Влюблённым предоставляется лечение

Люди не слушают друг друга,

они просто ждут своей очереди говорить.

      Эта ночь прошла практически без сна, и Микки обвинил бы в том приторно-сладкий какао, если бы только не сделал вчера всего лишь два глотка — почти две целые кружки выпила Мэнди, а потом, как ни странно, уснула безмятежным сном младенца. Виной всему были мысли в голове, которые Микки пытался остановить или, хотя бы, отодвинуть на задний план, но ничего не вышло.              Вы могли бы назвать его самым жалким человеком на этой планете, который ужасно сильно и безоговорочно влюблён, но спать без Йена было практически невозможно. Неважно, где он находился, — в больнице, дома у семьи или в своей квартире — Микки был готов схватить подушку, засунуть её подмышку и пойти на поиски своего парня, чтобы спать с ним в одном воздушном пространстве.              Единственное, что утешало его, — это мысль о том, что, может быть, Йен точно так же вертится под одеялом в попытке уснуть. Но, если это так, то почему не пишет? Они всегда общались по телефону, когда не было возможности провести ночь вместе, и переписывались, пока один из них не засыпал. Но сейчас телефон молчал, и не потому, что на нём установлен беззвучный режим, и не потому, что был разряжен — Микки проверял четыре раза.              И, как часто это бывает, мысли унесли его туда, где он никогда не хотел бы оказаться. Тёмные закоулки сознания, подсвечиваемые страхами и переживаниями, подбрасывали новые поводы для переживания и с каждой минутой становились всё настойчивее.              А что, если Йен ему изменяет?              Эта мысль исчезла так же быстро, как и появилась, но мурашки пробежали от затылка до самых пяток. Микки резко поднялся, приняв сидячие положение, и вцепился холодными руками во влажные волосы, понимая, что больше поспать ему этой ночью не удастся.              Электронные часы на тумбочке светились мягким красным светом, выводя на экран 6:15 утра — привычное время для пробуждения в рабочий день.              Микки мельком взглянул на цифры и закрыл глаза, пытаясь убедить себя, что может просто повернуться на другой бок и уснуть ещё на пару часов. Сегодня выходной. Сегодня не нужно торопиться, собираться, спешить.              Но сон не возвращался.              Вздохнув, он отбросил одеяло, накинул халат и лениво потянулся. Кофе. Ему нужен был кофе — крепкий, обжигающий, такой, чтобы в горле немного першило, чтобы тепло разлилось по телу, разгоняя остатки ночной одури. И сигарета. Та, первая за утро, с которой всё всегда становится чуть проще.              Когда он вышел в коридор, воздух был наполнен густой тишиной, в которой даже самые незначительные звуки становились отчётливыми. Именно поэтому он сразу уловил что-то странное — приглушённый, едва слышный шум, доносящийся из комнаты Мэнди.              Он нахмурился, но не придал этому значения. Ей не было нужды вставать так рано, так что, скорее всего, просто перевернулась во сне или что-то уронила.              Но едва он нажал на кнопку включения кофемашины и подставил чашку, звук повторился, но на этот раз иначе — как-то слишком сдавленно, болезненно.              Микки выпрямился. Пару секунд стоял в замешательстве, прислушиваясь, а потом пошёл обратно к её комнате. Постучал костяшками пальцев по двери.              — Мэнди? Ты в порядке?              Ответа не было. Только тяжёлый вздох, слишком глубокий, слишком медленный.              — Я вхожу, — предупредил её Микки и дёрнул дверную ручку вниз.              Он бросил взгляд на помятую постель и направился в прилегающую ванную комнату. Даже если бы сестра хотела возразить, у неё не было возможности, потому как её рвало.              Микки развернулся и быстрым шагом дошёл до кухни, набрал стакан воды и вернулся к Мэнди, присаживаясь на корточки и протягивая ей воду.              Мэнди села на пушистый белый коврик, опираясь спиной на край ванны, взяла стакан двумя руками и вздохнула, поднимая взгляд на брата.              — Сама расскажешь или мне начать перечислять причины, по которым может возникнуть утренняя тошнота? — спросил он, проницательно заглядывая ей в глаза. Когда ответа не последовало, Микки отзеркалил позу сестры, садясь напротив. — Ладно. Гастрит и иные воспалительные заболевания желудка и кишечника, включая энтеровирусную инфекцию, аппендицит, воспаление поджелудочной железы — панкреатит, заболевания желчного пузыря, включая калькулёзный холецистит, опухоли ЖКТ, непроходимость кишечника, беременность. Мне продолжать?              Мэнди сделала глоток воды, а потом мотнула головой.              — Хочешь поехать в больницу? Я могу позвонить Бритни, она подготовит всё для обследования.              — Нет, не стоит. Это не… у меня нет никаких проблем со здоровьем.              Мэнди замерла, сжимая стакан сильнее, будто тот мог удержать её от того, чтобы распасться на части. Она опустила голову, пряча лицо за прядями волос, и выдохнула так тихо, что звук почти растворился в воздухе.              Микки нахмурился и подался вперёд, не отрывая от неё взгляда.              — Мэнди, — его голос стал мягче, осторожнее, — ты беременна?              Голубые глаза вдруг стали блестящими, как будто она изо всех сил пыталась удержать слёзы.              — Мэнди, — повторил Микки мягче, наклоняясь чуть ближе. Его голос был не таким, каким он привык с ней говорить — не поддразнивающим, не шуточным. В нём было что-то осторожное, почти нежное.              Она выдохнула, резко поставила стакан на пол и закрыла лицо руками.              —Да, — сорвалось у неё, едва слышно, сквозь пальцы.              Микки почувствовал, как что-то защемило внутри. Не растерянность и не злость, скорее, что-то похожее на беспомощность. Он никогда не был хорош в утешениях других людей, но сейчас, глядя, как его сестра пытается скрыть слёзы, Микки понял, что не может просто сидеть и молчать. Он передвинулся к ней поближе, коснулся головы, взъерошивая волосы на макушке, и прижал к себе, позволяя Мэнди уткнуться носом ему в шею и тихо заплакать.              — Эй, — позвал он, нежно поглаживая подрагивающее плечо, — не надо так, ладно?              Он не знал деталей и подробностей, не знал, что тревожило сестру и причину такой реакции на её текущее положение, потому что Мэнди всегда хотела ребёнка, но сердце просто разрывалось на части, когда она была такой хрупкой и уязвимой в его руках.              — Я не знаю, что делать, — прошептала она дрожащим голосом. — Я даже не уверена…              — Тише, тише, — перебил Микки, ещё крепче сжимая её в объятиях. — Я здесь, слышишь? Мы всё решим вместе. Ты справишься. Чёрт, мы оба справимся, — добавил он, чуть улыбаясь, чтобы хоть немного её отвлечь.              Она отодвинулась, чтобы посмотреть ему в глаза, а потом тихо сказала, улыбнувшись:              — Спасибо.              Он только кивнул, позволяя ей выплакаться, и молча сидел рядом, не отпуская её, пока она не успокоилась.              — Я не давлю на тебя. Ты можешь рассказать, когда будешь готова, а можешь вовсе не рассказывать. Только скажи, хочешь ли ты оставить ребёнка? И какой срок? И кто, чёрт возьми, отец?! — начал перечислять Микки интересующие его вопросы, а потом, осознав, что противоречит сам себе, хотел было извиниться, только вот Мэнди громко рассмеялась.              — А говоришь, что не давишь, — улыбнулась она. — Я расскажу, только дай мне минутку, ладно?              Микки кивнул и, забрав уже пустой стакан, поднялся на ноги и ушёл на кухню, оставляя сестру в одиночестве. Нельзя сказать, что он не допускал такой возможности. Вернее, нет, он надеялся, что однажды это всё-таки случится, но не сейчас.              Он не смог сдержать расползающуюся по лицу улыбку, которая с каждой секундой становилась только шире, пока доставал из холодильника ингредиенты для завтрака. Чёрт побери, у Мэнди будет ребёнок. Он станет дядей.              Микки вспомнил про свой телефон, лежащий на прикроватной тумбочке, и вернулся за ним в спальню. К его удивлению, тот разрывался от входящий уведомлений, и все они были от Йена. Сердце подскочило к горлу, когда он открыл их, чтобы прочитать:              [Йен]: Доброе утро❤️              [Йен]: Прости, что вчера не написал. Мы смотрели вечером фильм с семьёй, и я вырубился прямо на диване              [Йен]: Меня не стали будить, поэтому пришлось спать там😂              [Йен]: Бля как же у меня болит шея              [Йен]: Меняю десять поцелуев на массаж. Идёт?              [Йен]: Боже ты, наверное, ещё спишь. Надеюсь, не разбудил              Микки почесал бровь ногтем большого пальца, не понимая, что нашло на Йена. Такое поведение было ему не свойственно. Может, он испытывал чувство вины за то, что не приехал вчера.              [Микки]: Это ты так пытаешься загладить вину за то, что не приехал, заваливая меня сообщениями?              [Микки]: Старайся лучше              [Микки]: И, вообще, это ты мне будешь должен массаж. И поцелуи. И далеко не десять              Он хотел было заблокировать телефон, но увидел три пляшущие точки внизу, и решил дождаться ответа.              [Йен]: Я точно знаю несколько способов, как вымолить твоё прощение. Поцелуи, массаж и оргазм?              [Микки]: Ужин. Сегодня. И два оргазма минимум              [Йен]: С вами приятно иметь дело, доктор Милкович. Какую хочешь кухню?              [Микки]: Я сам приготовлю              [Йен]: Сексуально              [Йен]: Я уже захожу в больницу, напишу позже. Целую              Микки вздохнул, глядя в экран, и поймал себя на том, что улыбается.              — Ты собираешься улыбаться в телефон ещё долго или всё-таки сделаешь мне завтрак? — раздался голос Мэнди из гостиной.              — Блять, точно. Уже иду, — пробормотал Микки, бросив последний взгляд на экран, а потом отправился на кухню.              Мэнди уже сидела на высоком стуле у островка посередине кухни, подперев голову руками. Она выглядела получше, но до здорового вида было ещё далеко.              Микки хотел дать ей возможность начать разговор самой, но был слишком нетерпелив — он никогда не умел ждать, хотел всё и сразу. Поэтому, обернувшись, он бросил на сестру красноречивый взгляд, приподняв брови, пытаясь заставить её говорить. Она в миг изменилась в лице, поджала губы и отвела глаза в сторону; Микки даже подумал, что она сейчас снова расплачется, и запаниковал.              — Ты же знаешь, что я не буду тебя осуждать. Только выслушаю, чтобы тебе стало легче, — сказал он, отворачиваясь и ставя на плиту сковородку.              — Знаю, — подтвердила она. — Во-первых, я хочу сказать, что мне жаль, что я скрывала это от тебя. Не думай, что я тебе не доверяю, просто… так сложились обстоятельства.              Мэнди остановилась и тяжело вздохнула. Микки налил ещё стакан воды и протянул ей, за что получил благодарный взгляд.              — Я не планировала, сейчас совсем не время. Я же хотела в сентябре поступать, чтобы доучиться на врача, — Микки услышал всхлип за спиной, но решил не поворачиваться, чтобы не смущать. — А отец ребёнка, он… ублюдок. Вот кто он. Сначала сказал мне, что рад, пообещал жениться, заставил поверить, а потом сбежал, как трусливая задница.              Микки почувствовал, как волна гнева поднялась внутри, ему сразу же захотелось найти мудака и выбить всё дерьмо, но не позволил эмоциям выйти наружу, понимая, что Мэнди сейчас нужно не это.              — Кто он?              — Джимми. Лишман. Он…              — Тварь. Ублюдок. Найду и убью.              Микки услышал тихий всхлип за спиной и сразу же пожалел, что не сдержался. Мэнди накрыла лицо руками.              — Мэндс, прости…              — Пообещай мне, что ничего не будешь делать. Он отец моего ребёнка, — тихим голосом попросила его сестра.              — Он не отец твоего ребёнка, а сраный спермодонор. Уёбок, который за членом своим уследить не смог, а потом сбежал, уволившись и оставив тебя одну разбираться со всем этим, — Микки едва не вышвырнул кухонное полотенце на стол, но в последний момент сжал его в кулаке. Он не хотел злиться на Мэнди, но не мог не злиться на ситуацию.              Мэнди глубоко вздохнула и вытерла слёзы, стараясь взять себя в руки.              — Прошу тебя. Мне и без этого хреново.              Микки вздохнул, прекрасно осознавая, что она права. Он повернулся и, опиравшись на стойку, накрыл своей рукой её ладонь.              — Слушай, я не буду врать, этот ублюдок не заслуживает ни шанса, ни прощения. Но если ты не хочешь, чтобы я вмешивался, то я не буду.              Мэнди посмотрела на него с благодарностью.              — Но, если я его увижу, то вырву трахею голыми руками и затолкаю в его задницу.              Она усмехнулась сквозь слёзы, и Микки почувствовал, как её настроение улучшается, а напряжение спадает.              — Ты… оставишь ребёнка? — задал он главный вопрос.              Мэнди вдохнула поглубже и улыбнулась такой счастливой улыбкой, что у Микки ёкнуло сердце. Она положила руку на живот и легонько его погладила, смотря вниз.              — Конечно. Он же мой, — тихо прошептала она, а потом взяла руку Микки и тоже положила на свой живот.              Микки застыл, чувствуя под ладонью тепло её кожи. Ребёнок. Его племянник.              Он никогда особо не думал о таких вещах. В их семье не было примеров нормального родительства, не было опыта, на который можно было бы опереться. Но в тот момент, когда Мэнди прижала его руку к своему животу, всё встало на свои места.              Микки не был идеальным братом. Он вспоминал все моменты, когда не смог защитить её, когда был слишком занят своими проблемами или вёл себя как последний эгоист. Но, чёрт возьми, он всегда любил её. И всегда будет рядом, даже если не может ничего исправить.              Мэнди смотрела на него внимательно, словно читала все эти мысли в его голове.              — Ты ведь знаешь, что я справлюсь, да? — спросила она.              Микки выдавил короткий смешок.              — Конечно. Ты же Милкович.              Она улыбнулась. Настоящая, усталая, но тёплая улыбка.              — А ещё я твоя сестра. А это уже автоматически значит, что я не сломаюсь.              Микки кивнул, с трудом сглатывая комок в горле. В их жизни было слишком мало людей, на которых можно было положиться, но они всегда были друг у друга. И, что бы ни случилось дальше, это никогда не изменится.              Мэнди опустила руку, но Микки ещё несколько секунд оставался неподвижным, словно пытаясь осознать, что только что произошло. Потом он глубоко вдохнул, хлопнул сестру по плечу и встал, возвращаясь к плите.              Он до конца не понимал, что чувствует. Волнение? Страх? Гордость? Наверное, всего понемногу. Но одно было ясно точно — теперь у него появился ещё один человек, о котором нужно заботиться.              Он молча выложил на тарелку яичницу, листья салата и помидоры, поставил перед Мэнди и сел напротив. Она взяла вилку и начала есть, время от времени кидая на него быстрые взгляды, будто проверяя, всё ли в порядке.              Микки замечал, как она чуть расслабилась, как плечи больше не были так напряжены, как уголки губ подрагивали, будто ей хотелось снова улыбнуться.              В тишине их кухни было что-то странно успокаивающее. Ни одного лишнего слова, только стук вилки о тарелку, приглушённый шум холодильника и редкие вздохи. Не нужно было говорить вслух, что теперь всё будет по-другому — они оба это чувствовали.              Когда завтрак был почти доеден, Микки, не поднимая глаз, просто протянул руку к чашке Мэнди и перелил ей остатки своего сока. Она ничего не сказала, но он заметил, как слегка дёрнулся уголок её губ.              Да, они справятся. Как и всегда.       

***

             Микки позаботился о том, чтобы Мэнди нормально отдохнула в свой выходной: вытеснил её из кухни, сунул в руки плед и отправил в гостиную на большой удобный диван с приказом спать, пока он не вернётся. Сестра вряд ли его послушается, а вместо сна включит какой-нибудь надоедливый тупой сериал, но Микки был уверен, что после бессонной ночи её веки закроются сами собой.              Ладони неприятно вспотели, когда он достал из кармана телефон. На экране списком отобразились сообщения от Йена, которыми тот продолжал заваливать Микки всё утро, за что Мэнди неоднократно бросала неодобрительные взгляды в сторону брата, — он смахнул их все и открыл книгу контактов, вбивая нужное имя в поисковую строку и прислоняя телефон к уху.              — Микки, мальчик мой, как же я ждал твоего звонка! — бархатистый мужской голос раздался в трубке и Микки выдохнул, машинально улыбаясь.              — Джеймс, мне жаль, что я не позвонил раньше. Мне… — он замолчал, подбирая слова, — требовалось время, чтобы переварить и осмыслить, сами понимаете.              Мужчина засмеялся.              — Конечно, никаких проблем. Я знал, что ты позвонишь рано или поздно. Я понимаю, у тебя, наверное, миллион вопросов в голове, но это совсем не телефонный разговор.              — Да, именно поэтому я хотел попросить о встрече в ближайшее время, — Микки поймал себя на том, что ходит кругами по комнате, нервничая.              — Так, подожди секунду, — Микки понял, что Джеймс убрал телефон от уха, связываясь с секретаршей через спикер, а потом снова вернулся к разговору с ним. — Эта неделя у меня расписана практически поминутно, но через полчаса должна быть встреча, которую я могу перенести. Если ты не на работе, то подъезжай в ближайшее время. Если нет, то встретимся недели через две, когда график станет посвободней.              — Нет, я сегодня совершенно не занят, так что могу подъехать хоть сейчас, — Микки проглотил ком в горле.              У него не было совершенно никакого желания разбираться с этим дерьмом, но он был обязан. Поэтому чем раньше это закончится, тем лучше. Он лишь надеялся, что Джеймс войдёт в его положение и поддержит желание избавиться от всего, что оставил ему отец.              — Ну, тогда до встречи. Сорок восьмой этаж, скажи моей секретарше, что у тебя назначена встреча.              — Хорошо, до скорого.              Здание, в котором находился офис Джеймса Ходжа, поражало своей монументальностью: стеклянный фасад отражал городские огни, строгая архитектура навевала мысли о чём-то нерушимом, основательном. Внутри царил безупречный порядок — блестящие мраморные полы, мягкий свет, идеально одетые люди, которые спешили по своим делам, не задерживаясь дольше необходимого.              Микки глубоко вдохнул, проходя к стойке администратора.              — Добрый день, у меня назначена встреча с мистером Ходжем, — сказал он, опираясь ладонями на прохладную поверхность стойки.              Высокая женщина с безупречно уложенными волосами кивнула, не поднимая глаз от экрана. Несколько быстрых движений — и она уже нажимает кнопку на панели перед собой.              — Сопроводите мистера Милковича на сорок восьмой этаж.              Охранник, возникший словно из ниоткуда, жестом пригласил его в сторону лифтов.              Подъём занял меньше минуты, но Микки успел собрать в кулак разбросанные мысли. Он не любил подобных встреч — они требовали от него чего-то большего, чем просто знания своего дела. Здесь были другие правила, негласные, но строгие, и ему предстояло их освоить.              Двери распахнулись, и Ходж уже ждал его, улыбаясь своей характерной тёплой улыбкой.              — Рад тебя видеть, Микки, — сказал он, протягивая руку.              — Джеймс, спасибо, что нашёл для меня время, — Микки ответил на рукопожатие с лёгким кивком.              — Для тебя всегда, — Ходж жестом пригласил его внутрь.              Кабинет был просторным, с огромными окнами, открывающими вид на город. Здесь всё говорило о стабильности и уверенности: тёмное дерево, кожаные кресла, минимум лишних деталей.              — Располагайся, — предложил Джеймс, сам устраиваясь в кресле напротив.              Микки сел, положив ладони на колени.              — Даже не знаю, с чего начать. Вы не меньше меня знаете, что акции больницы достались мне как наследство Терри, о котором я знать и не знал. Понимаю, что это большие возможности, как и ответственность, но это не то, чего я хочу.              Он вдохнул поглубже, заставляя своё тело расслабиться в дорогом удобном кресле.              — Я не хочу вмешиваться в управление, — сказал он после паузы. — Для меня важно, чтобы больница продолжала работать так, как должна. Чтобы решения принимали те, кто понимает в этом больше меня. Я — врач, Джеймс, и хочу им оставаться и дальше. По пути сюда я был уверен, что хочу продать акции, что хочу отказаться от всего, так любезно предложенного мне Терри, но сейчас я почему-то не уверен.              Ходж кивнул.              — Это естественно, — ответил он, откинувшись в кресле и сложив пальцы в замок. — Ты оказался в сложной ситуации, и твои сомнения абсолютно оправданы. Но знай, Микки, владение этими акциями не означает, что ты должен превращаться в администратора или финансиста.              Он сделал небольшую паузу, словно давая Микки время переварить сказанное.              — Ты прав в одном: больница должна оставаться тем, чем она является. И для этого нужны люди, которые понимают, как всё устроено. Но иногда достаточно просто иметь голос в нужное время и в нужном месте.              — Вы хотите сказать, что, если я останусь, это что-то изменит? — уточнил Микки.              Джеймс улыбнулся, его взгляд был тёплым, но в нём читалась доля испытующего интереса.              — Это может изменить многое. И если ты решишь продать акции — что ж, это тоже твой выбор, и я не буду его осуждать. Но, возможно, стоит сначала понять, от чего ты собираешься отказаться.              Микки задумчиво провёл пальцами по подлокотнику кресла.              — Вы ведь знали моего отца, — тихо сказал он.              — Да, — кивнул Джеймс. — Давно. И я могу сказать, что у нас были не только деловые, но и личные разногласия. Но одно всегда оставалось неизменным: он искренне заботился о больнице.              Микки задумался. Воспоминания о Терри и его делах наполнили его сознание, как густой туман. Отец всегда был слишком хорош в умении скрывать свои грязные тайны. За фасадом благотворительных инициатив и заботы о здоровье людей скрывалась сеть лжи и манипуляций.              Терри за всю свою жизнь владел множеством законных бизнесов, но именно через них он проворачивал тёмные дела. Чёрная бухгалтерия, обширные схемы по отмыванию денег из наркокартелей и другие преступные операции, в которых он был замешан, оставляли за собой след разрухи. Но, несмотря на всё это, лишь Вейс Мемориал Хоспитал была нетронута. Не хотел или не успел — кто знает.              — Я не пытаюсь склонить тебя в какую-то сторону, — продолжил Джеймс. — Просто подумай. Я расскажу тебе, как здесь всё работает.              Микки кивнул, готовый слушать. Он знал, что Джеймс — один из немногих, кому можно доверять, и его опыт мог стать ключом к пониманию сложной ситуации.              — В больнице есть несколько уровней управления, — начал Джеймс, устраиваясь поудобнее. — Главный врач, совет директоров, ты, как акционер… Все мы принимаем решения, которые касаются как финансов, так и клинических вопросов. Но это не значит, что ты должен вовлекаться в каждую деталь. Ты можешь оставаться врачом и делегировать обязанности.              — Делегировать? — Микки поджал губы. — Звучит слишком легко. Я не хочу, чтобы кто-то использовал мои акции в своих интересах. Не могу позволить, чтобы дело, которое я люблю, стало жертвой каких-то манипуляций.              — Понимаю, — согласился Джеймс. — Но дело в том, что ты не должен всё контролировать. У нас есть команда профессионалов, которые понимают, как эффективно управлять больницей. Ты можешь сосредоточиться на своём деле, а мы поможем с управлением.              Микки замолчал, обдумывая каждое слово. Он действительно хотел, чтобы больница оставалась местом, где пациенты получали лучшую помощь, а не полем для финансовых игр.              — Но как мне быть уверенным, что они не сделают что-то неправильно? Что они не захотят зарабатывать на больных? — спросил он.              — Для этого есть система контроля, — ответил Джеймс. — Мы проводим регулярные аудиты, а также работаем с независимыми инспекторами. Твоя задача — поддерживать эти механизмы. У тебя есть возможность влиять на состав совета директоров, а также участвовать в их работе, если это необходимо.              Микки снова провёл пальцами по подлокотнику кресла, размышляя. С одной стороны, мысль о том, чтобы оставить всё как есть, вызывала страх. С другой — он чувствовал, что может что-то изменить.              — И что, если я решу остаться? — спросил он наконец. — Что это значит для меня и для больницы?              — Это значит, что ты берёшь на себя роль, — сказал Джеймс, с энтузиазмом глядя на него. — Ты становишься частью чего-то большего, чем просто акции. Ты можешь изменить курс больницы, сделать её более доступной, внедрить новые программы. Мы можем обсудить финансирование для более современных технологий, улучшить условия для пациентов и сотрудников.              Микки почувствовал, как в нём начинает разгораться надежда. Идея о том, чтобы активно участвовать в управлении больницей, уже не казалась такой уж пугающей. Он был уверен, что в этом и было его предназначение — создавать, улучшать, помогать. И сейчас появилась возможность делать это не только снаружи, но ещё и внутри.              — Мне нужно подумать, — сказал он, наконец, приняв решение. — Слишком много информации.              Джеймс кивнул с улыбкой.              — Конечно. Могу выслать тебе финансовые отчёты и рассказать о планах на будущее. Помни, что продать акции ты сможешь всегда, если больше не захочешь принимать в этом участие.              Он кивнул, понимая, что Джеймс прав.              Микки почувствовал, как внутри него загорается новый огонь. Возможно, это было началом чего-то действительно важного — не только для больницы, но и для него самого.       

***

      Встреча прошла намного лучше, чем он ожидал. После нескольких недель хаоса, неразберихи и тревожных мыслей в его голове наконец-то прояснилось. Словно туман, окутывающий разум, начал рассеиваться, и за его пределами наметился обрисованный в ярких цветах горизонт новых возможностей.              Даже мысли о сети закусочных с чёрной бухгалтерией, которые обычно портили настроение, теперь казались незначительной деталью в большой картине. Сейчас грудь Микки наполняла надежда, и эта надежда напоминала о том, что впереди может быть нечто хорошее.              Когда Микки вышел на улицу, его лицо озарила улыбка, которая, казалось, возникла сама собой. Солнце, наконец, пробилось сквозь облака, заливая улицы теплом и золотистым светом. Как будто Вселенная давала знак, что чёрная полоса закончилась, а ей на смену пришла белая.              Чёрт возьми, он скоро станет дядей чудесного малыша или малышки. Он в отношениях с замечательным человеком, а сегодня вечером у них назначено свидание. Настроение не могло стать ещё лучше в этот самый момент, даже если бы с неба хлынул ливень.              По пути домой Микки заехал в магазин за продуктами для сегодняшнего ужина с Йеном, но взгляд случайно остановился на детском отделе, и он залип на одежду для маленьких человечков, а рука дёргалась в сторону корзины, чтобы забросить туда парочку костюмчиков. Микки приходилось одёргивать себя, напоминая, что Мэнди верит в приметы, поэтому не оценит такой добрый жест с его стороны.              Микки начал размышлять, мальчик это или девочка, будет ли он похож на Мэнди или малыш унаследует внешность отца-мудака, как сейчас себя чувствует будущая мамочка, и в момент, когда его мозг был готов взорваться, он остановил этот безумный поток мыслей. Он даже представить не мог, что происходит в голове Мэнди каждый день.              С рассуждениями о том, насколько же сложно быть беременной женщиной, Микки загрузил бумажные пакеты в машину и поехал домой.              Как и ожидалось, Мэнди и глаз не сомкнула за всё это время, смотря на телевизоре какой-то сериал про медицину.              — Я иногда поражаюсь твоему нежеланию спать в свой выходной, предпочитая вместо этого какой-то сериал, — фыркнул Микки, ставя на центральную столешницу пакеты.              — Вообще-то, он очень интересный, а ещё тут Алекс и Изи постоянно ссорятся, чем напоминают мне вас с Йеном. Не удивлюсь, если они потом замутят. Прямо как вы.              Телефон Микки завибрировал в кармане, и он вспомнил, что так и не ответил на сообщения Йена. Мэнди продолжала что-то болтать на фоне, пока он полностью погрузился в переписку, не обращая на неё никакого внимания.              — О боже, вы такие противные. Оба, — сказала Мэнди, отворачиваясь обратно к экрану.              Только сейчас Микки заметил, что улыбается.              — Не спорю, — бросил он ей. — Кстати, он сегодня придёт на ужин. Останешься?              — Нет, спасибо. Как-то не горю желанием видеть доктора Галлагера больше положенного.              Микки нахмурился и взял из пакета две маленькие бутылки апельсинового сока, а после присоединился к сестре на диване, протягивая ей одну и натягивая плед себе на ноги.              — Я знаю, что у вас не очень тёплые отношения, но тебе придётся как-то научиться сосуществовать с ним, — сказал Микки, смотря в экран на то, как интерны бегают из одного крыла отделения в другое.              — Я и так сосуществую, — ответила Мэнди, пожав плечами. — Просто без лишнего восторга.              — Без лишнего восторга ты обычно относишься к брокколи или налогам, — заметил Микки, открывая сок. — А Йен… важен для меня.              — Да уж, не заметить это сложно, — усмехнулась Мэнди, делая глоток. — Но знаешь, он иногда реально ведёт себя, как ходячий моральный компас. Все эти его взгляды на жизнь, принципы… У нас с ним просто разные понятия о том, как всё устроено.              Микки покатал бутылку с соком в руках, думая, стоит ли спорить, но вместо этого просто сказал:              — Я не прошу тебя его любить. Просто… будь с ним немного помягче, ладно?              Мэнди какое-то время смотрела на него, а потом закатила глаза.              — Ладно-ладно, попробую не называть его доктором Галлагером в лицо.              — Серьёзно, Мэнди. С ним всё по-другому, — сказал Микки, переводя взгляд с сестры на собственные руки. Он не мог объяснить словами, насколько для него важно, чтобы два его самых близких человека поладили друг с другом. Прочистив горло, он продолжил: — Он не похож ни на… ни на кого. Я знаю, как мы начинали, помню, как сомневался в нём и во всём происходящем, но я никогда прежде не чувствовал себя лучше. Так, как будто меня обожают одним только взглядом.              Мэнди внимательно смотрела на него, в то время как Микки не мог оторвать взгляда от пальцев, колупающих этикетку на бутылке.              Они не говорили о чувствах с Мэнди, в этом никогда не было необходимости. Всегда была чёткая грань, за которую брат с сестрой старались не переступать, когда дело касалось чего-то личного и интимного. Так что такие слова удивили не только Мэнди, но и самого Микки. Возможно, именно поэтому девушка сейчас протянула руку, чтобы сжать ладонь брата.              — Это было сильно, — прошептала она без доли сарказма и иронии. — Я рада, что он заставляет тебя чувствовать себя так, но…              — Опять это чёртово «но»! — воскликнул Микки, не сдержавшись. — Почему ты продолжаешь в нём сомневаться даже после моих слов? У вас двоих есть какая-то история, о которой я не в курсе? Есть что-то, что я должен знать?              Микки напрягся, чувствуя, как внутри всё сжимается в плотный ком. В груди закипало раздражение, но сильнее него было другое чувство — тревога, та, что приходит исподтишка и садится на плечи тяжёлым грузом. Мэнди молчала слишком долго, а её взгляд, направленный в сторону, говорил больше, чем она могла бы сказать вслух.              Он медленно поставил бутылку с соком на стол и сжал пальцы в кулак, прежде чем выдохнуть:              — Мэнди, блять, говори уже.              Она всё так же смотрела в сторону, а потом, наконец, повернулась к нему.              — Я не доверяю ему полностью, Мик, — голос был тихий, но твёрдый.              Микки скривился, но ничего не сказал, ожидая продолжения.              — Несколько недель назад, когда я ходила на осмотр… — Мэнди сжала руки, будто собираясь с духом. — Я видела Йена. В женской консультации.              Сердце Микки пропустило удар.              — Чего, блять?              — Он был там с какой-то девчонкой. Не знаю, кто она, но выглядел он так, как будто его застали врасплох.              Микки нахмурился, его мысли метались, пытаясь ухватиться за что-то логичное. Йен врач, он мог быть там по работе, мог сопровождать кого-то… Но почему тогда он выглядел так, будто его поймали на месте преступления?              Мэнди всё так же смотрела на него, её глаза были внимательными, изучающими, будто она пыталась понять, как он воспримет это.              — Опиши мне её, опиши эту девочку, — в голове Микки вспыхнула мысль о том, что, возможно, это была его сводная сестра. — Она была похожа на одну из тех, которые навещали Йена после операции?              — Нет, я их тогда запомнила. Эта девочка была старше, и она выглядела почти так же напугано, как и сам Йен. Я не хотела этого говорить, но что если эта девочка и Йен…              Микки не дал ей закончить, он резко вскочил с дивана, оборачиваясь на Мэнди с таким разъярённым выражением лица, что сестра машинально вжалась в подушки.              — Тебе лучше не заканчивать это предложение, Мэнди. И вообще, я думаю, что тебе стоит уйти.              Он не слышал, что девушка кричала ему вслед, потому что уже через секунду скрылся за входными дверьми, а через две доставал сигарету из пачки и подкуривал её, дрожа от холода.              Сколькими извилинами в голове нужно обладать, чтобы даже допустить мысль о связи Йена с несовершеннолетней? И что дальше? Он сопровождал её на аборт?              Микки большими шагами мерил прилегающую паковку, закипая от злости. В какой-то момент ему показалось, что он движется на чистой ярости и может отпинать ногами ближайшую криво стоящую мусорку просто потому, что она его бесит. Злость на сестру не уменьшилась ни после второй сигареты, ни после третьей, зато зубы начали стучать друг об друга так сильно, что Микки был вынужден вернуться в тепло квартиры.              Мэнди не ушла — они бы встретились у входа в дом, поэтому она налетела на него с извинениями прямо у порога.              — Я не хочу тебя слушать, ты несёшь какую-то хуйню, — бросил он, пытаясь обойти сестру и уйти в свою спальню.              — Я всего лишь хочу извиниться, потому что ляпнула, не подумав, — взмолилась Мэнди, не отставая от него ни на шаг.              — Ахуенно в точку. Как, блять, тебе вообще в голову могло такое прийти? Йен в праве делать всё, что посчитает нужным, и тебя это не касается.              — А тебя?!              Микки замер на месте и медленно повернулся лицом к Мэнди, чувствуя, что дрожит. Провались он пропадом, если она не попала точно в цель.              — А разве тебя это не касается? Почему ты не знаешь, где он был и что делал? Разве отношения не подразумевают это или я чего-то не понимаю?              Ахуенно в точку.              Мэнди его чувствовала, умела читать мысли или задействовала братско-сестринскую связь — Микки не был в курсе. Сейчас, когда он посмотрел на эту ситуацию глазами Мэнди, когда первым его инстинктом было защитить Йена, оправдать его в глазах сестры, но язык так и остался прилипшим к нёбу, а изо рта не вырвалось и звука, именно в этот момент всё стало очевидно.              Очевидно, что Йен не был так открыт, как Микки.              Очевидно, что он вкладывался в их отношения меньше.              Очевидно, что у него был шкаф с секретами, куда Микки не было доступа.              Очевидно, что у него не было тех чувств, которые были у Микки, и речь не о любви.              Очевидно, что Микки оказался в ахуенно глубокой заднице по своей воле и без возможности выбраться.              Но говорить об этом сестре он не собирался. Точно не в момент уязвимости и слабости.              — Да, ты действительно кое-чего не понимаешь. Как минимум того, что это не твоё грёбаное дело. И не суй свой длинный любопытный нос куда не следует, — Микки хотел бы, чтобы его голос звучал злостно. Хотел за гневом спрятать настоящие чувства и эмоции, но по взгляду Мэнди он понял, что ничего у него не вышло.              Поэтому он просто развернулся, ушёл в спальню, захлопнул за собой дверь и упал на кровать, зарываясь под одеяло с головой и крепко зажмуривая глаза.       

***

      Через какое-то время, когда Микки открыл глаза, он понял, что находится в квартире один. Не было звуков телевизора с надоедливыми голосами сериальных героев, не было слышно писклявого голоса Мэнди, как при разговоре с подругой, абсолютная тишина, заполнившая всё пространство.              Часы на прикроватной тумбочке говорили о том, что Йен появится на пороге его квартиры где-то через час, если не задержится на работе. Он взял телефон, смахнул уведомления, вместе с сообщением сестры, состоящего всего из двух слов — «прости меня», открывая вместо этого переписку с Йеном, где тот сообщил о том, что уже заканчивает и будет вовремя.              В голове было пусто, как будто и не было этого отвратительного разговора с Мэнди, но Микки знал — это затишье перед бурей.              Мысли вернутся, как только он остановится. Стоит замереть, выдохнуть, просто прислониться к стене — и вот они снова здесь роем, назойливо, без шансов сбросить их со счетов.              Поэтому он пошёл на кухню.              Микки не хотел готовить. Сейчас он бы просто предпочёл, чтобы еда волшебным образом появилась на столе в двух красивых тарелках, но сейчас ему было нужно чем-то заняться.              Вода забулькала в кастрюле, огонь лениво трепетал под сковородой, а он ловко нарезал что-то — не задумываясь, просто двигаясь. Йен ел всё подряд, включая доставки из разных ресторанов, которые в последнее время они ели слишком часто. Микки мог придумать для них тысячу куда более увлекательных занятий, чем готовка, поэтому обленился. Но он уже пообещал ужин.              Включая плиту, Микки поймал себя на том, что сжимает пальцы на ручке сковороды чуть сильнее, чем нужно.              «Почему ты не знаешь, где он был и что делал?»              Чёртова Мэнди.              Масло потрескивало, и Микки машинально помешивал лопаткой, следя, как куски мяса меняют цвет. Запах вкусной еды заполнял кухню и настроение немного улучшалось. Впервые за долгое время он готовил без шума на фоне — будь то музыкальный центр или болтовня Йена.              Микки выругался и с такой силой закрыл шкафчик, что тарелки внутри жалобно зазвенели. Чёрт, он уже сам себя заебал. У него не было никаких фактов, никаких доказательств, просто ощущение, что он что-то упускает.              Варка спагетти показалась пыткой. Вода кипела слишком медленно, он чуть не уронил дуршлаг в раковину, но, когда всё было готово, он взглянул на стол и понял, что с расстановкой тарелок и приборов явно переборщил. Как будто он ждал ужина, который что-то решит.              Йен опоздал на десять минут.              Он зашёл в квартиру, стряхивая в куртки капли дождя, и вся квартира внезапно наполнилась теплом, которое окутало Микки с ног до головы. Он не повернулся, занятый нарезкой салата, но это было и не нужно, потому что уже через секунду Йен возник у него за спиной, обнимая за талию холодными пальцами и наклоняясь, чтобы поцеловать в висок. Микки повернул голову, чтобы они могли поцеловаться по-настоящему, и прикрыл глаза, когда губы Йена накрыли его собственные.              — Я соскучился, — мурлыкнул Йен, и его тёплое дыхание согрело кожу. И сердце. — Пахнет просто потрясающе.              — Как рабочий день?              Йен скривился и немного отодвинулся.              — Дерьмово, — выдал он, отступая назад и потирая затылок. — Как обычно, пациенты до сих пор не понимают, что нельзя ждать последнего момента, чтобы прийти в больницу. Сегодня у меня был один с разрывом аппендикса — не самое приятное зрелище, если честно.              Микки фыркнул, продолжая нарезать помидоры.              — Надо было просто дать ему прочитать статью о признаках, которые не стоит игнорировать.              Йен рассмеялся, но потом снова скривил лицо.              — Ага, только я бы не стал писать, что «ждать, пока не станет слишком поздно» — это хорошая идея.              Микки, почувствовав лёгкое облегчение от шутки, наконец повернулся к Йену и столкнулся с его уставшим, но при этом добрым взглядом.              — Весь день в операционной?              — Весь день, — подтвердил Йен, но на его лице вновь появилась улыбка. — Хотя вот сейчас я здесь, и как же пахнет твоей замечательной лапшой.              Микки с сарказмом поднял брови.              — Это не лапша, а спагетти. С ломтиками свинины, тушёными в томатном соусе.              — Паста болоньезе? — усмехнулся Йен.              — Ага, быстрая версия, потому что я случайно уснул.              Йен снова засмеялся и потянулся к тарелке, но Микки быстро шлёпнул его по руке.              — Сперва подожди, пока я всё разложу. Кстати, ты принёс контейнер, который забыл в прошлый раз?              — Ага, в рюкзаке, — выдохнул Йен, снова прилипая к Микки всем телом. — У меня есть время на быстрый душ?              — Минут пять.              — Примем его вместе? — прошептал он, посылая табун мурашек по коже Микки. — Шучу. Знаю, что ты не любишь, когда еда стынет, а в нашем случае, она станет ледяной.              Йен вздохнул, но всё же отступил на шаг, давая Микки возможность закончить. В этот момент их взгляды встретились, и в воздухе повисло что-то тёплое и близкое. Микки снова почувствовал, как его сердце наполняется лёгкостью, будто вся тяжесть предыдущих дней осталась за дверью.              — Я быстро.              Микки усмехнулся, но потом снова это идиотское чувство вины закралось внутрь. Как он может сомневаться в том, кто так искренне ему улыбается, даже не смотря на усталость от рабочего дня?              Он покачал головой, убавил огонь и отодвинул сковороду на другую конфорку. Взяв в руки глубокую миску с салатом, он поставил её в центр стола, а потом на глаза попался портфель Йена. Решив, что у него достаточно времени, чтобы помыть и высушить контейнер, он открыл рюкзак, достав из него сначала скомканный халат, а потом и стеклянную ёмкость.              Грёбаные таблетки. Снова.              «Тайленол», «Адвил» и «Ибупрофен» — обезболивающие, каждого по несколько пачек. А ещё несколько видов антибиотиков наружного и внутреннего применения, отпускаемых по рецепту, и расходники: бинты, перчатки, пластыри.              Какого хрена?              Микки бы не увидел ничего из этого, если бы край чёрной футболки, закрывающей препараты, не оттопырился, когда он достал контейнер. Теперь его трясло и разрывало, внутри ныло и зудело от желания схватить Галлагера за грудки, припереть к стенке и потребовать ответов.              Он прикрыл глаза, досчитал до десяти, медленно вдохнул и выдохнул, а потом закрыл портфель и, поднявшись на ноги, сел за стол. Йен появился буквально через минуту, одетый в спортивные штаны и широкую футболку, с раскрасневшимися из-за горячей воды щеками и шеей, а волосы были слегка влажные и потемневшие.              Он сразу начал что-то рассказывать, улыбаясь во весь рот, пока Микки, взяв их тарелки, накладывал ужин. Он не слышал или не слушал, или не хотел слушать.              Йен что-то говорил и рассмеялся, вспоминая случай из смены, он на автомате потянулся за стаканом воды, сделал глоток и продолжил рассказывать.              А Микки просто смотрел.              Его взгляд то и дело соскальзывал на рюкзак, закрытый так, будто там ничего не было. Будто внутри не лежала причина, из-за которой сейчас внутри всё сжималось, пока тёплый уют вечера не превращался в липкое, некомфортное напряжение.              В голове звучал голос Мэнди, только искажённый — более цепкий, более ядовитый. Он повторял одно и то же, как мелодия на поцарапанной пластинке проигрывателя, которую Микки ненавидит.              — Ты меня вообще слушаешь?              Голос Йена пробился сквозь мысли. Микки моргнул, пытаясь вернуться в настоящий момент, и посмотрел на него.              — А?              Йен склонил голову набок, прищурившись.              — С тобой всё нормально?              Да. Всё прекрасно.              За исключением того, что Микки не знал, зачем его парню столько рецептурных обезболивающих. Не знал, почему их нужно было прятать. Не знал, что он делает с этим дерьмом.              — Мэнди беременна, — почему-то это первое, что пришло в голову.              Лицо Йена вытянулось.              — Вот это да, это же здорово! Поздравляю, ты скоро станешь дядей, — с широкой улыбкой проговорил он, а потом потянулся через стол, чтобы взять Микки за руку. — Как она ко мне относится? Уже можно поздравлять?              — Пока, думаю, не стоит, — Микки убрал руку из-под ладони Йена и почесал нос. — Я работаю над этим. А ещё сегодня я виделся с одним из акционеров Вейса. Сначала я хотел продать свою долю, а потом подумал, что, возможно, это хороший шанс контролировать ситуацию извне.              Улыбка Йена всё ещё была на лице, но стала немного натянутой. Как будто он не понимал причины такой быстрой смены тем. Но Микки уже было не остановить.              — Мой отец — самый настоящий кусок дерьма. Помнишь ту сеть закусочных? Так вот у них чёрная бухгалтерия, мой папаша отмывал бабло за наркотики через рестораны быстрого питания, и из-за этого у меня могут возникнуть проблемы с законом. Мой сраный юрист хочет, чтобы я оставался в деле, потому что если я попробую дёрнуться, то меня посадят.              Микки говорил, говорил и говорил. Рассказывал всё до мельчайших подробностей и деталей, чтобы с его стороны не осталось никаких недоговорённостей. Как будто хотел таким образом заставить Йена открыться, но тот упорно молчал, ковыряясь вилкой в салате на своей тарелке с кислым выражением на лице.              — Вернувшись домой, я завёл с Мэнди разговор о тебе, — сказал Микки, поднимая глаза и встречаясь взглядом с Йеном. — Но она не хотела меня слушать, сказала, что не доверяет тебе.              — Не доверяет? Почему?              Микки улыбнулся, но улыбка получилось горькой.              — А как можно доверять парню своего брата, если тот ему врёт и вечно что-то недоговаривает? Она видела тебя в женской консультации, Йен. Ты был там с какой-то девочкой, — Микки внимательно следил за реакцией Йена, но его лицо оставалось нечитаемым. — И когда я попытался ей возразить, то просто не нашёл, что сказать. Я даже не знал, что ты там был. Я не знаю о тебе ничего!              — Не понимаю причину твоего недовольства, и я никогда тебе не врал, — бросил Йен, оскорбившись. — Это дочка наших соседей, её должна была отвести моя мама, но не смогла, поэтому сопровождать Амелию пришлось мне. Это всё, что ты хотел узнать?              — Думаю, да. За исключением того, что у тебя чёртов портфель набит таблетками! Просто интересно, что ты скажешь по этому поводу, — Микки бросил вилку в тарелку, и та приземлилась с громким звоном, заполнившим тишину комнаты.              Глаза Йена вспыхнули злостью. Он сжал челюсть, громко фыркнул и встал, с грохотом отодвигая стул.              — Не могу поверить, что ты рылся в моих вещах! — крикнул он. — Кто тебе вообще дал право? Это моё личное, которое тебя не касается!              Микки, до этого тоже подорвавшийся с места, остановился, не в силах поверить в услышанное.              — Я думал, что я — твоё личное.              Йен застыл, словно наткнулся на невидимую преграду. Гнев, что полыхал в его глазах секунду назад, дрогнул, но не угас — лишь сместился в более глубокую, упрямую тень. Он стиснул зубы, его пальцы побелели, сжимающие край стола.              — Это не одно и то же, — его голос прозвучал резко, почти отрывисто.              — Да ну? — Микки усмехнулся, но в этом не было ни капли веселья, лишь горечь и усталость. — Потому что со стороны выглядит так, будто ты готов делиться со мной только тем, что удобно тебе.              — Это не твоё дело.              — Да какого хрена, Йен?! — гнев вспыхнул внутри, горячий и стремительный, выбил почву из-под ног. Микки с размаху ударил ладонью по столу, и посуда дрогнула. — Если ты носишь с собой целую аптеку, если прячешь её от меня — это моё дело! Если я должен узнавать о твоей жизни от своей сестры, а не от тебя самого — это моё дело!              Йен стиснул челюсть, его грудь резко вздымалась.              — Ты ведёшь себя как параноик, — бросил он, в его голосе было ледяное раздражение.              — Да чтоб тебя, — Микки шагнул вперёд, сжимая кулаки. — Я веду себя как человек, который переживает за своего парня! Или это тоже выходит за границы твоего «личного»?              Йен усмехнулся, но в этом звуке было больше злости, чем веселья.              — Ты просто не можешь не контролировать всё вокруг, да? Тебе надо, чтобы я сдавал тебе отчёты обо всём, что делаю?              — Я бы, может, и не спрашивал, если бы ты сам говорил мне правду, — голос Микки сорвался, стал грубее, глубже. — Но ты предпочитаешь молчать, а потом ещё и ведёшь себя так, будто я виноват.              Йен моргнул, но не отступил.              — Я тебе не вру.              — Нет, конечно. Ты просто недоговариваешь, — Микки криво усмехнулся. — Это ведь совсем другое, да?              — Да, блять, другое! — Йен ударил ладонью по столу, как будто это могло сделать его слова убедительнее. — Потому что мне не хочется превращать всё в цирк с твоими расспросами!              — Охренеть. Так это ещё и я виноват?              — Да! — Йен резко шагнул ближе, их разделяли считанные сантиметры. Оба стояли, будто натянутые до предела струны, готовые лопнуть от малейшего движения. — Ты рылся в моих вещах, устроил сцену, и я должен вести себя спокойно?              — Ты хотя бы объясни, что, чёрт возьми, происходит! — выкрикнул Микки, срываясь на предельную злость, на отчаяние, которое прожигало его изнутри. — А если тебя посадят?              Йен резко повернулся на него, глядя с яростью.              — Кто меня посадит? Ты?              Микки открыл рот, издавая какие-то непонятные звуки, потому что просто не мог поверить в происходящее. Йен отвёл взгляд, будто на секунду задумался, но лишь на секунду.              — Это то, чего ты добивался? — его голос стал тише, но не менее жёстким. — Чтобы я разозлился? Чтобы мы поссорились?              Микки выдохнул. Резко, шумно, тяжело. В груди горело, в висках стучало, но злость вдруг уступила место чему-то другому. Он отвернулся от Йена и сделал несколько шагов до кухонного островка, упираясь в него руками, и повесил голову.              — Я хотел, чтобы ты мне доверял, — сказал он глухо, но твёрдо. — Я не знаю, что тебя тревожит, не знаю, о чём ты думаешь, чёрт, я даже не знаю, где ты живёшь, Йен. Я хочу быть частью твоей жизни точно так же, как ты являешься частью моей.              Микки замолчал, ожидая реакции, которой не последовало.              — Я так больше не могу, Йен. Я устал гадать, устал сомневаться, устал ждать того, чего не происходит.              Йен вздрогнул. Его руки сжались в кулаки, а выглядел он так, словно закрылся от всего мира. Он прикрыл глаза на долю секунды, а затем, не говоря ни слова, развернулся и направился к двери.              — Мне надо на воздух.              — Блять, ты же не серьёзно, правда? Ты же не уйдёшь просто так? — Микки звучал жалко, но сейчас было плевать.              — Не хочу это обсуждать.              — Если ты сейчас уйдёшь, то между нами всё кончено.              Йен остановился у выхода, держа в одной руке свой портфель, а в другой куртку и ботинки. Спина напряжённая, плечи высоко подняты.              — Именно, — произнёс он тихо, прежде чем шагнуть за дверь, оставляя Микки стоять в опустевшей комнате, где воздух всё ещё дрожал от несказанных слов.              Дверь захлопнулась с глухим щелчком.              Микки стоял в тишине, глядя на неё так, словно мог силой мысли заставить Йена вернуться. Как будто мог взять свои слова назад. Как будто мог не чувствовать, как в груди расползается холодная пустота.              Он провёл ладонями по лицу, шумно выдохнул и пнул стул. Тот скрипнул и завалился на бок, но этого было мало.              Блять.              Он развернулся, схватил пустую тарелку со стола и с силой швырнул её в стену.              Фарфор разлетелся осколками, громкий звон впился в уши, но Микки даже не вздрогнул. Только закрыл глаза, стиснув челюсть.              Это конец? Вот так всё закончится?              Всё это было больше похоже на какой-то эпизод шоу. Йен не мог уйти по-настоящему. Только не он.              Микки хотелось смеяться. Или орать. Или выйти из квартиры и догнать Йена, схватить его за плечи, встряхнуть, заставить посмотреть ему в глаза и объяснить, какого хрена он творит.              Но ноги не сдвинулись с места.              Пальцы непроизвольно сжались в кулаки.              Йен не мог просто так взять и уйти.              Он обязательно вернётся.              Должен вернуться.              Но этого не произошло.