House On Sand (Дом На Песке)

Welcome to this madhouse, The church of mental breakdowns.

© Madhouse — Citizen Soldier

***

Бабушка с детства говорила Невиллу, что он — Избранный. Бабушка всегда считала, что трудности, выпавшие Невиллу, были ему предначертаны, как испытания, закаляющие характер. К сожалению, замечать, как закаляющие испытания наоборот ребенка рушат, она не желала. Августа списывала все на возраст, полагая, что рано или поздно накопленный опыт себя раскроет, рохля-внук разом расцветет, как его магия после долгого периода дремы в детстве. Она-то точно всегда знала, что Невилл — не сквиб, пускай судьба по началу предоставила ей достаточно причин сомневаться. Августа, в конце концов, с малолетства настраивала Невилла на абстрактные грядущие подвиги, запрещала планировать дружить с Гарри Поттером — Невилл так и не понял, почему, впервые в жизни нарушив бабушкин запрет с самого первого сентября первого же курса и начав общаться с нежелательным Поттером буквально на ровном месте. Ровное место, впрочем, было несколько шероховатым от присутствия в вагоне Уизли и Китса. Особенно — Китса. Об Уизли бабушка всегда отзывалась без всякой лести и восторгов, считая, что Молли, матриарх семьи, зазря потратила свой потенциал и таланты на кого-то вроде Артура, которого Августа не читала толком за мужчину, но о Китсах в доме Лонгботтомов вовсе не говорили. Дел с Китсами у семьи не было, и Невилл знал до встречи с Эйрином только то, что Китсы — уважаемы, но лучше жить так, чтобы их помощь никогда ни в чем не понадобилась. Невилл чувствовал какую-то тайну, необъяснимо, но спрашивать побаивался, от того уделил рыжему не-уизли особенно пристальное внимание, чтобы обнаружить только одно — обнаруживать решительно нечего, ни в нем, ни в его брате. Эйрин с любого ракурса выглядел очень славным мальчиком, а его брат — заносчиво, но безобидно, пока не смотрел в глаза в упор, вызывая мурашки и нагоняя страх покруче, чем суровый профессор Снейп. Профессор Снейп просто пугал Невилла внешностью, характером, жестокой строгостью, Китс же вызывал опаску, как лежащий на столе острый нож, способный в любое мгновение отрастить крылья и напасть в самый неожиданный момент. Неприязнь бабушки к Гарри вообще оставалась необъяснимой. Гарри заслуживал жалости и заботы, никак не презрения и избегания. Августа упоминала, что Гарри мог бы стать Избранным тоже, но теперь не имел никакого веса, но профессор Дамблдор, мол, хотел выжать из сироты все. Невилл не понимал, до взрослых разговоров его не допускали, объяснять — тоже не объясняли. Сплошное почему, ни одного ответа, одни требования бабушки, приказные. В чем был согласен — Гарри правда выглядел недокормленным, но вряд ли она имела ввиду именно это. Невилл даже не знал, для чего он был Избран. Невилл не знал, как его бабушка после роковой ночи в Лощине готова была вгрызаться в Дамблдора хоть зубами, чтобы доказать, что Темный Лорд отметил равным именно Невилла, оставив его жить, а Поттеров пытался убить, чтобы убрать возможность разночтения пророчества, и что шрам на лбу младенца — слишком буквальное понимание предначертанного. Леди Лонгботтом желала подвига и славы роду любой ценой, заплатив походя жестокую цену. Невилл, жуя очередную шоколадную лягушку и глядя на Гарри украдкой, не желал.

***

Малфой помнил Леоне другим. Первый Леоне ничем не отличался от самого Драко — обычный ребенок с детскими интересами и увлечениями. Мальчики делили игрушки, первые метлы, наставников — Деонт умел выбирать людей, Люциус умел по достоинству оценивать чужой выбор. А потом отца Леоне забрали, но сам Леоне изменился незадолго до переезда в семью Эйрина. Тот день отложился в памяти Драко даже слишком отчетливо для столь раннего возраста — солнечный, яркий, грядущая осень едва-едва тронула золотым кроны деревьев вокруг мэнора, а Леоне, сидящий рядом на широкой качели, отчаянно беззвучно рыдал, но не жаловался и ничего толком не объяснял. Леоне чего-то до ужаса боялся, выглядел болезненно, а через пару недель сломался окончательно, перестал быть беззаботным и потерял свою некоторую детскую нежность. По первости Драко считал, что Леоне просто переживал расставание с отцом, но что-то никак не сходилось. Драко перемены напугали, но постепенно разница сгладилась. Друг остался другом, да и искажение характера помогло ему быстрее адаптироваться к новой жизни, разве плохо? Малфой до сих пор не знал ответа, будя Леоне, стоило поезду начать замедлять ход. Раньше казалось что да, круто. Сейчас — нет. Драко растили наследником, прививали манеры, учили всяким тонкостям, но никто не думал вешать на ребенка ворох ответственностей. Леоне вроде как швырнули в средневековье, когда будущих лордов вводили в курс дела как можно раньше, вырывая из детства, только еще лишив всей возможной опоры, крепкой ладони отца, ведущей за собой. Странности шли следом — а буквально летом перед школой Драко признался отцу, что жалеет Леоне, только вот почему-то Люциус равнодушно пожал плечами и сказал, что жалость — последнее, что юному Китсу необходимо в этой жизни. Уважение, какая-то поддержка, но не жалость. Дракон, сказал Люциус сыну, Леоне куда сильнее, чем тебе кажется. Ну да, разок посмотри, как этот моральный силач чарует синеву под глазами бездонную после сна, сразу уверуешь.

***

Рон рос в любящей, крепкой семье, и лишь положение младшего немного омрачало существование. Наличие сестренки никак не помогало — она-то была девочкой, а он был младшим сыном. Совершенно другое дело. Самая истрепанная одежда — ему, самые рассыпающиеся учебники — тоже. Сомнительная честь выдворять гномов одному — легчайшая работа в саду, если сравнивать с остальными обязанностями. Впрочем, как сравнивать всерьез, если близнецы на две головы любую задачку решали в три раза быстрее, побеждая быт находчивостью, пусть и не всегда оставляя мать в добром расположении духа очередным экспериментами, когда Рону приходилось честным трудом раз за разом разбираться с мерзкими человечками? Сначала разговоры о чистоте крови Рона почти взбесили — невозможно иметь хотя бы каплю чистокровной гордости, о которой зудели типы вроде Малфоев, когда ты настолько небогат. Оказалось, гордым можно быть даже когда ты бедный. Вести себя благородно, стремиться к лучшему — многие слова Эйрина, казавшиеся издевками, так или иначе, да нашли свои пути в глубину души Рона, посеяв первые сомнения в том, что отец так уж прав, каждый раз жалуясь матери после работы на очередные колкости Малфоя, попавшегося на пути в коридоре Министерства днем.

***

Остаток вечера прошел для Леоне, как в тумане. Перед глазами всплывал сон, нагнавший уставший разум в поезде, стоило только чуть-чуть замереть, задуматься. Белесая пелена, как непрошеное постороннее воспоминание, которым сон, на деле, и был, затягивала взор наяву, вычерчивала детали. Нет, выгрызала целые куски реальности, пытаясь подменить собой как можно ярче. Во сне-воспоминании таилось полутемное помещение, вроде храма, но не храм, десятки витражных окон, ясно читающихся в солнечном свете, темные фигуры, одна из которых тихо, вкрадчиво посмеивалась, приглаживая чужие волосы, а вторая, стоя на коленях, целовала свободную ладонь первой, и обрывки фраз, и странное напряжение, и все, что Китс понимал — он был одним из этих людей, каким-то из мужчин, пусть ни один из них не был ребенком, и не просто был, как бывает в сновидениях подмена личности на какую-то воображаемую, нет, являлся полноценно во плоти и личности. Тринадцатилетие приближалось, и Леоне был готов, но не ждал, что все начнется так резко и так рано. Ему хотелось верить, что в запасе был еще хотя бы год. Хотелось верить, что виной не древняя магия Хогвартса, которая, к сожалению, не могла не влиять на процесс, что виной не чрезмерное использование чутья и бессонные ночи, сбившие режим и магический баланс Китса. Леоне оставалось лишь криво усмехаться, не зная, его ли это вообще усмешка.

***

Последний подарок на Рождество Гарри получил, забравшись вечером в постель — на подушке, скрытый по началу краем одеяла, лежал сверток, подписанный Дамблдором. Директор был последним человеком, от которого Гарри ждал сюрпризов, от того Поттер не спешил, крутя в руках нечто, замотанное в бумагу довольно изящным способом — сам Гарри так бы не смог без мотка скотча или пары заклинаний. Директор был человеком многих талантов. Часто ли он одаривал своих подопечных? Гарри подумал, что вряд ли. Ведомый каким-то внутренним порывом, мальчик развернул бумагу очень аккуратно, хотя уже в процессе из нее, как письмо из конверта, с невесомым шорохом выскользнула загадочная серебристая материя, невесомая, которую Гарри едва сумел удержать в руках, подумав о медузах, которых они с друзьями как-то вечером случайно встретили в Озере. Откуда в озере могли оказаться медузы никто так и не понял. Записка, торчавшая из складок, прояснила многое, если не все. Гарри, спрятав новообретенную мантию куда подальше, понял, что ему срочно нужно найти Эйрина.

***

Северус внимательно глядел поверх записей на класс, отмечая с легкостью настоящего профессионала успехи каждого из присутствующих, пусть мысли его были сейчас далеко. Ближе к Рождеству и по возвращению с каникул Драко не отставал, будто голодная до крови пиявка, с вопросами о Леоне, а Снейп мог только отмахиваться туманными намеками — с одной стороны, врать крестнику не хотелось, с другой — сказать правду было невозможно. И полуправду тоже. Совершенно ни один аспект жизни Леоне не мог быть раскрыт юному Малфою ни под каким соусом.

***

Когда Леоне вручил Люциусу пышную связку волос единорога в качестве подарка, Люциус был польщен. Когда Северусу достался целый единорожий рог, Люциус немного напрягся. А уж когда суровое дитя презентовало Мари Селвину коробочку с горсткой единорожьих клыков, смолчать оказалось невозможно. — Ребенок, ты случайно убил единорога? Леоне ответил долгим взглядом. Нехорошим таким долгим взглядом, и только после натянутой паузы почти весело хмыкнул: — Люциус, я похож на того, кто ходит по ночам по окрестностям Хогвартса и охотится от нечего делать на магических существ? Люциус пожал плечами. — Похож, Леоне. Леоне дрогнул уголком губ и порадовался, что Деонт никого не назначил распорядителем финансов юного Китса, и что махинация с продажей остальных частей единорога через доверенных людей прошла для остальных незамеченной.

***

Присутствие Мариона Селвина в одном помещении с Леоне всегда вызывало у окружающих крайнюю степень неловкости — хотелось встать и оставить ребенка с мужчиной наедине. Селвин не был Пожирателем, однако однажды Леоне просто привел его в дом Малфоя на собрание тесного круга «выживших», кого не смогли утянуть в Азкабан, представил, поставив перед фактом, усадил в одно из кресел и покровительственно устроился на подлокотнике. У Селвина были пугающие желтые, как у птицы, глаза, самая сладкая улыбка, какую Люциус видел на своем веку, и на которую Абраксас с присутствующего портрета одобрительно поморщился, и самые нереалистичные золотые волосы. В самом буквальном цветовом смысле золотые — Люциус, увидев их впервые, мог бы поставить все свое состояние на то, что каждую прядь выковали из цельного галлеона. О чем думали остальные, оставалось только догадываться. Хуже всего пришлось Нотту-старшему — разум покинул мужчину, глаза затуманились, а мужественный обычно шрам на краю губ делал выражение отсутствующего лица еще более дурацким. Негласно было решено не акцентировать на том внимание и не смущать бедолагу еще больше. Возраст Селвина оставался полной загадкой — он то казался совсем мальчишкой, то начинал выглядеть минимум на лет сорок, и рябил в глазах, пока в отросших каскадом едва ли до челюсти локонах, пижонски зачесанных, играли искрящиеся блики. Сходство с солнцем усиливалось на фоне бело-голубых тонов Малфой-мэнора воистину непомерно. Марион льстил Леоне почти каждым словом, вставал на его защиту по поводу и без, как цепной пес, едва ли не ластился, а Леоне даже не вел бровью, принимая происходящее с Селвином за должное. Люциус после узнал, что Марион многим обязан Китсам, и его преданность — лишь следствие чего-то давнего, а не лично мальчику. Еще позже, когда Селвин повел себя слишком странно, добавился новый элемент мозаики — Марион оказался недоработкой Деонта, которая в любом случае крайне нужна Леоне для некоторых дел. Слова тогда цедил Леоне с таким нежеланием, что Малфой попросту не стал продолжать давить, смирившись. Способность Китса выдавать правду дозами, без лжи, но абсолютно обманчиво в своей обрывности, Люциуса, профессионала в увертках и увиливании, поражала до глубины души. Нынешняя встреча не стала исключением. Кроме материальных подарков, Леоне принес и поразительную информацию, которая потребовала сгребания максимальной концентрации от каждого приглашенного. На следующий день круг посвященных расширили, пригласив Яксли, Макнейра, Крэбба, Гойла, Эйвери и Нотта. И еще через день стало ясно, что Леоне пугал взрослых мужчин, не считая Селвина, до дрожи, в которой никто не был готов себе признаваться.

***

Нотт, стоило мозгу осознать, что именно услышали его уши, протрезвел от наваждения, вызванного Селвином, за долю секунды. — Повтори? — громко, звучно, вызвав недовольное бормотание Мариона, гаркнул Нотт, почти вскакивая на месте. Никто не осудил Мейнхарда за несдержанность. Леоне устало потер висок: — Темный Лорд вернется, срок — едва ли год. По моему мнению — не позже конца лета. По моему предчувствию — может на пару месяцев раньше. Тяжелая тишина — лишь Марион небрежно подергивал пуговицу на рукаве Леоне, совершенно незаинтересованный в выражении удивления второй раз, тем более, что и в первый он не особо впечатлился. Главное, что Китс был по определению прав.

***

Леоне знал пугающе много. Леоне делал заметки по ходу обсуждения, которые никому потом не показывал. Леоне помогал собраться с мыслями остальным — никто не хотел впасть в немилость, пускай Китс ни словом не обмолвился о позиции Лорда относительно приспешников, ни жестом, ни намёком — то был секрет только самого Леоне. Каждый искал способ преподнести повелителю подарок, успеть подготовить, пока не стало слишком поздно. Артефакты, связи, услуги — тяжелее всего пришлось людям семейным, погрязшим в быту и тихой жизни глубже всех. Китс будто хотел намеренно лишить Волдеморта малейшего шанса для наказания оставшихся Пожирателей, давая им возможность предстать перед Лордом в хотя бы немного выгодном свете.

***

— Я не знаю, что делать с твоим сыном, Деонт. Честно, не знаю. — Тебе и не надо с ним ничего делать, брат, — откликнулся Деонт обманчиво тихим кротким голосом. Уильям покачал головой. Постояли немного молча. — Ты только из-за него пришел? — Деонт знал, что Китсам дадут говорить столько, сколько они захотят, но и прозябать в закутке для бесед не хотелось. Да, в камере было неприятно, но там хотя бы не досаждали дементоры, которых в комнате для свиданий держали больше для устрашения посетителей — постояльцы к своим палачам давно привыкли. Уильям посмотрел на своего брата пристальнее обычного. Мертвые серые глаза, спокойные, равнодушные, ни малейшей тени сомнений. Уильям помнил времена, когда в чужих радужках плескались теплые искры поверх теплого орехового цвета, почти как в зеркале. Наследная магия Китсов забирала из людей слишком много человеческого. Хотелось сжать кулаки, но никакого смысла в жестах отчаяния не было — Уильяму они бы не помогли, Деонта бы не впечатлили. — Это твой сын, Деонт. Деонт едва ли моргнул. — Это мой сын, Уильям.

***

— Объяснись. Долохов поклонился псевдо-Квирреллу, скорее изобразив поклон, чем действительно кланяясь. — Мальчик сказал, что в его мэноре бывает только домовик Бонни. Ты нынче заделался в обслугу, Антонин? — Вы решили пошутить, мой Лорд? — Долохов поднял на своего господина слишком живые для заключенного в Азкабане глаза. Впрочем, мэнор Китсов на Азкабан в целом не походил. Мимика Темного Лорда на лице Квиррелла выглядела не очень впечатляюще, пусть и достаточно неплохо передавала угрозу оригинала. Возможно, всему виной был дурацкий тюрбан. Возможно — жизнь Долохова последние годы была слишком безумна, чтобы он сейчас мог всерьез опасаться того, кого всегда безмерно уважал больше, чем боялся. — Ты должен быть в застенках магической тюрьмы, если мне не врет память, — щурился, разглядывая испытующе, но Антонин все никак не хотел настраиваться на серьезный лад. — У Деонта Китса были другие планы, мой Лорд. — У Деонта? — в голосе Волдеморта скользнула шелковая сталь. — У Деонта, мой Лорд. Долохов был уверен, что Волдеморт решит вспылить, но его господин лишь терпеливо устроился в одном из укрытых от пыли тканью кресел. Кажется, интерес к истории присутствовал весьма основательный, и действия старшего Китса действительно не являлись приказами Лорда. Для начала Долохов плюхнулся напротив, небрежным жестом поправив тяжелые черные пряди — едва-едва по плечи, но невероятно густые, упруго завивающиеся на концах. Смахнул пылинку с брючины. Оглядел высокий потолок. Заговорил без всякого предупреждения: — Что же, мой Лорд, если рассказывать как можно более кратко, то после вашего исчезновения Деонт Китс пристально следил за судьбами Пожирателей Смерти, активно не ввязываясь ни в одно дело или процесс. Вроде как обычный зевака наблюдал, совершенно непричастный, верите? — белозубая улыбка, сам пошутил и сам посмеялся, — Конечно, о нем и знал-то только внутренний круг, и все же. В общем, нас переловили, кто-то смог отбрехаться, кто-то — загремел. Темный Лорд наблюдал, как беспокойно двигается один из его лучших людей. Что-то в Антонине изменилось и изменилось странно, будто весь прошедший десяток лет мужчина вращался в совершенно новом кругу общения, перенимая новые повадки, новую манеру речи, позволяя себе просторечные словечки, сленг, с чужого плеча снятые жесты. — А потом — пау-пау — и я на свободе, скрытый даже от остальных Пожирателей. Деонт мог вытащить или меня, или Беллс, мой Лорд, но с ней были сложности. Ее темперамент… — было видно невооруженным глазом, как Долохов хочет назвать Беллу как-нибудь грубо, например двинутой, — мог вызвать проблемы, тем более, что после вашего исчезновения она стала еще менее контролируемой, если выражаться вашими словами, но я бы сказал, что она просто слетела с катушек от потери и не слушала никого, ни близких, ни мужа, ни меня, совершенно никого, потому что никто из нас не был вами, милорд. Воцарилась тишина, которая легла на плечи физически ощутимо. Волдеморт знал, что всему виной магия мэнора, но не мог отделаться от чувства, что кто-то третий находится незримо в комнате и, казалось, ухмыляется. С Деонтом при встрече предстоял тяжелый длинный разговор. Впрочем, и с Антонином Лорд еще не покончил: — Все это не объясняет, почему ты здесь, Долохов, — голос Волдеморта был холоден до отторжения. — Есть вещи, которые я не могу рассказать, клятвы связывают мой язык, милорд. Тайны Китса и его планы — табу, и если я вам еще хоть немного дорог, вы не попытаетесь их из меня вытащить приказом или обманом. Деонт… Китс предусмотрел многое, чтобы обезопасить своего сына. Совсем нетипичный жест для Антонина — переплести пальцы, сжать их, отвести взгляд. — Расскажи все, что можешь, — искра бешенства, которую Темный Лорд сдержал. Ему не нравилось, что его человек был предан кому-то еще, даже если вынужденно. — Я, милорд, решаю некоторые вопросы, — Антонин, собравшись силами, прощупывал пределы собственных оков, готовый к худшему в любую секунду, — в обличии одного из Селвинов, в чью роль мне пришлось вжиться. Подробнее — не могу. Только Леоне может снять с меня все обязательства после вступления в права Лорда Китса. От Темного Лорда не скрылось, с какой заботой говорил Антонин о юном Китсе. Мальчишка чем-то очаровал матерого Пожирателя? Или Деонт что-то навязал мужчине? Волдеморт недобро раздул ноздри, выдыхая. — Полагаю, попытка легилименции окажется такой же провальной, как использование Омута Памяти? — Именно так, милорд. Однако, я не жалею, что Деонт Китс решил дать мне шанс. Во-первых, работа с ним была не так уж плоха, во-вторых, Леоне — неплохой парень, когда… Не важно, — Антонин неловко кашлянул, не скрывая, что считает сантименты в присутствии своего Лорда лишними, хотя был готов ими поделиться, — а в-третьих, вы действительно живы, а, значит, мое нахождение на свободе — не зря, и я был ужасно рад, когда мальчик рассказал мне о вас, пускай и без подробностей, откуда он о вас узнал, — Антонин позволил себе едва заметную искреннюю улыбку. Волдеморт смотрел в темные, почти черные, глаза своего некогда верного сторонника и пытался понять, кто сошел с ума — мир? Он сам, скитаясь без тела? Жизнь бежала вперед, игнорируя отсутствие в ней Темного Лорда и совершенно не пытаясь хотя бы немного замедлить свой бег, чтобы он мог нагнать.

***

В темном стекле — чужое отражение. Волдеморт давно перестал обращать на такие мелочи внимание, которое в столь поздний час тем более было зациклено на сложном вопросе — какую игру вел Деонт Китс? Чай на столике давно остыл. Долохов ускользнул, сияя золотыми локонами после оборотного зелья, а появившийся наконец домовик Бонни пощелкивал костями и ухаживал за гостем без малейшей попытки выслужиться и без намека на страх. У Китса и Селвинов были свои нельзя-сейчас-ничего-вам-сказать-милорд дела, у Долохова — приказы, у Бонни — заморочки. Старый эльф необъяснимо дряхлого возраста застал времена, когда неуважение к слуге являлось оскорблением хозяина, от того выполнял всю работу безукоризненно и вел себя с достоинством, не позволяя никому себя унижать. Леоне не знал, что Долохов живет в мэноре и следит за домом и территорией, Долохов не знал, почему Деонт решил оставить сына в неведении, зато Долохов знал, как дела у скользкого друга Лорда — Люциуса, как дела у возможного предателя Снейпа, который на словах Антонина не был таким уж предателем, но то еще предстояло выяснить, и у остальных Пожирателей. Круг кончился и начался повторно на младшем Китсе — в очередной раз. Какая-то догадка билась на самом краю сознания, но Лорд Волдеморт никак не мог ухватить ее за юркий хвост. Покоя не давало количество власти в руках малолетнего ребенка, то, насколько хорошо все спланировал отец этого ребенка, количество клятв и обещаний — частью которых был связан даже сам Темный Лорд. Абсурд достигал пика в минуту, когда Темный Лорд пытался увидеть смысл хитросплетения, качественного и талантливого, из бесценных нитей сотканного. То так поверни, то сяк обдумай — ювелирная вязь существовала едва ли не в вакууме, замыкаясь сама на себе. Распутать ее, как клубок, не получалось тоже — каждая паутинка сразу тянула за собой соседние, перекрывая другие, путая еще больше. У Темного Лорда не хватало и данных, и осведомителей.

***

Фестрал слизнул повисшую на подбородке мальчика каплю крови — очередную. Ночной Запретный Лес был тем еще местом, не подходящим для маленьких детей, но для детей, за которыми охотно следовали демонические лошади? Леоне с мягкой улыбкой погладил коня по шее. Им нравился не только аромат крови, но и то, что несла в себе чистая магия рода Китсов. Леоне же нравился кроткий, мирный нрав фестралов — те если и бывали жестоки, то не более того уровня, который был в их случае естественен. Тихие, как тени, принимавшие гостя в свой табун каждый раз, как родного. Леоне ценил советы отца, ценил советы Темного Лорда, искренне хотел перестать огорчать Северуса и Драко вечными отлучками, но не мог не позволить себе каплю злости на каждого из них. Каждый из них знал, как лучше. Каждый видел наперед и был мудр и рассудителен. Только вот Леоне в одиночку стирал кровь с глаз и не желал ни единой секунды демонстрировать свои тайны и проблемы окружающим больше необходимого.

***

Гарри мог бы биться об заклад, что Эйрин пытается вынюхать весь воздух в комнате, ткнувшись носом в мантию. — Клянусь, Гарри, даже я могу узнать этот запах и без Леоне. Ты уверен, что эта мантия принадлежала твоей семье? — Ну, если верить записке от Дамблдора… — Чума, Гарри! — Эйрин кричал шепотом, стараясь не разбудить соседей. Даже Рона. Гарри не был уверен, что хочет показать мантию остальным друзьям, пока ее не осмотрит Эйрин, на которого ссылался Дамблдор. Мол, покажи ее своему другу Китсу, милый ребенок, раз тот так печется о твоем лордовстве, да попробуйте выяснить ее истоки. — Эйрин? — Певереллы, Гарри. Помнишь сказку? Дары Смерти! Клянусь, Гарри, — повторил Эйрин, становясь до боли серьезным, — либо это она, либо Директор как-то ужасно глупо пошутил, решив сделать из нас дурачков. Будущий Лорд Поттер посмотрел на мантию с благоговейным ужасом и понял, что не скажет никому ни слова, пока не узнает наверняка. Сам. Ну, с помощью Китсов, Гринготтса, сотрудников банка там. Но сам! И к Дамблдору не побежит — слишком уж подозрительно наложилось одно на другое. Сначала Китсы советуют узнать подробнее об имуществе, наследии, родственниках, а потом Директор вдруг возвращает Гарри мантию, фамильный артефакт — законному владельцу. Легкая паранойя и привкус того, что Директор решил сбыть улику против себя с рук раньше, чем за ней бы пришел Гарри лично. Леоне мог бы гордиться.