Влюблённым предоставляется лечение

«Безусловной любви не существует,

есть лишь безусловная нужда»

      

      Пятый стакан виски был лишним — именно так Микки скажет себе завтра утром, но пока что лёгкая туманность в голове его полностью устраивает. Глаза сфокусировались на маленьком пятнышке на противоположной стене, которое отличалось от остального цвета на пару оттенков. Микки знал это, потому что сам пытался закрасить этот маленький участок после того, как случайно содрал покрытие тумбой для телевизора, которую сам собирал и устанавливал.              Сэм Смит пел на фоне что-то про любовь, но Микки не пытался вслушиваться в слова, погружённый в свои мысли. Он сидел в кресле последний час, потягивая виски и думая о своём, прерываясь лишь на короткую прогулку до кухни, чтобы налить новый стакан, но потом и бутылка, и ведёрко со льдом перекочевали на журнальный столик в гостиной.              Время от времени Микки бросал взгляд на тёмный экран телефона, который иногда загорался, уведомляя, что кто-то опубликовал что-то в Фейсбуке, что до конца октября действует скидка на все поездки на Убере, и, что его телефон перейдёт в режим сна через пять минут.              На шестом стакане и пятой сигарете Микки осознал, что начинает подпевать какой-то грустной песне, а значит уровень алкоголя в его крови подошёл к той черте, за которую заступать не стоит, и сейчас самое время пойти спать.              Он снял чёрные джинсы и толстовку, бросая их прямо на пол рядом с кроватью, и упал прямо на одеяло. Он закрыл глаза, пытаясь заткнуть свои мысли, больше напоминавшие сейчас мысли подростка, которого бросил парень. Но отголосок надежды подсказывал, что Ли не уточнил время в своём сообщении и всё могло произойти как вчера, так и несколько лет назад. Хорошо, что Микки не шизофреник и не слушает голоса в своей голове.              Время тянулось долго, как никогда прежде в его жизни, и стрелка на его наручных часах близилась к пятому часу ночи, когда он решил, что пара десятков отжиманий должны помочь ему закрыть глаза хотя бы на пару часов.              Десять, двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят.              Спина покрылась тонким слоем пота, а мышцы на руках задрожали от напряжения. Микки вскочил на ноги и начал боксировать, передвигаясь по комнате мелкими быстрыми рывками — не помогло. Горячий душ — тоже, но зато он протрезвел. Наплевав на всё, он надел пару тренировочных джоггеров, футболку и толстовку на замке, отправляясь на пробежку.              Микки не мог вспомнить, когда бегал в последний раз, — его дыхалка умерла уже на третьем квартале. Домашние тренировки помогали держать тело в тонусе, но о подтянутых и выделяющихся мышцах можно было забыть. Возможно, стоит вернуться в зал, — он сделал заметку в голове о том, чтобы купить клубную карту в спортзале рядом с домом.              Все движения на автомате — ни шага вправо, ни шага влево. Чётко прописанная схема, распорядок дня, который он будет соблюдать, чтобы не дать себе возможности поджать коленки и пустить скупую мужскую слезу из-за отношений, которых никогда не было. Поиграли и хватит.              «Если перефразировать Фрейда, то любовный инстинкт требует подчинить объект любви, чтобы этим объектом завладеть. Если человек теряет контроль над объектом, то он реагирует на него негативно», — сказал когда-то доктор Хаус.              И Микки бы рассмеялся выдуманному доктору в лицо, если бы имел такую возможность. Потому что невозможно контролировать то, что никогда не было твоим. Невозможно подчинить, заставить или принудить, потому что человек сам по себе существо разумное, которое само решает свою дальнейшую судьбу.              Но Милкович знал, что собирается контролировать — свой любовный инстинкт, чего бы он там не требовал.       

***

      Проведя три часа в метаниях от одной стороны койки к другой, Йен устал. Шея, ноги, как и другие части его тела, ужасно затекли от постоянного лежания на спине. Чем он только не пытался себя развлекать, чтобы отвлечься от мыслей в голове, решивших окончательно свести его с ума.              Он чувствовал себя хорошо, о чём несколько раз сказал интернам, порывавшимся остаться на ночную смену, чтобы его караулить. Йен заверил их, что аппендикса в его животе больше нет, так что уже ничего не сможет навредить ему. Ли и Харпер подозрительно прищурились, глядя на него, но всё же ушли отдыхать домой.              Йен вышел в коридор, чтобы найти хоть кого-нибудь, с кем можно было бы поговорить и скоротать время, но все были так заняты работой, в которой он не мог принять участие, что эта идея вызвала у него лишь грусть и злость на самого себя, так что ему пришлось вернуться обратно в палату, чтобы не расстраиваться ещё больше.              Одна из медсестёр принесла ему бутылку воды в палату, из-за чего Йен непонимающе уставился на неё, а потом кивнул на четыре бутылки на тумбочке, которые уже занесли ему другие сотрудники больницы. Девушка расстроилась — это было видно по её лицу — и опустила глаза, поэтому Йен улыбнулся и принял заботливый жест коллеги.              А потом Галлагер понял, что вообще-то ему не обязательно находиться в стационаре и он готов к выписке. Весь смысл его нахождения в больнице был в том, чтобы увидеть Микки, когда тот придёт его навестить. Но он не пришёл. Ни в обед, ни вечером, так что вряд ли он появится в двенадцатом часу ночи.              Проблема была в том, что, по правилам, Йен не мог выписать себя сам, это должен был сделать Милкович, как его лечащий врач. Но на деле он мог самостоятельно заполнить документ, который Микки подпишет утром, как только придёт на работу. Поэтому, не думая дважды, Йен отправил сообщение Кеву с просьбой забрать его при первой же возможности, а потом лёг обратно в кровать, когда приёмный отец ответил, что приедет в четыре утра.              Вряд ли Микки не станет ворчать по этому поводу, но в данный момент Йену было плевать.       

***

      Милкович шёл на работу пешком впервые с момента его возвращения из Мичигана. И на это было две причины: первая — он не хотел лишиться прав за вождение в нетрезвом виде, если вдруг алкотестер решит, что он недостаточно трезв, вторая — нужно было забрать мотоцикл с парковки.              Он старался держаться особняком, но понимал, что выражение лица выдаст его с потрохами, как только он посмотрит Йену в глаза. Микки не хотел этого делать — не сейчас, не тогда, когда всё ещё переживал крах отношений. Он понимал, что никогда особо не умел скрывать эмоции, и Мэнди будет первой, кто заметит, что что-то не так.              Микки подумал, что стоит рассказать ей о случившемся хотя бы сейчас, когда всё официально закончено — он так решил. Поэтому, как только увидел макушку сестры, выглядывающую из-за стола, направился прямо к ней, готовый, как никогда раньше.              Первое, что отвлекло его от изначального плана — цветы, лежащие по левую сторону от неё.              — Благодарные пациенты? — поднял бровь Микки, рассматривая красиво уложенные розовые бутоны.              — А вот и нет, — сестра улыбнулась и выражение её лица говорило об одном — новые сплетни, которые ей не терпится рассказать. — Йену принесли.              Она подняла глаза на Микки и закусила губу, ожидая, что он задаст следующий наводящий вопрос. Он закатил глаза и покачал головой, выдыхая.              — И кто это был? — спросил он максимально незаинтересованным тоном, хотя сердце уже билось в районе горла, перекрывая доступ к кислороду.              — Его парень, — мечтательно произнесла она, складывая рук под подбородком и смотря в потолок. — Конечно, я немного расстроена, потому что сначала думала, что он гетеро. Хорошо, что вы не вместе, потому что я не знаю в какой вселенной ты бы принёс цветы в больницу своей второй половинке.              Наверное, в той, в которой он действительно поверил бы, что у них что-то может получиться. В той вселенной у Йена нет бесчисленного количества парней, увивающихся за ним, он более решителен и действительно знает, чего хочет. И он бы точно чувствовал то, что чувствует Микки сейчас. Он бы влюбился так же сильно.              — Мэнди, мне плевать, — его голос дрогнул, поэтому он быстро закрыл рот.              — Я не думаю, что у них всё хорошо в отношениях. Йен не захотел забирать цветы, сказал, что они для него ничего не значат.              Микки соврёт, если скажет, что его глупое сердце не забилось чаще от этих слов, а подсознание зашептало о том, что может у них ещё есть надежда. Но он уже принял решение.              — К нему вчера приходила женщина с двумя дочками, — продолжила Мэнди, поднимаясь со стула и шлёпая по карманам в поисках пачки сигарет, а потом указала головой в направлении курилки. — Медсёстры говорили, что это его дочки.              — Боже, какой абсурд, — закатил глаза Микки, понимая, что это бред сумасшедшего, пока они шли по коридору.              — Я тоже им так сказала, — кивнула она и приоткрыла дверь, чтобы пропустить брата первым. — А ещё…              Мэнди попыталась сдержать улыбку и закусила губу, чтобы посмотреть на Микки. Он вопросительно поднял брови, глядя на неё.              — Тара готовила его к операции вчера… — она говорила медленно, внимательно следя за эмоциями брата, — и брила лобок.              Щёки Микки вспыхнули от этих слов, и он поспешил отвернуться, чтобы прикурить сигарету. Конечно, он знал, что именно сделала Тара — это не было чем-то необычным для медсестёр. Почти все они были молодыми девушками, которые часто заглядывали под медицинскую простынь, а потом хихикали. Микки надеялся, что кто бы ни был в тот день на смене, он проявит уважение к тому, что Йен вообще-то старший ординатор в Вейсе, и смотреть на его член, как минимум, не этично.              — Не буду вдаваться в подробности — знаю, что ты этого не любишь. Скажу лишь, что он внушающих размеров, — хихикнула она.              — Господи, Мэнди… — Микки накрыл глаза рукой, удивляясь отсутствию манер у своей сестры.              — Но не это самое важное. Микки, у него там тату! Кто, блять, бьёт себе смайлик на лобке?              Микки затянулся сигаретой, но, очевидно, дым попал не туда, куда следует, и он начал громко кашлять. Из глаз брызнули слёзы и лёгкие заболели от дыма, находящегося там, когда он поднял взгляд на сестру.              — Что значит — смайлик?              — Ну, знаешь, такая тупая рожица с двумя глазами-точками и улыбкой, — засмеялась она от абсурдности ситуации, пока её брат буквально умирал.              Микки действительно хотел сейчас быть мёртвым, просто чтобы не переживать того, что происходит. Он бы хотел, чтобы этого разговора не существовало. Жаль, что они не в Матрице и ему не могут стереть память к чёртовой матери.              Это, сука, не может быть совпадением. Чёрные волосы на фотографии двухлетней давности в Инстаграм и блядский смайлик, который когда-то лупил ему в душу своими глазами-точками. Смайлик, который он видел, пока старательно насасывал член незнакомца, сидя на корточках в гей-баре.              Йен, блять, Галлагер стал его худшим прощальным сексом в ту ночь, когда он покидал Чикаго и не думал, что когда-нибудь снова вернётся. И спустя два года тот появился перед ним в дверях больницы, став его самым худшим ночным кошмаром. А потом стал тем, кто вывернул Микки наизнанку.              Он бы хотел никогда не встречать Йена Галлагера.              Это уже даже не смешно. В какой момент его жизнь стала напоминать вот это?              Микки сел на лавочку, зарываясь пальцами одной руки в волосы и взлохмачивая их — он всё равно не старался выглядеть хорошо сегодня, так что кому не похуй? Может, ему уехать? Сменить штат, страну, континент? Постричься в монахи? Может быть, только тогда этот кошмар, под названием жизнь, перестанет быть таковым.              Внезапно, Мэнди тоже стало не до смеха. Она нахмурилась, глядя на брата, который сидел, поставив локти на колени и опустив лицо к земле.              — На самом деле, это не то, о чём я хотела с тобой поговорить.              Милкович буквально почувствовал, как окружающая атмосфера изменилась, поэтому поднял глаза на лицо сестры. И в этот момент она так сильно напоминала его самого — те же нахмуренные выразительные брови, губы, сжатые в тонкую полоску, и эмоции, которые она так старательно прятала в себе. Произошло что-то серьёзное.              — Мне звонил юрист, который занимался делами нашего отца, — она повернула голову, чтобы посмотреть брату прямо в глаза. — Мы в полной заднице, Микки.              — Что случилось?              — Джереми сказал, что у закусочных, которыми владел отец, чёрная бухгалтерия, — Мэнди поджала губы, крутя в руках сигарету и смотря на её фильтр.              Мурашки побежали по телу, а на спине выступил холодный пот, когда он понял, что это значит. Микки глубоко вдохнул и нахмурил брови.              — Почему юрист связался с тобой, а не со мной? — спросил он, но сестра лишь пожала плечами. — Официального слушания ещё не было, мы не стали полноправными собственниками. Тогда как он получил доступ к документам и почему сказал об этом только сейчас?              Ответа на эти вопросы у Мэнди тоже не было. Микки лишь ещё сильнее нахмурился, позволяя морщине между бровями появиться, и вгрызся зубами в нижнюю губу, глубоко задумываясь. Шестое чувство подсказывало, что здесь что-то не так.              Микки выбросил потухшую сигарету в урну и подошёл к сестре, чтобы приобнять её за плечи. Он повернул голову и чмокнул её в висок.              — Не переживай об этом. Я разберусь, — заверил он, встречаясь взглядом с Мэнди.              Она легко улыбнулась, крепче прижимаясь к брату.              Было только восемь часов утра, а голова Милковича гудела, отдавая болью в виски. Они с Мэнди вернулись в больницу и начали рабочий день, как два совершенно нормальных человека, которым не угрожала возможность загреметь в тюрьму за грехи отца. Понимая, что впереди плановая операция и осмотр пациентов, на котором он будет обязан проверить самочувствие Йена, Микки решил привести в норму свою нервную систему.              Он отправился на пятый этаж к маленьким человечкам, которые, как он знал, всегда были ему рады и ждали его появления.              В этот раз малышей было меньше, чем обычно, и их боксы стояли ближе к стеклу, так что Микки мог полюбоваться на курносые носики и большие щёчки, из-за которых было почти не видно глаз. Это было настоящим волшебством, то, как его настроение приходило в норму, когда он просто находился рядом с ними. Он так сильно любил детей, что время от времени думал о том, чтобы подать заявку на усыновление, но объективно оценивал свои шансы. Он тридцатилетний одинокий гей, живущий на работе и разгребающий любовное дерьмо, которому к тому же, скоро светит заключение, если юрист сказал правду. Ни один здравомыслящий человек не отдаст ребёнка на опеку ему.              Было что-то странное в этой истории с юристом, но Микки знал слишком мало для того, чтобы делать выводы.              Он достал телефон, нашёл номер Джереми и договорился о встрече, чтобы самому выяснить, что происходит. Микки знал, что если всё действительно плохо, то он заставит Мэнди отказаться от своей части наследства, даже если это будет значить, что она потеряет деньги. Главное, чтобы вся эта история с закусочными её не коснулась.              Из мыслей его выдернул громкий смех, разнёсшийся по коридору эхом, и Микки повернул голову на шум. Там, прислонившись к стене, стояла Рейчел, а над ней нависал Мэйсон. По тому, как она наматывала локон волос на палец и строила глазки, и по тому, каким заинтересованным выглядел мужчина, аура из дружелюбной сразу превратилась в романтическую.              Микки быстрыми шагами направился к ним, а Рейчел, при виде приближающегося к ним ординатора, выпрямилась около стены и приняла совершенно безучастное выражение лица.              — Доброе утро, — поприветствовал их Милкович. — Извините, что прерываю, — обратился он к Мэйсону, а потом перевёл взгляд на Рейчел, — но разве ты не должна быть сейчас на осмотре?              — Лу задерживается и попросила не начинать без неё, — бросила она, не глядя на ординатора.              — Ладно. Тогда вот тебе математическая задачка, — тон Микки сменился со строгого на обычный. — Ночью во время сна у пациента после операции открылось внутреннее кровотечение, он потерял сознание и не вызвал медсестру. Во время утреннего обхода врач, который приставлен к пациенту, не появился. А дальше все симптомы по списку, включая последний, — он серьёзно посмотрел на Рейчел. — Последним симптомом является смерть. И, на случай если ты пропустила этот урок в медицинской школе, этот симптом не лечится. За работу, быстро.              Рейчел поджала губы, ощутив себя виноватой, и, быстро извинившись, ушла в сторону лестницы. Микки вздохнул и поднял взгляд на Мейсона, лицо которого было удивлённым.              — Не знал, что ты плохой коп, — сказал он со смешком.              — Место хорошего было уже занято, — пожал он плечами. — Извини, мне тоже нужно идти.              Мэйсон понимающе кивнул и Микки хлопнул его по плечу, прежде чем развернуться и последовать за Рейчел.              Возможно, он был действительно слишком строг. Милкович не любил, когда кто-то срывался на него из-за плохого настроения, и старался никогда не делать так же. Она не была виновата в том, что у него проблемы в жизни. Да и к тому же, ситуация, которую он привёл как пример, не была реальной, по крайней мере в их больнице. Конечно, от этого никто не застрахован и в теории всё возможно, но не в Вейсе.              Микки решил не ждать лифт — в последнее время он намеренно его избегал — и спустился на второй этаж за амбулаторной картой Галлагера. Ему нужно сорвать этот пластырь как можно скорее, чтобы боль была резкой, но недолгой. Он пролистал файлы, находящиеся в специальных вертикальных отделениях, где хранились все карты пациентов, находящихся на лечении в данный момент, но ничего не нашёл и нахмурился. Ладно, он может сделать записи позже, это не требует срочности, достаточного устного опроса на данный момент.              Микки развернулся и пошёл в сторону западного крыла, здороваясь по пути с врачами. Он дошёл до палаты Йена и замер. Сделав пару шагов назад, Микки поднял голову вверх на номер, предполагая, что ошибся, но нет, — это палата Галлагера.              Она была пуста. Только смятые простыни на койке говорили о том, что ещё недавно здесь был пациент. Как будто читая его мысли, появилась медсестра и, поздоровавшись с Микки, прошла вглубь комнаты, чтобы убрать её для следующего пациента.              Он так и стоял там, не в силах даже сделать пару шагов назад и не мешать женщине выполнять свою работу. Он просто смотрел на подушку, которая до сих пор должна была пахнуть Йеном. Медсестра покосилась на него, закатила глаза и вышла из палаты, чтобы оставить ординатора одного.              Как только дверь за его спиной захлопнулась, Микки сделал два шага вперёд, оказавшись перед больничной кроватью, и взял в руки подушку, прижав её к носу. Он не отдавал себе отчёт в том, что делает, как будто его мозг отключился от остального тела, и сердце болезненно сжалось, как только он почувствовал природный запах Йена. Этот аромат не был похож ни на один, которые Микки привык слышать — больница, лекарства, парфюм и сигареты. Подушка пахла самим Йеном, его кожей, мягкостью его волос, касаниями его пальцев, его глазами, блуждающими по лицу. Она пахла воспоминаниями, которые Микки хотел забыть.              Он отбросил её как можно дальше на койку и прижал основание ладоней к глазам, не разрешая им стать влажными, а слезам скопиться под нижними веками.              Он вышел из палаты так быстро, как мог, оставляя все чувства там.       

***

      Весь день Микки прошёл на автомате. Пациенты, симптомы, диагнозы, заполнение бумаг, решение рабочих вопросов в перерывах между всем этим. Плановая операция отменилась, и он не мог этому не обрадоваться, потому что как бы он себя не заставлял, всё равно не мог выкинуть из головы Йена. Если бы Милкович мог вырезать это из себя, то без сомнений решился на операцию, потому что, кажется, он стал никудышным врачом.              Разделять личное и рабочее никогда не было проблемой для Микки, но в последнее время изменения, которые произошли в жизни, были настолько бесчисленными, что он даже не мог их отслеживать и контролировать. Он как будто застыл в моменте, перенёсся в чужое тело, и теперь наблюдал сам за собой со стороны. Микки не мог сказать, что эти изменения были плохими, но и хорошими тоже не были. Как минимум то, что он стал менее продуктивен на работе, было тем, что волновало и выбивало почву из-под ног. Как максимум — чувства небывалой силы, которые захлестнули его резко и быстро, которые давали столько новой неизведанной энергии, что оставалось лишь только направить их в нужное русло. А потом их так же быстро и резко вырвали, и Микки начал буквально ощущать пустоту.              Мэнди бы сказала ему быть проще, расслабиться, отдаться моменту, потому что он тоже человек, которому ничто человеческое не чуждо. А потом она бы насильно заставила его пойти в бар, съездить куда-нибудь, взять отпуск и, наконец, отъебаться от себя. Может, он так и поступит.              Микки стоял около стола, расположенного в центре холла в неотложном отделении, склонив голову над бумагами и ощущая острую потребность нахождения кого-то близкого рядом с собой. Его сестра и их родственные узы всегда придавали ему сил в сложные моменты. В моменты, когда прошлое болезненно, настоящее неуловимо, а будущее неизвестно. Головная боль сопровождала его весь день, а две таблетки обезболивающего, успешно запитые кофе, отправились в пустой желудок — так делать нельзя, но сейчас было плевать, а ещё ничто человеческое ему не чуждо, верно?              Чед появился в его поле зрения, вызывая привычный рефлекс — закатывание глаз. Конечно, надеяться, что мужчина забудет об обещанном кофе-брейке, было глупо, потому что он пришёл просить долг уже на следующий день.              — Готов к нашему свиданию? — игриво спросил он, заставляя Мэнди удивлённо вскинуть брови и выпучить глаза на Микки.              — Это не свидание, а просто кофе. А во-вторых, я делаю это не по собственному желанию, — сказал он, глядя на сестру, которая подозрительно прищурилась и скривила губы.              — Называй это как хочешь, Микки, но я ждал этого два года, — гордо сказал он.              Милкович закатил глаза и резко захлопнул папку, передавая её Мэнди.              — Подожди секунду, — попросила она, а потом открыла ящик стола, доставая оттуда один лист бумаги. — Тебе ещё надо расписаться здесь.              Микки пробежал глазами по нему и нахмурился, когда понял, что это выписка Йена. Он заполнил все строчки, оставляя свободным только место для подписи. Микки горько усмехнулся: если уж сам себя выписал, подготовил документы, мог бы и расписаться.              Он не хотел подписывать. Хотел напакостить и сделать всё, чтобы Галлагеру влепили выговор, а желательно, ещё и с пометкой в личном деле, но понимая, что ведёт себя как ребёнок, всё же взял ручку и поставил свои инициалы.              Микки отдал листок Мэнди и развернулся в направлении кафетерия, чтобы перестать откладывать неизбежное.              Чед был невыносим. Он сказал Милковичу идти к столу, пока сам стоял в очереди, а потом расплачивался за их кофе и, как оказалось, еду. Под пристальными взглядами других сотрудников больницы, Микки достал из кармана телефон, чтобы выглядеть безучастным — может в таком случае, они перестанут пялиться. Он полистал новости, а потом зашёл в Инстаграм и сразу же пожалел об этом — пару дней назад он подписался на Йена, поэтому просматривая истории друзей и знакомых, попалась и вчерашняя история Галлагера.              Это была фотография, снятая с такого ракурса, что была видна капельница и вид из окна на озеро Мичиган. И, конечно же, строчки песни, которые сменяли друг друга на замершем снимке.              «You’re still the oxygen I breathe,       I see your face when I close my eyes       It’s torturous       Tonight is gonna be the loneliest»              Микки прибавил звук на телефоне и поднёс его к уху, чтобы слышать слова, пока сердце бешено колотилось в груди. Это было посвящено ему или ещё сотне парней, которые увивались за Галлагером?              Он фыркнул, блокируя телефон и засовывая обратно в карман. Микки поднял глаза и увидел Чеда с огромной улыбкой на лице и подносом в руках. Как только чашка кофе возникла перед ним, Милкович не смог сдержать разочарованный вздох, отодвигая её от себя и заставляя густой слой белой пены сверху всколыхнуться.              — В чём дело? — обеспокоено спросил Чед, садясь напротив.              — Ни в чём, всё в порядке.              Микки не имел ни малейшего желания снова говорить о своих предпочтениях в кофе. Он просто хотел побыстрее закончить эту встречу и свой рабочий день, чтобы отправиться домой спать.              Чед завёл какую-то повседневную беседу, говоря сначала о себе, потом о некоторых рабочих случаях, а в конце упомянул девушку, которая приезжала несколько раз среди ночи, думая, что подошёл её срок рожать.              — Разве это не обычный случай в акушерской практике? — спросил Микки, поглядывая на шоколадный кекс, к которому он так и не притронулся.              — Да, но только если девушка действительно беременна, — он сказал это серьёзно и глядя Микки прямо в глаза, а потом они оба прыснули со смеху.              Ладно, может Милковичу эта встреча была полезна хотя бы тем, что на целых десять добрых минут он забыл про Йена. Он просто слушал бывшего парня, который теперь говорил о своих родителях, с которыми Микки был лично знаком. Оказывается, что в прошлом месяце его матери диагностировали рак, поэтому они с отцом всё свободное время проводят в онкологическом центре.              А потом разговор перетёк в более позитивное русло и Милкович взял в руки кекс, чувствуя себя достаточно расслабленно в компании Чеда. Хотя может, это была одна из его хитрых уловок, чтобы заработать расположение, в любом случае Микки было плевать.              Ничего не предвещало беды, совершенно. Даже когда Чед повернулся в сторону, прекратив болтать, Микки просто колупал пальцем обёртку кекса, лежавшую на подносе, и ждал, пока мужчина закончит своё предложение. Понимая, что пауза затянулась, он поднял глаза на Чеда, а потом проследил за его взглядом и сердце опустилось на дно желудка.              Пальцы стали холодными и липкими, даже несмотря на то, что до этого обнимали чашку кофе, а дыхание сбилось.              Йен остановился около их стола, возвышаясь над двумя мужчинами, и Микки почувствовал себя нашкодившим ребёнком. Он смотрел прямо в глаза Милковичу, губы были сжаты в тонкую полоску, а подбородок чуть выдвинут вперёд.              — Чем могу помочь? — спросил Микки и сам обалдел от того, что эти слова сорвались с его губ.              Брови Галлагера подскочили вверх, а рот чуть приоткрылся, когда он услышал вопрос. Он крепко сжал челюсти и отвёл взгляд, разрывая их зрительный контакт, потом выдохнул, как будто сдерживал себя из последних сил и любое неправильное слово заставит его сорваться.              — Мы можем поговорить? — холодно спросил Йен, а потом перевёл взгляд на Чеда и добавил: — Наедине.              — Я немного занят, если ты не заметил, — Микки фальшиво улыбнулся ему одними уголками губ и перевёл взгляд на бывшего парня. — Так, о чём мы говорили?              Чед переводил взгляд с одного ординатора на второго, а потом улыбнулся, показывая на них пальцем.              — В раю проблемы? Вы расстались? Чёрт возьми, вот это мне подвалила удача, — рассмеялся он.              — Заткнись, — бросил ему Милкович.              Йен, кажется, не собирался отступать от своей навязчивой идеи поговорить с Микки, чего бы это ему не стоило, поэтому просто подхватил мужчину под руку и поставил на ноги одним лёгким движением.              — Если ты хочешь поговорить при всех, то я не против. Лично мне скрывать нечего, — проговорил он и ни один мускул на лице не дрогнул, пока взгляд метался по всему лицу Микки.              И что ж, они уже и так привлекли достаточно внимания посторонних людей, и, хоть Милкович сейчас представлял собой чистую ярость, он коротко кивнул и пошёл вперёд к выходу из кафетерия. Ноги сами привели его к кладовке, может потому, что тут происходили все важные разговоры, а может потому, что это единственное место, где никто их не потревожит, неважно. Но то, как Галлагер распахнул перед ним дверь, а потом буквально втолкнул туда Микки, заставило ноги брюнета задрожать — его предательское тело реагировало на Йена, и он ничего не мог с этим поделать.              — О чём, блять, говорил Чед? И какое отношение он имеет к тебе? — зло выплюнул Галлагер, практически сталкивая их лбами.              — Какое тебе вообще дело? — попытался защититься Микки, отворачивая голову от лица Йена, чтобы не сделать никакую глупость. Когда ответом послужило молчание, он продолжил: — Возможно, пару месяцев назад я сказал ему, что мы с тобой вместе для того, чтобы он от меня отъебался. Мы, вроде как, встречались и расстались два с половиной года назад.              Йен молчал, смотря на лицо Микки с открытым ртом, видимо он лишил его возможности разговаривать. И, судя по лицу, он догадывался об этом. Замешательство на лице Галлагера сменилось злостью в считанные мгновения.              — И что, блять, это было? Воссоединение спустя годы разлуки? — выплюнул он с отвращением.              — Ты придурок! — крикнул Микки. — Знаешь, что случилось два с половиной года назад? Ты! Ты, сука, появился в моей жизни!              Эмоции на лице мужчины снова изменились, поэтому Микки продолжил своё наступление.              — Знаешь бар «Charli’s Chicago»? Так вот там я получил самый ужасный минет в моей жизни от незнакомца после того, как узнал о том, что мой ёбаный папаша заплатил бабки моему парню, чтобы тот меня бросил!              Воспоминания пронеслись в голове Йена, когда он вспомнил ту злополучную ночь. Он так сильно напился сразу после того, как узнал, что Калеб ему изменяет, что даже не помнил лица человека, на которого его чуть не вырвало. Мурашки побежали по спине от картинок, все ещё хранившихся в памяти, а потом он протянул руку вперёд, зарываясь пальцами в волосы Микки и притягивая его к себе. Но чего он не ожидал, так это того, что Милкович сбросит его руку и дёрнется назад.              — Не прикасайся ко мне, — сказал он и его голос дрогнул.              Микки закусил губу и ему так сильно хотелось обхватить себя руками, чтобы восполнить потребность в физическом контакте прямо сейчас, в тот момент, когда он наиболее уязвим. Боль, отразившаяся на лице Йена, чуть не заставила его взвыть от отчаяния.              — Микки, я не знал… — слова давались ему с трудом, но ещё труднее было не протянуть руки и не сжать Милковича в объятиях, приговаривая, что всё будет хорошо. — Мне так жаль.              — Это неважно, — отмахнулся он. — В любом случае это ничего не меняет. Я уже принял решение.              — Какое?              Йен выглядел так напугано в данный момент и Микки так много хотел сказать сейчас, но одновременно не говорить ничего. Он не думал, что этот разговор дастся ему так тяжело.              — То, что бы не происходило между нами, — он указал рукой сначала на себя, а потом на Йена, — должно закончиться.              Микки прикрыл глаза, как только сказал это, но сразу же распахнул их, когда услышал глубокий вздох. Йен смотрел прямо на него, а его губы подрагивали, и продолжать зрительный контакт было физически больно для них обоих, Микки это знал, но не отвёл взгляд.              — Я так больше не могу, — признался он на выдохе. — Твоя жизненная позиция не совпадает с моей.              В ответ на это Йен горько засмеялся, начиная ходить вокруг.              — Ну и что это, блять, значит? — спросил он с вызовом. — Ты поэтому не пришёл ко мне вчера — потому что твоя жизненная позиция отличается от моей?              Микки снова начал сердиться.              — Я не пришёл к тебе вчера, потому что мне написал Ли, что ты трахаешься с женихом Лу! — зло прокричал он, заводясь всё сильнее. — Тебе пишут недвусмысленные сообщения, а потом приходят парни с цветами и женщины с детьми! Если ты не определился с тем, что тебе нужно в этой жизни — окей, я всё понимаю. Просто больше не хочу тратить твоё время, — Микки поднял ладони вверх, показывая, что разговор окончен и теперь он собирается убраться из этой кладовки к чертям собачьим.              Он не успел дотронуться до ручки, потому что Йен схватил его за предплечье, развернул их и прижал Микки к с стене, нависая сверху и закрывая рот ладонью.              — Ты такой идиот, Микки, — сказал он беззлобно, смотря ординатору прямо в глаза. — С женихом Лу я переспал семь лет назад, когда ещё учился в университете. С Тревором сходил на два ужасных свидания ещё тогда, когда пытался отрицать свои чувства к тебе. Помнишь тот вечер, когда мы ходили в бар? Я написал сообщение, где предложил продолжить вечер в другом месте, и хотел отправить его тебе, но перепутал диалог, а Тревор мне тогда написал, потому что я проигнорировал его ответ. Смотри сам.              Йен одной рукой достал телефон из кармана, разблокировал его и открыл диалог с Тревором, а другой всё ещё закрывал рот Милковича — не то, чтобы он сопротивлялся или очень сильно хотел болтать, просто чтобы наверняка.              Микки пробежал глазами по сообщениям, убеждаясь, что Йен говорит ему правду, а потом всё его тело расслабилось — Йен почувствовал это.              — А та темнокожая женщина — это Ви, она моя приёмная мать, — сказал он с улыбкой и всё-таки убрал руку с лица Микки.              Они молчали какое-то время, просто смотря друг на друга, а потом Йен опустил голову ниже, склоняясь над ухом второго ординатора, и мягко обнял его за талию.              — Я знаю, чего хочу. Я хочу тебя в моей жизни, — сказал он так тихо, что Микки задумался, не послышалось ли ему это.              Он повернул голову, проводя носом по скуле Йена и заставляя его приблизить их лица. Микки прикрыл глаза, пока чужие ресницы щекотали его лоб, а потом гулко выдохнул.              Хоть его сердце обливалось кровью и молило Микки о чём-то далеком и несбыточном, он уже принял решение.              — Я стал хуже, как врач.              Он сказал то, о чём думал сегодня целый день. То, что крутилось в его голове по кругу. Навязчивые мысли, которые вылились в страх. Ресницы Йена дрогнули, когда тот крепко зажмурился, а потом он отстранился, не находя сил посмотреть в глаза. Рука медленно соскользнула с тела Микки и безжизненно повисла вдоль тела, а потом он сделал шаг назад, отворачивая голову к стене и заставляя свою закушенную губу не дрожать.              Йен понял. Микки знал, потому что для Галлагера работа имела такое же огромное значение в жизни, как и для него самого. Поэтому он понял. Поэтому отступил. Поэтому ничего не сказал.              — И что мы будем делать? Мне надо снова начать тебя ненавидеть и вести себя как засранец? — горько спросил Йен, украдкой глядя на него.              — Нет, мы можем попробовать стать друзьями, — предложил Микки, понимая, как глупо это звучит.              Йен хмыкнул и слабо улыбнулся, когда услышал это.              — Знаешь, мне будет проще тебя ненавидеть, чем пытаться изображать твоего друга, — ответил он и вышел из кладовки, задев Микки плечом.              Когда дверь за ним захлопнулась с громким звуком, когда Микки опустил взгляд и посмотрел на свою медицинскую униформу, только тогда он подумал, что, возможно, работа не должна занимать первое место в его жизни.