принятие.

      «Мазеллов»:       — Не думай только, что я сделал это намеренно. Я просто хочу, чтобы ты был трезв и понимал, что делаешь.       Они разошлись примерно спустя полчаса после произошедшего. Денис успокоился и просто облокотился на плечо Ильи, мирно покуривая сигарету. Про произошедшее они не говорили, единственное слово, прозвучавшее за это время, — это «пока», когда они прощались возле входной двери.       У Ильи не было слов. Была только буря чувств, которую он никак не мог утихомирить. Он придерживал Дениса так, будто через секунду он рассыпится в его руках. При этом сам ощущал, что лужей стекает на пол, оставаясь безвольной массой собственных чувств. Что-то внутри него кричит и рвется наружу, обвиваясь в глотке плющом, но он старается держать форму, старается найти хоть одно оправдание. Денис не чувствовал ничего. Скорее, возможно даже, небольшую радость, что Илья его оттолкнул. Значит, он и вправду был неправ, не живет он в мире одних пидорасов.       Неожиданно, что пидорасом оказался именно он. И речь далеко не о сексуальном влечении, скорее о моральной составляющей.       Зачем он это сделал? В своей голове он назвал это алкогольным опьянением, невероятной больной тоской и отсутствием поддержки. Блондин больше не мог ударить Илью, а значит, пошел ва-банк. Раньше он так делал со своей девушкой, которая его выводила, но после целовала, и все эмоции куда-то девались. Ей нравилось, когда мстят в постели.       Поэтому Денис и не знал, что можно как-то по-другому, как-то более честно. Ведь по ощущениям он был полностью нагим, и его это раздражало.       И поэтому только на следующее утро Илья получил ответ.       «Голубоглазик»:       — Да неважно, главное, что нам обоим не понравилось) Мне стало не так страшно. Спасибо, что подумал об этом тогда.       И брюнет взвыл в подушку, так и не сомкнув глаза за ночь ни разу. Денис опять не понял ничего, и Илья уже теперь тоже ничего не понимал.       Это ноющее чувство в груди, этот туман в голове, эта дрожь в ногах. Как-то раз он посещал психолога, который каждый раз на подобные ситуации спрашивал: «Что вы чувствуете?», и Илья ни разу не смог ему внятно ответить. Потом бросил эту затею.       И сейчас он тоже чувствовал что-то тягучее, звенящее, острое, горькое, приторное, густое, твёрдое, запутанное. Что-то, чему слов ни в одном языке ещё не придумали. Он всё ещё чувствовал холодный нос на шее, грубые потрескавшиеся губы, запах алкоголя, и его руки будто всё ещё сжимали ткань напротив. Он всё ещё чувствовал, как между ними образовалось устье, а затем снова разлилось в разные стороны. Когда опора ушла из-под ног и больше не вернулась.       Его поцеловал мужчина. Точнее, ярый гомофоб мужчина. Ради проверки. И понял, что ему не понравилось. А Илья не понял ничего.       «Корячка»:       — Он меня поцеловал       — Сам       — Я нихуя не понял       Он обещал отписаться Вове сразу после прогулки, но не смог найти в себе силы, да и, в общем-то, не очень любил нагружать других проблемами. Но это не было проблемой. Точнее сказать, он не знал, что из всего происходящего в данный момент действительно является проблемой. Поцелуй? Отношение Дениса? Чувства? Он даже не знал, что у него внутри за чувства, чтобы их судить и давать оценку.       «Шеф»:       — Ёбаный ты по голове       — Не зря ты Коряков       — Все коряво       — То есть блять что вообще?       — Ты не прикалываешься?       — Я тут с Максом и Даней       — Сорян, они теперь тоже знают       Сообщения приходили с разрывом в секунд тридцать. Илья представлял в этот момент и лицо Вовы, и Максима, и Дани. Он и забыл, что у последнего сегодня концерт и они все должны были собраться с утра. Хуёвый он друг, да и любовник тоже так себе.       «Шеф»:       — Приезжай короче к сцене       — Максим убьёт себя сегодня если не послушает всё целиком       — Это он сам написал сейчас       На самом деле у Ильи с Кашиным получилось «пост сдал, пост принял», потому что Илья уже свой тур откатал, а у Дани только начинается. Друга в такой ситуации оставлять нельзя. Да и после новостей поедет он явно в хорошем настроении. Поддержки от друзей, наверное, можно было не ожидать, но подъёбов до конца жизни не оберёшься.       И Илья поехал к ним. Потому что понимал, что ещё секунда в тёмной, пустой и тихой комнате его просто убьёт.

***

      — Так, значит, вот как… — потягивая коктейль, протянул Шабанов, дослушав историю до конца. — Ты этого не хотел?       — Ты на него посмотри, он сам не понял, чего хотел. — за Илью ответил Даня.       До этого они сто раз пошутили про то, что Денис — суккуб и вытянул из брюнета все положительные эмоции. Потому что выглядел он неважно и руку от бутылки одёрнул, как только она появилась на столе. Не смог пить то же, что пил вчера.       Один Вова молчал и, придерживая рукой подбородок, невнятно смотрел. Ему было не смешно, он вообще впервые такое видел и слышал. Да, про существование этого знал, но чтобы это оказалось настолько близко, что затесалось среди друзей… Нужно переварить. Вова не просто голова, он единственная голова в этой комнате и, иногда казалось, что во всём мире.       — Так он тебе нравится? — после вопроса Максима Вова посмотрел на Илью пристальнее.       Шабанов задавал эти вопросы не смеха ради, когда-то он был в похожей ситуации посредником. Его лучший друг был гомофобом, потом оказалось, что он просто латентный гей, влюбившийся в какого-то другого мальчика из школы. Разруливали всем селом эту ситуацию, и, вроде как, парни всё ещё живут вместе. Поэтому беды и в этой ситуации не видел. Никакой. Один потянулся целоваться и такой «ой», второй многострадально схватился за сердце и тоже «ой», а единственное «ой» в данном случае — нарисованные границы. Ну и популярность там, запреты...       — Нет… — замахал руками брюнет. — То есть, блять… Это было неожиданно. Я бы не сказал, что… Бля, я бы…       И повисла тишина.       Братишкин, зажав руками голову, впервые за всё время подал голос:       — Я твоё это ёбаное лицо ёбаного страдальца увижу за ёбаный километр. Это пиздец, Коряков.       Вова считывал и видел, но не так, как Илья. Если у Ильи это что-то драматургическое и собственно-философское, то у Вовы это больше похоже на уравнения и графики. Есть точки «х» и есть «y», при определённом развитии «х» движется вперёд, а «у» стоит на месте. И получается, что они никогда не пересекаются. Даже если «у» чуть двинулся вниз по плоскости.       Короче говоря, он знал, что «х» в этой системе — Илья. А «y» — это всегда кто-то или что-то, что оказывает на Илью влияние. Где-то в конце оси должна ещё появится точка «b» и вытащить «x» из хуйни. Точкой «b», естественно, был сам Братишкин. Но точкой «у» никогда не был мужчина, и это пугало. Кажется, что Илья сошёл с ума, потому график становился всё извращённее, и, по такой динамике, точка «х» пропадёт окончательно, выйдя за ось.       Вот так было в голове.       — Тут всё не так, Вов… — закусывая губы, произнёс Коряков.       — Всё именно так. Точнее, как всегда. Но мальчик, Илья… Младше, истеричнее, неопытнее. Гомофоб до мозга костей.       — Да пидорас он по-любому, я лично к геям параллельно, но таких эмоций они у меня не вызывают. Да и я не целую мальчиков на крыше, а потом «я рад, что тебе не понравилось». Да пососи ты, балбес.       На Даню уставилось три пары глаз.       — Ну не мне пососи… Ну в смысле… — защищался Кашин. — И вообще, Илья, с днём каминг-аута! Или как это там по-вашему…       — Меня, ещё раз, меня парень поцеловал сам, я его оттолкнул, а по итогу гей — я? — взвинтил Илья.       — Таких называют бисексуалы. — подключился Братишкин.       И Илья всё же открыл бутылку, стоявшую на столе. Он больше не мог это слушать. Запутался ещё сильнее.

***

      Денис нашёл в себе силы встать рано утром в колледж и наконец-то заявиться. Год оканчивается, скоро сессия, зимняя практика. Хорошо, что его подкосило в ноябре, а не в дни экзаменов.       Эти мысли являли просветом спустя серые дни. За завтраком он даже подошёл к маме и крепко её обнял, телесно извиняясь за всё произошедшее. Та не в обиде, просто испугана.       — Всё хорошо? — уточнила она.       — Мне было не очень хорошо эти дни, это правда. Я не знаю, что на меня нашло.       Делиться с мамой на чистоту не хотелось ничем. Его же действительно выгонят, такое никто бы не потерпел. Пока они спали, он целовал парня на этаже выше, чтобы увидеть доказательство, что находится в безопасности и весь мир — лишь его фантазия. Фантазия всегда останется пятном в его жизни, потому что от сигарет он стал зависим. Эта штука всегда будет ему напоминать о том, как же сильно он проебался: соврал маме, опустился в извращения и обидел младшую сестру. Последнее надо было решить сегодня же вечером.       — Дружище, — кричит Ваня, только увидев Дениса в холле университета. — Выздоровел наконец.       На этот крик оборачиваются все, и Денис нервно сглатывает. Он слышит шёпот, он видит эти глаза, он знает, что они его знают. Он только вошёл, ещё не поздно выйти. Но Ваня влетает, обнимает, крепко держа за плечи.       — Ты тут новый кумир, если что. Все думали, ты прямо с ним дальше в тур и поехал.       Денис хмурит брови, смотря в зелёные глаза напротив. Не такие, как у Ильи, у него более тёмные, глубокие, дремучие. У Вани наивные, светлые, почти детские. И говорит он честно, улыбаясь искренне, озаряя светом.       Блондину становится спокойнее. Он тоже рад его видеть.       Как он мог подумать, что такой человек смешает его с грязью… Какой же он всё-таки мудак.       В кабинете практически все одногруппники пожали ему руку. Даже те, кто знать не знал, кто такой Мазеллов и чем он занимается. Просто стадом легко управлять, если уважает большинство — уважают все. В столовой к ним за стол подсела пара девушек. В первые за три года обучения. Ваня смущался, стал заикаться, руками заправляя волосы за уши. И Денису впервые за всё это время стало спокойно, тихо и тепло. Какой же он всё-таки единственный мудак. На всём белом свете.       — Ты теперь куришь? — тихо, чтобы девочки не слышали, спросил Ваня.       Вот ещё одно качество, которое Денис в Ване уважал. Всё личное он оставлял личным между собой и человеком.       — Да, как-то так получилось. — Коломиец прокрутил сигарету в руках и снова затянулся.       Они стояли за университетом после окончания пар. Денис впервые увидел курилку, скажем честно, он и не знал, что она вообще существовала.       — У нас есть знакомый, он организатор сегодняшнего концерта ДК. Можем достать билеты. Не хотите с нами?       По-моему, эту девушку звали Диана. Или Дина. Денис точно не запомнил.       — Афигеть, давайте! — лучезарно улыбнулся Ваня. — Там диджей не нужен?       Он кивком указал на Дениса, тот подавился дымом. Концерт, диджей, сцена. Всё снова закрутилось перед глазами: фотографии, подмигивание Ильи, его руки на волосах, вкус сидра на языке, объятия в гримёрке. Его мозг будто издевательски листал слайд-шоу и грозно указывал указкой на то, что ни в коем случае нельзя забыть. И Денис с ним боролся, подкуривая ещё одну сигарету.       — Не, друзья, я не с вами. — произнёс он, пиная лежавший рядом камешек. — Я не знаю, кто такой ДК. Я знаю Дом Культуры, я там выступал когда-то.       Шутку никто не оценил, все просто схмурили брови и стояли то ли в оцепенении, то ли в осуждении.       — Тебе понравится, говорю как лучший друг. — очаровательность и харизма Вани просто не могла не сочиться из всех щелей. — Он как ты: сначала просто музыку писал, видосы пилил, потом пропал, вернулся, поднялся на стримах и снова стал выезжать с концертами. Удивительный человек.       Ещё один стример в жизни, и Денис выстрелит себе в голову.       — Да, Денис, мы даже сможем с ним пообщаться.       Эту девушку звали Настя. Не то чтобы Денис верил в стереотипы, но Настя была типичной Настей. Примерно такое же ощущение у женщин вызывали Никиты.       — Мы давно не виделись. — Честно сказал Ваня, становясь больше похожим на кота из «Шрека».       И Денис сдался. Он же должен ещё раз посмотреть в глаза страху, чтобы его побороть, ведь так?