Ушастый нянь

      Антона бесит всё. Начиная с того, что они с Арсением не могут поговорить, заканчивая Алёной, которая возомнила себя хозяйкой дома. Обстановка в особняке за пару дней накалилась до предела. Кьяре хоть и стало легче физически, но Шастун от этого морального облегчения не испытал. Потому что голова его забита другими мыслями. Его раздражает, что обстоятельства прерывают каждую его попытку объясниться перед Поповым. Что за грёбаный турецкий сериал, они что, в какой-то момент туда перенеслись? И сколько теперь серий будет длиться эта арка? Ещё примерно семьдесят?       Кьяра вовлекла его в сборку нового конструктора. Того самого, который Арсений принёс в качестве извинения. Её начало угнетать присутствие Алёны, и это заметно. Малышка стала менее энергичной, занимается не так усердно, а мать — после той ссоры на кухне — демонстративно избегает. Уж детской вредности и упрямства ей не занимать. Видимо, Шастун стал для неё ближе, чем экс-Попова. Поэтому ему приходится просто быть рядом и поддерживать её, как только может. Хотя его моральные силы тоже на исходе. Постоянная ругань, попытки поговорить с Арсом, нервная обстановка. Всё это давит, а внутри как будто развивается клаустрофобия от надвигающихся стен.       — Тоша, ты не туда детальку поставил, — хихикает девочка, указывая ему на ошибку. Они слушают на фоне подкаст по квантовой физике. Кьяра сказала включать что угодно. И он бы попросил Алису поставить тру-крайм, но решил, что детской психике это рановато. А вот физика — самое то. По крайней мере, хоть негативного точно ничего не повлечёт. Для малышки это как фоновый шум, а он пытается хоть что-то понять, напрягая мозг. — Ты снова задумался. Что-то не так?       — Нет, милая, всё хорошо. Но я правда думал. О том, что пришла пора ужинать, не находишь? — он смотрит на электронные часики, которые сам недавно подарил ей. Теперь они занимают законное место на тумбочке в игровой комнате.       — Тоша, а можем мы покушать тут? В качестве исключения, — и снова умоляющее лицо. Антон собирает последние крупицы самообладания, чтобы не поддаться. — Алёна снова там что-то готовит. А мне не нравится. И разговаривать я с ней не хочу. Давай ты сходишь за бутербродами, а потом мы покушаем тут. А я даже помою посуду. Руками!       — Только если в качестве исключения, — сдаётся парень, практически не сопротивляясь. — Тем более, папа твой, скорее всего, поужинает на работе.       Антон на самом деле знает, что он уже поел, не желая встречаться с бывшей женой. Они обговорили это полчаса назад. И Кьяра, прекрасно понимая отца, спросила у Шастуна, правда ли, что он задерживается на работе из-за их гостьи. Тот не стал юлить и рассказал правду. На что девочка ответила, что «уж лучше папуля будет в офисе, чем ругаться дома с Алёной». В тот момент ему показалось, что она слишком взросло мыслит для шестилетки.       — Так просто? Ты даже не будешь рассказывать, что надо есть исключительно на кухне? — девочка прикладывает ладонь к его лбу, хитро улыбаясь. — Вроде температуры нет, значит, не заболел.       — Кьяра, — Шастун вдруг начинает хохотать. Нервы уже не к чёрту, но Мелочь умеет поднять настроение, — не ёрничай, иначе я передумаю.       — Молчу как рыбка, — она втягивает щёки, выпячивая губы на манер рыбы. И пару раз ими двигает. — И я не выйду из этой комнаты, пока не придёт папа. Либо же пока не придёт время спать. Но ты, пожалуйста, не задерживайся.       — Договорились.       Он спускается вниз, замечая боковым зрением красное пятно. Сразу же поворачивает голову, но никого не замечает. Прекрасно, ещё и галлюцинации на нервной почве начались. Просто превосходно. Мысленно возвращается к тому, что можно быстро приготовить на ужин. Желательно, чтобы это было ещё и полезно. Иначе Арсений откусит ему голову на манер Венома. Прокрутив в голове сравнение, он фыркает, приподнимая уголки губ. У него пиздец какие проблемы, а в мыслях такие глупости.       Гостиная освещается только LED-лентой, приклеенной под потолком, основной свет выключен. Но с кухни доносятся звуки готовки. Не иначе, грымза снова что-то кашеварит. Он проходит мимо дивана, замирая на секунду. Пиздец, приплыли. Бывшая Арсения стоит у холодильника в коротком красном пеньюаре, обнажающим длинные загорелые ноги. Из-за дверцы видно только это, но Шастуну хватает. Он было уже хочет развернуться и подняться обратно, но Кьяра голодна, а ему стоит повзрослеть. И принять, что отчасти его злость на девушку из-за ревности.       — О, и ты тут. Уже придумал, как уйдёшь? — в её голосе лишь беззаботность и язвительность. Хочется проблеваться.       Она поворачивается к нему. Антону бы присесть. Оказывается, пеньюар на ней не единственный. Ещё есть халат. И это его длину он подметил. Стыдно даже подумать, что будет, сними она его.       — Не твоё дело, — рычит он, подходя к холодильнику. Салат и пара бутербродов — вполне себе сбалансированный ужин для Кьяры. И плевать сейчас, что скажет Арсений.       — Я делаю романтический ужин для нас с Арсом, так что поужинайте с Кьярой наверху. И уложи её спать. Вниз не давай спускаться, — раздаёт она приказы, а Шастун прикусывает изнутри щёки, чтобы не высказать всё, что он думает. А ещё мелькает мысль, что Алёна идиотка, так как бесить его, пока он держит в руках кухонный нож — верх идиотизма. — И спустись в погреб, достань вино.       — Спустись сама, я занят, если ты не заметила, — он поворачивается к ней корпусом и машет холодным оружием.       Дальнейших возражений не поступает, Алёна хищно прищуривает глаза, но отрывается от готовки и шлёпает по полу красными тапками с помпонами, направляясь в коридор. Антон сильнее сжимает рукоять, отрываясь на листьях салата. С той силой, с которой он режет их, можно разрубить кости. Во дворе сверкает свет фар. Приехал Арсений.       Мозг выдаёт гениальную идею. И Антон улыбается себе, начиная её воплощать. Просит Алису поставить музыку, которую слушала экс-Попова, на максимум. А сам на носочках крадётся в коридор, в котором она скрылась минутами ранее. Дверь в винный погреб сломана. И он об этом знает. Изнутри ручка не работает, а вот снаружи — вполне себе функционирует. Алёна либо тоже вкурсе, либо просто так оставила дверь нараспашку. Шастун вдруг чувствует дозу адреналина, который растекается по венам. Так ей и надо. Захлопывает дверь и разворачивается, мгновенно испаряясь с места преступления.       Кьяра сама сказала, что не спустится, а Алёна теперь не выйдет. Они смогут наконец нормально поговорить с Поповым. Руки немного подрагивают, отчего он нечаянно полосует лезвием по пальцу. Смачно выругавшись, Антон прикидывает, что ему хватит времени, чтобы достать аптечку, прежде чем Арсений поднимется в комнату мимо пустой кухни. Ему буквально физически нужно рассказать обо всём. Потому что сил и энергии молчать нет.       Палец неприятно дёргает. Хоть полоснул и неглубоко, но неприятно. Антон вытягивает правой рукой коробку, но внезапная судорога сводит пальцы и рушит все планы. Аптечка падает на пол, а содержимое её разлетается по всей прачечной.       — Да блять, — Шастун психует, собирая пачки таблеток. Желание оставить это дело велико. Но он же не нетерпеливый подросток. На уборку уйдёт пара минут.       Он уже заклеивает палец пластырем, когда его обнимают сзади. Вздрагивает непроизвольно. Не от отвращения, не от неожиданности. А просто потому что он скучал. Организм реагирует отдельно от мозга. Ощущение чужого тепла за спиной расслабляет.       — Привет. Ты чего тут? — хриплый шёпот прямо в ухо выбивает из головы все мысли. Он мечтает вернуться в ту ночь, когда они всё выяснили. Ведь это было несколько дней назад, а кажется, что прошли недели.       — Порезался вот, привет, — поворачивается, оставаясь в кольце мощных рук, и тут же оказывается в плену голубых глаз. Он должен рассказать прямо сейчас, но реакцию предсказать не может. А потому оттягивает момент их близости, как только может. Антон расскажет через пару минут. Сейчас же он позволяет себе быть ведомым Арсением. А тот действует решительно. Толкает его назад всем телом, пока задняя поверхность бёдер не упирается в стиральную машину.       — Запрыгивай, — всё ещё шепчет мужчина.       Шаст подчиняется. Садится на стиралку, а в голове так некстати всплывает сон, который заставил его сегодня проснуться ночью возбуждённым. В его мечтах так сидел Арсений на кухонном гарнитуре. Мужчина осматривает пострадавший палец, оглашая вывод: жить будешь. А потом его руки вдруг оказываются на талии Антона.       Хватает пары минут. Они не целуются, лишь соприкасаются лбами. Но этот момент настолько интимный, что возбуждение прошибает низ живота. Желание подчиниться ему и животным инстинктам внутри сражаются с разумом, который пожарной сиреной орёт предупреждение, что нужно остановиться. Где-то вдалеке слышится музыка, а ещё стук в дверь. Тихий, еле слышный, но он есть.       Это приводит его в чувства. Алёна заперта в погребе. И как бы он не ненавидел её, но причинять вред здоровью побуждений не было. Наверняка в этих тряпках она замёрзнет буквально за десять минут. А потому надо действовать решительно.       Шастун кладёт руки на ладони Попова, которые крепко сжимают его бёдра, в попытке остановить. Большие пальцы вычерчивают круги на внутренней стороне ног. И импульсы возбуждения стягиваются к паху.       — Стой, подожди, надо поговорить.       — Я так хочу тебя поцеловать, ты не представляешь, — губы в губы. Одно дыхание на двоих. — Мы не можем остаться наедине с того самого момента, как приехала Алёна.       Антону физически больно отворачиваться, но так нужно. Если он не скажет сейчас, то будет легко растягивать сценарий для третьего сезона этого «Зимородка». Это глупо, он взрослый мужчина. Поцеловаться можно и попозже. Как бы не хотелось сейчас. А вот раскрыть все карты нужно как можно скорее.       — Алёна меня шантажирует, — да, вот так, молодец, Шастун. Никаких турецких сериалов. Пора заканчивать этот сезон, а не высасывать проблемы из пальца.       — Что? — вакуум лёгкости лопается с оглушительным «чпоньк». Антон буквально это слышит. Никакого спокойствия в лазурном взгляде напротив больше нет.       Над океаном разразится буря. Очень скоро. Антон уже чувствует фантомный запах озона вокруг.       — Я пытался тебе это рассказать. Нас прерывали, — и Шастун вываливает всё сплошным лавинным потоком. Попов мрачнеет с каждым словом.       Гроза уже зародилась, а ветер начинает хлестать своими безудержными порывами.       — Я её убью нахрен, — шипит Попов, отворачиваясь. Мужчина сжимает кулаки до побеления. Антон понимает, что нужно его успокоить, но чертёнок на его плече натирает рожки полиролью и накручивает хвост на руку, нашёптывая, что Алёну нужно проучить. И пусть Арсений обрушит на эту крашеную голову весь её шантаж. — Так, план действий следующий: иди, пожалуйста, к Кьяре, забери на третий этаж. Не знаю, посмотрите что-нибудь в кинозале. Там хорошее шумоподавление, не будет слышно моих криков. А кричать я буду, уж поверь мне, — кажется, Арс заделался змееустом. Как Том Реддл из «Гарри Поттера». — Я всё решу.       — Но Арс, — начинает Шастун, тут же осекая сам себя. Нужно засунуть куда подальше свои мысли. По крайней мере пока что. — Нет, ничего. Только не злись слишком уж. Тебе нужно заботиться о себе. Совсем недавно только был приступ. И мне нужно доделать перекус, Мелочь отказалась из игровой выходить на ужин.       — Ладно, хорошо. Я постараюсь сдерживаться, — обещает Попов. — Я уже просил тебя об этом, но попрошу ещё раз. Пожалуйста, доверься мне. Сучка хочет поиграть — прекрасно. Но правила диктую я. Где она, кстати?       — Ой, — Антон прикусывает губы и еле заметно проговаривает «подвал». Тёмные брови Арсения взлетают вверх, когда сквозь музыку он слышит крики бывшей жены о помощи. Смотрит на парня и прыскает, осознавая, что тот сделал. — Ну а что, нам нужно было поговорить! Мне подвернулся удобный момент, — шепчет он в попытке оправдаться.       — Оригинально ты решил от неё избавиться, — одобрительно хмыкает Попов. Антон уже планирует сползать со стиралки, чтобы идти вызволять дьяволицу в халатике, когда Арсений ещё крепче прижимается к нему и уже змеем-искусителем шепчет: — Не торопись, криотерапия ей только на пользу. — Шастун глотает мучительный стон, когда тот утыкается носом в его шею и припадает ртом к бешено пульсирующей вене. Для него поцелуй губы в губы пока не приемлем, для него это пока запредельно. Но прикасаться к Антону — руками и уже губами — это жажда. Это практически болезненно настолько хотеть, но продолжать балансировать на острой грани. Это первобытное инстинктивное желание узнать кожу Шастуна на вкус. И даже эти действия, хоть и приносят облегчения, но не утоляют жажду всецело.       — Арс, остановись, пожалуйста, — хрипит Антон. Его правая рука в волосах мужчины, левой он цепляется за крышку машинки-автомат, чтобы случайно не свалиться с неё. Голова запрокинута вбок, чтобы дать Арсению больше пространства для манёвра. Но мозг ещё не окончательно захмелел от этих неспешных ласк. И он начинает выворачиваться. — Стоп, — Попов резко выдыхает, словно кислорода в нём было слишком много до этого, и упирается лбом в плечо Шастуна, который продолжает сладкую пытку и для Арсения: пропускает его волосы через длинные пальцы. — Она может нам навредить? — Попову не надо объяснять, о ком речь. Он поднимает голову и начинает растирать шею, чтобы немного прийти в себя. — Есть ли у неё хоть один шанс отнять Кьяру?       — Она уже пыталась. Тогда, на суде, где я ходатайствовал о лишении её родительских прав, — он снова прячет лицо на шее Шастуна, а руки сцепляет за его спиной. — Она явилась туда и заявила, что мартышка — не моя дочь.       — Вот дрянь, — не в силах сдержаться, выплёвывает Антон. Он гладит широкие плечи, подсознательно чувствуя, что воспоминания о том периоде до сих пор причиняют любимому мужчине боль. — Здесь ведь даже анализ ДНК делать не надо, и ежу понятно, что она твоя.       — Я сделал, — с надрывом. Словно это признание, что выбивают из человека, подвергая его зверским пыткам. — И не потому что хотел подготовиться к разбирательству. Я, — а договорить не может. Слова застревают в горле, царапают грязными когтями сердце.       — Ты сомневался, — нейтральным голосом заканчивает за него Шастун. В его памяти ещё свежи воспоминания о разговоре на балконе питерского отеля. Той ночью, что изменила всё. Всё обнулила. Тогда Попов признался: он хотел, чтобы Алёна сделала аборт. Антон знает, по прошествии шести лет Арсений продолжает корить себя за малодушное желание избавится от ещё нерождённого ребёнка. Для него пойти и сделать тест ДНК — ещё одно гнусное предательство по отношению к дочери. У Шастуна нет подходящих слов, чтобы притупить страдания Попова. Возможно, их не существует вовсе, и он продолжает ласкать тёплыми ладонями его плечи и спину. — Я рядом, — просто шепчет в ответ, чувствуя как тот несколько раз кивает в подтверждении того, что ему и этого достаточно сейчас.       Они резко — с неохотой — отстраняются друг от друга, когда слышится пронзительный высокий визг. Ни дать ни взять свинку в розовом халате начали потрошить для званого ужина.       — Всё хорошо, — Антон берёт лицо Арсения в ладони и слегка касается кончика его носа своим. Это тоже поцелуй — эскимосский, как называет его Кьяра. И Попов легко принимает правила игры, трётся носом о нос Шастуна.       — Да, пойдём, — Арсений снова берёт Антона за руку и переплетает их пальцы. Они выходят из прачечной и не спеша доходят до нужного места. У самой двери Попов отпускает тёплую ладонь, которая тут же вызволяет пленницу.       — Что за шутки? — Алёна разъярённой фурией вылетает из погреба, отталкивая Шастуна, попавшего под горячую руку.       — Всё в порядке, замок на двери неисправный, а у меня всё не доходят руки его починить. Видимо, захлопнулась, — ровным тоном произносит Попов, кусая губы, чтобы скрыть улыбку.       — Папуля, ты приехал? — доносится сверху звонкий голос. Кьяра, видимо, не выдержала столько ждать. — Мне очень нужно с тобой поговорить.       — Сень, я приготовила нам ужин. Вино вот выбрала. Пойду, накрою на стол. А ты поговори пока с нашей дочерью, — лепечет Алёна, зыркая в сторону Шастуна, когда они достигают первого этажа, и скрывается в конце коридора.       Арсений подхватывает дочь на руки, шагая с ней в гостиную. Ему так не хочется, чтобы она взрослела. Но время бежит неумолимо. А потому, если раньше Кьяра любила кататься на руках отца, то сейчас начинает возмущаться, что уже немаленькая. Антон же идёт за Алёной, вспоминая о недоготовленном ужине.       — Папуля, кто такая педофила? — Кьяра хмурит брови, неотрывно следя за родителем двумя огромными топазами. Они уселись на широком диване и девочка удобно привалилась к тёплому боку отца.       Арсений слышит треск грома в собственных ушах.       — Мартышка, ты где это услышала? — нужно понять контекст. Срочно. Иначе очередного криза не миновать.       — Алёна сказала Тоше, что он «похож на педофила». Они ругались после того, как мы с ней погуляли. Я не подслушивала, правда, — заверяет его дочка, - но Алёна так громко кричала, что я случайно услышала. Я хотела тебе рассказать, но потом заболела.       — Давай-ка поподробнее, пожалуйста.       И Кьяра вываливает всё, что услышала. Арсений перед глазами видит всполохи молний. Желание переломить тонкую шею бывшей жены щекочет мышцы. Бегает под кожей острыми иголками. А дочь всё говорит и говорит. Что ей не нравится с Алёной, что ей грустно с ней рядом, что она не хочет говорить пресловутое «мама».       — Мартышка, бери Антона и идите смотреть кино. Я скоро к вам присоединюсь. Устроим вечер мультиков, — обещает он, так и не ответив на вопрос. — Потом мы поговорим, а я тебе всё объясню, хорошо?       Девочка хмурится, не получив никаких объяснений, но выполняет просьбу. Спустя пять минут они уже поднимаются по лестнице, пока Попов смотрит в одну точку, пытаясь успокоиться. Нужно прийти в себя, иначе даже Воля не сможет его отмазать. Никто, на самом-то деле, не сможет.       Повернуть голову на девяносто градусов и посмотреть на бывшую жену безумно сложно. Как будто шея заклинила, как и что-то в мыслях. Он никак не может прийти в себя и успокоить клокочущего внутри зверя. Кто она такая, блять?       Трезвый рассудок стучится, запертый в клетку эмоций. И наконец у него получается совладать с собой. Попов зажмуривает глаза настолько крепко, что под веками расцветает разноцветный фейерверк. Резкий вдох и долгий выдох. Он готов.       — Сень, где будем ужинать? — спрашивает Алёна, оказавшись сзади. Холодные пальцы опускаются ему на плечи, начиная массировать и разминать уставшие за день мышцы. Арсению противно от этого. Радует, что её кожа не соприкасается с его. Ткань рубашки препятствует.       — Я бы для начала выпил вина, — хрипит он, сдерживая крик. Желание наорать на женщину велико, как никогда. Ещё и это ненавистное обращение.       Два бокала оказываются на столике спустя мгновение.       Попов не пил с той ночи, когда испытал самые противоречивые и в то же время самые всепоглощающие эмоции в своей жизни. И когда совершил самый скотский поступок.       Сколько литров спиртного — дешёвого студенческого пойла или дорогого элитного алкоголя — было выпито за всю его сознательную жизнь? Хватило бы на ликёро-водочный завод средних масштабов. Он пил, чтобы стало веселее, чтобы снять стресс или потому что так принято — поддерживая традиции дней рождений и праздников. Теперь есть Антон, и больше ему не нужен этот горючий антидепрессант. Тем не менее он тянется к дижестивному бокалу из кристального стекла на тонкой длинной ножке, отмечая для себя, что данный вид фужера больше подходит для хереса или портвейна. А ведь красное вино должно контактировать с кислородом, чтобы максимально раскрыть свой аромат и смягчить вкус…       Арсений залпом выпивает напиток, практически не чувствуя вкуса и полностью нарушая эстетику употребления спиртного. Тепло, зарождаясь на уровне гортани, медленно стекает вниз, шёлковой рукой лаская желудок.       Он никому не позволит причинять боль любимым людям.       — Шато Шеваль надо пить медленно, с толком, чувственно, — растягивая слова, женщина появляется в поле зрения Попова. Её слова будто относятся совсем не к напитку из сброженного винограда. Она облизывается, хотя сама ещё не приступала к дегустации, и Арсений будто ощущает её язык на своей коже. Вино беснуется внутри, пытается выйти обратно, но он гулко сглатывает, чтобы побороть рвотный рефлекс.       Попов сидит, упираясь локтями в колени, руки как бесчувственные плети висят между ног. Мизинец оказывается в непосредственной близости от бархатистой кожи голени женщины. Решив для себя, что зверёк попался в силки, она незаметно придвинулась ещё ближе. Снова ощущая удушливый приступ тошноты, он начинает медленно скользить пальцем по её ноге выше, к колену. Очерчивает коленную чашечку и продолжает путь дальше. Не поднимает глаз. Тогда точно всё полетит прахом. Так ему проще. Он как сверхновая сыграет свою звёздную роль, чтобы эта женщина раз и навсегда уяснила себе, что значит шантажировать и угрожать его семье, куда ей дорога — по её собственной вине — заказана.       Он достигает кончика пояса с причудливым украшением из жемчуга. И резко замирает, охваченный смутными подозрениями, когда подушечки пальца встречают приятную прохладу минералоида.       Его бывшая жена всегда любила исключительно деньги и то потенциальное место, которое они могли обеспечить ей в обществе. Это было её заветной мечтой, даже целью, стать частью так называемой элиты. Женщина бы крайне удивилась и ошибочно испытала крайнюю степень удовлетворения, если б знала, что он на протяжении пяти с лишним лет пристально следит за каждым её шагом. Даже о том, что она приобрела билеты, чтобы повидаться с дочерью, он узнал раньше, чем она позвонила тем утром.       Она познакомилась с настоящим дворянином из Швейцарской Конфедерации в Москве, куда тот приехал в качестве туриста, знакомиться с богатой русской историей и её традициями. Наплела ему про мужа-садиста, про свою убогую несчастную жизнь и про невесть откуда взявшуюся мечту увидеть своими глазами Швейцарию. Вот только забыла упомянуть о дочери. Видимо, случайно. Джентльмен, едва вступивший после смерти отца в наследство немалого состояния, Джонас Хубером был очарован. Вывезти из страны несчастную русскую красавицу для него было делом чести.       Но как водится с людьми, которые не горбатятся, чтобы заработать свой собственный капитал, швейцарец весьма легкомысленно относился к столетним сбережениям семьи. Он погряз в финансовых махинациях и через несколько лет, после того, как Алёна стала его официальной женой, попал под суд. Его не посадили, но с шикарной жизнью экс-Поповой пришлось расстаться.       Арсений продолжает гладить материю развратного одеяния. Это натуральный шёлк, не имитация, как и перламутровые жемчужинки на поясе халата. Хотя сейчас её новая семья явно стеснена в средствах.       Вот для чего такая тщательная подготовка: шуба и дорогая одежда, которая определённо не по карману чете Хуберов.       Алёна приехала не за Кьярой, и даже не за Поповым. Ей нужны его деньги.       Продолжая игру, он медленно тянет за поясок, распутывая и без того незатянутый узел. С неожиданным «ох», словно женщина никак не ожидала, полы халатика расходятся. Терпкий аромат сладких тяжелых духов и, судя по всему, средства для интимной гигиены — лицемерная сучка подготовилась! — ударяют Арсения в нос, заставляя на пару мгновений задержать дыхания.       Вся злость, наивная вера и надежда, которые ещё какое-то время теплились в груди, когда она оставила их, вся его безграничная любовь к дочери, всё непреодолимое притяжение к другому мужчине сжигают дотла его вены, и он срывается с места, припечатывая крепким торсом хрупкое тело женщины к стене.       — Сколько лет ты была далеко от меня? — вырисовывая одному ему понятные рисунки носом на её щеке, хрипло шепчет Попов.       — Почти шесть, — на выдохе еле слышно отзывается Алёна. Её голос больше похож на писк мышонка — столько в нём страха, возбуждения и немого ликования от того, что её план так быстро сработал.       — Сколько раз ты жалела о своём решении?       — Миллион раз.       — А сколько, по-твоему, в моём доме, — Арсений делает эффектную паузу, будто планирует прервать поцелуем поток слов, каждое из которых своей интонацией словно подливают бензина в яркое пламя у неё между ног. Женщина слизывает с губ ещё не прозвучавший вопрос, зрачки расширены, дыхание быстрое и поверхностное, — видеокамер? — выплёвывает ей в лицо Попов, одновременно закручивая скользкой змеёй на тонкой шее шёлковый пояс. Глаза Алёны стремительно расширяются, в их уголках скапливаются слёзы страха. И вот уже их целый океан, они скользят по объятому паникой лицу, смазывая тёмную подводку. Дрожащие ладони, взметнувшиеся вверх, цепляются за руки Попова. Словно рыба, выброшенная на пустынный берег, она открывает и закрывает рот, страшась сделать лишнее движение. — Семьдесят две, — шипит он в искажённое лицо, игнорируя боль, которые причиняют ему острые ногти женщины. — Двадцать восемь по периметру особняка, семнадцать на третьем этаже, пятнадцать на втором, шесть в спортзале, две в кинозале и четыре в кухонной зоне. Каждое твоё действие, каждое слово и каждый вздох они круглосуточно фиксируют. Как ты считаешь, что мне стоит немного подкорректировать запись тех, что встроены на кухне? — он ещё на миллиметр затягивает пояс, с каким-то садистким удовольствием наблюдая за тем, как её яркие до этого щёки начинает покрывать седая бледность. — Или вытащить на свет твои эксперименты с наркотой в Голландии, пока твой муж-рогоносец считал, что ты отдыхаешь в спа-клинике в Канаде? А как ты думаешь, если я убью тебя сейчас, получится ли у меня спрятать тело, чтобы его никто и никогда не нашёл? — Арсений разжимает побелевшие от напряжения пальцы и пояс гибкой лентой скользит по женской груди и падает на пол. Алёна валится на колени, прижимая ладони к шее. Начинает демонстративно кашлять, а ведь мужчина даже не перекрывал ей кислород. — Если ты посмеешь подойти к кому-то из членов моей семьи и попытаться навредить им, — опустившись на корточки возле женщины чеканит Попов. — Если я ещё раз узнаю о твоём присутствии в радиусе пятисот километров от Москвы, ты пожалеешь, что родилась на свет. — Алёна поднимается на ноги, но те не держат, и ей приходится схватиться за подлокотник кресла, чтобы не упасть. Она проиграла, даже реванш взять у неё возможности нет. Чтобы она сейчас не сказала, какие бы оправдания не выдумала, свой последний шанс она упустила. Судя по всему, ещё шесть лет назад. — У тебя десять минут.       Алёне не надо объяснять для чего Арсений отводит ей это время. Спотыкаясь, она практически бежит к лестнице, чтобы собрать вещи.       Попов накидывает первую попавшуюся куртку из шкафа, натягивает ботинки и выходит на улицу. Непослушные пальцы ныряют в карманы. Они словно сведены судорогой, настолько были напряжены, когда он боялся перейти грань и затянуть пояс окончательно. Пачка сигарет и коробок спичек приходятся как нельзя кстати. Но, зажав фильтр между зубами и на автомате раздавив кнопку, он вдруг думает о том, что Антон будут расстроен, если от него будет пахнуть табачным дымом. Стик отправляется обратно в картонный коробок. Громко хлопает входная дверь и, матерясь на непослушные чемоданы, Алёна выходит в чернильную тьму.       — Стоять, — спокойно, но уверенно произносит Арсений. — Мы ещё не закончили. Телефон, — властно требует он.       Женщина покорно вынимает гаджет из кармана и, сняв блокировку, протягивает его в сторону бывшего супруга.       Попов мгновенно проваливается в нужное приложение. Отлично! Айклауд даже не оплачен. Ещё пару мгновений — он возвращается в галерею и на секунды тормозит, изучая снимок. Отправляет его в корзину, а затем очищает и её.       Молча возвращает «яблоко» хозяйке. Слова уже не нужны. Ему больше нечего сказать ей. Та порывается что-то вставить, но Арсений, игнорируя женщину, разворачивается и уходит по дорожке, освещённой жёлтыми фонарями, за особняк.       Там Попов обхватывает себя руками, чтобы сохранить остатки тепла. Ветер беснуется, норовя отобрать их окончательно. Проводив глазами силуэт в дорогой шубе, он запрокидывает голову к беззвёздному небу, и на его губы, словно диковинная птица, опускается широкая улыбка. Он дышит глубоко и размеренно, с каждым выдохом избавляясь от своего горького прошлого. С каждой молекулой кислорода отпуская его.       Ему тридцать пять. Практически полжизни уже за плечами. Он многого добился, яростно выгрызая себе путь в этом жестоком и таком непостоянном мире. И ещё многого добьётся. Оглядываясь назад, он всё чаще размышляет о том, изменил бы он что-то в своей жизни, если бы у него была такая возможность? И уверенно сам себе даёт отрицательный ответ. Всё так, как и должно быть. Всё правильно.       Антон в ожидании Арсения полулежит на мягкой подушке, в полутьме лениво наблюдая за действием на экране. Была бы его воля, он бы растопил Олафа в камине на первом этаже, настолько его персонаж раздражающий. Но он уже взрослый, ему простительно. А Кьяре нравится, несмотря на то, что как и «Энканто» они пересматривали «Холодное сердце» уже несчётное количество раз. Лёгкий сквозняк проходит по голым лодыжкам и, рискуя вывернуть шею, он резко разворачивается в сторону входной двери.       Попов бесшумно проходит в кинозал и опускается на подушку рядом с Шастуном. Охваченная перипетиями в судьбе жителей Эренделла, Кьяра даже не замечает приход отца.       — Всё в порядке? — Антон старается говорить так, чтобы не переключить внимание девочки. Одну минуту, даже тридцать секунд для них двоих. Арсений не успевает ответить, когда Шастун замечает на нём свою куртку. — Ты замёрз? — бровь взлетает вверх, и он глотает смешок, чуть не выдав с потрохами присутствие Попова.       — Я соскучился, — одними губами произносит Арсений. Он замечает цветастый плед, которым, по всей видимости, укрывалась Кьяра, пока события на экране не завладели ею окончательно. Точно случайно Попов перемещает покрывало так, чтобы накрыть руку Антона, после чего словно касается тёплых пальцев, тут же переплетая их со своими.       — А Бруно уже показывали? — негромко спрашивает он дочку, чтобы не напугать.       Кьяра слегка поворачивает голову в сторону Арсения, негодуя, что родитель так и не запомнил, что это — вообще-то! — из другого мультика, но глаза продолжают следить за героями. Шастун внимательно наблюдает за её мимикой, и когда грудь девочки слегка поднимается, наполняясь воздухом, кричит вместе с ней: — Только не упоминай Бруно!

***

      Дни начинают лететь с безумной скоростью. Без Алёны в их жизни, как оказалось, даже дышится спокойнее. Шастун понял это только после того, как она ушла. Арсений не стал делиться способом, как именно выставил бывшую жену, но Антон и не слишком напирал.       Спустя несколько дней, за ужином в кругу ставших такими близкими людей, Попов, с присущей ему уверенностью, заявил Сергею, что тот летит на отдых на Бали вместе с матерью, с которой он не виделся уже год. Матвиенко сначала не понимает, о чём говорит друг. Хмурит брови, по очереди обводя взглядом всех за столом. Арс, сжалившись над ним, поясняет: подарок на день рождения. И отдохнёшь, и с мамой время проведёшь.       — Так я не могу лететь. А работа? А наши планы? Мы ж хотели посидеть все вместе в день рождения, — Серый начинает суетиться. А Попов всё понимает мгновенно.       Каким бы легкомысленным он не казался, Матвиенко всегда был тем, кто так или иначе держал всё под контролем. Присматривал за домом, за Кьярой, следил за безопасностью в авиакомпании. И для него отказаться от привычной рутины, улетев на несколько дней, — ещё и так спонтанно! — это целое испытание, иными словами, выход из зоны комфорта. Но Арсений тоже не дурак, поэтому легко улыбается, едва приподняв уголки губ, после чего приводит железобетонный аргумент: мама уже в отеле при аэропорте, а вылет у них через пять часов. Со всеми делами в офисе они с парнями разберутся, а дома за всем проследит Шаст.       — Серёжа, тебе обязательно нужно отдохнуть, — Кьяра, заметив, что любимый дядюшка в сомнениях, подходит к нему, спустя мгновение оказываясь на коленях. Она прикладывает ладошки к губам, прислонив их рёбрами к чужому уху, и шепчет: — Не переживай, я буду следить за папулей и Тошей. Они будут хорошо себя вести.       Матвиенко обнимает девочку, посмеиваясь с неё. Карапуз права, за этими двумя нужен глаз да глаз. Естественно, ей только показалось, что проговорила она это тихо. На деле же Арсений с Антоном переглядываются и синхронно отворачиваются, чтобы скрыть смешки.       Ноябрь начинает лютовать, а потому следующим утром Шастун замечает, что за окном самый настоящий снегопад. Арсения уже нет, Кьяра спит, поэтому он не торопится, пока принимает горячий душ и готовит завтрак. Передав подопечную в руки учительницы английского, он идёт на задний двор, чтобы набрать дров. Камин в гостиной приглянулся ему ещё в первые дни пребывания в особняке.       Шастун замирает. Он пришёл сюда всего-то три месяца назад. И столько всего изменилось с того момента. В мыслях ураганом пролетают воспоминания. Как они с Арсом цеплялись каждую встречу. Как тот схватил его за руку, когда Кьяра прыгнула в бассейн. Как они сидели на балконе в Питере. Это всё казалось таким далёким, словно произошло с ним если не в прошлой жизни, то годы назад. На глаза попадается плетёная качеля, в которой он сидел, когда они впервые нормально поговорили. Попов тогда только вернулся из Красноярска, после сообщил, что в его услугах не нуждается.       Снег крупными хлопьями падает на его макушку, мгновенно превращаясь в капли, что теряются в волосах. Приняв взрослое решение выйти в одной толстовке, Шастун не подумал о том, что уже не лето. А потому он вздрагивает и быстрым шагом заходит в небольшую пристройку со стороны леса. Там своеобразный склад ненужных вещей. Санки, лыжи, ватрушки, снегоходы. Кучу всего, что может скрасить зимний досуг. В коробках лежат ролики и коньки, надувные матрасы и круги для бассейна. Антон осматривает это всё, подмечая, что ни разу не заходил сюда. Набрав охапку дров, он возвращается обратно в дом. Мелькает мысль спросить у Арсения, есть ли у него дворник, который бы чистил дорожки.       Он тут же останавливается, едва не выронив свою ношу. В какой момент он поменялся? Три месяца назад он бы вернулся в пристройку, взял бы лопату, и пошёл бы чистить занесённые снегом тропинки сам. Неужели жизнь в роскоши так быстро меняет людей? Да ладно людей, когда Антон так изменился?       Оставив деревяшки на специальной подставке, Шастун натягивает куртку и твердым шагом бредёт за лопатой. Нет, он не превратится в сноба и никогда не будет высокомерным. Мать не просто так вложила в него столько сил, чтобы он просрал все это за три месяца «богатой жизни». Да и если посудить, деньги не его. Он живёт как иждивенец. Нет, он, конечно, работает. Но когда Шастун влюблялся в Арсения, он не думал о том, как будет себя чувствовать. По факту продукты покупает он редко. Если и делает это, то с той карточки, которую Попов дал ему на расходы, в том числе для Кьяры. Коммуналку он платит по минимуму, потому что тупо не живет в квартире. Ничего из одежды он давно не покупал. Отправляет маме с бабушкой по сорок тысяч с каждой зарплаты, но это другое.       Он точно иждивенец. Осталось только начать спать с Арсением, так он почувствует себя шлюхой. Антона перетряхивает. То ли из-за потенциального секса, то ли из-за умозаключения, то ли из-за того, что он расстегнулся, потому что стало жарковато. Мужчина замирает, откинув очередную кучку снега. Ему нужно поговорить об этом с Поповым. Иначе их беззаботные будни будут омрачены свинцом его мыслей.       К вечеру его дневные пытки лопатой стали абсолютно бессмысленными. Небо продолжало сыпать искристыми снежинками, которые лепились в полете в ватные комки. Кьяра попросила подождать отца, чтобы разжечь камин. Оказалось, это их с ним традиция, в которую девочка не без удовольствия пригласила и Антона. Сердце трепетно сжалось от такого доверия. Он улыбнулся, прижимая её макушку ближе к себе, укрывая длинными конечностями.       — Тоша! — слышится крик Кьяры, которая топает к нему из хореографического зала. Антон как раз закидывает в духовку запеканку, когда счастливый детский голос отвлекает от кулинарии. — Нам срочно нужно на улицу. Прям вот очень срочно.       Олеся идёт за ней. Девушка уже практически одета, не хватает только обуви и куртки. Она беспечно разводит руки в разные стороны, мол, попробуй переубедить её. Шастун по привычке опускается на корточки, оказываясь на одном уровне взглядами.       — Мы с Олесей Евгеньевной разучили связку. А там такой снег красивый падает. Нам срочно нужно записать видео папуле. Пусть он посмотрит, как я умею, — она тараторит это с таким запалом, что у Антона язык не поворачивается сказать ей «нет». Да и причин объективных на это нет. Вот вообще никаких.       Он подает ей куртку, помогает надеть пальто Олесе. Поправляет шапку с премилыми ушками на Кьяре, после чего они выходят во двор. Девочка вспоминает что-то и забегает обратно в дом. Не проходит и пары минут, как на крыше срабатывает подсветка, а во всем дворе включаются фонари. Светильники, которые расставлены по периметру тропинок, прикрыты снегом. И двор за секунду превращается в волшебный. Как будто под снегом светлячки толпятся.       Девочка вручает учительнице чёрную колонку, которую Шастун видел в одном из шкафчиков на кухне, а сама просит не забыть снимать. Антон замечает, что два охранника с удивлением смотрят на них из маленького окошка. Он их не осуждает — самому было бы интересно. Кьяра диктует, какую нужно включить песню. Иванченко пытается ей возразить, объясняет, что под ча-ча-ча не подойдёт музыка МОТа. Но Мелочь включает режим отца и недовольно выгибает бровь. Он буквально видит её мысли о том, что взрослые слишком глупы. А если она что-то придумала, то воплотит в жизнь, чего бы ей это не стоило.       Песня красивая. У этого артиста в принципе многие песни хороши. Но эта как-то особенно прекрасна. Под неё хочется танцевать медляк, который закончится томным поцелуем. МОТ поёт про февраль, который снимает белое пальто, а Олеся держит колонку, Шастун открывает камеру, радуясь, что теперь — с его новеньким другом — видео получится как на профессиональное оборудование.       Кьяра пытается тянуть носки в жёстких ботинках, двигает руками, но всё это больше выглядит комично, чем эстетично, потому что дутая куртка затрудняет движения, делает девочку неповоротливой. Но она старается, двигаясь в такт песни. Задней мыслью Шастун подмечает, что, вероятнее всего, в последующие парочку недель композиция будет на репите постоянно. Такая уж девочка. Если понравилась сказка — будет слушать каждую ночь перед сном, если залипла на мультик — будет смотреть его, даже не чередуя с другими. Так у неё со всем: начиная музыкой, заканчивая едой. Даже вспомнить борщ, который до сих пор является её любимым блюдом. Шастун уже даже предложил Арсению кормить ребёнка исключительно борщом, чтобы она вдоволь наелась им, но Попов заявил, что это неправильно.       — Тоша, иди ко мне, — улыбается Кьяра, протягивая ему ладошку. Варежки она стянула ещё в начале песни.       — Мелочь, ты же знаешь, что я не танцор, — он прикусывает губу на фырканье девочки, которая передаёт телефон Олесе, и обходит его. Пихает в поясницу, чтобы сдвинуть с места.       Он подчиняется. Встаёт там же, где была Кьяра пару мгновений назад. Песня включается заново. Попова хватает его за руки и показывает, как нужно двигать ногами. Антон искренне пытается повторить, но у него получается туго, как минимум потому что пол его шага — даже не целый шаг Кьяры. А в связи с этим со стороны всё наверняка смотрится ужасно. Но девочка довольна, что ещё ему нужно?       Арсений выходит из машины, отпуская Илью домой. Ему кажется, что он слышит какую-то мелодию, но мужчина отмахивается от этой мысли, приподнимая воротник пальто. Он отпирает калитку, сталкиваясь первым делом с двумя охранниками, прилипшими к окошку. Попов переводит взгляд туда, куда они смотрят и выпадает в нерастворимый осадок. Первое, что возникает в голове — кто-то почистил дорожки. А ведь он всегда любил сам этим заниматься. Если чистить машину он терпеть не может ещё со времён, когда жил в сталинке, то расчищать тропинки он брался сам, когда было время.       А потом он замечает эту троицу. Кьяра сидит на руках Антона, который крутит её в подобии танца. Олеся снимает это всё на видео, держа подмышкой его колонку. Губы самовольно изгибаются в улыбке. Картина до безумия милая и домашняя. Подсветка на крыше как будто превращает воздух в тёплый, уютный. В разных местах на земле то ярче, то тусклее, виднеются ореолы света, окрашивая белоснежный покров в светло-жёлтый.       Кьяра счастливо хохочет, когда Антон кружит её на вытянутых руках, после чего прижимает к себе, продолжая перетаптываться на месте. Попов смотрит на это всё, не в силах сделать шаг вперёд. Снег уже практически прекратился, но небо всё ещё затянуто тучами. И, если бы не фонари, вокруг была бы кромешная темнота. Он не испытывает никакой ревности, которая скреблась о рёбра ещё совсем недавно. Её просто нет, испарилась с громким хлопком, как при трансгрессии.       — Добрый вечер, Арсений Сергеевич, — негромко, чтобы не нарушить магию момента, здоровается девушка. — Кьяра так настаивала, мы не смогли ей отказать.       А ещё Попов вспоминает свою глупую реакцию на тесный контакт учителя танцев и Шастуна. Как он тогда вылетел из дома и напился у Серого. Именно с этого всё началось. И в какой-то степени он сейчас благодарен судьбе за выкрутасы. В противном случае он бы ещё долго варился в непонятных ему чувствах, перманентно подпаляя ими Антона.       — Добрый. Как супруг, надеюсь сейчас всё в порядке? — спрашивает мужчина, запоздало вспомнив, что муж преподавательницы хореографии попал в прошлом месяце в ДТП.       — Да, спасибо, — когда работодатель смог так измениться, проносится в голове у девушки. Раньше тот ограничивался сухим кивком в качестве приветствия. — Он сейчас на реабилитации.       — Ты можешь идти, Олеся, — отпускает он девушку, не желая делить настоящий момент с посторонними. — Я возьму это, — он перехватывает портфель под мышку, устраивает колонку под другую и берёт в руки телефон Шастуна.       — Оу, конечно, доброго вечера, — оперативно прощается та. — Я и так припозднилась, надо успеть на автобус до метро.       Арсений остаётся единственным свидетелем, разворачивающихся перед ним действий. МОТ заканчивает петь о расставании, которое никто с первого взгляда не распознал. Но трек начинается заново, уже в оригинальном исполнении Агутина и Варум. Эта вариация Попову нравится больше, не потому, что он не принимает творчество Мельникова просто та — первая песня — ему знакома ещё с молодости и она задевает в его душе какие-то чувствительные струнки. Под неё так сладко танцевать с любимым человеком медленный танец, а после завершить его ещё более сладким поцелуем.       — Папуля, ты пришёл! — замечая отца, Кьяра спускается с рук Антона и несётся к нему.       Арсений понимает, что безоговорочно счастлив.       Он уже и не помнит, когда возвращался сюда в полном смысле «домой». Раньше его ждала только дочка. Теперь его чувства стали полномерными. Теперь его здесь ждёт и Шастун.       — Как прошёл день? — Антон забирает у Попова колонку и телефон. И они вместе идут по направлению ко входу. — Хорошо, как у вас? — Арсений слегка приобнимает Шастуна. Рука в кожаной перчатке уверенно ложится на поясницу няня. Он не задумывается, не анализирует свои поступки, действует по наитию. Потому что в его понимании это и есть кирпичики, из которых строятся отношения.       — Запеканка! — по девчачьи взвизгивает Антон и уносится в дом.       Вообще-то Шастун с готовкой на «ты». И в своё время, досконально изучив навороченную кухню Поповых, успел разобраться в функциях духового шкафа. Когда Кьяра вытащила их с Олесей во двор, он установил таймер. Однако сейчас, чтобы скрыть смущение от ненавязчивых, но таких желанных знаков внимания Арсения, он предпочитает сбежать. Надо срочно поговорить с Поповым относительно их взаимодействия. Ему почти тридцать, а тело продолжает реагировать на прикосновения мужчины так, словно ему всё ещё пятнадцать.       Неоспоримая логика бунтует, регулярно воюя с желаниями. И сейчас, пока Арсений уверенно выползает из своей гетеро-раковины, готовый к новым открытиям, у Шастуна откат. Чем больше Попов готов к «инаугурации», тем больше Антону хочется спрятаться.       — У меня для тебя, Мартышка, сногсшибательная новость, — заговорщицки произносит Арсений, усаживаясь за барную стойку. Шастун суетится на кухне, передавая Кьяре приборы и салфетки. Та уже не ждёт указаний, каждый раз принимается помогать по собственной инициативе. Антон поддерживает девочку, когда она забирается на стул рядом с отцом и с горящими глазами поворачивается к нему. — Завтра на пять дней ты с ребятами Добровольских и Позовых едешь в санаторий.       Вилка Антона падает из рук и с оглушительным звоном встречается с краем тарелки.       Мелочь, пожалуйста, скажи, что ты не хочешь! Я с ума сойду наедине с твоим отцом!       Шастун силой мысли пытается остановить прилив крови к щекам и не покраснеть. Фантомные образы того, что будет происходить, когда они останутся вдвоём, наполняют всё его существо чувством предвкушения и смущения. Он одновременно и желает этого, и боится.       — Круто! — верещит Кьяра. — А Роберт поедет?       — Конечно, — с улыбкой отзывается Попов. «Всё в порядке?» переводит настороженный взгляд на Шастуна, на что тот отвечает быстрым кивком.       — А Савина?       — И Савина.       — А София?       — И София. — вздыхает Арсений. — Даже Тео в этот раз едет. Катя будет вас сопровождать.       — Тош, там так классно! Бассейн и кислородный коктейль! — забыв об ужине, вещает Кьяра. — В следующий раз ты тоже должен поехать, тебе понравится.       — Угу, — мычит под нос Антон. Вообще-то бассейн и дома есть, но что-то девочка давно забросила появившуюся в тёплые деньки традицию плавать перед сном. Аппетит торжественно попрощался с ним и свинтил в неизвестном направлении.       — У меня для тебя тоже есть сюрприз, — таинственно шепчет Попов, накрывая руку Шастуна своей. — Уложим Кьяру, и я расскажу.       — Хорошо, — покорно соглашается Шастун.       Позже, загружая посудомойку, он вдруг кристально ясно понимает, что обманывает Арсения, умышленно скрывая своё прошлое. Ладно, интим им ещё какое-то время не светит, тут к бабке не ходи, и так всё ясно. И если на привычные обиходные прикосновения Попова негативной реакции нет — они так желанны, то как только Арсений начинает проявлять нотки владения и доминирования — ну куда уж без этого, характер обязывает, — Антон сразу сдувается. Он твердит себе, что это Арс, что он доверяет ему, но триггеры срабатывают неосознанно.       — Тоша, мы тебя ждём, — кричит девочка из гостиной. Шастун обнаруживает себя у запотевшего окна кухни, что выходит на закрытый бассейн и частично заснеженный лес. Вытирает руки о монохромное полотенце и, пристроив его на ручке духовки, спешит на зов. Время разжигать камин.       Арсений уже успел очистить очаг от конденсата, креозота и сажи. Делал всю работу сам на выходных. Тогда Антону показалось, что это способ избежать общения с Алёной. Решив для себя, что портить вечер даже мыслями о бывшей жене Попова — это преступление, он проходит в гостиную и усаживается на ковре с пушистым ворсом. Подпрыгивая от нетерпения, там уже сидит и Кьяра. Правило она знает: когда папа возится с камином, подходить близко нельзя.       Арсений закатывает рукава сорочки и усаживается на корточки возле ниши из природного камня. Поджигает длинную спичку и пару секунд внимательно наблюдает за пламенем. Удостоверившись, что оно отклонено в сторону дымохода, считай, тяга есть, вытянув губы трубочкой, тушит спичку. Начинает складывать деревянный колодец из ровных веток, а в центре пирамиду из мелких щепок и коры. А потом сверху более толстые поленья. Тянется и открывает задвижку на дымоходе.       — Готовы? — с предвкушением спрашивает Попов Шастуна и Кьяру.       Синхронный кивок, и головка новой длинной спички ярко вспыхивает, перетягивая внимание Антона на себя. Арсений прикладывает лучину к скрученному в небольшой рулон куску бумаги, поджигает его и подносит горящий лист к пирамидке из щепок. Огонь от бумаги мягко перекидывается на них и занимается в устойчивое пламя. После чего поднимается на ноги и отряхивает руки.       То, что делал Попов, его сосредоточенность, выверенные движения — это эстетика. Шастуну кажется, что он бы часами мог наблюдать, как перекатываются мышцы мужчины под светлой ровной кожей. Как набухают вены на предплечьях, проявляясь замысловато сотканной сетью. Как он хмурит брови и задумчиво чешет приплюснутый кончик носа, не замечая, что пачкает его в саже. Он весь для Антона — произведение искусства. И сейчас ему кажется, что красивее мужчин он ещё не встречал. Теперь всех представителей сильного пола — тех, что уже вошли в его жизнь, и тех, кто войдёт в будущем — он будет оценивать через призму внешности Арсения.       — Глинтвейна не хватает, — с сожалением произносит «эталон красоты», усаживаясь рядом с Шастуном.       — Я могу сварить, — на автомате отзывается Антон. Однако взгляд его прикован к причудливому танцу пламени. Оно извивается под одному ему слышный мотив. Сворачивает своё тельце и трепещет на синеватых краях, разнося по гостинной тонкий ягодный аромат. — Это вишня, — озаряет Шастуна, и он напрочь забывает о том, что только что предложил приготовить пряный напиток.       — В следующий раз, — Арсений поворачивает голову в сторону мужчины, замершего на ковре. Ощущая чужой взгляд, Антон вскидывает голову и зависает. Ощущение, что в глазах Попова, отражая свет камина, горят драгоценные камни. Вот они уже дарят тепло, обволакивая чувством тишины и спокойствия. Разве эти глаза способны причинить боль? Шастуну становится зазорно. Он доверяет этим глазам. И сердцу, что последнюю неделю стучит не только для Кьяры, но и для него.       Девочка, удобно свернувшись на руках отца, прикрывает ладошкой зевок. Арсений понимает, что пора укладывать её, но событие по поводу первого в году разжигания камина — особенный момент. По существу, это всего четвёртый раз. Впервые они «открывали сезон» с Добровольскими и Позовыми — приурочили это домашнее, уютное мероприятие к новоселью. Так и праздновали покупку дома: возле камина в пижамах. Потом, два года подряд, с Матвиенко. В этот раз их семья стала больше. В неё пришёл Антон.       — А давайте позвоним Серёже, — вдруг поднимает голову Кьяра. — У него же сегодня день рождения.       — Отличная идея, — Попов вынимает из кармана брюк телефон и вызывает контакт друга по фейс тайму. Замечая, как сникает дочка, вслушиваясь в монотонные гудки, он уже планирует сбросить вызов, когда на экране появляется заспанная физиономия Матвиенко.       — Серёжа, с днём рождения! — визжит девочка и наклонившись вперёд, оставляет на дисплее смачный поцелуй. — Ох, спасибо, Карапуз, — расплывается в добродушной улыбке именинник. Он чешет густую бороду и трёт глаза. Кьяре невдомёк, что на Бали уже перевалило за полночь и праздник — по существу — кончился. Тем не менее этот звонок наполняет мужчину безграничной радостью.       Шастун машет в телефон. Серого он уже поздравил, ещё в первой половине дня, и получил в ответ фото довольных сына и матери с бокалами тропического лимонада в кадре.       — Как прошёл полёт? — Арсений тоже уже пообщался с товарищем по видеосвязи.       — Ну, это не наш самолёт, — хмыкают на том конце провода. — Но за бизнес класс всё равно респект. Двенадцать часов над землёй ещё то испытание.       — Серёжа, а мы разожгли камин, Тоша очень хотел посмотреть, — с детской непосредственностью заявляет она, случайно потопив няня. В моменте ей вдруг стало совестно, что они растопили очаг без Сергея.       — Прости, друг, ждать твоего возвращения было невыносимо, — разводит руками Шастун, подыгрывая подопечной.       — Ладно, иди уже спать. И признай наконец, что ты ложишься рано не потому что не употребляешь алкоголь, а потому что уже старый, — кривляется в экран Попов. Он старше Матвиенко больше чем на полгода, но постоянно — в шутку — делает вид, что это не так.       Матвиенко прощается, послав девочке воздушный поцелуй. Она «ловит» его и прижимает ладошку к щеке. Пусть у неё нет матери, но количество родных людей заставит любого позавидовать.

***

      — Ты говорил про сюрприз, — Антон опускается по правую руку от Попова и протягивает тому чашку с чёрным чаем. Себе — традиционно зелёный. Аромат жасмина ненавязчиво переплетается с запахом вишнёвых поленьев, так, что Шастун даже чувствует вкус эфирных фруктовых масел на языке.       Кьяру он уложил полчаса назад, пока Арсений принимал душ и переодевался. В моменте его страшит ответ. Что ещё придумал его бойфренд? При этом радостное ожидание привычно отдаётся щекоткой в яремной ямке. Какой бы масти ни был «кот в мешке» он определённо не оставит Антона равнодушным.       Следующее действие Попова рождает в голове Шастуна неясные опасения: тот отставляет свою кружку на подлокотник дивана, и, дождавшись, когда Антон сделает глоток, забирает и его чай.       — Так, мне следует принять успокоительное? — нервно хмыкает он.       — Тебе сразу сказать или подготовить? — одновременно с Шастуном спрашивает Арсений, на что тот возбужденно прыскает.       — Давай сразу, чего тянуть быка за яйца, — отвага Антона сделала бы честь войску на передовой. Но его спокойствие показное. Связано ли это с тем, что практически неделю они будут в доме одни? А вдруг Попов скажет ему, что поторопился со вступлением в отношения? А вдруг что-то с мамой или бабушкой?       — Шаст, ты чего? — Арсений, двигаясь чуть ближе, пересаживается лицом к Шастуну и касается его бедёр под джинсами. Кружит большими пальцами по внутреннему шву брюк. Нихрена не успокаивает! — Через пару дней после того, как дети вернутся из санатория, мы летим с Добровольскими в отпуск. К морю, — уточняет он, замечая, как Антон расслабляется. Но тут же хмурится, отклоняясь назад.       — Куда это?       — На Сейшелы.       — На Сейшелы, — оттопыривая языком щёку изнутри, попугаем повторяет Шастун. — Это исключено.       — Поясни.       — Ну, во-первых, это небезопасно для Кьяры, — с умным видом изрекает он и, чтобы занять чем-то дрожащие пальцы, снова хватает свою чашку. — Там могут быть губительные для здоровья растения и животные. А вдруг комарик её какой-нибудь укусит, нам ещё малярии не хватало.       — Неправда, — глотает смешок Попов, уж он-то знает, чем вызвана тревожность Антона. — Флора и фауна островов 100% не ядовита. Там одно из самых комфортных песчаных побережий.       — Всё равно нельзя, — цокает Шастун и выпивает остатки чая залпом. — У меня загранника нет, — с его губ вдогонку срывается победоносное «ха-ха», но он тут же глотает веселье. Арсений поднимается на ноги и уходит в сторону фитостены, где на комоде оставляет рабочий портфель. Не проходит и минуты, как он возвращается и протягивает Антону бордовую книжечку.       Шастун принимает то, что по логическому заключению похоже на заграничный паспорт. Какое-то время крутит его в руках и, сдаваясь, раскрывает. Странички новой книжицы нехотя, с хрустом, поддаются, и он лицезреет свой фейс.       — Это законно? — с сомнением спрашивает Попова, который снова бесшумно опускается на ковёр и усаживается по-турецки.       — Всё на законных основаниях. Воля сделал, используя свои связи. Послушай, — Арсений убирает паспорт на диван и берёт лицо Антона в ладони, заставляя посмотреть на себя. — Я знаю, что ты не любишь самолёты. Но даю тебе слово, больше никакая паническая атака не побеспокоит тебя. Я буду рядом и весь полёт буду держать тебя за руку. А если сильно испугаешься, разрешу запрыгнуть мне на ручки, — для Шастуна перспектива оказаться на коленях у Попова весьма заманчива, но аэрофобию даже этим не искоренить. — Ты ведь не был участником или свидетелем авиакатастрофы, — проникновенно продолжает увещевать его Арсений, — это значит, что дело исключительно в гиперконтроле. Если на земле ты всё курируешь, то в небе теряешься, когда понимаешь, что от тебя ничего не зависит. Ослабь хватку, — переходит на шёпот мужчина, оглаживая скулы Антона большими пальцами. — Передай контроль мне. Я не оставлю тебя.       — Передать контроль? — вздёргивает бровь Антон. Одному ему кажется, что обсуждение предстоящего отпуска медленно и верно перетекает в лёгкий флирт?       — Подчинись мне, — шутливо рычит Попов, опрокидывая Шастуна на спину и нависая сверху. — Сдайся на милость победителя!       — Вот ещё! — ворчит Антон, но руки его уже обхватывают шею Арсения сзади. — А подарки? Золото, бриллианты, заморские земли?       — Я тебе телефон подарил, — немного застенчиво находится Попов.       — Это была производственная необходимость, сам сказал, — Шастуну хочется смеяться, но он сдерживается, продолжая чувственные заигрывания.       — Хорошо, чего ты хочешь? — Арсений практически укладывается сверху, вжимаясь в Антона сильным телом. Опирается на локти, одновременно убирая со лба мужчины непокорные кудряшки.       Шастуну хочется «перемотать» вперёд. До того момента, когда Попов перестанет сдерживаться. Хочется снова ощутить вкус желанных губ, которые снятся ему по ночам.       Но вдруг до Антона доходит, в какой позе они находятся в данный момент. Его ноги раскинуты в разные стороны, а Арсений лежит прямо между них. Нависает. Смотрит по-особенному.       Требует подчинения.              Теперь Шастуну хочется выкрутится из ставших вдруг удушающими объятий и срочно связаться с психологом. Последний вроде показался смышлённым. Ему просто необходимо снять блоки и вытравить из себя отголоски прошлого, иначе ничего у них с Поповым не получится.       — Я хочу гулять, — так резко произносит он, словно его годы держали узником в темнице сырой и единственным его желанием было вдохнуть свежего воздуха.       — В смысле на улице? — нужный эффект достигнут. Арсений снова усаживается прямо, и Антон может вдохнуть полной грудью. — Медленно и бесцельно бродить?       — Ну да, — Шастун даже не удивляется, ведь Попов, столько лет пропадая на работе, которая выжимает из него все соки, скорее всего уже подзабыл, что значит неторопливо, а главное бесцельно совершать променад. И внезапно эта мысль завладевает им целиком. — Первый снег он ведь тем и прекрасен, что первый. Такого на протяжении зимы уже не будет, — словно Кьяре на уроке окружающего мира объясняет он. — Я всегда встречал зиму в городе. Сам знаешь: пара дней — и всё станет грязным и унылым.       — Можно было обойтись без лекций, — негромко смеётся Арсений над глубокомысленным видом Антона. — Я согласен. Подразнить хотел.       — А как же Кьяра? — запоздало спохватывается Шастун. — Это ведь одно из твоих правил: не оставлять её в доме одну, даже когда она спит.       — Ослабим контроль немного, — неожиданно для Антона выдаёт Попов и встаёт. — Мы же не уезжаем, просто выйдем в лес. Здесь недалеко есть опушка, летом там что-то вроде места для пикника, но и зимой горят фонари — тебе понравится, — нетипично для Арсения загореться какой-либо идеей так быстро: без муторных размышлений и сопоставлений «за» и «против», но Антон так боится спугнуть этого нового Арса, что крепко цепляется за протянутую ладонь и поднимается на ноги.       — Что, и радионяней не воспользуемся? — не может удержаться от шпильки Шастун, намекая на «нездоровые отношения» босса и прибора слежения за детьми.       — В задницу её! Мне тоже пора взрослеть! — к немому восторгу Антона отзывается Попов. — Пойдём, ты и меня заразил.       Опушка оказалась недалеко от забора участка. Этот край леса — словно край мира — и правда сказочный. Словно могущественный волшебник успел пройтись по нему своими магическими заклинаниями. Рассеивая тусклое освещение вокруг неё стоят охранники-фонари. Под деревьями тяжелый снег ещё не успел улечься — задержался на пышных кронах. У стволов земля лишь припорошена будто сахарной пудрой. Другое дело вышеозвученная опушка. Поверхность покрова рыхлая и девственно чистая, как и говорил Шастун, — словно так и манит упасть и утонуть в своих прохладных объятиях.       — Ты чувствуешь, какой здесь воздух? — чтобы не спугнуть магию зимней ночи, шепчет Антон. Ему и ответ не требуется, стоит только взглянуть на Арсения: запрокинув голову к низкому, чернильному небу и закрыв глаза, он глубоко вдыхает и выдыхает лишённую городского прогорклого смога прохладу. — Я хочу поговорить.       — Говори, — кивает Попов. Шастун замечает, что тот не тушуется и не меняется в лице, чтобы предположить тему разговора, точно полностью открыт к диалогу.       Антон пытается найти правильные слова. Он знает, если они не придут на ум прямо сейчас, он снова сделает шаг назад и свёдет момент к какому-то незначимому событию. Но этих слов нет, словно разум бормочет ему, что всё это загоны, всё пустое и не стоит поднимать вопрос — лучше оставить его там, глубоко, чтобы не испортить ещё только зарождающуюся связь.       — Я сегодня вдруг поймал себя на мысли, что меняюсь рядом с тобой, и отношусь к этим переменам отрицательно, — наконец начинает Шастун. Арсений молчит, предлагая продолжать, но еле заметная морщинка между бровей неожиданно пугает Антона. Он не этого добивался, а в том, что Попов уже успел себе нафантазировать много чего негативного, Шастун не сомневается. Ведь ещё сказки пишет — бездарность такая, — а слов подобрать не смог. — Подожди, — Антон подходит ближе и сплетает пальцы с затянутыми в плотную кожу овчины пальцами Арсения. — Я просто сегодня недоумевал, почему твой дворник отлынивает от работы — дорожки же во дворе припорошило. Мне эта мысль не понравилась. Ведь ещё пару-тройку месяцев назад я не был таким.       — Каким таким? — нейтральным тоном уточняет Попов. Он сжимает ладони Шастуна чуть крепче, сетуя про себя, что тот даже не подумал надеть перчатки. Наверняка их у Антона даже нет. Надо купить ему. Телефону же Шаст обрадовался. Правда на предстоящую поездку на Сейшелы отреагировал бурно.       — Зажравшимся, — уже не думая и не анализируя ответы, выпаливает Антон. Он больше не может стоять на месте. Ходит мимо Арсения взад-вперёд, приминая пушистый ковёр кроссовками и стиснув пальцы в кулаки. — Я чувствую себя некомфортно. Как будто я, будто ты, — итак скудный словарный запас на такую щекотливую тему вдруг иссякает, и Шастун останавливается, исподлобья глядя на невозмутимого Попова. Вот зачем он завёл этот разговор?       Арсений, не сводя с Антона заинтересованного взгляда, неожиданно достаёт телефон, пару раз тапает по экрану, и по безмолвной тишине вдруг разливаются первые аккорды томной и тягучей мелодии.       — Потанцуешь со мной? — негромко зовёт Попов и, не дождавшись ответа, мягко привлекает Шастуна к себе. — Знаешь, однажды будет неважно, что мы с тобой, а жаль. И неслучайно, хоть и печально, снова придёт февраль, — начинает подпевать МОТу он и едва переступать на месте, ненавязчиво вовлекая в танец и Антона.       — Не могу поверить, ты знаешь слова, — с восторгом выдыхает Шастун, обнимая Арсения за плечи и утыкаясь носом в шершавую ткань пальто.       — Я ещё и на машинке могу, — шутит Попов, копируя манеру речи кота Матроскина. — И за участком ухаживать. Всегда делаю это сам: и сад к зиме готовлю, и тропинки от снега чищу.       — Правда? — Антон слегка спотыкается и пытается отклониться, но Арсений не даёт, плавно продолжая вести его под аккорды лирической песни.       — Правда, — практически в губы Шастуна выдыхает мужчина. — Если бы я подарил тебе новый айфон, — намекает он на то, что презент был преподесён в качестве производственной необходимости, — ты бы отказался, верно? — Антон лишь кивает, не в состоянии отвести взгляд и перестать тонуть в радужках, так естественно отражающих нереально-космический цвет небес. Попов стягивает перчатки и, продолжая двигаться в чувственном танце, прикладывает прохладную ладонь к пылающей щеке Шастуна. — А если бы завтра я потерял авиакомпанию и оказался без средств к существованию, ты бы остался со мной?       — Я бы был с тобой, даже если бы самолёты у тебя всегда были только бумажные, — Антон первый преодолевает долгие миллиметры между их губами. Он просто уже не в состоянии сдержаться. Но он только касается, даже не вжимается в губы Арсения. Он ждёт. Он спрашивает разрешения.       Шастун на задворках разума осознаёт, что Попов придвигается ещё ближе, словно пытается навечно слиться с ним, оставить на теле Антона отпечаток своего. Его грудь, живот, бёдра даже через одежду кажутся горячими. Но эти прикосновения не обжигают, они дарят блаженное уютное тепло.       Арсений скользит голенью по ноге Шастуна, и Антон даже сообразить не успевает, как летит спиной в снег. Попов поставил ему подножку, но Шаст тоже не остаётся в долгу, увлекая Арсения за собой.       Снежный покров гостеприимно принимает их в свои объятия. Потревоженные снежинки взмывают вверх, смешиваясь с «подружками», которые продолжают сыпать сверху.       — Нечестно играешь, — фыркает Антон, расстроенный тем, что Арсений не ответил на поцелуй.       — Когда требуешь безоговорочного подчинения, можно нарушить правила, — невозмутимо парирует Попов, при этом замечая, как в глазах одним цветом с весенней листвой постепенно угасает былой задор.       «Я Шаста знаю, он ненавидит, когда ему приказывают. Он в такие моменты всё воспринимает в штыки. Для него любой приказ в серьёзной форме — редфлаг, потому что…»— слова Поза, сказанные несколько месяцев назад, прожигают подкорку мозга. В тот день Дима по неосторожности в достаточно ультимативной форме заявил Антону, что Арсений готов принять его на работу, и Шастун также ультимативно послал потенциального работодателя. Только сейчас Попов вдруг понимает, что его тон, его требования и явное чувство собственности наносят этому парню непоправимый вред. Что-то есть в его прошлом, что не даёт принять доминирование в свой адрес, даже такое игривое и ненавязчивое.       «Понимаешь, в моей жизни уже были отношения, когда я волей или неволей предоставил неограниченные полномочия партнёру, и это вышло мне паршивым таким боком. Боюсь, я не смогу так».       Пазлы как в ускоренном воспроизведении фильма, начинают вихрем, а главное правильно, складываться в истинную картину.       Антон не приемлет подчинение. По какой-то причине не умеет по-другому.       Теперь, чтобы развить отношения, чтобы не потерять человека, который заставляет его сердце так быстро биться, ему надо сломать себя. Ослабить хватку и напор. Позволить себя вести.       Арсений, хватаясь за плечи Шастуна, перекатывается на спину. И только когда грудь Антона начинает вздыматься чаще, а зрачки расширяются, перекрывая изумрудную зелень, он понимает, что поступил верно. Здесь вопрос уже не стоит о веганских бутербродах или каких-то подарках. О том, где можно случайно накосячить, зная, что Шаст вернёт их на путь истинный. Здесь нечто другое, тонкое; какой-то неосязаемый момент, который Попову удалось безошибочно уловить.       Антон оказывается сидящим сверху, его руки упираются прямо в снег с двух сторон от непокрытой головы Арсения. Тёмные угольные волосы рассыпаны по белоснежной «подушке». Этот контраст словно делает зрение Шастуна чётче. Будто только сейчас он наконец рассмотрел внешность мужчины по-настоящему. Красота Попова мужественная и в то же время не лишена некой аристократической элегантности. Должно быть, ещё и поэтому друзья величают его Графом.       Арсений, не сводя с Антона пронзительного испепеляющего взгляда начинает медленно приподниматься. Сначала опирается на локти, потом на вытянутые руки. Всё ближе и ближе, при этом продолжая оттягивать развязку этой душераздирающей истории. И теперь уже сам Попов просит разрешения, ждёт, отмечая малейшие изменения в языке тела Шастуна.       Вот мужчина облизывается, бросает быстрый взгляд на губы Арсения. Потом долго вдыхает, словно никак не может насытиться кислородом. Снова беглый взгляд на губы, после чего на свои ладони, крепко удерживающие плечи Попова.       Арсений сполна может прочувствовать вкус ожидания. Он неспешно смакует его на языке, перекатывает во рту и, наконец, жадно глотает. Пальцы зарываются в буйные кудри на затылке, проходятся подушечками по коже головы, будто стараются прощупать каждую мягкую прядь в отдельности. Попов не стремится руководить, даже не пытается наклонить голову Антона. Вместо этого другой рукой он притягивает мужчину ещё ближе и поднимает лицо. Он приглашает разделить с ним этот момент.       И Шастун безоговорочно принимает это приглашение. Он мягко накрывает губы Арсения, прикрывает глаза и восторженно замирает. То ли не верит до конца, что это наконец свершилось, то ли стремится ещё хоть на мгновение продлить это «до».       Попов тоже не торопится. Он слегка сгибает ноги в коленях, интуитивно определяя, что Антону так будет удобнее, и перемещает руки на поясницу Шастуна. Больше не притягивает и не пытается удержать. Он первый чуть раскрывает рот и проходится языком по контуру губ Антона. От одного уголка к другому, словно пытается очертить границы. Проскальзывает внутрь и упирается в ровный край зубов. Легонько кусает язык Шастуна, напоминая и одновременно давая понять, что сам не забыл с чего всё началось.       Мгновение, и у Арсения срывает тормоза, он ещё сильнее сгибает ноги, тем самым заставляя Антона упереться торсом в свою грудь. Он сминает губы Шастуна и уже не стесняясь врывается в его рот.       Попов перфекционист, причём с большой буквы. За что бы он ни брался, ему надо, чтобы это вышло идеально. Нет, он не воспринимает этот поцелуй в качестве экзамена, просто в моменте, где-то в глубине души ему вдруг по-мальчишески становится страшно оплошать. Естественно, он никогда не спрашивал своих пассий, как он целуется, просто очень хочется в данный момент сделать это мастерски, с опытом. Возможно, чтобы поразить, чтобы восхитить, доставить удовольствие, раз пока по-другому он не готов.       Губы Антона — такие соблазнительные и аппетитные — слегка подрагивают, стараясь успеть за напором Арсения. Оба тяжело дышат, пытаясь между прикосновениями глотнуть как можно больше кислорода. Это другой поцелуй, не тот, когда их губы спорили, наступали друг на друга войной. Это капитуляция, это отказ от дальнейшей борьбы — в первую очередь с самими собой, — это мир.       Шастун перемещает руки на тёплую шею Попова, задевает ногтём нежную кожу под подбородком и водит костяшками по скулам. Ведь касаний языка и губ ему мало, хочется прочувствовать каждый миллиметр сильного тела. Словно случайно его губы соскальзывают на щёку Арсения, очерчивают тугой желвак и проходятся по спинке носа. Снова цепляется за широкие плечи, чувствуя как парфюм Попова проникает глубоко в лёгкие и вызывает лёгкое головокружение.       Арсений чувствует, как внутри зарождается пламя. Он снова в полутьме ночного леса находит губы Антона и больше не даёт изменить курс. Не сдерживается. Как ребёнок, который дорвался до пакета с мандаринами накануне Нового Года. Пытается успеть насытиться поцелуем, точно страшится, что ему долго ещё не видать этого долгожданного удовольствия. Ему требуется больше, ближе, крепче. Он проскальзывает под край слегка задравшейся куртки и, нырнув под худи, впивается в тёплую кожу на спине.       Шастун шипит в поцелуй, ощутив прикосновение ледяных пальцев, но губ не отнимает. Попов, слегка отрезвев от реакции мужчины, первым приходит в себя.       — Всё, пора менять дислокацию, иначе хвосты себе отморозим, — пытаясь отдышаться шепчет он. Антон с неприкрытым сожалением кивает, но подниматься не спешит. Упирается лбом в лоб мужчины. Длинные руки окольцовывают и крепко прижимают к груди. — Кот, — ласково зовёт Арсений и слегка отклоняется.       — Нет, — тем не менее хрипло отзывается Шастун. Внезапно пробудившееся ребячество заставляет ещё крепче вжаться в Попова. — Будем продолжать целоваться. Кто знает, вдруг мне придётся ждать продолжения до следующей зимы.       — Хорошо, уговорил, — хмыкает в ответ Арсений. Его дыхание выровнялось, но сердце продолжает трепыхаться в груди. Должно быть, рядом с Антоном оно никогда не успокоится. — Будем ждать, пока моя задница не превратится в айсберг.       До Шастуна только сейчас доходит, что Попов всё это время сидит пятой точкой на снегу, на замёрзшей земле. Он не сомневается, что Арсений возбуждён, что доволен тем, как закончился этот вечер, но и ежу понятно: это ещё то удовольствие.       — Мы не можем рисковать твоей шикарной задницей, — сдаётся Антон и начинает нехотя подниматься, после чего подаёт руку Попову.       — Звучит как угроза, — в шутку ворчит Арсений. — Камин ещё, наверное, не погас. Я собираюсь сесть в него голым задом.       — Пойдём уже, престарелая королева Эренделла, — в голос смеётся Шастун.       Эхо его смеха разносится по всей опушке. И та точно вслушивается в отголоски веселья двух удаляющихся мужчин. Теперь она кажется одинокой и безмолвной, покорно принимая нескончаемые белые мушки.