принятие.

      — Илья, он назвал тебя пидорасом, не дал тебе объясниться и разбил нос, — сгибал пальцы пьяный Братишкин, пытаясь устоять на ногах. — И ты бежишь к нему по первому зову. Тебе пятнадцать?       Когда Илья увидел, от кого сообщение и каков контекст, то сразу подскочил на ноги. На несколько секунд он даже подумал, что это пьяная голова подкидывает шутки, но когда понял, что это правда, то аж протрезвел. Вова этой новостью не воодушевился. Он только что пытался развеселить парня, чтобы он забыл всю эту богомуть и просто стал жить как раньше. Итог всегда был один. Вова — голова, Илья — сердце.       — Да, бля, может, дошло, что он идиот. Знаешь, как здорово будет услышать чистосердечное признание в собственной тупости. — Илья впопыхах натягивал штаны.       — Что-то у меня закрадываются подозрения, что не в этом причина. В прошлый раз ты сорвался так к своей бывшей, хотя изменила она.       Илью дёрнуло от этого воспоминания. Именно про этот случай упоминал Вова, когда говорил, что искал брюнета по всему Санкт-Петербургу. Нашёл тогда пьяным, спящим в туалете в каком-то немолодёжном клубе. В молодёжные и известные они никогда не ходили, большая вероятность наткнуться на собственную аудиторию и прослыть последним выродком. Среди пьяных дядь, годившихся в отцы, иногда было даже интереснее.       — Вова, я сомневаюсь, что ты когда-нибудь поймёшь. — Илья сел обратно на диван. — Я чувствую, что мне надо, понимаешь? И тогда я чувствовал, что надо. Это даже не в сердце, это где-то в подкорке мозга.       — Ты иногда слишком чувствуешь, пора бы начинать думать. — сказал, как отрезал.       И был прав. Потому что до него это сказала ещё сотня человек в жизни Ильи. «Не чувствуй — думай», а он ни в какую. Что-то внутри лопнет, если он сейчас этого не сделает.       Поэтому он сделал.       Он практически бежал по лестничному пролёту, спотыкаясь, вызывая удивлённые взгляды соседей. Весь в снегу, мокрый, замёрзший, утопивший несколько раз вансы в сугробах, но пришедший. Во внутренние карманы куртки он положил два сидра, потому что если не выпьют вместе, то он вылакает один. И быть избитым будет уже не так тягостно, скорее привычно после стычек в клубах.       Эта злосчастная лестница на последнем этаже с выходом на крышу будто была пропитана ядом и обтянута колючей проволокой. Здесь Илья остановился на минуту, вспоминая, что когда-то подобное чувство уже возникало. И никогда, сука, никогда ничем хорошим не заканчивалось.       А Илья не переставал верить. Конченный идиот.       Он отворил небольшую дверцу и вылез наружу. Тут же обдало зимним холодом, он продрог и огляделся по сторонам. Денис сидел чуть поодаль на будке выхода на крышу из другого подъезда. Там не было снега и шёл еле заметный пар, стало понятно — изнутри отапливает.       Блондин, конечно, всё слышал, но не мог заставить себя даже повернуть голову. Казалось, что от малейшего движения она просто расколется и упадёт вниз. Он так устал всё это терпеть, так устал думать, анализировать, бояться. Написал он только потому, что Илья — единственный, с кем можно об этом поговорить. Или помолчать, но хотя бы увидеть одно живое существо. Он ненавидел себя за слабость, Илью за содеянное и весь мир за то, что он такой жестокий.       — Вообще-то, — подтягиваясь на пристройку, начал Илья. — Нос всё ещё болит.       И улыбнулся, вставая в полный рост. Денис тоже весь вымок и дрожал, хотя здесь было явно теплее. Блондинистые волосы свисали, доставая до носа, очки были покрыты каплями, а в руках тлела сигарета. На чёрной куртке пятна побелки со всех сторон. Он тут и лежал, и сидел, и, видимо, уже давно.       Коломиец не произнёс ни слова.       — Я принёс нам по бутылочке. — Илья присел, поставил сидр ближе к Денису, а сам пересел чуть дальше. — Я не умею ни молчать, ни говорить на какие-либо серьёзные темы без… этого.       Послышался щелчок.       Сегодня утром Денис нашёл в себе силы включить телефон и посмотреть на всё происходящее. Этот новый ритм жизни уничтожил в нём всё, что было. Эмоций не осталось настолько, что было уже всё равно. Он перекрасит и пострижёт свои волосы, изменит стиль, сменит работу, переведётся в другой колледж, найдёт в себе силы справиться и никогда, никогда больше не вернётся к музыке. Так больше нельзя.       На экране красовалось пятьдесят тысяч новых подписчиков. Никакого удовольствия это не доставило. В чатах творился сущий кошмар из тех, кто нашёл его страничку. Он не читал, просто пролистал до учебного чата. На его удивление, там его просто несколько раз отметили и написали: «Выздоравливай!». И всё. Никаких насмешек, никаких издевательств, там не было ничего. Он даже нашёл в себе силы написать «Спасибо», мысленно благодаря маму за то, что хотя бы она догадалась позвонить и сообщить. Он открыл чат с единственным одногруппником, с которым близко общался. Ваня писал ему: «Вау, я в новостях видел, ты на концерте Маза сыграл, чувак, это нереально круто!», потом несколько сообщений: «Ты где?», затем: «Воу, надеюсь, у тебя там ничего серьёзного не нашли».       И всё. Больше ни единого слова.       Денис теперь почувствовал себя круглым идиотом и просто конченным мудаком. Теперь это ощущение встало на самое первое место. Поэтому на крыше он это и озвучил:       — Я просто уёбище.       Илья даже поперхнулся и отлип от бутылки. Не ожидал так сразу, признаться честно.       — Почему? — как будто ему не было известно почему.       Денис оставил этот вопрос без ответа.       — Я если сейчас это выпью, то очень сильно понижу градус. — он потряс бутылкой в руках и посмотрел на Илью.       Тот столкнулся с очень страшной и грустной картиной. Голубые глаза поблёкли, устали, губы потрескались, а на лице не осталось ни одной эмоции — он был пьян. У Ильи закололо под ребром.       — Я уже понизил. — только и произнёс он.       Денис улыбнулся уголками вниз, мол, «понятно». Достал из пачки сигарету, подкурил, а саму пачку кинул Илье. Как собаке, ей-Богу.       — Зачем… всё это? Я даже не знаю, что в данном случае обозначает «всё». — брюнет тоже поджёг сигарету. — Просто всё.       — Я всегда хотел быть услышанным и популярным в своём деле, и когда с этим столкнулся, то совсем забыл, как это бывает тяжело. — выдыхая дым, произнёс младший. — Короче говоря, прости.       Лицо Ильи растеклось в довольной улыбке. До него дошло. Дошло, что популярность — это слухи, жестокость, выдумки. Что всё это лишь половина, которую нужно пройти, чтобы забрать целое. Но всё же подколол:       — Так себе извинения, Дениска.       А тот снова обернулся своим безжизненным взглядом. Илья тут же затряс руками, пытаясь показать, что он не то ляпнул.       — Я просто не думал, что до тебя дойдёт. И ты прости, что потащил тебя на сцену, когда ты не хотел. Я просто подумал, что так… надо? Что это судьба была потерять диджея, чтобы найти нового. Наш концерт является лучшим, да и по праву. — Илья сказал это искренне.       Понижение градуса опьянило сильнее.       — Мне нравится то, что мы сделали. Чёрт, Денис, да всем нравится! Они стали нас шипперить не потому, что…       — Что делать? — уточнил Денис.       — Это когда… Ааа… Представляют, что пара, которая не вместе — пара. — Это он когда-то вычитал в интернете в комментариях.       — Зачем?       — Спроси у своей сестры.       На этом диалог закончился. Денис просто смотрел на ночной Санкт-Петербург, упиваясь и отождествляясь с огоньками от фонарей. Снег больше не падал, но нескромно покрыл одеялом крыши других домов, танцуя пылью от ветра.       Илья смотрел на Дениса.       — У тебя строгие родители? — всё же начал диалог.       — Почему?       Эта игра в вопросы уже изрядно достала.       — Ты остро реагируешь на однополые пары. Будто тебе вдолбили в голову, что это ужасно. Чаще всего так делают отцы, называя всех подряд педиками.       — А это не ужасно? — снова вопрос.       — Не всё, что ты не понимаешь, ужасно, Денис.       Блондин задумался и всё же щёлкнул открывашкой бутылки. Что он не понимает? Откуда он эту мысль взял? Что вообще творится? А что он должен понимать? Он забыл что-то важное. В голове снова крутились миллионы вопросов и миллионы внутренних ответов, которые высасывали последние оставшиеся силы. Он устал думать, переживать, он так, блять, устал.       По щеке покатилась слеза. Она будто впивалась в щёку, прожигая и исчезая за воротом куртки. Выпитый алкоголь стал действовать не в ту сторону, теперь он не расслаблял, теперь он вызывал тошноту об одной только мысли о чём-либо. Он провел неделю в ужасе, стыде и злости, и эта клетка сжалась до минимума, заставляя его как зверя метаться, готовясь к гибели.       Он хмыкнул.       — Лиль, я ничего уже не понимаю.       Так жалобно, что у Мазеллова сжалось сердце, а затем забилось так сильно, что он по инерции глубоко вздохнул. Стало невыносимо дурно, горько, гадко. Хотелось защитить, успокоить, да хотя бы что-то сказать. Ебучий синдром спасателя, он невозможен. Но Илья и здесь только потому, что он у него есть.       — Эй, Денис, — он рискнул подсесть ближе. — Что такое?       Денис делал глубокие вздохи и в один момент не смог сдержать, подставляя ладонь ко рту, удерживая тихие рыдания. Вся усталость нашла выход.       — Я не знаю, что… теперь, я не знаю… — блондин шептал, сжимаясь всем телом. — Я ничего не понимаю.       Илья ровно долю секунды думал над дальнейшими действиями, а потом плюнул на всё. Пусть Денис убьёт его прям здесь, сбросив с этой крыши, но он сейчас должен сделать то, что сделает.       Он сгрёб блондина в охапку и прижал к себе, путая пальцы в его волосах и неспешно поглаживая. Тот вздрогнул, но сам же сильнее прижался лбом в шею парня. Илья чувствовал его слёзы на своей коже, и это чувство могло его убить. Прямо сейчас. В эту самую ебучую секунду он был готов нападать, чтобы этого не происходило. Но он даже не знал, кто враг.       — Мне было страшно. — Денис выдохнул, и Илья опешил от того, насколько же он пропит, сильнее вжимая его в себя. — Мне было очень страшно. И я сам… сам это сделал. Сам это придумал.       Врагом были мысли блондина. Но защищать людей от самих же себя Илья так и не научился, ощущая за это грызущую вину. Он невесомо приложил губы к макушке парня, сам не отдавая себе в этот момент никакого отчёта. Хотел забрать боль, но не знал как, не понимал как, не умел. Просто… так делала мама. Целовала в лобик и в макушку, и в детстве было не так страшно. Он хотел, чтобы парню не было страшно.       Тот дёрнулся, но затем снова расслабился, скользя холодным и мокрым носом по шее, доставая до подбородка. Тело Ильи покрылось мурашками от контраста температуры. Денис замер в таком положении, будто чего-то ожидая или обдумывая.       — Надеюсь, что я всё же не смогу этого понять. — глухо прошептал он.       А Илья не услышал и переспросил:       — Что?       И в этот момент Денис впивается в его губы, руками грубо обвивая шею. Илья вздрагивает, чувствуя, как сердце изнутри начинает светиться, как гирлянда. Это чувство, то самое блядское чувство. Будто пазл встал, будто он выиграл джекпот, будто при нём взорвались планеты, образуя новую жизнь. Это чувство соединения, объединения, симбиоза. Рассвет, распустившийся цветок, тёплый дождь в жаркий день, вспышка.       И он отталкивает Дениса, смотря в немом шоке, пытаясь переварить происходящее, хватаясь за своё изуродованное жизнью сердце.       А у Дениса глаза поплыли, алкоголь и стресс сделали из него безвольную куклу, готовую сейчас на всё. Терять уже нечего. По его щеке снова скатилась слеза. Илья вытирает её рукой, задерживаясь, и, опьянённый всем на свете, алкоголем, этим поцелуем, зимним воздухом, паром, что исходит из-под воображаемого пола, всё же находит в себе силы, чтобы произнести:       — Не могу так.