Влюблённым предоставляется лечение

      «Семья — это не только кровь,

а те, кто поддерживает вас,

когда вам трудно.»

      Рабочий день шел своим чередом, но для Микки он стал чем-то вроде спасательного круга. С головой уйти в дела — единственный способ отвлечься от грызущего чувства внутри.              Вернувшись в ординаторскую, он сбросил куртку и сразу же отправился работать. Проверка оборудования в реанимации, разбор очередного недочёта в документации, контроль за младшим персоналом — всё это лишь маскировало его состояние.              Когда пейджер сообщал о новом вызове, Микки буквально срывался с места, словно бежал от собственных мыслей. Но даже в потоке работы, между заполнением карточек или раздачей распоряжений, в голове снова и снова всплывала одна и та же мысль: «Было ли это случайностью или закономерностью?». Пациенты требовали внимания, сотрудники — решений, но всё это казалось ненастоящим. Рутинные действия шли по накатанной, а мозг продолжал прокручивать разговор с Йеном, добавляя всё новые сомнения.              С каждой минутой Микки только глубже закапывался в свои мысли, хотя обычно работа была тем, что помогало отвлечься. Он опустил локти на деревянную поверхность стола старшей медсестры, где сидела Бритни, и накрыл лицо руками, растирая пальцами глаза. Девушка тут же вскинула подбородок в его сторону:              — Ты в порядке, док? Как-то ты расклеился к концу дня, — заметила она. — Приболел?              — Нет, просто голова раскалывается, — отмахнулся от неё Микки и захлопнул папку перед собой, сразу же начиная постукивать по ней пальцами.              — Ну, в таком случае, ты знаешь, где у нас хранятся таблетки, — улыбнулась она. — Если вдруг почувствуешь себя хуже, дай мне знать, ладно? Я найду, кем тебя заменить. Лучше ты уйдёшь пораньше, чем сляжешь на неделю.              Бритни продолжала лепетать что-то о бесчисленном количестве операций и сложных случаях некоторых пациентов, но Микки её уже не слушал.              Таблетки.              Та самая недостача, записи о которой до сих пор хранятся у него дома. Та самая недостача, которую он хотел использовать для того, чтобы избавиться от Йена, когда ещё даже понятия не имел, что все так закрутится. Та сама недостача, о которой Микки так никому и не сказал, в том числе и Галлагеру. Но почему же сам Йен молчит?              У них уже был разговор о доверии. Слишком много разговоров на различные темы и сам Милкович был более чем открыт — он не скрывал то, что его тревожит, а напротив — рассказывал первым, не вынуждая Йена задавать вопросы. Но и Галлагер был с ним откровенен, разве нет?              Это всё не имело совершенно никакого смысла.              — Слушай, Бритни… — начал Микки, поднимая глаза на девушку, однако боковым зрением заметил слишком знакомый силуэт. — Мэнди.              — Мэнди? — медсестра подняла брови, а потом обернулась в ту сторону, куда был устремлён взгляд Милковича. — А, да. Она пришла несколько минут назад, сказала, что забыла что-то…              Микки оттолкнулся руками от столешницы и, не обращая ни на что внимания, отправился в сторону сестры. Она стояла как-то неуверенно, нервно перебирала руками, пока разговаривала с Ли, а глаза бегали по просторному помещению коридора, как будто она боялась, что может привлечь лишнее внимание. Когда её взгляд наткнулся на Микки, она вздрогнула и замерла на несколько секунд.              — Ты уже закончил в смотровой, Хонг? — спросил Милкович, как только оказался в нескольких шагах от них. Его голос прозвучал ровно, но немного строго, из-за чего интерн тут же выпрямился. — Почему бы тебе не заняться чем-нибудь полезным?              Ли поспешно кивнул, пробормотал что-то неразборчивое и, сжав в последний раз плечо Мэнди, быстро ретировался, бросив быстрый взгляд на брата с сестрой.              — Ты неважно выглядишь, — сказал Микки, повернулись к сестре. В его голосе сквозило беспокойство и раскаяние. — С тобой всё хорошо?              Она покачала головой, словно отгоняя мысли.              — Я просто… — начала она, но остановилась, и в глазах заблестели слёзы. У Мэнди перехватило дыхание, как всегда бывало перед тем, когда она сдерживала рыдания, и она глубоко вдохнула.              Микки почувствовал, как в груди что-то сжалось. Слёзы сестры были для него как нож, пронзающий сердце. В такие моменты его охватывало беспокойство и отчаяние, что он не может её защитить, что не в силах справиться с той болью, которую она испытывала.              С самого детства он часто ловил себя на том, что терял дар речи. Все слова, которые он хотел сказать, застревали в горле, и вместо утешения он лишь молчал, наблюдая за тем, как она страдает. Каждая её слеза ощущалась как удар в живот, заставляя его чувствовать свою собственную беспомощность. Он хотел обнять её, успокоить, сказать, что всё будет хорошо, но иногда даже этого было недостаточно.              Микки знал, что её слёзы — не просто проявление слабости, а результат того, что она носила внутри себя. И каждый раз, когда он видел её в таком состоянии, у него появлялось ощущение, что он не справляется, что он должен стараться лучше, чтобы этого больше никогда не повторялось.              Хуже, чем видеть слёзы сестры, было только осознание того, что он является их причиной.              — Микки, я… я не хотела, чтобы так получилось, — всхлипнув, произнесла она. — Я не должна была говорить… не должна была злиться… и ещё Йен… когда я увидела…              Микки шагнул вперёд, вытянув руки, и обнял сестру, крепко прижимая её к себе и зарываясь носом в её волосы. Она зарыдала в его объятиях, и Микки почувствовал, как её трясёт. Он крепко держал её, словно боялся, что, если отпустит, она снова окажется на расстоянии. Каждый всхлип, каждое её слово отзывалось в его сердце и заставляло его обливаться кровью.              — Это я виноват, — шептал он, стараясь придать своему голосу уверенность, хотя сам ощущал, как внутри него нарастает буря. — Прости меня, Мэнди. Я не должен был скрывать от тебя свои отношения и не должен был с тобой так разговаривать. Я же знал, что ты переживаешь из-за этого ублюдка.              Она прижалась к нему сильнее, и Микки закрыл глаза, позволяя себе пережить этот момент вместе с Мэнди. Он хотел взять на себя все её боли, все слёзы, лишь бы она снова улыбнулась.              — Нет, я не имела права на тебя злиться, потому что, я ведь… — её голос задрожал, и он почувствовал, как намокла его рабочая рубашка.              — Не важно, что произошло, — перебил он, не давая ей закончить. — Мы справимся с этим. Мы всегда справляемся, ты же знаешь.              Она чуть отстранилась, и он увидел её красные глаза, полные раскаяния и печали. Он провёл ладонью по её щеке, стирая слёзы, и, заглядывая ей в глаза, добавил:              — Эй, мы же всегда вместе, помнишь? Неважно, что происходит — мы же Ми и Мэ.              Микки улыбнулся так широко и искренне, всем сердцем желая, чтобы и она тоже это сделала, и, о чудо, это произошло, когда он вспомнил их детские имена друг для друга. На самом деле, маленькая Мэнди не могла выговорить их имена правильно, поэтому Микки стал «Ми», а она сама — «Мэ».              — Боже, ты до сих пор это помнишь, — наконец, улыбнулась она.              — Конечно, а как иначе? — Микки бросил на неё возмущённый взгляд, как будто сама мысль о том, что он забыл, ранила его до глубины души. — Я скучал по тебе, Мэ.              Всё ещё заплаканная, краснолицая Мэнди, которая минуту назад вытирала слёзы, сейчас боролась со смехом. Она громко цыкнула и слабо толкнула Микки в грудь, чтобы он её отпустил.              — О, перестань, ты меня позоришь, — шутливо воскликнула она.              Микки демонстративно возмутился, пока сестра тихонько хихикала. Атмосфера между ними стала такой, какой была обычно, — непринуждённой, семейной и спокойной. То, чего Микки не ощущал уже какое-то время, снова вернулось.              — Мик, нам надо поговорить, — сказала она через какое-то время.              — Конечно, давай, — кивнул он, но сестра лишь покачала головой. — Ну, если ты не хочешь говорить здесь, то я заканчиваю через час, подождёшь? И сможем куда-нибудь пойти.              — Хорошо, — улыбнулась Мэнди.              Они развернулись, чтобы пойти в сторону ординаторской, и Микки почувствовал, как вдыхает кислород полной грудью. Облегчение — вот что это такое. Как будто все проблемы разрешились в один миг, хотя это было далеко от истины. Во всяком случае, настроение стало чуточку лучше.              За все годы работы врачом Мики уходил вовремя лишь несколько раз, поэтому, даже через полчаса после окончания рабочей смены перед ним лежало ещё несколько папок с документами. Он мог бы оставить их на завтра, но знал, что Йен опять будет надоедать по этому поводу, а потом возьмёт их сам, чтобы заполнить во время обеда, а Милкович этого совсем не хотел. Когда мысли снова вернулись к теме отношений, он встряхнул головой — как будто мог избавиться от них таким образом. В груди неприятно щемило от обиды, поэтому он старательно пытался об этом не думать всю вторую половину дня. И у него это почти получалось.              Микки поднял голову на шум и увидел в дверях рыжеволосую макушку. Йен устало провёл рукой по волосам, зачёсывая их назад, и улыбнулся, как только их взгляды встретились. Микки лишь коротко кивнул.              — Прости, так сильно был занят, что даже не было времени найти тебя после обеда, — сказал Галлагер, стягивая с плеч халат.              — Ничего страшного, — Микки лишь пожал плечами и решил благоразумно промолчать о том, что пытался загрузить себя работой в хирургии, лишь бы избежать встреч.              Просто быть там, где флюиды Йена были вне радиуса своего действия. Микки хотел подумать, вот и всё. Но не то, чтобы это кого-то касалось, кроме него самого, спасибо большое.              И, может быть, это делает его самым жалким и отчаявшимся человеком на земле, но стоило Йену переступить порог ординаторской, как Микки почувствовал острую, почти болезненную потребность в близости. Это было нелепо, даже смешно, но он не мог избавиться от этого желания, от того, как оно сжигало грудь изнутри.              Йен выглядел абсолютно буднично — переодевался в свою повседневную одежду, задумчиво дёргал молнию куртки, казалось, даже не замечая его. И это почему-то расстраивало. Микки пытался справиться с этим ощущением, но оно только крепло.              Быть может, он эгоист, быть может, он ужасный человек, но прямо сейчас, в эту самую минуту, Микки хотел, чтобы Йен отменил все свои планы. Чтобы он сел напротив за этот чёртов стол, забрал половину этих дурацких папок, раскинул ноги под столом так, чтобы их щиколотки соприкасались. Чтобы каждые несколько секунд Йен поднимал взгляд, проверяя, смотрит ли на него Микки. Чтобы смотрел именно так — с этим едва заметным прищуром и однобокой улыбкой, словно пытаясь разгадать его.              Но Йен, похоже, был слишком погружён в свои мысли, чтобы заметить, как Микки буравил его взглядом, словно пытаясь вытащить из него хоть слово.              — Ты что, опаздываешь? Притормози немного, — бросил Микки, стараясь, чтобы голос звучал как обычно.              Йен чуть нахмурился, застёгивая молнию на куртке.              — Нет, просто не хочу задерживаться дольше, чем нужно.              Микки захлопнул папку, убирая её в сторону, и, словно невзначай, предложил:              — Тебе далеко ехать? Я могу подбросить. Правда, я уже договорился с Мэнди, но не думаю, что она будет против.              Йен на мгновение замер, будто обдумывая ответ, а потом улыбнулся — спокойно, будто ничего особенного не происходило.              — Спасибо, не стоит. Я на метро.              Он начал натягивать куртку, но взгляд Микки, не отрывающийся от него, вынудил его добавить:              — Вы с Мэнди помирились?              — Ага. Хотя нам ещё предстоит поговорить. — Микки махнул рукой, как будто это было неважно, и тут же вернулся к прошлой теме: — Ты серьезно поедешь на метро в час-пик?              — Ну да. А в чём проблема?              Микки приподнял брови, глядя на него так, будто Йен только что предложил что-то совершенно нелепое.              — Почему ты не хочешь, чтобы я тебя подвёз?              Йен дёрнул плечами, его голос звучал спокойно, но взгляд всё-таки скользнул в сторону.              — Просто… неудобно как-то. Ты уже всё распланировал с Мэнди, я не хочу вам мешать, — легко сказал Йен, слишком легко. Его голос звучал ровно, но Микки уловил в нём что-то искусственное, как будто Йен нарочно избегал настоящего разговора. — Не делай из этого проблему, Мик. Я нормально доберусь.              Микки попытался отмахнуться от неприятного ощущения, которое тут же засело внутри. Это чувство было маленьким, почти незаметным, но оно не давало покоя. Но меньше всего ему хотелось сейчас выяснять отношения с Йеном — не тогда, когда его жизнь была олицетворением беспорядка. К тому же, Микки сам прекрасно осознавал, что, возможно, реагирует слишком остро.              — Ладно, как хочешь, — выдохнул он в конце концов, не желая больше спорить.              Микки поднялся со стула и направился к шкафчику. Открыв дверцу, он сунул руку в карман своей куртки и вытащил оттуда ключи. Протянув их Йену, он заметил колебание в его взгляде. Стоило их глазам встретиться, как Милкович уже знал — он снова услышит отказ.              Он коротко выдохнул, разглядывая ключи на своей ладони, а затем сунул их обратно в карман.              — У тебя, что, какой-то комплекс? Помощь принимать не можешь, зато сам из кожи вон лезешь, чтобы всех спасти? — произнёс Микки с усмешкой, чуть склонив голову набок. Это была шутка, но в прищуре глаз Йена мелькнуло что-то — Микки попал в точку.              — Нет… — начал Йен, но взгляд упрямо ускользнул в сторону.              Микки хмыкнул.              — Точно? Альтруизм очень опасен и, к тому же, не лечится. Так что завязывай.              Йен фыркнул, явно пытаясь скрыть неловкость, а потом подошёл ближе, наклоняясь к Микки.              — Спасибо за заботу, это много значит для меня, — сказал он, глядя прямо в голубые глаза.              Микки положил руку на колючую щёку, а потом скользнул пальцами вниз, касаясь подбородка, и потянул к себе, аккуратно соединяя их губы. Поцелуй получился немного неуклюжим и коротким, потому что Йен быстро отстранился.              — Передавай привет малявкам и Веронике с Кевом, — сказал Микки, держа голову Йена двумя руками. — Я буду ждать тебя дома, ладно? Возвращайся скорее.              — Я напишу, — Галлагер ещё раз его чмокнул и, отстранившись, отошёл к двери. — Пока.              Микки остался стоять на месте, провожая взглядом Йена, пока тот не закрыл за собой дверь. Звук замка прозвучал как выстрел — короткий и глухой. Тишина, что повисла в комнате, показалась тяжёлой. Микки опустил руки и медленно выдохнул, чувствуя, как напряжение ложится на его плечи.              Взгляд упал на закрытую дверь, но он быстро отвернулся, словно боялся, что если будет смотреть слишком долго, то увидит что-то, чего не хотел бы видеть. Йен ушёл слишком быстро, слишком легко, оставляя за собой странное чувство незавершённости. Когда всё между ними успело стать таким неловким? Это, определённо, было что-то новое, чего не было никогда прежде. Никогда в жизни ему не приходилось подбирать слова в разговоре с Йеном. Ведь именно это ему и нравилось — непринуждённость разговоров, уютное молчание, атмосфера вокруг. Всё это делало отношения с Йеном особенными.              Микки провёл рукой по лицу, ощущая прохладу своих пальцев. Внутри всё смешалось. Поцелуй был… странным. Необычно осторожным, почти извиняющимся. Это не было привычной уверенностью Йена, не было того жаркого импульса, который, казалось, всегда жил между ними.              Взгляд застыл на кармане куртки, где лежали ключи.              — Микки, ты идёшь? — послышался голос Мэнди слева от него.              — Ага, — коротко ответил Микки, прежде чем начать стаскивать халат с плеч.              Мэнди опустилась на диван, пока ждала, а потом они оба вышли из ординаторской и направились в сторону выхода из больницы. Договорившись о том, чтобы перегнать машину Микки к его дому, они на время попрощались и сели каждый в свою.              Микки чувствовал себя таким уставшим, что с удовольствием бы остался дома, принял душ и завалился спать, просто чтобы отключить голову. Но нахождение рядом с Мэнди должно ему помочь, а выспаться он и завтра успеет, потому что впервые за целую неделю получил выходной. Тем более, что им действительно нужно было поговорить.              Микки закрыл машину, щёлкнув ключом, и пошёл в сторону автомобиля Мэнди. Она завела машину и вырулила с парковки, бросив короткий взгляд на брата. Микки устроился на пассажирском сидении, глубоко засунув руки в карманы куртки, и уставился в окно. Его молчание она не стала нарушать, включив радио. Из колонок заиграла спокойная инструментальная музыка, почти заглушаемая звуком шин по обледенелому асфальту.              — Я думаю, это место тебе понравится, — вдруг сказала она, свернув с главной улицы на менее оживленную дорогу.              Микки не ответил, лишь издал что-то вроде хмыканья. Свет уличных фонарей мелькал на его лице, освещая резкие черты, напряжённый взгляд и чуть поджатые губы.              — Ты можешь хоть раз сказать что-то кроме «ага» или «угу»? — вздохнула Мэнди, глядя на дорогу.              — Ага, — пробормотал Микки, не отрываясь от окна.              Мэнди закатила глаза, но не стала давить. Она знала, что, если ему нужно будет выговориться, он сделает это сам. Сейчас же ему явно было нужно просто побыть в своём угрюмом состоянии.              Мимо проплывали светящиеся витрины магазинов, неоновые вывески и пустые автобусные остановки. В какой-то момент Микки переключился с созерцания улиц на боковое зеркало, следя за фарами машин, которые ехали за ними.              Через несколько минут они заехали на небольшую ограждению парковку около небольшого кафе с тёмными окнами и приглушённой неоновой вывеской «Rostwood Grill».              — Здесь готовят лучшие стейки в городе, — объявила Мэнди с довольной улыбкой. — А ты выглядишь так, как будто тебе жизненно необходимо вгрызться во что-нибудь… или в кого-нибудь.              Микки нахмурился, оценивающе оглядывая здание. Место выглядело довольно сдержанно: тёмно-коричневый фасад с массивной деревянной дверью и аккуратными ручками. Через окна просматривался полумрак, нарушаемый только светом свечей на столиках и мягким золотистым освещением на стенах.              — Ты привезла меня в ресторан? — спросил Микки, вылезая из машины.              — Это не ресторан, — отмахнулась она, подходя к двери. — Просто приличное кафе с нормальной едой.              Внутри оказалось тепло и по-домашнему уютно. Деревянные столики, массивные кожаные кресла, на стенах висели фотографии старого Чикаго. Воздух наполняли запахи жареного мяса, специй и свежего хлеба. За стойкой громко цокали бокалы, а из кухни доносился негромкий гул голосов.              Мэнди уверенно направилась к угловому столику, возле стены, украшенной подсвеченными полками с книгами.              — Здесь сядем, — сказала она, хлопнув ладонью по спинке стула.              Микки неохотно сел напротив неё, потянувшись за лежавшим на столе меню.              — Ладно, давай, рассказывай. Что здесь есть такого особенного? — спросил он, мельком глянув на список блюд.              — Мясо. Отличное мясо. Я заказываю рёбрышки, а ты можешь не выделываться и взять стейк. Или хочешь попробовать их фирменный бургер? — она игриво прищурилась.              — Давай стейк. И пиво, — Микки захлопнул меню и откинулся назад. Мэнди бросила на него недоуменный взгляд, но ничего не сказала.              Через несколько минут, когда они оба озвучили свои заказы официанту, за столом наступила тишина. Микки знал, что Мэнди есть что сказать, поэтому не торопил её, а она, в свою очередь, очень уж желала услышать о том, что волнует её брата.              И она рассказала. О том, как пробралась ночью в больницу, о том, как остановила подачу кислорода, как целую ночь провела с мыслями о том, что она убила человека, и о том, как Ли спас её. Микки просто сидел и слушал, не перебивая. Он наблюдал за сестрой, но просто не знал, как ему реагировать.              Она закончила говорить, глубоко вдохнула и посмотрела на него, в ожидании. Но Микки ничего не сказал.              — Скажи что-нибудь, — прошептала она, готовясь к худшему.              Микки провёл ладонями по лицу, а потом положил их на стол и прикрыл глаза. Он даже в худшем сне не мог себе представить, а что было бы, если бы не Ли. Тихий ужас расползался по телу мурашками, Микки ощущал его даже на затылке и на кончиках пальцев.              Микки резко втянул воздух и сцепил пальцы в замок, как будто только так мог удержать себя в руках. Ужас, смешанный с яростью, накатывал волнами, и казалось, что даже сердце билось глухо и тяжело. Он не мог поверить, что это на самом деле произошло.              — Ты хоть понимаешь, что могла сделать? — голос его звучал хрипло, будто каждое слово давалось с трудом.              Мэнди не ответила. Она просто сидела напротив, глядя на брата, ожидая приговора, который уже знала.              — Ты могла… убить человека, — продолжил он, медленно, словно проверяя на вкус эти слова, и они ему не нравились. — Ты могла загубить свою жизнь, Мэнди. Ты понимаешь это?              Она всё так же молчала, но её губы дрожали, а пальцы снова начали нервно теребить край салфетки.              — Ответь мне! — сорвался Микки, кулаком ударив по столу. Несколько посетителей обернулись на шум, но никто из них не находился в достаточной близости, чтобы слушать разговор.              — Да! — вырвалось у неё, слишком громко и резко. Она наклонилась вперёд, глядя ему прямо в глаза. — Да, я понимаю! Я всю ночь сидела и думала об этом, Микки! Думаешь, я не понимаю, что натворила?              Мэнди отвела взгляд, но её дыхание стало прерывистым, как будто она пыталась не заплакать.              — Я хотела, чтобы всё закончилось, — тихо сказала она, уткнувшись взглядом в стол. — Хотела… почувствовать себя сильной. Хотела, чтобы он больше никогда…              Мэнди замолчала, но Микки понял, что она собиралась сказать. Его затрясло ещё сильнее.              — Мэнди, — он наклонился к ней, его голос теперь был почти шёпотом, — это не сила. Это слабость. Сила — это не дать ему сломать тебя до конца. А ты чуть не позволила этому ублюдку уничтожить всё, что у тебя есть.              Он смотрел на неё долго, выжидающе, пытаясь взглядом передать всё, что сейчас чувствовал. Он понимал её стремление к силе, к контролю, но всё это напоминало ему о его собственных ошибках. Слова застревали в горле, как будто он не мог найти нужные, чтобы донести до неё всю тяжесть ситуации.              Он знал, что за её словами скрывается не только желание справедливости, но и страх. Страх быть сломленной. Страх стать жертвой. Но он не мог позволить ей погрязнуть в этом. Ему хотелось взять её за плечи и встряхнуть, чтобы она поняла, что именно эта слабость может привести к настоящему разрушению.              Он чувствовал, как в груди сжимается что-то острое и колючее. Он вспомнил тот день, когда его собственные ошибки привели к потере жизни. Он сам был причиной смерти, и, хотя это было не намеренно, это не отменяло того факта, что на его руках тоже была кровь. Он не мог забыть, как мучительно это ощущалось — знать, что ты не смог спасти.              — Я не хочу, чтобы ты однажды пережила то, что пережил я, — тихо сказал он, и его голос предательски дрогнул. Микки почувствовал, как перехватывает дыхание от подступающих слёз.              — Микки, — прошептала Мэнди, — мне так жаль. Прости меня.              Она протянула руку через стол и Микки сжал её, ощущая, как тепло её ладони проникает сквозь его собственные терзания. В этот момент он почувствовал, как горечь, накопившаяся в нём, начинает понемногу отступать. Он не знал, как ответить ей, потому что слова казались недостаточными для того, чтобы описать весь ужас, который они оба пережили.              Взгляд Мэнди был полон страха и раскаяния, и это так сильно задело его, что он едва удерживался на краю. Он знал, что не может её осуждать. Их обоих преследовали тени прошлого, и, хотя он старался защитить её от этого ужаса, он понимал, что она уже погрузилась в него.              Он попытался наполнить эту тишину пониманием и просто был рядом, готовый поддержать, когда она начинала осознавать, каковы последствия её действий. Он видел, как в её глазах собираются слёзы, и это лишь подтверждало, что она всё ещё борется с тем, что произошло.              Он не знал, как помочь ей, но знал, что должен быть здесь. Это важно. Каждый миг, когда она могла почувствовать, что не одна, что у неё есть поддержка. Она не должна проходить через это в одиночку.              Микки наклонился чуть ближе, стараясь успокоить её, хотя сам тоже не знал, как справиться со своими собственными терзаниями. Он знал, что их связь — это то, что поможет им обоим. Они должны были быть друг для друга опорой, иначе никто из них не сможет справиться с грузом, который они несли.              Атмосфера за столом изменилась, и они наконец смогли поесть, когда официант принёс их заказ.              Кафе оказалось вполне уютным, хоть и без особых изысков. Стены были украшены старинными фотографиями Чикаго, на полках стояли горшки с зелёными растениями, а из колонок едва слышно доносилась ненавязчивая джазовая мелодия. За их столиком в углу было тихо, и это создавало ощущение уюта, которого Микки так не хватало в последние дни.              Они с Мэнди болтали обо всём подряд. Микки рассказывал о странных случаях на работе, не удержавшись от парочки саркастичных замечаний о пациентах, которые вечно пытались «лечиться» по советам из интернета. Мэнди в ответ делилась своими забавными историями о коллегах, которые постоянно спорят, кто из них лучший сотрудник месяца. Это было то, чего не хватало Микки за последние несколько недель. И пусть он выглядит жалко, имея в друзьях свою сестру, но ему не на что жаловаться.              Они смеялись, перебивали друг друга, дразнили, но в этом было что-то успокаивающее. Разговоры не касались тяжёлых тем, как будто негласно оба решили оставить их на сегодня.              — Ты помнишь, как я пыталась сделать маффины на Рождество? — вдруг вспомнила Мэнди, вытирая уголки рта салфеткой.              Микки фыркнул, вспомнив результат её «кулинарных подвигов».              — Помню. Кухня была похожа на зону боевых действий. Ты тогда чуть не сожгла кастрюлю.              — Это был эксперимент! — возмутилась она, но смех в её голосе выдавал, что она и сама до сих пор считает ту историю смешной. — Зато в итоге мы заказали пиццу, и всё равно остались довольны.              — Ты просто любишь оправдывать свои провалы, — съязвил Микки, откидываясь на спинку стула.              — А ты слишком серьёзный для таких мелочей, — с вызовом ответила Мэнди, скрестив руки. — Тебе нужно расслабляться, братец.              Кафе постепенно заполнялось людьми, и звуки разговоров становились громче. Но в их маленьком углу всё ещё царила лёгкость. Микки ловил себя на мысли, что такие моменты — когда они просто сидят, шутят и вспоминают прошлое — помогают ему почувствовать себя чуть менее потерянным.              Наконец, у Микки на душе стало спокойно — насколько это было возможно в такой вечер. Он даже перестал проверять телефон каждые десять минут, хотя, по правде, просто уставился в него, как будто это могло ускорить появление долгожданного сообщения от Йена. Конечно, Микки знал, что тот будет занят, но знание не спасало от чувства лёгкой пустоты.              — Напиши ему, — невзначай заметила Мэнди, отпивая воду из стакана.              — Кому написать? — спросил Микки, не отрывая взгляда от телефона, будто сестра говорила не о том, что у него прямо перед носом.              Мэнди только усмехнулась, подняв бровь.              — Тому, кого ты так тщательно от меня скрывал… сколько? Два месяца?              Микки коротко хмыкнул, качая головой.              — Если ты помнишь, я собирался вас официально представить. Не как «доктор Йен Галлагер и его подчинённая старшая медсестра Мэнди Милкович», а как «Мэнди, это мой парень Йен. Йен, это моя сестра Мэнди». Ну, понимаешь, нормально.              — Понимаю. Но тебя это не оправдывает, — с усмешкой отозвалась Мэнди. — Ты всё равно всё скрывал.              — Он занят, — отмахнулся Микки. — Зачем мне его отвлекать?              Мэнди покачала головой, слегка закатив глаза.              — Все вы мужчины одинаковые.              И словно по сигналу, экран телефона Микки тут же загорелся. Он быстро схватил его, будто от этого зависела его жизнь.              [Йен]: Прости, не смогу приехать сегодня к тебе. Повеселитесь с Мэнди!              Словно кто-то подслушал их разговор, но радости сообщение не принесло. На долю секунды выражение лица Микки изменилось — едва заметный оттенок разочарования отразился на нем. Мэнди это заметила, но промолчала, оставив ему возможность сделать вид, что всё в порядке.              — Отлично, — коротко бросил он, кладя телефон обратно на стол. Голос был непринуждённым, почти равнодушным, но только почти.              — Всё нормально? — осторожно спросила Мэнди, но по её взгляду было понятно, что она знает ответ.              — Ага, — быстро ответил Микки, откидываясь на спинку стула. — Давай доедим и поедем ко мне? Уверен, что ты хочешь попробовать новый рецепт горячего шоколада, который я подсмотрел в интернете. Даже разрешу включить ту сопливую хуйню, которую ты так любишь.              Мэнди засмеялась, а потом кивнула, но что-то подсказывало Микки — разговор на эту тему ещё не окончен. И вообще было странно, что сестра не начала выпытывать подробности их отношений, как только они переступили порог больницы.              — Спасибо тебе от меня и моей сопливой хуйни! — сказала она и подняла руку, подзывая официанта.              Расплатившись за ужин, они вместе вышли из кафе, и холодный вечерний ветер ударил в им в лицо. Чикагская зима была суровой, поэтому даже тёплые куртки не спасали от порывов ледяного ветра.              — Я уже замёрзла, а ведь мы только вышли, — пробормотала Мэнди в воротник своего пальто.              — Тебе должно быть тепло от твоего напитка, который ты пила… как там его, глинтвейн?              — Это был чай с корицей, умник, — покачала головой Мэнди, забираясь в салон и тут же натягивая ремень.              Она завела двигатель, и тёплый воздух медленно начал наполнять машину, разгоняя холод. Они ехали в привычной, спокойной тишине, освещённые уличными фонарями и светом неоновых вывесок. По радио негромко играла старая рок-баллада, и Мэнди принялась напевать её себе под нос, добавляя к атмосфере уютный хаос.              — Ты же понимаешь, что эта «сопливая хрень» будет весь вечер, да? — вдруг заметила она, повернувшись к Микки.              — Только если ты не захлебнёшься своим горячим шоколадом от восторга, — бросил он, не отводя глаз от дороги.              — Считай, что ты сам напросился.              Они свернули на тихую улицу, где уже не было оживлённого движения, и вскоре припарковались у дома Микки. Мэнди вылезла, втянув холодный воздух и потирая руки, а потом заперла машину, равняясь с Микки на подъездной дорожке.              — Шоколад, фильмы и никакого нытья, — напомнил он, открывая дверь, чтобы пропустить сестру              — Ага, твоего, — ответила Мэнди с улыбкой, ступая на лестницу.              Когда они оба оказались в квартире и ноги Мэнди коснулись тёплого кафеля, она на секунду замерла и прикрыла глаза, наслаждаясь моментом. Микки лишь хмыкнул и прошёл на кухню, одновременно доставая мобильник из заднего кармана джинс, чтобы найти там рецепт горячего шоколада.              Через несколько минут сестра вернулась и залезла на барный стул лицом к Микки, опуская локти на стол.              — Итак, Йен, — начала она с улыбкой. — Рассказывай.              И Микки рассказал, не утаивая от сестры ничего. Про то, что их отношения изменились ещё до дня рождения, на котором и произошёл тот первый поцелуй. Про то, что тогда они впервые чуть не занялись сексом в детской комнате Микки. Про то, как долго они шли к отношениям. Про то, каким ужасным и одновременно прекрасным было их первое свидание.              — Он достаточно часто здесь бывает, — сказал Микки, помешивая растопленный шоколад в кастрюле.              — Судя по количеству обуви около двери и его вещам в гостиной, он здесь практически живёт, — усмехнулась Мэнди.              Микки пожал плечами, чувствуя, как теплеют щёки. Фактически, так и было, но не официально. Он очень хотел этого, но было ещё слишком рано. И не тогда, когда Йен ведёт себя как Загадочник. Доверие порождает доверие.              Микки рассказывал их с Йеном историю сестре, но та была настроена скептично, хотя всеми силами пыталась это скрыть — он бы не понял, если бы знал Мэнди чуть хуже, чем есть на самом деле. Конечно, у неё были на это свои причины, потому что их отношения с Йеном были слегла напряженными, но всё же Микки хотелось, чтобы однажды они поладили. Может быть, он даже поговорит об этом с Галлагером, чтобы именно тот стал тем, кто первым попытается наладить контакт, потому что Мэнди точно этого делать не будет.              — Ладно, мне не стоит знать, где ещё вы зажимались этим кроме кладовки и комнаты для сна, — фыркнула она, когда Микки дошёл до этой части истории.              Микки закатил глаза, усмехнувшись, но где-то глубоко внутри почувствовал лёгкую неловкость.              — В ординаторских двух отделений, — бросил он, просто потому что был тем ещё засранцем.              Мэнди закрыла уши и громко заговорила: «Ла-ла-ла» себе под нос, чтобы не слышать того, что брат скажет дальше, на что он только засмеялся. Через секунду она убрала руки, села ровно и вздохнула, глядя прямо в спину Микки.              — Мик, — позвала она.              Мужчина обернулся и только по взгляду сестры мог сказать, о чём она сейчас спросит. И вдруг груз на плечах стал давить сильнее, а желудок неприятно сжался.              — Давай не сегодня, хорошо? — попросил он таким жалобным голосом, что сестра поджала губы и отвела взгляд.              Она открыла рот, чтобы сказать что-то ещё, но Микки отрицательно покачал головой, и она кивнула. Он обернулся к столешнице, чтобы взять с неё две кружки горячего шоколада с маршмеллоу.              — Смертельная доза сахара на одну кружку готова, идём?              Мэнди спрыгнула со стула, ловко закинув волосы за плечо, и направилась в гостиную. Он последовал за ней, ощущая, как тёплая, почти забытая привычка проводить время с сестрой наполняет его грудь лёгкой, почти детской радостью.              Они вместе плюхнулись на диван, небрежно столкнувшись боками, как в старые времена, когда единственной их заботой было успеть достать пульт до того, как отец ворвётся в комнату.              Экран засветился, а знакомая мелодия наполнила комнату. Микки почувствовал, как расслабляется. Этот момент, такой простой и непринуждённый, оказался гораздо важнее, чем он ожидал.              Ему этого так не хватало. Простых вечеров, когда они могли быть просто братом и сестрой, без всего дерьма, что жизнь на них навалила. Без скандалов, обид и недоговорённостей. Мэнди рядом — здоровая, шутливая, но при этом готовая подколоть его, как в детстве.              Он мельком посмотрел на неё. Она сидела с ногами на диване, увлечённо глядя на экран, но уголки её губ чуть дрогнули, когда она заметила его взгляд.              — Что? — бросила она, хмуря брови, но не отрываясь от фильма.              Микки только усмехнулся и покачал головой.              — Ничего, — ответил он.              На самом деле, он чувствовал, что всё-таки что-то есть. В этом уюте, в этих шутках и даже в молчании между ними было то, что помогало ему чувствовать себя настоящим. Таким, каким он был когда-то давно.              И, чёрт возьми, как же он по этому скучал.