Illegal Shot

Юноша в панике бросал все самые нужные вещи в сумку. Если он будет приезжать, то ещё успеет перевезти оставшееся. А он планировал приезжать. Навещать маму, встретить её из родильного дома, быть нянькой для Чун Э или Дасома, проводить время с Камико. В голове Феликса выстраивалось столько радостных планов, но громче всех была мысль: «Наконец-то!». Хенджин крутился вокруг него, радовался не меньше самого Феликса, постоянно шутил и как мог помогал. Когда они уже сбились со счета, сколько футболок сложили, в дверь робко постучали. Ли не успел крикнуть: «Заходи, мам», как она уже отворилась, и в комнату шмыгнула Камико. — Привет! Мне мама всё рассказала, а твоя сейчас предложила поехать с вами в аэропорт! Ты же не против? — Затараторила она, счастливо улыбаясь. А затем она заметила, что в комнате Феликс находится не один, сразу же узнав гостя. – Ой… Здравствуй, Хенджин-оппа.  Девушка неловко поклонилась ему и тут же засмущалась от своего столь яркого вторжения. Хенджин улыбнулся ей в ответ и тоже поклонился. — Не против! — Ответил на изначальный вопрос Феликс. — Ты представляешь?! Я лечу в Сеул! Я лечу в Сеул!  Он подскочил к Камико, и закружил её в воздухе. — Если честно, даже не верится. Ты столько ныл, что это казалось вечностью. — Камико-о-о! — Завопил он, прищурив глаза, но тут же коротко обнял, прижимаясь к её макушке подбородком. — Ты не представляешь, как я счастлив! — Ладно, хорош вопить. Вам помочь? Во сколько самолет? — В пять. — Так что вы копаетесь то? Времени почти нет! Точно помогу. Они принялись вместе складывать вещи. Камико показывала другу что-то и уточняла, нужно ему это или нет. На утвердительный ответ, она быстренько всё складывала. Заглянув в его сумку, можно было бы представить, что всё складывал человек с биполярным расстройством. Со стороны девушки одежда была сложена красиво и аккуратно, а со стороны Феликса и Хенджина все было просто набросано комком. Из-за этого, когда сборы подошли к концу, сумка отказывалась застегиваться, Камико говорила, что это всё из-за их «рукожопости», а Хенджин хватался за живот от смеха. Выйдя в гостиную с сумкой на перевес, улыбающимся и готовым, Феликс увидел отца. Он замер на месте, глядя ему в лицо не переставая улыбаться. Мужчина прочистил горло и холодно бросил: — С Днём Рождения, сын. — Спасибо…папа. — Так, ребята, все готовы? — Выскочила Анджонг. Камико, Феликс и Хенджин утвердительно и энергично закивали головой. — Мы тоже, тогда едем! Сначала ехали в тишине, а потом Анджонг включила радио и в гордом молчании остался только Вон-Шик. Женщина и подростки радостно распевали знакомую им популярную песню. За одной заиграла вторая и так далее. Старший Ли в конце концов сдался и пробил свою недовольную мину лёгкой ухмылкой. Кто бы что не говорил, но приехали они вовремя. Времени даже оставалось на нормальные, долгие прощания. Отец держался чуть в стороне, а мама и Камико набросились на парня.  От радости девушки не осталось и следа, она плакала в три ручья, прижимая Феликса к себе. От такого зрелища, Енбока тоже почти пробило на слёзы. — Я к тебе так привыкла за эти дни… Больше чем за всю жизнь. Феликс, я-я… Я буду скучать. До следующей встречи, не важно где, в Сеуле или здесь, я буду неимоверно скучать по тебе! — Вопила она. — Как и я… — шептал он ей на ухо. — Обещай звонить. — Нет ты обещай! Пусть не каждый день, но звони! Хоть раз в неделю, чтобы сказать мне одно слово, но звони. По видео связи можно… У Хенджина-оппы же есть компьютер? Хотя если нет, то можно просто по телефону, — она всхлипывала, от чего слова были смазанными и их было трудно разобрать. — Обещаю, Камико. Надеюсь, что мы вскоре увидимся. Ты столько света принесла мне в эти мрачные дни. Я неимоверно тебе благодарен за всё! И всю оставшуюся жизнь буду это повторять! — Дурень… — шмыгнула девушка, отстраняясь. — Камико… — улыбнулся Феликс, гладя ей в глаза.  Девушка постаралась улыбнуться в ответ, и наконец уступила место Анджонг. Женщина также, как и Камико рыдала. Она прильнула к сыну, пряча лицо в его груди. Она ничего не говорила, просто тихо всхлипывала. Да и слова оказались лишними. Это были их первые крепкие объятия за долгое время.  Набравшись сил, и собрав слова в кучу, Анджонг выдохнула трясущимся голосом сыну в грудь. — Я…люблю тебя, Феликс…  Непроизвольная грустная улыбка поползла на лицо парня. Он ещё сильнее прижался к матери и спустя короткое молчание сказал в ответ: — И я тебя люблю, мам…  Такое искреннее, чистое признание любви матери и сына ещё больше растрогало Камико, и она заплакала с каким-то волчьим воем.  Объявили посадку на рейс ребят. Анджонг отстранилась и подошла к стоявшему вдалеке с командой Чану, чтобы дать напутственных наставлений. — Ну…мне пора.  Он уже хотел развернуться, как их взгляды с отцом пересеклись. Он так и держался в стороне особняком. Вон-Шик, поймав взгляд сына коротко кивнул и опустил взгляд.  «Нет, так нельзя.» — подумал Феликс и направился к отцу.  Отец молча смотрел на подошедшего сына, а затем, робко протянул ему ладонь для рукопожатия. Младший Ли посмотрел на вытянутую руку, помотал головой и отодвинул её в сторону, заключая мужчину в объятия. — Спасибо, пап…  Лицо Вон-Шика вытянулось, когда Феликс накинулся на него. Но затем, собрав себя в кучу, положил руки на его спину и слегка похлопал. Объятия были короткими, но в них были чувства, которые ни за что не передать словами. — Удачного перелета, Фел…икс… — Отец выдавил слабую улыбку и опустил голову.  Феликс кивнул и вновь подошел к маме и Камико. Он быстро чмокнул обеих в щёки и начал идти спиной вперёд. — Я обязательно позвоню, не скучайте!  Развернувшись, он оставил их за собой, к нему тут же подскочили Чанбин и Минхо. Они закинули руки на его плечи, что-то довольно выкрикивая и пританцовывая, всей командой двинулись на посадку.                                                       ***    Пусть лететь было и не долго, но одну половину команды пробило на сон, у двоих открылась внезапная «воздушная» болезнь, а оставшиеся слушали музыку и разглядывали облака в иллюминаторах.  До Корта добирались на командном автобусе. Все еще не отошедший от перелета Ли, гипнотизировал нарисованный писюн на спинке сидения перед ним, игнорируя слишком активную команду. Его понимал только такой же зеленый Джисон, рассматривающий на кресле неизвестного происхождения фрукт, который больше был похож на женские гениталии.   Отошли они только к приезду. Но ожил Феликс и осознал где по-настоящему находится лишь после того, как Чан открыл входную дверь и прокричал в пустоту общежития: — Феликс дома!  Ребята ввалились в коридор, протолкав друга вперед. — Я дома! — Крикнул куда-то в сторону паркета Феликс и наконец бросился в групповые обнимашки.  Он сам не понял, как ребята подхватили его на руки и отправили в полет на встречу поцелуя с потолком, скандируя «Дома! Дома! Дома!». У Феликса перехватывало дыхание, заставляя сердце на секунду замирать, а затем вновь биться в ускоренном ритме. Он опять готов был разрыдаться от счастья и признаться в любви каждому из команды, расцеловать Чонина и упасть в ноги тренеру. Все так же на руках, парни перетащили его в общую комнату и усадив на диван, расселись во круг него. Все ждали подробного рассказа и отправили Хенджина, как единственного уже знающего всю историю, заваривать всем чай.  Пока Феликс рассказывал, ребята вкидывали свои комментарии. Они были, как и гневные, так и радостные. Закончив, Феликс уткнулся в плечо Чонину и зажмурившись, буквально выплюнул: — Бля, пацаны… Я вас люблю. — Где-то на фоне взревел Джисон и с фразой: «Я тебя тоже, Феликс!», практически бросился к нему целоваться, но его перехватил Чанбин. — Нет, реально. Если бы не вы, то я бы, наверное, повесился там через недельку. И никакие налаженные отношения с матерью и развевающая тоску Камико, меня не спасли. — Поверь, мы горевали не меньше тебя, — промокнув глаза салфеткой, сказал Чан. — Нас будто солнечного света лишили.  И вновь объятия. Такие теплые и нежные. Несмотря на количество рук, обвивающих тело Феликса, ему было комфортно. Он готов был пропустить пальцы каждого себе под ребра. И пусть они доберутся до его сердца, переплетут коронарные артерии и пережмут аорту, ему бы было все равно. Ведь это их пальцы! Их руки и ноги.  Он стал частью этого Корта, частью команды, а значит и частью каждого из этих парней. Пусть они бесконечно треплют его волосы, пусть постоянно щипают, подкалывают, смешно обзывают и шлепают по заднице, им все это позволялось. Ведь и в Феликсе жили крупицы каждого из них.  Попивая чай и весело болтая на протяжении нескольких часов, Феликс с каждой новой минутой осознавал, что он дома. Утопал в подушках, кутался в плед, грел руки о желтую керамическую кружку и улыбался, наблюдая за очередной перепалкой Минхо и Джисона. Как же сильно он скучал…                                                               ***    Следующие пару дней, Хенджин и Феликс почти не выходили из своей комнаты. Чан дал двум главным страдальцам побыть в покое несколько дней, наладить питание и сон. Только после этого активно возвращаться к тренировкам, ведь следующий этап турнира был не то чтобы скоро, но и не за горами.  Как оказалось, у Хенджина тоже нарушился режим питания, ведь все эти дни без Феликса, он только и делал, что пил. Они оба заметили истощенное состояние друг друга, только когда оказались в своей комнате.   Феликс спустился на кухню, чтобы сварганить им легкий, но полноценный ужин. На всю команду этого конечно не хватит, но ребята и сами не претендовали на эти крошечные порции, предпочитая питаться плотной стряпней Минхо. Феликс приготовил какой-то непонятный суп, из того, что было дома и пытался чуть ли не силой запихать его в Хенджина. Тот всё дергался, и верещал, что у него нет аппетита. На крики сбежались и все остальные. — А у тебя его и не будет! У меня его тоже особо нет, но я же ем! РПП хочешь? — Орал Феликс, пока Чанбин заламывая руки Хвана за спину, усаживал его за стол. — Я сейчас тебе такую лекцию прочитаю по этому поводу! А ну не сопротивляйся, пролью, обожжешься.  — Предатели! — Вопил Хенджин, пытаясь вырваться из хватки Чанбина, окидывая недовольным взглядом смеющихся присутствующих на кухне.  Феликс держал перед его лицом ложку, пытаясь запихнуть в него хоть порцию своего кулинарного творения. — Давай, открывай рот. — Мхм… — мычал Хенджин, отворачиваясь. — Ну че ты как маленький? — Как маленький?! — Джин разинул рот от удивления, и Феликс, поймав момент, засунул ложку ему в рот. Сначала он подумал, что друг всё выплюнет, но он проглотил и уставился на Феликса. — А это вкусно! — Минхо, да у тебя появился соперник на кухне! — Усмехнулся Сынмин, но получив в ответ грозный взгляд капитана, поспешил заткнуть свой рот кулаком. — Вот и всё. Давай, ешь. Организм тебе ещё спасибо скажет, — кивнул Феликс. — «Спасибо, что вливаешь в меня что-то кроме алкоголя, господин Хван» - так? — Именно, — улыбался юноша.  Феликс ещё рассказал ему про переедания в такой период, и стал тщательно следить за его рационом. Вскоре Хенджин уже был похож на человека. Мертвенная бледность спала, а на щеках стал появляться здоровый румянец. Синяки под глазами стали менее заметны, и позже уже полностью сошли на нет. Да и сам Феликс тоже выглядел лучше.  Это подтверждал и довольный их результатами Чан. Все-таки ему не хотелось откачивать своих игроков по середине матча от голодного обморока.   К тренировкам возвращались постепенно. Для начала они ввели зарядку. Просыпаясь с утра, Хенджин расталкивал вечно сонного Феликса и заставлял его выполнять базовые упражнения прямо в комнате. Заканчивалась такая зарядка ужасающе болезненной растяжкой. Они обнаружили, что оба совершенно не склонны к гибкости, ребята скорее были, как два старых бревна. Банальные, лёгкие наклоны к ногам сопровождались кряхтениями и вздохами. А когда дело доходило до того, что Феликс или Хенджин помогали друг другу коснуться грудью своих ног, давя на спину, то комната сотрясалась от воплей. Это слышали соседи и думали, что у ребят, каждое утро происходит кровавая резня.  Позже к зарядке присоединился бег. Хенджин забыл, что гематомы Феликса уже прошли, и по началу хотел оставить его дома. Но, когда Ли уже в сотый раз показал свой торс, без единого намёка на синяк, Хен сдался. Парни пробегали небольшой круг от дома до магазина, с каждым днем увеличивая расстояние.  После того, как они почувствовали, что перестали выдыхаться и падать без сил, после трёх километров бега, Хван сообщил Чану, что они готовы вернуться в строй.                                                            ***    Из тренажерного зала на четвереньках выползали не только Хенджин и Феликс, но и все остальные. Чан не жалел никого. Только «Пылающие» думали, что привыкли к упражнениям, как тренер накидывал новых и увеличивал им веса.  На всеобщее удивление, самым бодрым остался один Джисон. От предвкушения сегодняшнего вечера, в его теле энергия восстанавливалась, как по волшебству. — Ну чего вы такие дохлые! Сегодня же творческий вечер, только попробуйте не прийти, а приползти! — Знаешь ли, не у всех шило в жопе, как у тебя от этой новости. — Злобно глянул на него Минхо. — Вообще-то… Мы же так и не отпраздновали наши с Феликсом дни рождения. И мы с вами договорились совместить эти мероприятия! — А когда у тебя был? — Едва ворочая языком спросил Енбок.  Джисон выкатил глаза и обиженно надув щеки, удалился к душевым кабинкам, сверкая голой задницей. — В свой праздник я вызволял тебя из плена! — Бросил Хан и захлопнул за собой дверцу кабинки. — Ой… А, почему я не знаю, что сегодня намечается такой масштабный вечер? — Спросил Ли уже у остальных. — А ты почаще из комнаты вылезай, — хмыкнул Сынмин.                                                         ***    Ребята решили, что выпускать Феликса в магазин больше не стоит. Каждый его поход заканчивается похищениями. Джисону доверять такое просто нельзя, он не купит ничего съестного, зато наберет целую тележку крепкого алкоголя. Чан сам разделил их, отправив в магазин Чанбина и Сынмина, Феликса помогать Минхо на кухне, а остальных убираться в общежитии.  Ловко орудуя ножом над будущим салатом, Феликс решил все же поинтересоваться у капитана, что же они делают на творческом вечере. — Ну, грубо говоря это разогрев к попойке, — усмехнулся Хо. — Каждый показывает, что умеет. Я, например, танцую, Чанбин — читает реп и так далее. В конце, мы отдаем голоса за более понравившееся «выступление» и победитель получает от Чана один прогул тренажерки. — Вот это достойная награда! За такую и побороться не жалко. — Да, но также, победитель открывает попойку. Он выпивает пять шотов приготовленных Джисоном. Чтобы уж слишком сладким приз не был. — А мне что делать? У меня из талантов – пародия на комара.  Минхо прыснул, чуть не выронив из рук тарталетку. — Ну, ты же говорил, что стихи писал. Вот напиши, что-нибудь. — Это было просто ужасно! Да и про что мне писать? — Трагично взмахнул руками Феликс. — Да хоть про Чонина. Юмор у нас оценивается сполна.  Вскоре к ним на кухню забежал Джисон, с боем отвоевал у Минхо тарталетку, закинул в рот и попытался спасти свой зад от короля кухни. Хо уже схватился за полотенце и стал им размахивать, угрожая повесить на нем Хана. Феликс, посмеиваясь и охраняя свой салат от них, уже стал думать над рифмой.  Творческий вечер был запланирован на семь часов вечера, а затем начиналось празднование дней рождений. Времени оставалось не то, чтобы много, так что покончив с помощью Минхо, Феликс побежал к себе, готовить свое выступление.  Изодрав всю тетрадку в клочья, и сидя на полу, среди кучи скомканных листов, Феликс все-таки смог наклепать два четверостишия. Перечитав их несколько раз, он внес еще пару правок и наконец результат его устроил.  Полистав оставшиеся страницы тетради, которые уже были заняты стихами, он ужаснулся. Какой все-таки бред он писал в дни своего «заточения». Но последняя уцелевшая страница его зацепила. Он даже и забыл, что успел написать это стихотворение одним из первых. Оно было не таким уж и плохим. Феликс решил представить ребятам две свои работы. Когда в общей комнате на столике были расставлены все кулинарные творения Минхо и Феликса, алкоголь спрятан по углам, а вся команда сидела на диване, Чан поднялся и хлопнул в ладоши. — Объявляю творческий вечер открытым!  Парни взвыли, подбадривая выходящего вперед капитана. Минхо даже нацепил пиджак, ради своего небольшого выступления. Феликс даже и не догадывался, что тот умеет так хорошо танцевать.  Хо включил музыку, и поправив лацканы в такт битам, и начал двигаться. Его движения были резкими, но в тоже время плавными. В какой-то момент, он вовсе сорвал с себя пиджак, бросив его в Джисона. Тот поймал его одежду и завизжал, словно он был обезумевшей фанаткой, а Минхо самой настоящей звездой.  Минхо крутился вокруг себя, гипнотизировал ребят игривым взглядом, бил в воображаемый колокол двигал плечами, а затем и вовсе, оттолкнувшись от пола, приземлился на руки сделав волну телом. Он встал на колени, поманил кого-то из ребят жестом руки, нагло ухмыльнувшись, оперся все на ту же руку и перепрыгнул назад через голову, поднимаясь на ноги. Последним движением стало постукивание в такт музыки по несуществующей двери.  Стоило Хо поклониться, как команда вновь завыла и начала аплодировать. Все ребята любили, когда капитан танцевал. Он умел это делать лучше всех и всегда представлял на таких вечерах собственную хореографию. — Спасибо, спасибо, я знаю, что я хорош, — ухмыльнулся парень, зачесывая волосы одной рукой назад.  Следующим пошел Чанбин. Стоило на фоне включиться каким-то битам, как у Феликса отвалилась челюсть. Бин громко и быстро зачитывал текст, передавая своим тембром настрой. Он жестикулировал в такт своим словам и глушил ребят восхитительным репом.  Феликсу даже в какой-то момент показалось, что Бин перегнал Эминема по скорости читки.  Парень завершил свое выступление утробным рычанием, после которого, у всех, кто стоял, выбило пол из-под ног, и они повалились на диван. Джисон бросил в него пиджак Минхо, на манер букета цветов после концерта звезд. Чанбин поймал его и отправил Хану воздушный поцелуй. Провожали репера также аплодисментами.  Дальше должен был быть Хенджин, но он быстро куда-то умчал, а вернулся с каким-то плоским предметом в руках, накрытым тканью. — Я рисовал эту картину примерно неделю, — сообщил он. — Я все не мог подобрать нужные цвета, но сейчас, она меня полностью удовлетворяет.  Хван с загадочной улыбкой отбросил ткань в сторону и открыл свое творение горящим глазам. На небольшом холсте был изображен карикатурный Чан. Он подмигивал ребятам, держал указательный палец у надутых губ и светил своей задницей, обтянутой трусами с ананасом в темных очках.  Парни покатились со смеху, а Чан уже подобрал ранее отброшенную ткань и скручивал на манер жгута, собираясь отхлестать всех, кто находился в комнате, а в первую очередь самого художника. — Тише-тише, отец! — Хенджин вытянул одну руку вперед, отгораживаясь от встающего тренера. — Это был разогрев! Я хочу представить вам еще одну картину.  Чан сел обратно, но предупреждающе сжал в руке жгут из ткани.  Хенджин смущенно улыбнулся и отложил холст с карикатурным тренером. Как оказалось, за ним скрывалось основное творение. Все придвинулись поближе, восхищенно рассматривая художество Хенджина.  На небольшом полотне было изображено лицо. Точнее его часть. Один глаз и маленький нос с частью верхней губы. Хван использовал нестандартные оттенки для цвета кожи, что придавало какого-то особого шарма. Зеленый, красный, белый и желтый цвета смешивались. Покрасневший кончик носа и будто бы слезящийся глаз, загипнотизировали Феликса. Он не мог оторвать взгляда, восхищаясь талантом Хвана. Распознать кого нарисовал Хенджин не удалось, но в груди почему-то разлилось щемящее тепло.   — Ладно, Джин, эта картина очень красивая, так что я прощу тебе ту карикатуру, — воодушевленно улыбнулся Чан, откладывая в сторону тканевый жгут. Все отметили талант художника, а Феликс даже попросил повесить эту картину в их комнате.  Дальше вышел Джисон. Он достал откуда-то гитару и прохрустев пальцами, положил их на струны. Феликс, в который раз за вечер был поражен. Хан перебирал струны своими изящными пальцами, из которых вырывались великолепные звуки. Они складывались в одно, образуя красивую, нежную и одновременно тревожную мелодию.  Инструмент словно стал продолжением рук Хана, иначе Феликс не мог описать эту великолепную игру. Вскоре перебор закончился и Джисон перешел на обычный бой шестерку, он то глушил мелодию, накрывая струны ладонью, то вновь заставлял их петь.  Эта задушевная песня гитары, тронула почти каждого, а Минхо смотрел на Джисона, схватившись за сердце и выпятив нижнюю губу, словно был готов расплакаться.  Окончательно заглушив струны, Хан довольно улыбнулся и оповестил всех: — Сам сочинил!  Джисона наградили громкими аплодисментами и практически пинками отправили на его место Феликса, который до последнего упирался.  Прочистив горло, Ли выудил из кармана повидавшие жизнь тетрадные листы. — Ты че ими жопу вытирал? — Нет, но могу запихать их твою, — посмотрел он на Чонина. — Стих! — Гордо сообщил Феликс. — Посвящается, кстати, нашему Ян Чонину!  Все удивленно посмотрели на выступающего и затаили дыхание. Феликс снова прокашлялся и начал патетично, с выражением и расстановкой читать свое произведение:

Перед глазами сиськи с монитора, Хочу забыть, но в мыслях вновь скоро! Пытаюсь уснуть, но в голове опять, Образы эти не хотят отпускать. Хотел бы хуй я свой достать, Но не встает! Ни дать ни взять! Не сиськи мне нужны, а мониторы. На них дрочу! Отвянет скоро!

  Феликс боялся, что его шуточный стишок заденет Яна, но тот одним из первых повалился на колени от хохота еще с первых строк. Ржал даже Чан, хватаясь за живот, мышцы уже начинали побаливать от постоянного смеха. — Бля, Ликс! Хорош! — Вставляя по слову между смешками, оценил хакер. — Скинь мне его смской, я в статус поставлю!  Довольный Феликс подождал, пока у ребят пройдет последний приступ смеха, он вновь привлек к себе внимание. — На самом деле, у меня есть еще один стих. Его я написал в первые дни пребывания в своем городе. Я бы хотел его вам прочитать, потому что он отражает все те мои эмоции и состояние…  С лиц парней сползла улыбка, как только они услышали первые строчки:

Среди семьи, но как в тюрьме живу, Не вижу света, как мне сберечь мечту? Домой хочу, к родным, туда, где свет, Но как достучаться, когда ответа нет? А дома сердце в радости, в тепле, Хочу расти, как цветок, в родной земле. Но связан я, и слез не понять, Здесь не верят мне, не дают кричать. Сквозь стены пробиться, как свет сквозь тьму, Найти свой путь в этом вечном плену. Я верю, надежда не даст мне упасть, И в сердце храню мечту, что всё может как было стать. Пусть время идет, но я не сломлюсь, С надеждой в сердце я вновь возрожусь. И пусть дорога длинна и трудна, Я верю, что вернусь на свой путь, моя мечта жива.

Феликс старался читать с выражением, передавая нужные эмоции слушателям. Оторвав глаза от листа, парень столкнулся со звенящей тишиной. Не было ни одобрительных выкриков, ни аплодисментов, которые сопровождали конец каждого выступления. В глазах практически всех парней стояли слезы. Он и подумать не мог, что его отчаянный стих тронет их настолько сильно. — Бля надо было его последним выпускать, — простонал Сынмин. — Я теперь не знаю, как петь… — Бля, Ббоки, прям за душу… — тер нос Чанбин. — Феликс… — протянул уже плачущий Джисон. — Бля, да вы че, ебанутые?! Все же нормально было! — Взмахнул руками виновник всеобщей депрессии.  Следующие десть минут ушло на то, чтобы оправиться от выступления Феликса и его уничтожающего стихотворения. Ему пришлось еще раза три прочитать стих про Чонина, чтобы реанимировать парней до прежнего состояния.  Когда он вернулся на диван, его сразу же прижали к себе длинные руки с изящными пальцами. Феликс оперся спиной о грудь Хенджина и стал теребить браслет на его запястье. Он понял, что больше всего выступление разбило именно его. Остатки тоски развеял Сынмин. Оказывается, они с Чонином объединились. Первый пел, а второй создал для его выступления музыку. Из динамиков полилась просто волшебно-нежная мелодия, не успел Феликс восхититься мастерством Чонина, как Сынмин запел, буквально накрывая его своим голосом, словно куполом.  Голос Кима был удивительно высоким и сильным. Было видно, как он вкладывал всю душу в каждую высокую ноту. Уши ребят словно ласкал теплый ветерок, коим выступало пение Сынмина.  Он будто загипнотизировал ребят, все сидели с открытыми ртами и вытаращенными глазами. Закончилась песня нереально высокой и продолжительной нотой, которая будто перевернула что-то внутри ребят.  По окончанию выступления, Чан поднялся, стянул с головы Джисона шапку и раздал всем салфетки, сказав написать имя того, чье выступление достойно столь великолепного приза.  Когда все салфетки были сброшены в шапку, тренер принялся подсчитывать голоса, объявляя их в слух. За Минхо – 0 За Чанбина – 0 За Хенджина – 1 За Хана – 2 За Феликса – 2 За Сынмина и Чонина – 2 — Вы че, блять, сами за себя голосовали? — Выгнул одну бровь отец. — Нет, — в унисон ответили все. — Ладно, тогда решающий голос остается за мной… — Он окинул взглядом Феликса, Хана и Чонина с Сынмином. — Каждое выступление достойно похвалы и победы. Хочу отметить ваши таланты и отдать голос за… Последних выступавших! — Громко объявил он и все вновь радостно заорали, словно каждый из них получил официальный прогул адской тренажерки. — Мо, с каждым разом твой вокал все лучше и лучше!  Сынмин с Чонином поклонились, пожали руку Чану и как-то неуверенно посмотрели на ехидного Джисона. — Да начнется попойка! — Завопил тот.