Формула любви

Отец у Давида был жёсткий. Он помнит его в раннем детстве: лицо будто высечено из камня, черные полосы бровей шли вразлет, а в серых глазах читалась беспросветная усталость, смешанная с лёгким безумием. Взгляд не выражал ни любви, ни страха, ни радости, а руки тряслись как у склерозного старика. Двигался он широко и мощно, иногда незаметно вздрагивая от резких звуков. При этом отец разговаривал громко, после каждого слова словно ставил точку, и голос его напоминал раскаты грома в ночной тишине. Удары ощущались как вспышка молнии: внезапный замах, свист, а дальше тьма и потеря ориентации в пространстве на некоторое время. Затем снова гром: —Сученыш, вставай, блять. Не вынуждай меня идти за ремнем. Давид старался не плакать, но начинал дрожать всем телом: отцовский ремень со звездой на бляшке бил больно. Он вставал через силу, потому что знал — если не встанет, будет хуже. Чечня оставила на отце неизгладимый след. С войны он вернулся другим человеком, каким Давид и знал его всю свою осознанную жизнь. Мать его жалела, проклинала весь мир и забирала из госпиталя: слабого и контуженного. Деймур тоже ненавидел этот мир, ненавидел отца, который уехал через год после его рождения, а приехал монстром. Давида воспитывали мужчиной. Правильнее сказать — мужиком. Бабу трогать нельзя, только если пизданет что-то лишнее. Не быть ссыклом и тряпкой, ни в коем случае не мямлить и не оправдываться. А если накосячил, то намотать сопли на кулак и ответить за свой проступок. Не реветь, размазывая слёзы по щекам — бабская хуйня. Давид усвоил ещё кое-что. Не все становятся мужиками. Одного из таких отец убил. Не на поле боя, а в какой-то задрипанной палатке, холодной зимней ночью. —Семья у тебя должна быть, Давид, и работать ты должен, чтоб обеспечивать её. Детей сразу берись воспитывать, особенно, если сын родится. Ни одна женщина нормального мужика не воспитает. Поэтому потом и вырастают всякие... Тьфу, блять, даже говорить противно. Деймур впитал, запомнил каждое слово и вырос таким же как отец: жестоким, безжалостным, губительным для окружающих. Он умел прикидываться дружелюбным и гуманным, чтобы в последний момент сбросить овечью шкуру и показать себя настоящего. Арина будила в нём то светлое и человечное, что осталось зарытым где-то в глубине души, но когда дело доходило до её защиты, мстительная и коварная натура вырывалась наружу. А теперь всё пошло крахом. Деймур презирал пидоров. Ошибка природы, уродливая мутация на генном уровне, гнойная язва на теле общества — она разрасталась, и не было никаких способов вырезать её под корень, избавиться окончательно и безвозвратно. Эти жеманные, женоподобные и манерные существа, виляющие задницами и имеющие наглость дышать с ними, нормальными людьми, одним воздухом. Ромадов, законченный вафледрон и пидорас — любым своим действиям он создавал Давиду неприятности. Деймур, стыдно признаться, до сих пор помнил вкус виски на своих губах. В тот вечер он тер их ожесточённо, пока они не стали похожи на два разбухших вареника, вызывая новый приступ ненависти к себе и мелкому ублюдышу, которого надо было придушить прямо в той комнате. С одной стороны, он мог бы сказать, что Ромадова девушки не интересуют, значит за Арину можно не беспокоиться. С другой стороны, это мудачье уверенно катило к ней шары, а Давиду решило подлить масла в огонь и окунуть лицом в грязь. Но даже это было не главной проблемой. Давид знал, кто любит совать нос не в свои дела. Были в школе люди, помимо Ромадова, которые пристально следили за каждым его шагом. Например, новоиспеченный дружок Коли, подлиза и просто дерьмовый человек — Илья Коряков. Нехорошее предчувствие появилось задолго до вечеринки. А именно, в тот день, когда он забрал груз у Хованского, Давид словил настороженный взгляд в столовой, но не придал этому особого значения. Придурошный Илья смотрел так на него всё время, поэтому удивляться было нечему. А зря. Последствия не заставили себя ждать. На следующее утро с неизвестного аккаунта Деймур получил фото с прекрасного ракурса, где видно, как Юрец передаёт ему пакет с  сомнительным содержимым. Сложить два плюс два не составит труда, особенно после феерического окончания тусовки. В понедельник Ромадов в школу не явился. И правильно сделал — Давид убил бы его на месте. Он и так порывался несколько раз подойти к парте задротов и вытрясти душу из Корякова и Коломийца, чтобы узнать чужой адрес. В любом случае, надо было срочно принимать меры. Но делать это осторожно: у Давида был компромат на одноклассника, да и Ромадов наконец снял маску святого борца за справедливость, вываливая дурно пахнущее нутро. Деймур догадывался, куда можно надавить. Если Коле плевать на себя, то ему не плевать на других. Например, на какую-нибудь сопливую глупую малолетку, по воле случая втянутой в их циничную войну.  Буланова не одобрит то, что он собирался сделать. Но Давид зашёл слишком далеко, чтобы останавливаться на полпути. Сейчас стоял вопрос о возможности получить реальный срок. Если всплывут все подробности — а они, блять, всплывут — то со свидетелями необходимо разобраться в первую очередь. Ромадову придется сделать выбор: запятнать свою репутацию и репутацию невинной девчонки, чтобы отомстить Деймуру, или попробовать решить всё мирным путём? Давид нелепо попался на свой же крючок, а теперь вертелся ужом на сковородке, охваченный бурлящим гневом, разочарованием в себе и страхом перед тем, что ждёт его в будущем. В одном Деймур был уверен точно — если договориться всё-таки не удастся, он превратит жизнь Ромадова в Ад, а все, что было до этого, покажется ему райскими цветочками. —Так чё там всё-таки случилось? — Хованский умел задавать неудобные вопросы. Давид встретился с ним в первую очередь, даже заготовил напыщенную речь с опусканием пикантных подробностей, но в моменте растерял все слова вместе со способностью говорить. —Влипли мы, к дяде на поруки, — не с этого он хотел начать, но смешно вытянувшееся лицо Юрца на мгновение позабавило Деймура. В следующую секунду затылок болезненно прострелило: Хованский церемониться не стал, схватил за грудки, придавил к стене и злобно зашепелявил ему прямо в лицо, брызжа слюной: —Ты, гнида, ментам меня сдал? Отвечай, сука! Давид не вышел из себя, потому что понимал — заслужил. Каждое оскорбление, удар и крик. Заварил кашу, ему ее и разгребать. —Я не сдавал. Но кое-кто может. —Как чувствовал, что нихуя тебе доверять нельзя. Такие дела, блять, на холодную голову решаются. —Есть у меня один план, — Деймур осекся под пристальным взглядом, не предвещающим ничего хорошего. —Напланировал уже, молодец, — Хованский метался из одного угла в другой, судорожно перебирая варианты в голове, и, видимо, найдя подходящий, остановился. — Значит, слушай меня внимательно, а ещё лучше записывай...

***

Ноябрь наступил быстро. Изменения в погоде Руслан прочувствовал моментально: холодный циклон принес первые заморозки, сбивающий с ног ветер, а местами выпал мокрый снег. Ещё более мерзкое настроение и состояние было обеспечено до конца месяца. После встречи с Данилой будто ничего не урегулировалось. Они топтались на одном месте, разговор по душам казался вымученным и пресным, хотя, когда они не задевали личные темы,  общение шло гладко. Но Кашин, то ли специально, то ли ненамеренно пытался ковырнуть подкорку сознания Руслана, при этом наглухо закрывая свое собственное. Это бесило, раздражало, выматывало. Порой Тушенцов хотел вывалить абсолютно всё, пройтись по каждой своей зависимости, душевной ране и навязчивой мысли, а Данила словно этого и ждал. Руслан успел опомниться — как раз, чтобы понять, какой сегодня день. Суббота. Шестое ноября. Он думает вручить подарок на следующей неделе в школе, но это кажется по-детски наивным и очевидным. "С Днём рождения! А, откуда я знаю? Да так, лазил по твоему аккаунту, случайно узнал дату рождения, потом месяц искал подходящий подарок, ну и вообще я, кажется, влюблен в тебя". Руслана передёргивает от нерадужных, хотя в таком контексте очень даже радужных, мыслей. Поэтому он решает как минимум написать Кашину, а в случае чего глупая отмазка "мне Алина сказала" сработает безотказно — кому как не Даниле знать про их сплетни в лаборантской. Дилемма состоит и в том, как поздравить Кашина — кратко и по делу, что попахивает официозом и банальностью, или добавить эмоциональной окраски и всю душевную теплоту, на которую он способен. Писать он уже не хочет. Готовить текст, заранее продумывать слова вызывает желание удавиться. Импровизация — вот он, выход. Импровизировать Руслан не особо умеет, но попробовать стоит, поэтому, пока он не передумал окончательно, пальцы сами ищут в контактах нужный номер и нажимают на кнопку звонка. Мучительно долгие гудки вызывают новый ворох сомнений, и Тушенцов делает глубокий вдох — выбросить хлам из головы и не испортить момент, всё, что от него требуется. —Алло, — голос на том конце конце телефона звучит заспанно. "Хуем по лбу не дало?" чуть не ляпает Руслан, а потом неожиданно вспоминает, что сейчас только девять утра и по лбу надо давать себе. Фейспалм. Ну не придурок ли? —Доброе утро. И с Днём рождения, — и пока его не перебили, он продолжает. — Богу было угодно, чтобы ты в этот день появился на свет. А кто я такой, чтобы спорить с Богом? — Руслан начинает щипать себя за ногу, адекватные пожелания испаряются на глазах, а сопение в трубке подстёгивает говорить. — Короче, желаю счастья, крепкого здоровья, всех материальных благ, надёжных людей рядом, чтоб жизнь была полна эмоций и позитива. Живи, люби, рискуй! Ну, вроде всё. Собственному языку хочется надавать оплеух и в придачу разобраться с каждым отделом головного мозга, отвечающим за наитупейшее поздравление, которое ему подкинули. —Высказался? — по интонациям Кашина сложно уловить его настроение, но он кажется явно бодрее, чем минуту назад. — Спасибо, конечно, так оригинально в субботу утром мне ещё никто не звонил. —Рад быть первым, — Тушенцов прикидывает, где взять скотч, чтобы залепить себе рот. —Я и сам вообще-то хотел тебе написать. Просто не знал, вдруг у тебя будут дела... — Данила ненадолго подвисает, и Руслан думает, что опять все провалилось. — Ты это, приходи завтра в часов шесть, если сможешь. Я не собирался отмечать, так, пару самых близких друзей позову, заодно познакомлю вас. Посидим, попиздим. Ну ты понял, — Кашин снова замолкает, по всей видимости ожидая ответа. —Конечно, я только за. Приду, обязательно, — на ноге точно останутся синяки, но Руслан не может перестать себя щипать, боясь проснуться. —Тогда до скорого. И больше не звони мне в такую рань, — зевок подтверждает чужие слова, и Данила отключается. Первое правило инженера: работает — не трогай. И хотя Руслан обычный учитель химии, сейчас это правило срабатывает как нельзя кстати. Кривая и неудачная импровизация проходит на ура, а о том, чем это обернется, он узнает завтра вечером.