House On Sand (Дом На Песке)

Nothing in the cage of my ribcage, Emptiness is safe, keep it that way.

© Ribcage — Andy Black

***

— Господин вернется, мой Господин, величайший из величайших, предначертанный и избранный… Фигура в черном, без всякой формы балахоне прятала лицо в бездонном капюшоне — но даже безразмерная ткань в несколько слоев не могла скрыть очевидной угловатости и худобы человека, ею укутанного. — Настоящий, который услышит нас, освободит нас… Воронье сидело на каждом свободном клочке снега, на каждой способной выдержать вес птицы ветке, целый океан поблескивающих в мутном мареве зависшего над горизонтом солнца спин. То ли закат, то ли рассвет, то ли первое и второе одновременно. Слепое, поголовно с вырванными глазами, воронье. — Но хотим ли мы быть исцелены? Наше могущество велико. Наши очи глядят везде и видят все. Разве нет? В повисшей тишине раздалось одиночное карканье. Второе, третье — и шум нарастал, когда одно отзывалось эхом на другое, множился, пока не стал воистину оглушающим.

***

Фред ткнул локтем под ребра Джорджа и присвистнул, кивая в сторону стоящего в шагах десяти Рона. — Ты видишь, что и я, Фордж? — Определенно, Дред. Наша знаменитость. — Наш Мистер Грязь На Носу. — Ребята, ну это было еще в начале года, — Рон поморщился. — И повторилось на Рождество. — Стоило тебе только выйти из вагона. — Случайность один раз? — Может быть, но сейчас это уже система. Рон пожалел, что вообще вылез сегодня из кровати. Или что вообще научился ходить, чтобы из всех дорог на свете выбрать ту, которая вела к старшим братьям. Спасибо, что когда младший был в компании чьей-то, желание близнецов его поддеть несколько уменьшалось, но стоит остаться одному на… Одних — так все, хоть не разговаривай. — Я вообще. Это. По делу, вот, — Рон обиженно забубнел, не позволяя себе дать заднюю. Или сейчас или никогда. — И что наш Ронни хочет знать? — Фред, определенно то был Фред. И Рон решился окончательно.

***

Сердце Гарри билось очень медленно, болезненно, стоило только подумать отстраненно о том, что нужно собираться и уходить. В обед Эйрин позвал Гарри поискать новый класс для Леоне — оказывается, тот, где Гарри виделся с Леоне как-то раз, с исписанными досками, служил Китсу чем-то вроде тайного штаба для учебы и покоя, но после возвращения с каникул тот решил твердо, что сменит убежище на более удобное и близкое к подземельям. Идея сделать что-то приятное для Леоне, с которым общение каким-то неестественно естественным образом сошло на нет, показалась Гарри увлекательной — и так мальчики умудрились чуть не прогулять последние уроки, напоровшись в дальней заброшенной комнате, похожей на кладовку больше, чем на класс, на занавешенное тканью зеркало. Зеркало, которое, стоило скинуть на пол подпыленное покрывало, показало им обоим мечту. И если Эйрин счел артефакт забавной игрушкой, то Гарри твердо решил, что вернется к зеркалу ночью. Один.

***

— Директор, если вам что-то не нравится, скажите прямо. Я уже признался, что и без всякого официального разрешения перемещаюсь по замку в ночное время, потому что мне необходимо. Но мне несколько надоело скрываться и опасаться встретить учителя или завхоза. Дамблдор видел, как Китс раздражен — мальчик отбросил привычную маску спокойствия и не стеснялся демонстрировать истинные эмоции. Синие круги под глазами — Мерлин защити, откуда у ребенка мог взяться настолько тяжелый недосып? Перед Директором на столе лежала бумага, самый настоящий документ, судьбу которого мог решить только лично Директор. Чин по чину, все формулировки, подпись, печать — Мерлин, подумать только, печать, бедный мальчик. Нынче вечером Леоне пришел просить о праве перемещаться по замку после отбоя, поясняя необходимость тем, что ему часто приходится получать письма, требующие срочного ответа, отправлять их, и все они связаны с его работой, как будущего главы рода. Дамблдор поначалу сомневался, стоит ли первокурснику давать персональные уникальные поблажки, но чем дольше длился диалог, тем сильнее в душе дергались жалость и сочувствие. Кроме того, от Гарри, у которого Дамблдор выведал некоторые подробности каникул у Китсов под видом заботы о проведенных выходных, Директор уже знал, что Леоне почти все свободное время провел в делах и визитах. — Привилегии одного могут вызвать недовольство остальных, мистер Китс, — Дамблдор пригладил бороду рассеянно. — Я все понимаю, но в таком случае мне придется переводиться, хотя я и не желаю рассматривать вариант развития событий, при котором мне придется покинуть Эйрина, моего брата, который наверняка откажется менять школу, — легкая заминка, по которой Дамблдор без труда завершил мысль Леоне иначе, понимая, что откажется не столько сам Эйрин, сколько его родители. Мир в семье Китсов не крутился вокруг Леоне, но Леоне был слишком одинок и не испытывал никакого желания откалываться от той семьи, которую имел. — Мистер Китс… — Дамблдор взял в руки пергамент еще раз, пробегая взглядом по на зависть красивым стройным рядам букв. Иногда Директор вспоминал при взгляде на Леоне юного Тома Риддла, как сейчас, из-за красивого почерка, то есть, по сути, почти без повода, и ругал сам себя — сравнивать несравнимое не было никакого смысла. Леоне не был закрыт от других, как злой зверек, Леоне не был беден, Леоне никому не пытался понравиться, совершенно искренний в своем пренебрежении к социальным вопросам, а не из-за ранимой гордости. Конечно, гордости доходящей порой до гордыни, в Леоне хватало — но то было совершенно здоровое, пусть и не всегда хорошо контролируемое, чувство. Альбус бросил поверх края свитка на Китса пронзительный, оценивающий взгляд. Леоне даже не поморщился. Глаза Директора потеплели. — Принимая во внимание все обстоятельства и аргументы, я подпишу твое прошение. Не буду тратить время на пустые взывания к совести с требованием не злоупотреблять данными правами — в конце концов, никто не может управлять чужими желаниями прислать письмо-другое, верно? — Дамблдор посмеивался собственному благодушию, берясь за длинное красное перо и оставляя личную подпись, которая легко зазолотилась, стоило ему закончить. Возможно, Директору даже послышался шум упавшего камня с чужой души. Одного из многих камней. — Спасибо, Директор, — Леоне прикрыл глаза на пару мгновений дольше, чем требовалось, будто пытался дать им отдохнуть. — Есть ли что-то, с чем я мог бы помочь еще? — Дамблдор посмотрел в сломанные глаза Леоне, передавая пергамент мальчику. Тот как-то неуверенно повел плечами, сворачивая бумагу в трубочку. Директор ждал — и дождался. — Вообще-то можете, если не против. Но это будет исключительно… деловая помощь, Директор, — слова повисали в воздухе, как топор палача. Тяжелые и грубые в своих формулировках. Альбус кивнул, мягко отозвавшийся: — Я слушаю, Леоне. Секундная заминка, как будто Леоне уже пожалел. Помолчал. И продолжил: — Мне приходит множество писем о разных артефактах, и моя обязанность — браться за сбор информации о них. Но не за поиск. Мне еще рано, — Леоне чуть поморщился, вспоминая, как тяжело было объяснить каждому встречному, что пока что, пока что, Леоне Китс не будет заниматься поиском артефактов, даже за невероятную плату, потому что у Леоне Китса еще много других дел. Закончить школу, например, — вы могли бы мне очень помочь, если бы ответили на пару вопросов. Дамблдор развел руками: — Мы можем попытаться. Я знаком со многими людьми и их коллекциями. — Вы знаете о заклинании свидетельства? — Леоне спросил строго, будто осуждал согласие Директора. — Хм, — Дамблдор глянул поверх очков-половинок, вдруг заинтересовавшись, но не подавая вида, — о котором ты говоришь? — Ритуальная магия, — все так же колото, бегло, — вы можете соврать, но я узнаю, что информация недостоверна. Услышанное я смогу передавать другим, подтверждая истинность без указания источника. Не удержался, приподнял брови. Ритуальная магия. Дамблдор что-то слышал о Китсах и ритуалах в целом, в исторической перспективе, но чего точно не слышал, так чтобы кто-то из преподавателей или студентов обмолвился хоть словом о ритуалах и Леоне. Первые бы обязательно проявили интерес, вторые — наверняка побежали бы в библиотеку. Мода на попытки изучить ритуалистику то с новой силой разгоралась, то пропадала, но раз в лет десять-двадцать всплывала точно. — Давай попробуем, Леоне, — Дамблдор постарался говорить как можно мягче, но уверенно. Китс оглянулся, отошел к насесту с фениксом. Птица отнеслась к протянутой ладони мальчика благосклонно, все время его присутствия в комнате не проявляя никакой опаски. — Позволишь? Фоукс курлыкнул и выдернул из-под крыла маленькое перо, почти пушок, отдавая его просящему. — Спасибо. Леоне что-то тихо буркнул себе под нос, от чего перо между его пальцев ссохлось и рассыпалось, оставаясь на подушечках пальцев рыжеватой пудрой с легким сиянием. Ею Леоне нарисовал прямо по воздуху сложную фигуру — не руну, не конкретный образ, просто узор, больше напоминающий собой геометрическую магическую формулу, и приложил ладонь к центру одного из кругов, скомандовав ровным голосом: — Верификтум. Тонкий туман цвета все той же пудры на секунды проплыл по комнате, распространившись от рисунка и вернувшись в него. — Итак, Директор. Если позволите, я начну с вопроса, которым меня донимают с конца лета, — голос Китса стал совершенно плоским и сухим, когда мальчик наконец устроился в кресле напротив Дамблдора — впервые за вечер. Изменения были видны и на вид — перед Альбусом сидел не замученный собственным существованием студент, а зашедший по деловому вопросу профессионал. — Как вы знаете, ячейку Фламеля в банке ограбили. Многие задаются вопросом, где сейчас Философский камень. Директор сдержался, хотя буквально на долю секунды был готов прекратить их маленький эксперимент прямо сейчас, но Леоне продолжил все тем же равнодушным голосом безликого судьи: — Я не буду спрашивать где он, мне не важно, где он. Если вы считаете, что люди могут пытаться его искать — скажите об этом. Если вы считаете, что охотники до бессмертия должны отказаться от своих притязаний, потому что камень находится там, откуда его не достать случайному прохожему, то скажите, что артефакт вне досягаемости. Если вы ничего не знаете, скажите прямо, не пытаясь строить догадок, — Леоне, казалось, проговаривает заученный текст, который вынужден повторять уже не первую сотню раз. Дамблдор пожевал губами. Решительно кивнул: — Артефакт вне досягаемости. Маленькая алая искра зажглась в созвездии мелких точек между кругов. Леоне едва заметно качнул головой и тихо отозвался: — Вы не представляете, сколько цепочек писем я теперь могу закрыть одним этим ответом. Дамблдор тонко, но ободряюще, улыбнулся: — Каким же образом, мой мальчик? — Освидетельствованный истинным, он даст людям знать, что я получил подтвержденную информацию. И, раз она гласит, что «артефакт вне досягаемости», то и вопрос с ним закрыт. Альбус оценил удобство. Как и тонкую хитрость — полученным ответом Китс мог оперировать, как угодно, и никто не мог бы узнать, в курсе ли Леоне лично, где находится артефакт, или нет. Дальнейший диалог строился по одной схеме — Леоне спрашивал о каком-то артефакте, Альбус отвечал. Чаще всего ответ раз за разом оставался неизменным — вне досягаемости. Леоне будто шел по какому-то списку, вероятно, по упорядоченным названиям артефактов, с которыми у него были проблемные и частые запросы. Не обошли стороной и все три Дара Смерти — Дамблдор был уверен, что чаще люди спрашивали без надежды узнать ответ в действительности, считая, что Дары — сказка, но для Леоне даже на авось заданные вопросы о мистических вещах выливались в новую гору работы. Заминка случилась на мантии. Почему-то «вне досягаемости» на ней не сработало. Леоне склонил голову к плечу, когда вместо алой искры загорелась тревожная зеленоватая. — Напоминаю, вы можете не отвечать, Директор, — ни голос, ни тон Леоне не переменились. — Нет-нет, все в порядке. Хм. А если так — у законного владельца? «У законного владельца» неожиданно мигнуло красным, заклинание приняло ответ. Закончили какими-то совсем мелкими предметами, часть которых Дамблдор охотно рассказал, где искать, уверенный, что их нынешние хозяева будут не против обменять их на парочку сотен галлеонов. Леоне устало размял плечи, наконец поднимаясь на ноги. За окном царил ночной мрак. Пудра уже давно стерлась с пальцев мальчика, а рисунок в воздухе он смахнул небрежным движением руки. — Директор, вы можете попросить плату за свою помощь, и это не будет странным. Вы мне правда очень помогли, — в голос вернулась усталость, человечность, — так что не стесняйтесь. За информацию принято платить. Но сунуть вам кошель с монетами и уйти я тоже не могу, потому что вы — Директор, а я вас не нанимал. Слова повисли в воздухе, невысказанные. — Давай договоримся, что сегодня я помог тебе просто по доброте душевной, хорошо? Уже в будущем, конечно, можешь приходить вполне… Целенаправленно, как у вас принято, — Директор вдруг понял, что не знает, как правильно сказать. В профессии? В отрасли? С настоящими продавцами информации Альбус, как оказалось, до сих пор не имел дел ни разу в жизни. Леоне легонько усмехнулся, не давая Директору понять, что его «услуга за услугу» крючок был зафиксирован и рассмотрен со всех сторон. — Спасибо, Директор.

***

Директор вызвался проводить Леоне до подземелий, чтобы избежать возможного недопонимания с дежурными — вечер за беседой вынудил их пропустить даже ужин в Большом Зале, чего уж говорить про объявление информации о выданном разрешении. Ни старосты, ни завхоз, ни учителя пока не были в курсе — а поверить пергаменту некоторые не захотели бы. Лишние разборки были ни к чему. Китс, шагающий рядом, согласился, что в ночном замке есть свое очарование. Дамблдор считал, что свежесть впечатлений от прогулок по коридорам в тишине не меркнет даже с годами жизни и работы в этих стенах. Будущий Лорд начинал постепенно выглядеть в глазах Директора достойным доверия молодым человеком с большим потенциалом. — Я видел твой класс с записями, Леоне. Многие вещи весьма любопытны. Китс задрал голову, но с шага не сбился, произнося то ли с возмущением, то ли с облегчением: — Так это были вы, профессор! — Что-то не так, мой мальчик? — насторожился Дамблдор. — И да, и нет. Я положился на заклятие отвода глаз, а для осторожности купил артефакт, который бы сработал, когда в помещение зашел бы кто-то чужой, но не стал настраивать и оставил лежать в классе без оповещалки, и потому только недавно увидел, что… И я не знал, кто и когда. Если это вы, то не страшно. Леоне незаметно поправил на запястье под рукавом тонкий литой браслет. Кажется, Директор не заметил, как Леоне подложил ему здоровый кусок полуправды. Знал, но сделал вид, что не знал. Дал информацию, что продолжит использовать старый класс и дальше. Проявил доверие. Потому что не стоит задумываться о том, что свой другой класс Леоне нашпигует такими заклинаниями, какими только позволит Хогвартс, скрыв двери ото всех, кроме владельца временного, до выпуска как минимум, кабинета. Все еще никудышный актер, но выгодно выбравший время — позднее, темное и усталое, разнеженное нотами обоюдной вежливой симпатии. На пути им попался только профессор Снейп, с которым Дамблдор вежливо расшаркался и посоветовал Северусу не сбиваться с маршрута обхода, а так же порадовал новыми правами Китса. Снейп бросил на Леоне невероятно выразительный взгляд, обещающий долгое обсуждение вопроса позднее. Китсу, вымотанному окончательно налаживанием контакта с Директором, было уже искренне плевать.

***

— Стоило закрывать дверь плотнее, Гарри. Мальчик испуганно подпрыгнул, глядя огромными, с блюдца, глазами на тихо зашедших в класс. Дамблдор смотрел на Гарри, сидящего перед зеркалом, с пониманием. Леоне не отрывал взгляда от резной рамы. — Занятный артефакт, правда? Хоть и довольно опасный. — А вы?.. — Гарри подскочил на ноги, отряхиваясь. Признаться, он пробрался сюда после ужина и совсем потерял счет времени. — А я, старый дурак, должен был убрать это чудесное зеркало отсюда довольно давно. Оно нужно мне для парочки экспериментов, но, как видишь, руки переместить его по назначению пока не дошли. Гарри смущенно качнул головой в сторону Леоне, который уже ощупывал раму вблизи. — А с мистером Китсом мы немного поговорили о том и о сем за чашкой чая, но увлеклись беседой сверх разумного. — Профессор, я… Альбус так мягко прервал Гарри, что мальчик ощутил, будто ему вообще не нужно ничего никому говорить или объяснять. Два самых могущественных человека в жизни Поттера сейчас стояли в пяти шагах друг от друга. В дурацкой пустой комнате с дурацким зеркалом. Глубокой ночью. И ни один из них не хотел слушать ничего, что Гарри мог бы хотеть сказать. — Это зеркало Эрайзд. Кто-то читает его имя наоборот, будто в отражении, но толку от того немного, мой мальчик. Главное — оно показывает наши самые потаенные желания… Пробужденные магией. Даже те, о которых ты никогда не задумывался. Обычно ты обречен увидеть самое глубинное, самое сокровенное, — казалось, Дамблдор был готов говорить о зеркале до завтрашнего утра. — Я вижу там родителей… И других людей. Думаю, это вся моя семья, — голос Гарри дрогнул. Директор вздохнул, промолчав. Леоне, казалось, остался совершенно равнодушен. — Гарри, мой мальчик, — наконец проговорил Директор, медленно подбирая слова, — соблазны зеркала всегда пленительны. Но ты должен помнить, что это — лишь отражение. Ему не быть реальным. — Я понимаю… — С этим зеркалом никто не хочет связываться, вы знали, профессор? — Леоне подал голос, сидя на коленях у основания рамы и что-то тщательно изучая в ее узорах. — Догадывался, — Альбус хмыкнул в бороду, видя живой интерес Леоне. Тот снова нарушил все законы разумного и откуда-то взял энергию. Конечно же Директор знал, получив Эрайзд за сущие гроши безо всякого торга. — Ментальный артефакт такого класса может вызвать проблемы даже у владельца, которому хватит сил его подчинить. Кстати, я видел проект, когда подобное зеркало, но попроще, хотели установить напротив камина, зачаровав на контроль и слежку, чтобы владельцы могли после узнавать помыслы каждого, кто заходил в их дом. Дамблдор счел подобное варварством. Леоне пожал плечами равнодушно: — То зеркало довольно быстро разбил чужой защитный артефакт, среагировав на считывание мыслей. Но это, Эрайдз, превосходит все свои аналоги и слишком своенравно. Потому оно никому не нужно. Гарри украдкой поглядел в зеркало. Семья все еще была там. — А что видите вы, Директор? — все же рискнул поинтересоваться мальчик. — Себя и пару теплых носков, Гарри. В моем возрасте и положении все желания довольно просты и искренни, — Дамблдор улыбнулся, глядя лукаво поверх очков-половинок, — а ты, юный Китс, не желаешь ли попытать удачу? — Я уже посмотрел. Оно для меня… Нестабильно, — Леоне было интересно, виной тому охранные амулеты отца, или же дело в другом, — но чаще всего передо мной просто я, например сейчас, — Китс смотрел в отражение снизу вверх, — я, но старше. В зеркале мне примерно семнадцать. И все. Как думаете, профессор, это — предел моих амбиций? Вырасти? От Директора не скрылась горечь вопроса. Даже Гарри, кажется, был сбит с толку непривычной интонацией от Леоне. Альбус предположил — возможно, Китс действительно сомневался, что может дожить до совершеннолетия. Вопрос был один — почему? — Не мне судить, Леоне. Всем присутствующим ответ показался одинаково слабым, не хватило в прозвучавшей сердечности пары ложек уверенности и надежды. — Впрочем, молодые люди, мы можем болтать здесь до утра, а ведь вам завтра на занятия! Гарри, мой мальчик, будешь ли ты так добр подождать меня здесь? Я отведу Леоне, осталась лишь пара коридоров, и вернусь за тобой, чтобы проводить до твоей гостиной. Договорились? — Дамблдор знал, что в кармане мальчика, скорее всего, чудесная мантия, но не мог вести себя в расчете на нее — наверняка Леоне заподозрил бы неладное. Проще было сделать вид, что мудрый взрослый дает юному опекаемому шанс побыть наедине с грезами еще немного, как хороший родитель добавляет еще пять минут на игру в песочнице, когда ребенок не хочет уходить. — Да, Директор, — покорно кивнул Гарри. Никакого другого ответа не ждали. Директор не предлагал, а просил. Леоне даже не смотрел в сторону Гарри. Уйти тихо теперь было нельзя. Остаться тайком тоже — Директор точно проверит, не шмыгнет ли Поттер обратно на холодный пол перед зеркалом вместо теплой постели. И посмотреть на вход в гостиную Слизерина нельзя… Гарри Поттер смотрел, как закрывается за Директором дверь, оставляя Того, Кто Выжил в неожиданно неуютной могильной тишине. Детские пальцы стиснули упиханную в карман тонкую ткань. Мантия, Его Мантия. — Я — Гарри Поттер. Лорд Поттер будущий. Никто не смеет мне указывать, если я не хочу, — неуверенно высказался перед Эрайзд будущий Лорд, глядя на лица тех, кому наследовал. Артефакт нравился Гарри тем, что это зеркало, в отличие от большинства зеркал в Хогвартсе, предпочитало молчать.

***

Леоне чувствовал, как Гарри бесшумно шел следом. Директор мог разыгрывать перед Леоне любую сцену, но Леоне понял все, сложив как два и два, еще на половине дороги к дверям гостиной. От Поттера в комнате исходил странный… Странное. Это было не его магией, не темной магией, но напоминало какой-то древний зов на языке, который Леоне был прекрасно знаком, но как будто Китс вдруг позабыл значения слов. И это странное ослабело, а потом вернулось и держало дистанцию, хотя Леоне был уверен, что в коридоре больше никого нет. Ответ собрался сам собой цепочкой совпадений — рядом кто-то невидимый. Мантия-невидимка из Даров, которая должна быть у законного владельца. Поттер, несущий в себе кровь Певереллов. Зов, который вполне мог быть кричащим для восприимчивого Леоне следом артефакта невероятной силы и древности. Даже интересно, знает ли Эйрин, а если знает, то когда хотел рассказать? Хотел ли? Собирался ли сам Гарри похвастаться перед Леоне, прекрасно зная, что Леоне не пропустит шанса ощупать диковинку? А знал ли Гарри, что именно у него на плечах? Столько вопросов, которые Леоне, подумав, выбросил из головы, решив, что и Лорду Волдеморту о том знать не стоит. Поттер имел право на личное преимущество и тайны, а Леоне… — Доброй ночи, Директор. — Ночи, юный Китс. А Леоне, скользнувший в увитую каменными змеями появившуюся для него арку, при всех своих минусах был неплохим другом.

***

О ночной прогулке Гарри никто не узнал. Директор же лишь пожурил, что Поттер использует мантию не для важных дел, но были ли у сироты дела важнее, чем увидеть почти во плоти свою семью, которую он не видел в полный рост никогда и не увидит? Фотографии, колдографии, все еще оставались маленькими картинками. Люди в зеркале могли приложить свою ладонь к ладони Гарри. Могли обнять — пусть и того, по ту сторону, но, напрягая воображение, Гарри мог представить, как ощущает теплые руки вокруг себя наяву. Люди в зеркале были наваждением, но живым, и Директор, намекнув, что скоро перенесет Эрайзд, куда нужно, сделал лишь больнее. Что силы воли у маленького мальчика не хватало запретить себе желать находить утешение в мираже, Директор наверняка понимал. Гарри же подумал, что нужно будет спросить у Леоне о похожих. И что это будет плохой идеей. И что Леоне, не моргнув глазом, откажет, или отругает, или объяснит, почему не поможет, или бросит равнодушный взгляд и оставит на клочке пергамента адрес и цену — Гарри перестал понимать (в который раз?) Леоне окончательно, как будто постоянно встречал какого-то нового Китса и не знал, как тот будет себя вести на этот раз. Эйрин посоветовал не усложнять. Гарри с легким привкусом недовольства подумал, что стоит выкинуть Леоне из сферы своих интересов вообще. Тот был умный, крутой, но оставался чужим. Да и вообще, у Гарри был Эйрин, был Рон, была Гермиона, и так же целая куча менее близких друзей и знакомых с разных факультетов. Но поделиться столь безрадостным решением Гарри решился только с Гермионой, которая ответила со свойственной всем девочкам природной мудростью, которую они, видимо, перенимали вместе с хромосомами: — Гарри, не все люди, которые нам нравятся или которые нам помогают, обязаны быть нашими друзьями. Ты же не будешь по гроб жизни обязан каждому, кто придержит для тебя дверь? Гарри пасмурно кивал. — Леоне, конечно, помог намного серьезнее, да и он брат Эйрина, но… Мы же не пытаемся дружить с Перси? А он — брат Рона. Гермиона была совершенно права — Гарри продолжал кивать, не представляя, как не догадался сам.

***

— Прекращай шляться по ночам, Поттер. Лунный свет ломал все, как хрупкий лед, что казалось крепким при свете дня. Гарри, возвращаясь с очередной исследовательской вылазки в ночи, не мог отказать себе в соблазне пройти мимо встреченного случайно Леоне, сидящего на подоконнике, и рассмотреть его ближе. Леоне откуда-то узнал, что Гарри рядом, и его усталый тон сыграл злую шутку, загипнотизировал, не дав молча, не выдавая себя, развернуться и уйти. Ноги сами несли ближе, руки сами тянулись скинуть капюшон с головы и приспустить с плеч мантию. Гарри устроился рядом с сидящим полубоком Леоне, едва касаясь его коленей своими. Тот, ткнувшись лбом в край рамы, смотрел на Гарри не то, чтобы равнодушно, но бесконечно спокойно. Кровь из глаз Леоне, окрашенных в разные цвета светом, падающим на лицо и прошедшим через витражные стекляшки, казалась двумя угольными росчерками. Леоне молчал и смотрел. Гарри молчал и смотрел в ответ, едва избежав паники от мысли, зачем он вообще подошел. Леоне казался ликом с искореженной иконы, Гарри же, сидящий под центральной частью витража в радужном свечении — святым. — А у меня вот. Мантия-невидимка есть, еще с Рождества, — севшим голосом и невпопад выдал Гарри, не подумав, — я не хотел говорить, я и Эйрина попросил не говорить, и вообще почти никому не сказал про нее, — конец фразы скомкался в невнятное бормотание. Леоне обозначил усмешку одними уголками губ и, явно тратя последние силы, протянул к Гарри руку, потрепал по кудрям. — Я знаю. Конечно же он знал.