Формула любви

Лёгкий сквозняк гуляет по коридору, но Коле с переменным успехом удается дышать: воздух кажется спертым и густым, кислород с трудом проникает в лёгкие, а клетка из рёбер становится настоящей преградой. Ему срочно нужно найти какую-нибудь опору. И перед этим убраться подальше от Давида, стоящего тут же, в метре от него. Желваки, играющие на скулах, одновременно пустой, разочарованный и пробирающий до дрожи взгляд, словно Деймур борется с чем-то страшным, берущим верх внутри него. Коля осознает, что если продолжит здесь стоять, переминаясь с ноги на ногу, то это, в который раз, не закончится ничем хорошим, а разгневанный физик, находящийся прямо за дверью кабинета, всенепременно выползет на шум и — как и обещал — сдерет с них три шкуры. Давид перекатывается с пяток на носки, после чего внезапно разворачивается и медленно уходит по коридору, в противоположную сторону от Ромадова. Уже скрываясь за поворотом, он притормаживает и едва поворачивает голову, будто хочет рассмотреть повнимательнее серую шершавую стену. Коля молчит. Догадывается шестым чувством, почему Деймур остановился. Он ждёт его. Ромадова успокаивают только воодушевленные предупреждения Данилы Владимировича — если Давид не дурак, то лезть не станет. Не станет провоцировать. И не попытается отомстить. Для своего же блага. Коля нагоняет Деймура, и они вместе топают по пустынным коридорам, мимо классов, где уже начался второй урок, ныряют в темный переход и спускаются по лестнице на не менее темный подвальный этаж. Им повезло — физруки выгнали ребят на улицу, в туманное ноябрьское утро под аккомпанемент моросящего холодного дождя, и в спортивном зале никого нет. Давид проходит чуть дальше, дёргает за ручку неприметную дверь. Это подсобка: в ней хранятся мячи, маты, короче, весь необходимый инвентарь, а ещё тут частенько прогуливают уроки старшеклассники. Уединённое место для разговора. Или для очередной драки. Давид не нарушает молчание. Распахивает небольшое окно настежь, заставляя Ромадова поежиться от резких порывов осеннего ветра, и привычным жестом извлекает из кармана пачку сигарет. И только потом вопросительно смотрит на Колю: —Будешь? Спрашивает, блять, так непринужденно,  словно не хотел превратить его лицо в отбивную каких-то жалких полчаса назад. —Буду. Коля решает подыграть. Их идиотская игра напоминает русскую рулетку, где нет ни одного холостого патрона, благо стрелять пока никто не собирается. Какое-то ебучее затишье перед бурей. Или всё-таки логичное завершение их затянувшейся вражды? Они прикуривают по очереди от простенькой зажигалки Cricket, и Ромадов с тоской вспоминает оставшуюся дома родную Зиппо — подарок хорошего знакомого из прошлой элитной московской жизни. Запал Давида иссяк. С первой же фразой Данилы Владимировича. Бессмысленным казалось все, что он творил до этого, пытаясь любыми способами уколоть побольнее Ромадова. Важно ли это настолько, чтобы терять свободу и надежду на нормальное будущее из-за какого-то самовлюбленного придурка? Может, и важно. Или нет. Выбора у них особо не было. Красная ковровая дорожка выстилалась прямо до полицейского бобика, а оттуда до СИЗО. Рассуждать на эту тему дальше не хотелось. В теории они могут находиться рядом аж целых несколько минут, без криков и кровопролития. Какая-то сказочная реальность. Коля выжидает. Подбирает удобный момент. Обычно так друзья, в разгар какой-нибудь лютой тусовки, выходят на балкон десятого этажа, стоят, прижавшись плечами, и мило рассказывают друг другу истории из жизни. Есть несколько нюансов. Школьная подсобка мало похожа на балкон, да и друзьями их не назовешь сколько не пытайся. —Я не хотел сюда переезжать, в Питер. Отец настаивал, а мама говорила, что у меня здесь будет больше возможностей для развития. Хуй знает, каких возможностей, если мы уже жили в Москве. Вероятно, она боялась того, что я менялся далеко не в лучшую сторону, а переезд в другой город мог бы хоть как-то помочь. Там, в старой школе, было нормально. Я привык к одноклассникам, которые чуть ли не каждый день кичились тем, какую тачку они купили или какую проститутку сняли на родительские деньги. Тупые зажравшиеся мажоры. Я постепенно превращался в одного из них, но все равно чувствовал себя лишним. Надеялся, что в Питере найду своих ребят, простых и без закидонов. В моменте, когда мама умерла, я забил на это хуй, было насрать на отца, как и ему на меня, было насрать на себя, а на окружающих и подавно, — Коля делает последнюю тяжку, косясь на внешне безразличного Давида. — А потом из ниоткуда вылез ты. Мне было насрать и на тебя, пока ты не попадал в мое поле зрения. Деймур как-то странно хмыкает, но не перебивает, побуждая продолжать. —Я сразу не понял, в чем дело. Уже через время догадался, что ты так завёлся из-за Булановой. Я бы тормознул на этом моменте, если бы ты сказал, что у вас все серьезно. Но серьезным там и не пахло, ты просто пиздил всех подряд, кто неосторожно на неё взглянет. И по этой же причине набросился на меня. А когда кулаками урегулировать ситуацию не удалось, придумал изощрённый план. Но я тебе не верил: твои фальшивые улыбочки выдавали тебя с головой. И все равно повелся. Тупой? Однозначно. Хотя за это я уже огреб в полной мере. —Охуенно ты, Ромадов, переворачиваешь события. Я, значит, самый главный пидорас, издеваюсь над тобой бедненьким и несчастненьким, а ты только и успеваешь раны зализывать? Давид говорит беззлобно, с налётом иронии, и насмешливо выгибает бровь. —Правильно говоришь. Ты и есть тупой и зажравшийся мажор. Думаешь, что можешь делать, что хочешь, и тебе за это ничего не будет? Как бы не так. И это я не вспоминаю про твои голубые порывы, за которые могу похоронить тебя прямо в этой подсобке за матами. —Тебя так сильно это задевает? — Коля, не задумываясь, бежит по минному полю, хотя Деймур сам предпочёл вскрыть все карты. —Ты подобрал неудачное слово, — Давид на мгновение замолкает и достает ещё одну сигарету. — Я бы, блять, тебя в порошок стёр — ты меня раздражаешь одним своим присутствием. Но, поверь мне, лучше бы тебе оказаться просто конченым, а не пидором. Кашин все знает, отпираться бесполезно, а коротать время на нарах я не горю желанием. И я могу простить тебе твою... твои лишние хромосомы, отвечающие за поступки, о последствиях которых ты не думаешь. Если же это то, про что мне даже мерзко говорить, то молись, чтобы я до тебя не добрался. —Я тебя услышал, Деймур. Не переживай, с моей ориентацией все в порядке. Лучше сосредоточься на том, что сказал Данила Владимирович, или он доберётся до нас обоих, — Ромадову не нравится оборот, который принимает их разговор: обычно после него и начинается всё веселье. —Тоже верно. Давид на удивление не переходит в наступление, а меланхолично курит, щурясь от попадающего в глаза дыма. Неестественное подобие штиля возникает между ними, и Коля думает, надолго ли их хватит, чтобы не погрязнуть в старых обидах и новых разногласиях.

***

—Руслан, точно все хорошо? Ты какой-то бледный. Боже, этот одиннадцатый класс сведёт тебя с ума. Алина соловьём заливается в его лаборантской, уже разузнавшая достаточно, чтобы на всех парах рвануть к пребывающему в ступоре Тушенцову. —Да, малость перенервничал. Не волнуйся, Данила их утихомирил, мне не пришлось с ними возиться. —Кашин опять не может уследить за своим стадом балбесов? Чем он там вообще занимается? Алина распаляется, обрушивая волну рассерженных причитаний на ни в чем не повинного Данилу. —Он работает. Точно так же как и мы все. А подтирать задницы здоровенным лбам и следить за каждым их шагом, в его обязанности не входит. Они уже почти взрослые и самостоятельные люди, а не ясельная группа — сами должны знать, что делать можно, а что нельзя. Руслан отвечает грубовато. Достаточно для того, чтобы девушка перестала сверлить ему мозг повышенными интонациями и умолкла, хлопая длинными ресницами. Данила пахнет кедром. Его горячие, чуть горькие губы влажно сминают губы Руслана. На одно мимолётное мгновение внутри что-то коротит и замыкает, а затем палящими искрами прожигает насквозь. Тягуче, нежно и убийственно. Длинные пальцы держат запястье Тушенцова мягко, будто стараются нащупать пульс, которого — Руслан уверен — там нет. Сердце уже не работает: мозг покинул свое почетное место в черепной коробке, придурошно посвистывая на прощание. Кашин отстраняется слишком быстро, чтобы Руслан успел сообразить что-то ещё. И просто уходит. Напоследок невнятно пробормотав, что он сильно опаздывает на занятие. Тушенцов остаётся стоять возле этой гребаной парты, с горящими щеками и неприятным жжением где-то в груди. —Прости, нервы ни к черту, — Руслан перегнул палку, но кроме пустого сожаления он не чувствует ничего. —Может, тебе валерьянки капнуть? У меня есть, как раз на такие случаи, — Алина не обижается, и химик благодарен ей хотя бы за это. —Я бы не отказался от чего-нибудь покрепче. —Что-нибудь покрепче будет в нерабочее время, Руслан. Хотя односолодовый со льдом лишним бы не был, — девушка довольно улыбается, явно вспоминая терпкий и насыщенный вкус виски. —Вот, а я тебе про что. В наших условиях просто невыносимо работать на трезвую голову. Руслан не уточняет в каких таких условиях: драка на уроке, которую он не сумел предотвратить, или выбивающий почву из-под ног поцелуй, который он не торопился остановить. Алина вздыхает, и Тушенцов вздыхает в ответ. Если череда безумных событий не прервется в скором времени, то на обследование в стационарный центр он ляжет раньше, чем планировал. —Тебе надо отдохнуть, разгрузиться морально, — с умным и заговорщицким видом начинает девушка. — А ещё, ты ни разу не был у меня в гостях. Поэтому я приглашаю тебя на дегустацию и односолодового, и пятизвездочного, и, если сильно захочешь, зелёного и чёрного. —Приду только ради чая, — Руслан слабо улыбается, уже прикидывая сколько чашек ему надо опрокинуть в себя, чтобы ненадолго вернуться в состояние покоя. —Тогда договорились. Алина задерживает на нем взгляд и, по-матерински обеспокенно тронув Тушенцова за плечо, мигом испаряется из лаборантской. Звонок на третий урок звенит громко, пока Руслан мечтает, чтобы этот день наконец-то закончился.