Сквозь маски

      Эдгар моргнул, просыпаясь, первые лучи утреннего света слабо проникали сквозь занавески. На мгновение он задумался, где находится, но теплый комфорт постели и знакомый аромат вокруг подсказали ответ. Он был в кровати Колетт. Смутные воспоминания о вчерашнем вечере всплыли в его сознании. Должно быть, он свалился и уснул здесь без задней мысли, слишком уставший, чтобы подняться и лечь на подоконник. Он представил Колетт, ее реакцию, как она взглянула на него, растянувшегося на ее кровати, и решила дать ему отдохнуть. Скорее всего, в этот раз она сама легла спать на своем диване-подоконнике.       Он медленно поднялся, чтобы сесть, потирая глаза, и огляделся. Снаружи небо было укутано знакомой осенней серостью, густыми облаками, словно не собиралось пропускать больше, чем совсем маленькую струйку света. Эдгар снова опустился на подушку, совсем не готовый покидать тепло постели. Дом наполняла тишина, нарушаемая лишь слабыми шагами где-то вдали. Он почувствовал укол дежавю и предчувствовал, что сейчас в любой момент Колетт может ворваться, полная утренней энергии и новых идей. И, как по заказу, именно так и произошло.       — Доброе утро, соня! — веселый, звонкий голос Колетт нарушил тишину.       Эдгар повернул голову и увидел ее в дверях.       — И с воскресеньем!       Он сел, все еще закутавшись в ее одеяле.       — Знаешь, это ведь твоя кровать, — сказал он, приподняв бровь. — А я тут ее оккупировал.       — Да брось ты, все в порядке, — отмахнулась Колетт, с легкостью пересекла комнату и уселась на подоконник. — Я спала на окне. Я там часто сплю.       Ее поддразнивающая улыбка с ноткой озорства заставила Эдгара закатить глаза, но легкая ухмылка все же появилась на его лице.       — Ну... тогда ладно, — протянул он, потягиваясь. — Если мы уже проснулись, у тебя есть грандиозные планы на воскресенье или мне позволишь вернуться в мое обычное состояние выходной лени?       — О, у меня определенно есть планы, — ее уверенный тон заставил Эдгара выпрямиться, слегка насторожившись. — Но мне забавно, что ты спрашиваешь, Эдгар. Ты вообще подозреваешь, чем сегодняшний день так особенный?       — Планы? — переспросил он, приподняв бровь. — И какие же?       — Сегодня день уборки! — с улыбкой объявила Колетт.       Эдгар моргнул, удивленно глядя на нее.       — Ты серьезно?       Она с серьезным видом кивнула, но в ее глазах виднелись частицы озорства.       — Абсолютно. Пыль вытирать, подметать, собирать весь тот хлам, который ты, скорее всего, предпочел бы не замечать, мыть каждый уголок дома… ну, как тебе?       Он посмотрел на нее, пытаясь понять, шутит ли она. Но по ее взгляду стало ясно, что она говорит об этом серьезно.       — Уборка, — повторил он с разочарованным вздохом. С преувеличенной усталостью он снова рухнул на кровать. — Вот так я и представлял себе свое воскресное утро — с пылесосом и шваброй.       — Ой, да ладно тебе! Будет весело!       Эдгар простонал, но, в конце концов, сел и сбросил одеяло. Он потянулся за своим шарфом на стуле, но Колетт ловко перехватила его руку на полпути.       — Нету времени на мелочи! У нас выверенное расписание, и мы уже опаздываем. Вниз, немедленно!       Энергия Колетт была заразительна, даже немного чрезмерна для воскресенья. Потирая глаза, Эдгар неохотно позволил ей поднять его на ноги и последовал за ней. Она скакала вниз по лестнице, казалось, воодушевленная мыслью перебрать весь дом, а он плелся позади, все еще просыпаясь. Было невозможно оставаться ворчливым рядом с ней.       Когда они вошли в столовую, в воздухе витал приятный аромат свежего хлеба и зеленого чая. Байрон уже был там, спокойно стоял у плиты и с привычной легкостью помешивал содержимое маленькой кастрюли. Услышав их шаги, он медленно повернулся, его взгляд остановился на Эдгаре с выражением, которое, к легкому раздражению последнего, казалось, содержало капельку веселья.              — Доброе утро, юный помощник, — поприветствовал Байрон низким, спокойным голосом, слегка прищурившись.       Эдгар бросил взгляд на Колетт, сдерживая желание закатить глаза. Она лишь пожала плечами и ободряюще подмигнула, как бы говоря: «терпи».        — Колетт уже рассказала тебе о наших маленьких воскресных занятиях? — спросил Байрон, снова повернувшись к кастрюле.       Эдгар едва заметно кивнул.       — Рассказала.       — Ну что ж, — сказал Байрон, в последний раз помешав в кастрюле. — Не волнуйся, никто не ожидает, что ты будешь убирать весь дом в одиночку. Ты здесь просто чтобы помочь. Если, конечно, не создашь слишком много хлопот.       Эдгар напрягся, уловив вызов в словах Байрона, но сумел сохранить вежливое выражение и слегка кивнуть. А Байрон, похоже, заметил его неохоту и приподнял бровь, его тон стал ближе к добродушному терпению.       — А если уборка тебе не по душе, возможно, такой «талантливый» молодой человек, как ты, больше подойдет для более простой задачи. Можешь, к примеру, разложить колбы в моей лаборатории. Это, так сказать, менее утомительно, да?       Рядом с ним Колетт с трудом сдерживала свой легкий смешок, и Эдгар бросил на нее взгляд, наполовину раздраженный, наполовину забавленный. Он понимал, что не сможет увильнуть от этого, поэтому решил все-таки пойти навстречу.       — Ценю ваше доверие, — пробормотал Эдгар, но его тон смягчился, и Байрон кивнул, что можно было принять за одобрение.       С легким рывком за руку Колетт увела его из кухни в коридор, где начала объяснять план на день.       — Итак, — весело начала она, — начнем с книжных полок. Протрем пыль, а там посмотрим.       Когда они прошли в коридор, Эдгар оглядел полки вдоль стен, каждая была заполнена книгами, которые выглядели древними. Он осторожно взял одну, заметив замысловатые узоры на обложке.       — Ого, — пробормотал Эдгар, проводя пальцем по корешку. — Как будто из музея взяли. Они и правда такие старые?       — О-о, еще какие старые, — ответила Колетт, сдувая тонкий слой пыли с верхушки одной из книг. — Мне даже трогать большинство из них нельзя, они для моего отца почти как святыни.       Эдгар усмехнулся, аккуратно ставя книгу обратно на полку.       — Значит, он у нас коллекционер древних реликвий. Ну, ему это подходит.       Колетт рассмеялась, ее глаза засияли.       — Древние, говоришь? Может быть, ты и прав. Хотя он бы вряд ли оценил такое сравнение, — добавила она с улыбкой.       Они обменялись короткими смешками и принялись за работу. Простой ритм уборки скрашивал их общие шутки и тихие разговоры. Несмотря на первоначальную неохоту, Эдгар обнаружил, что ему в какой-то степени даже нравится уборка, если находить маленькие моменты для юмора и любопытства.

***

      Время летело незаметно, пока они медленно продвигались по коридору, вытирая пыль с каждой полки, угла и плинтуса. Иногда они болтали, и Колетт не упустила возможности подшутить над Эдгаром за его недостаток энтузиазма к уборке. Он в основном ворчал в ответ.       — Ну что ж, время заняться полами! — весело объявила она, откладывая щетку для пыли. — Тебе достается швабра. Я пойду заберу грязное белье и отнесу его вниз, а когда вернусь, хочу увидеть блестящие полы.       Эдгар прищурился от ее чрезмерного энтузиазма.       — О, конечно. Не могу дождаться, чтобы подружиться со шваброй, — пробормотал он, хотя в голосе прозвучала легкая нотка веселья.       Колетт подмигнула ему и пошла вверх по лестнице в свою комнату. Эдгар вздохнул и направился к шкафу с уборочным инвентарем. Открыв дверь, он заглянул внутрь на беспорядочную груду веников, швабр, тряпок и бутылок, неустойчиво сложенных друг на друга. Он вытянул руку и ухватился за ручку швабры, но когда попытался подтянуть ее к себе, она зацепилась за другую швабру, сбив при этом весь ряд уборочных принадлежностей. В мгновение ока веники и швабры посыпались на пол вокруг него.       — Чудесно, — пробормотал Эдгар, наклоняясь, чтобы собрать их. Он попытался быстро запихнуть все обратно, но все снова развалилось. Он раздраженно вздохнул и что-то пробормотал себе под нос. Затем он поднял все по отдельности и аккуратно поставил обратно в шкаф. Но как только он подумал, что все наконец-то добился устойчивости, все снова рассыпалось, и он начал сердито ругаться.       В этот момент из гостиной выглянул Байрон, оторвавшись от своих дел по уборке из-за шума. В это время Колетт, спустившись из своей комнаты с корзиной грязного белья, подошла к отцу. Наблюдая за «битвой» Эдгара со швабрами, они вдруг синхронно посмотрели друг на друга.       — Ты уверена, что это тот самый парень с кучей проблем? – спросил Байрон, обращаясь к дочери.       Колетт улыбнулась. – Ты же знаешь, что да.       С легкой одобрительной усмешкой Байрон кивнул и вернулся в гостиную, оставив Эдгара один на один с его все сильнее усложняющейся ситуацией. Колетт подождала еще немного, а затем подошла к нему как раз в тот момент, когда он с торжественным видом запихивал все обратно в шкаф.       — Отличная работа, воин метлы! – воскликнула она с лукавым блеском в глазах. – Кажется, ты что-то упустил.       Едва успев обернуться, Эдгар увидел, как она, пританцовывая, удалилась, бросив ему через плечо:       — Швабру ты так и не достал!       Эдгар моргнул, осознав, что она права. С раздраженным вздохом он рывком открыл шкаф, осторожно вынул швабру и закрыл дверь до того, как швабры успели снова вывалиться на пол. Он постоял мгновение, покачав головой над самим собой. Спустя еще несколько мгновений он начал мыть пол, двигая ручкой назад-вперед в равномерном ритме, наблюдая, как вода скользит по пыльным доскам, возвращая им чистый блеск.       Несколько минут спустя Колетт снова появилась, скрестив руки и критически осматривая его работу.       — Неплохо, неплохо, — сказала она, кивая с одобрением. — Но ты пропустил вон там участок.       Она указала ногой на небольшое место у стены, едва заметное.       — Да ну тебя, — простонал Эдгар. — Ты серьезно сейчас? Будешь придираться к тому, как я мою пол?       — Кто-то же должен. Знаешь, если бы ты убирался с таким же энтузиазмом, как сражался со швабрами, здесь было бы идеально чисто.       Он бросил на нее взгляд искоса.       — Очень смешно.       Но, проходя по «пропущенному» участку, решил перевести разговор на другую тему.       — Кстати... насчет той «лаборатории», о которой упоминал твой отец. Что это вообще?       — О, это, — сказала она, небрежно прислонившись к стене и наблюдая за его работой. — У папы в подвале есть маленькая лаборатория. Бутылочки, колбы, всякие странные штуки, которые он смешивает. Все-таки он алхимик.       Эдгар поднял бровь.       — Значит, подвал, заполненный колбами и зельями... А я-то думал, он просто обычный, заурядный дядька.       Колетт ухмыльнулась.       — Ну, он точно не «обычный», я думаю, ты уже сам это понимаешь. Он любит быть занятым, да и меня занять тоже любит, — добавила она с игривым закатыванием глаз.       Прежде чем Эдгар успел ответить, голос Байрона донесся со стороны прачечной.       — Если у вас есть время болтать, значит, вы убираетесь недостаточно усердно.       — О нет, он нас засек! — театрально прошептала Колетт, хватая Эдгара за руку. — Быстро — делай вид, что работаешь!       Они оба сдержали смех, удвоив усилия по мытью пола с преувеличенной старательностью. Когда Эдгар отвлекся, чтобы отжать тряпку, Колетт незаметно подхватила ведро и начала споласкивать швабру. Они работали молча несколько минут, время от времени встречаясь взглядами и пытаясь подавить улыбки и смешки. Когда пол наконец блестел от чистоты, Эдгар прислонил швабру к стене, глядя на Колетт с притворной усталостью.       — Я теперь никогда больше не смогу смотреть на швабры по-прежнему, — сказал он, выпрямляясь.       — Миссия выполнена, — улыбнулась Колетт, с триумфальным видом бросая швабру обратно в шкаф. Затем она повернулась к нему, одарив серьезным взглядом, в котором все же проскальзывало озорство. — Осталась еще одна комната, требующая нашего внимания. Папа сам попросил нас там прибраться.       Эдгар нахмурился, слегка удивленный предложением.       — А почему твой отец не может справиться с этим сам?       — Папа уверен, что вдвоем мы сделаем это быстрее, — начала пояснять она, с невинным тоном в голосе. — Да и, к тому же, уборка — это весело, особенно когда есть компания, не так ли?              Эдгар улыбнулся, но вопрос Колетт его удивил. Он не думал, что уборка может быть интересной. Ему было неловко, но он не хотел показаться грубым. В конце концов, это же просто уборка.              — Ты вообще представляешь, какая комната нас ждет? — добавила Колетт, соблазнительно прищурившись.       Эдгар, пожав плечами, отрицательно покачал головой. Колетт наклонилась к нему, улыбнувшись с ноткой озорства:       — Это кабинет отца.       Эдгар замер, удивленный таким поворотом, и, хотя внутреннее сопротивление еще слабо шевелилось, он все же решил пойти за ней. Колетт шагала вперед с легкостью, изредка оглядываясь, чтобы убедиться, что он все еще с ней, а он, стараясь не отставать, следовал по длинному коридору. На удивление Эдгара, дом, казалось, расширялся с каждым шагом, его внутренние залы были куда обширнее и запутаннее, чем казались снаружи. Они прошли мимо нескольких комнат, двери которых были закрыты.       Пройдя мимо нескольких комнат, впереди оставался только кабинет Байрона. Когда Колетт открыла тяжелую дверь, Эдгар почувствовал, как привычное эхо дома начинает исчезать, уступая место чему-то более древнему и таинственному. Кабинет оказался огромным, гораздо грандиознее, чем он мог вообще себе представить. Воздух в нем словно застыл, как будто прошлое навсегда отпечаталось в этих стенах. Темно-зеленые тона кабинета идеально сочетались с темной древесиной, создавая атмосферу задумчивой тяжести. В каждом углу доминировал барочный интерьер, а поверхности были покрыты замысловатой резьбой и узорами.       Высокие деревянные книжные полки тянулись до самого потолка, уставленные книгами с изношенными, но тщательно ухоженными корешками. Резные украшения на полках — извивающиеся змеи и мифические существа — казались почти живыми, каждое из них словно застыло в движении, придавая комнате чуть зловещую и пугающую атмосферу.       Колетт игриво подтолкнула его.       — Только не залипай, мистер Шарф. Мы здесь, чтобы убраться, помнишь? — поддразнила она, хотя в ее голосе слышалась нотка гордости, когда она сама осматривала кабинет.       Эдгар кивнул, но его взгляд задержался на окружающем пространстве, очарованный каждой деталью. На стенах висели портреты, каждый из которых был обрамлен темной деревянной рамой, которая мягко мерцала в полумраке. Один из портретов привлек его внимание — это был яркий образ Байрона, стоящего рядом с женщиной. Присмотревшись, он узнал в ней Пайпер — женщину, которая своей пекарней и любовью ко всему старинному привлекла небывалое внимание к Старому городу. Эдгар удивился этой неожиданной связи, но решил не задавать вопросов. На другом портрете Байрон был с юной Колетт, которую было трудно узнать в ее детском облике с золотистыми локонами на макушке и с широко распахнутыми глазами, полными любопытства и озорства. На третьей картине Байрон был изображен рядом с женщиной, которая внешне напоминала его самого. Их объединяли схожие черты лица и очки с красными стеклами. Кабинет словно дышал тайнами, как будто каждый предмет хранил свою скрытую историю.       Колетт снова подтолкнула его, выводя из задумчивости.       — Давай, мистер Шарф. Нам нужно работать. Поиграть в историка успеешь потом.       Эдгар моргнул, отгоняя мысли, и одарил ее кривоватой улыбкой.       — Я и не думал, что Байрон может быть знаком с Пайпер, — сказал он, кивнув в сторону портрета.       Колетт ухмыльнулась, поднимая перьевую щетку.       — О, есть много чего, о чем ты не знаешь, — ответила она, подмигнув. — А теперь бери тряпку, пока я не начала брать с тебя плату за вход в этот маленький музей.       Он хмыкнул, закатив глаза, и наконец взял у нее тряпку для пыли. Они работали бок о бок, протирая полки и вытирая стол. Колетт двигалась с изящной уверенностью, грациозно проходясь щеткой по каждой поверхности. Она осторожно поднимала маленькие предметы и аккуратно ставила их на место, словно исполняя некий невидимый танец.       Мелодия, которую она тихо напевала, была легкой, но до боли знакомой. Она заполняла тишину, создавая атмосферу уюта и спокойствия. Эдгар, наблюдая за ней, не мог не восхищаться ее сосредоточенностью и аккуратностью.       — Так, — сказал Эдгар, бросая на нее взгляд, — это твой отец научил тебя своей дотошности или это у вас такая семейная черта?       Колетт одарила его хитрой улыбкой.       — О, он бы точно сказал, что это в крови.       Она сделала паузу, смахивая пылинку с книги.       — Но на самом деле у него просто... благоговение, понимаешь? К вещам вокруг него. Он относится к своим книгам, работе, пространству так, будто у всего этого есть свое предназначение.       Эдгар кивнул, вытирая большой том. Они продолжали работать, разговаривая о пустяках по мере продвижения, и вскоре кабинет засиял от их усилий. Атмосфера становилась все более уютной, и Эдгар почувствовал, что здесь царит спокойная обстановка, как будто каждая деталь кабинета впитала годы размышлений и исследований Байрона.       Когда они подошли к двери, собираясь уходить, появился Байрон. Его присутствие заполнило дверной проем. Он осмотрел комнату, одобрительно кивнув, и его взгляд задержался на Эдгаре чуть дольше обычного, заставив его немного понервничать.       — Спасибо вам обоим, — произнес Байрон низким голосом. — Я ценю помощь. Вы хорошо потрудились.       Эдгар тихонько кивнул, пытаясь прочитать непроницаемое выражение на лице Байрона. Колетт лишь улыбнулась, отдав отцу быстрый салют. Байрон отступил в сторону, позволяя им пройти, и наблюдал, как они уходят по коридору. Он задержался там на мгновение, затем повернулся и исчез в глуби своего кабинета.

***

      Они молча шли по коридору. Эдгар чувствовал что-то странное в груди. Колетт, наверное, это заметила, потому что без слов повела его в гостиную. Она села на старый, уютный диван и похлопала по месту рядом с собой. Эдгар немного поколебался, но потом присоединился к ней. Он сидел на подушках, глядя в сторону.       Несколько минут они молчали. Тихий тик старинных часов на стене казался громче обычного, каждый тик отмерял секунды, пока они сидели бок о бок. Мысли Эдгара снова и снова возвращались к кабинету, к любопытным картинам и ощущению истории, наполнившему комнату.       — Удивительное место, правда? — тихо заметила Колетт, ее глаза последовали за его взглядом.       Эдгар кивнул.       — Да… Кабинет твоего отца — это не просто комната, — он на мгновение замолчал, словно подбирая слова. — Кажется, что в нем скрыт целый мир.       Колетт мягко улыбнулась.       — Ты прав. Он годами собирал все это. Это… часть его самого, наверное. И все равно, даже я, наверное, полностью это не понимаю.       Эдгар повернулся к ней.       — Тебе никогда не казалось, что в нем есть что-то большее, чем он показывает? Как будто он о многом тебе не рассказывает?       Колетт пожала плечами и, опершись подбородком на руку, улыбнулась.       — Порой кажется так. Но, наверное, у всех есть своя загадка, не так ли? — Она взглянула на него, ее глаза светились теплом и пониманием. — Как и у тебя, мистер Шарф. Тайн не меньше.       Он усмехнулся, слегка удивленный.       — Тайны, значит? Щедрое описание. — Он откинулся назад и медленно выдохнул. — Ну… может быть.

***

      В комнате снова повисла тишина, в которой каждый словно разглядывал невидимые узоры на стенах, погружаясь в свои мысли. Эдгар тихо взглянул на окружающее, его взгляд задержался на мягком свете, струящемся через окно, и теплых, уютных деталях комнаты, которые вдруг наполнили его непривычным чувством спокойствия. Он повернулся к Колетт и, не скрывая легкой улыбки, нарушил молчание.       — Знаешь, я и не думал, что смогу чувствовать себя уютно здесь, — его голос звучал спокойно и задумчиво. — Но теперь, кажется, мне это даже начинает нравиться.       — Эй, не расслабляйся так сильно, — поддела она его, слегка толкнув локтем. — Иначе папа решит, что нашел себе идеального помощника для генеральной уборки по выходным.       Эдгар тихо рассмеялся, качая головой, но его улыбка постепенно сменилась на благодарное выражение.       — Даже если и так… спасибо за то, что пригласила меня сюда, — произнес он искренне.       Колетт, казалось, была тронута его словами; ее озорная улыбка стала мягче, взгляд рассеянно скользил по узорам на обивке дивана.       — Всегда пожалуйста, — проговорила она, ее голос звучал непринужденно. — Знаешь, приятно, когда рядом есть кто-то, кто действительно замечает мелочи и пытается понять их.       Эдгар кивнул, позволяя этим словам погрузить их в молчание, на этот раз легкое и спокойное. Они продолжали сидеть бок о бок, наслаждаясь моментом взаимопонимания, как будто в тишине скрывалась особая близость.       Но вскоре тихий звук урчания заставил Эдгара слегка поежиться, и он понял, что голод решил напомнил о себе. Колетт, заметив это, вскинула брови и с легкой усмешкой покачала головой.       — Постой, ты ведь сегодня вообще ничего не ел из-за уборки, да?       Эдгар, ощущая легкое смущение, попытался оправдаться, пожав плечами.       — Наверное, да… как-то увлекся всем этим.       Однако Колетт не стала дожидаться объяснений. Словно уловив сигнал, она резко вскочила на ноги.       — Сиди, никуда не уходи! Я быстро!       И с этими словами она соскочила с дивана и пулей вылетела из комнаты, прежде чем Эдгар успел спросить, что она задумала.       Он ждал, рассеянно глядя в окно на серое, пасмурное небо, все еще ощущая легкое головокружение от утренней суматохи. Вскоре Колетт вернулась, держа в руках бумажный пакет, и ее глаза сияли от предвкушения.       — Помнишь? — спросила она, плюхнувшись рядом с ним и торжественно подняв пакет.       Эдгар нахмурился, наклонившись вперед и замечая яркую упаковку из их прогулки два дня назад.       — Ах, наш спор... «печенье против карамели», — пробормотал он, и на его обычно сдержанном лице появилась легкая ухмылка.       Колетт с энтузиазмом кивнула, доставая из пакета упаковку шоколадного печенья и маленький, менее броский пакетик карамельных конфет.       — Я даю тебе последний шанс признать, что шоколадное печенье лучше, — заявила она с вызовом. — Иначе эти карамельки останутся у меня.       Эдгар скрестил руки, подыгрывая ее азарту и с притворным вызовом покачал головой.       — Извини, что разочаровываю, но я останусь при своем мнении.        Колетт вздохнула, закатив глаза, но в конце концов протянула ему пакет карамелек.       — Ладно. Пусть будет по-твоему. Только знай, что ты многое не понимаешь.       Он взял карамельки с самодовольным видом, бросив одну в рот.       — Я переживу, — сказал он, наслаждаясь конфетой, пока она разворачивала печенье и драматично откусывала.       Они откинулись назад, некоторое время молча деля свои угощения, каждый наслаждался своим любимым лакомством. Колетт толкнула его локтем спустя мгновение, в ее глазах блеснул озорной огонек.       — Нам, пожалуй, стоит держать этот маленький «обед» в тайне от моего отца, — шепнула она заговорщически. — Иначе он посадит нас на салаты и воду на месяц.       Эдгар усмехнулся.       — Не думаю, что переживу это.       — Согласна, — сказала Колетт, поднимая печенье в шуточном тосте, который Эдгар встретил своим пакетом карамели. 

***

      Вскоре их разговор перешел на другие темы — места в городе, любимые уголки, которые они раньше посещали, обычные безобидные шутки. В какой-то момент Эдгар упомянул, что раньше часто гулял по Ретрополису. Его голос при этом стал тише. Колетт, заметив перемену, слегка наклонила голову, ее взгляд был любопытным.       — Раньше? Что заставило тебя остановиться? — спросила она легким тоном, но ее глаза внимательно следили за его реакцией.       Лицо Эдгара на мгновение напряглось, что-то неуловимое мелькнуло в его взгляде.       — Да так... неважно, — ответил он, отводя глаза, будто внезапно увлекшись изучением пола. — Просто... не было времени.       Почувствовав его неловкость, Колетт ловко сменила тему.       — Ты бывал раньше в Старр Парке? Ну, до его закрытия.       Эдгар тихо вздохнул с облегчением и кивнул.       — Да, пару раз. Там было хорошо.       — Ага, — улыбнулась Колетт. — Мне всегда нравилось гулять там вечером, когда все красиво освещено.       — Да, — ответил Эдгар, улыбнувшись чуть шире.       — Я слышала, что в Лунном городе тоже очень красиво, — добавила она, явно заинтересованная.       — А ты, кстати, там вообще бывал? — с живым интересом спросила Колетт.       — Ну, я только слышал об этом месте разное.       Лицо Колетт озарилось удивлением.       — То есть ты никогда там не был? — в ее голосе прозвучали нотки изумления и волнения.       Эдгар встретил ее взгляд и тихо вздохнул.       — Нет... не был.       Ее глаза заблестели, и она в притворном недоумении слегка приподняла брови.       — Я так и знала! Ты вообще не с нашей планеты! — с юмором воскликнула она, изображая шок.       Эдгар закатил глаза, усмехаясь ее театральности.       — Ладно, ладно. Я планировал туда сходить.       Колетт резко вскочила на ноги, ее возбуждение перехлестывало через край, пока она металась по комнате.       — Эдгар, ты даже не представляешь! Лунный город — это что-то особенное! Такое, чего ты никогда не видел. Мы обязаны туда пойти. Сегодня!       Он приподнял бровь, наблюдая за ней с теплой улыбкой.       — Это действительно так важно?       Колетт резко повернулась к нему, ее глаза сияли энтузиазмом.       — Важно? Да ты шутишь? Это не просто важно! Мы должны идти туда прямо сейчас!       Эдгар тихо рассмеялся, покачав головой.       — Прямо сейчас?       — Конечно! — она уже мысленно составляла план, ее лицо выражало решимость.       Эдгар поднял руку, словно пытаясь ее остановить.       — Постой, я ведь еще ничего не обещал.       Колетт бросила на него уверенный взгляд, скрестив руки, будто его протест был лишь мелкой помехой.       — А я и не помню, чтобы у тебя был выбор.       Он вздохнул, понимая, что сопротивление бесполезно.       — То есть вариантов у меня, похоже, нет?       — Никаких! — с хитрой улыбкой ответила она. — Так что готовься. Лунный город ждет!       Эдгар на мгновение задержался, чувствуя, как его сопротивление ослабевает под ее сверкающим взглядом.       — Ладно, хорошо. Я иду.       Они оба поднялись с дивана, он не мог избавиться от странного чувства предвкушения, смешанного с легкой нервозностью. Лунный город со всеми его тайнами казался далеким от привычной ему жизни, но рядом с Колетт у него почему-то появлялось ощущение, что все будет в порядке.       — Давай же, копуша! — весело окликнула его Колетт, потянув за руку к двери. — Лунный город не будет ждать нас весь день!       Эдгар покачал головой, не сдерживая улыбки.       — Хорошо, хорошо. Только... не заставляй меня об этом пожалеть.       — Еще спасибо скажешь, — уверенно пообещала она.

***

      Когда они начали готовиться к прогулке, Колетт первой убежала в свою комнату переодеваться, оставив Эдгара в коридоре. Спустя несколько минут она вернулась, одетая в темную куртку и вязаный шарф. Затем Эдгар поднялся наверх, чтобы быстро переодеться из домашней одежды Колетт в свою одежду. Когда он вернулся, она уже ждала у двери, глядя в окно и поправляя свой шарф.       Он надел ботинки, натянул куртку, и они вместе вышли на свежий осенний воздух. На улице было прохладнее, чем вчера, но холод бодрил, а не пробирал до костей. Колетт начала описывать их маршрут до Лунного города. Эдгар слушал, изредка кивая, но вскоре они оба погрузились в комфортную тишину, позволяя спокойствию района обволакивать их.       Они брели по улице, которая казалась нетронутой обычным городским шумом. Улицы были пусты, дома отступали от тротуаров, придавая местности спокойное, почти сонное ощущение. Из уважения к этой тишине они продолжали идти молча. Некоторое время единственными звуками были шуршание листьев под ногами и отдаленный шум автомобиля где-то вдалеке.       Вскоре тишину этой улицы нарушил звук шагов. Эдгар поднял глаза как раз вовремя, чтобы увидеть мальчика, который бежал прямо на них. Его взгляд был прикован к ярко-синему воздушному шарику, который покачивался в воздухе. Мальчик был так поглощен погоней за своим сбежавшим шариком, что не замечал их на своем пути, пока не стало слишком поздно. Он врезался прямо в Колетт, и они оба упали на землю. Колетт начала смеяться. Эдгар быстро протянул руку и поймал веревочку шарика, прежде чем тот успел улететь. Мальчик вскочил на ноги, выхватил шарик из руки Эдгара с торопливым «Спасибо!» и снова убежал. Эдгар усмехнулся, наблюдая, как мальчик исчезает за углом, а затем повернулся к Колетт, которая с улыбкой отряхивалась.       — Ну надо же, — поддразнила она, взглянув на него. — Перед мной настоящий герой. Спаситель воздушных шариков в беде.       Эдгар усмехнулся, протягивая ей руку, чтобы помочь подняться.       — Рад быть полезным, — ответил он, поднимая ее на ноги.       Колетт, все еще посмеиваясь, хлопнула себя по куртке, смахивая с одежды остатки пыли. Эдгар опустил взгляд и заметил у ее ног маленькую коробочку. Наклонившись, он поднял ее и прочитал название: «Сертралин». Он замер на мгновение, вспомнив, что уже видел подобные таблетки у нее в комнате. Это воспоминание сорвалось с его языка прежде, чем он успел обдумать.       — Я уже видел это у тебя, — произнес он, чуть растерянно.       Колетт замерла, ее улыбка исчезла, глаза на мгновение расширились, и она резко выхватила коробочку из его рук. В ее голосе проскользнула суровая нотка, когда она ответила:       — Это не твое дело, Эдгар.       Он почувствовал, как между ними повисло напряжение, будто воздух внезапно стал гуще. Его плечи слегка напряглись; он понял, что, возможно, сказал лишнее и затронул личную тему, которую она предпочла бы оставить за пределами их общения. Но прежде, чем он успел отступить, Колетт, осознав свою резкость, вздохнула и с неохотой смягчила взгляд.       — Прости, — сказала она тише.       Эдгар кивнул, принимая ее извинения. Между ними воцарилась короткая, неловкая тишина, и Колетт, словно пытаясь развеять остатки напряжения, слегка поправила куртку.       — Спасибо, что не лезешь с расспросами, — добавила она чуть теплее, ее голос дрогнул с благодарностью.       Эдгар, желая облегчить обстановку, усмехнулся и, стараясь разрядить напряжение, бросил с легкой усмешкой.       — Ну что, предупреждать об опасных коробочках не забудешь в следующий раз?       Колетт, заметив его улыбку, тоже слегка расслабилась, и на ее лице появилась легкая улыбка. Она попыталась рассмеяться, и, хотя ее смех был немного натянутым, в ее глазах все же мелькнуло тепло.

***

      Они продолжили идти вперед, их разговор оживился легкими, непринужденными репликами, и атмосфера между ними стала более мягкой. По мере того, как они шли дальше, тихий район сменился оживленными улицами, но их расслабленный шаг оставался прежним. Прохожие иногда оглядывались на них, пока они смеялись и болтали, погруженные в свой собственный мир. Приближаясь к центру города, Эдгар заметил, как заразительный энтузиазм Колетт передался ему, и он почувствовал себя более свободным, чего уже давно не ощущал.       Разговор снова вернулся к мальчику, которого они встретили по пути. Они смеялись над его настойчивостью в погоне за шариком и тем, как быстро он исчез. Наконец они добрались до Лунного города, и Эдгар сразу почувствовал изменение атмосферы. Колетт была права. Это место действительно не было похоже ни на одно другое. Яркое, но умиротворенное, словно кусочек пригорода восточноазиатского мегаполиса, спрятанный в их городе. Улицы были украшены фонариками, вывески светились яркими цветами со стилизованными японскими иероглифами, придавая месту особый шарм.       Продолжая прогулку, они оказались в небольшом парке, окруженном вишневыми, сакуровыми и сливовыми деревьями. Нежные цветы густо покрывали ветви, их розовые и белые оттенки наполняли воздух мягким сиянием. Эдгар был очарован красотой вокруг — необычной архитектурой, ароматом цветов и свежей земли, и тем, как все казалось окутанным нежным, сказочным светом.       — Здесь потрясающе красиво... — прошептал он, оглядываясь вокруг на деревья, тропинки, маленькие магазинчики вдалеке.       Колетт улыбнулась, довольная его реакцией.       — Я знала, что тебе понравится, — сказала она, слегка толкнув его плечом. — У нас больше нигде такого не найти.       Они продолжили беседу, переходя от одной темы к другой, стараясь поддерживать непринужденность разговора, пока не исчезли последние следы недавнего напряжения. Но, несмотря на все старания, мысли Эдгара снова вернулись к той упавшей коробочке с таблетками, которую Колетт быстро спрятала, как будто это была ее самая сокровенная тайна. Ее реакция казалась ему все более важной — слишком резкой и грубой, как будто она боялась, что ее внутренний мир может оказаться уязвимым.       От этих мыслей он как-то сам собой замолк, и Колетт, заметив перемену, тоже погрузилась в свои раздумья. Они продолжили путь молча, и их шаги тихо эхом отзывались вдоль извилистой тропинки, ведущей к набережной. Деревья, тянувшиеся над ними, колыхались в такт легкому ветерку, как будто шептали какие-то свои тайны, наполняя воздух странным спокойствием.       Вскоре тропинка привела их к небольшому арочному мосту через узкую, почти неподвижную реку. Они поднялись на него и остановились, каждый погруженный в собственные мысли. Оперевшись на каменное ограждение, они молча наблюдали за тихим течением воды, вглядываясь в отражение неба и едва заметные волны, возникающие от легкого дуновения.       Эдгар смотрел на реку, погруженный в свои мысли; легкая рябь воды успокаивала его. Он хотел спросить ее о таблетках, узнать больше, но не знал, как затронуть эту тему, не нарушив их спокойствия.       После нескольких мгновений он откашлялся, собираясь с духом.       — Колетт, можно спросить тебя о чем-то? — его голос был тихим и неуверенным.       Но прежде, чем он успел продолжить, он заметил, что она делает. Она высунула язык, ловя падающие лепестки сливы, ее лицо сияло детским восторгом. Маленький лепесток приземлился на ее язык, и она рассмеялась, закрывая глаза, полностью погрузившись в простую радость момента.       Эдгар замолчал, застигнутый врасплох этой сценой.       — Я... хотел спросить о... — пробормотал он, но слова застряли в горле, пока он наблюдал за ней. Ее игривость, беззаботность — все это заставило его вопрос казаться неуместным.       Она обернулась к нему, все еще улыбаясь.       — О чем ты хотел спросить?       Эдгар отвел взгляд, сосредоточившись на бликах света на воде. Но он понимал, что отступать уже поздно.       — О тех таблетках, которые сегодня выпали у тебя, — тихо сказал он. — Ты... Все в порядке?       Ее улыбка медленно померкла, сменившись тенью чего-то тягучего и тяжелого, словно сама ночь проступила на ее лице. Пауза между ними удлинилась, зазвучала как тишина, но острая, до рези. Колетт опустила взгляд, ее пальцы нервно скользнули по перилам, и Эдгар уловил в этом движении что-то странно уязвимое. Она долго молчала, так, что он почти готов был сдаться, решив, что она не ответит. Но ее рука сжалась на холодном камне, и, наконец, она вздохнула — медленно, как будто весь мир встал у нее на плечах.       — Ты действительно хочешь знать? — повторила она едва слышно, но не глядя на него. Казалось, что эти слова она говорила не ему, а себе, словно искала силы, чтобы произнести следующее.       Еще один долгий момент, где ее взгляд снова метнулся к реке, словно там был ответ, но река молчала, и Колетт снова обратилась к своим рукам. Пальцы, едва касаясь металла, словно спрашивали у него совета. Наконец она заговорила, тихо и осторожно, как если бы каждое слово было маленьким секретом, спрятанным под гулом воды.       — Я... знаешь, я не всегда была такой, — она усмехнулась, но звук был пустым, почти хрупким. — Эта... яркая, энергичная девушка, которую ты видишь... ее раньше не было. Или, может, и была, но словно внутри меня чего-то не хватало. Нет, скорее... что-то было сломано. Как поломанная шестеренка, о которой я даже не знала. Я просто... продолжала пытаться крутиться, а все вокруг... не цеплялось.       Она закрыла глаза на мгновение, и Эдгар заметил, как напряглись ее плечи, как пальцы сжали ограду. Когда она снова подняла взгляд, в ее глазах было что-то далекое, потерянное за пределами ее обычной улыбки.       — Эти таблетки, — едва слышно произнесла она, — они помогают шестеренкам двигаться. Заставляют меня чувствовать... что, может быть, я не остановлюсь однажды. Не... сломаюсь окончательно. Без них это как... постоянная боль, прямо там, где должна быть сломанная шестеренка. И она становится все громче и громче, пока не заглушает все остальное.       Она с трудом сглотнула, пытаясь сохранить самообладание. У Эдгара сжалось сердце, мысли метались в поисках хоть каких-то слов, но они не находились. Как можно что-то сказать, столкнувшись с... обратной стороной Луны? Он всегда видел в ней источник света, будто она могла принять все с легкостью, находя радость в том, чего другие не замечали. А теперь она раскрывалась перед ним, показывая сторону, о которой он и не подозревал.       — Это странно, — продолжила она, голос дрожал. — Раньше я думала, если буду достаточно усердно стараться, если смогу... не знаю, просто притворяться достаточно хорошо, то эта сломанная часть сама починится. Но нет. И хуже всего, Эдгар... хуже всего то, что я все еще верю, что должна справляться сама. Что я должна быть сильной. Иногда кажется, что таблетки это признак слабости. Что, может, я слишком сломана, слишком... зависима от чего-то, чтобы чувствовать себя собой.       Она замолчала, сжав губы, словно подавляя всхлип.       — И дело не только в таблетках. Это постоянный... груз. Вина, которую я не могу объяснить. Словно я чем-то кому-то обязана, но не знаю, кому и почему. И в некоторые дни этот груз... такой тяжелый, что я едва могу двигаться.       Горло Эдгара сжалось, внутри поднималась незнакомая боль. Он слышал искренность в ее голосе и хотел сказать что-нибудь, чтобы утешить ее. Но слова казались недостаточными. Он не мог починить ее поломку, и осознание беспомощности давило на него. Он хотел протянуть руку, положить ее на плечо или предложить слова поддержки, но оказался парализован.       Колетт взглянула на него, почувствовав его борьбу, и на губах появилась слабая, печальная улыбка.       — Тебе не нужно ничего говорить, Эдгар. Мне просто нужно, чтобы ты меня услышал. Вот и все. — Она глубоко вздохнула. — Не знаю, почему я тебе все это рассказываю. Может быть, потому что ты единственный, кто не смотрит на меня как на загадку. Ты не заставляешь меня быть другой. Может, я просто нуждалась в том, чтобы кто-то выслушал.       Эдгар кивнул, чувствуя, как лицо заливает жар смущения и необъяснимой вины. Перед ним была та же Колетт, которую он знал — яркая, неугомонная искорка, которую он никогда не понимал, будто она хранила в себе весь оптимизм, о существовании которого он забыл. Но теперь он не мог избавиться от чувства, что ошибался. Она не была неприкасаемой и безграничным источником энергии. Она была человеком, такой же ранимой, как и все остальные, а может, даже больше.       — Колетт... — начал он, но голос растаял в прохладном вечернем воздухе. Он пытался собраться с мыслями, но слова ускользали прежде, чем он успевал их сформулировать. — Я... хотел бы... Просто...       Она протянула руку, слегка коснувшись его.       — Все в порядке, Эдгар, — мягко сказала она, ее голос теперь был более уверенным. — Я не жду от тебя ответов. Просто... спасибо, что позволил мне снять свою маску сейчас. Этого достаточно.       И они стояли в тишине, наблюдая, как река течет под мостом, словно вода могла унести тяжесть ее слов. Эдгар почувствовал, как тишина окутывает их, но не как неловкий разрыв, а как понимание. Он осознал, что иногда просто быть рядом — молча, но присутствуя — это все, что действительно нужно.       — Ну вот, нагнали грусти, — пробормотала она, стряхивая лепесток со своего рукава. — Нам следует двигаться дальше. Я не планировала превращать эту прогулку в сеанс у психиатра.       Эдгар усмехнулся, стараясь снять напряжение.       — Я и не против немного погрустить, если это помогает тебе почувствовать себя лучше.       Колетт посмотрела на него и улыбнулась, на этот раз теплее.       — Пойдем дальше? — предложила она, указывая на тропинку, ведущую вдоль реки.       — С удовольствием.       Вместе они перешли мост и продолжили путь по тропинке вдоль воды, наслаждаясь ароматом цветов, который ветер доносил до их обоняния. В их молчании появилась новая глубина, понимание, которое не нуждалось в словах. По мере приближения к набережной Эдгар чувствовал, как сближается с ней, благодарный за доверие, которое она ему подарила, даже если некоторые аспекты остались для него скрытыми.

***

      Когда они вышли из парка, город начал раскрываться перед ними во всей своей яркой детализации. Вокруг них японские вывески смешивались с китайскими и корейскими, каждый магазин излучал свою уникальную энергию. В воскресенье лунный город был наполнен цветом и звуками, улицы оживлялись семьями, друзьями и парами, которые прогуливались между кафе, ресторанами и бутиками. В воздухе витал аромат уличной еды, насыщенный и манящий, и время от времени они слышали мягкий звон колокольчиков и смех.        Вскоре на горизонте появилась набережная, мерцание воды отражало последние лучи солнца.       — Давай присядем там, — предложила Колетт, указывая на ряд скамеек, обращенных к воде. — Но думаю, что сначала нам нужно перекусить.       — Перекус и вид? Меня устраивает, — ответил Эдгар с легкой улыбкой, следуя за ней к ближайшему киоску. Колетт взяла на себя выбор, быстро остановившись на разнообразных закусках — пару бутылок холодного чая, булочку и несколько коробочек с рисовыми крекерами.       Когда она потянулась в карман за кошельком, Эдгар ловко опередил ее, протянув свою карту прежде, чем она успела среагировать.       — Возвращаю должок, — сказал он, бросив на нее игривый взгляд и передавая карту продавцу.       — Я уже подумала, ты забыл, — улыбнулась она.       Он пожал плечами, изображая безразличие. Колетт закатила глаза, но на губах играла улыбка, пока они забирали свои закуски и напитки, направляясь обратно к набережной. Они нашли свободную скамейку, обращенную к заливу, и решили разместились на ней. Устроившись, Эдгар почувствовал, как последние остатки напряжения растворяются. Колетт открыла пакет с закусками, предложив ему первым выбрать, что он и сделал, кивнув в знак благодарности.       Беседа перешла на более непринужденные темы, затрагивая их окружение, планы на предстоящую неделю и воспоминания о знакомых. Они с удовольствием делились историями из детства, смеялись и наслаждались общением. Напряжение дня постепенно уходило, уступая место спокойствию и умиротворению. Они наслаждались закусками и неторопливым течением дня. Эдгар неожиданно почувствовал себя свободно и позволил разговору течь естественно. Колетт с энтузиазмом рассказывала о далеких горах Дикого Запада, едва видимых на горизонте.       — Видишь? Там самые красивые закаты, — сказала Колетт, указывая на вершины с оттенком гордости в голосе. — Когда я была маленькой, я представляла себе всякие вещи об этих горах.       — Например? — спросил Эдгар, откинувшись на спинку скамейки, заинтригованный.       — Ну... спрятанное золото или, может быть, драконов, сидящих на вершинах, — ответила она, легкий румянец выступил на ее щеках, когда она рассмеялась над своими детскими фантазиями. — Они всегда казались такими туманными, такими далекими. Казалось, что там отдельный мир.       — Драконов? — поддразнил Эдгар, приподняв бровь. — Уж не слишком ли много фильмов ты тогда пересмотрела?       — Эй, немного воображения не помешает, — парировала она, толкнув его локтем.       Они на мгновение замолчали, глядя на горы, которые постепенно растворялись в мягких сумерках. Октябрьское солнце уже начинало садиться, заливая набережную теплым, золотистым светом. Постепенно фонари вдоль тропинки зажглись, их мягкий свет протянулся к воде, отражаясь янтарными полосами, которые мягко мерцали с волнами.       Эдгар наклонился вперед, опершись локтями на колени, наблюдая за этим зрелищем. Колетт посмотрела на него, уловив умиротворение в его выражении.       — Я же говорила, что тебе понравится. Иногда в жизни нужно такое место, чтобы напомнить себе, что не все должно быть таким серьезным.       Ее слова повисли в воздухе, и Эдгар кивнул, позволяя им осесть в сознании.

***

      Когда небо стало еще темнее, они доели последние закуски и встали, с удовольствием потягиваясь и выбрасывая обертки в ближайшую урну. Вечер подкрался незаметно, и теперь, окутанный мягким светом фонарей и прохладой воздуха, Лунный город превратился в нечто почти волшебное.       Они медленно шли вдоль набережной, их шаги звучали почти синхронно. Городские огни отражались в воде, рассыпаясь мягким светом, а их шаги глухо звучали в тишине. Эдгар ощущал, как рядом с ней слова становятся не нужны — достаточно было просто идти, ощущая ее присутствие рядом.       Но тишина вскоре стала слишком плотной, и Колетт, словно читая его мысли, тихо заговорила:       — Знаешь, Эдгар… я нечасто пускаю кого-то так близко, как сегодня.       Она бросила на него взгляд, полный искренности, сдержанной, но не скрытой.       — Думаю… у нас это взаимно.       Их разговор, короткий и глубокий, оставил в воздухе невидимый след. Но эта тишина, наполненная чем-то неуловимым, продолжала существовать между ними, словно защищая их от суеты и шума голосов вокруг. Эдгар взглянул на Колетт — она шла расслабленно, но как-то совсем не так, как обычно. На ее лице появилось что-то хрупкое, уязвимое. Тени осеннего вечера скрывали ее обычную яркость, оставляя лишь легкую, едва заметную грусть. Ему казалось странным сочетание этой ее уязвимости с той энергией, которой она обычно заряжала всех вокруг.       Пока он раздумывал, Колетт неожиданно остановилась и оперлась на перила, всматриваясь в спокойное течение воды. На фоне речного спокойствия ее привычная искра казалась потухшей, оставляя вместо себя тихую уязвимость. Эдгар замер рядом, не решаясь прервать этот момент.       Колетт повернулась к нему, ее глаза светились какой-то тихой, неуловимой грустью. Она едва заметно улыбнулась, словно не решаясь полностью раскрыться.       — Спасибо, Эдгар, — ее голос был едва слышен, будто это признание далось ей с трудом.       Он чуть нахмурился, недоуменно глядя на нее.        — За что?       — За... за то, что ты просто здесь, со мной. — Ее взгляд снова вернулся к реке, словно в ее водах скрывались слова, которые она не могла произнести. — Иногда кажется, что все вокруг ожидают, что я всегда буду... не знаю, веселой, легкой на подъем. Будто нет места для чего-то другого. И я не хочу их разочаровывать, наверное.       Эдгар кивнул, чувствуя, что понял ее лучше, чем мог бы выразить словами. Ему хотелось сказать, что она не обязана никому своим светом, что она может быть и слабой, и тихой. Но как-то он понял, что она и так знает это, просто не так легко следовать своим собственным истинам.       — Тебе не нужно притворяться, — тихо сказал он, выбирая слова осторожно. — Ты не должна… всегда быть на высоте.       Она взглянула на него, ее губы дрогнули в легкой, чуть горькой улыбке:       — Может быть. Но иногда так безопаснее. Проще держать все на легкой ноте, не уходить в слишком... серьезное.       Она замолчала, подбирая подходящие слова, а Эдгар лишь слегка кивнул, ощущая скрытую в ее откровении тяжесть. Впервые он понял, что его присутствие здесь значило больше, чем он мог предположить.       — Когда ты всегда та, кто заставляет людей вокруг смеяться, кажется, что для остального места меньше. Начинаешь думать: «Может, это все, что людям от меня нужно».       Ее голос звучал мягко, уязвимость наполняла каждое слово, отзываясь в его собственном внутреннем напряжении. Он не знал, что сказать, но и не пытался заполнять молчание, позволяя ее признанию остаться рядом с ними, заполнив пространство.       Колетт, кажется, вздохнула с облегчением, словно отпуская часть груза. Ее взгляд прояснился, и на губах появилась едва заметная, решительная улыбка.       — В любом случае, — сказала она, словно отмахиваясь от разговора, — это, наверное, больше, чем тебе нужно было знать.        — Это было не слишком, — просто сказал он. — Иногда... помогает сказать вещи вслух, даже если это трудно.        — Да, — пробормотала она, скорее себе. — Помогает.       Они постояли в молчании, которое теперь казалось уютным, спокойным, пока на небе не начали загораться первые звезды. В вечерних сумерках Колетт вдохнула глубже, словно прощаясь с давними тревогами. Она мягко оттолкнулась от перил, повернулась к нему с привычной, оживленной улыбкой:       — Ну, все, хватит уже грусти на сегодня. Уверена, ты не рассчитывал на мою грусть у воды.        — Возможно. Но я не возражаю, — он усмехнулся, чувствуя, как уходит напряжение.       — Хорошо, — сказала она, игриво потянув за его шарф. — Потому что в следующий раз я все тяжелое оставлю для тебя. Будешь моим личным терапевтом.       Эдгар закатил глаза, легкая улыбка появилась на его губах.       — Не испытывай судьбу. Я уже и так глубоко погряз во всем этом.       Она рассмеялась, и ее смех, легкий и искренний, наполнил прохладный вечерний воздух. Повернув от набережной, они направились обратно, словно возвращаясь к ритму, с которым пришли сюда. Эдгар ощущал, как их молчаливая близость изменилась, и этот короткий миг навсегда останется в его памяти.

***

      По мере приближения к городу огни становились все ярче на фоне сгущающихся сумерек. Эдгар взглянул на Колетт. Она смотрела вдаль, ее лицо было спокойным, а мягкий свет фонарей обрисовывал черты ее лица.       Когда они снова зашагали вдоль улицы, Колетт прервала молчание, заговорив о своих детских воспоминаниях. Она с теплотой рассказывала о своем отце и маленьких традициях, которые они вместе поддерживали: рецепты, готовящиеся только в особые дни, и миниатюрные талисманы, развешанные по дому на удачу. Ее голос был легким, наполненным радостью воспоминаний, но Эдгар чувствовал за этим тонкую, незаметную линию напряжения. Он слушал, мельком улыбаясь и иногда кивая, но мысли его возвращались к ее открытому, ранимому взгляду, свидетелем которого он стал у реки. Ему хотелось дать понять, что он рядом, что он понимает ее, хотя, возможно, никогда до конца не разгадает ее внутренний мир. Но он молчал, чувствуя, что порой тишина значила больше, чем слова.       Проходя через парк, Эдгар огляделся вокруг — сливовые и вишневые деревья, цветущие днем, сейчас стояли в тишине ночи, их лепестки медленно оседали на землю, образуя коврик на тропинке. В прохладном воздухе витало спокойствие, и казалось, что сами деревья шепчут прощание уходящему дню. Эдгар взглянул на Колетт и заметил, как ее глаза задержались на этих деревьях, отражая что-то глубокое и личное, а ее улыбка была едва заметна, но искренна.       Они вышли на шумные улицы Лунного города, атмосфера резко сменилась. Мягкие неоновые огни рассыпались по улицам, создавая узоры из ярких японских и корейских иероглифов. Колетт на мгновение задержалась у одной из витрин, ее лицо на миг стало задумчивым, в ее взгляде промелькнула едва уловимая грусть, исчезнувшая прежде, чем он успел что-то сказать. Она отвернулась, вернув внимание дороге, но Эдгар не мог не подумать о том, о чем она молчала.       Ему хотелось сказать что-то ободряющее, вернуть ее яркий смех, развеять ее тяжелые мысли, но подходящие слова не приходили. Вместо этого он просто шел рядом, чувствуя, что его молчание может быть такой же поддержкой, как и разговор.

***

      Они покинули оживленные улицы Лунного города, свернув на более тихие улочки, где редкие прохожие и приглушенные звуки создавали атмосферу уюта. Достигнув знакомого угла, Эдгар откашлялся, нарушая тишину, которая их окутывала.       — Кстати... сегодня я не смогу остаться, — сказал он, его голос был спокойным, хотя под словами чувствовалось что-то неустойчивое. — Мне нужно вернуться домой.       Колетт повернулась к нему, ее лицо было спокойным, и она кивнула с мягкой улыбкой, которая, казалось, скрывала любой намек на разочарование.       — Ничего страшного. Было приятно провести с тобой день, — ответила она легко, но он уловил в ее взгляде проблеск едва заметной грусти, которую она быстро спрятала за привычной улыбкой. Она отвернулась, давая понять, что не хочет, чтобы он заметил, но этого было достаточно, чтобы он сам почувствовал легкую неохоту.       Они продолжили идти в комфортной тишине, пока не подошли к ее дому, знакомый фасад был освещен мягким светом ближайшего фонаря. Колетт остановилась у входа, задержавшись на мгновение, словно собираясь с мыслями. Она повернулась к нему, и в теплом свете он уловил выражение в ее глазах, которое было трудно определить — смесь благодарности, усталости и чего-то, похожего на тихое принятие.       Они стояли там, позволяя тишине растянуться между ними, ни один не спешил нарушить момент. После паузы Колетт подарила ему небольшую, нежную улыбку, такую, что не доходила до глаз, но содержала свою искренность.       — Ну вот, мы дома, — тихо сказала она, словно самой себе.       Он кивнул, подыскивая что-то еще сказать, способ выразить то, что чувствовал в этот момент, но слова не находились. Негласное понимание между ними казалось достаточным, заполняя пространство так, что любое дополнительное слово было бы лишним.

***

      Они вошли внутрь, и знакомое тепло дома окутало их, словно старое, уютное одеяло. В воздухе витал аромат готовящейся еды, наполняя пространство домашним, гостеприимным запахом. Колетт громко объявила, что они дома. В коридоре появился Байрон, его взгляд остановился на Эдгаре с привычным блеском веселой придирчивости.       — Эдгар, ты собираешься сделать наш дом своим новым постоянным местом жительства? — спросил он, в тоне слышалась тонкая, поддразнивающая нотка.       Колетт закатила глаза, но бросила отцу раздраженный взгляд.       — Он сегодня идет домой, пап. Не волнуйся.       Байрон усмехнулся, явно довольный, и, кивнув в знак одобрения, повернулся обратно к кухне.       — Хорошо, — бросил он через плечо, его голос донесся до них. — Ужин скоро будет готов. Чувствуй себя как дома, Эдгар.       Когда Байрон скрылся за дверью кухни, Эдгар взглянул на Колетт. Она все еще смотрела вслед удаляющейся фигуре отца с легкой улыбкой, в которой смешались тепло и едва заметная насмешка. Встретив его взгляд, она подарила ему ободряющую, почти заговорщицкую улыбку, будто заранее знала, что будет дальше.        Сдержанно кивая в ответ, Эдгар последовал за ней наверх, где оба поочередно переоделись. Вскоре они спустились в столовую, наполненную мягким светом свечей и ароматами готовящегося ужина. Эдгар оглядывался, как всегда, стремясь уловить детали вокруг себя, стараясь понять, какие еще тайны может скрывать дом Колетт. Она, напротив, буквально светилась от радостного предвкушения, словно точно знала, что им приготовил ее отец. Эдгар попытался сохранить видимость спокойствия, сидя прямо и собранно, хотя в позе его угадывалась легкая, почти незаметная напряженность — она выдавала его предвкушение.       Из кухни донесся знакомый низкий голос Байрона, зовущего Колетт по имени. Она улыбнулась Эдгару и, изящно поднявшись из-за стола, умчалась на зов. Через несколько мгновений она вернулась, держа в руках поднос с первой подачей их ужина. Колетт аккуратно расставила тарелки, и с мягкой грацией поставила одну перед Эдгаром. Тот наклонился над своей миской, вдыхая глубокий, землистый аромат супа, пряного и слегка дымного — не похожего ни на что из того, что он когда-либо пробовал.       — Кок-а-лики, — объявила Колетт, заметив его любопытство. — Это шотландский суп, традиционно приготовленный из лука-порея и курицы. У папы свой вариант, слегка модернизированный.       Эдгар приподнял бровь, заинтригованный.       — Никогда о таком не слышал, — признался он, попробовав ложку теплого бульона. Вкус был тонкими, но утешительным — смесь лука-порея и дымного оттенка, который он не мог сразу определить.       В этот момент в столовую вошел Байрон, держа в руках свою тарелку с супом и еще одно блюдо, накрытое изящной крышкой. Он сдержанно, но уверенно подошел к столу и поставил свою тарелку на привычное место, а второе блюдо — в центр стола, легким движением руки открывая его. Под крышкой оказались румяные золотистые картофельные клецки, от которых исходил теплый манящий аромат. Их пряный запах наполнил комнату, создавая атмосферу тихого уюта и почти домашней непринужденности.       Байрон сел напротив Эдгара и кивнул ему, словно признавая его присутствие за столом. Эдгар ответил едва заметным движением головы. Каждый взял свое блюдо, и некоторое время в комнате слышался только тихий звон столовых приборов.       Для Эдгара этот момент показался почти непривычным. Впервые за долгое время он чувствовал себя комфортно в присутствии Байрона, словно что-то в этом ужине сулило возможность сближения. Ему даже показалось, что отец Колетт может, наконец, начал воспринимать его по-другому — возможно, даже одобрил его. Но его надежда исчезла, как только Байрон поднял на него взгляд — острый, холодный, словно прикосновение стали. Этот взгляд проникал вглубь, будто заглядывая прямо в сердце и задавая молчаливые вопросы, на которые Эдгар не мог ответить.       Обед проходил в спокойной и уютной обстановке. Колетт, словно желая нарушить эту приятную тишину, начала оживленно рассказывать о событиях прошедшего дня. Она описывала Байрону эпизод с мальчиком в парке, чей воздушный шарик внезапно взлетел и едва не сбил ее с ног. Она смеялась, рассказывая об этом случае, описывая все детали — от удивленного лица ребенка до комичной ситуации, созданной этим маленьким, но ярким моментом. В ее голосе звучали тепло и радость, словно она хотела передать Байрону атмосферу того дня.       — И тогда Эдгар спас ситуацию, — сказала она с улыбкой, бросив на него взгляд. — Настоящий профессионал в спасении шариков.       Байрон, слегка приподняв бровь, сдержанно улыбнулся краешком губ, и его внимательный взгляд скользнул по Эдгару.       — Значит, ваш день был весьма насыщенным, — прокомментировал он ровным, привычно спокойным тоном. Словно одобрение, без намека на сарказм, проскользнуло в его голосе, но Эдгар не мог уловить точного оттенка: где же заканчивается похвала Байрона и начинается его привычное наблюдение за ним.       Колетт с воодушевлением продолжила, перейдя к теме Лунного города и его особенностей. Она упоминала магазины, красивые уличные фонари и особое притяжение, которое ощущалось в этом месте. Она говорила с энтузиазмом, ее глаза блестели, как огни на улицах Лунного города, и даже на лице Эдгара появилась легкая улыбка. Ее энергичное отношение к жизни наполнило комнату — ощущение живой энергии, которое даже он не мог не заметить.       Когда трапеза подошла к концу, Эдгар ощутил редкое для себя чувство расслабления — неожиданное, странное, как будто легкий уютный покой окутал его за этим столом. Байрон тоже, казалось, остался доволен: он встал, собрал свою посуду и кивнул Эдгару, впервые выражая что-то теплое и личное в своем спокойном голосе.       — Спасибо, что присоединился к нашему ужину, Эдгар, — сказал он, добавив неуловимую нотку, которую Эдгар раньше не замечал. — Если захотите чего-то сладкого, в холодильнике есть кранахан.       Упоминание десерта тут же оживило Колетт, ее лицо озарилось предвкушением.       — Кранахан? Почему ты не сказал об этом раньше? — воскликнула она с радостным упреком.       Эдгар едва заметно улыбнулся и, слегка пожав плечами, ответил: — Я, пожалуй, воздержусь, спасибо.       Колетт, изображая нарочитое разочарование, стрельнула в него взглядом, но тут же побежала на кухню за заветным лакомством. Через минуту она вернулась с порцией кранахана. Она взяла ложку и с преувеличенным вздохом удовольствия попробовала его.       — Тебе же хуже, — игриво проговорила она, сделав еще один аппетитный укус. — Но если все-таки передумаешь, еще одна порция осталась.       Эдгар с усмешкой поднялся из-за стола, и, обменявшись коротким взглядом, они отправились наверх. Колетт, прижимая десерт к груди, нетерпеливо съедала по ложке на каждом втором шаге, ее глаза блестели от радости и удовольствия. Когда они наконец добрались до ее комнаты, она жестом пригласила его присесть на ее любимый подоконник, где осенний свет луны тихо мерцал через оконное стекло, создавая интимную, спокойную атмосферу.       — Готовка твоего отца… должен признать, меня удивила, — признался он, смакуя последний глоток супа. — Это действительно выдающиеся блюда.       Колетт, с легкой, едва уловимой улыбкой, кивнула. Ее черты смягчились, как будто она сама погружалась в уютное ощущение семейного тепла.       — Да, готовка — его особый способ общения, — тихо ответила она. — Полагаю, для него это больше, чем просто еда… Это способ показать, что он заботится.       Она взяла еще одну ложку, наслаждаясь вкусом кранахана, словно пробовала нечто большее, чем просто десерт, прежде чем снова взглянуть на Эдгара, ее глаза светились легкой задумчивостью.       — Он, возможно, не скажет это прямо, но, думаю, он начинает к тебе привыкать.       — Думаешь? — Эдгар приподнял бровь, на лице застыла едва заметная улыбка, в которой сквозила доля скептицизма. — Взгляд у него такой, что мне в это трудно поверить.       Колетт рассмеялась, едва не пролив кранахан, который держала в руках.       — О, он всегда такой. Но, поверь, если бы он не хотел, чтобы ты был здесь, ты бы об этом точно знал.       В комнате воцарилась тихая, теплая пауза. Колетт доедала свой десерт, наслаждаясь каждым кусочком, а Эдгар перевел взгляд на окно, где под мерцанием уличных фонарей ночной город дремал, окутанный легким светом. Его мысли уплыли к прошедшему дню и его неожиданным открытиям, к тому, как он увидел Колетт в новом свете — как личность, в которой за шутками и смехом скрывается что-то гораздо более глубокое.       — Сегодня… все было немного иначе, — наконец произнес он тихо, продолжая смотреть в окно.       Колетт, уловив его тон, подняла на него глаза, немного наклонив голову, с легкой улыбкой.       — «Иначе» в хорошем смысле или… наоборот?       — В хорошем, — ответил он, все же повернувшись, чтобы встретить ее взгляд. — Хотя, честно говоря, сам не знаю… просто что-то изменилось.       Он пожал плечами, слегка смущенный собственной нерешительностью — редкое чувство для него, вызывающее в нем странную смесь дискомфорта и радости.       — Кажется, я просто не осознавал, сколько всего у тебя происходит, — продолжил он спустя мгновение, как будто признавая, наконец, очевидное. — Ты всегда кажешься такой… уверенной. Как будто точно знаешь, кто ты и куда идешь.       — Я стараюсь, — сказала она тихо, почти неразличимо.       — Значит, ты не хочешь… всегда быть такой? Я имею в виду, не всегда быть яркой, полной… — он запнулся, тщательно подбирая слова, — жизни?       Колетт снова посмотрела на него, ее глаза, обычно игривые, теперь были задумчивыми и спокойными.       — Думаю, это нормально, если я такая... и если нет, — ответила она с легкой, но твердой уверенностью, будто давно пришла к этому выводу. Она ненадолго задумалась, прежде чем добавить с мягкой искренностью. — И нормально, что ты такой… или нет. Мы можем быть теми, кем захотим, даже если это не всегда показывает нас настоящих. Так, думаю, будет проще… для нас обоих.       Ее простота и ясность на мгновение заставили Эдгара замолчать. Он опустил взгляд, чувствуя, как ее слова глубоко оседают внутри него, словно оживляя давно забытую истину: возможность быть собой, принятым без масок и ожиданий, без внутренней борьбы. Колетт смогла выразить то, что он, возможно, чувствовал всю жизнь, но так и не нашел слов, чтобы объяснить.       — Пожалуй, я понимаю, — наконец произнес он. — Во всяком случае, мне так кажется.       Колетт слегка кивнула, ободряюще улыбаясь. Ее лицо было спокойным, выражение — открытым, и впервые она не спешила заполнить повисшую между ними тишину. Эдгар сглотнул, собираясь с мыслями.       — Знаешь, иногда я просто... боюсь, что... может, у меня нет того, что нужно людям. Я не знаю, как быть... больше. Больше похожим на тебя, может быть.       — Эдгар, тебе не нужно быть похожим на кого-то другого. Ни на меня, ни на кого-либо еще, — ее голос был тихим, но уверенным, словно якорь в бурю. — Мы оба разбираемся в своем грязном белье по-своему.       Он взглянул на нее, удивленный мягкостью ее слов и тем, как они заставили его почувствовать себя понятым. Волна принятия, осознание того, что не нужно быть кем-то иным, накрыла его.       — Возможно, ты права, — пробормотал он, отворачиваясь.       Губы Колетт дрогнули в намеке на улыбку, и оба погрузились в молчание. Ни один не почувствовал необходимости что-либо добавить; обменянные слова сделали свое дело, установив между ними теплое понимание.       Они сидели в тишине, которая была мягкой и уютной, как будто в комнате было тепло, и не нужно было ничего объяснять. Эта тишина окутывала комнату, и Эдгар впервые почувствовал что-то новое — спокойствие, которого ему не хватало. Он чувствовал, что принадлежит этому месту и ей, и что они всегда были здесь вместе. Между ними была тяжесть несказанных слов, но ни Колетт, ни Эдгар не хотели нарушать молчание.       Спустя мгновение Колетт приподнялась и бросила взгляд на часы, ее лицо стало чуть более серьезным, словно она только что вспомнила о наступающем часе его ухода.       — Эдгар, — мягко напомнила она, — тебе пора. Уже поздно.       Он кивнул, не скрывая легкого сожаления — ему не хотелось покидать это место. Колетт поднялась с подоконника первой, двинулась к креслу и собрала его вещи, которые были сложены в комнате, заботливо расправляя их перед тем, как протянуть ему.       — На, — она подала ему его шарф, ее улыбка была едва заметной, но в ней явно читалась небольшая капля грусти. — Ты не можешь уйти без своего традиционного обмундирования.       Эдгар слегка улыбнулся, взял шарф и обернул его вокруг шеи. Они медленно спустились по лестнице. Каждый шаг отдавался тихим эхом в пустом доме, словно подчеркивая особую атмосферу этого вечера. В прихожей Колетт подала ему куртку. Он неспешно натянул ее и начал застегивать пуговицы, словно хотел подольше остаться в ее доме. Вздохнув, он надел ботинки. Его движения были тихими, но в них чувствовалось скрытое нежелание уходить.       Когда он почти закончил, Колетт сделала шаг в сторону, оставив пространство между ними, и внимательно посмотрела на него, слегка склонив голову, как будто стараясь запомнить его таким, как сейчас.       — Папа, — позвала она, повернувшись к кухне, — Эдгар уходит. Ты не хочешь попрощаться?       Из кухни в дверной проем вышел Байрон. Он стоял с привычным спокойным, почти непроницаемым выражением лица, но в его взгляде мелькнула искорка.       — Не привыкай слишком, Эдгар, — сказал он с легкой усмешкой, в его голосе привычно звучал сухой юмор. — Что-то мне подсказывает, что скоро увидимся снова.       Эдгар кивнул, отвечая короткой, сдержанной улыбкой, хотя в присутствии Байрона всегда ощущал смесь уважения и едва уловимой тревоги, подкрадывающейся незаметно.       — До свидания, и спокойной ночи, — коротко произнес он.       Байрон ответил кивком, затем развернулся и вернулся к кухне, оставив Эдгара на пороге в одиночестве. Эдгар открыл дверь, и холодный ночной воздух слегка обжег лицо. Колетт последовала за ним на крыльцо и осталась, стоя у двери, наблюдая за тем, как он закутывается в шарф, защищаясь от вечерней прохлады.       — Что ж, — проговорила она с игривой улыбкой, которая немного смягчила ее грусть, — постарайся не забыть меня к следующему вторнику, ладно?       — Не забуду, — ответил он, и уголки его губ поднялись, когда он сделал шаг вперед.       Он остановился и оглянулся. Она все еще стояла там, обняв себя руками, и смотрела на него с выражением, которое он не мог полностью понять. Их взгляды встретились в тишине вечера. Никто из них не двигался и не говорил. Оба не решались нарушить тот хрупкий мир, который возник между ними.       Затем, не говоря ни слова, Колетт шагнула вперед и обняла его нежно и неожиданно. Эдгар почувствовал ее тепло через свою куртку, и хотя был удивлен, не отстранился. Вместо этого он позволил себе расслабиться в этом моменте, позволяя тихой тяжести ее присутствия окутать его. Это было короткое мгновение, но в нем они обменялись чем-то большим, чем могли бы выразить слова — негласным обещанием поддержки, тихим заверением и общим пониманием, лежащим под всем остальным.       Когда она наконец отпустила его, Колетт отступила на шаг, и на ее лице появилась улыбка, которая была искренней, как никогда прежде. В ее глазах светилась настоящая радость, а не та наигранная веселость, которую она часто демонстрировала. В ее взгляде было столько доброты и тепла, что Эдгар почувствовал, пусть и на мгновение, что его действительно видят и понимают.       Он кивнул, и между ними проскользнула молчаливая благодарность, словно отголосок этого вечера остался в их сердцах. Легкая улыбка заиграла на его губах, и, не нарушая покой тишины, Эдгар отступил, позволяя мгновению завершиться. Бросив на нее последний взгляд, он повернулся и неспешно пошел по дорожке, его шаги тихо шуршали по гравию, пока он не растворился в ночной тени.       Колетт смотрела ему вслед, ее взгляд оставался на том месте, где его фигура исчезла за поворотом, пока первые капли дождя не коснулись ее щеки, принесенные легким ветром.       Она подняла глаза к небу, и, словно обращаясь к нему, тихо прошептала: — Удачи добраться до дома до ливня, Эдгар.       Колетт постояла еще немного, прислушиваясь к тишине, которая осталась после его ухода. Затем она медленно вернулась в дом. Колетт тихо закрыла за собой дверь. Когда замок щелкнул, этот звук стал как бы концом их дня, проведенного вместе. Он оставил снаружи улицы с осенним воздухом и тенями, а в дом принес немного тепла и уюта.