Ушастый нянь

      Шастун непонимающе моргает — раз, второй, третий — и плотнее кутается в махровый халат, даже не задумываясь о том, что причины такого поведения могут быть истолкованы превратно. Глаза, в которых хаотично зарождается паника, бесконтрольно мечутся по лицу мужчины напротив.       — Доставить удовольствие? — как первокурсник на сложной паре переспрашивает он, словно Арсений до этого вещал иносказательно, или — как уже привык Антон — он сам всё понимает так, как выгодно его больной фантазии.       — Да, — «профессор» Попов смотрит в упор, судя по всему, сомневаясь в уровне подготовки невнимательного и нерадивого первогодки. — Может, выпьем что-нибудь, чтобы расслабиться?       — Может выпьешь что-нибудь, чтобы расслабиться? Хочешь шампанского или вина?       — Дай мне стакан воды, и я уйду.       — Как всегда деловой и занятой, — хмыкают в ответ, но стакан с водой в его трясущихся руках всё-таки оказывается.       Антон поднимает его и выпивает залпом до дна.       Арсений двигается по направлению к Шастуну и уже планирует сесть рядом, когда тот резко подрывается и со скоростью истребителя достигает входной двери.       — Шаст! — летит ему в спину. Арсений старается, чтобы голос звучал ровно. Он понимал, что может напугать, он видит, что довёл Антона до лёгкой паники, поэтому сдерживает себя, чтобы не скатиться к менторскому тону. Но костяшки пальцев, сцепившихся на поясе халата, белеют, выдавая его напряжение.       — Это не обязательно, — они меняются местами. Теперь Шастун пытается воспользоваться даром убеждения, которого у него в принципе никогда и не было, и что-то втолковать Попову. — Меня всё устраивает. Не нужно. Правда.       На телефон Арсения, о котором он практически забыл на островах, приходит уведомление. Он не планирует проверять, кому и что понадобилось в это время. Сейчас главное не потерять ту связь, что успела зародиться между ними в последнее время. Потому что на данный момент она вибрирует и натягивается, норовя окончательно порваться и исчезнуть, будто её никогда и не было. Но он на автомате поворачивает голову в сторону айфона, что лежит на подлокотнике кресла. Всего на пару секунд, а когда возвращает внимание на Антона, того уже и след простыл.       Медленно выдыхает, стараясь разложить по полочкам мысли, которые беспорядочно мечутся в черепной коробке. Что это сейчас было? Его наглым образом отшили? Где-то внутри поднимается волна протеста: его вниманием никто и никогда не пренебрегал. Но он заталкивает эти мысли поглубже. Сейчас не та ситуация, далеко не та.       Телефон снова пищит. В этот раз Попов идёт на его зов, чтобы как-то отвлечься и успокоить напряжённые нервы. Позов в телеге кратко отчитывается по поводу работы авиакомпании. Арсений не просил, но Дима слишком хорошо знает и генерального директора их фирмы, и своего друга. Тому всё нужно держать под контролем. А Позу не сложно, главное психическое здоровье Графа. Товарищ интересуется, как проходит отпуск, и тешит себя надеждой, что после новогодних праздников ему с семьёй тоже подфартит куда-нибудь выбраться.       Попов тапает по имени Димы и звонит ему.       — О, не ожидал, что островитяне захотят поприветствовать меня лично, — весело отзываются на том конце провода. Арсений не слышит привычного детского гомона, который никогда не умолкает в квартире Позовых, и делает вывод, что друг ещё на работе.       — Поз, у меня к тебе разговор, — серьёзный тон сбивает радостный настрой Димы. Голос Арсений потерянный, если не сказать убитый. И никак не похож на голос человека, который наслаждается отдыхом на райских островах.       — Слушаю.       — Ты можешь мне объяснить, что с Антоном не так, — он начинает рассказ, аккуратно подбирая слова, чтобы ситуация не залетела в рейтинг с очень большим плюсом, при этом старается чётко донести до Поза суть проблемы.       — Так, стоп, — прерывает его на полуслове друг. — Во-первых, избавь меня от подробностей, моя гетеро-сторона их не переживёт, — но несмотря на традиционные шпильки в адрес новообразованной пары в их компании, ему не до смеха. — А, во-вторых, — устанавливается тишина. Попов отнимает трубку от уха, чтобы проверить, не прервался ли звонок, но секунды продолжают послушно фиксировать время разговора. — Арс, — практически через семь тысяч километров Дима вдавливает пальцы в глазницы и тихонько растирает их, чтобы собраться с мыслями. Теперь ему предстоит подбирать слова. Как бы он не отмахивался от этой пары, как бы не просил держать на безопасном расстоянии от их насыщенных событиями взаимоотношений, он понимает, что, возможно, он единственное звено, которое позволит удержать их близко друг к другу. — Несколько лет назад Тоха потерялся. И до сих пор не может выплыть.       — Объясни мне нормально, — просит Попов, но уже точно знает, что Поз и под страхом смертной казни не расколется.       — Он сам тебе всё расскажет, я знаю это наверняка. Но так же уверен, что далеко не сегодня.       — Я не понимаю, как вести себя с ним, — сетует Арсений, чувствуя непреодолимое желание закурить.       — Наберись терпения, и выключи танк, — это единственный совет, который может дать Дима. На большее у него нет прав.       Шастун вылетает из бунгало и скатывается по ступенькам к бассейну. Крутится на месте, не зная, чем купировать подступающую к горлу тошноту. Сердце в груди снова грохочет набатом. Но в этот раз скорее похоронным, не так, как оно трепетало в грудной клетке, когда буквально пять минут назад он дрочил на Арсения в душе.       На глаза попадается пачка сигарет на столике под навесом. Он не курил здесь, даже не планировал. Рядом с Поповым ему не нужны ощущения, которые дарит никотин. Арсений сам отлично справляется с выработкой гормона удовольствия в его организме. Курево он на автомате закинул в чемодан, когда собирался. А здесь выложил, когда распаковывал вещи. Рука тянется к пачке. Зацепив зубами стик, Антон зажимает его между губами.       — Шаст, я ведь не мальчик, — доносится из-за спины. Но Шастун даже не оборачивается, снова ловит глазами огни столицы и фокусирует на них взгляд. — Зачем мы вообще начинали это? Чтобы как школота прятаться по углам? Я всегда считал, что отношения — взрослые отношения, — голосом подчёркивая последние слова, продолжает Попов, — предполагают интим. Пусть даже не полноценный секс.       Антон молчит. Чтобы объяснить Арсению свою реакцию на казалось бы закономерное предложение продолжить вечер, надо начинать с самого начала. Надо рассказать, почему секс, да и вообще любой контакт, осуществляемый ниже пояса, неприемлем для него. Да, он может себе позволить дрочить на Попова. Но допустить какие-то особенно интимные прикосновения к себе — за гранью его возможностей. Но даже если он решит рассказать обо всём этом сейчас, то никакого продолжения не будет. Это он знает со стопроцентной уверенностью.       Шастун снова ловит себя на мысли, что скрывать от Арсения своё прошлое сродни гнусному обману. Можно, конечно, и дальше проявлять беспредельный эгоизм и продолжать настаивать на том, что его обязаны принять таким, какой он есть. Но Попов как никто другой не заслуживает этого.       — Я не готов, — единственное, что может выдавить из себя Антон, перехватывая пальцами сигарету, которую всё это время перекатывал между зубами.       – Ты не готов? — Арсений обходит его, затрудняя манёвр к отступлению. Сзади Шастуна пусть и неглубокий, но всё же бассейн. Перед ним тот самый «ледокол», на пути которого Антон всегда опасался оказаться. Бежать некуда. Шастун задирает подбородок, пытается давить на Попова с высоты своего роста, чтобы заставить отступить. Ему позволяют доминировать в моменте. Но также Антон понимает, что тот не отступит, вынуждая дать вменяемый ответ. — Именно ты втянул, прости уж за слово, меня в эти отношения. Ты обещал, что не оставишь меня в темноте, что я всегда получу адекватный, своевременный ликбез. Я искренне не догоняю, почему ты сейчас делаешь шаг назад.       — А ты дал мне слово, что всё и всегда буду решать я, — отражает атаку Антон и, неосознанно подтверждая слова Арсения, отступает на полшага к бассейну. Да, он бежит. Да ему страшно. Он снова и снова повторяет себе, что это Арс — человек, которого он любит, которому снова научился доверять, но демоны горького прошлого туманят разум, принуждая к грубости. Он снова демонстративно хватает губами стик, давая понять, что последнее слово за ним и разговор окончен.       — Ты можешь хотя бы убрать эту блядскую сигарету, — кричит Попов, забывая, что дал себе слово проявлять терпение. Он резко вскидывает руку, чтобы выдернуть эту гадость. На автомате Антон молниеносно отклоняется и, теряя равновесие, пару раз взмахивает руками, словно пытается зацепиться за воздух или восстановить равновесие. После чего летит спиной в бассейн.       Пару мгновений на принятие решения, и, глотнув влажный и душный кислород, Арсений прыгает за ним.       Шастун барахтается на дне, дезориентированный случившимся. Попов хватает его за бока, через плотную махру больно впиваясь пальцами в рёбра, и тянет на поверхность.       — Всё хорошо, дыши, — голос дрожит, будто сам Арсений, не умеющий плавать, оказывается выброшенным без спасательного жилета посреди огромного океана. Он придаёт Антону более или менее устойчивое положение. Одной рукой придерживает за поясницу, другой убирает мокрые волосы со лба.       Шастун тянется к нему, чтобы обнять. Какой бы аварийной не была ситуация, и как бы стремительно она не выходила из-под контроля, он всегда будет искать защиты и успокоения в этих сильных руках, уверенный, что обретёт их там.       Однако ему даже не дают приблизиться. Попов упирается ладонями в грудь Шаста, вынуждая оставаться на месте. И теперь сам делает шаг назад. Полы мокрого халата затрудняют движение, но он упрямо отодвигается от Антона.       — Прости, — одно слово царапает Шастуна изнутри. В глазах Арсения мука и боль. В них безоговорочное понимание и принятие. — Прости. Я не забыл, что с тобой так нельзя. Ты особенный для меня. А я веду себя сейчас как последний эгоист. Как подросток, которому приспичило здесь и сейчас.       — Арс, — Антон порывается что-то ответить, но в этот раз Попов выставляет ладони перед собой, давая понять, что больше ничего не требует от него.       — Я пойду приму душ. В тот раз нормально помыться не смог, — тон становится неуверенным. И горьким. — Эта сумасшедшая идея так внезапно осенила меня, что просто не смог дождаться, когда озвучу её.       Арсений медленно выбирается из каменной чаши и, хлюпая мокрой одеждой, скрывается в душевой, где до этого был Шастун.       Он не снимает халат. В эту минуту он даже не понимает, что это надо сделать. Просто врубает воду и, прижавшись лбом к каменной кладке, прикрывает глаза. Едкие думы разъедают мозг. Как помочь Антону, если тот упёрто молчит? Попову сложно разобраться: он пока не готов рассказать правду или просто не считает нужным. Как вылечить душу любимого человека, если тот прячется и постоянно убегает? Насколько хватит самого Арсения? Насколько его терпение безгранично? Как будет правильно? Так легко совершить непоправимую ошибку и навсегда оттолкнуть от себя Шастуна, не имея исчерпывающей информации. Словно у него в руках некий прибор, инструкция к которому не прилагается. Так хочется его включить, так хочется его зажечь. Но страх сломать тормозит каждую попытку.       Вода продолжает скользить по прикрытым плотной материей плечам, которые сейчас сгорблены под всей тяжестью этого мира. Они настолько каменные, что Попов сначала даже не замечает несмелые прикосновения к ним. Среди прохладных капель на шее резонирует тёплое прикосновение губ.       — Я прошу тебя, не начинай то, что ты не сможешь закончить, — не открывая глаз хрипит Арсений. У него больше нет сил бороться с призраками прошлого Антона, по крайней мере сейчас.       — Давай попробуем, — шёпот скользит по затылку. Одновременно с этим с плеч, подчиняясь движениям рук Шастуна, начинает сползать халат. Сопротивляться Антону также сил нет.       Его как безвольную куклу разворачивают спиной к стене. Длинные пальцы скользят по виску, острому краю подбородка и ныряют в яремную впадину. Полы халата раздвигаются и на грудь ложится широкая ладонь. Сердце пропускает удар, и его биение учащается так сильно, что он не сомневается: Шастун ощущает его удары на коже руки.       Антон слегка наклоняется и невесомо по очереди прикасается к прикрытым векам Попова губами. Они спускаются на щёки, крыльями бабочки трепещут на уголке рта и наконец впиваются в шею, точно выдержка постепенно покидает Шастуна.       Арсений слегка отклоняется и распахивает глаза, в которые тут же попадают брызги воды. Но кого это волнует в данный момент? Изображение Антона слегка расплывается, но Попов абсолютно точно ловит в них непонимание.       — Я не знаю, что делать мне, — не позволяя Шастуну отодвинуться, он цепляется пальцами за пояс его халата.       — Повторяй за мной, — успевает прошептать Антон, перед тем как накрыть губы Арсения своими.       Поцелуй выходит рваным и смазанным. На самом деле целоваться под упругими струями не так романтично, как описывают в любовных романах, и чертовски неприятно. В жизни всё по-другому. Всё сложнее. Вода заливается в рот и в нос, делая возможность дышать практически нереальной. Шастун тянется за спину Попова и перекрывает воду. В наступившей тишине стон Арсения, вибрирующий на губах Антона, кажется неестественно громким.       Шастун размыкает губы Попова своими и сталкивается на полпути с острым языком, который сразу же начинает посасывать. Он не торопится к избавлению от ненужной уже одежды. Степень готовности — вернее даже неготовности обоих — не позволяет этого. Но пальцы не слушают сигналов мозга, когда начинают распутывать на поясе Арсения узел. Намокший и потяжелевший, он поддаётся только с третьей попытки. Но вместо того чтобы распахнуть края халата, Антон возвращает ладони к лицу Попова, лаская подушечками пальцев виски, где пульсирует бешеное сердцебиение.       Арсений не сразу вспоминает, как себя вести. Скорее всего, он напрочь забыл, что ему следует повторять за Шастуном. Им просто обуревает неодолимое плотское желание прикоснуться к телу Антона. Он на пару мгновений отрывается от чувственных губ, чтобы удобнее было развязать пояс Шастуна. Между бровей даже поселяется неглубокая складка, настолько это представляется сложным. Но разве Попов сдавался когда-нибудь? Однако ему мало этого незначительного изменения, он приподнимает руки и стягивает с широких плеч мокрый халат, который тут же бесформенной тряпкой падает у ног Антона.       Руки не удержать. Они отправляются в путешествие, в которое так давно хотелось пуститься. Они скользят, гладят, сжимают кожу на плечах и грудной клетке. Повинуясь безотчётному желанию, Арсений бросает взгляд вниз. Шастун полностью готов. Ровный член с яркой головкой в первую секунду кажется чем-то выбивающимся из правил. И Попов на мгновение теряется, отводя глаза в сторону.       — Посмотри на меня, — еле слышно произносит Антон. Говорить сложно, словно голосовые связки высохли и потрескались, подобно земле под палящими лучами солнца. За несколько месяцев общения с Арсением он прекрасно уяснил, что в любых отношениях тот ведущий. Но сейчас руководить должен Шаст, как более опытный в этом плане.       Ему действительно было сложно переступить через себя. Всегда проще ничего не предпринимать. Однако изменения, не важно в теле или в душе, начинаются только тогда, когда человек делает что-то ещё раз после пресловутого «больше не могу». Если Попов ради него сломал себя, то Шастун прогнуться-то точно может.       Антон, удерживая взгляд Арсения, начинает медленно снимать с него халат. Изначально мягкая махровая ткань заскорузлой коркой проходится по предплечьям и спине. Трётся о нежную кожу, царапает её. Но боли нет. Это трение по закону физики заставляет температуру тела подскочить до экстремальных значений. Там, где влажный материал особенно сильно давит на кожу будто вспыхивают ожоги, заставляя сокрушающем огнём гореть внутренности. Попов плавится как руда в руках опытного металлурга. Где-то в затуманенном разуме проскальзывает мысль, что он готов даже к полноценному сексу, невзирая на то что смутно пока представляет тонкости интимных отношений между мужчинами.       Но Шастун быстро возвращает его в душевую. Он отбрасывает халат и, положив руку на лопатки Арсения, притягивает к себе. Глаза последнего медленно расширяются. Он чувствует, как его тело пронзает раскатистая молния и ударяет в пах.       Антон начинает двигаться. Он сильно вжимается в низ живота Попова, скользит вверх и вниз. Чувствительные головки, периодически плотно соприкасаясь, горят и сочатся предэякулятом, облегчая трение. Чтобы удержаться на ватных ногах, Арсений сцепляет руки на спине Шастуна. Максимальная близость вынуждает его положить подбородок на плечо Антона, дыхание которого становится быстрым и поверхностным. Эти полухрипы, полувсхлипы опаляют его тело, что сейчас словно одна большая эрогенная зона. Попов кусает губы, опасаясь, что своими стонами поднимет на уши весь отель. Но когда Шастун срывается на невнятные, судорожные стоны, он ощущает себя настоящим акустикофилом, способного возбудиться и потечь от определённых звуков.       Перенимая правила игры, он перемещает руки на ягодицы Антона, ещё ближе притягивая того к себе. Движения Арсения становятся хаотичными. Чувствует, как от кончиков пальцев на ногах поднимается огромное цунами. Но ему уже не страшно, что оно обрушится на него всей своей мощью. Страха больше нет. Остаётся только вожделение, которое внизу живота начинает скручиваться в тугую пружину. Его мотает из стороны в сторону, ведёт так сильно, что если бы не крепкие руки Антона на спине, он бы уже упал. Практически на пороге оргазма, он вдруг ощущает, что Шастун слегка отстраняется. Прикосновение тёплой ладони к его члену отзывается мощной судорогой в животе. Антон складывает из пальцев кольцо и берёт в них оба ствола, плотно смыкая нежные кончики. Он дрочит быстро и размашисто, насколько позволяет расстояние между их телами.       Дофамин взрывается в крови Попова. Не контролируя уровень громкости, он уже готов сорваться на крик, но его губы запечатывает рот Шастуна, которого слегка потряхивает, когда он начинает изливаться в сжатый кулак. Сперма облегчает движение руки, и Арсений догоняет его. Он настолько улетает, что даже не замечает, как вдавливает полумесяцы ногтей в крепкие ягодицы Антона.       На какое-то время они застывают в этой позе, вслушиваясь в успокаивающееся сердцебиение друг друга. Даже губы не двигаются. Они просто касаются ими, пребывая каждый в своих мыслях. Шастун включает воду, позволяя той омыть их расслабленные после мощного взрыва тела.       — Унесёшь меня в бунгало? — прикрыв глаза, Попов практически наваливается на Антона, желая продлить этот момент ещё хотя бы на пару мгновений.       — Унесу, — кивает Шастун в тёмную макушку. — Но ты прямо здесь и сейчас признаёшь, что принцесса в наших отношениях.       — Обойдёшься, — негодующе фыркает Арсений, разбрызгивая воду с губ и становясь похожим на настоящую лошадь. Вот-вот заржёт от негодования. Но его возмущение напускное. И Антону не надо заглядывать в голубые глаза, чтобы понять, насколько ярко те лучатся счастьем. — Спасибо, что вернулся, это много значит для меня.       — Спасибо, что позволил вернуться, — вторит ему Шастун, выдавливая гель на руки. Он зарывается пальцами в мокрые пряди, чтобы намылить их, но вместо этого притягивает голову Попова ближе и хрипит, опаляя его губы горячим дыханием. — Это значит для меня гораздо больше.

***

      Антон редко занимается спортом, если, конечно, считать просмотры хоккейных матчей лёжа на диване. Но сейчас, трепетно обмытый и практически одетый руками Попова, в своей комнате, в постели, он чувствует себя марафонцем, который впервые преодолел олимпийскую дистанцию.       Секса определённо в его жизни было больше, нежели спорта. Он был и активом, и пассивом, неплохо владеет техникой минета. Однако только сейчас понимает, насколько вся его интимная жизнь до прихода в неё Арсения отличается от одного — можно даже сказать неловкого и неумелого — фроттажа в душевой кабине одного из самых шикарных отелей на Сейшельских островах.       Разница в том, что он впервые любит.       Это слово легко ложится на его израненную душу, потихоньку залечивая раны, которые продолжали гнить годами. Оно не вызывает сопротивления или незначительного сомнения. Он уверен в своих чувствах точно так же, как уверен в том, что Попов никогда и ни при каких обстоятельствах не станет принцессой в их союзе.       Воспоминания о том, как гордо — если учитывать, что он был совершенно голым — Арсений шёл от душа к домику, заставляет губы расползтись в торжествующей улыбке. Он такой, его мужчина! Амбициозный перфекционист с трудноперевариваемым характером. Но ведь и любят не за что-то, а вопреки.       Изменилось ли что-то в их отношениях, когда они вернулись в бунгало? Нет. Они сами изменились. Больше Антон не сомневается в том, что это всё временные декорации. Это настоящее произведение искусства. Это то, о чём хочется умолчать, и в то же время кричать всему свету, насколько глубоко пробрался Попов под его кожу и основательно поселился там.       Это право думать о том, что у всего этого есть будущее. Пусть ещё до конца неизведанное, но вполне себе многообещающее.       Негромкий стук снаружи выдёргивает его из сладкой полудрёмы. С подносом в руках в комнату входит Арсений.       — Гречка, сэр, — шутит он. Аллергия Шастуна на все крупы, кроме гречки, до сих пор его удивляет, но не подтрунивать он не может. Пристраивает обещанные ранее морепродукты и лёгкий салат для себя на журнальный столик из голубого гранита.       Попов с изножья забирается на постель и медленно на четвереньках двигается к Шастуну. Это его пещерный отважный лев, который в прямом смысле порвёт за своих близких. Это зверь, который годами выгрызал себе дорогу наверх, который — без преувеличения — стал вожаком своей стаи.       Это мужчина, которого Антон безмерно любит.       — Ты голодный? — Арсений наконец добирается до своей цели и удобно укладывает голову на груди у Шастуна.       Это его личный лев с душой котёнка.       — Позже, — отзывается Антон, перебирая ещё влажные тяжёлые пряди.       — Я должен, наверное, что-то сказать, — Попов трётся носом о футболку Шастуна. Была бы их воля, они бы легли спать обнажёнными — ещё один волнующий опыт в их союзе. Но у них есть шестилетний электровеник, который может с утра в любой момент появиться на пороге номера, и с этим они должны покорно мириться.       — Речь? — брови Антона сходятся на переносице, когда Арсений поднимает голову, кладёт на плечо Шастуна кулак и упирается в него подбородком.       — Ну, что-то присущее случаю, — терпеливо поясняет тот. При этом выражение лица его настолько серьёзное, что Антону приходится вытянуть губы уточкой, чтобы не рассмеяться.       — Ты можешь ничего не говорить, — находит всё-таки в себе резервы, что возвращают его голосу деловую интонацию. — Я всё понял там.       — Понял? — переспрашивает Попов, точно опасается, что какие-то нюансы их времяпрепровождения в душевой до Шастуна не дошли. Но когда получает в ответ уверенный кивок, его глаза вдруг вспыхивают сверхновыми и он мурлычет, одновременно подмигивая. — А ты можешь ещё раз простонать так, как стонал там? Боюсь, у меня теперь кинк на эти звуки.       — Арс, — взрывается зычным хохотом Антон, — ты серьёзно?       — Совершенно серьёзно! — Арсений ведёт ладонями по бокам Шастуна и порывисто сжимает упругую ягодицу.       — Блять, — шипит Антон, заставляя Попова с опаской отнять руку.       — Что там?       — Следы от твоих ногтей, если мне не изменяют математические способности и ощущения, то их где-то восемь, — скорбно вздыхает Шастун.       — Дай подую, — на полном серьёзе заявляет Арсений и даже начинает стягивать с Антона шорты, чтобы скорее приступить к оздоравливающим процедурам.       — Остановись, — отбивается Шастун.       В постели завязывается шуточная потасовка, вследствие которой Попов оказывается сидящим сверху Антона, руки которого подняты над головой и прижаты к подушке. Арсения больше не смущают такие позы. Интуитивно он чувствует, что и сам Шастун находит в них удовольствие, уверенный, что это не нападение, и что Попов не причинит ему вреда. Не сделает больно.       — Или ты стонешь, или я лечу твой зад поцелуями, — о как! Шастун уже не сомневается, что переход их отношений на новый уровень изменит всё, если уже не изменил. В голову закрадывается шальная мысль: интересно, в полноценном сексе Арсений такой же раскованный. Он облизывает губы, словно уже готов попробовать это блюдо и по достоинству оценить его вкус.       — Я тебя люблю, — чётко произносит Антон. Откуда пришла уверенность, что это тот самый момент, он понять не может. Но отчего-то показалось, что она, как неумолимые последствие, настигла их именно сейчас. — Очень.       Попов судорожно сглатывает, так что кадык нервно прыгает вверх и вниз. Его губы сжимаются в тонкую линию и желваки напрягаются под тонкой кожей лица. Но взгляда — красноречивого и пробирающего насквозь — он не отводит. Шастун на мгновение теряется, сам хочет спрятать глаза. Слишком рано? Неуместно? А вдруг Арсений воспримет признание в качестве платы за то, что Антон заставил его перейти некую грань.       Однако сомнения, посеянные в душе, не успевают разрастись. Попов полностью укладывается на Шастуна и крепко прижимается губами к его виску. К ответу пока не готов. Но в то, что чувства взаимны, Антон верит безоговорочно.

***

      Посещение ботанического сада «Мон Флери», расположенного в Виктории, оставили на последний день. Вернее, последнее утро, так как после обеда, к большому сожалению всей компании, уже следовало выдвигаться в аэропорт. Чемоданы собрали ещё накануне, чтобы как можно больше времени провести там и полюбоваться экзотическими цветами и пальмами.       Шастун никогда не увлекался ботаникой, находя её скучной. Всегда казалось, что это та наука, которая мало где пригодится учителю начальных классов. Однако нельзя сказать, что он ничего не почерпнул из материала, который скрупулёзно втискивала в них колобок в очках, как «любя» величали его учительницу по биологии. Но здесь, в вечнозелёном царстве флоры и фауны, он даже растерялся, ведь таких редких растений встретить нигде больше не мог. К слову сказать, ребятню они совершенно не привлекали. Роберт вообще наделил всемирно известный ботанический сад обидным эпитетом «парк» и сообщил всем, что едет туда исключительно ради черепах.       Они неспешно бредут по широким тропинкам в сторону обитания альдабрских долгожителей . Шастун и Попов держат с двух сторон Кьяру за руки.       — Люблю вас, — щебечет девочка, заприметив огромных черепах, и вырывается вперёд за Робертом. Но прежде успевает вложить ладонь Арсения в руку Антона.       — И я тебя, — синхронно отвечают ей мужчины и переглядываются. Шастун чуть склоняется к лицу Попова, чтобы прошептать только для него:       — Тебя я тоже люблю, — так странно, но теперь говорить это совершенно легко. Словно убрали барьер, который до этого мешал.       Ответа не следует. Антон понимает, что был услышан. Но на фидбэк, по-видимому, надеяться не стоит. Какая-то детская обида появляется в тандеме с принципиальностью. Ну что он, надорвётся, что ли, если скажет в ответ? Это же просто слова. Шастун видит их отражение в действиях Арса, в его эмоциях, в нежности, да блять во всём. Он порывается расцепить переплетённые замком пальцы и даже начинает тянуть руку на себя, но ему не позволяют. Они чуть замедляются, чтобы отстать от Ляси с Пашей.       — Ты не думал, почему именно Сейшелы?       — В смысле?       — В прямом. Не задумывался, почему из всех курортных мест я выбрал именно Сейшелы?       — Денег не хватило на Мальдивы? — да, все еще по-детски неправильно. Но его защитная реакция — жалящие шутки. И сарказм, приправленный соусом из черного юмора. Ну вот такой он, Арсений сам вляпался в него.       — Потому что тут мы можем не скрываться, — Попов остается невозмутимым. — И я могу сделать так, — он ведет костяшками по линии челюсти и ласкает щёку, — и даже так, — поцелуй настолько неожиданный, что Антон готов отпрянуть в первые мгновения. Потому что привык, что проявление чувств у них только в стенах дома или комнаты.       — А, так получается, ты не мог потрахаться со мной только потому что не хотел осквернять родную землю? — да, он в открытую хамит. Но такой уж Шастун, если его задеть, то вся злость и обиды выливаются в колкие шпильки.       — Я тебя обожаю, — хрипло смеётся Арсений, приобнимая Антона за талию.       — Это неправильный ответ, — голосом Диброва в передаче «Кто хочет стать миллионером» отзывается Шастун.       — Так, ещё пятнадцать минут и надо ехать, — сверяясь с часами на запястье, командует Паша.       — Можно сделать звонок другу? — Попов ещё ближе притягивает Антона к себе, когда Добровольские переключают внимание на деревянный домик, украшенный разноцветными орхидеями. — Тебе хорошо со мной? — меняет стратегию Арсений, упираясь лбом в лоб Шастуна.       — Хорошо, — букой отвечает Антон.       — Ты веришь мне?       — Верю.       — Ты так терпеливо вёл меня к тому, что произошло в душевой, — еле слышно продолжает Попов. — Поэтому сейчас я прошу у тебя проявить терпение. Ты самый важный после Мартышки человек в моей жизни, слышишь?       Шастун слышит. И ему этого достаточно.       Пока.

***

      Возвращаться с тёплых и солнечных Сейшел обратно в промозглую, уже даже зимнюю Москву морально сложно. Антон плотнее кутается в приподнятый воротник дутой куртки и перешагивает с ноги на ногу, пытаясь высмотреть знакомую чёрную машину. Но в потоке одинаковых монохромных авто выделяется только лишь Панамера, остановившаяся напротив их троицы. Добровольские уехали раньше, потому что оставляли своё авто на платной стоянке.       — Серёжа! — раздаётся сбоку счастливый возглас Кьяры, которая срывается с места так стремительно, что Арсений не успевает её остановить.       — Привет, Карапуз, — мужчина подхватывает её на руки и делает оборот вокруг своей оси. На приветствие уходит пара минут, пока из рядом припарковавшегося автомобиля не выходит Илья.       — Откуда машина, Серый? — спрашивает Попов, указывая на Порш.       — Твою тачку Илья в сервис загнал, а мой кабриолет уже для такой погоды не канает, вот и купил. До офиса неудобно было добираться, — пожимает он плечами, счастливо посматривая на свою ласточку.       — А каршеринг и такси уже не актуальны?       — А как же корпоративные авто? — одновременно произносят Антон с Арсением, переглядываясь.       — До корпоративного нужно было ещё добраться, — начинает Матвиенко, уже предвкушая головомойку от друзей, — а каршеринг… У меня не было приложения, а скачивать лень.       — А если бы мы улетели на две недели, ты купил бы себе дом?       То, насколько беспечно он это произносит, поражает Антона. Он было думает, что хотел бы так жить, чтобы вместо того, чтобы скачать приложение, можно было купить новую машину. Но размышлять об этом долго не приходится, потому что события начинают разворачиваться настолько стремительно, что он чувствует себя Беллой из «Новолуния», когда она сидела на стуле, а вокруг сменялись дни.       Макаров закидывает чемоданы Арса и Кьяры в машину Матвиенко, который усаживает девочку в детское кресло. После чего подходит к Арсу. Что они проворачивают, сказать сложно, так как широкая спина Графа закрывает весь обзор. Попова загадочно улыбается Антону и машет ладонью, словно на прощание. Шастун хмурится, не понимая, что происходит, но все остальные явно в курсе чьего-то замысла.       Они усаживаются в разные автомобили, и Шасту хочется завыть от неизвестности. Ну что это такое? Такие сюрпризы он не любит, так как чувствует себя первоклассником, которому по ошибке дали контрольную ВУЗовской программы. Он решительно не может состыковать факты. Машина плавно трогается с места, следуя за чёрной Панамерой. Вот только когда Матвиенко проезжает вперёд, они перестраиваются в ряд для разворота.       — Арс, что происходит? — спрашивает Антон, потерявшись. Они забыли какой-то чемодан? Или что?       — У меня есть сюрприз для тебя. Пока что ничего не скажу, — и улыбка. Такая же загадочная, как у дочери.       — Ну Арс, — начинает канючить Шастун, укладывая длинные пальцы на крепкое бедро. Немного продвигается вверх, явно манипулируя.       Они возвращаются в аэропорт. Проезжают шлагбаум и останавливаются на парковке, что располагается между терминалами В и С. Арсений глушит машину и поворачивается корпусом к нему. Здесь бы прекрасно подошло стихотворение Маяковского «Я достаю из широких штанин», но Попов достаёт совсем не паспорт и не из штанин, а из внутреннего кармана пальто. Посадочный.       — Что это? — спрашивает Шастун, когда мужчина передаёт ему распечатанный лист.       — Помнится, ты сказал, что соскучился по маме. Билеты до Воронежа. Туда и обратно, — улыбкой Попова можно осветить всё Шереметьево. Он так искренне рад провёрнутой афере, что едва не подпрыгивает от воодушевления.       — Арс, ты, — Антон путается в словах, не в силах передать тот спектр эмоций, что накрывает его лавиной. Он читает пропечатанные на белоснежной бумаге слова, не доверяя своим глазам. И действительно, через 2 часа вылет. Это же не шутка? Он решает уточнить. — Правда?       — Абсолютно.       Шастун кладёт ладони на впалые щёки, впечатываясь губами в губы. Это не глубокий, влажный поцелуй. Это затянувшийся чмок. Практически целомудренный. Но эмоциональный.       – Спасибо, спасибо, спасибо, — Арсению кажется, что столько благодарностей в последний раз он получал, когда разрешил Кьяре завести кота.       — Двое суток. Прости, но в воскресенье вечером обратно. На работе завал, с Мартышкой некому сидеть будет. Да и избавляться от тебя больше, чем на пару дней, я не готов, — он словно оправдывается, что Шастун так мало времени проведёт с родными, но и удержаться от подколки не может.       — Да ты чего, я понимаю. Спасибо и за это. Капец, мама будет так рада, ещё и выходные будут, — теперь уже чуть ли не подпрыгивает Антон, но настроение в машине меняется мгновенно, стоит одной-единственной мысли проникнуть в сознание. — Только, Арс, деньги за билеты я верну.       — С чего бы это? — тёмные брови практически встречаются на переносице, отражая всё негодование мужчины.       — Блин, ну а что я, как содержанка?       Антон бы хотел донести свою мысль так, как она сформировалась у него в голове, да только слов как будто не хватает. Да, вот такой он, учитель-писатель, который не может предложение составить. Но Арсений — и это, на самом-то деле, уже прогресс в их отношениях — понимает всё сам. Вспоминает разговор в лесу об изменениях, и понимает.       — Так, вообще-то это планировалось как сюрприз от твоего молодого — и не нужно сейчас комментариев — человека, а не как работодателя. Но хорошо, сейчас я соглашусь с тобой, — Арс берёт его за руку, поглаживая костяшки пальцев. — Но о том, как принимать от меня подарки, вне зависимости от их стоимости, мы поговорим позже.       — Ну ты же понимаешь, — начинает Шастун, но договорить не успевает.       — Понимаю, тебе неловко. Но пойми и ты: у меня есть средства. Я вполне способен оплатить тебе билеты. Да и, если честно, небольшой личный самолёт тоже, — он улыбается, замечая расширившиеся до размера двух блюдец из-под кофе глаз. — Но Мартышка в этой очереди первая, не переживай.       Шутка разряжает обстановку. Антон тихо посмеивается, упирая лоб в чужое плечо. Арсений поглаживает его по пояснице, пробравшись под куртку. Сколько они так сидят — неизвестно.       — Стоп, я только сейчас подумал. Вылет из терминала B, я же мог дотопать пешком. К чему были эти махинации с двумя машинами? — он искренне не понимает логики в действиях.       — Во-первых, — голос у Попова почему-то чуть похрипывает, и этот звук разливается по внутренностям теплом и уютом, — если бы была одна, то всем бы пришлось ждать меня. А Мартышка явно устала после перелёта, да и спать ей уже пора.       — А во-вторых? — тихо шепчет Антон.       — А во-вторых, в здании аэропорта я бы не смог сделать так, — мягкие губы касаются гладковыбритой щеки. — Или так, — вторая щека тоже попадает под раздачу. — Или же вот так, - повторяя собственные слова, сказанные часами ранее, Арсений делает то же самое, что и тогда.       Он наконец-то прицеливается куда надо. И попадает по губам. Сладким, тягучим поцелуем. Антон стонет, когда под закрытыми глазами пролетают картинки того, что происходило в душевой. Тогда поцелуи были почти такими же. За исключением отсутствия на них одежды.       Вспышка фар заставляет их отскочить друг от друга с видом застуканных за непотребством мальчиков в мужском туалете. Он глупо хихикает, когда замечает покрасневшие щёки. У них есть ещё около получаса.       — Кстати, Арс, — Шастун прикусывает губу. Рано или поздно, но нужно поднять эту тему, — я хочу извиниться.       Арсений, даже если бы не мог говорить, с лёгкостью говорил бы мимикой. Правая бровь приподнимается. И Антон читает в этом жестве замешательство, интерес, некую настороженность. Он так не умеет. Научился за свои годы «держать маску», с близкими, правда, похуже прокатывает, но всё же.       — За то что напирал на тебя, — поясняет он, но, заприметив искорки веселья, понимает, что всерьёз его фразу не воспринимают.       — Если ты про то, что напирал на меня в душевой, то я был не против, мне казалось, это очевидно.       — Нет, Арс. И я серьёзно вообще-то. Прости, что дрочил тебя этими разговорами по поводу признаний в любви, — он буквально видит, как в мыслях Арса появляется каламбур на тему дрочки. Но тот очень сдерживается. — Да, да, помню, дрочил я не тебя, а тебе. Но давай серьёзно.       — Всё нормально. Я понимаю. Но пока просто не готов озвучить. Для меня эта фраза важна, как бы по-детски это не звучало. И не потому что если сказать это вслух, то ситуация станет реальной. Просто я говорил это только Алёне, а сейчас уверен, что вообще её никогда не любил. Я не хочу опошлять то, что я к тебе чувствую набором каких-то слов. Да, я говорю это Кьяре, но это другая любовь.       — Я понял, Арс, — Антон укладывает голову обратно ему на плечо. — Всё хорошо, правда. — И он не врёт. Попову не обязательно говорить о своих чувствах, ведь он итак ощущает его любовь.

***

      Кьяра откровенно мается. Как бы она не любила отца, Антон в её жизни укоренился конкретно, а потому второй день без няня ощущается особенно тяжко. Но он и отдохнуть тоже должен. Не всё же ему работать. Так папа сказал.       — Но я очень скучаю по нему, — тянет девочка, недовольно хмуря брови. Как же он не понимает, что без Антона жизнь невмоготу. Вот прошло уже четыре часа с момента её пробуждения, они сделали всё, что делали бы обычно. Но без Тоши получается не то!       — Милая, — он редко так обращается к дочери. Привычное «Мартышка» слышится намного чаще. Но в редких случаях, когда, допустим, нужно успокоить Кьяру, помогает и это, — я тоже по нему скучаю, но нужно потерпеть. Часов через восемь он уже прилетит. Если перестанешь вредничать, то возьму тебя с собой.       Попов прекрасно знает, что такое манипуляции и шантаж, пусть и не прямой. Но всё-таки пользуется положением, так как за последние сутки Кьяра уже раз двадцать заводила этот разговор. И каждый раз в его конце горестно вздыхала, складывала на груди руки и недовольно отворачивалась. Матвиенко подколол его, что, мол, раньше я мучился так, когда ты в командировки летал, а теперь ты страдай. Карма, однако.       За окном лениво опускается снег, а они с Арсением лежат на диване в гостиной. Мультик про богатырей закончился, а потому мужчина переключается на другой сервис, рыская в поисках того, что было бы интересно и дочери, и ему. Потому что сил не хватает смотреть по кругу то про отмороженных принцесс, то про поющих мужиков с крысами на спине. В промо одного из роликов мелькает реклама ресторана фастфуда.       Кьяра мгновенно стыкует цепочку. Они с Алёной ходили туда, потом ей стало плохо, а после все вокруг поругались.       — Папуля, — она выкрикивает это настолько неожиданно, что Арсений едва удерживает в руках пульт, — я вспомнила, что хотела поговорить.       — О чём же, дочь? — он ласково гладит её по макушке, даже не собираясь ругаться на превышенный уровень громкости. Были бы они где-то в общественном месте — да, но не дома, где ребёнок должен чувствовать себя в полной безопасности.       — О том, что я твоя дочь, — безапелляционно заявляет она, наивно надеясь, что родитель поймёт, о чём речь. Арсению хочется чисто рефлекторно заявить «Да вы, не иначе, Шерлок», но он осекает сам себя. Это не Антон и не Серый, которые бы поняли шутку. Это его маленькая дочь, которая в данный момент ждёт какой-то реакции.       — Ну, конечно, ты моя. А что, были сомнения? — пальцы коротко пробегаются по рёбрам, вызывая у девочки хохот.       — Ну папа, ну ты чего, — Попов готов был поставить всю свою компанию на то, что в конце она добавит «тупишь». Но Кьяра либо и не собиралась изначально, либо поняла, что такое отцу говорить точно не стоит. Это всё общение с Робертом, иначе откуда его маленький темноволосый ангелок научилась так искусно пользоваться интонациями голоса? Она сейчас похожа на строгую учительницу, которая, объяснив тему три раза, получает в ответ «а я не понял». — Ты сказал Тоше, что я твоя дочь, а не его.       «Потому что она моя дочь, а не твоя!»       Фраза, произнесённая собственным голосом около трёх недель назад, режет словно ножом. Он тогда сказал это на эмоциях. Как обычно. И как обычно пожалел об этом, стоило немного прийти в себя. И он искренне надеялся, что Кьяра этого не услышала.       — Мартышка, прости, но я не совсем понимаю, к чему ты ведёшь, — он поворачивается на бок, подперев голову рукой. Как хорошо, что они разложили диван.       — Я веду к тому, что мой папа только ты. А Тоша мой друг. Ещё он говорит, что учитель, товарищ и наставник. И что я могу прийти к нему с любой проблемой. Я Тошу очень люблю, но он не мой папа. С ним классно, он очень умный, но папуля у меня один, — она подбирается ближе и обнимает его, уложив голову на грудь.       Арсения буквально насквозь пронизывает это признание. Почему-то появляется ощущение, что всё неправильно. Изначально Кьяра вообще не должна была слышать эту фразу. Да что уж, в первую очередь сам Попов не имел права говорить это. Осознание этого сдавливает грудную клетку титановыми тисками. Он всеми силами пытается избавиться от кома, который раздирает гортань изнутри.       Кьяра, словно ощутив вмиг изменившуюся атмосферу, приподнимается заглядывая в самую душу своими лазурными глазками. Арсений знает этот взгляд, сам иногда видит такой же в зеркале. Дочь поняла, что тема расстроила его, а потому сейчас сожалеет, что завела разговор.       — Милая, мне очень жаль, что ты это услышала. Я поступил очень некрасиво по отношению к Антону. Но я знаю и очень ценю, что ты у меня есть, — он оставляет лёгкий поцелуй на её лбу.       — А почему ты поступил некрасиво? — кажется, что её больше не волнует отсутствие Шастуна, не интересует предстоящий просмотр. Всё внимание сосредоточено на родителе, который — впервые на детской памяти — говорит, что в чём-то не прав.       — Потому что нельзя говорить первое, что приходит в голову, когда ты на эмоциях. Даже если ты очень сильно злишься. Я мог обидеть Антона этой фразой.       — Но ты же извинился? — она чуть склоняет голову набок, чтобы всмотреться в серьёзное лицо родителя.       — Конечно. Сразу же.       — Папуля, я тобой так горжусь.       «Я горжусь тобой». Антон сказал это, когда Попов согласился завести Шерстяное Орео в их доме. И реакция у Арсения в тот момент была неоднозначная. Видимо не один Антон начал влюбляться тогда. Потому что иначе объяснить смену чувств на эту фразу Арсений не может.       — Ты большой молодец, что извинился, — Кьяра продолжает добивать мужчину своими похвалами.       Он далеко не молодец, как минимум потому что сказал это. И совсем не повод для гордости, потому что извиняться человек учится ещё в детстве. А ему под сорок, и он только сейчас начал менять что-то в своём укладе жизни. Даже пришёл к этому не сам.       Мысли вгоняют в уныние. Даже в таком простом вопросе как признание в слове на «л» он упёрся. Как самый настоящий баран. Казалось бы, если ты чувствуешь, что неравнодушен к человеку, признайся. Но нет. Почему-то ему сложно выразить это через рот.       — Дочь, я тебя люблю, — произносит он. Слова срываются с губ абсолютно легко. Абсолютно без препятствий. Он привык говорить это ей. С самого детства. Уж в чём в чём, а в этом его упрекнуть нельзя.       — И я тебя люблю, папуля.       — Нам нужно кое-что купить. Поможешь выбрать? — если ему так сложно сказать о своих чувствах, то он их покажет. Потому что прокравшаяся в голову мысль о том, что он так может потерять Антона, пугает.       — Конечно, а что покупаем? — Арсения немного пугает её энтузиазм. Шопоголизм же не передаётся с ДНК матери?

***

      Шастун озирается по сторонам, поправляя лямку рюкзака. Он очень рад, что два дня назад Арсений предложил взять с собой парочку вещей. Иначе он бы заколебался таскаться с чемоданом, который ему и не нужен-то толком. Толпа прилетевших иностранцев кучкуется у выхода, то ли ожидая кого-то, то ли не понимая, что делать и куда идти на земле русской. Антон усмехается с шутки в голове и продолжает выискивать Арсения в бесконечном потоке людей.       Они списывались перед полётом. Попов не стал даже слушать его, заявил, что приедет встречать с Мартышкой. Как оказалось, Кьяра очень соскучилась. Хотя, он и сам это понимал, так как чуть ли не ежечасно получал видеосообщение от девочки с полным отчётом того, чем она занималась. О том, что делала Печенька, к слову, он тоже знал. Мама каждый раз умилялась девочке и вклинивалась в ответные кружочки. Удивительно, но за эти два дня они даже как-то подружились, что ли. Обе журили его за то, что он захотел состричь свои кудряшки. Хохотали, когда Антон чуть не уронил телефон во время записи кружка. Но, несмотря на то что сообщения слались на телефон Арсения, тот с Маей ни разу не пересёкся.       На душе стало как-то подозрительно спокойно. Шастун отвык от такого. Да с появлением Поповых в его жизни в принципе перестало быть спокойно, если уж на то пошло. Кьяра никогда не давала скучать физически, Арсений будоражил мысли морально. И если изначально это было в негативном ключе, то сейчас всё изменилось. Они встречаются. Так странно.       Полёт у него проходил с этими же мыслями. Вообще удивительно, но это был первый относительно спокойный перелёт. Не было паники, не было страха. Он вообще не задумывался о том, что умрёт. И это не может его не радовать, потому что, если сравнивать с первым путешествием в Питер, виден явный прогресс.       Кажется, он сошёл с ума. Иначе он не может объяснить, почему Арсений приближается к нему с каким-то странным ободком на голове. Шастун двигается в его сторону, но скоро замирает. Сначала он впадает в ступор. После сгибается пополам, смеясь до боли в рёбрах. На голове Попова ободок с говном. Не в прямом смысле, хотя это как посмотреть. На головном уборе вполне себе реалистичные плюшевые кучки в виде коричневых спиралей.       Арсений идёт с высоко поднятой головой, несмотря на то что парочка особенно глазастых зрителей сего представления удивлённо таращатся на него, а один даже фотографирует. Но мужчина не замечает этого, либо делает вид. Он подходит к Антону и, коротко обняв, закатывает глаза, после чего склоняет голову и кивает, давая зелёный сигнал для смеха. И Шастун не сдерживает себя. Кладёт руку на его плечо, упирается лбом в солнечное сплетение и трясётся в припадке.       А Арсений говорил Кьяре, что это нихрена не похоже на бараньи рога. Но дочь упёрлась, что это именно они. Вообще, было сложно найти подходящий его плану головной убор. То, что выглядело более-менее презентабельно, пришло бы слишком поздно. Мартышка в какой-то момент предложила ему купить ростовой костюм барана, но хватило всего одного взгляда Арсения, чтобы она поняла: этот вариант точно не подходит. Он и так переступает через свою гордость, самовольно подставляясь и выставляя себя на смех.       Вообще, он возненавидел себя раза три, пока они с Кьярой ехали в аэропорт. Дочь всю дорогу спрашивала, зачем ему эти треклятые рога. И не скажешь же ей, что они нужны для того, чтобы признаться в любви ею обожаемому Тоше. Нет, сказать-то можно, но вот что будет дальше — вопрос. Потому что они ещё не обсуждали с Антоном, как и когда будут объяснять всё ребёнку. С друзьями полегче — они понимают сами всё, что нужно понять.       — Арс, прости, конечно, но я бы взорвался, если бы не просмеялся хорошенько, — выводит его из размышлений Шастун. — Я скучал.       — Я тоже, — лёгкая улыбка трогает его губы. Арсений чуть разворачивает их так, чтобы была видна машина. Кьяра уснула на подъезде к аэропорту, он попытался её разбудить, но не вышло. Поэтому пришлось выходить на свой страх и риск. Но он не планирует задерживаться тут и будет пристально следить, чтобы ничего не случилось. Ну не станут же высшие силы наказывать его за безответственность, когда он решил проявить её едва ли не впервые за шесть лет.       — А чем обусловлен выбор головного убора, боюсь спросить, — насмешка сквозит и через интонацию, и через мимику, но Арсений не может осуждать его за это.       — Это не кучки дерьма, как ты мог подумать. Вообще-то, это бараньи рога, — недовольно бурчит он, снимая ободок. Кажется, его план, который изначально должен был быть милым, оказался провальным. Ну не романтик он, на кой чёрт полез в эти дебри?       С лица Шастуна слетает всё веселье. Он изначально абсолютно не понимает, к чему это всё. И только спустя несколько секунд, когда Арс уже выкидывает злосчастный ободок, он вдруг осознаёт, зачем. Сердце начинает колотиться быстрее совсем не от смеха. А от осознания.       Арсений признаётся ему в любви.       Да, абсолютно в своей поповской манере. Но признаётся!       — Я тебя тоже, Арс, — тихо говорит он, быстро сжимая его руку. Он бы хотел передать тому хоть капельку невыразимой нежности, которая окутывает его. Но в их реальности они не могут себе этого позволить. Поэтому остаётся надеяться, что взгляд скажет всё красноречивее любых слов.       И Арсений понимает. Их немой диалог длится недолго. Время не то, место не то, слишком много людей вокруг.       — Пойдём, Кьяра в машине спит одна.       Антон замечает автомобиль и идёт к нему. Арсений двигается чуть сбоку следом. В голове рой мыслей, и ни единой плохой. Толпа туристов, заприметив приближающийся автобус, ломится в его сторону. Какой-то мужчина пихает Попова, отчего тот впечатывается в Шастуна, который останавливается перед пешеходным переходом.       — Ты теперь каждый раз будешь так проявлять свою любовь? — шепчет он, повернув голову. Их губы слишком близко, чтобы сдерживаться.       — Ещё чего, хорошего помаленьку должно быть, — фыркает Арсений. Если не разрядить обстановку шутками, то они не доберутся до дома.       — Какой же ты дед, Арс, — смеётся Шастун, уже подходя к машине. — Ну кто сейчас говорит «помаленьку»?       Ответить Попов не успевает. Дверь авто раскрывается. Кьяра вылетает без шапки, расстёгнутая, сонная, но счастливая до безобразия. Её громкое «Тоша» разносится по всей подъездной. Шастун даже глазом не успевает моргнуть, как в его ноги врезается маленькое тело, обвивая ноги руками. Антона по инерции откидывает назад, но там стоит Арсений, который с нежностью смотрит на эту картину.       И в этот момент Антон осознаёт очень важную вещь. Именно тогда, когда обнимает девочку в ответ, ощущая за спиной размеренное дыхание. Его дом уже не в Воронеже, и даже не в квартирке, в которой он прожил пять лет. Его дом теперь рядом с этими людьми.