руки на груди. Она больше совсем не выглядела безумной, потерянной в каком-то забытьи. Теперь Мей точно узнавала в ней свою бабушку — бабушку с тем самым светлым твердым взглядом. — Ты уже проснулась? — Мей неловко вжала голову в плечи, будто ее застали за чем-то с поличным. Ей стало немного стыдно, что она совсем потеряла счет времени. Бабуля между тем взглянула на нее пристально, изучающе, словно не зная, какие все-таки подобрать слова для начала разговора. — Сама знаешь, мне много не надо. Тем более, ко мне блудная внучка наконец-то из лесов вернулась — не буду же я отлеживаться. Это тебе денек другой поспать надо — ох, и потрепало же тебя, милая. Ну ничего, уже сегодня мы тебя отмоем. Попрошу Йоширо воды натаскать да протопить хорошо. А пока расскажи-ка мне, куда ты у нас убежала. Мей послушно кивнула. Она знала, что бабуля первым делом поторопит ее с рассказом. Который явно будет длинным. И путаным. — Хорошо, бабушка, — Мей опустила голову. — Хочешь, отвар мой выпей, ты, я смотрю, свой доделать не успела, совсем носом клюешь, — Хитоми Оота впервые за все время коротко улыбнулась и подошла к другому столу с заставленной посудой. Но тут же остановилась, заметив, как ее внучка замотала головой. — Я не хочу. — Тогда садись. Я слушаю. Обещаю, перебивать не буду, а то ты и так трясешься да языком еле ворочаешь, — голос Хитоми Ооты вдруг стал непривычно холодным, а взгляд пустым. Мей покорно опустилась на татами, прикрыла глаза. В горле застыл тугой ком. — Одному человеку очень нужна была помощь. Точнее, не ему, а его отцу… — Мей запнулась, замолчала. Руки сами потянулись к отвару, который заботливая бабуля все-таки снова настойчиво решила ей предложить. Мей сделала пару глотков, в глазах невольно защипало. Она вдруг поняла, что ни одно ядрено-крепкое варево сейчас не поможет ей складно начать и закончить ее удивительную историю с печальным, по крайней мере, для одного героя концом. Но выбора у Мей не было: Хитоми Оота ждала ее откровений. И не только она.