Ушастый нянь

      Сергей загоняет свою ласточку в гараж и глушит мотор. В тишине раннего осеннего утра слышен только ветер, который допевает свою ночную песню в кронах сосен за забором. Мужчина не любит «общаться» с девушками вне дома. На своей территории удобнее и проще. Только после того, конечно, как удостоверится, что его услышали, что после не будет запросов на серьёзность. Как оказалось, есть немало цыпочек, которых полностью устраивают такие отношения.       Матвиенко прячет широченный зевок под ладонью, стягивает капюшон и трёт голову, на которой за несколько недель волосы уже отросли.Теперь они начинают виться, что очень нравится девушкам. С причёской «под ноль» с этим были небольшие трудности. Второго такого спора его гордость не переживёт.       Несмотря на бессонную ночь и предстоящий рабочий день, превосходное настроение не покидает его. Решая быстро сполоснутся в душе, он отпирает дверь своей берлоги, в полутьме входит в дом и включает свет над кухонной панелью. Сначала кофе. Не желая заморачиваться с кофемашиной, он ставит чайник на плиту и стягивает куртку. Вибрация в кармане телефона заставляет в недоумении нахмурится. Кому он понадобился так рано — ещё даже не рассвело.       — Слушаю, — хрипло отзывается он — несколько часов в караоке, а потом ещё хорошее кардио, обычно весьма неблаготворно влияют на голосовые связки. Его глаза становятся похожими на два блюдца, размером практически с то, на которое с противным лязгающим звуком опускается кружка. — Попову звонили? А Шастуну? Оба недоступны? — Матвиенко ловит свой слегка помятый образ в стеклянной дверце шкафа. Он тяжело вздыхает, чувствуя, как позитивный настрой сбивается. Ни кофе, ни душ в ближайшее время ему определённо не светят. — Что делать? — эхом отражается вопрос, заданный на том конце провода. Усиленно трёт глаза, которым вдруг захотелось наплевать на всё, закрыться и позволить уставшему телу отдохнуть или, проще говоря, абстрагироваться от назревающей проблемы. А в том, что прекрасное утро медленно и верно трансформируется в полную задницу, он уже не сомневается. — Задержите на въезде, автомобиль и пассажиров досмотреть, — выпаливает он первое, что приходит на ум. — Без Арсения на территорию не пускать.       Чайник свистит, возмущаясь отсутствием внимания со стороны хозяина. Сергей несколько раз моргает, точно забыв, где находится. После чего нервным движением выключает электрическую плиту и срывается с места.       Кроссы никак не хотят натягиваться, шнурки путаются, и Матвиенко пыхтит, рявкает им, как псу, «место!», после чего, напрочь забывая, что на улице ноябрь, выскакивает в одном худи на улицу. В считанные секунды добегает до особняка и нажимает ручку. Один раз, второй, пока до него доходит, что входная дверь заперта изнутри, проходит около минуты.       — Блять, — смачно выплёвывает он и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, несётся обратно в сторону своего шале. — Ключи, ключи, где ключи, — бубнит себе под нос, методично обыскивая ящики в комоде при входе. Взгляд цепляет связку от особняка на вешалке для верхней одежды. Он хватает её, едва не вырвав хромированный крючок с корнем, и несётся обратно.       На лестнице даже его короткие ноги умудряются перепрыгивать через две ступеньки. Второй этаж, третий. Вот нахрена Попову дом в три этажа, если в случае чрезвычайной ситуации до Москвы добраться быстрее, чем до его спальни! Толкает дверь и вваливается внутрь.       — Алиса зажигай свет. Весь! — командует он, подлетая к кровати и, от души размахнувшись, отвешивает ягодице Арсения, что так непродуманно выглядывает из-под одеяла, увесистый шлепок. — Вставай, голубая задница!       — Вот это было сейчас грубо и немного обидно, — бурчит Попов, жмурясь от яркого освещения в комнате, и обиженно трёт пострадавшую часть тела. — Поругай его, он меня по попе ударил, — хнычет он, зарываясь носом в подушку.       Матвиенко, уверенный, что тот обращался с Алисе, уже направляется генеральской походкой к окну, за которым медленно и вальяжно просыпается осеннее солнце, чтобы раздвинуть шторы, когда хрипловатый голос заставляет его шокировано замереть на месте:       — Не расстраивайся, я поговорю с ним, и он больше так не будет, — Сергей медленно оборачивается, убеждённый, что ему показалось. Бессонная ночь, отсутствие кофеина и освежающего душа. Это отчасти объясняет, почему вдруг приятный механический голос заговорил голосом Антона. Он трёт глаза — может, задремал в машине в гараже или пока ждал, когда закипит чайник. Но тут из-под одеяла выныривает знакомая лохматая макушка, и Матвиенко позорно шлёпается пятой точкой на банкетку. — Но у тебя и правда голубые пижамные штаны, Арс. Сергей хотел сказать, что этот цвет уже не в моде. Анахронизм, если выражаться языком Александра Сергеевича.       — Зато они идеально сочетаются с моими глазами. Доброе утро, — Арсений наконец распахивает глаза и удовлетворённо выдыхает, встречаясь довольным взглядом с таким же взором Шастуна. Он не ушёл к себе, остался до утра.       — И не поспоришь ведь. И тебе доброе утро, — обворожительная улыбка, игнорируя присутствие Сергея, расцветает на губах парня. — Хорошо спалось?       — Очень. Давно так сладко не спал, — хрипло отвечают ему.       — Я, блин. Вы, блин! — протяжно всхлипывает Матвиенко, указывая то на одного, то на другого пальцем. — Что за фигня здесь творится?       Арсений и Антон усаживаются бок о бок, с интересом разглядывая своего утреннего — ни разу не званого — гостя. И будь Сергей проклят, если ещё и не потешаются над его покосившимся лицом.       — Что такого сногсшибательного могло произойти, что ты ни свет ни заря врываешься в нашу спальню? — у Попова насмешливо взлетает бровь, а вот если бы у Матвиенко их было четыре, то они бы приподнялись все вместе — одновременно.       — И давно эта спальня стала «вашей»? — голова Сергея резко дёргается. Он не гомофоб, и Антон как человек ему очень нравится. Здесь, скорее, работает фактор неожиданности. Ещё вчера эти двое не контактировали нормально, а сегодня довольные просыпаются в одной кровати, словно всю ночь… — Матвиенко косит глазами на пол в поисках использованной «покрышки», ну а вдруг, мало ли на какой уровень успели забраться их отношения.       — Часов шесть, — многозначительно переглянувшись с Поповым, отвечает Шастун.       — Около того, — уверенно кивает Арсений. — Так что случилось?       — Я, кажется, забыл, — иронично улыбается Сергей. Чешет затылок, задумчиво кривит губы. — Ах да, — с облегчением восклицает он, когда цепляет взглядом айфон Попова на прикроватной тумбочке. — Я хотел спросить, почему вы оба недоступны.       — Так мой склеил ласты ещё вчера, — разводит руками Антон.       — А я, видимо, случайно нажал авиарежим, когда выключал фонарик, — зеркалит движение Шастуна Арсений.       — Я даже боюсь предположить в какие тёмные пещеры вы пытались вчера заглянуть — раз вам понадобились фонарики, — закатывает глаза Матвиенко. — Только не надо мне объяснять! — практически фальцетом кричит он, замечая губы Попова, которые начинают растягиваться в плотоядной провокационной улыбке.       — Ты дома не ночевал, Серёг? — глотает смешок Шастун, предпочитая не комментировать последнее замечание мужчины. — Вчера освещение, походу, во всём посёлке вырубали.       — А, ну тогда мне всё понятно, — Матвиенко складывает из непослушных пальцев лайк. — То есть вы вчера, две такие бояки, испугались монстров и спрятались под одним одеялом?       — Ну примерно так и было, — взрывается диким хохотом Арсений, уворачиваясь от пикирующего на него чёрного, набитого гипоаллергенным наполнителем, истребителя.       — Смешно тебе, Арс, да, — пришла пора глумиться над парнями Матвиенко. Эх, телефон остался в доме, он бы с удовольствием запечатлел физиономию Попова, когда вот буквально через пару мгновений сбросит на него бомбу. — А у меня есть новость для тебя. Даже две.       — Давай с хорошей, — хмыкает Арсений и — ну постеснялся бы хоть немного! — блаженно приваливается к плечу Шастуна.       — А кто сказал, что такие есть? — нагло подмигивает Сергей. — Я приказал охране задержать такси у въезда на участок и досмотреть всех, кто находится в автомобиле.       — Так, а кто это пожаловал со сранья к нам в гости? — Арсений уверен, что, кого бы не принесли черти этим — наипрекраснейшим — утром, настроение его не испортится.       И как же он ошибается.       — Твоя бывшая жена!       — Кто? — высокий альт отражается от стен и потолка комнаты, и Попов подскакивает на кровати, будто прыгнул до этого на батут.       — Алёна Попова, знаком с ней? — Матвиенко не успокаивается, это его маленькая месть за сногсшибательные «новости» нового дня.       — Твою мать, — кричит Арсений и срывается в гардеробную, за которой находится ванная комната.       — А с каких пор твоя экс-супруга пролетает через полмира и является к нам без предупреждения? — Сергей прикрывает глаза, чувствуя, как ночная усталость наваливается тяжёлой кольчугой на плечи. — Это что-то новенькое.       — Она звонила, — перекатывая во рту зубную щётку, Попов появляется в проёме двери. — В то утро. После того как я, — он осекается, сталкиваясь взглядом с эхом обиды в зелёных озёрах. Но он больше не тот Арсений, который прикусывает язык во время предчувствия опасности для своего нежного эго, — поцеловал и уволил Антона, — смело заканчивает он и ловит момент, когда печаль сменяется гордостью. Он ещё в самом начале пути, но сделает всё: будет терпеливо учиться и мало-помалу постигать все тонкости однополой любви, чтобы эти прекрасные глаза всегда смотрели на него так. — Короче, я был с жёсткого похмура и забыл о ней.       — А мне что делать? Прятаться в шкафу? — хмыкает Шастун, складывая руки на груди, и внимательно оглядывает комнату, будто в поисках того самого любовникохранилища.       Да, ему обидно. Это не просто бывшая Попова, это мама Кьяры, это женщина, которую тот любил, с которой делил постель. Антон понимает, что привычно накручивает сам себя, ведь это прошлое Арса, с которым надо просто смириться. По факту за несколько месяцев их взаимодействия он ни разу не унюхал даже малейшего романтического интереса Попова в адрес биологической матери девочки. Наоборот, тот ясно дал понять, в том же Питере, что не желает больше присутствия женщины в их жизни. Но тем не менее она здесь.       Шастун уже планирует начать разбираться, чем грозит присутствие Алёны их хрупким отношениям, когда в поле его расфокусированного зрения появляется лицо Арсения.       — Вспомни, о чём мы говорили ночью, и будь самим собой, пожалуйста, — хрипло, при этом ласково, шепчет мужчина, обдавая губы Антона ароматом мятной зубной пасты, после чего громко чмокает в нос. И вместе с Матвиенко, который пытается потерять сознание от публичной демонстрации телячьих нежностей, покидает комнату.       Кожаные высокие сапоги на клиновидных каблуках. Матовые капроновые чулки. Юбка-карандаш сантиметров на десять выше колен. Джемпер в нюдовых тонах с V-образным вырезом. Кулон из белого золота на алебастровой коже груди. Ярко красные губы, явно усовершенствованные рукой дорогого косметолога, наращённые ресницы, два вороньих крыла — брови. Копна тёмных, ярко блестящих под искусственным освещением волос, которые к кончикам становятся светлее.       Шастун представлял её по-другому. По правде говоря, он вообще её никак себе не представлял: не визуализировал внешность, не думал о том, какие у неё голос и манера речи. Но глядя на женщину, застывшую царственным изваянием в центре гостинной перед ним, Антон даже мысленно выдыхает. В Кьяре нет ни одной черты от неё, только пол. И это наполняет его какой-то тихой щемящей нежностью — их девочка совсем на неё непохожа. В ней всё — начиная от цвета волос и заканчивая формой ногтей на ногах — от Попова.       — Это кто? — высоким голосом уточняет Алёна, медленно скользя липким взглядом по долговязой фигуре Антона, который в моменте вспыхивает от тона заданного вопроса: высокомерного и пренебрежительного. Открывает рот, чтобы… осадить? И тут же захлопывает его.       — Это Антон, няня Кьяры, — сцепив зубы отзывается Арсений, резко вскидывая взгляд от экрана: он набирал короткое сообщение Кате, что Сергей уже выехал за Мартышкой.       — Обслуживающий персонал, значит, — интерес женщины так же быстро пропадает, как только она решает, что тот больше не стоит её драгоценного внимания. — Шубу повесь, — обращается она к Шастуну, грациозным движением плеча скидывая с себя дорогостоящий мех. Антон не силён в престижной женской одежде, но он — по роду службы — знаком с родом млекопитающих из семейства куньих и безошибочно узнаёт шкурку куницы. Шастун делает размеренный шаг назад, и шуба мягко планирует на пол.       — Арс, ты не завтракал, — спокойно обращается он к Попову, демонстративно игнорируя нарушительницу своего душевного спокойствия. — Я соберу тебе обед на работу, — с последними словами так же напоказ перешагивает через шубку и скрывается в кухонной зоне.       — Алёна, будь так любезна, не выводи меня с порога, — шипит Попов, грубо подхватывая верхнюю одежду женщины. — Антон — член семьи, а ты здесь временная и весьма нежеланная гостья. Помни, что я терплю твоё присутствие только из-за Кьяры.       — Сень, не заводись, — Шастун, стоя спиной у холодильника, ощущает, как от желудка начинает подниматься горький комок желчи, настолько тон Алёны ядовит. — Я не спала всю ночь. Кое-кто обещал встретить меня в аэропорту.       — Карета сломалась, — бурчит под нос Попов. — Иди отдыхать, — добавляет уже громче, — Серый привезёт Кьяру часа через два.       — Я займу комнату, смежную со спальней Кьяры, — Алёна разворачивается на высоких каблуках и идёт в сторону лестницы. — Мне так удобнее.       — Нет, ты будешь жить в гостевой, которая в конце коридора. Спальня рядом с Мартышкой занята, — догоняют её слова, не терпящие возражений. — Там живёт человек, который печётся о моей дочери больше, чем ты пеклась за шесть лет её жизни.       — Хорошо, — кивает та, — пусть будет так, как ты захочешь, дорогой, — слащаво заканчивает она и исчезает за поворотом лестницы.       — Иди сюда, — Арсений залетает на кухню хватает дрожащую ладонь Шастуна, которой тот пытается закрыть пластиковый бокс с перекусом, и увлекает его за фитостену. — Прости меня.       — Арс, да за что ты просишь прощения? — пальцы не слушаются, словно Антон с похмелья, когда он поднимает руку и поправляет воротник кашемирового пальто, надетого впопыхах.       — За всё это, — вращает глазами Попов. — За то что убегаю на работу, за то что отправил Матвиенко к Позовым и оставляю тебя с Алёной. За её поведение.       — Стой, стой, не части, — воротник уже в порядке, но Шастун не убирает руку, делясь с мужчиной своей безоговорочной поддержкой. Он слишком хорошо знает Арсения. Тот определённо не лучится счастьем и не прыгает от радости по поводу неожиданного визита бывшей жены. Он растерян, ему страшно, что Антон может неадекватно отреагировать на их общение. — Не извиняйся. Всё хорошо.       — Но она…       — Послушай, Арс, мне — не очень глубоко, конечно — но плевать на то, как она относится ко мне, главное — это твоё отношение. Разве с прошедшей ночи что-то изменилось? — и как бы Шастун яро не убеждал Попова, что ничего страшного не произошло — ему самому до дрожи в коленях страшно. Но ведь Арсений просил ему доверять.       — Ничего не изменилось, — даже паузы не было, Попову не нужно время, чтобы обдумать ответ.       Если я тебя позову снова спать со мной ночью, ты придёшь?       А большего Антону и не надо. Если Арсений говорит, что визит Алёны никак не повлиял на их отношения, это значит, что так оно и есть.       Позови меня снова к себе этой ночью.       А Попов не в состоянии уйти. Его никакая сила не может теперь оторвать от Шастуна. Была бы его воля, он бы запихнул Антона в портфель вместе с документами и унёс бы с собой на работу. Чем хочет пусть там занимается: пьёт зелёный чай с Димой, дискутирует с Пашей о воспитании современных подростков, даже купается в лучах лёгкого флирта со стороны Оксаны. Лишь бы был рядом. Потому что надышаться им и насмотреться на него Арсений уже не может.       Он слегка запрокидывает голову, взгляд падает на губы Шастуна. Тот их тоже постоянно облизывает на холоде. Глаза цепляются за тонкую, чуть покрасневшую кожу. Он не помнит их вкуса, но помнит, как горели внутренности, когда целовал их. Попов облизывает свои губы, от участившегося дыхания — и своего, и Антона — они пересохли. Шастун зеркалит его движение. Ему тоже дышать тяжело. Кислорода за фитостеной словно стало меньше. Арсений медленно начинает приближаться. На пробу, сантиметр за сантиметром, он сокращает расстояние, не сводя с застывшего лица Антона горящего взгляда. Он не успел позавтракать, даже на кофе время не нашлось, но голод, что сжирает его изнутри, маловероятно из-за неудовлетворённых физических потребностей.       Шастун замирает в ожидании. Он ждёт этого непозволительно долго. Да, они уже целовались, но этот момент отличается от того. Сейчас между ними нет злости, алкоголя и ядовитой ревности. По сути, это их первый настоящий поцелуй. Голова начинает сладко кружиться и от переизбытка эмоций Антон прячет губы за кончиками пальцев. Он не убегает, не делает шаг назад. Он как ребёнок, из которого рвётся прорва неизведанных и волнующих ощущений. И сердце Шастуна пропускает удар, когда Попов, сокращая расстояние до минимума, прижимается губами к тёплым костяшкам.

***

      Антон устало вздыхает и переворачивается на другой бок. Рука по привычке тянется к айфону, чтобы проверить, который час. Он проделывал это уже не раз. Откидывал одеяло, снова накрывался, менял положение и смотрел на часы — но сон всё никак не шёл. Появилась мысль «сыграть в бомжа». Эта нехитрая практика всегда помогала уснуть во время учёбы, когда организм был так сильно взвинчен, что можно было не ложиться хоть неделю, напрягая мозг вечными конспектами и сочинениями по языку, а стоило голове соприкоснуться с подушкой, сон как рукой снимало. Надо было замёрзнуть, вот прям до трясучки, чтобы колени дрожали, а зубы стучали как каблуки по асфальту удирающей от компании хулиганов красотки. А потом нырнуть под одеяло и вырубиться. Это он сейчас знает, что вследствие переохлаждения сосуды, чтобы сохранить тепло тела, сужаются, в результате чего кровоток замедляется, и мозг получает меньше кислорода. Как итог: вялость и сонливость. А тогда это был способ быстро уснуть, чтобы сознание перестало выкидывать фокусы с Арсением в главной роли.       Тьфу ты! Тогда Попова-то в его жизни ещё не было!       Шастун отважно отбрасывает одеяло и опускает ноги на пол. Десять минут у открытой входной двери на кухне ему обязательно помогут. Но снова откидывается на постель, зарываясь с носом под одеяло. Ему уже не двадцать. Кто знает, как его организм отреагирует на это сегодня, ему ещё воспаления седалищного нерва не хватает для полного счастья!       Странный день пролетел до одури быстро, и, по сути, незаметно. Вот их с Арсением разбудил Серёга. Неожиданный визит Алёны, её неадекватное поведение. Вот Кьяра, рассматривающая мать, словно та экспонат в музее, тематика которого непонятна, а потому неинтересна девочке. Её расстройство по поводу того, что у них «вообще-то с Савиной и Тео были планы». Её тоненькое: «Тоша, а есть что-нибудь покушать, я не успела позавтракать». Его странное состояние, когда тепло снова обволокло грудную клетку, ведь она обратилась тогда не к матери, которая с видом Карла III, у которого five o’clock, пила на кухне чай, а к нему. Антон ответил тогда: «Ну что ж, сегодня у меня роль такая: не дать Поповым умереть от голода».       С бывшей женой Арсения они перекинулись не более чем парой слов. Она поинтересовалась, сколько он здесь работает, тот дал ответ. Весь день Антон был свидетелем того, как неохотно с ней общалась Кьяра. Даже не так: она делала это по принуждению. Мамой её не называла и обращалась исключительно по имени. Экс-Попова взяла на себя приготовление чудного ужина. К слову, из тех мяса и гарнира, которые в этом доме не едят. Он не вмешивался, покинул кухню и обосновался в своей комнате. Решил, что обязательно договорится с музой и закончит главу. Но та, махнув ручкой, улетела в неизвестном направлении, видимо, решив нанести визит кому-то другому.       Потом сам ужин. Антон — в шортах и толстовке — чуть с лестницы не упал, когда заметил суетящуюся в вечернем платье в гостиной женщину. На протяжении всего времени Алёна демонстрировала, что хозяйка вечера там она. Постоянно перетягивая внимание на себя, она болтала без умолку, рассказывая Кьяре о своей жизни в Швейцарии, почему-то уверенная, что девочке это было интересно.       Шастун к своей порции так и не прикоснулся. Уныло перекатывал вилкой по тарелке нут, пытался отделить его от кусочков баранины, благо хоть постной. Кьяра вела себя не лучше. Съела почти всю корзинку с хлебом, запивая его апельсиновым соком.       Антон попытался убрать со стола, но Алёна, отважно повязав поверх алого с глубоким декольте наряда его фартук, принялась за посуду сама. И ему ничего не оставалось, как ретироваться снова в свою спальню, так как девочка осталась в гостиной с отцом.       И вот теперь Шастун мечется в постели не в состоянии уснуть. Нет, с его стороны ничего не изменилось. Уверенности добавляли и красноречивые взгляды Арса, который тот весь вечер украдкой бросал на него. Но неожиданный приезд Алёны слегка спутал их планы. Ещё утром, просыпаясь в кровати Арсения, Антон был уверен, что уснёт там же, или в своей кровати, но всё равно под боком у Попова. Вот они, ожидание и реальность во всей красе.       Смешно предполагать, что в огромном особняке двери бы скрипели. Шастун не слышит, как открывается входная дверь, в данный момент он на подсознательном уровне — каждой молекулой — чувствует присутствие Арсения в своей спальне. Он перекатывается на спину, руки свободно укладываются над головой. И вряд ли Шастун понимает, в какой провокационной и горячей позе он оказывается. Но это замечает Попов. Он пробирается взглядом по поджарому телу под тёмной футболкой и спортивными штанами, и его грудная клетка начинает вздыматься чаще. Кадык прыгает вверх-вниз, когда он нервно сглатывает.       Арсений мало пока к чему готов в этих отношениях. К сексу — даже это слово застрянет на зубах, если попытаться произнести его — точно нет. Но то, что он видит сейчас, для него произведение искусства. Поза Антона такая беззащитная, такая естественная и выжидающая, а оттого дьявольски привлекательная.       — Какао, — хрипит Попов и, не сумев совладать с собой, поворачивается спиной к Шастуну.       — Не понял, — Антон приподнимается на локтях. Магия момента разрушена названием напитка. — Какое какао, Арс? С тобой всё в порядке?       — Я тебе какао сварил, ты же толком не ужинал, — наконец приходит в себя Попов. — И бутербродов сделал. Пойдём? — он оборачивается и с надеждой протягивает руку в сторону Шастуна, а тот прикусывает щёку изнутри, чтобы не расплыться в самой дебильной улыбке, которую можно себе представить, и не осветить ею всю планету.       Антон молча вкладывает свою ладонь в прохладную руку Арсения. Это так смешно и волнительно одновременно. Прям как первое свидание двух озабоченных друг другом подростков.       — Ну почти, — отзывается Попов, и Шастун прыскает в кулак, когда понимает, что до этого выразился вслух. И зачарованно ахает, когда они оказываются на кухне. На барной стойке блюдо с четырьмя — четырьмя! — бутербродами. Низкокалорийный творожный сыр на зерновых хлебцах, а сверху слайс авокадо, украшенный долькой черри и веточкой кинзы. В пузатой кружке с блюдечком наверху, по всей видимости, обещанный напиток. Да, несанкционированный ночной перекус по арсеньевским правилам, но определённо для Антона.       — Какая красота, — вздыхает Шастун и усаживается на высокий стул. — Спасибо, что не позволил сотруднику умереть с голоду.       — Вообще то, цель не совсем такая была, — робко отзывается Арсений, подтягивая ещё один стул ближе и усаживаясь рядом с Антоном, лицом к нему. — Я это, ну типа, проявляю знаки внимания, ухаживаю за своим парнем, вот.       — Ах, это ухаживания? Понятно, — Шастун складывает губы уточкой, чтобы не расплыться в озорной улыбке и тем самым не смутить Попова окончательно. И сразу же замирает, забыв, как дышать, когда понимает, как именно его назвал мужчина напротив.       Парнем.       У Антона в груди тепло, словно он прижался торсом к радиатору отопления. У него в груди огонь. У него в груди пламя, которое играючи испепеляет и остатки обиды от незаслуженного увольнения, и крупицы неуверенности, и отсутствие доверия.       — Ну, я подумал, что розы для тебя были бы слишком, — смущённо трёт затылок он, — а то, если поругаемся, ты, чего доброго, нацарапаешь шипами от этих роз на моей машине слово «козёл».       — А ты только поэтому мне цветы не даришь? — пережёвывая бутерброд, вздёргивает бровь Шастун.       — Я готов подарить тебе весь мир, — шепчет Попов, невесомо убирая со лба Шастуна отросшую прядь волос. — Со всеми его огромными мегаполисами и самыми заброшенными негазифицированными деревеньками.       Какой перекус? Рука замирает где-то на полпути ко рту. А кусок встаёт в горле. Антону хочется позорно разреветься от умиления и всепоглощающих чувст, затопивших его организм.       — А стиху будешь мне писать? — шутит он, чтобы заглушить эмоции, что калейдоскопом кружат в его внутренностях, запоздало осознавая, что неправильно произнёс слово.       — Стиху? А буду, — отважно кивает Попов, глотая смешок. Шастун отряхивает руки и усаживается поудобнее, чтобы прослушать «перл» Арсения в свою честь. — Вот наступает снова утро, и просыпается Антон. Он освещает мир улыбкой, как большой Чеширский кот.       Шастун прижимает льняное полотенце ко рту, чтобы заглушить дикий смех. Его плечи ходят ходуном. Истерический хохот сотрясает всё его двухметровое тело. До этого он пытался не разрыдаться от нежности, а сейчас слёзы сами бесконтрольно скапливаются в уголках глаз.       — По-моему, Антон и кот не очень рифмуются, — наконец выдавливает он из себя, — Ну ладно, будем считать, что это белый стих.       — А по-моему, вполне себе, — с умным видом отвечают ему. — У тебя, кстати, волосы такие же мягкие как у Печеньки, — Попов снова легко касается непослушного чуба на голове мужчины.       — Арс, не может быть, — таращит глаза Шастун, — ты запомнил имя нашей кошки.       — А почему ты говоришь это таким тоном, словно у меня возраст, — тянет последнее слово Арсений, — и мне пора пить витамины для улучшения памяти. Я сразу имя выучил, но пока ещё сомневаюсь, может, Злобный Круассан подойдет ей больше, — невинно пожимает плечом он. — А ты — мой личный ласковый кот, — снова переходит на еле различимый шёпот он. — И чтобы не случилось в будущем, знай, ты всегда сможешь рассчитывать на мою безоговорочную поддержку. Я сделаю для тебя всё, что будет в моих силах.       — Всё? — провокационно уточняет Антон. Его пальцы скользят от колена Попова ближе к паху и ладонь уверенно ложится на бедро.       — Мы не так близко знакомы, — испуганно отвечает Арсений. Он шутит, но его страх неподдельный, при этом он кладёт свою руку поверх руки Шастуна и слегка прижимает к своей ноге. — Но придёт время, и мы это обсудим.       — Ночью ты мне сказал, что будешь карабкаться на эту «гору» сам — путём проб и ошибок, а я буду твоей страховкой и направлю по «верному» пути, если тебя занесёт не туда, — Антон чувствует под тонкой тканью спальных штанов упругие мышцы. Мысли о том, что когда-нибудь он сможет прикоснуться к ним без ненужной одежды как руками, так и губами, слегка путают нити его сознания. И он энергично трясёт головой, чтобы вытряхнуть их. Время ещё не пришло. Попов смотрит уверенно в его глаза, ожидая продолжения. И наставлений. Судя по последним словам, он в чём-то ошибся. — Я — мясоед, Арс.       Арсений хмурится: мыслительный процесс запущен, но уловить суть проступка он пока не может.       — Прости, я не понимаю.       — Эти бутерброды, — прикусив губу, осторожно начинает Шастун, — они прекрасны, — наконец выдаёт он, не сумев подобрать более подходящего эпитета, — но это твоя еда. Она выглядит аппетитно и очень вкусная, правда. Однако в следующий раз пусть это будет мясо или курица. Мне этого мало.       — Прости, — обречённо шепчет в ответ Попов, и Антон снова пытается поймать за хвост улыбку, чтобы не сконфузить мужчину бесповоротно. Арсений выучил новое слово, которого с момента их знакомства в его словарном запасе не было. Теперь он извиняется постоянно. Попов даже поднимает руку и прижимает её к заалевшей щеке, чем вынуждает и Шастуна с сожалением отнять ладонь от бедра. Кожа слегка покалывает и, не придумав ничего лучшего, он складывает пальцы в кулак и прячет его в кармане, словно пытается сохранить фрагменты интимного прикосновения. — Я понял тебя.       — Хорошо, — Антон отпускает себя и одаривает Арсения лучезарной улыбкой. Прикрывает глаза в благодарность за то, что Попов крепко держит данное слово. Но до этого спокойное дыхание враз сбивается, когда он ощущает подбородком скользящее касание прохладных пальцев. От этой неумелой ласки его внутренние органы начинают плавится, растекаются вязкой лавой и ухают вниз живота, неумолимо наполняя член горячей кровью.       Ему не нужно видеть или слышать. Сенсорные рецепторы кожи блокируют все остальные виды чувств. Воздух проникает в лёгкие рвано, словно уровень углекислого газа в нём резко повысился. Арсений невесомо приглаживает чуть вздёрнутые брови. Медленно и плавно спускается подушечкой пальца по спинке носа и слегка задевает ровным ногтём его кончик.       Кислород иссякает окончательно, и в лёгких Шастуна образуется абсолютный вакуум, когда приоткрытых влажных губ касаются костяшки пальцев. «Критическая масса» неуправляемых эмоций запускает цепочку самоподдерживающейся реакции ядерного распада, и неукротимая энергия, распирая Антона изнутри, поглощает всё вокруг. Жажда яростно оспаривает доводы рассудка, и, нетерпеливо зарываясь длинными пальцами в волосы Попова на затылке, Шастун властно притягивает его к себе.       Арсений опасливо, даже слегка грубо шарахается в сторону. Антон с трудом фокусирует на указательном пальце, выставленном перед его лицом, нетрезвый взгляд. Судорожно сглатывает, накопившуюся во рту слюну и резко втягивает через нос взрывоопасный воздух, едва ли понимая, что всё это время не дышал.       — Арс? — негромко зовёт он Попова, который уже успел скатиться с высокого стула и теперь трясущимися руками пытается наполнить стакан водой из-под крана. Шастун медленно приближается со спины, боясь напугать ещё больше. Касается ладонями камнем застывших плеч и легонько сжимает их. — Арс, — шепчет в макушку тёмных прядей. Не встретив сопротивления, скользит руками по бокам и скрещивает их на талии Арсения. В моменте решает, что этим сделал ещё хуже. Но дрожащие пальцы мягко накрывает тыльные стороны его ладоней.       — Я, — хрипит Попов, пытаясь вытолкнуть из себя правильные слова, делает несколько жадных глотков и с гулким стуком ставит стакан на столешницу. — Я не готов.       — Хорошо, не объясняй, я понимаю, — глухо отзывается Антон, вдыхая уже полюбившийся аромат парфюма Попова. — Я поторопился.       — Пойдём в постель, — неожиданно выдаёт Арсений, хватает Шастуна за руку и тащит его в сторону лестницы.       — Ты можешь употреблять другие слова, чтобы высказать своё предложение? И не таким тоном, — отважно подкалывает Антон, замечая, что босс уже пришёл в себя после его импульсивного поступка.       — Не соблаговолите пройти в нумера? — подхватывает шутку Попов. Ещё и на французском. Гортанно и протяжно. Заставляя член Шастуна снова невоспитанно натянуть плотную ткань спортивок.       — Ты меня с ума сведёшь, — стонет Антон, покорно следуя за работодателем.       — Ещё не успел, что ли? — уже у самой двери спальни няня нагло подмигивает из-за плеча Арсений, на что Шастун только закатывает глаза.       Попов запирается изнутри. Бесшумно проскальзывает в спальню дочери и проделывает тоже самое с её входной дверью. Они в доме не одни. Даже присутствие девочки должно было охладить их пыл и заставить разойтись по разным комнатам. Но Арсений больше не хочет спать один. Спать без Антона. Одной дозы предыдущей ночью было достаточно, чтобы основательно подсадить его на эту иглу.       — Кьяра может застать нас утром, — негромко произносит Шастун.       — Я поставил будильник — уйду до её пробуждения, — Попов стучит кончиками пальцев по экрану смарт часов, на что получает в ответ быстрый кивок.       Они укладываются в кровать и натягивают одеяло. Оно одно, как и в комнате Попова. Запоздало Антон понимает, что подушка тоже в единственном экземпляре, но Арсений молча опускает свою голову рядом с его.       — Мой бухгалтер перевёл на твой счёт премиальные, — «без прелюдии» тихо шепчет Попов, обдавая лицо Шастуна тёплым дыханием.       — Не понял, — отзывается Антон и слегка отклоняется назад, чтобы в полутьме поймать уверенный взгляд Арсения.       — Согласно трудовому кодексу, я компенсировал нанесённый сотруднику моральный ущерб за своё свинское поведение, — терпеливо объясняет ему Попов.       — У нас вроде нет договора. Я думал после подписания приказа об увольнении он больше не имеет юридической силы, — Шастун задумчиво чешет бровь, с трудом понимая, зачем Арсений инициировал ненужную для Антона транзакцию. — И сейчас всё по-другому. Наши отношения…       — Он есть, — мягко перебивает его Попов и добавляет, переходя на французский, — то, что ты со мной спишь, не значит, что твоя работа не должна оплачиваться.       — Арс, — чтобы заглушить смех, Антон утыкается лицом куда-то в тёплую шею Арсения. — Подбирай слова, пожалуйста. Иначе они могут быть восприняты мной не совсем правильно.       — Я разве исказил смысл? — совершенно серьёзно откликается Попов, но Шастун слышит в его интонации тень улыбки. — Как спят пары в отношениях, кстати?       Переход от одной темы к другой частично унимает истерику Антона. Он поднимает голову и с сомнением спрашивает:       — Ты же был в отношениях, разве не так?       — Ох, ну это было давно, а я хочу, чтобы сны у нас были одни.       — Послушай, Арс, мы не обязаны выступать в качестве пособия «Позы для сна влюблённой парочки», — Шастун осекается, когда до него доходит, как он только что окрестил их. — Мы можем спать, как нам удобно, — быстро вставляет, чтобы замять неловкую оговорку, но еле слышный смешок сомнений не оставляет: спалился. — Даже спиной друг к другу, — благодаря плотную маску ночи за то, что она так успешно скрывает его красные щёки, он поворачивается спиной к Арсению и крепко зажмуривается. Как в детстве. Если ты этого не видишь, значит этого не существует.       — Меня устраивает, — охотно соглашается Попов, и Антон резко открывает глаза, когда широкая ладонь по хозяйски укладывается на его живот, и сзади к нему прижимается крепкое тело.       — Тогда спокойной ночи, Арсений.       — Спокойной ночи, — еле заметная пауза, — кот.       Шастун снова жмурится. В этот раз от удовольствия.       Кот.

***

      Три шага в сторону дивана, пять — к окну, посмотреть во двор, развернуться, отойти на десять шагов к лестнице. Повторить. Рука неосознанно тянется к носу, почёсывая его. После чего пальцы путаются в кудряшках, больно раздирая спутавшиеся пряди. На очередном — Шастун уже сбился, каком именно — круге нога неудачно вписывается в спинку дивана, отчего резкая простреливающая боль пронизывает колено.       — Блять! — он садится в кресло, обхватив больную часть пальцами. — Да что ж за день такой.       Во дворе слышится шум, из-за которого Антон вскакивает и, немного прихрамывая, несётся к окнам. Но нет, это вернулся Сергей. Он вышагивает по дорожке в сторону своего дома, размахивая пакетом из алкомаркета. Кажется, у него намечается жаркая ночь. Удивительно, сам не пьёт, но девушек своих с завидной периодичностью подпаивает.       Контакт Арсения горит спасительным маяком последние сорок минут. А все потому что Кьяра пропала. Точнее, как пропала, ушла гулять с Алёной. Но только вот было это шесть часов назад. Номера бывшей жены Попова у него нет. А Антон очень волнуется. Не потому что не доверяет этой Алёне, а потому что… Да кому он врёт? Да, он ей не доверяет. И считает фальшивой до корней волос, до эритроцитов в крови. Да, может быть Шастун предвзят, но только самую малость.       Очень хочется позвонить Арсу, спросить, знает ли он, где Кьяра, но тогда Попов может начать волноваться, а ему пока не стоит. Пусть отойдёт от криза, а потом уже можно начать капать ему на нервы. Мысли о мужчине отвлекают от переживаний, Антон зависает, сфокусировав взгляд на выключенной плазме. Как будто там идёт самый интересный в его жизни фильм. По факту же, сейчас сама его жизнь похожа на сериал от Нетфликс, он и сам не знает, что будет в следующей серии.       Мысли об Арсении заставляют всплыть из памяти образы сегодняшнего утра. Он проснулся один. Как они и договаривались, тот ушёл ещё до пробуждения Кьяры. Шастун ещё какое-то время лежал, уткнувшись носом в то место на белоснежном страйп-сатине, где покоилась голова Попова во время сна. Его аромат стал мощнейшим афродизиаком, а желание снова ощутить вкус его губ — неодолимым. Не открывая глаз он протянул руку к прикроватной тумбочке, чтобы взять телефон, но пальцы наткнулись на инородный предмет — продолговатую коробочку в оранжевом пакете. Антон резко принял сидячее положение и сразу же ощутил щекотку в яремной ямке — он всегда её чувствовал в детстве, накануне дня рождения. Мог провести ночь практически без сна в ожидании презентов. А в том, что яркая упаковка скрывает именно подарок, он почему-то не сомневался.       С каким-то мальчишеским озорством захотелось оттянуть момент вскрытия коробки, чтобы ещё потомиться в этом сладостном ощущении: Арс сделал ему подарок! Но рука, отказываясь подчиняться сигналам мозга, уже тянулась к презенту. Ненужная обёртка полетела на пол, и Шастун в изумлении уставился на изображение «яблока». С неописуемым наслаждением оторвал две защитные полоски. Взялся за крышку, пару раз легко встряхнул, чтобы низ быстрее выпал. Оказалось, там одна из последних моделей. Шастун поджал губы, ущипнул себя за кадык и аккуратно вернул коробку на место.       Да, Попов может себе это позволить. Но может ли Антон позволить себе принять такой дорогостоящий подарок?       Взгляд упал на пол, и Шастун заметил уголок бумажного листа. Уверенный, что это чек, он снова поднял пакет и решил для себя, что точно вернёт Арсению подношение, ведь там сумма явно выше, чем он получает за месяц, работая няней девочки.       Но это не было квитанцией об оплате. Это была записка. На французском.

«Это не извинение за то, что вчера я отшил тебя. И не подарок для парня. Это необходимость, продиктованная тем, что твоя сушина когда-нибудь снова доведёт меня до гипертонического криза, если вырубится в самый неподходящий момент.

P.S. Конечно, это подарок для моего кота, но если бы я сказал это прямо, он бы отказался его принять.»

      — Вот ты, задница, Арс, — расплываясь в дурашливой улыбке, прошептал Антон. — И как теперь возвращать айфон, если это — производственная необходимость?       В моменте захотелось услышать голос Попова. Шастун провёл большим пальцем по экрану своего «сухофрукта», как его назвал босс, и вызвал — с некоторых пор — самый родной контакт.       — Доброе утро, кот, — отозвались на том конце после первого гудка. И снова на любимом языке Антона. Но лишь в тот момент он понял, почему Арсений общается с ним не на русском. Потому что это то, что принадлежит только им и не предназначено для чужих ушей. Это своеобразная защита — броня — для того маленького мирка, который они построили для себя. Тогда Шастуну пришлось приложить немало усилий, чтобы не раскрыть свои чувства: сказать, как много для него значат и Попов, и Кьяра. Но он лишь пожелал хорошего дня и поблагодарил за телефон. У него ещё будет время, рассказать то, что он скрывает в глубине своей истерзанной души. Там, где Арсений начал потихоньку залечивать его раны.       Входная дверь хлопает, привлекая его внимание. Антон подскакивает с кресла, широкими шагами пересекая расстояние до фитостены. Если он сейчас не увидит перед собой счастливую Кьяру, то ничего не сможет успокоить его бушующую внутри вспыльчивость. Девочка стоит к нему спиной, расшнуровывая мартинсы. Шастун быстро осматривает её и замечает, что нет шарфика, перчаток и обувь не по погоде.       — Привет, Мелочь, ты как? — Алёна демонстративно цокает на обращение и, скинув ботинки на шпильке, шагает прямо в пальто в гостиную.       Кьяра разворачивается, и Шастун охает. Нос и щёки у неё ярко-красные, но сама девочка бледная до ужаса. Он подлетает к ней ближе, осматривает тщательнее. Губы у малышки чуть посиневшие, трясутся.       — Привет, Тоша. Мы очень хорошо погуляли, наелись вкусностей, но я очень замёрзла, а в такси согреться не получилось, — тараторит она, пытаясь задеревеневшими пальцами расстегнуть куртку.       — Кьяра, ты вся трясёшься! Так, давай раздевайся, — он помогает снять одежду, параллельно отдавая приказ Алисе, чтобы та включила чайник. — Пойдём, пойдём, налью тебе чай и наберу ванну.       Он суетится, дважды едва не роняет кружку, после чего добавляет слишком много заварки в специальное ситечко. Всё валится из рук, его одолевает злость на Алёну, которая бросила верхнюю одежду в гостиной и свинтила наверх. Как можно было не заметить, что ребёнок замёрз до посинения? Ноябрь почти определился, каким будет, но пока промозглые дожди сменяются беспокойными снегами, которые сразу же тают, едва опустившись в лужи.       Антон уже передаёт кружку девочке, когда задевает костяшками детские пальчики. И они оказываются ледяными до безумия. План действий меняется мгновенно. Шастун объявляет это Кьяре и, подхватив её на руки, поднимается в комнату. Включает ей едва тёплую воду в раковине, а сам возится с ванной.       — Ты руки растирай сначала, если сильно горячей вода покажется, хорошо? — она кивает и блаженно улыбается, начиная согревать конечности.       Ванная у неё очень стильная и удобная. Просторная и светлая, выполнена в бежевых тонах. Типичная девчачья туалетная комната. Над умывальником шкафчик, забитый всякими детскими масочками и кремами, напротив — комод с полотенцами, халатами и некоторыми пижамами. Корзина для белья и сама ванна.       Он добавляет пену и морскую соль, раскрывает бомбочку, чтобы было уютнее, после чего достаёт с полочки гель для душа. Как бы не смеялся с него Арс, Антон вечно переживает, что та поскользнётся и упадёт, пытаясь дотянуться до полки, а потому перестраховывается. Хотя тот сам ещё не избавился от радионяни. Но стоит признаться, последнее время его гиперопека ослабла до суперопеки, а потому Попов уже реже пользуется девайсом.       Злость и тревога изматывают его довольно быстро. Начинает болеть голова. Он морщится, когда виски снова простреливают, но настраивает поток воды и поворачивается к Кьяре. Та начинает клевать носом. Видимо, переохлаждение и эмоции её тоже выбили из колеи. Вот и «эффект бомжа» во всей красе.       — Мелочь, ты когда ручки согреешь, подожди меня. Я пока позову маму, пусть посидит с тобой, а то ты засыпаешь уже. Чисто на всякий случай, — Антон уже подходит к двери, когда девочка реагирует.       — Тош, она Алёна, а не мама. Но ладно, пусть сидит.       Он не отвечает, только выходит из ванной, сталкиваясь с бывшей — или нет, он точно не знает — Поповой. Она уже переоделась в спортивный костюм из штанов и укороченной кофты на молнии. Такая вся по-шлюшески домашняя. Да, Шастун предвзят, и что? Возможно даже не немного.       Алёна подозрительно прищуривается и, как будто прислушивается, вытягивая шею, чтобы посмотреть за спину мужчины. Антон искренне не понимает, что не так, но голова снова взрывается искрами боли, поэтому лишний раз разговаривать не хочется, хотя и надо.       — Я как раз к тебе шёл, — тихо начинает он. Есть желание наорать на неё за безответственность, но долбаная голова не позволяет разойтись, — Кьяра засыпает уже, но её нужно согреть, последи за ней, пока она в ванной будет. Пижама в верхнем ящике комода, бельё — в среднем.       — А я шла к тебе, чтобы поговорить, — кажется, его кожу разъедает токсичной кислотой от этой интонации. — И вообще, что за блажь греть её в ванной? Надень ей шерстяные носки и в плед укутай. Быстрее согреется.       — Ты издеваешься, что ли? — нет, адская головная боль уже не остановит его, накопившееся раздражение бьётся изнутри, желая выплеснуться наружу. — У неё губы синие от холода были, руки окоченели! Ты где её таскала? Почему не одела нормально? Я же тебе говорил, что перчатки и шарф в шкафу в прихожей. Почему не взяла?       — Ты не охренел ли часом, дорогой? Я её мать, не забыл? Или мне отчитываться тебе обо всем? Ты в этом доме никто. Так, игрушка для Арсения и Кьяры, — Антон не находится в ответе. Совершенно. Он просто стоит, чуть приоткрыв рот от возмущения. А его тщетная злость потихоньку преобразуется в необузданный гнев. И нет, это не тот, когда он орёт на Арсения, желая его ударить. Это тот, который заставляет говорить ровно, грубо, не превышая норму децибел, когда хочется молча задушить и растворить тело в кислоте в каком-нибудь пластиковом контейнере. Нет, ну а что? Каждый справляется со своими демонами по-своему. — И я что-то не поняла, ты знаешь, где лежит её бельё, находишься с ней в одной комнате, пока она принимает ванную. Не задумывался, что ты похож на педофила? — Алёна уже откровенно кричит, поэтому Антон, будучи ещё не в гневе, а на его пороге, берёт её за предплечье и тащит в свою комнату, прикрыв смежную дверь. — Ну-ка отпусти меня, что себе позволяешь?       — А что позволяешь себе ты? — и вот оно, тон, прикрытый маской ледяного спокойствия. — Во-первых, что ты несёшь? Во-вторых, какого чёрта орёшь? Кьяра в метрах от нас, могла услышать весь этот бред. Что ты за мать такая? Вспоминаешь о своём статусе, когда тебе это выгодно?       — Заткнись и слушай меня, — шипит девушка, сделав шаг вперёд. Длинный — явно приклеенный — ноготь со свежим маникюром упирается ему в солнечное сплетение, — ты уйдёшь из этого дома и оборвёшь все связи с Арсением. И перестанешь раздвигать перед ним ноги. Или он перед тобой, мне плевать. А иначе о ваших похождениях узнает социальная опека, которую я натравлю. Ты меня понял?       — Не пойму, ты головой ударилась или с рождения больная? Что за бред? — Антон соврёт, если скажет, что его сердце не начало стучать где-то в районе кадыка.       — Я видела вас вчера на кухне, — продолжает Алёна, а Шастун застывает резным изваянием. Селевой поток в его голове несётся с нарастающей скоростью, мысли камнями бьют по черепушке, заставляя думать. Ему надо думать, он обязан это делать. Потому что иначе у Арсения могут быть проблемы. — О, вижу, ты не так глуп, как кажешься. Шестерёнки начали крутиться. Тогда ты должен понять, что я не блефую. У тебя три дня, чтобы что-то придумать и уехать.       — Мало ли, что ты там видела, — наконец приходит в себя Антон. — Мы с Арсением разговаривали, ничего более.       — Да ты что, — ехидно тянет эта змеюка, как окрестил её Шастун. — Я это, ну типа, проявляю знаки внимания, ухаживаю за своим парнем, — произносит она, заметно понизив голос, цитируя слова, сказанные Поповым вечером. Выходит криво, неправдоподобно и не похоже, но противные мурашки сковывают тело.       — Это всё ещё не больше, чем слова, которые в суде будут пустым звуком.       — Да? — противные губы, в которых, как ему кажется, слишком много филлеров, изгибаются в кривой усмешке. Инсульт на подходе, что ли. В Антоне язвительность и токсичность копится слишком быстро, когда он находится рядом с ней. И это не как в книгах троп ненависть-любовь, нет. У них тут ненависть холодная — ненависть кипящая — ненависть бурлящая. Не иначе. Очень хочется ответить ей в рифму, но — спасибо маме — воспитание не позволяет. — Мне вот кажется, что фотографии будут весомым аргументом.       Она вытаскивает из кармана телефон, вводит пароль, который Шастун не может высмотреть, так как скрывается девушка так, словно печатает пин карточки, на которой лежат миллионы. После чего за несколько секунд открывает нужное приложение и поворачивает гаджет к нему экраном. Антона прошибает холодным потом. На фото они с Арсом. Попов сидит спиной за барной стойкой, лицо Шастуна практически не видно. И всё ничего, но вот поза. Из-за ракурса кажется, что они целуются. Из-за головы Арсения виднеются только его кудряшки. Как будто действительно не какао пьют. Но Антон знает, что той ночью ничего не было.       — И что? Тут ничего толком не видно, — на самую маленькую долю секунды Шастуну кажется, что Алёна теряется, но спустя мгновение на мерзопакостном лице снова читается превосходство.       — О, так это ничего, у меня не одна только фотография.       — Тоша, — раздаётся за дверью тоненький голосок Кьяры, отвлекая их от выяснения отношений, — я готова.       — Доченька, раздевайся пока, я сейчас буду, — фальшивит экс-Попова, после чего приходит в своё истинное состояние. — Надеюсь, ты понял, что я настроена более чем решительно. Даю тебе три дня, чтобы сделать это качественно. И не смей играть со мной в игры.       Они в полной заднице.

***

      Арсений, возвращаясь домой, не забыл, что там обосновалась нежеланная гостья и что провести спокойный вечер с дочкой и Антоном никак не получится. Но ему достаточно просто увидеть и заглянуть в лесные озёра, чтобы одолеть усталость, сковавшую плечи ещё в офисе.       — Сень, надо поговорить, — Арсений морщится от обращения. Она прекрасно знает, как он ненавидит такое сокращение имени, но продолжает искусно испытывать его нервы. Бездарная игра Алёны видна невооружённым взглядом. Её глаза бегают, будто она забыла роль, а ладони так демонстративно прижаты к груди, что ещё пару мгновений, и его бывшая жена без вмешательства каких-либо заклинаний легко может превратиться в Святую Марию Магдалину. Попов молча вешает пальто в шкаф и, разувшись, проходит на кухню, чтобы выпить стакан воды. Он её принципиально игнорирует, но та либо не замечает немой бойкот, либо просто не придаёт ему значения. — Антон на меня наорал, — всхлипнув, начинает изливать жалобы она. — А ещё оскорбил меня: сказал, что я плохая мать.       — Он неправ? — зря Арсений решил, что измотанность напряжённым рабочим днём покинула его за порогом дома. Надо успокоиться, иначе давление снова решит, что оно участвует в конкурсе «лучший вертикальный прыжок», и Шастун обязательно начнёт промывать ему мозг за то, что он себя не бережёт.       Его парень.       Надо же! Он практически на пороге сорокета, а у него парень появился. Мысль о том, что в данный момент у него отношения — и не простые МЖ и все сопутствующие фантики, а с мужчиной, да ещё и с Антоном — мягким покрывалом спокойствия опускается на Арсения. Не поддающаяся контролю улыбка чуть трогает уголки его губ.       Кот.       — Тебе смешно? — взвизгивает бывшая жена. Увидела всё-таки. Зачем он оплатил ей коррекцию зрения, когда они ещё были вместе?       — Алёна, послушай меня, — уютный и размеренный голос слегка остужает зарождающуюся истерику женщины. Но интонация обманчива, а спокойствие отдаёт арктичекой стылостью, и она с опаской делает шаг назад, когда Попов, резко вскидывая голову, испепеляет её цепким, пронзительным взглядом. — Ты скорее всего забыла то судебное разбирательство, но я освежу твою память: пять лет назад Измайловский районный суд, ссылаясь на статью шестьдесят девять СК РФ, лишил тебя родительских прав в отношении Поповой К.А. Лишил, — по слогам повторяет он, наступая. — Ты просто женщина, которая выносила её и родила. Инкубатор, если угодно. Ты не имеешь никакого отношения к моей дочери ни по закону, ни чисто по-человечески. И терплю я тебя здесь только потому, что она имеет право на общение с матерью, какой бы та ни была.       — Хорошо, хорошо, — Алёна выставляет вперёд ладони, словно признавая поражение, но по слегка вскинутому подбородку видно, что она ещё не сдалась. — Но ты можешь указать своей прислуге, где его место? Кто разрешил ему так общаться со мной?       Последние слова женщина судорожно глотает. Арсений подходит максимально близко и нависает над ней — давит почти двухметровым ростом.       — Я тебе ещё раз повторяю, если ты не уяснила в первый раз, — он старается не перейти на крик, но, бог свидетель, ему стоит это колоссальных усилий. — Антон — член семьи! — он наклоняется к её лицу. — Не обслуживающий персонал, не прислуга. Он занимает особое место в жизни моей дочери. Следи, пожалуйста, за языком. А если ты хочешь знать, кто дал ему право так говорить с тобой, посмотри в зеркало, там все ответы! — желание разбить стакан о стену выкручивает мышцы, но он только аккуратно ставит его в мойку.       И сбегает. Не потому что нечего больше сказать, он еле держит себя в руках, чтобы не свернуть эту тонкую шею.       На втором этаже замирает у комнаты Кьяры, пару раз негромко стучит и распахивает дверь.       — Папуля, я тебя жду, — глазки девочки горят, она лежит на боку, прижав колени к животу, и Попов сначала пугается, что она заболела. Но, видимо, это проекции бабочек так странно отражаются в её радужках.       — Чем занималась сегодня? — Шастун уступает ему место на краю кровати и, когда Арсений занимает его, встаёт сзади.       — Мы с Алёной ходили гулять, — совсем тихо отзывается та. То ли не хочет углубляться в подробности, то ли ей просто не о чем рассказывать. — Сейчас Тоша дочитает мне, и я лягу отдыхать, — в подтверждении слов рот растягивается в широком зевке, вызывая умиление у обоих мужчин.       — Спокойной ночи тогда, — Попов наклоняется и целует дочь в лоб.       У самой двери его догоняет Антон и повторяет слова, которые произнесла девочка, когда увидела отца. А Арсению большего не надо. Он решает быстро принять душ и перекусить, пока Шастун укладывает Кьяру, чтобы после вернуться в комнату Антона и снова провести с ним ночь.       Антон не может успокоиться. Странное чувство, словно голодный червячок, разъедающий душу, не даёт спокойно мыслить. Сердце то дребезжит тревожным колоколом, то сбивается с ритма, заставляя сбиваться дыхание. Алёна своим ультиматумом ставит его перед выбором: защитить Поповых и уйти, причинив боль обоим, или нарушить хрупкий мир этой семьи, но остаться рядом с Арсом. Однако эта женщина не знает: есть ещё третий вариант, который она не учла. Стерва даже не догадывается, насколько их связь с Арсением особенная. Да, возможно она не такая крепкая, как у пар, которые уже много лет вместе, и пусть трещит периодически, затягиваясь, но Шастун доверяет Попову. Поэтому для себя решает всё ему рассказать, когда тот придёт ночью.       И с Кьярой что-то не так. Она никогда не укладывается в позе эмбриона — ей неудобно так. И бледность должна была сойти, когда её отогрели в ванной. А когда она в шутку показала ему язык, он случайно обнаружил на нём белый налёт.       В подтверждении его мрачных размышлений смежная дверь открывается. Девочка босиком проходит до постели Шастуна, оказываясь в ореоле света лампы на прикроватной тумбочке.       — Тоша, у меня живот болит, — хлюпает носом и вытирает мокрый лоб, который под искусственным освещением словно хрусталь на солнце рассыпает по комнате фантомные искры.       — Так, признавайся, вы ели запрещёнку? — подрывается с кровати Антон. Должно быть, он чрезмерно строг сейчас с девочкой, но времени на сюсюканье нет. Надо срочно установить причину недомогания.       — Мы, мы, — Кьяра несколько раз гулко сглатывает, и Шастун сначала принимает это за чувство вины, — Мне плохо, — шумно выдыхает она и круто разворачивается в сторону ванной комнаты няня. Она пытается прикрыть ладонями рот, но рвотные позывы уже сотрясают её маленькое тело.       — Стой, — Антон подлетает сзади и слегка наклоняет её вперед, стараясь собрать волосы, которые сегодня девочка по какой-то причине отказалась заплести в косу. — Прям здесь давай. — Кьяра какое-то время сопротивляется, осознаёт, что её вырвет прямо на небольшой коврик у постели няня, но увещевание и ласковые спокойные слова старшего срывают стоп-кран. Она крепко зажмуривается и начинает исторгать из себя зловонную жижу, которая, отскакивая от длинного ворса, разбрызгивается в разные стороны. — Вот так, молодец, — шепчет Шастун, одновременно подхватывая девочку на руки и прикасаясь губами ко лбу: температуры нет. Уже хоть что-то.       Антон несёт её в свою ванную и аккуратно ставит на пол в душевой кабине.       — Я испортила палас, я его почищу потом, — со слезами на глазах говорит Кьяра. Видно, что слова даются с трудом, желудочная кислота не пожалела детское горло.       — Вот тот со странными цветами? — уточняет Шастун, бережно снимая с девочки запачканные в непереваренной пище футболку и бриджи. — Скажу тебе по секрету, Мелочь, он мне никогда не нравился. И я постоянно искал предлог, чтобы избавиться от него.       — Правда? — голос дрожит, и Шастун несколько раз с умным видом кивает. Вот такие они, шестилетки. Им кажется, реальность такая, как в той игре, популярной в девяностых, «Тамагочи»: умер питомец, надо нажать кнопку, и он снова живой. С их точки зрения в этой жизни всё просто, как дважды два. Они не сильно зацикливаются на том, что у них гнойная ангина с температурой сорок, им важно, что какое-то время мороженое будет под запретом.       — Я сейчас тебя сполосну, — невозмутимо озвучивая свои дальнейшие действия, произносит он. — Прямо в трусиках, потом переоденемся, хорошо?       Кьяра устало приваливается к стенке из декоративного триплекса. В голове Шастуна некстати всплывает статья о сжигании калорий во время повседневных действий. В ней он прочитал, что во время рвоты тратится столько же энергии, сколько и во время быстрой ходьбы. Что за бред лезет в его сознание, философски рассуждает он, обмывая девочку тёплой водой, которая нагло попадает и на волосы, но вряд ли кто-то из них придаёт сейчас этому значение.       Антон заворачивает её в огромное пушистое полотенце, выносит из ванной и осторожно укладывает на постель.       — Полежи немного одна, я принесу чистую пижаму и вернусь, — подмигивает он ей и, схватив «обновку» с прикроватной тумбочки, скрывается в комнате подопечной.       Первое сообщение Журавлю. Он быстро, примечая мелкие подробности, рассказывает о том, что девочку вырвало, о жалобах на боли в животе и о странном белом налёте на языке. Второе — Арсу. Несколько слов: Кьяре плохо, она в моей комнате. Ему хватает пары минут, чтобы собрать сменку белья и широкую тунику до колена — решает, что захворавшему животу резинки в данный момент противопоказаны. А когда возвращается обратно, Попов уже сидит на краю его кровати, с нежностью глядя на дочку.       — Её рвало, — отчитывается Шастун, передавая Арсению чистую одежду. После чего сворачивает испорченный ковёр и относит его вниз. С минуту стоит в центре кухни, рассуждая, куда его деть. И не придумав ничего лучше, распахивает заднюю дверь и выставляет коврик на улицу.       Попов успел переодеть Кьяру, и, когда Антон поднялся обратно, она уже удобно устроилась на руках у отца и облегчала свою участь чистосердечным признанием.       — Алёна сказала, это вкусно, — ну очень тяжко вздыхает и продолжает. — Тоша объяснял мне, что это нездоровая пища, что это всё можно сделать дома, только из полезных продуктов. Я всегда помнила, папуля, но потом забыла, — на последних словах голосок её становится высоким и резко срывается. Она прячет голову на груди отца, тонкие плечи начинают мелко вздрагивать. — Простите меня.       — Это может быть отравление? — на французском спрашивает Арсений, чтобы не напугать девочку ещё больше. В его глазах мутный липкий страх. Он старается, чтобы голос звучал ровно, но тот словно спотыкается о невысказанную тревогу.       — Судя по всему, это просто реакция на непривычную еду, — Шастун кладёт руку на колено мужчины и легонько сжимает в знак поддержки и успокоения. Да, рядом Кьяра, но почему-то Антону кажется, что он уже имеет на это право.       Звук сообщения, поступившего на телефон, заставляет обоих вздрогнуть. Антон вытаскивает «яблоко» из кармана и проводит пальцем по экрану, чтобы разблокировать его. Медленно выдыхает, прикрыв глаза. Ответ Лены Журавлёвой его успокаивает. Это не более чем погрешность в питании. Сложно признаться, но до ответа педиатра он сам был на грани паники. Просто ему, из них троих, пришлось быть самым сильным, чтобы суметь поддержать и вселить чувство покоя.       — Мне нужно с тобой поговорить, — еле слышно шепчет Шастун, замечая, что девочка уже какое-то время неподвижна. Уснула, согретая объятиями отца. И усаживается рядом. — Это очень важно. — Попов косит глаза на дочку, немым вопросом спрашивая, можно ли это обсуждать при ней. Антон отрицательно качает головой. — Лучше потом.       — Что-то произошло? — Арсений внимательно следит за мимикой Шастуна. Тот определённо чем-то расстроен и дело не только в Кьяре. — Это связано с Алёной? — Антон невольно кривится, настолько чужеродно звучит имя бывшей жены на устах Арсения. Словно она опять нарисовалась там, где не должна была. — Потерпи, пожалуйста, это ненадолго. Скоро она наиграется в дочки-матери и сбежит. Я даже буду искренне удивлён, если догадается попрощаться.       — Это началось, когда мы пили какао.       Взгляд Попова вспыхивает от воспоминаний, и Шастуну кажется, что время остановилось. Он начинает тонуть не в радужных оболочках голубого цвета, а в ярком свете двух аквамаринов, настолько они блестят сейчас. Они ослепляют, они обжигают. И, наверное, это единственный раз в жизни, когда Антон не жалеет, что не умеет плавать. Внезапно свет драгоценных камней меркнет, и Арсений с досадой поджимает губы: своим бегством он оскорбил Шаста, сделал ему больно, точно слова расходятся с его действиями. Сказал, что хочет попробовать, а сам линяет при первой возможности.       Но Антон слишком хорошо выучил мужчину перед собой.       — С этим не связно, — нежно произносит он практически неслышно и ещё крепче прижимает ладонь к бедру Попова.       — Я отнесу Мартышку и вернусь, — Арсений поднимается вместе с дочерью и уходит в смежную комнату.       Шастун встаёт на ноги, замечает пятна от рвоты на футболке и горестно вздыхает. Нет ему не противно, их вид напоминает о недомогании девочки. Их вид как немое доказательство, что их хрупкий мир может пошатнуться, как карточный домик от лёгкого дуновения бриза.       Он стягивает оверсайз через голову и уже планирует идти в ванную, чтобы бросить его в корзину с грязным бельём, когда неожиданно застывает, пытаясь уловить причину, по которой шея и плечи стремительно покрываются колкими мурашками. Не понимает ещё, что за его спиной, застигнутый врасплох, стоит Попов.       Арсений не знает, как себя вести. Он ещё не постиг премудростей однополых отношений. Для него дорога сплошь покрыта «противопёхнутными» минами. Он не уверен, какой шаг будет верным, и как вообще начинать путь. Попов уже переносит вес на одну ногу, чтобы развернуться и уйти снова в спальню к девочке. Снова сделать шаг назад. Снова спрятаться. Чтобы потом трактовать себе всё это, как «не готов» или «ещё не время», или «он постепенно будет идти к этому». Но в головном мозге ощущение, что он уже сделал это — уже прикоснулся к тёплой коже и доподлинно знает, какая она на ощупь. Будто уже совершил этот поступок.       Говорят, за все движения нашего организма отвечает мозжечок. Именно он реализует их. Но в данный момент Арсению кажется, что он попал в плен невидимого марионеточника. Он не собирался, но рука уже поднимается вверх и мягко опускается на острую лопатку. Температура кожи у Антона явно выше, чем у него. Она гладкая, совсем чуть чуть смуглая, словно летний загар ещё не смылся, но очень колючая в данный момент. Попов пытается поймать непроизвольные мурашки, не замечая, как напрягается спина Шастуна, как каменеют плечи и как тот негромко просит прекратить. Но Арсений слышит только шум крови в ушах. Бешенный пульс долбит в виски, перекрывая все другие звуки. Повинуясь бессознательному импульсу, он медленно отодвигает кудряшки с затылка и прижимается губами к выпирающим позвонкам. Застывает с закрытыми глазами, будто пытается проанализировать реакцию собственного организма. И глубоко вдыхает через нос запах кожи Антона.       Оторваться сложно, прекратить практически нереально. Он ведёт прохладными ладонями вверх, оглаживая тёплые бока.       — Арс, тебе следует остановиться, — Шастун больше не просит. Он ставит ультиматум, выворачиваясь из кольца крепких рук.       — Почему? — вопрос настолько наивен и настолько же риторический для самого Попова. Он никак не может взять в толк, почему Антон теперь пытается укрыться от него. Арсений как ребёнок, которому сложно объяснить, почему пора прекращать прогулку, если на улице начался дождь. Он с недоумением следит за Шастуном, который забрасывает футболку в тёмную ванную, в кучу с грязной одеждой Кьяры, и натягивает на голое тело худи. — Это не справедливо, — ни дать ни взять, дитё малое. Порой Антон так явственно видит в девочке отца, но сегодня и Попов его решил удивить. В вопросах «это моё, я хочу это» мужчина легко переплюнет дочь.       — Во-первых, нам нужно уже поговорить, — Шастун склоняет голову набок и прикусывает щёку изнутри, чтобы не расхохотаться над выражением лица босса: до такой степени тот нахохлился.       — А во-вторых? — бурчит Арсений, покорно усаживаясь на кровать напротив Антона, когда тот несколько раз хлопает по месту подле себя.       — Будем заниматься сегодня ночью сексом? — бесстрашно выпаливает Шастун. Попов хмурится, даже слегка отклоняется назад, словно ему и впрямь угрожает опасность. — Минет? — добивает Антон, и уголок губ провокационно ползёт вверх. На что Арсений смотрит из-под бровей, мол, нет. — И я о том же. Мы не одни, для твоих экспериментов нужно время и пространство, уединение то есть, — как малышу втолковывает Шастун. — И ты не готов, — в подтверждение последних слов Попов с уверенностью кивает. Антон сам ни разу не готов, но озвучивать это он пока не планирует, искренне веря, что рядом с Арсением разгонит всех своих демонов прошлого. — Для тебя этот опыт — знакомство с моим телом — открытие неизведанного. Но не забывай, что я уже был с мужчиной и знаю, что за последней чертой, за точкой невозврата. Когда ты удовлетворишь своё любопытство, что делать мне? Дрочить идти?       — Ты дрочишь на меня? — загорается Попов, точно только эти слова и услышал.       — Арс! — чтобы не разбудить Кьяру, Шастун зарывается лицом в подушку и пытается проглотить громкий смех. А ещё, чтобы скрыть покрасневшие щёки. Да, чёрт возьми, он делает это, особенно, когда просыпается по утрам со стояком. А разве он виноват в том, что в его снах Арсений такой раскованный, такой напористый, такой горячий?       — Папуля, — доносится до них тоненький голос из соседней комнаты. — Полежи со мной.       — Я скоро, — вернувшись к серьёзному тону, Попов поднимается на ноги. — Ты прав, теперь спешу я. Неподходящее время и место. Я тебя услышал. Да, я не готов. Но знаешь, — он уже практически теряется в полутьме детской комнаты, а Шастуну кажется, что он потеряет сознание, когда слышит следующие слова: — Я бы посмотрел.       — Мне срочно требуется ушат ледяной воды, — пытаясь взглядом прожечь спину Попова, негромко произносит он.       Примерно через сорок минут Антон заглядывает в спальню Кьяры. На его лице тут же появляется благоговейное выражение. Арсений уснул, а Шастун ни разу не видел его спящим. Но даже во сне брови его слегка нахмурены, словно и в забытьи тот продолжает решать вопросы государственной важности. Натягивая на мужчину одеяло, он позволяет себе провести кончиками пальцев по предплечью, обтянутым плотной материей лонгслива. Любуется им, пытаясь сохранить в памяти каждую черточку безмятежного состояния. Они поговорят завтра. А сегодня Арсу надо отдохнуть. Приглушив яркость ночника, Антон возвращается в свою спальню и неслышно прикрывает дверь.

***

      — Тоша, — врываясь в глубокий сон Шастуна, по слогам тянет Кьяра, с ногами забравшись на край кровати. Благо сегодня сновидений не было, собственно говоря, вообще никаких, и его организм не находится в «боевой» готовности. Вчера Антон долго не мог уснуть. Несмотря на то что Попов был ближе, чем раньше бывал в тёмное время суток, всё равно не в его постели. Да и неожиданная тошнота девочки не позволила расслабиться.       — Ещё пару минут, — голос хрипит со сна и он тянет Кьяру на себя, накрывая их обоих одеялом. — Ты как, Мелочь?       — Животик не болит и больше не тошнит, — отчитывается она и громко взвизгивает, когда Шастун начинает её щекотать. — Только можно я не буду завтракать? Совсем не хочется.       — Если не хочешь, то и не надо, — покорно соглашается мужчина. Однако это было одной из рекомендаций Лены: не кормить, пока не будет вопить: «Я вас всех сейчас съем!» — Но водичку надо попить, хоть немного, согласна?       — Угу, — кивает девочка, выбираясь из-под одеяльно-снежных завалов. — Ну вставай уже, на улице так красиво — как в сказке. Зима наступила!       Антон кряхтит, когда опускает ноги на пол, и переводит сонный взгляд на окно. За ним и правда идёт снег. Медленно и вальяжно опускается на мёрзлую землю. Давно пора, а то эти сезонные качели уже надоели, да и на давлении Арсения они могут негативно сказаться.       — А папа где? — уже из ванной комнаты спрашивает он, куда ушёл, чтобы умыться и почистить зубы. Замечает кучу грязного белья и скатывает его в рулон, чтобы отнести вниз в прачечную. Соскучился по Попову. Ему кажется он скучает, даже когда тот спит рядом. Наверное, это и есть любовь.       — Папуля уже проснулся, — докладывает малышка, не подозревая, что это не праздный интерес со стороны няня. — Он сегодня останется дома, из-за меня, — вроде должно быть сказано с сожалением, но в голосе девочки звенит радость. Ещё бы! Незапланированный выходной отца — это всегда круто! Даже если пришлось вчера вечером немного поболеть. — Правда он сказал, что ему нужно будет немного поработать дистанционно.       — Это хорошо, — стараясь не выдать свои чувства по поводу приятной новости, откликается Шастун. — Я готов. Идём вниз?       Спускаясь с Кьярой со второго этажа, он с подозрением принюхивается. Пахнет блинами. Девочка любит такие завтраки. Но! Во-первых, есть ей пока нельзя, чтобы не перегружать поджелудочную. Во-вторых, судя по всему, кашеварит снова Алёна, а это значит, что завтрак полезным назвать никак нельзя.       — Ну наконец-то. Доброе утро всем, — демонстративно здоровается она, перекладывая на большую тарелку пышные оладьи со сковороды, на которой, на минуточку, шкварчит, словно пятно нефти на поверхности океана, огромное количество подсолнечного масла. — У меня уже всё готово.       Кьяра морщит курносую кнопку и переводит настороженный взгляд на няня в поисках поддержки.       — Кьяра не будет есть, — безапелляционно заявляет он. Чтобы подтвердить намерения девочки, достаёт с полки небольшой стакан и, наполнив его, передаёт девочке.       — Кто так решил? — Алёна старается держать себя в руках, но позиция «обслуживающего персонала» отражается в побелевших пальцах, которые зло сжимают силиконовую лопатку.       — Педиатр, — невозмутимо отвечает Антон. — Вчера вечером Кьяру рвало. Смею предположить, из-за твоих гастрономических экспериментов, когда вы выходили гулять.       — Да ты кем себя возомнил?! — верещит женщина, напрочь забывая разговор с Поповым накануне о том, какое место в их семье занимает Шастун. И о ребёнке тоже. — И почему мы с Арсением не в курсе, что наша дочь заболела?       — Я в курсе, — с олимпийским спокойствием говорит Попов, входя в кухню. — Чужих в известность не поставили. — Да, это больше смахивает на паясничество, которое — в его-то возрасте — ему не пристало. Но он так рассчитывал на приятный, комфортный день, раз в кои-то веки остался дома, однако присутствие бывшей жены, как обычно, всё испортило.       — Ладно, я поняла, — пыхтит женщина, нервным движением выключая электрическую плиту. Но сдаваться она не намерена. — Допустим, вчера Кьяре было нехорошо, но сегодня она чувствует себя лучше и должна позавтракать.       — Явно не этим, — кривит губы Попов, указывая пальцем на тарелку с оладьями. — Ей нужно что-то лёгкое.       — Арс, ей пока ничего не нужно, — вклинивается Антон. — Лена дала чёткие указания: не кормить, пока она сама не попросит.       — В смысле? Совсем ничего не есть? — в голосе мужчины звучат сомнения. — Свари ей кашу, Шаст, — Антон прикрывает глаза и медленно считает до десяти, чтобы успокоиться. Алёна встаёт по правую руку от Арсения, давая понять, что она на стороне экс-супруга и точка зрения няня не имеет веса. Простыми словами, он здесь никто.       — Нет, даже кашу нельзя, — настойчиво повторяет он.       — Шаст!       — Нет!       — Сень, и ты будешь продолжать настаивать, что присутствие этого человека нашей дочери на пользу? — Антон сжимает кулаки, чтобы не сорваться, так как сказано это было вроде Попову, но достаточно громко, чтобы услышал и Шастун. Тот снова медленно вдыхает и выдыхает. Он на грани. Руки так и чешуться разбить что-нибудь, но присутствие Кьяры, которая непонимающе и даже слегка расстроено переводит взгляд с одного взрослого на другого, немного охлаждает его. А сам Арсений молчит, упрямо глядя в зелёные просторы. Пытается надавить авторитетом, сломать Антона. Подчинить себе.       — Лена высказалась однозначно, — он не свернёт с намеченного курса. Здоровье и жизнь Кьяры в приоритете. — Никакой еды!       — Шаст, ты превышаешь полномочия, — цедит Попов сквозь зубы. Его злость переключается на Шастуна. Возможно, на подкорке мозга бьётся осознание, что он поступает неправильно, что снова причиняет боль человеку, которого выбрало его сердце, но тотальное непонимание, почему Антон отказывается выполнять свои прямые обязанности, срывает тормоза.       — Журавлёва категорически против. Почему ты решаешь сейчас, что ей лучше? — клинки ярости Арсения легко достигают цели. И вспарывают хрупкую душу Антона насквозь, когда по кухонной зоне разносится истошный крик:       — Потому что она моя дочь, не твоя!       Тишина, звенящая и гнетущая, воцаряется в помещении после этих слов, трещит в ушах Шастуна. Она вплетается в гулкое сердцебиение, словно её пустили по венам.       Потому что она моя дочь, не твоя!       — Что здесь происходит? — Попов поворачивает голову ко входу и сталкивается с непонимающим взглядом Ляйсан. — Вас слышно при въезде в посёлок.       — Как ты вошла? — хрипло спрашивает Арсений, ощущая, как давление лупит по вискам изнутри.       — И тебе доброе утро, Арс, — иронично хмыкает Добровольская, опуская сумку с гимнастической формой на барный стул. — Мне открыла Кьяра.       — Папуля, вам звонили с поста охраны, и тебе, и Тоше, и я ответила, — испуганно произносит девочка, всё ещё сжимая в потных ладошках телефон отца. — Вы так кричали, что не слышали.       Ей тоже больно. Для детского разума непостижимо, как утро, которое обещало быть пропитанным радостью и весельем, могло так быстро превратиться в мрачный и обидный день. С наивной непосредственностью Кьяра уже сделала вывод, что виновата в этом она одна.       — Лясь, прости, — Попов сжимает пальцами переносицу, чтобы купировать разрастающуюся головную боль. — Мартышка приболела, и у меня из головы вылетело, что надо написать тебе и отменить занятие по ритмике.       — Что случилось, Крошка? — Ляся аккуратно берёт девочку за подбородок и заглядывает в налившиеся хрустальными слезами глаза. И вопрос не только о самочувствии последней. Женщина слышала последние реплики диалога на повышенных тонах. Арсений не просто озвучил позицию, он наотмашь ударил Антона. Как она поняла из пространственных рассуждений мужа — своего любимого мужчину.       — Меня рвало вчера вечером, потому что мы с Алёной кушали в кафе блюда, которые мне нельзя, — как на духу признаётся Кьяра. — Тоша сказал, что мне есть пока не надо, а папуля его за это отругал.       — У девочки реактивный панкреатит в острой форме, — не терпящим сомнения тоном изрекает Добровольская.       — Заделалась детским врачом? — с лёгким смешком цокает Попов. Не верит, но обидеть подругу тоже не хочется.       — Такое было у Роберта в его возрасте, — отмахиваясь от скепсиса Попова, отвечает она. — Мы с Пашей тоже сначала терялись, таскали сына по врачам, а потом выяснилось, что няня, которая работала у нас в то время, подкармливала Роберта запрещёнными продуктами. Она искренне считала, что моё правильное питание — это дефицит нужных для подрастающего организма витаминов, минералов и белков.       — И что теперь? — Арсений начинает успокаиваться, боковым взглядом фиксируя удаляющуюся спину Шастуна.       — Холод, голод и покой, — пожимая точёным плечиком, изрекает Ляся. — Значит, сегодня и правда выходной, урока не будет, — подмигивает она притихшей Кьяре. — Подруга, рада видеть, — будто только что заметила присутствующую здесь Алёну, восклицает она и делает вид, что целует ту в обе щёки. — Как ты долетела? И обновок наверное накупила, которые Москва и во сне не видала, — щебечет, хватая растерявшуюся женщину под руку. — Покажешь мне?       Добровольская хватает ладонь Кьяры и уводит обеих вверх по лестнице, в комнату Алёны. Попов фыркает. Дружеских отношений между ними никогда толком не было. А когда бывшая жена сбежала, на неё и подавно все ополчились. Не смогли забыть предательства. И простить не смогли. Особенно Катя с Ляйсан. Для них такой поступок был и останется за гранью понимания. И сейчас Ляся своим невесть откуда взявшимся сестринским отношением позволила Попову остаться одному, чтобы понять…       Потому что она моя дочь, не твоя!       Арсений срывается на бег. Осматривает гостиную, зону бассейна и фитнесс зал. Второй этаж, не пропуская комнаты Антона и Кьяры, третий. Снова скатывается по лестнице вниз и несётся к фитостене. Куртка Шастуна на месте. Он, конечно, мог выскочить на улицу и в одном худи, но точно не босиком, потому что кроссы того на месте.       Попов мечется по второму этажу. Они вместе сколько, три дня? Не годы, чтобы Антона можно было назвать приёмным отцом девочки. Но, зная, как тот относится к Кьяре, как искренне любит её, неустанно — днём и ночью — неся вахту рядом с ней, как можно было ударить такими словами? Арсений не сомневается, чувства Шастуна взаимны. Чего только стоила психике Попова та неделя, когда Антон жил на съёмной квартире после увольнения! Как можно так обращаться с любимым человеком?       Марафон Арсения финиширует в комнате няня.       «Чего я хотел, о чём я мечтал, когда вступил в эти отношения?» — думает мужчина, скользя невидящим взглядом по аккуратной спальне. Всё на своих местах, как у рачительной хозяйки. Старенький лэптоп на реклайнере, тут же цветастый плед. Книга Виктора Пелевина «Числа» с яркой закладкой между страниц. Попов брезгливо морщит нос, потому что в своё время ему этот роман не зашёл. Тёмное покрывало с одной подушкой, устроенной треугольником, сверху. Его дед так любил. Зелёные шторы, почти полностью закрывающие окно и балконную дверь. Арсений зависает, глядя на слегка колышущийся низ плотной материи. Преждевременно он решил, что изменился. Что Шастун его изменил. Как показали последние события, достаточно одной искры, чтобы характер Попова всё испортил.       Повинуясь мгновенному порыву, Арсений одним движение сбрасывает покрывало на пол и стягивает с кровати одеяло. Уверенности нет, но что-то зовёт и тянет его на незастеклённый балкон. Он распахивает приоткрытую дверь и босиком выходит наружу.       Кьяра была права: на улице настоящая сказка. Подступающий декабрь творит магию, чтобы объяснить наконец ноябрю, его время вышло, пора паковать чемоданы. Тяжёлые, прямо-таки огромные, снежинки бесшумно опускаются вниз, покрывая густой пеленой дорожки вокруг особняка и верхушки полувековых сосен.       Жаль, ему нельзя спрятаться под этим белоснежным пледом. Чтобы никто не нашёл. Чтобы никто больше не прикоснулся. Чтобы никто не причинил боль.       Антон зябко ёжится, глубоко затягиваясь одноразкой. Разве Попов соврал? Исказил истину? Нет, Шаст просто няня, помощник, возможно, старший товарищ, но не отец. Однажды он отчитал девочку за то, что она присвоила его себе и отказывалась делиться с Савиной. Терпеливо объяснял ей, что он не игрушка, чтобы та безусловно владела им. А сам? Он мысленно присвоил себе чужого ребёнка и заключил, что успел стать вторым родителем. Горький смешок срывается с обветренных губ. Чему он может научить мелочь, если сам себе противоречит?       Так почему же слова Арсения причиняют такую боль?       Антон вздрагивает от неожиданности, когда на диванчик рядом с ним молча опускается Попов и, спрятав под себя босые ступни, с головой накрывает их обоих одеялом.       Арсений не произносит ни звука, точно боится нарушить волшебство долгожданного снегопада. Просто сидит, плотно прижавшись к тёплому боку Шастуна. И только сейчас приходит осознание, что, за чем бы он не гнался в своей жизни, какие бы шторма не раскачивали его на первый взгляд крепкий корабль, успокоение он находит только, когда эти двое рядом. Антон — его маяк, Кьяра — тихая гавань.       Попов нащупывает электронную сигарету под одеялом, вынимает её из неподвижных пальцев Шастуна и крепко втягивает в себя сладковатый дымок. Заходится в кашле, возвращая электронку на место и негромко произносит:       — Не кури эту, химию, пожалуйста. Твоё здоровье не менее важно, чем Мартышкино.       — Я веду себя как ребёнок, — это не вопрос, Антон произносит слова с уверенной интонацией, кривит губы, словно снова наелся красивых, но пресных бутербродов Арсения. — Прости, я действительно превысил полномочия. Но Кьяре на самом деле…       — Это ты прости, — перебивает Попов. — Ляся мне всё объяснила русским языком. Не то чтобы я не верил тебе, — спешит добавить он. — Просто очень испугался, не услышал тебя. Ты же знаешь меня, кот, когда я боюсь, совершаю необдуманные поступки.       — Как тогда на Ладоге? — уточняет Шастун, хотя и сам прекрасно понимает, что ему пытаются растолковать.       — Да, как тогда. Я не ищу себе оправданий, я мудак и этим всё сказано. Мир? — Арсений выставляет из-под одеяла оттопыренный мизинец.       — Мир, — благосклонно кивает в ответ Антон, цепляясь пальцем за палец Попова. Но Арсению этого мало, он подносит руку Шастуна к губам и оставляет на ладони трепетный поцелуй.       — Я много ошибок совершил, и ещё немало буду зихерить, ты меня сразу — на будущее — прости, хорошо? — голос Арсения срывается, но он упорно продолжает. — Вы с Кьярой самые дорогие мне люди.       — Арс, нам надо поговорить, — оставляя слова Попова без ответа, вдруг вспоминает Антон. — Это касается Алёны.       Вибрация телефона заставляет Шастуна умолкнуть.       — Прости, это Воля, — с сожалением изрекает Арсений. — Я должен ответить. У нас назначена онлайн конференция с… Черт, я опять убегаю.       — Иди, я понимаю, что это важно, — перехватывая одеяло, соглашается Антон.       — Паш, я сейчас перезвоню, — кидает в трубку Попов и отключается. — И ты должен знать, она… она тоже твоя. Я в этом не сомневаюсь.       Шастун собирается ответить, снова начать оправдываться, но слова так и прилипают к языку, когда Арсений наклоняется и прижимается губами к уголку его рта. Поцелуй длится пару секунд. Здесь даже сексом или каким-то возбуждением не пахнет. Это поцелуй-извинение. Поцелуй-принятие.       Попов скрывается в комнате, а Антон, как в кокон завёрнутый в одеяло, с большими глазами остаётся сидеть на том же диванчике на балконе.       Попов его поцеловал.       Сам.