Панацея

— Что опять не так? Ты еле плетешься. Привал у нас уже был — пошевеливайся давай. Хакуджи остановился, обвел недовольным взглядом совсем осунувшуюся потерянную Мей — она явно витала в облаках, явно нуждалась в его пинках. За целый день она не проронила ни слова. Поначалу Хакуджи это очень даже пришлось по душе: они больше не тратили время на словесные пустые перепалки, а оттого меньше задерживались по дороге. Значит, домой они вернутся даже раньше, чем он планировал. Отлично. — Я боюсь, — Мей только спустя затянувшееся молчание подала голос, ответила наконец на его вопрос. Хакуджи снова кинул на нее тяжелый взгляд, закатил глаза. Нет, все-таки она опять придумала себе проблемы, а как иначе. — Чего? — с ленивым интересом спросил он, чувствуя, как горлу уже начало подкатывать раздражение. Сейчас… Сейчас она снова выбесит какой-нибудь дуростью. — Тебя. Я боюсь тебя, Хакуджи. Хакуджи хмыкнул. Тут же расслабился. — То-то я смотрю, ты и чушь свою нести перестала. Поумнела за ночь, что ли? Будешь вести себя нормально, и бояться меня не придется. Скоро к городу подойдем. Они снова замолчали. Мей шла рядом, едва поспевая за Хакуджи. Места, которые они проходили, ей были уже совсем не знакомы. В отличие от Хакуджи, который, кажется, теперь отлично ориентировался в нескончаемых непролазных рощах. К вечеру они наконец подошли к кострищу — Хакуджи без труда нашел место своего старого привала. Мей опустилась на поваленное полусгнившее бревно, закрыв посеревшее от бессонницы лицо руками. Хакуджи принялся заниматься ужином. — Ты хоть в городе-то когда-нибудь была? Или все у себя в лесу сидела? — спросил он, подавая ей зажаренную рыбу. Мей мотнула головой, желудок призывно заурчал. — Нет, не была. Хакуджи сел напротив костра, подкинул еще обломанных веток. Мей между тем молча принялась за рыбу, все так же не поднимая глаз на Хакуджи. Она словно игнорировала его, словно старалась хотя бы ненадолго убедить себя, что здесь сейчас она совсем одна, она в безопасности, она… Мей невольно тряхнула головой, растрепавшиеся волосы упали на лицо. Нет, она совсем не знала, что делать с нарастающей паникой внутри. — Это хорошо. Значит, города не знаешь. Ты лицо хоть попроще сделай, а. А то подумают про нас еще чего. — Что подумают? — бездумно спросила Мей, бросая рыбьи кости в костер. — Подумают то, что не должны о нас подумать, — многозначительно бросил Хакуджи и принялся за вторую рыбу. — И отцу моему не вздумай ничего наплести. Никто тебя не похищал, ты сама его лечить пришла, ясно? Своими ногами пришла. Брови Мей невольно в удивлении взметнулись вверх, она впервые за день подняла глаза на Хакуджи. Тот мгновенно напрягся. Приготовился. — Значит, твоему отцу не понравится, если он узнает, что это ты заставил меня… — неуверенно протянула Мей, тут же поймав на себе хмурый взгляд Хакуджи. На бледном лице его заиграли языки пламени, в голубых глубоких глазах проснулась буря. Мей снова заикнулась о том, о чем не следовало. — Моему отцу много чего не нравится, — жестко отрезал Хакуджи. — Например, лежать на провонявшем футоне с поломанной спиной уже третий год. Даже не вздумай вякнуть ему что-нибудь. Пожалеешь. Мей поджала губы. Ей вдруг стало не по себе от вспыхнувшей и тут же погасшей наивной мысли, что не все еще было потеряно. Да-да: если отец Хакуджи будет против того, чтобы ее держали пленницей у них дома, значит, у нее действительно был шанс, что когда-нибудь ей позволят вернуться домой. Когда отец Хакуджи поправится, ее обязательно отпустят, она обязательно вернется. Мей могла не принимать за чистую монету слово Хакуджи, но она не могла не верить вспыхнувшему в его глазах раздражению. Он действительно не хотел, чтобы его отец узнал о его авантюре. Он хотел, чтобы это осталось только между ними. Мей нервно вздрогнула, когда Хакуджи привалился рядом с ней. Она тут же захотела было отодвинуться, но этого сделать ей не дали. Хакуджи крепко сжал ее руку — как раз в том месте, где все еще остались следы от веревок. Мей поморщилась, почувствовав на себе пристальный пронзительный взгляд. Хакуджи будто надоело задавать вопросы — он хотел прямо здесь и сейчас научиться читать Мей по глазам. Заранее подгадывать, какая дурь ударила ей в голову на этот раз. — Мне нужно поспать часа два. Не дергайся, я ведь и руку сломать могу. Спросонья. Мей замерла, завороженно всматриваясь в догорающий костер, вслушиваясь в ровное дыхание лежащего рядом Хакуджи. Вокруг стояла беспроглядная темнота, тепло костра совсем не грело. Мей страшно знобило. Весь день. Сейчас. Мей скосила напряженный взгляд на спящего Хакуджи. Закусила губу, сжала свободную руку в кулак. Так больше продолжаться не могло. Еще час, день, сутки — она не выдержит. «Нужно попробовать. Хотя бы… попробовать». Мей выдохнула, зажмурившись. Она чувствовала, как с каждой бесконечно тянущейся минутой хватка на ее руке становилась все слабее и слабее — Хакуджи все сильнее падал в сон. Нужно было действовать — не ждать, не надеяться. Другого раза, другой возможности у Мей могло и не быть. Она должна бежать — больше ее никто не свяжет, не подчинит. Больше ей не будут угрожать. Мей снова распахнула глаза — лицо Хакуджи все еще выглядело расслабленным. Мей оперлась о бревно, совсем перестала дышать. Ее маленькая ладонь в одно мгновение выскользнула из чужой хватки. Мей тихо выдохнула. Она смотрела на свою свободную руку не отрываясь, будто впервые. Будто не веря, что все оказалось вот так просто. Мей совсем не заметила, как при следующем ее коротком предательском вздохе мелко дрогнули длинные ресницы. Распахнулись голубые горящие глаза. — Без глупостей совсем не можешь, да? Мей совсем осела на траву, едва удержавшись от идеи отползти куда-нибудь в кусты — от Хакуджи подальше. Хакуджи, будто совсем и не дремавший, пристально посматривал на свою незадачливую беглянку. Едва сдерживал усмешку — сейчас ему и правда хотелось рассмеяться в голос. Слишком уж Мей в его глазах сейчас выглядела глупо и нелепо. Нет, о чем он вообще переживал? Какие с этой девчонкой вообще могут быть проблемы? Она сейчас, вон, уже в обморок готова откинуться лишь потому, что он ее застукал за попыткой побега. Какое убожество. И кто из них двоих еще все усложнял?.. Оба были хороши. — Я… Она случайно выскользнула, — наконец выдавила из себя Мей, не поднимая глаз. — Да неужели. Повисло тяжелое молчание. Мей зажмурилась. Конечно, Хакуджи не дурак. Это она… Она глупая. У нее же все на лице было написано. Она же совсем не умела лгать. Совсем не умела устраивать побеги. По спине Мей прошелся холодок — Хакуджи и не подумал отрывать от нее липкого непроницаемого взгляда. — Ну, опять тормозишь? Спать иди, — только и бросил он, поднимаясь с земли. — С тобой только на том свете выспишься. — Прости… — За что? Мей не ответила. От страха, что ее снова могут связать или сделать еще что похуже, она совсем перестала соображать — паника забила и без того тревожные бессвязные мысли. В голосе Хакуджи, как ни странно, она не услышала ни злости, ни раздражения, ни разочарования — ничего. И это напугало ее еще сильнее. — Знаешь, я еще днем понял, что ты что-то такое и надумала. Перенапрягла ты свою единственную извилину — у тебя на лице все было написано. Меня не обманешь. Ты — уж точно. — Доброй ночи, Хакуджи, — только и пролепетала Мей. Она чувствовала себя ужасно глупо. Хакуджи и правда на нее совсем не злился. Скорее, она только рассмешила его. Он совсем не воспринял ее попытку сбежать всерьез — заранее все понял, увидел, прочитал. Захотел с ней поиграться. Дурак. Мей невольно сжала руки в кулаки, отвернулась. Тугой ком застрял в горле — она едва сдержалась, чтобы позорно не расплакаться от собственного же бессилия. — Давай только без истерик. Зверье еще разбудишь. Они, в отличие от нас, спят уже давно. Мей улеглась под деревом на остывающей земле, уже привычно поджав ноги к груди. Тело все еще потряхивало в мелком ознобе, страх все еще бил по вискам. Он накажет ее. Отплатит за ее глупый просчет сполна — но не сейчас. Хакуджи не так прост. Хакуджи… совсем не милосерден. Мей долго не могла заснуть, тревожно засматриваясь на мрачный силуэт, то и дело расплывавшийся в языках догорающего пламени. За ночь никто из них так и не сомкнул глаз.

***

— А я говорил тебе спать ложись. Теперь идешь клюешь носом. Одни проблемы с тобой. Смотри, в городе мы долго не задержимся, на ночлежку никто нас там не оставит. Мей лишь слабо кивнула, обведя пустым мутным взглядом видневшиеся вдалеке тусклые огоньки с размытыми очертаниями насаженных домов. В сумраке город выглядел еще страшнее, чем она себе фантазировала. Мей казалось, что она даже здесь, пока прячась в рощице, слышала его дикий гогот, визги, гомон — слышала жизнь, совсем чуждую, незнакомую ей. Бабушка часто рассказывала, каким опасным, страшным был «внешний» мир, с детства отбивая у Мей всякое желание познакомиться с ним. Сейчас же она вопреки всем заветам-запретам шла по проторенной тропке навстречу неизвестному, горящему, кричащему. Хакуджи — тоже был частью этого мира. Тоже был ходячей опасностью. Сегодня он нервничал даже больше нее. Мей это нисколько не удивляло: они же почти добрались. Осталось пройти только город — Хакуджи наконец-то доберется до дома, а она… Она, возможно, навсегда забудет дорогу домой. — Вчера-сегодня у них тут народу много должно наплыть. Смотри, не потеряйся — еще ко всякой швали попадешь. Похуже, чем со мной будет. Мей в который раз послушно кивнула, ускорила шаг следом за Хакуджи. Стоило им зайти за городские ворота, попасться на глаза первым прохожим, Хакуджи потянул ее в какой-то темный закоулок. — Куда мы?.. — На другой конец, — нехотя бросил он, щурясь — будто по-звериному принюхиваясь. — Там выберемся — и снова через лес. Я говорил, хватит уже в облаках летать. Давай руку. — Нет, я… — Мей хотела было спрятать руки за спину, но Хакуджи ловко предупредил ее слабые попытки к сопротивлению. Сжал ее липкую подрагивающую ладонь в своей. — Потеряешься — проблем не оберешься, — поморщился он. — Пойдем. И Мей пошла, стараясь не вслушиваться в грязные вскрики уличных подворотен. Легкие мгновенно забились затхлым запахом нечистот, в голове так и стоял бесперебойный шум — Мей уже потерялась, Мей как никогда хотелось дать деру — убежать подальше от Хакуджи, от этого страшного места — домой. Но Мей продолжала покорно идти за своим пленителем, чувствуя, как с каждым шагом его хватка на ее руке становилась все жестче. Даже если бы Мей могла, она бы ни за что сейчас не отдернула руку. Больше самого Хакуджи она и правда боялась здесь потеряться — сгинуть с концами. Нет-нет-нет, нужно подождать, перетерпеть. Эти злачные гниющие в смраде места были не бесконечней ее привычных знакомых сердцу вечнозеленых лесов. Она выберется, обязательно выберется. Хотя бы отсюда. Хотя бы с Хакуджи. Мей резко сморгнула, стоило им выбраться из темных затхлых закоулков и оказаться на какой-то переполненной людьми улице. Ее с Хакуджи в одно мгновение подхватила, понесла безликая разнопестрая толпа. От усталости, волнения у Мей все размылось перед глазами, вспыхнуло, заиграло слепящими искрами. Люди сливались в одно бродящее месиво — красивые, нарядные, вдохновенные с тепло светящимися фонариками в руках. Процессия потоком двигалась по главной площади куда-то в сторону. Мей почему-то невольно захотелось пойти следом за ними. Тоже найти свой фонарик. — Обон… — одними губами прошептала она, в удивлении посмотрев на Хакуджи. Кровь мгновенно прилила к щекам — она совсем забыла о важнейшем празднике усопших, который каждый год отмечала вместе со всей своей деревней, растворяясь в танце бон одори. Каждый год Мей вместе с семьей тоже выходила зажигать фонарики. Сейчас же она стояла, выдернутая Хакуджи из толпы, потерянная, забитая — совсем не она. Хакуджи переменил ее всего за несколько дней; заставил забыть о важном, о вечном — заставил думать только о себе. — Вот дикая, — мрачно хмыкнул он, подмечая косые подозрительные взгляды, которые уже успели кинуть на них пара любопытных. Задерживаться было нельзя, а Мей как назло посреди площади решила разинуть рот. — На фестивалях никогда не была. Что тормозишь опять? У нас времени мало. Из города выйдем, опять по потемкам идти. Мей не двинулась с места. Казалось бы, вот, сейчас она могла закричать, позвать на помощь… Но связки будто парализовало. Хакуджи смотрел на нее выжидающе, в голубых глазах плескалось нетерпение — он тоже ждал. Ждал, что же Мей выкинет сейчас: рискнет ли, совсем дура ли. Мей, сдаваясь, опустила голову, лишь краем глаза заметив, как одной рукой Хакуджи уже потянулся к своему припрятанному в складках кимоно ножу. Хакуджи не нужно было угрожать, предупреждать — они поняли друг друга без слов. Мей снова поплелась за ним, совсем растворяясь в уже успевшей поредеть толпе. — У тебя еще будет время поглазеть тут. Когда назад тебя возвращать буду. Снова на какой-нибудь праздник попадем. Пойдем. Мей лишь вздрогнула, нервно дернула плечами. К ночи успело совсем похолодать. — У нас в деревне бабка одна есть — тоже травками вашими занимается. Что будет надо — у нее проси. Она все достанет. — Ей мне тоже врать, что я сама с тобой пришла? — засматриваясь на щебень под ногами, бездумно спросила Мей. Ее вдруг совсем перестало волновать, что происходило вокруг, куда же они все-таки шли. Ей больше не хотелось высчитывать фонарики — она считала камни под ногами. — А как еще. Ты совсем-то тупые вопросы не задавай. Как только они наконец выбрались из города, в груди Мей сразу унялось волнение — по ушам ударил знакомый стрекот цикад. Мей выдохнула — в поле и воздух казался чище, холоднее. Спать совсем не хотелось. Ни ей, ни Хакуджи. — Привала не будет. Осталось всего ничего. Потерпишь. Мей спорить не стала. Действительно, не нужно оттягивать. Хакуджи ждал отец, ее ждала… работа.