Разыграй карту

— До сих пор не укладывается в голове! Своими, вот этими руками, помог убийце. — Полноте себя-то корить, Иван Евгеньевич, — возразил Трегубов. — Мы все ошибались. Штольман изогнул бровь. Градоначальник повёл плечами и отвел взгляд. — Николай Васильевич прав, Иван Евгеньевич, — поддержал следователь. — Клюев бы никогда не нанес себе смертельную рану. Он все продумал до мелочей. Скрябин понимал и сам, но мысль, что он потратил время на лечение убийцы, неприятно щекотала нервы. — Пулю вытащить не каждый сможет, — рассуждал Трегубов. — Характер нужен! Стало быть, пуля принадлежит пистолету князя. За одно только покушение на Разумовского Клюев отправится в Сибирь. — Николай Васильевич поднялся. — Я должен нанести визит Его Сиятельству. Как он себя чувствует, Яков Платонович? — От больницы отказался, на все вопросы отвечал уверенно. Впрочем, о состоянии здоровья вам лучше расскажет Иван Евгеньевич. Трегубов взглянул на врача вопросительно. — Ворчлив, но то черта характера, — ответил Скрябин. — Рана глубокая, но через месяц-полтора при должном порядке восстановится и сможет танцевать кадриль. Про полонез — молчу. Анна улыбнулась. Она застала князя, когда Пётр Иванович, потягивая коньяк, рассказывал очередной анекдот. Разумовский полулежал-полусидел в постели, никого не принимал, только близких, в круг которых входила и Анна, и на ее приход слабо улыбнулся. Он стойко держался. Было видно, что такому гордому человеку неприятно находиться в столь щепетильном положении, да еще принимать посетителей в спальне, пусть то и были Мироновы. Вскользь Разумовский упомянул о посещении Нежинской, которой был вынужден отказать — он встретится с ней, как пойдёт на поправку. Анна винила себя в случившемся, но князь, погладив по щеке, лишь устало улыбнулся и сморщился от боли. Она улучила момент и аккуратно спросила о пари. Разумовский усмехнулся, закашлял и поудобнее расположился на подушках. Он ничего не ответил, но в глубине его темных глаз отображалось пламя свечей. — Мне все равно непонятно, — продолжал Трегубов, — зачем понадобилось убивать людей, никак не причастных к политике. Клюева ведь беспокоит судьба России, но причем здесь обычные помещики? Штольман взглянул на Анну и изложил ход следствия. Он решил утаить истинные намерения Клюева — очищение собственной кармы посредством убийства с целью получить второй шанс на счастье. Кто угодно в здравом уме решит, что Робин Гуд сумасшедший, и тогда, возможно, суд отправит в ссылку не в Сибирь, а поместит в психбольницу. Это раз. Во-вторых, Штольман не хотел запятнать репутацию Анны. Он был уверен, что и Клюев не станет на допросах вдаваться в подробности, поэтому сыщик обставил дело так, будто Андрей Петрович, набравшись в Европе либеральных идей, прочувствовав дух французской революции, вознамерился очистить Россию от изжившего себя кровавого царского режима. Для этого он выбирал людей богатых, ссорящих деньгами направо и налево, людей, присосавшихся к власти, как тот же государственный контролёр, людей, набивших карманы за счёт бедного угнетенного народа, как купец Ефремов и, наконец, людей праздных, далеких от горестей простого крестьянина. Сказанное соответствовало словам и модели поведения самого Клюева: не единожды в свете он обсуждал нынешнее положение Росиии, ее отсталость и необходимость продолжения реформ Александра II. Вдобавок, Андрей Петрович жертвовал крупные суммы на благотворительность, построил больницу. — Он болен, — заключил Трегубов. — Здоров он или болен — это решать медицинской комиссии, — возразил аккуратно Штольман. — Если он сумасшедший, то Иван Евгеньевич бы понял это сразу. Скрябин нахмурился. Он понял, куда клонил Штольман, и быть разменной монетой не хотел. Если ты сумасшедший, то с тебя взятки гладки, поедешь лечиться в больницу. Одно радует — условия там не ахти, но всё-таки не Сибирь, куда намеревался Штольман отправить Клюева. — Надо собрать комиссию, — уклончиво сказал Иван Евгеньевич. — Конечно, здоровый человек сам себе увечье нанести не сможет. Когда его этапируют? — Сегодня. — Я уже распорядился усилить охрану, — добавил Трегубов. — Можно завтра провести собрание медицинской комиссии, надо только распоряжение получить, Николай Васильевич, — заметил Скрябин. — Яков Платонович подготовит бумаги, а я подпишу. — К утру, раньше мне не успеть. — Да куда уж тут, понятное дело. Уже десятый час. Последняя неделя выбила нас всех из колеи. Я намереваюсь сегодня выспаться. — Николай Васильевич поднялся. — Чего и вам желаю, господа. А князя я навещу завтра, да. Вскоре градоначальник ушел, и они вновь остались втроем. Скрябин налил себе чая и, помешивая сахар, посмотрел на притихшую Анну. — Никак не могу понять, почему он выбрал вас, — вкрадчиво произнёс Иван Евгеньевич и со звоном положил ложку на блюдце. Только они трое знали об истинных намерениях Клюева. Анна не знала, что еще известно Скрябину, рассказал ли ему Штольман о прошлых жизнях, и решила, раз он задаёт наводящие вопросы, то кое-что сыщик все же утаил от друга. — У каждого свой вкус, — уклончиво ответила она. — Да, и это очевидно. Но напасть на князя из ревности… — Иван Евгеньевич задумчиво почесал бороду, взглянул скептически еще раз на Анну и протянул: — Не знаю… — Я бы ради вас тоже с пистолетом на человека не бросилась. Он сострил удивленную гримасу. — Зато голыми руками ради господина судебного следователя? Анна выпрямилась и поджала губы. Скрябин довольно ухмыльнулся. Штольман возвел глаза к потолку. Есть на свете хоть что-то, способное их примирить? Откуда между ними такая вражда? Глупо отрицать, что именно Скрябин подкидывает в костер дровишек и с любопытством ждёт, когда полыхнет посильнее. — Клюев еще здесь? — поинтересовалась она у сыщика. — Должны были отправить в крепость, Анна Викторовна. — Надеюсь, он не сбежит из-под стражи. — Я буду добиваться самой высокой меры пресечения, — заверил ее Штольман. — Что до медицинской комиссии, Иван Евгеньевич, ему не место в психбольнице. — Он не в себе. Мы все это понимаем. — Его место на каторге. — Восемь убийств и два покушения, — пробормотал Скрябин. — Тянет на пожизненное, если только судья не учтет смягчающие обстоятельства. — Какие же? — воскликнула Анна. — Благотворительность, хорошая родословная, деньги, в конце концов, — пояснил врач. — Не забывайте, что Клюев держал в страхе весь город, в том числе правящую династию, — напомнил следователь. — И он убил полицейского. — Неудачное покушение на Разумовского суд будет расценивать, как еще одно убийство, — пробормотал Скрябин. — Князь уважаемый человек. Если он подключит свои связи, ни один адвокат не спасёт Клюева от наказания. — Но он виновен! — Он не сознался, Анна Викторовна, — пояснил Штольман. — Пока что у нас есть косвенные улики и покушение на князя, убийства еще предстоит связать с Клюевым, доказать, что он — Робин Гуд. — В общем, — поставил пустую чашку на стол Скрябин, — работа только предстоит, да еще какая. Жду завтра от вас, Яков Платонович, официальный запрос на проведение медицинской комиссии, но завтра не получится собрать консилиум. За день не сделать. Послезавтра еще может быть. — А вы всё-таки постарайтесь. — Да я-то всегда готов, хоть сейчас, но ведь есть и другие люди, со своим расписанием, делами. Он накинул пальто. — Последую примеру Николая Васильевича и лягу спать. Трудно сказать, сколько я спал за эту неделю. Два бала друг за другом, ваш отъезд, покушение на князя, раскрытие цепочки убийств, и все это происходило между вскрытиям грудных клеток в прозекторской и приемами пациентов. — Мы почти у цели. Всего доброго. Скрябин бросил взгляд на Анну. Она не собиралась уходить, и его губы изогнулись в хитрой улыбке. — Анна Викторовна, — наклонил он голову, — прощайте. — До свидания, Иван Евгеньевич. Приятели попрощались, и вот Штольман остался наедине с Анной. Он предложил ей вторую чашку чая, и она, желая скрыть неловкость, согласилась. Пока он наливал кипяток, она рассматривала его спину и думала, что будет дальше, как сложатся между ними теперь отношения, когда преступник пойман. Следователь протянул чай с бисквитом на блюдце, пододвинул к ней поближе стул и сел напротив. Подпер голову рукой и задумался. Что теперь? Он должен ей что-то сказать. Готов ли он? Она ведь ждёт. Нина… Штольман сжал переносицу. Сегодня он был с ней неоправданно жесток, она не заслужила такого отношения. Она не заслужила предательства. Она не заслужила, чтобы с ней играли… так же, как и Анна. Он гнал мысли прочь после поцелуя, заставляя себя погружаться в дела, но сейчас, когда дело раскрыто, преступник пойман и направляется в Петропавловскую крепость, ему придётся поднять голову и посмотреть ей в глаза. Посмотреть в глаза Нине. — Яков Платонович? Он вздрогнул и поднял взгляд. Анна смотрела на него настороженно, как дикая лань, почувствовавшая притаившегося охотника. Ее дядя спрашивал, почему он не женился. Миронов уже тогда понимал, к чему приведут их отношения. Он бросился за ней по горячим следам в Затонск не потому, что Анна проходила главным свидетелем по делу Робин Гуда и не потому, что Пётр Иванович просил содействовать, а потому что… волновался. Поехал бы он за Ниной? Да. Сорвался бы так скоро? Скорее, да, чем нет. Почему? Из-за беспокойства или чувства долга перед женщиной, с которой состоишь в длительной связи? Если бы с ними обеими случилась беда, он бы руководствовался разумом (читай — чувством долга) или чувством? Штольман знал ответ. Теперь знал. Но был ли он готов к нему? Он закусил пальцы руки, как делал всегда в минуты сильного волнения, и когда она позвала его снова, то голос донесся до него, словно эхо. — Вы устали, — сказал Штольман и внезапно поднялся, чем вызвал удивление на ее лице. — Немного… мы все не спали последние дни… — Анна отставила чашку и встала. Она не представляла, как нужно вести себя с мужчиной после поцелуя. Там, на кладбище, все было иначе: они были не одни, суматоха, голова шла кругом. Потом вечер в участке, опять же, был Трегубов, Скрябин и другие лица. А сейчас никого нет. Только она и он. — Я вижу, Клюев напугал вас последними словами, — нашелся Штольман. Анна нахмуривалась, не сразу сообразив, о чем речь. — Да. То же самое сказал герцог. — Он вас не тронет, — уверенно произнёс Штольман. — Ночью он уже будет в крепости, а оттуда никому не сбежать. Уже поздно. Я провожу вас. Штольман помог Анне с верхней одеждой, быстро накинул сам пальто, и они вышли на улицу. Уныло покачивался от ветра фонарь, почти не освещая дорогу. Холод пробирал до костей. Анна поежилась. День выдался насыщенным, и под конец раскалывалась голова, хотелось забраться под одеяло и забыться сном. — Завтра весь Петербург будет гудеть, как улей, — сказала Анна, пока они ехали к ее дому. — Вы поймали Робин Гуда. Поздравляю. — Какой ценой, Анна Викторовна… восемь жертв. — Но скольких удалось спасти! Вы не думаете об этом. — Теперь вы в безопасности, — устало улыбнулся следователь. — Ваши духи ошиблись. Не такой уж он и страшный — этот герцог или милорд. — Мне кажется, это не конец, — мрачно произнесла она и подняла на него глаза. Штольман сжал ее замершие пальцы, стянул перчатку и поднес ладонь к губам. Горячее дыхание обожгло кожу и, счастливая, умиротворенная Анна, прикрыв глаза, положила голову ему на плечо. Он проводил ее до самых дверей, пожелал крепкого сна и под недовольный взгляд Домны исчез в пролете лестницы. Дядя отсутствовал, его пригласил один из знакомых на ужин. Анна наскоро приняла ванну, быстро поужинала и отправилась спать. Стоило ей коснуться головой подушки, как она тут же провалилось в царство Морфея, но вопреки всему сон был неспокойный… Она снова бежала. Луна освещала лесную дорогу. Крупными хлопьями кружил и падал снег. Босиком, в одной сорочке, Анна бежала, стараясь не оглядываться. Она чувствовала, как он догоняет, слышала хруст снега под его ногами. Проваливалась в высокие сугробы, поднималась и продолжала бежать… на край света. Белая сорочка намокла и прилипла к телу, волосы спутались. Ей было холодно, ноги гудели и не слушались. Она упала и уже не смогла подняться, вскинула голову на белый диск луны. Он подошел к ней со спины — неторопливо, наслаждаясь моментом, как охотник, который загнал зверя. Рука в перчатке коснулась ее плеча, и Анна вздрогнула. Большим пальцем он провел по щеке. У нее не хватало смелости посмотреть в глаза — черные, холодные. Пустые. Она опустила взгляд на собственные руки. Окровавленные пальцы все еще подрагивали от нервного напряжения, страха, что витал в воздухе. Это была не ее кровь, но Анна была повинна в случившемся. Он обошел ее, коснулся дулом пистолета подбородка, заставляя поднять голову и посмотреть ему в лицо. Из этого пистолета он убил Штольмана. Она не хотела больше сопротивляться, бежать. Он все равно найдёт, догонит. Анна выпрямилась и положила ладони на колени. Щёлкнул предохранитель, и тогда он сказал: — История повторяется… Анна раскрыла глаза и вздрогнула. Несколько мгновений потребовалось понять, что это был лишь сон. Она приподнялась на локтях, облегченно выдохнула, как увидела длинную фигуру, стремительно к ней приближавшуюся от двери спальни. Она в ужасе вскрикнула. Сердце заколотилось так быстро, будто в горле. Анна рванула с постели к окну. Почему-то ей пришла мысль спасаться именно таким образом — выпрыгнуть в окно, как когда-то Гизела, но она не успела добежать. Чёрная тень перехватила ее, прижала белый платок, смоченный в эфире, и Анна, в последний раз мотнув головой, беспомощно обмякла. До того, как отяжелевшие веки закрылись, она успела разглядеть в отражении ночного окна мелькнувшее лицо Белль.