Ruination of Lucifer

Был поздний вечер, большинство постояльцев уже отправились спать или же решили провести ночь на улицах Пентаграмм-сити. Выпрямившись по струнке и заложив свою трость за спину, Аластор стоял нос к носу к массивным двойным дверям, покрытым узорами с крылато-яблочными мотивами. Он точно знал, что Люцифер находится за ними, приглушенная спокойная мелодия лилась из-за дверей, запущенная на старомодном граммофоне, судя по тихому потрескиванию пластинки, которое могли уловить уши Аластора. Он был рад, что на последнем этаже отеля не было других постояльцев, кроме него и Люцифера, их личные покои занимали весь этаж, пока лифт служил разделительной чертой между ними. У Аластора был план. После своего фиаско два дня назад, у него было достаточно времени, чтобы обдумать, что же он сделал не так. Не то что бы он купился на идиотские речи Люцифера об искуплении – это абсолютно нелепо; нет, он пришел к заключению, что Люцифер куда лучше реагирует на мягкость, что, к сожалению, не было специальностью Аластора, но ради своей награды, он должен постараться. Поэтому он стоит здесь, перед дверью Люцифера в час ночи. Расстанься они на более позитивной ноте в прошлый раз, Аластор бы просто скользнул тенями под дверь, но что-то ему подсказывало, что сейчас Люцифер такого жеста не оценит, а Аластор не хотел снова оказаться в цепях. Он бы оценил этот опыт на ноль из десяти. Из-за двери доносились приглушенные звуки рояля, что складывались в тихую печальную мелодию. Люцифер не в настроении? В любом случае, Аластор только рад его утешить, если это принесет ему то, чего он хочет. Он достал трость из-за спины, и несколько раз постучал в дверь – один длинный стук и два коротких. Послышалось шуршание ткани из-за дверей, а после голос Люцифера, непривычно веселый: – Это ты, солнышко? Аластор замер. Он мог бы подразнить Люцифера, но призрачное ощущение намордника на лице было эффективным средством, чтобы отучить его говорить первое, что придет в голову, по крайней мере, пока он не вернет Люцифера под свой контроль. Люцифер распахнул перед ним дверь с сияющим взглядом и радостной улыбкой, однако его радость спала в ту же секунду, как он увидел, что это всего лишь Аластор, а не его жизнерадостная дочурка. – Жаль, разочаровывать, – проговорил Аластор, надеясь, что по его голосу не было слышно, насколько ему не жаль, – Милая Шарлотта покинула нас на сегодняшнюю ночь, кажется у нее свидание с ее девушкой. – Ах, – сказал Люцифер, явно разочарованный, – я даже не знал, что они сегодня уходят. Аластор внимательно рассматривал, каким перед ним предстал Люцифер. Никакой дурацкой шляпы, трости и пиджака. Только его обычная белая рубашка с закатанными рукавами, полосатая розовая жилетка и белые брюки. И что самое интересное, босые ноги. Теперь было понятно, почему он показался ему ниже привычного. Босые человеческие ноги. Маленькие и изящные, с выделяющейся косточкой на лодыжке, и без единого изъяна, как и все его тело. – Эй, мои глаза выше, – возмутился Люцифер. Аластор вздрогнул, подняв на него взгляд. Он не собирался извиняться за то, что смотрел на то, что было выставлено напоказ. – Так вот они где, – Аластор склонил голову на бок, будто удивленный открытием. Люцифер посмотрел на него хмурым взглядом, его настроение портилось. – У тебя какое-то дело ко мне? – В такой час? – его голова наклонилась под совсем странным углом. Люцифер задумался на секунду, и вздохнул. – Справедливое замечание. Но вопрос все еще открыт – тебе что-то нужно? – Я хотел, чтобы меня пригласили на… как ты сказал, чашечку кофе? – Кофе в час ночи? Ты вообще спишь? Он ведь делал это специально, нельзя же так тупить на самом деле. – Ты сказал подойти к тебе лично, – прямо сказал Аластор. – Я подошел. В голове Люцифера щелкнуло и над головой будто зажглась лампочка. – Оу. – Ты не этого хотел? – спросил Аластор, подавляя искры раздражения, которые норовили разгореться огнем. – Нет-нет, этого! – Люцифер активно замахал руками, пытаясь его переубедить. – Просто не ожидал, что ты действительно меня послушаешь. Аластор позволил тишине повиснуть между ними, пока он тщательно подбирал нужные слова: – Мы ведь заключили сделку. – Да, заключили, – вздохнул Люцифер, проводя чернильными пальцами по своим светлым волосам, – полагаю, ты хочешь зайти? – А меня приглашают? – уточнил Аластор. Люцифер поморщился с толикой раздражения: – Только если прикрутишь свой сволочизм на минимум, я сегодня не в настроении для твоего яда. – Вот и хорошо, – сказал Аластор и прошел мимо него без заминки, не упустив прекрасный раздраженный взгляд, брошенный в его сторону. Звуки рояля стали куда отчетливей по эту сторону двери. Мелодия была меланхоличная, красивая, но в то же время безучастная, как и сам Люцифер. – Композитор-импрессионист? – спросил Аластор, повернувшись к Люциферу. – Ты не узнаешь его? – Люцифер выглядел искренне удивленным, пока ступал босыми ногами к зоне с мягкой мебелью, где можно было удобно расположиться, в левой части комнаты. Кажется, планировка этажа была зеркальной, как и их с Аластором комнаты. – Ты думал, я ходячая библиотека всех жанров музыки? – спросил Аластор и опустился на мягкое кресло из красной парчи. Люцифер смотрел на него сконфуженным взглядом. – Нет, но… Это же Сати. – Вот как? И у произведения тоже есть название? – Гносиенна номер три. – Это должно что-то значить? – Эрик Сати был мечтателем, – с воодушевлением начал Люцифер, – и музыкальным пророком – оказал огромное влияние на Равеля и Дебюсси – я предпочитаю Дебюсси, кстати говоря, если не считать «Болеро», конечно, уж слишком красиво звучит-, – Люцифер не стал садиться, вместо этого расхаживая по комнате, оживленно рассказывая о своем восхищении композиторскими способностями этого человека. Аластор предпочел проигнорировать поток этой информации, и просто наблюдал. Комната, в отличии от той в замке, была просторная, нетронутая утиным нашествием, и не так безвкусно обставлена. Она не выглядела как комната погрязшего в депрессии отшельника, скорее как новая скудно украшенная комната холостяка. Он предполагал, это сделано намеренно, вряд ли Люцифер хотел бы, что его драгоценная дочь увидела его удручающую обитель, полную разбитых мечтаний и жалости к самому себе. Теперь здесь была огромная королевская кровать с балдахином; у стены письменный стол с простым стулом, один полупустой книжный шкаф у противоположной стены, небольшая зона отдыха с круглым столиком, где сейчас рассиживался Аластор, и большой угол для чтения у окна, где на витиеватом столике стоял граммофон, который упорно царапал пластинку. Справа от зоны отдыха, заняв добрую половину стены, расположился огромный камин, полностью вырезанный из белого мрамора. На нем красовались хрустальные статуэтки летящих лебедей, одинокая ваза, полная белых роз, и, к удивлению Аластора, прекрасно сохранившееся радио от Этуотера Кента, одна из лучших моделей начала 1930-х годов, если он не ошибается. Он снова взглянул на Люцифера, который все еще вдохновленно рассказывал о достоинствах Эрика Сати, иногда останавливаясь, чтобы подчеркнуть особо важные места в своей речи, расхаживая по пышному красно-черному ковру с белой бахромой. На однотонном фоне голых стен, оклеенных обоями, Люцифер смотрелся как трепещущий лебедь, истекающий кровью на чистый белый снег. – …и он умер один, в полной нищете, можешь себе представить? Столь талантливый человек? Вы, люди, просто отвратительны, – заключил Люцифер, наконец повернувшись к Аластору. Угрюмый взгляд, на который он наткнулся, заставил его исправиться. – то есть не все люди, но ты меня понял. По крайней мере, он в Раю. Аластор ожидал услышать в этих словах сожаление, но кажется, Люцифер был искренне рад, что эта смертная душа избежала вечного наказания, и осталась навеки в недосягаемости. – Если бы он попал в Ад, он бы мог до сих пор писать музыку для тебя, – рассудительно заметил Аластор, но Люцифер лишь ужаснулся его словам. – Почему я должен этого хотеть? – он остановился посреди ковра и уставился на Аластора взглядом, полным непонимания. – Если он один из твоих любимых композиторов, почему ты не хочешь, чтобы он был здесь? – Аластор был искренне озадачен. – С чего вдруг мне хотеть, чтобы кто-то, кто мне нравится, оказался буквально в Аду? Здесь же ужасно! Аластор медленно моргнул. Нет, он все равно не мог понять. – Ты посмотри, здесь задыхаются от серы в воздухе, небо затянуто смогом, кислотные дожди и реки из лавы, о, и как же я забыл – люди грабят, насилуют и убивают друг друга прямо на улицах – что здесь может нравиться? – перевел тяжелое дыхание Люцифер, наконец высказавшись. – И почему ты жалуешься? – спросил Аластор, сбитый с толку. – Прошу прощения? – Люцифер сощурился на него, как злая, распушившаяся, тявкающая собачонка. Аластор положил скрещенные пальцы рук на колено ноги заброшенной на ногу, царственно устраиваясь в мягком кресле. – Это не ты тот, кого грабят, насилуют и убивают – не считая самостоятельных попыток – и ты не покидал свою крепость уединения тысячелетиями. Насколько я знаю, ты прятался за юбкой своей жены, пока она взяла бразды правления Адом, и скинул с себя всю ответственность за всё происходящее, несмотря на то, что был самым могущественным существом, способным вести за собой страждущие толпы. У тебя есть сила править всем Адом, но ты сам решил этого не делать. – Чт- какое это вообще имеет отношение… Лилит хотела править! Ей это нравилось! Зачем мне ей мешать? – А почему ты не вмешался, когда она ушла? – Потому что надеялся, что она вернется! – крикнул Люцифер, позади него взвился хвост, покрытый небольшими зазубринами, его кончик в форме сердца яростно рассекал по дуге воздух позади него. – Я никогда не хотел ничем править! Почему ты думаешь я дал людям свободу воли? Я просто хотел… я просто…, – лицо Люцифера искривилось и он, шатаясь, подошел к каминной полке и осел на нее, закрыв лицо правой рукой. Его плечи, спина, дрожали, а дыхание сбилось. Аластор испуганно вздрогнул, осознав, что Люцифер… Плачет. Не слезами злобы или унижения. Мелодия подошла к концу, игла беспомощно царапала край пластинки. Аластор слушал этот тихий треск, замерев в своем кресле. Задушенные, сдавленные рыдания Люцифера заполнили пространство этой огромной пустой комнаты, отдаваясь эхом о холодные голые стены, и Аластор узрел зияющую бездну, что представляла собой душа короля. Хозяин цирка, прикованный цепью к шесту в центре пустого шатра. Брошенный Богом, своей королевой, и самим человечеством, которому он даровал свободу – цепляющийся за остатки рассудка, что тонкой золотой нитью вели к его дочери. Аластор должен был почувствовать жалость. Несмотря на огромную силу, у Люцифера в жизни не было ничего, чего бы он на самом деле хотел. Но вместо этого, Аластор чувствовал лишь нарастающее раздражение. Иметь такую власть и абсолютно ничего с ней не делать – разве это не преступление? Тысячелетиями тонуть в жалости к себе, оттолкнув от себя семью, которую он якобы любит, и позволить отбросам рода человеческого просто накапливаться, как бесконечно гниющий мусор… какое отвратительное расточительство. – Чего же ты тогда хотел? – спросил Аластор со своего места. Люцифер дрожал, охваченный ярким светом огня в камине, ореол его волос сиял, подобно нимбу – так же чисто и не запятнано, как должно быть было до его падения. Аластор задумался, оказался бы Люцифер здесь, если бы прожил обычную человеческую жизнь? Без сомнения, с таким чутким сердцем, он бы оказался в числе крылатых счастливчиков. Люцифер вытер слезы со щек левой рукой, пытаясь взять себя в руки. Аластор поднялся со своего места, и подошел к нему, сейчас он выглядел особенно маленьким и хрупким в мерцающем свете камина – с опущенными плечами и поникшей головой, взлохмаченными золотыми волосами, что падали на его глаза. – Чего ты хотел? – Аластор повторил свой вопрос. Когда Люцифер лишь прикусил губу, опустив подернутые болью глаза, он подцепил его подбородок пальцем, приподнимая голову, заставляя взглянуть на себя. – Скажи мне, чего ты хотел, Люцифер. Подбородок Люцифера задрожал, и дорожки слез потекли по его щекам, одна за другой. – Я… я хотел, чтобы они были свободны, – прошептал он дрожащим голосом. – Я хотел дать им свободу выбирать собственную судьбу, – его голос становился увереннее, и он поморщился. – Вместо того чтобы быть игрушками, навеки скрытыми за стенами сада – всего лишь развлечением для Отца… Это поэтому Люциферу так нравятся игрушки? Попытка самобичевания? Вечное наказание, которое он сам себе подписал? – Ты хотел обрезать их нити марионеток, – осознал Аластор. Люцифер крепко зажмурился и кивнул. – Кто-нибудь благодарил тебя за это? Люцифер распахнул глаза, смотря на него в замешательстве: – Конечно, нет! Это все моя вина, что они оказались здесь. – Глупости, – твердо заявил Аластор. – Ч-чего? – заикаясь спросил Люцифер. – Ты преуспел. – Я не понимаю, – признался он. Аластор внимательно скользил взглядом по нежным чертам Люцифера – он сам был так похож на драгоценную, потрескавшуюся фарфоровую куклу. – Подобно Прометею, ты вознес все человечество. Ты дал им свободу воли. Так почему ты винишь себя за их выбор? – Потому что они вечно будут страдать в Аду! – Ты видишь лишь одну сторону медали, – раздраженно заметил Аластор. – В Раю полно вознесенных счастливчиков. За их выбор тоже ты ответственен? – Нет? – спросил Люцифер, явно запутавшись. – Они попали туда своими заслугами? Аластор скептически рассмеялся, и взял лицо Люцифера в свои ладони: – Ты сам не замечаешь противоречия в своих словах? Люцифер смотрел на него как несчастная викторианская сиротка, боящаяся попросить кусочек заплесневелого хлеба. – Я могу отличить хорошее от плохого, Ваше Величество, – зловеще промурлыкал Аластор, – Я знаю, что потрошить людей было плохо. И знаешь что? Я все равно это делал – потому что хотел. Ты не затаскивал меня сюда – я пал из-за своих решений. Как смеешь ты лишать меня дара свободы воли? Сдавленный звук вырвался из горла Люцифера. – Я всегда держал в руках свою судьбу–, – шипел Аластор, зная, что это ложь, ложь, бесконечная ложь, – и никто не посмеет отобрать это у меня, ни сам господь бог, и уж тем более не ты! Слишком потрясенный, чтобы что-то ответить, Люцифер молчал, пока слезы высыхали на его щеках. Дрожь возбуждения сотрясла Аластора изнутри. Реальность искажалась и мерцала перед его глазами, древние руны договоров порабощенных душ светились в комнате, перекрывая мягкий свет огня, что омывал белую кожу Люцифера, ядовитым зеленым неоном. Шум помех нарастал, радио рядом с ним завыло, бесцельно переключаясь с одной пустой волны на другую, не в силах достичь какой-то цели. – Если бы ты этого не сделал, я бы никогда не был рожден, – сказал Аластор, радиопомехи искажали его голос, что едва можно было разобрать слова. Уставившись вниз, он провел когтем большого пальца по губам Люцифера, пока не проткнул нежную кожу, любуясь появившимися каплями крови, как прекрасным благословением. – Моя утренняя звезда, – ясно произнес Аластор, – …спасибо тебе. Аластор упал на колени перед отважнейшей и при этом глупейшей душой за всю историю создания. Люцифер смотрел на него потерянным и непонимающим взглядом, но Аластор знал – он знал, что делает. Он потянул его к себе, мазнув по губам и вновь попробовав на вкус святую кровь. Атомы взрывались на его языке, вздымающиеся столбы пепла и разрушения прорывались сквозь атмосферу, словно Армагеддон, уничтожая каждую спираль ДНК внутри каждой крошечной клетки, уничтожая само понятие жизни. Аластор дрожал и задыхался, чувствуя, как торжество жизни угасает, как потушенная свеча. Земля тряслась и рассыпалась, и он чувствовал ее дрожь, эхом отдающуюся через время, через плоть. Люцифер отскочил прочь, и Аластор остался брошенным, протягивая руки вверх в мольбе. – Мой… Король…, – прохрипел Аластор, и прежде чем он успел закончить свою мысль, весь мир заволокла тьма.