Формула любви

Снег тонким слоем ложится на асфальт, крыши домов, машины, укутывает деревья белой шалью и тает в полете, едва успевая коснуться замотанных в шарфы лиц. Декабрь разительно отличается от ноября, погода меняется словно по щелчку пальцев: больше нет противно моросящего дождя, лужи покрываются хрустящей корочкой льда, а гирлянды мигают на каждом углу. Косые лучи солнца проникают в кабинет директора сквозь полузакрытые жалюзи, и Данила щурится, делая шаг назад. Ему ровным счётом все равно, кроме того, что зимой неожиданно появляется вагон других дел и обязательств: украсить школу, организовать учеников, провести новогоднюю дискотеку, составить кучу отчётов и списков, подписать еще столько же. И это без учёта его личных проблем, таких как: какие подарки выбрать, с кем провести Новый год и сколько почек продать, чтобы на всё это хватило денег. —... поэтому, Данила Владимирович, я хочу попросить об этом именно вас, как молодого, ответственного и инициативного педагога. Игорь Станиславович, в ожидании ответа, вскидывает голову, и Кашин понимает, что не услышал ничего, из того, что говорил директор. —Попросить о чём? — осторожно спрашивает Данила, уже чувствуя подвох. —О школьной поездке в Москву на зимних каникулах, разумеется. Ваш 11 "А" и 11 "Б" Людмилы Геннадьевны поедут на недельную экскурсию, с проживанием в отеле и включённым в него питанием. Тройной оклад и освобождение от мероприятий на этот срок я вам обещаю. И рассчитываю, что вы отдохнёте и развеетесь вместе с учениками. Всё-таки это ваш выпускной класс. Думаю, вы и сами захотите провести с ними больше времени перед тем, как они уйдут, не так ли? О, Кашин ждёт с нетерпением, когда он наконец избавится от тяжкого бремени классного руководства и гордого статуса курицы-наседки, которая никак не справится с неугомонными цыплятами. Ему осточертели их выходки, ему надоело волноваться за каждого, злиться на них и лишать себя сна, представляя, что ещё они могут натворить. Отказывать Игорю Станиславовичу тоже самое, что кидать в стену горох — бесполезно. Если уж директор решил его вызвать и лично сообщить чудеснейшую новость, значит настроен серьезно. Приятные бонусы в виде оклада и освобождения немного скрашивают ситуацию, но у Данилы остаётся один вопрос. —Что насчёт Людмилы Геннадьевны? Насколько я знаю, она восстанавливается после операции. Людмила Геннадьевна — полная и пожилая женщина, переходящая из одной крайности в другую — не особо любила выбираться за пределы привычного маршрута "дом-работа-магазин-дом". Её четыре кошки и слабое здоровье позволяли максимум дойти на уроки, где силы магическим образом возвращались к ней, и она гоняла учеников от параграфа к параграфу, от упражнения к упражнению, не забывая приправить свои наставления порцией унижения и двойками в журнале. —Да-да, Людмила Геннадьевна, к сожалению, не сможет поехать с вами. Не беспокойтесь, вы можете взять кого-то другого. —Например? — Данила пытается вспомнить всех учителей, которые хоть мало-мальски ему симпатизируют, но на ум никто не приходит. Кроме одного человека. И уж с ним он точно не хочет ехать ни в какую Москву — подобие отдыха и умиротворения будут заведомо испорчены. —Например, нашего нового преподавателя и по совместительству вашего коллегу — Руслана Сергеевича. Он вполне подходящая кандидатура. Могу понять, как вас утомляет коллектив, состоящий из — будем откровенны — сплетничающих женщин в возрасте. И многим из них сейчас не до этого: семья, дети, внуки, домашние заботы. Вы с Русланом Сергеевичем этим не обременены, поэтому я уверен, что вы сработаетесь и вам будет о чем поговорить, в отличии от той же Людмилы Геннадьевны, — директор чуть ли не светится, видимо, от того, какой он молодец, раз так складно всё придумал. Месяц назад Кашин согласился бы с ним. Был бы в восторге от этой идеи: он, Руслан и сорок балбесов, оторванных от дома. Совместное времяпровождение и возможность улучшить дружеские отношения. Звучит как сказка. Теперь же предложение оборачивается сущим кошмаром. Сорок неподконтрольных кретинов, находящийся в душевном раздрае Данила, и подозрительно молчащий Тушенцов, который будет нервировать только сильнее. Они не говорили с того момента. Кашин не знал о чём. Руслан мог выловить его в кабинете, приехать домой или написать сообщение, где справедливо будет возмущаться и называть его педиком. Данила ждал, но ничего не происходило. Как будто ничего и не было. Он запрещал себе возвращаться к тому, что случилось. Искренне и страстно хотел забыть о том, какую оплошность допустил, поддавшись эмоциям. Роковая ошибка, перечеркнувшая все его усилия. Руслан открывался медленно, нехотя, но крохотными шажками шёл навстречу. И если в самом начале можно было что-то исправить, то сейчас это казалось невозможным. Насколько далеко Данила зашёл в своём стремлении сблизиться и сделал то, чего делать было категорически нельзя. Возможно, Тушенцов бы все понял, принял, и они бы так и остались на уровне хороших знакомых. Кашин боялся другого. Боялся того, что Руслан хотел этого. Боялся того, что эта неоформившаяся во что-то цельное симпатия была взаимной. Впору искать новое место работы, чем мучаться здесь от бессилия и неразберихи. —Ну так что, вы согласны? — Игорь Станиславович барабанит пальцами по столешнице и настойчиво поглядывает на часы за спиной Кашина. —Да. Да, я согласен, — Данила прочищает пересохшее горло и одновременно думает во что это согласие выльется. —Тогда донесите эту информацию до Руслана Сергеевича, пожалуйста. Желательно как можно скорее — в ближайшее время мы начнем обсуждение с родителями учеников. —Конечно, я понял, — день моментально становится поганым, но Кашин держится стойко, и, кивнув, поспешно выходит из кабинета. С непредвиденными обстоятельствами он как-нибудь справится. И с внезапно возникшими проблемами тоже. Потому что одну из них, сидящую этажом выше, Данила планирует решить прямо сейчас.

***

Уроки в школе идут своим чередом. Монотонно, немного скучно, порой весело, когда Илья шепотом зовёт, чтобы показать очередной прикол. Коля зевает, переписывая в тетрадь предложения с доски, и тоскливо переводит взгляд в окно. Снег только припорошил землю, а новогоднее настроение и нежелание учиться достигли максимальной отметки по десятибалльной шкале. Ромадов не был большим фанатом праздников и застольев, зато предпочитал завернуться в одеяло и в сотый раз пересмотреть Один дома, нежели вникать в то, что объясняет учительница, периодически делая им замечания. Он оборачивается на лёгкий шум, с удивлением замечая мирно сопящего на задней парте Давида. Тот выглядит по-детски мило: со сложенными ладошками под щекой, приоткрытым ртом и расслабленным лицом. Коле кажется, что он подглядывает за чем-то интимным, скрытым от всех остальных, но оторваться все равно не может. Потому что это необычно и непривычно — видеть Деймура таким. Не озлобленным, не жестоким, без сжатых кулаков и флёра презрения, преследующего Ромадова. Сейчас агрессия значительно поутихла. После беседы с Данилой Владимировичем и их разговора в подсобке Давид будто успокоился по-настоящему. Пресекал словесные нападки Кузьмы и Юлика, раздраженно хмуря брови, и сам не смотрел в сторону Коли, ограничиваясь подчёркнутым игнорированием. Ромадова это более чем устраивало. От него в кои-то веки все отстали, и он мог отдохнуть, сосредоточиться на подготовке к занятиям и экзаменам, а не думать о том, какая пакость поджидает его завтра. Лишь один гештальт оставался незакрытым. Поэтому после урока Коля топчется возле двери кабинета английского, где сидит десятый класс. О Лере он знает немногое. Но необходимое для того, чтобы найти её и извиниться. Ромадов чувствует вину, сожаление, а ещё, совсем немного, страх. За себя, свое будущее и то, что девушка проболтается, создавая ненужные неприятности и себе, и ему. Толпа десятиклассников вываливается в коридор, едва не сбивая Колю с ног, и он прижимается спиной к стене, выискивая в потоке знакомое лицо. Находит он ее не сразу. Та, опустив голову, лавирует между одноклассниками, и вздрагивает, когда Ромадов дёргает её за рукав блузки. —Привет, — испуг в распахнутых глазах осязаем, и Коля судорожно думает, что сказать, чтобы успокоить девушку. — Можем поговорить? —Привет, — Лера запинается, бросая быстрый взгляд через плечо, но через мгновение выпрямляется и настороженно спрашивает: — О чем поговорить? —Давай отойдем, — Ромадов уже не уверен в том, что он собирается сказать, но все равно ведёт Леру за собой к ближайшему окну. Девушка выжидающе скрещивает руки на груди, явно не настроенная на диалог. —Не знаю, с чего начать. Наверное, в первую очередь, я хочу попросить прощения. За то, что произошло на коттедже. И за то, что пришёл только сейчас, — слова даются с трудом, но Лера на долю секунды смягчается, а страх сменяется любопытством. — Ты не виновата в случившемся. И мне невероятно стыдно, что я чуть не совершил непоправимое. —Нет, не надо брать всю ответственность на себя. Я тоже повела себя глупо: взяла алкоголь из рук незнакомого человека, а потом пришла к незнакомому парню и не отдавала отчёта в своих действиях, — девушка говорит уверенно и непоколебимо, словно обдумывала это не раз, но признаться вслух смогла только теперь. — Я не виню тебя, правда. —Зато я виню себя, — шепотом произносит Коля. Лера, абсолютно чистая и невинная, по воле случая втянутая в их стычку с Давидом, заслуживает больше, чем быть опозоренной и униженной им же. —Не стоит. Все плохое позади, — Ромадов должен успокаивать её, а никак не наоборот. Леру это не смущает, и она подходит ближе, легко касаясь его руки. —Тогда, в качестве извинений, я могу пригласить тебя на школьную дискотеку? — Коля не собирался этого говорить, но в моменте кажется, что так будет правильно. —Можешь, — девушка улыбается краем губ, и Ромадов снова чувствует этот цветочный запах, исходящий от её волос. Он вспоминает про Арину, которая ни разу не посмотрела на него с того злополучного дня, вспоминает про Давида, который то и дело твердил о его высокомерии и эгоизме, но, глядя на Леру, в голове всплывает единственный верный вариант — и Коля надеется, что не пожалеет о своих поспешных действиях.