принятие.

      Они соприкоснулись глазами. И Денис просто вылупился на Илью, как на картину в картинной галерее. Взгляд стал бегать от волос до губ и шеи, затем обратно. В груди натянулась струна непонятного происхождения, что-то неописуемое, что-то родное настолько, что страшно и хочется оттолкнуть, затем оторвать и проглотить. При этом чужое, неестественное, отвратительное.       Денис поверил в то, что это вина. Вина глубочайшая, сжирающая, поглощающая, прожёвывающая и выплёвывающая обратно. Илья так рад его видеть, а он… А он вышвырнул его из дома, проверял свои гипотезы, играл на нервах. На губах почувствовался вкус сидра, и блондин невольно их лизнул.       Илья на трясущихся ногах подошёл ближе и пожал руку, Денис даже не успел её протянуть. Он просто продолжал смотреть, ощущая, как внутренняя струна затягивается в морской узел, дерёт глотку, намереваясь вылезти изо рта.       Скашлянул.       — Решил у Дани теперь поиграть? Это хороший выбор, он большему научит. — руку Илья не отпустил.       И улыбался так, будто внутри него сейчас не играет целый симфонический оркестр, стуча по перепонкам. Эти тёплые мягкие руки вчера цеплялись за его шею, сжимали, тянулись, как росток к солнцу. И, будучи солнцем, обжигается сейчас именно Илья.       Все слышали, как глубоко вздохнул Братишкин.       — Ахуеть, я вас всех троих в одном месте встретить вообще не ожидал. Вот так повезло! — Ваня.       Вот кто был настоящим солнцем. Смелый, честный, что на уме — то на языке. А Денису так неловко и сказать-то нечего, будто они с Ильёй вдвоём стоят впритык, а между ними что-то липкое и колючее. И это что-то источает явно Денис.       — А ты думаешь, почему я его выбрала? — Дина повисла сзади на плечах Дениса. — Ещё одна звезда вот будет.       Денис отмахнулся, улыбаясь и поправляя очки.       И Илья сделал небольшой шаг назад, затем второй. Для всех это ровно секунда, для него прошло несколько минут. Внутри будто что-то прорвало, и оно течёт, но течёт мерзко, потому что густое, неуправляемое, булькающее. Хотелось, чтобы все вокруг исчезли или, наоборот, комната стала полностью полной. Но даже тогда Илья уверен, что нашёл бы Дениса из миллиона людей.       Он вдруг понял, что его умиляют эти щёчки, пухлые губы, нос, крашеные волосы, но при этом же вызывают такое адское месиво. Это хочется забрать себе, спрятать, не показывать никому и никогда. И он пугается этого чувства, пытаясь сорвать его, как репейник. Но не получается, сука, почему не получается? С самого первого дня, когда душа указала на него, что это было? Любовь к голубоглазым, играбельные и правильные руки, свет, упавший тогда именно на блондина?       Что, блять, это было и что есть сейчас?       Сзади Максим, Настя и Ваня что-то обсуждают. Слева Даня с Вовой пьют пиво из одной бутылки, вытирая ногами несуществующую пыль.       А спереди Дина целует Дениса в щёку, тот не отвечает, лишь смущаясь опускает взгляд. И Илью сейчас вывернет прямо сюда на пол, сейчас он закричит от осознания того, что парень ему…       Нравится.       Несмотря на всю отвратительность его поведения, на ситуацию, в которую они попали, на то, что ему разбили нос, вышвырнули, поцеловали и так же швырнули. Несмотря на то, что он все нервы убил, узнавая у сестры настроение брата, что он почти обратно спился, что он пытался пробить оборону, снеся в кровь себе руки, ноги, зубы и лоб. И ему стало так жалко себя и так невыносимо грустно, что он сам подставлял сердце под нож и говорил: «Режь, уже всё равно». А Денис резал, позволяя Дине всё то, что считал похабным.       Но похабным для мужчин. Не для женщины.       — Ты живой?       Спустя полчаса Даня выпроводил всю компанию за дверь, улыбчиво объясняя, что завтра ему уезжать дальше в тур, а ещё бы поспать, отдохнуть. «Ну сами понимаете!». Если бы харизма была человеком, то Ваня с Даней ещё бы посоревновались за это место.       — Да как живой, но, сука, не живой. — засмеялся Илья, садясь рядом с Вовой на диван.       И тут его накрыло. Тело задрожало, он опустил голову и тихо зарыдал. Даня сгрёб его к себе, а Вова лишь покачал головой.       Один Максим всё ещё не мог понять, в чём же, сука, проблема просто признаться и одному, и другому.

***

      Прошла неделя. Всё это время Илья, как загнанный зверь, то пил, то пил в клубе, то пил на улице. Затем круг повторялся, но в другом порядке.       Денис восстановился в социальных сетях и работал на новообретённую благодаря Илье фанбазу. Стали появляться видеоролики, где он за пультом, где пишет бит, где подыгрывает на фортепиано. Илья следил за этим пристально, будто привязанный, пока снова не хотелось выпить. Блондин, кстати, удалил Дину из друзей спустя три дня. Не сошлись. И слава Богу. За всё это время Коряков получил лишь одно сообщение:       «Голубоглазик»:       — Хотел сказать тебе спасибо, я реально забыл, как это круто, делать то, что делаешь.       «Мазеллов»:       — Не за что, рад за тебя, братан :)       И сам более не писал. Потому что даже этот ответ ему дался горловым рёвом. Теперь Илья на месте Дениса. Теперь он понимает, какого это: сидеть дома, не выходить на улицу, безбожно курить. Он понимает, какого это: отрицать себя, понимая, что тебя вмешали в неадекватных для общества людей. Но если Дениса вмешали нечаянно, то Илья вмешался в это сам. Собственноручно затянул петлю на шее, пытаясь просто поговорить и прорваться сквозь оборону новообретённого друга. Он правда хотел просто дружить.       «Тогда почему эти блядские глаза так привлекательны?»

      «А может мне кажется?»

      Психолог ему как-то уже объяснял такую вещь. Это называется гиперфиксация при синдроме спасателя, где жертва становится настолько несчастной, что спасатель в итоге думает, что влюблён, пытаясь уберечь то, что кажется ему родным. В случае с Ильёй такой защитный механизм выработался ещё в детстве, где маму всегда нужно было защищать от папы. И теперь всё, что он защищает, ему нравится. Или лишь кажется, что нравится.       Так было и во всех его последующих отношениях. Такое оправдание он себе выбрал, продолжая следить за страницей блондина и снова пить. Не влюблён он, просто травмирован. И Денис его тогда целовать не хотел, тоже был травмирован. Всё просто, будто дважды-два…       «…мы доиграемся однажды, да, и бабочек заменит тошнота», — допел Илья.       Ухмыльнулся своему недоконкуренту, недовдохновителю, недодругу. И всё же во многом он был гением.       Илья много думал о том, как сильно мир завязан на двух простых вещах — психология и людская тупость, где одно не существовало бы без другого и наоборот. Да и вообще: «Илья, нельзя называть людей тупыми, потому что они не такие, как вы». Так, а что поделать, если они действительно не такие? И все эти мысли только сильнее грели травмы. Хотя на самом деле он был такой же, как все, и иногда даже смирялся с этой мыслью. Затем очередной такой выкидон в виде нечаянной влюблённости, и уже всё снова не так.       Да и вообще нет никакой влюблённости, если давно понятны людские пороки. Снова чистое и искреннее желание Ильи сыграло против него.       И он будет выдирать его из себя, отрицая, надеясь, что алкоголь смоет этот позор. Что тот поцелуй действительно обычная жизненная случайность. Ну было с девушками, разве парни так не могут? Сам же защищал и утверждал — могут. И как для девушек, так и для парней это может ничего не значить или значить мало. А Илья себе значимость надумал, потому что в детстве это действительно имело смысл, а сейчас лишь дело привычки.       Да, пусть всё будет так.

***

      — Денис, — в комнату зашла Есения. — Опять пишешь?       Денис вернул их отношения кровью, потом и мармеладными мишками. Потом пообещал купить ещё после зарплаты, ведь на концерт к Дане Кашину (а это у нас, как оказалось, вторая по важности персона) он пошел один. Ну не полностью один, просто без неё — самой лучшей сестры на свете, которая терпит такого балбеса. Пока сестра наглела, в ход всё же пошла эта история с куревом за гаражами, и девочка поуспокоилась. Всё-таки хитрость — это семейное.       — Да, зацени, как круто. — Блондин нажал пробел и отключил наушники.       Он написал эту музыку, вспоминая огни и звезды ночного Санкт-Петербурга тогда на крыше, чувствуя, как теребит так и не развязавшийся морской узел. Но нащупав его однажды, больше не смог к нему не прикасаться, уж очень он манил и дарил вдохновение. Есения улыбалась, присев рядом с Денисом на табуретку, и качала ногами в такт спокойной музыки. Фортепьяно он добавил исключительно, чтобы отобразить свет звёзд, фонарей и Ильи, который извечно улыбался. Всё остальное добавил механическим путём.       За исключением клавиш и собственных ощущений, ничего живого в произведении больше нет.       — Поделись с Ильёй, я думаю, он даже найдёт этому применение. — Не задумываясь, выкинула младшая.       И Денис застрял в своих мыслях. Хотел бы он писать для Ильи и писать с Ильёй? Теперь да. Теперь, когда он сблизился с ним настолько, что не контролировал себя… В целом можно и слушать с Есенией на завтрак, обед и ужин знакомый голос, подпевая. Просто, кажется, они уже упустили тот момент, когда всё это могло случиться, просто Денис всё испортил, не так понял, не то сделал. Ему хватило смелости написать «спасибо», но так и не удалось сказать «прости, я поступил как сволочь, я правда хочу общаться». А Есения теперь слушала музыку исключительно в наушниках.       — Ты зря так, если бы не он, я бы вообще с ума сошла. — Сеня стянула резинку с руки и завязала волосы в высокий хвост. — Он каждый день писал, спрашивал, как ты, помирились ли мы, поддерживал. А у вас, видимо, не задалось…       Девочка сжала руки и отвернулась от Дениса.       — Я просто идиот, Сень. — Блондин снял очки и потёр переносицу. — Мы толком не успели пообщаться, а я уже выел ему все мозги как истеричка.       — Почему как? Ты всегда такой был.       Денис ухмыльнулся. Тут и не поспоришь даже. Вроде тихий, а если близко познакомиться, то трезвонит, как радио, поймав свою собственную волну. Он привык защищаться, потому что не знал, как правильно с людьми общаться. Улыбчивые Ваня и Илья сами за ним увязались, а он ничего им дать не смог. Одному даже не написал, когда пропал, второй…       Со вторым особенно ничего не понятно.       Денис вспоминает, как сам утыкается носом в шею и смиренно вдыхает. От Ильи тогда пахло миндалём с всё тем же виски, это уже самый родной запах. До Дениса доходит, что брюнет оттолкнул-то его далеко не сразу. Он так же прикрыл глаза, так же приоткрыл рот и перед тем, как оттолкнуть, сначала невесомо коснулся блондинистых волос.

«Не хочу так».

Стоп.

Он не хочет так?

Или?

      Старшего передёрнуло, и он удивлённо посмотрел на Есению. Та подумала, что истеричка сейчас будет истерить на слово «истеричка», но Денис лишь схватил свой телефон и открыл переписку.       «Мазеллов»:       — Не думай только, что я сделал это намеренно. Я просто хочу, чтобы ты был трезв и понимал, что делаешь.       — Блять, — Денис ударил себя по лбу и откинулся на спинку кресла. — Сеня, я ещё больший идиот, чем я думал.