принятие.

      Денис просто уставился в глаза напротив, перед взором заискрили фейерверки, тело остолбенело, грудь вздымалась. Илья, не зная, что делать, топтался на месте, потом сделал неуверенный шаг вперёд, закрывая за собой дверь.       — Денис, ну послушай… — Илья по инерции протянул руку, не успевая сообразить, чем может закончиться подобное движение.       Блондин отошёл на несколько шагов назад в защищающемся жесте.       — Нет, нет, нет. Не прикасайся.       У Ильи сжалось сердце. Он посмотрел на свою руку как на самого главного врага. Почувствовал своё тело таким грязным и уничтожающим, потому что голубые глаза напротив смотрели с огромной ненавистью вперемешку со страхом. Денис раздувал маленькую проблему до вселенских масштабов. И Мазеллов его понимал, потому что был в этой ситуации неоднократно. Но никто, абсолютно никто не воспринимал эту ситуацию так.       Все его друзья — стримеры и исполнители. Это обычная жизнь: смотреть на себя с разных ракурсов, знать, что про тебя пишут фанфики и фотошопят картинки. Денис никогда в таком не был, ему просто нужно объяснить. Просто нужно достучаться.       А зачем Илья это делает? Почему просто не забил на истерики блондина? Не смог.       Он посмотрел на его хмурые брови тогда, в тёмном зале, пока Есения выдавала подарок. Соприкоснулся взглядом с голубыми глазами, и что-то внутри перещёлкнуло. Какое-то чувство дало понять, что вот он — конкретно он — сегодня должен выступить на сцене с ним. Музыкальные руки говорили сами за себя, и Илья на каком-то интуитивном уровне пришёл к выводу, что этот неизвестный блондин сможет. Именно его они сегодня искали и дождались. Илья тонко чувствовал людей. И сегодня он ненавидит свою эмпатию.       Денис стоял, сжимая свой халат руками накрест, глаза выражали всё и одновременно ничего. За все эти сутки он пережил столько, что сейчас не хотелось ни говорить, ни шевелиться. Он был в шоке, шок перерос в агрессию, агрессия в страх, страх в пустоту. И, как нам известно, пустота никогда не пуста, она всеобъемлюща, многогранна, напоминает фрактал.       — Ты не понимаешь, как это работает в нашей сфере. Здесь нет никакой проблемы, Денис. Нет ничего того, что ты надумал. — Илья подбирал слова, но в итоге всё равно смахивал на газлайтера.       Потому Денис взорвался:       — Нас сделали пидорасами, сосущимися за сценой, на сцене, в сцене. — Он сделал шаг навстречу Илье, впиваясь своими глазами в брюнета. — Я опорочен на всю свою оставшуюся жизнь, для интернета я пидорас. И ты говоришь ничего? Это, блять, ничего? Напомнить тебе, где ты живёшь?       Илья стоял непоколебимо, хотя внутри соревновались все чувства на планете. Голубые глаза напротив горели холодным синим, и даже сейчас Илья думал о том, что это красиво. Не хотелось просто стоять, хотелось прижать, утешить, вразумить. Но всё это будет выглядеть не так, как он бы хотел. Не так, как он чувствовал.       — Или тебе это нравится? — Денис ухмыльнулся, встряхивая чёлкой. — Ты из тех ненормальных, да? Это же ты потащил меня на эту сцену. Надеялся на большее?       Ком в горле настолько тяжёлый, что Илья откашливается прежде, чем что-либо сказать. Он позвал его, потому что почувствовал, этому нет никакого оправдания, и слова опять кажутся похабными и испорченными.       — Не неси хуйни, Ден. — Теперь шаг делает Илья, и они оказываются очень близко друг к другу. — Знаешь, сколько у меня таких в отметках? Мальчиков и девочек, придуманных и настоящих. Ты — лишь один из них, а не единственный.       — То есть ты считаешь это нормальным? — Денис округляет глаза, и до него начинает доходить. — Фу, блядь! Уйди отсюда.       В его светлой голове образуется мысль, что брюнет действительно гей. Он же сейчас это заявил абсолютно честно, без капли стеснения. Да и ещё похвастался количеством, мол, это же нормально, у меня такого много. Что ты-то ломаешься?       — Блять, Денис, ты опять не понял! — Илья срывается на крик, активно жестикулируя руками.       А парень всё. Закончился. Он заносит кулак и ударяет Илью по носу. Тот оседает на пол, зажмуривая и закрывая руками лицо. В голове: «Не отвечай — испортишь», «Прими удар», «Заслужил, не смог донести». И всё это с такой тянущей обидой и болью, что нос сейчас не волнует вообще.       — Вышел из моей квартиры. — Денис неаккуратно переступает через парня, задевая его по спине. — Чтобы больше близко, блять, тебя здесь не было. Иначе я пойду в полицию. Всё, нахуй.       Он открыл дверь и вытянул руку, указывая, куда Илье нужно идти. Ещё секунда, и он вытянет его за волосы.       Илья поднял на него взгляд, ладонью удерживая льющуюся кровь. Голубые глаза смотрели с ненавистью и больше ни с чем. Он ошибся в человеке. Тогда в зале он почувствовал не то, это не была судьба, не была удача, это была оплошность. Этот момент не был встречей двух душ, это, наверное, была выгода. С обеих сторон.       Больно, но не физически.       Он поднялся, вышел, не оглядываясь.       А Денис смотрел ему вслед. В этот момент он ощутил себя самым настоящим животным, которое совсем не может собой управлять. В голову влетела стрела трезвости, пронзая и создавая новые нейроны, которые закрутили шестерёнки. Он от агрессии превратил себя в жестокого монстра. Прожив свои двадцать лет, он никого никогда не ударил, а сейчас не смог удержаться.       Стресс извёл его так, что руки задрожали. От бессилия он хлопнул дверью и присел прямо в коридоре на коврике, о который все вытирают ноги. Зарылся руками в волосы и заплакал от невыносимости.

***

      Прошла неделя. Всё это время Денис так и не разговаривал с сестрой, не появлялся в колледже и на работе, пару раз перекинулся фразами с родителями и практически не выходил из комнаты. Главы семейства забили тревогу тогда, когда блондин закурил.       Ему было страшно. Будто он сейчас выйдет на улицу, и все люди будут оборачиваться и шептаться ему вслед, будто, придя в колледж, он будет отчислен, будто, придя на работу, каждый посчитает своим долгом кинуть в него едой и выгнать с позором. Мозг рисовал всё более ужасные картинки, спал он плохо, ел тоже. Поэтому решил закурить, потому что, ну, в жизни он мало что попробовал. И успел проебать даже то мало, что имел.       Мама пыталась поговорить, но Денис отвечал: «Всё нормально, такой период». Сестра маме тоже ничего не говорила. Отец сурово молчал. В их идеальную семью попало яблоко раздора, и вкусил его именно старший сын.       Он стал нервным, громким и вечно злым.       Есения все эти дни переписывалась с Ильёй, потому что именно она и слила адрес. Он даже успел стать для неё в какой-то степени другом. Девочка и мечтать о таком не могла, но очень жаль, что их свело именно такое событие. Да и в основном он спрашивал только: «Как ты? Как он?», и новости каждый раз были неутешительные.       Про разбитый нос он ей не сказал ничего, но девочка с ужасом вытирала капли с пола в тот день.       Брюнет поддерживал как мог. Пару раз даже оформил на их адрес заказ продуктов с вкусняшками, чтобы Есения не чувствовала себя так разбито. Денис об этом не знал. Потому что если бы узнал, то выкинул бы пакет с окна.       Илья чувствовал себя так, будто ходит по полу с иглами и явно не для медитации. На каждом концерте он стал пить всё больше, просмотр отметок и ТикТока стали невыносимой пыткой, а на вопросы «Что за блондин?» он отшучивался истерически. В итоге своим поведением создал ещё один инфоповод. Теперь, по мнению аудитории, они с блондином рассорились. И ведь были правы, сука.       Он каждый день прокручивал в своей голове испуганные голубые глаза, острые ключицы, торчащие из-под халата, крик. Всё это было похоже на сумасшествие, и, находясь в таком напряжении, организм выдал сон, в котором история заканчивается не так.       В нём история заканчивается поцелуем в коридоре после бурной ссоры.       И Илья просыпается в холодном поту, уже тоже ненавидя всех и вся. И Дениса, и инфополе, и аудиторию, которая распространила эту мысль, и свой организм, который перевернул всё так. Утро в тот день он снова начал с виски.       Артём тоже не стоял в стороне, хотя даже и не знал, что с Ильёй случилось. Исполнитель с ним не делился. Организатор стал просить владельцев клубов не класть три бутылки алкоголя, оставлять всего одну. Просил делать больше закусок, чтобы Илья не пьянел так быстро. Говорил, что пора бы сделать паузу, надо переносить концерты, но Илья был непоколебим. Лишь сцена делала его счастливее хотя бы на час. Концерты стали всё эмоциональнее, а на следующем концерте после того события в доме Дениса, на своей же песне «Снежинка» он заплакал.       С диджеями он больше не говорил и на концертах ни разу ни на одного из них даже не посмотрел. Он знал, чьё это место.       Когда он снова приехал в небольшой отдых между концертами в Санкт-Петербург, к нему в гости зашёл Вова Братишкин — шеф, друг, помощник. О ситуации он кратко знал, но не знал, что плохо всё настолько.       — Слушай, ты как будто завтра и сдохнешь, — заключил Вова. — Нос всё ещё болит?       Илья сморщил лицо:       — Когда вот так делаю, то да, всё ещё неприятно.       — Может, и нахуй он пошёл, этот твой Денис. Что ты так уцепился? Опять сопьёшься ведь. Я больше по всему Питеру тебя искать не буду.       Илья знал, что Вова будет. И эта мысль даже немного согрела.       — Да я не знаю… Я просто, понимаешь, ни хуя не смог ему объяснить. Ему плохо по собственной тупости, он курить там начал, сестра мне его об этом рассказала. Проблемы-то нет вообще никакой. Он её придумал, и придумал из-за меня.       — Он придумал её, потому что он долбоёб из мезозойской эры. — Вова закатил глаза и облокотился на стримерский стул, чуть покачиваясь.       — И тут не поспоришь. Он подумал, что я гей, потому что я ему сказал, что у меня со всеми много таких фотографий и это нормально. Я имел, блять, в виду, что в интернете даже мы с тобой, — Илья указал сначала на Вову, потом на себя, — поимели друг друга в разных позах. Но мы не имели, блять. Я это пытался донести, а он меня просто ударил. Меня бесит, что я не смог договорить.       — Да и нахуй он нужен, ещё раз уточняю? Ты из-за какого-то пубертатного подростка-сэдбоя будешь себе жизнь ломать? Это даже звучит глупо. — Вова всегда был жесток, но прав. — Ты хотел просто подружиться, а он уже сам придумал, что вы в жопу долбитесь. Мне кажется, ему даже нравится эта мысль, раз она до него дошла. Адекватный человек до такого бы не допёр собственным умом.       — Ты тоже считаешь геев неадекватными? — уточнил Илья, запрокидывая голову.       — Нет, мне похуй. Но теперь удивительно, как и ты допер до этой мысли, если я изначально говорил о другом. — развёл руками Братишкин.       Мазеллов сглотнул. После того самого сна он несколько раз в своей голове прокручивал мысль «А что, если?», и она не казалась ему безобразной. Да, странной, непонятной, но отторжения не вызывала. Потом он скинул всё на то, что просто сошёл с ума на фоне произошедшего. Он всегда любил женщин. — Эээ, чувак, не молчи. — Вова уставился на него удивлённым взглядом.       — Я не считаю их неадекватными, но и себя им не считаю. — заключил Илья. — Но и Денис это… бля, я не знаю. Мне кажется, мы бы действительно могли стать друзьями. Я увидел его и сразу понял, что он тот, кого мы ищем. Мы сделали лучшее во всей истории моих концертов шоу. Бля, я ревел у него на груди после концерта.       Илье кажется, это всё неспроста. Он чувствует, он знает, он ощущает эту подсказку где-то в воздухе, но не может найти ответа. И несмотря на то, что Денис оказался так себе человеком, отказаться от него брюнет не смог. Это чувство ощущалось как запятая, как ожидание, будто дальше что-то есть. И когда глаза соприкоснулись тогда в зале, он понял, что что-то должно быть.       Будто всё так, как надо.       Почему-то он видел в этом судьбу, хоть и не раз в жизни был травмирован после такого обозначения. Многие люди, на которых он запечатлялся, в итоге сделали очень больно. И ни с одной такой потерей он не смирился. Поэтому и бился в агонии от одного только понимания, что был просто непонят, а не совершил ужаснейшую ошибку в их взаимоотношениях. Он же его не предавал, но почему-то, блять, был предан им.       — Давай выпьем, уже даже мне тяжело от твоей философии. — пробормотал Вова.       А Илья улыбнулся, ведь именно это в нём не понимал никто. Потому он и был предан неоднократно.       Спустя два часа Илья и Вова разговаривали обо всём, смеялись, даже хотели запустить стрим. Вот бы аудитория ахуела, может быть, даже забыла бы о загадочном блондине и переключилась бы на своих родных, уже знакомых.       Илья отвлёкся на уведомление на телефоне:       «Голубоглазик»:       — Приходи на мою крышу к десяти, дверь всегда открыта.       Илья забыл, как дышать.